Джейк сидел в кабинете окружного прокурора Томаса Херда, напротив него, и с трудом сдерживал эмоции. Шутка ли сказать, по сути, сейчас решалась его судьба как профессионала.
– Должен сказать, Джейк, я шокирован, потому что искренне верил в бытовую версию убийства Тейлора. На ограбление указывали все свидетельства. В номере все было перевернуто вверх дном – вероятно, грабители искали ценности и деньги, тело Тейлора находилось в положении...
– Полноте, Том. Когда это грабители использовали пистолеты калибра девять миллиметров? А найденный на ковре кусочек металлической мочалки? Может быть, все же часть глушителя? Куда это девать? Не говоря уже о том, что Скотт Тейлор нажил себе врагов среди половины вашингтонских политиков.
Херд пристально посмотрел на Джейка.
– Представляю, какие вас сейчас обуревают чувства. Признайтесь, Джейк, это ведь здорово – появиться здесь с ушатом холодной воды и окатить меня с головы до ног.
– Не в этом дело.
– Думаю, что и в этом тоже.
– Хм... – Джейк позволил себе наконец улыбнуться. – Не стану спорить – конечно, приятно доказать свою правоту, но так уж получилось.
– Ладно. Эта женщина сказала вам, кого видела в тот вечер в номере отеля?
– Нет. Она собирается сделать официальное заявление.
Херд подался вперед, впившись в Савиля проницательными черными глазами. Окружному прокурору очень не нравилось, когда его ставили в такое положение, и Джейк это знал.
– А если все это просто бред собачий? Если она хочет таким способом подставить своего дружка, который ее бросил?
Джейк отрицательно покачал головой:
– Нет, Том, она настоящая свидетельница.
– Кто ее представляет?
– Уже есть такой человек. – Джейк еще не говорил с Сарой об этом, но ему не хотелось, чтобы Херд это знал, потому что он намеревался сам представлять Сару. Если она согласится. Очень серьезное «если».
– Кто-то, кого я знаю? – спросил Херд. – Ленни или Хауард?
– Ни тот и ни другой.
– Мне бы хотелось знать, с кем я буду иметь дело. Сговорчивый это тип или какой-нибудь мерзавец?
– О, законченный мерзавец, не сомневайтесь, – спокойно произнес Джейк. – Но существует еще одна проблема. Очень важная. Без предоставления полного иммунитета она свидетельствовать не будет.
– Вот как? – Херд помрачнел. – Джейк, свидетельница не показывала носа целых восемнадцать месяцев. И требует иммунитета? Это мне не очень нравится.
– Не будет иммунитета, – встрепенулся Джейк, – не будет показаний. Я полагаю, вам следует на это пойти.
Херд откашлялся.
– Я вызываю секретаршу, чтобы она подготовила судебное распоряжение.
– Полный иммунитет, Том, – упрямо повторил Джейк.
– Черт возьми, Джейк, я еще даже не слышал показаний этой женщины. Я имею в виду, а что, если она соучастница?
– Точно нет.
– Но она была у него в номере?
– Была. Кандидат в президенты, назовем это так, пригласил ее в гости. А в момент убийства она пряталась.
– Понимаю. – Херд постучал несколько раз ручкой о крышку полированного стола, продолжая рассматривать Савиля. – Хорошо, дадим ей полный иммунитет от обвинения в недоносительстве. И тем не менее, Джейк, если обнаружится, что эта женщина хотя бы отдаленно замешана в этом деле, я займусь ею вплотную. Можете не сомневаться.
– А я и не сомневаюсь, Том, – усмехнулся Джейк. – Напротив, уверен, что вы это сделаете.
– Ее фамилия? – спросил Херд.
– Джеймисон, – ответил Джейк. – Сара Джеймисон.
Подготовка документа заняла полчаса. Херд подписал бумагу и передал Джейку с тем, чтобы тот доставил ее в прокуратуру завтра в десять утра с подписью Сары и с самой Сарой.
Джейк собрался уходить.
– Это еще вопрос, легко ли будет добраться до убийцы, – сказал Херд. – Не исключено, что у него может оказаться очень хорошее прикрытие.
Чего Джейк не знал, того не знал. Единственное, что ему было точно известно, – то, что Сару убийца напугал до смерти.
– Уверен, Том, вы сможете до него добраться, – ответил он. – Кто, собственно, вам может помешать?
Он покинул здание прокуратуры в центре города, уворачиваясь от автомобилей, быстро перебежал улицу к тому месту, где был припаркован его автомобиль, позади городского административного центра. Стоянка была платная, но, даже раскошеливаясь на семь баксов, он улыбался. Ничто не могло нарушить его приподнятого настроения. Костер, раздутый Джейком Савилем, разгорался.
Он остановился у своего дома на Лоренс-стрит, чтобы переодеться в джинсы и свитер. Стоя просмотрел подписанный Хердом приказ об иммунитете. Теперь его должна подписать Сара, и она это сделает. Потому что обратной дороги для нее нет.
Джейк почувствовал, как бьется сердце. Боже, как близок успех, как чертовски близок!
«Представлять ее должен опытный юрист, который знает все ходы и выходы. Например, я. В законе ничего не говорится о том, что этот представитель должен быть членом коллегии адвокатов. Так что нет причины, которая помешала бы ей назвать меня своим представителем. Кроме личной антипатии».
Джейк помрачнел, как будто в его костер плеснули немного воды.
Еще больший кувшин опрокинулся в его костер, заливая пламя, когда он остановился у светофора на бульваре Спир и подумал о Хедер.
Он уже включил сигнал правого поворота, намереваясь свернуть к Кармайклам, встретиться Сарой, обговорить все и получить ее подпись на документе об иммунитете.
Черт бы ее побрал, эту Хедер.
Пришлось выключить сигнал поворота. Джейк выругался и поехал прямо по бульвару. Говорить с сестрой ужасно не хотелось, но он знал, что будет глубоко не прав, если не сообщит ей о происходящем.
Он нашел Хедер в саду. Стоя на коленях, она сортировала и высаживала свои призовые розы. С грязными руками и запачканным лицом, в рабочей одежде сестра показалась ему совсем молодой. Он улыбнулся ей, в душе проклиная себя.
– О, Джейк, – произнесла Хедер, поднимаясь на ноги. – Это ты? А я, представь, только что подумала: что-то день сегодня с утра хорошо складывается. Не к добру это.
Он пропустил колкость мимо ушей.
– Решил заехать к тебе и ввести в курс дела. Может, зайдем в дом? Выпьешь чего-нибудь...
– Ты считаешь, что мне нужно выпить?
– Я имел в виду холодный чай.
– Пожалуй, мне лучше снова опуститься на колени. Не так больно будет падать.
– Хедер...
– Говори же. Что случилось?
– Я привез свидетельницу в Денвер. Она сделает заявление. Завтра у окружного прокурора.
– Так скоро? – Хедер прикусила губу. И вдруг засмеялась – пронзительно, истерически. – Боже, какой ты шустрый, когда действительно чего-то очень хочешь.
Он встретился взглядом с сестрой и тут же отвел глаза.
– Наверное, мне следует тебе также сообщить, что совсем недавно кто-то покушался на ее жизнь.
Хедер на секунду опустила голову, а затем быстро подняла.
– А вот здесь, Джейк, ты опоздал. О том, что в нее стреляли в Аспене, я уже знаю.
«Неужели... Дэвид? – Джейк задумался. – Зачем это Дэвиду?.. – Размышления заняли у него всего пару секунд. – Конечно, это Дисото. Сукин сын Дисото. Видимо, Хедер все еще с ним встречается».
– Барри Дисото? – предположил он.
Хедер пожала плечами.
– Ты шокирован?
– Нет. Чего ради? Мне всегда нравился этот парень, когда ты встречалась с ним... ну, во время учебы в школе. А сейчас... это твое личное дело, я не имею права тебя осуждать. Кстати, а Скотт, он?..
– Нет, он понятия не имел, – ответила Хедер. – Я решила своего верного супруга не обременять ненужной информацией. Впрочем, его бы это вряд ли озаботило.
– Значит, теперь рыцарь Дисото держит тебя в курсе дела?
Она кивнула.
– Ты о чем-нибудь его просила?
– А как же! Или ты ожидал, что я буду сидеть сложа руки, пока ты тут резвишься? Это моя жизнь, Джейк, моя репутация. А Барри... его это волнует.
Он видел, как дрожит ее нижняя губа. Было видно, что она прилагает огромные усилия, чтобы не расплакаться. Хедер подняла глаза.
– Спрашиваю тебя в последний раз: эта твоя свидетельница обязательно должна делать заявление?
Вместо ответа он тяжело вздохнул.
– Ясно. А если кому-то от этого будет больно – наплевать. Потому что тебе нужно реабилитироваться. Я угадала?
– Ты прекрасно знаешь, что дело тут не во мне.
– Вот как? Только не говори, что с ее помощью не надеешься получить назад свою лицензию. Не осмеливайся даже об этом заикаться.
– Если я смогу доказать, что меня намеренно подставили, то сделаю это обязательно. Но повторяю, вопрос не во мне. Как ты не понимаешь: совершено злодейское убийство, и его необходимо раскрыть. Наказать преступников. Боюсь, что это много важнее твоей репутации или моей карьеры. Тут ничего изменить невозможно.
– Конечно, невозможно. – Хедер отвернулась и начала копать. – Мне кажется, ты уже сделал здесь все, что намеревался. – Это была ее последняя реплика перед тем, как снова всадить в землю лопатку.
Стиснув зубы, он выехал на бульвар, влившись в поток часа пик.
Гнев Хедер совершенно искренний, это понятно. Но черт возьми, она оставалась со Скоттом все эти годы, потому что воображала, как будет ухаживать за розами в саду у Белого дома.
Он одернул себя.
В жизни сестры, несомненно, присутствовал определенный трагический аспект. Она всегда хотела детей, но была лишена способности их иметь. А усыновить или удочерить кого-нибудь Скотт категорически отказывался. Это ожесточило ее. Джейк часто размышлял над иронией судьбы: они оба, он и его сестра, хотели детей, но супруги совершенно не были в этом заинтересованы. Просто какая-то семейная трагедия в греческом стиле.
Если бы Джейк мог сделать что-то для своей сестры, чтобы избавить ее от переживаний, он бы это сделал. Но что такое эмоции Хедер по сравнению с торжеством законности?
Теперь он точно знал, какова в этом деле роль Дисото. Этот человек с самого начала сдерживал расследование, которым занимались Джейк и Дэвид.
«Оберегал свою любовницу, Хедер. Сукин сын. – Джейк горько усмехнулся. – А я принес в жертву все, что имел, лишь бы узнать правду. Черт побери, я даже пожертвовал лучшим, что когда-либо встречалось на моем пути, – Сарой».
Поток машин еле тащился по Университетскому бульвару, пока наконец Джейк свернул на шоссе 1 – 25. Здесь было посвободнее.
«Все считают меня неправым. Абсолютно все. – Он резко перестроился в левый ряд, чуть не вызвав аварию, после чего заставил себя успокоиться. – Да, возможно, я единственный человек на этой земле, которому не наплевать на торжество законности. Но это лучше, чем вообще никого. И черт с тем, какую цену приходится за это платить».
Уже многие годы Роджер Джеймисон пытался если не перестать пить, то по крайней мере сократить потребление спиртного. В последнее время он даже достиг определенных успехов, позволяя себе первую рюмку только в пять вечера. Конечно, срывался несколько раз – как же без этого, – но большую часть времени соблюдал новый режим.
До тех пор, пока не позвонил Билл Ловитт.
Хуже того, он так и не смог сказать Элизабет о том, что произошло с Сарой. Жена была невероятно нервной, эмоционально неустойчивой, и Роджер боялся, что с такой ужасной новостью ей просто не справиться. Кроме того, несмотря на полдюжины звонков, которые он сделал приятелям с большими связями в юридических кругах, ему по-прежнему не было в точности известно, что же произошло с дочерью. Сразу после убийства сенатора Сара постаралась исчезнуть: уехала, устроилась в пансионат Ловитта, а недавно в нее стреляли – это были единственные факты, которыми располагал Роджер. Вчера вечером он звонил в больницу, но о Саре уже позаботились. Ловитт сказал, что она уехала в Денвер с этим типом Савилем и его другом, полицейским детективом из Денвера. Каким-то Кармайклом.
В мозгу у Роджера Джеймисона сформировалась пока только одна версия, логически вытекающая из всех этих фактов. И вот, сидя славным апрельским вечером у плавательного бассейна, потягивая свой третий двойной мартини, он обдумывал ее уже в который раз.
«Моя дочь каким-то образом связана с убийством Тейлора. Она либо что-то слышала, либо видела. Теперь ее отыскали благодаря стараниям Савиля.
Черт возьми, мой ребенок попал в беду. Что же я здесь сижу? Но разве она звонила мне, обращалась за помощью? Нет, и не позвонит.
И главное – что сказать Элизабет?»
Он лениво наблюдал за двумя работниками, которые косили траву на пастбище ниже дома – в наступающих сумерках их было едва видно, – и пытался унять раздражение. Это удавалось с трудом.
Ведь в чем, в сущности, причина? А в том, что Сару трахал этот поганый сенатор. Из-за него она вляпалась в эту отвратительную историю, которая со дня на день появится на первых полосах газет. Репортеры, особенно филадельфийские, с радостным ликованием пригвоздят к позорному столбу известных всем Джеймисонов.
Алкоголь горячил кровь, но этого было недостаточно. Роджер наконец поднялся и посмотрел в сторону дома. Приближалась ночь, самое мерзкое время суток.
Надо сказать Элизабет, откладывать больше нельзя.
Роджер глубоко вздохнул и зашагал к дому через внутренний дворик, выложенный каменными плитами.
– О Боже! – услышал он возглас жены и ринулся внутрь, захлопнув за собой дверь. Его даже прошиб пот.
Жену Роджер нашел в ее спальне, обмякшую на диване. Ладонь приложена к глазам. Перед ней стоял Филипп.
– Элизабет, – сипло проговорил Роджер, переводя взгляд с жены на сына, – что здесь происходит?
– Сара, – всхлипнула она. – Филипп говорит, что Сара... в нее стреляли. О Боже, Роджер, я не понимаю...
– Элизабет, успокойся. – Он склонился над ней. – С Сарой все в порядке. Ее уже выписали из больницы. Это был несчастный случай. – Он вскинул глаза на Филиппа. Откуда он узнал насчет Сары? И как вообще здесь оказался в такое время?
Роджер погладил жену по голове и выпрямился. Его чуть покачивало.
– Расскажи, пожалуйста, парень, только правду, – откуда ты узнал, что произошло с твоей сестрой?
Филипп смело встретил взгляд отца и невинно пожал плечами.
– Очень просто: от Мюриел Ловитт. А вот почему ты до сих пор ничего не рассказал маме, это действительно непонятно.
Филипп разговаривал с Мюриел. Но... Роджер пытался активизировать свой затуманенный мозг. ...Но значит, он знал, где все это время находилась Сара. И возможно, они общались.
Филипп широко улыбался. Он выглядел так, будто сам был навеселе. Улыбка глупая, самодовольная, глаза усталые, воспаленные.
– Я знаю больше, чем ты думаешь, – сказал сын, как бы отвечая на безмолвный вопрос отца. – Много больше.
– Продолжай, – напряженно проговорил Роджер.
– Знаю, например, что она была в номере Тейлора, когда того убили.
Роджер сжался, как от удара.
– Ты все время думал, что она спала с ним, – продолжал Филипп, – но это не так. У Сары с ним никогда ничего не было. Она поехала в Денвер, чтобы работать в штабе его президентской кампании. Вот и все. Ей просто не повезло. Она оказалось в плохом месте в плохое время.
Элизабет что-то пробормотала и выпрямилась, утирая слезы, переводя взгляд с одного на другого.
– Роджер, о чем это Филипп говорит? Что вы от меня скрываете? Я хочу знать.
– Он ничего тебе не скажет, – сказал Филипп. – Скажу я. Тебе действительно нужно это знать. Сара поехала в Денвер со штабом президентской кампании, чтобы быть подальше от него. – Он сердито посмотрел на Роджера. – Но наш папа, который ни на секунду не усомнился в том, что у нее с сенатором связь, сделал кучу звонков своим старым друзьям юности, политикам, с просьбой нажать на Тейлора, чтобы тот ее выгнал.
– Это гнусная ложь, – прохрипел Роджер.
– Неужели? А вот Сара думает иначе. Но не в этом дело. Тейлор убит. Она ведь тебе не позвонила, а мне позвонила. Ты знал, что она была свидетельницей убийства? Конечно, нет. А я знал. Она доверилась мне, потому что я единственный ее понимал.
Роджер продолжал пристально смотреть на сына. В этот момент отдельные фрагменты головоломки начали вставать каждый на свое место.
«Савиля навел на мою дочь тот, кто знал, что она была свидетельницей убийства, и одновременно знал, где она скрывается. И кто же этот человек? Ясно как божий день, что это Филипп – он сам только что проговорился».
– Ты, – прорычал Роджер, пристально глядя на сына, – ты навел этого бывшего заместителя окружного прокурора на ее след. Зачем, спрашивается? – Он сжал кулаки. – Ты спровоцировал покушение на Сару. Собственный брат!
– Филипп, – еле слышно проронила Элизабет. – Это правда?
– Мне нужно выпить, – возбужденно проговорил Филипп.
– Черта с два ты выпьешь, – прохрипел Роджер, – пока я не узнаю, почему ты это сделал!
– Беспокоишься, что твое доброе имя размажут тонким слоем по первым полосам газет? – бросил в ответ Филипп.
– Зачем? – повторил Роджер.
Филипп скрипнул зубами.
– Затем, черт возьми, что... Сара была для меня всем.
– Филипп... – укоризненно прошептала Элизабет.
– Это правда, мама. Сара была моей единственной настоящей близкой родственницей. Сара меня любит. Я ей небезразличен, черт возьми. Она вообще единственная, кому я небезразличен.
– И ты решил... – Роджер говорил медленно, быстрее произносить слова не позволяла вскипающая ярость, – ...значит, ты решил, что, выдав ее, таким способом вернешь себе? – Он не стал ждать ответа. – Дурак. Тупица. Ты же подверг ее смертельной опасности. Из-за тебя ее уже попытались убить. Из-за тебя.
– Нет, из-за тебя. Из-за твоей пьяной дурости. Потому что ты относился к ней, как к дерьму.
– Филипп, не надо! – вскрикнула Элизабет. – Не надо... дорогой, не надо так.
Но Филиппа уже было не остановить.
– Его родители, – он ткнул пальцем в Роджера, – относились к нему, как к дерьму, а он перенес это на нас. Тебе это хорошо известно. Но ты слишком слаба, чтобы как-то помешать этому. Думаешь, почему Констанс...
Роджер потерял контроль над собой и схватил Филиппа за грудки.
Молодой человек изловчился и ударил первым, попав отцу в ключицу. Роджер, который весил килограммов на пятнадцать больше, не стал даже бить, а просто отпихнул сына, и тот отлетел метра на два, смахнув со столика одну из бесценных китайских ваз, которыми так гордилась Элизабет.
Филипп поднялся на ноги и, рыдая и крича, ринулся на отца. Они сцепились снова, не обращая внимания на вопли Элизабет. Вот так, наверное, первый отпрыск в роду Джеймисонов триста лет назад восстал против деспотизма отца, а позднее поклялся, что в его собственной семье такого никогда не будет. Но этого не случилось.
Роджер повалил Филиппа на пол, а Элизабет, чтобы помешать ему избивать сына, бросилась на дерущихся сверху и вскоре страшно вскрикнула: кто-то попал ей локтем в висок. Это слегка отрезвило отца и сына. Роджер быстро встал, а за ним и Филипп. С малиновым лицом, перепачканным кровью и соплями.
– Я тебя ненавижу! – закричал он. – Ненавижу!
– Пошел к черту, – прорычал Роджер, переводя дух. Голова кружилась, рядом на полу сидела его жена, его хрупкая жена, и истерически плакала. Он помог Элизабет подняться, усадил ее в кресло.
У Филиппа с отцом однажды уже была подобная стычка, но не столь серьезная. Разумеется, Роджер был под газом, но и Филипп тоже. В тот вечер шестнадцатилетнего сына Роджера Джеймисона забрали в полицию за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Пришлось выручать. Дома перебранка переросла в драку... Элизабет, конечно, расстроилась, но не так, как в этот раз.
Сейчас истерика была намного серьезнее. Слезы лились потоком, будто прорвало плотину. Рыдания, всхлипы, причитания.
Элизабет снова сползла на пол.
– Филипп, пожалуйста, верни домой Сару. О Боже, сделай так, чтобы дочка была дома. Она нужна мне. Очень. Моя девочка. Пожалуйста, привези ее домой. Я без нее не могу, не могу...
Роджер всерьез обеспокоился, что с Элизабет может что-то случиться. Он вывел сына в холл.
– Немедленно садись в машину и отправляйся в аэропорт. Полетишь в Денвер.
– Я? Ты с ума сошел?
– Перестань бормотать, лучше посмотри, что ты сделал со своей матерью, скотина. Ты слышал? Она хочет видеть Сару. Ты же хвастался, как сильно сестра тебя любит. Так вот докажи. Отправляйся, и не дай Бог...
– Но я... я даже не знаю, где ее искать. Как я...
– А мне какое дело?! Найди этого своего приятеля, Савиля. Адрес указан в телефонной книге. Да мне плевать, как ты это сделаешь, но отыщи свою сестру и передай ей, что она должна быть дома.
– А если она...
– Не знаю. Скажи ей, что я найму самых лучших адвокатов, какие есть в этой чертовой стране. Они будут ее представлять. Скажи ей, что дело Тейлора может подождать. Скажи... в общем говори что хочешь, только привези ее сюда. Элизабет... – Он бросил взгляд в сторону спальни, в которую не входил после той ночи, когда Констанс вскрыла себе вены. – Скажи Саре, что она очень нужна матери.
Филипп некоторое время молча смотрел на отца, а затем кивнул. Направился в комнату матери, пробыл там с минуту и вернулся.
Роджер не сказал ему больше ни слова. Он пошел к жене, уложил ее на постель и сел рядом, обхватив голову руками. Почему-то ему вспомнились похороны отца тридцать с лишним лет назад. Он стоял над гробом и абсолютно ничего не чувствовал. Обычная неприязнь куда-то улетучилась, ее место оказалось пустым. Элизабет тогда предложила ему изобразить скорбь, хотя бы для видимости, но он угрюмо бросил:
– Я никогда не любил старика, и он меня тоже. Зачем же сейчас притворяться?
Теперь, много лет спустя, он сидел рядом с женой и думал, что Филипп, наверное, скажет то же самое у его гроба. Что они не любили друг друга. Даже ненавидели. Но это неправда. По крайней мере он к своему сыну ненависти не испытывал. Ему хотелось, чтобы Филипп вырос настоящим мужчиной, надежным человеком. Разве это ненависть? И Сара. Он по-настоящему любил свою дочку. Не понимал – это другое дело, но любил. Они никогда не ссорились. Девочка росла замкнутой, что правда, то правда. Он даже не осуждал ее, когда та сбежала из дома.
Не надо было на них давить. Ох, не надо. Но теперь уже ничего не поправишь.
Роджер тяжело вздохнул.
«Наверное, надо было самому сделать то же самое сорок лет назад. Уйти из дома, уехать из Филадельфии куда-нибудь и никогда сюда не возвращаться. Интересно, как бы сложилась моя жизнь?»