Его слова сработали как волшебный эликсир, окативший ее чувства, и она поняла, что прикосновения его руки не будет достаточно, никогда не будет достаточно. Она хотела его так, как все это происходила в ее самых откровенных фантазиях. Она хотела, чтобы он наполнил ее, подводя к пику освобождения. Она хотела, чтобы он заставил ее почувствовать себя женщиной так, как никогда не удавалось Скотту – но даже если он не смог бы дать ей всего, она все равно хотела бы его.

Боже, она даже не была уверена, что он ей нравится. Он был диким. Практически незнакомым. Он водил слишком машину быстро и жил на острие ножа, его работа была тайной, опасной тайной, уже ставшей причиной целого вагона проблем. Но связь, которая возникла между ними, искушение – из-за их животной силы и безрассудного пренебрежения к самым священным ее правилам безопасности – казались подарком, самым ценным подарком, и правила ее могли катиться к чертям. Это были небеса и буря. Она хотела, чтобы его поцелуй длился вечно. И она хотела большего.

Куин почувствовал, как последняя волна напряжения покидает ее тело, ощутил, как она расслабляется в его объятьях, испытывая тысячи различных желаний, и он понял, что битва выиграна, если она вообще начиналась. Она была как мед, как дикий мед, такой, который может свести мужчину с ума – и она была готова отдаться ему.

Эта истина подогнала его желание на опасный край. Разорвав поцелуй, он придержал ее там, где она стояла, и, наклонившись, потянулся к пассажирскому окну. Быстрый удар по приборной доске открыл бардачок. «Будь готов» – было отличным девизом, но, обнаружив то, что искал, он знал, что ему чертовски повезло.

– Без сюрпризов, Реган, – голос его звучал хрипло, пока он доставал пакетики с презервативами. – Я хочу быть в тебе и чувствовать, как ты кончаешь вокруг меня.

– Без сюрпризов? – переспросила она тихо. Ее руки скользнули под его футболку, а взгляд – в сторону от его глаз. – Ну, тогда, я, вообще-то, не… На самом деле не… и я знаю, это может… разочаровывать… мужчин, но я хочу быть с тобой, Куин. – Ее признание стало едва слышным шепотом, и она с очевидным трудом подняла глаза обратно на него. – Правда, хочу. Когда ты целуешь меня, я…

Горю. Ей не нужно было этого говорить. Он тоже горел, когда они целовались, бешено горел.

Она снова покраснела. Он мог сказать это наверняка, даже в серебряном свете луны. Она не кончала с мужчиной внутри? Она говорила, что ее сексуальная жизнь с мужем не была удачной, это было прискорбно – но не имело значения, никакого значения, не сегодня ночью. Если она не кончит с ним внутри, он придумает что-то другое. Он хотел, чтобы она жаждала его. Он хотел, чтобы она потела, и стонала, и была его, а если не сработает одно, они попробуют другое – и уж он-то удостовериться, что она будет наслаждаться каждой минутой.

Не сводя с нее ровного взгляда, он нежно потер ее губы большим пальцем и сказал:

– Может, я смогу помочь.

Потом он наклонился и облизал ее губы.

Это не было поцелуем. Он просто намочил ее, пробежав по ней языком, как будто она была мороженным, тающим в жаркий летний день. Потом он двинулся к линии ее челюсти, горлу, прошелся по ключицам, одновременно поднимая ее рубашку и обнажая груди. Когда его язык добрался до соска, она, задохнувшись, напряглась. Потом он накрыл его ртом и начал посасывать – и она растеклась по капоту Джанетт.

Он чувствовал вибрации Камаро, сотрясавшие их обоих. Это было чертовски эротично, но далеко не так эротично, как ощущение Реган во рту. Кружево ее лифчика было невероятно тонким. Он чувствовал, как оно распадается, практически тает под его языком и нежными посасываниями рта.

Боже, ему стало интересно, сделают ли то же самое трусики, если он в буквальном смысле слижет их с нее.

Он снова скользнул руками под юбку, поднимая ее под попку и подсаживая на капот. Встав между ее ногами, он притянул ее к промежности, усаживая четко напротив себя, и потянулся к ремню. Ему нужно было облегчение; ему нужна была она.

Когда ее руки пришли на помощь, он позволил ей заняться делом, вернувшись назад к ласкам груди и впившись в рот душераздирающим поцелуем.

О, да, именно так оно и должно было быть – ее маленькие ручки сражаются с пряжкой его ремня, расстегивают джинсы. Пальцы хватаются за бегунок молнии, освобождая его эрекцию, каждым движением заводя его еще сильнее, притягивая его еще ближе.

Когда она стянула его штаны вниз и обхватила его ладонью, совершая медленные ритмичные поглаживания, он застонал от чистейшего безумного наслаждения. Снова скользнув между ее бедрами, он вернул удовольствие, играя с ней невообразимо нежно, дразня и исследуя. Это был рай.

Она была влажной весь день, влажной от пота и таявшего льда, но он хотел именно этого – ее мягких складочек, скользких и набухших, животного ответа, готовности принять его. И все потому, что он прикасался к ней. Он знал, что им будет хорошо вместе. Он знал это даже в шестнадцать лет. Но, будь он проклят, если думал, что у него будет шанс доказать это.

– Куин, – прошептала она, ее губы скользили по его лицу, оставляя дорожку поцелуев. – О, Куин. – Ее голос был тихим, слова почти терялись в рычащем грохоте низкого рокота Джанетт.

Сняв ее трусики одной рукой, он забросил их в Камаро. Потом надел презерватив. Когда он вошел в нее, она выдохнула ему в ухо – сладкий, дрожащий выдох, будто говорил о том, что она тоже после долгого времени вернулась домой. Он двинулся вперед, и она вцепилась в него. Она была теплой и милой, что-то шептала ему на ухо – тихие слова и его имя, снова и снова, как литанию своих самых тайных желаний.

Это было сексуально, возбуждающе и странным образом лишало его присутствия духа. «О, Боже, – подумал он, встревоженный, но слишком сильно возбужденный, чтобы остановиться. – Пожалуйста, не позволяй мне влюбляться». Это был секс, восхитительный секс с красивой женщиной, которую он хотел с начала времен, и должен был получить. Этот секс был необходим как дыхание, но любовь ему была не нужна.

Ему нужен был только секс и ее тихое прерывистое дыхание. Ему нужна была мягкость ее груди распростертой на его груди, его руки, сжимающие ее обнаженные ягодицы и ласкающие между ног, ему нужно было поднимать ее все выше и выше каждым толчком внутрь. Она кончит для него. Он чувствовал это по тому напряжению, которое охватило ее ноги, обвивающие его талию, он ощущал это в изгибе ее спины, в хватке пальцев, сжимавших его плечи. Она тянулась… тянулась, дыхание ее вырывалось короткими неровными всхлипами. Охватившее ее освобождение, ударило по нему, захлестывая волной насыщенного обжигающего наслаждения спазмов ее плоти, сжимающих его. Он дернулся, углубляя проникновение, врываясь в нее по самую рукоятку, и кончил, бесконечно изливаясь в нее, пока не иссох окончательно.

Это было все, чего он хотел.

Все, чего он когда-либо хотел. Он нашел ее рот и завладел им в долгом, ленивом, всепоглощающем поцелуе, пока сердце неслось как товарный поезд, дыхание с трудом вырывалось из легких, а мягкие волны ее оргазма играли с ним, сладко пытая.

Опуская ее на Джанетт, он обнажил ее плечо и снова прижался губами к коже. Потом поцеловал ее шею, щеку, бровь. Она была прекрасна, так прекрасна, тело, прижимавшееся к нему, горело и пульсировало от наслаждения, которое он подарил ей.

А Джанетт – Боже правый – она была как самый огромный вибратор во всем мире. И как он раньше не задумывался о занятиях любовью на капоте, под которым в холостую гремели 383 кубических дюйма чистой энергии?

Реган пошевелилась, но он успокоил ее новым поцелуем.

– Шшш, – прошептал он, лаская ее руками, медленными осторожными поглаживаниями от талии до груди. – Не двигайся. Подожди.

Ее ресницы поднялись, обнажая взгляд сонной удовлетворенной женщины, и жар снова ударил его в пах.

«Десять минут», – подумал он, наклоняясь к ней, пробегая языком по коже. Еще десять минут – или, Господи, может, и пять, или даже одна – и он будет готов начать сначала. Ему нравилось, как она пахнет, какова она на вкус. Ее кожа была мягкой, шелковистой, именно такой, какой была в его мечтах.

– Шшш. – Он продолжал целовать ее и думать о том, что Скотт Хэнсон, должно быть, был самым сексуально некомпетентным мужчиной на планете. Боже, она кончила для него, без малейшего усилия, как волна накатывает на берег.

Когда она провела ступней по его ноге, он отодвинулся на столько, чтобы иметь возможность избавиться от ее юбки и сменить презерватив. Затем он начал заниматься с ней любовью снова, расстегивая ее рубашку и переднюю застежку лифчика, который практически проглотил, – раздевая ее.

Это была его мечта – ее распростертое тело перед ним, идеальная картина обнаженной груди и гадкой кожи. На ней не было и тени загара, только один кремовый изгиб за другим, начиная от плеч и заканчивая шелковистыми икрами, обвившимися вокруг его талии. Он был здесь раньше – насытился, но все равно желал ее. Так всегда происходило в его фантазиях.

Но все это было настоящим, а комбинация успокоения после встряски мирового класса и возбуждения от предвкушения нового броска сводила с ума. Он боялся, что как и в мечтах, но просто не сможет до конца насытиться ею – и вдруг он снова почувствовал это – тонкую грань отчаяния, о которой не хотел и думать. Он стащил сапоги, сбросил джинсы и нижнее белье. Потом сдернул футболку через голову и снова скользнул в нее.

Совершенство. Она была совершенна, будто шелк, обволакивающий его. На этот раз они не торопились, но это не снизило насыщенности ощущений. В конце концов, они растянулись поверх Джанетт, мотор которой ревел из последних сил. Он сам был готов завопить, когда она кончила, но не остановил движений. Он продолжал врезаться в нее, позволяя ей парить в вышине так долго, как они оба смогут это выдержать.

Господи Иисусе. Он упал на бок, когда все было кончено. Одной рукой прижал ее к себе. Другой рукой схватился за один из дворников Джанетт. Лифчик Реган пропал – по крайней мере, он думал так, пока не заметил, что тот болтается на его запястье держась на шелковой лямке – но рубашка ее все еще была наполовину на месте, свисая с левой руки, растекаясь лужицей желтого кружева на черной стали Джанетт. Логика, с которой она оставалась одетой, была за гранью его понимания. Оставалось надеяться, что они не потеряли ее юбку.

– Куин, – тихо сказала она, улыбаясь ему. Появившаяся ленивая, удовлетворенная улыбка потребовала у нее больших сил, чем остались, и он ухмыльнулся в ответ. «Она сплошное удовольствие», – подумал он, скользнув ладонями по ее бокам и прижимая ее к себе. Она последовала за ним, перекатившись в его объятья, просунув ногу между его бедрами. Она был непостижимым удовольствием, глубоким, вызывающим дрожь в позвоночнике удовольствием, которого он уже давным-давно не испытывал – а может, и никогда не испытывал.

Рука расслабилась в рассеянной ласке, взгляд блуждал по ней. Она была так прекрасна.

Медленно он провел большим пальцем по ее губам. Он никогда не думал, что будет использовать это слово – «прекрасна» – но она была прекрасна, так прекрасна, что от этого ныло в груди.

– Реган, – прошептал он ее имя, и она снова открыла глаза, подняв густые темные ресницы, и тяжесть в груди только усилилась.

Он летел вниз, летел быстро. Точно так же, как на Ф-16.

Но, Боже, на этот раз приземление – приземление было таким непередаваемо мягким. Под его взглядом, ее глаза потемнели, рот раскрылся, и он наклонился и прижался к ее губам. Остальные части его тела ослабли, но они все еще могли разделить поцелуй.

Этого не будет достаточно. Ничего из того, что они сделали, не будет достаточно. Неудивительно, что он чувствовал толику отчаяния. Он никогда не насытится ею.

Никогда.

Глава 13

Как только съемка была закончена, а Трэвис благополучно вернулся на твердую землю, Кид Хаос выскользнул из мастерской – к большому облегчению Никки. Она не привыкла к тому, что сердце бешено колотится от мужского взгляда – но на нее никто и никогда не смотрел так, как этот бывший морской пехотинец.

Она чертовски надеялась, что все это удалось заснять.

Боже, он тот еще тип, в самом милом, прекрасном смысле. Она собиралась нарисовать его.

Она не собиралась увлекаться им – даже если появится такая возможность. Это было бы безумием. Она не знала о нем ничего, кроме того, что он был полной противоположностью всему, что она знала. Воин. Не футболист и не акула МБА, но настоящий мужчина, который рисковал жизнью ради того, во что верил: Бога, страны – она не могла сказать точно. Ее родители сделали то же самое ради следов империи инков в перуанском высокогорье и, по ее мнению, заплатили слишком высокую цену за свою веру. Или, возможно, высокую цену пришлось заплатить именно им с Реган.

Черт, ей бы так хотелось, чтобы Уилсон с Реган были дома, где и должны были быть, вместо того, чтобы шататься незнамо где, вляпываться в неприятности из-за груды динозавровых костей, которые на полном основании не должны были иметь к ним никакого отношения. Это было так не похоже на них, особенно на Реган. Именно Никки нарушала границы, жила, балансируя на грани. Именно за ее плечами были дикие деньки юности.

– У парня пушка, Никки, – сказал Трэвис, вытирая остатки краски с тела прежде, чем залезть в шорты. – Не хочешь, чтобы я немного поболтался тут?

Она подняла голову от камеры, из которой извлекала пленку. Ее не удивило, что Трэвис заметил пистолет Кида. Вероятно, он обнаружил его еще раньше нее.

– Нет… эх, он друг Реган и что-то типа правоохранительных органов. Она довольно скоро будет дома. Она просто попросила его заскочить и проверить меня. Ты же знаешь, какая она заботливая. – Со стороны Трэвиса было очень мило предложить остаться с ней, но, если она собиралась закончить работу сегодня ночью, ей уж точно не были нужны двое запертых в клетке тигров, расхаживающих по ее мастерской. Одного будет более чем достаточно.

– Слишком заботливая, – грустно улыбнувшись, согласился Трэвис. Он подошел к холодильнику, чтобы угоститься бутылкой холодной воды. Ему нравились женщины постарше, а на Реган он запал совершенно определенно, но она пока умудрялась сопротивляться его регулярным попыткам устроить ей сексуальный реимпринтинг. Это было его собственное продвинутое ноу-хау.

Реган была в ужасе оттого, насколько откровенно Никки рассказывала Трэвису о ее менее чем удачном замужестве – но она бы пришла куда в больший ужас, если бы узнала о том, как именно ее младшая сестра готовила Трэвиса к позированию для картины, изображающей Нарцисса. Где-то около ущелья прикрепленный к стене самодельной хижины, достроенной только наполовину и захламленной альпинистским оборудованием и лыжами, висел портрет Реган в утреннем дезабилье – ее волосы взъерошены и освещены солнцем, шелковая ночнушка спадает с одного плеча, приподнятый подол обнажает идеальный изгиб ягодиц, обтянутых прозрачными светло-фиолетовыми трусиками.

О, чудесные объективы с переменным фокусным расстоянием и сестра, часто засыпающая на застекленной террасе за чтением воскресных газет.

Трусики отлично подействовали на Трэвиса.

Никки была бесстыдна. Она первая признала бы это, но она получила то, что ей было нужно – именно «Нарцисса» она должна была показать в сентябре в денверской галерее «Тусси» – одной из самых эксклюзивных городских галерей, которая гарантированно станет пропуском в Лос-Анджелес или Нью-Йорк. К шоу она хотела закончить и «Пафос VII».

– Ну, раз он друг Реган, тогда ладно. Мой номер у тебя есть, – сказал Трэвис, направляясь к заднему выходу. – Сегодня ночью метеоритный дождь. Я не буду спать до рассвета, так что не бойся звонить, если будет настроение.

Взгляд, брошенный через мастерскую, говорил: ему наплевать, будет у нее настроение или нет, – ей лучше бы позвонить ему, если возникнут проблемы.

Посмотрев ему вслед, Никки послала воздушный поцелуй. Как только дверь за ним закрылась, она нахмурилась. Проклятье. Слишком много предложений о помощи за один вечер. Вероятно, в таком случае девушке все же стоит задуматься, а не принять ли, по крайней мере, одно из них.

Их поимели.

Стоя перед столом для пула в задней комнате клуба «Джек О`Найнс», расположенного в самом центре Денвера, Хокинс не утрудил себя даже сменой ритма дыхания или поднятием век. Он также не моргнул и не скривил губы. Но с каждым новым словом Ропера Джонса, он все больше убеждался в том, что их поимели.

Винс Бренсон и Гуннар Линберг, те двое парней, которые явились следом за Реган в Сиско, позвонили в Денвер и доложили, что их добыча уехала с мужчиной в Камаро 1969 года, а один из прихвостней Ропера связал тачку с Куином.

Их сдала Джанетт.

Теперь Ропер знал, что в Сиско находился Куин, что именно Куина искала Реган. Динозавровая дама нашла парня, укравшего кости Ропера Джонса, что приводила Хокинса к ужасным умозаключениям: Никки МакКинни сидела в доме МакКинни в Боулдере. Внезапно, она стала самой лучшей мишенью Ропера – так он мог получить то, чего хотел.

Хокинсу нужно было убрать их с Кидом из дома, а для того, чтобы сделать это, ему самому нужно было убраться из «Джек О`Найнс». Короткое «adiуs» и выход через дверь как вариант не рассматривались, особенно, учтивая наличие ротвейлеров Ропера, подтащивших свои задницы поближе к хозяину. Он не мог и раскрыть телефон и позвонить. Оставалось лишь кровь из носа придумывать план «Б».

– Кристо! – крикнул Ропер с противоположного конца комнаты, где сидел, поглощая обед, и Хокинс вычеркнул план «Б».

Пришло время лезть в драку.

– Йоу. – Он шагнул вперед, одновременно расслабленный и готовый ко всему. Все его внимание было сосредоточено на Ропере и его псах. Если он потонет, то и всех троих заберет с собой.

– Кевин сказал, что видел этот Камаро в автомастерской в Коммерс Сити. Ты там свой парень. Поезжай туда с Кевином. Разведай, что как. Привези мне, что найдешь, а если Куин Йонгер там, привези и его голову. – Широкая ухмылка расщепила надвое лицо Ропера. – Как думаешь, справишься?

– Без проблем.

Губы Ропера застыли в жестоком изгибе.

– Да, именно это мне в тебе и нравится, Кристо. Ты парень, который не создает проблем. No problemas. Verdad?

Хокинс пожал плечами, не совсем уверенный в каком именно направлении движется разговор. Вероятно, прямиком в ад, как и весь остаток ночи, – но пока что, он был стопроцентно за план Ропера… минус десять процентов, включающих голову Куина.

– Да, ты принесешь мне его голову, но я все же хочу, чтобы она была на положенном месте. Comprende? Хочу поговорить с мудилой прежде, чем скормить своим мальчикам. Если его там нет, оставайся на месте до новых указаний. Не желаю, что бы он скользнул через какую-нибудь щель.

Если бы угрозы исходили от кого-то другого, они могли бы показаться чуть преувеличенными. Но Ропер не имел дела с эвфемизмами. Если он говорил «голову», он и имел в виду голову, а когда упоминал, что неплохо было бы «скормить кого-то мальчикам», речь шла о полном разложении тела в животах псов.

Куину стоило оставаться в Сиско и разобраться с Винсом и Гуннаром. С Кидом под боком они в легкую вышли бы победителями из перестрелки, а Роперу пришлось бы волноваться о судьбе своих парней вместо того, чтобы с радостным возбуждением предвкушать, как он разделается с Куином.

– Хорошо, сэр. Я сохраню его в целостности. – «Ты можешь поставить на это все свое гребаное бабло, придурок».

– Да, так и сделай. – Ропер сощурил глаза и показала на него ножом, которым разрезал бифштекс. – Ты сделаешь это для меня, Кристо, а я что-нибудь сделаю для тебя. Теперь вали отсюда.

Ропер отпустил его резким кивком, и Хокинс, проходя мимо Кевина, приказал тому поторапливаться. Ему нужен был чистый и быстрый отход, пока Ропер не додумался послать в веселую поездочку кого-то третьего. Проверка вероятнее всего пустующей автомастерской не особо походила на полноценную вылазку банды. Именно эту грань сложившейся ситуации Хокинс и ценил больше всего, надеясь, что все пройдет так тихо, как это будет возможно: просто два парня прокатятся в Коммерс Сити, чтобы обчистить одно место и понаблюдать за ним чуток.

Конечно, согласно его плану, только один из них действительно будет знать, где они побывали. Второй будет в отключке.

За стенами «Джек О`Найнс» на Семнадцатой улице дорожное движение постепенно стихало, отходя от часа пик, а город заступал на ночную смену. Бары были переполнены, рестораны разгонялись в ожидании ужина, магазины закрывались. В паре кварталов южнее Хокинс видел горящий всеми огнями Денверский центр исполнительных искусств. Он был там четыре месяца назад, слушал «La Traviata» вместе с сопредседателем Денверской оперной гильдии – весьма изысканной дамой по имени Ванесса Сэттлер, которая до сих пор оставляла сообщения на его автоответчике. Работенка у Ропера эффективно свела на «нет» их отношения. Хокинс не смешивал работу с удовольствиями. Если он был под прикрытием, то был под прикрытием, а он очень сомневался, что Ванесса позволила бы «Кристо» даже припарковать машину, не говоря уже о том, чтобы разрешить ему делать с ней то, что он сделал после того, как привез ее домой после спектакля.

Быстрая ухмылка скользнула по его губам. Да, он знал, почему она продолжает звонить.

– Черт, это было мерзко, – сказал Кевин, которому пришлось пробежаться, чтобы догнать Хокинса. – Ты видел этот нож, приятель? Это ж каким надо быть хладнокровным сукиным сыном, чтобы сначала разделать ту шлюху в Уэзи, а потом есть свой долбаный бифштекс тем же самым долбаным ножом.

– Да, это было жестоко, приятель, реально жестко, – ответил Хокинс. И не соврал.

Он направился по ближайшему переулку к неприметному новенькому Бьюику, который ласково называл Шейлой. Крепкая, без внешнего лоска, она была сделана для работы и достигала своего потолка при ста двадцати – одна из длинного ряда похожих Шейл. Стил Стрит каждый год выставляла таких Шейл на продажу. Большие мускулкары, такие, как Джанетт или Роксанна, были слишком заметны для парня, который хотел сохранить свою личность в секрете. Это в очередной раз нашло свое подтверждение только что в «Джек О`Найнс».

Хокинс скользнул за руль Шейлы и нагнулся, чтобы достать пачку сигарет из бардачка. В самый подходящий момент Кевин сел на пассажирское сидение, и Хокинс вырубил его одним точным движением локтя промеж глаз, потом потянулся и захлопнул пассажирскую дверь.

Кевин рухнул на сидение.

Черт. В парне было проницательности как в пуговице.

Шейла заурчала как огромная кошка, когда Хокинс завел мотор и поехал по переулку. Держа одну руку на руле, другой он достал сигарету, потом бросил пачку на торпеду и открыл телефон.

Первый звонок пошел быстрым набором Киду.

Второй – Куину.

Глава 14

Пять минут.

Со звонка Хокинса прошло пять минут. С тех пор, как Кид сказал Никки МакКинни, чтобы она хватала все, что ей нужно, и они уходят, прошло пять минут.

А она все еще была в ванной.

Какого черта она делает в ванной целых пять минут?

Когда он был сержантом Корпуса морской пехоты США и ему говорили сваливать, он сваливал.

Она – что? Что она делала? Он и понятия не имел. Душ был выключен. Туалетный бачок зашумел минуту спустя после того, как она закрыла дверь. Ему было не жалко времени, которое необходимо, чтобы воспользоваться уборной – во всяком случае, не особо жалко – но вот остальные четыре минуты сильно давили на психику.

Слишком сильно.

Он дважды просил ее поторапливаться, и она дважды ответила ему «окей».

Нет, не «окей». Она все еще была там.

Он прекратил расхаживать около «Нарцисса» в гостиной и глянул на лестницу. Свет просачивался в щель под дверью ванной.

Тихо чертыхнувшись, он начал подниматься вверх, за раз преодолевая по три ступеньки. Его М40 и остальные боеприпасы лежали в сумке, висевшей через плечо. В руке у него был короткоствольный дробовик, а подмышкой – кобура. Он был готов к драке, а она… что?

Он и понятия не имел.

Короткий стук в дверь объявил о его приходе.

– Мэм. Мисс МакКинни. Нам нужно уходить сейчас.

Хокинс позвонил сразу же после ухода Трэвиса. Кид все еще был снаружи, и все выглядело нормальным – но то было пять гребаных минут назад. Если бы Никки МакКинни была мужчиной, он бы прервал весь этот идиотизм еще четыре с половиной минуты назад.

– Открыто.

Открыто? Какого хрена это значит? Ему, что, просто зайти?

Он не стал обдумывать это дальше. Времени не было. Он хотел свалить из этого дома с ней на буксире. Ропер Джонс опознал Куина, покинувшего Сиско с Реган МакКинни. Или, скорее, он опознал Джанетт. В любом случае, это делало из Никки МакКинни самую доступную мишень – и будь он проклят, если позволит Роперу Джонсу схватить ее. Не за каким хреном.

Открыв дверь, он вошел внутрь и остолбенел. Матерь Божья. Неудивительно, что ей понадобилось столько времени. Ванная выглядела так, будто внутри разорвалась граната, граната, полня крошечных бутылочек и нижнего белья. Лифчики всевозможных цветов и форм свисали со всех доступных перекладин, штырей, дверных ручек и оконных защелок – каждый был скреплен с трусиками того же комплекта. Колготки свисали с головки душа тощими водяными змеями. Тысяча различных косметических штуковин была свалена в коробки и просто горы прямо на плоской поверхности пола.

Пол!

Господи Иисусе. Он просто не мог разглядеть унитаз. Но потом наконец заметил его в углу. Он был накрыт украшенным бисером платком и декоративным элементом в виде ансамбля толстых свечей и цветов.

Ему хотелось сказать ей здесь и сейчас, что ее дед никогда не вернется домой, потому что ни один мужчина не сможет выжить в такой ванной. Мужчине нужны чистые поверхности. Мужчина хочет, чтобы его ванна ничем не пахла. Здесь же стоял аромат коричной кондитерской и цветочной лавки с примесью фруктового салата.

– Я не могу найти свой вишневый блеск для губ, – сказала она.

«Да не уж то», – подумал он.

– Не смейте говорить сестре, что я вас сюда впустила, – продолжила она, роясь в серебряной коробочке, полной тюбиков с блеском и крохотных бутылочек. – Она не любит, когда парни, с которыми я работаю, приходят сюда и видят ее нижнее белье, но она всегда все стирает вручную.

Стирает вручную. Точно. Кид снова глянул на лифчики, а потом покосился на грудь Никки, подтверждая ее слова. Это никак не могли быть ее лифчики. Их чашечки были слишком большие, она бы просто потонула в них.

И волноваться ей не следовало. Весьма маловероятно, что он будет обсуждать с Реган МакКинни, как стоял в ее ванной, пожирая глазами нижнее белье. Но, Господи, его у нее было до фига – любого цвета, который вообще можно было себе представить, и еще немного, каждый из шелка и кружева, большинство такие тонкие, будто прозрачные.

«О, черт, Куин. Ты пропал», – подумал он, начиная понимать, что могла так задержать капитана.

Повернувшись к Никки, он схватил ее за руку и начал вытаскивать из ванной.

– Возьмите всю коробку, – сказал он. – Мы уходим.

– Но… но у меня нет… Что это?

Она воспротивилась, отшатнулась назад. Он чудом не сбил ее с ног и не скинул с лестницы.

– Что? – Он оглянулся. Она уставилась на пушку в другой его руке, ту, что он перезарядил и приготовил, пока ждал, когда она соберет вещи. – Это дробовик. – А именно, это был пистолетный 12-каллиберный Моссберг Круизер 500, но он, и правда, не думал, что ей хотелось знать это.

А может, и хотелось. Выражение на ее лице оставалось для него загадкой.

– А что не так с вашим другим пистолетом? С тем, что под рубашкой?

«Лаадно», – подумал он, гадая, о чем, черт возьми, она на самом деле говорит.

– Ничего, – ответил он. – Все огнестрельное оружие, которым я владею, в идеальном состоянии.

Он мог гарантировать это на сто процентов, но она все равно не сводила глаз с Моссберга, будто тот мог внезапно взорваться.

Он бросил взгляд на пушку.

– Я думаю, что передумала насчет…

– Нет, не передумали, – перебил он, внезапно понимая, что случилось. Пока игра шла по ее правилам и на ее территории, она не возражала против внедрения морских сил. Но условия поменялись, и теперь он был за главного – и, вместо того, чтобы прятать пистолет под рубашкой, как коп из телевизора, он держал гораздо большее по размеру оружие, которое выглядело именно тем, чем было – серьезным человекоубийцей для ближнего боя, который так и говорил: «Уберись с моей дороги, мать твою».

– Да, передумала, и я не…

Единственная вещь, которую Кид был не в настроение выслушивать, касалась того, что она не собирается делать.

– Послушайте, – снова перебил он. – Я здесь только с одной целью – чтобы вы остались в живых – и сегодня вечером вы можете рассчитывать только на то, что я чертовски постараюсь достичь ее. Если вам от этого станет легче, можете позвонить сестре, когда мы сядет в машину, но это – дело решенное.

Ультиматум попал в цель, а у него появилось страстное желание уподобиться пещерному человеку – просто поднять ее, перекинуть через плечо и свалить. По его мысли, это был самый быстрый способ убрать ее из дома – и дотянуться до ее попки.

Черт. Ему нужно перестать так думать.

Он всегда считал себя одним из лучших, одним из самых лучших, но вся эта девчачья чепуха с ней превращала его в тупицу. Может, если он ее поцелует, то сможет продолжить работать.

Он взглянул на ее рот – и мгновенно понял, что это была очередная дерьмовая идея а-ля «мозги в кучу». Одного поцелуя будет недостаточно.

– Пошли, – сказал он, волоча ее за собой. У входной двери он выключил свет и подождал, пока глаза привыкнут к темноте.

– Я думала, мы торопимся, – прошептала она, стоя рядом с ним. Она все еще держала в руках свою коробочку с прибомбасами, через ее плечо была перекинута платяная сумка.

– Торопимся, – ответил он, осматривая дворик и улицу и вспоминая о том, как решил, что в кустах можно спрятать целый взвод. – Когда я скажу «идем», вы направитесь прямо к машине. – Он ничего не видел, часы продолжали тикать в его голове.

Пять минут.

Черт.

Он осмотрел окрестности еще раз, потом решился.

– Идем.

Они выскользнули наружу, и он, не отставая от нее ни на шаг, разглядывал местность на предмет мишеней. Когда они добрались до Порше, он стоял у пассажирской двери до тех пор, пока она не оказалась внутри.

Свои шмотки он загрузил в машину во время бесконечного пятиминутного перерыва, который взяла Никки, так что, усевшись за руль, он был готов стартовать.

Или так думал он.

– О, Господи. – Она прерывисто вздохнула и повернулась на сиденье. – Это что?

Он расстегнул свою сумку, стоявшую между ними, и вытянул рукоятку М40 так, чтобы можно было быстро схватить винтовку. Вся операция заняла у него секунды три – видимо, это было достаточно долго, чтобы напугать ее.

– Моя снайперская винтовка, – ответил он. Повернув ключ в замке зажигания Надин, он завел двигатель. Оглянувшись через плечо, он стал сдавать назад по подъездной дорожке.

– Сколько, черт возьми, у вас с собой оружия? – скептически спросила она.

На одну пронзительную секунду их глаза встретились.

– Достаточно.

Гарантировано.

Переключив Порше на первую скорость, он выехал, а в квартале от дома повернул на перекрестке. Фары он включил только перед тем, как влиться в вечернее пятничное дорожное движение. Слава Богу, наконец-то они уехали.

В качестве последней меры предосторожности он проверил предохранитель пистолетного Моссберга и опустил его в карман за пассажирским сидением. Если тот ему понадобится, далеко тянуться не придется.

Глава 15

Стил Стрит оказалась совсем не такой, какой ее представляла себе Реган. Она ожидала увидеть парковку, полную машин, часть которых они, вероятно, не смогли продать в лучшие годы – таких, как Джанетт. Но там не было машин. Даже парковки не было.

Стил Стрит представляла собой железную дверь без всяких опознавательных знаков за исключением цифры 732 сверху, располагавшуюся в темном переулке паршивой части города, и старинный грузовой лифт, ползущий по боковой стене обветшалого кирпичного здания, будто вертикальная стремянка, выставляющая на всеобщий показ свои стальные балки. Куин въехал на Джанетт прямо в лифт, введя код и забравшись на платформу. Вместе с ожившим механизмом застонали тросы, и грузоподъемник двинулся вверх, поднимая машину на седьмой этаж. Куин все еще сидел внутри, разговаривая со Скитер через ноутбук, но Реган вылезла понаблюдать за ночным горизонтом Денвера, показывавшегося из-за гор по мере того, как лифт шел все выше и выше.

Пока они были в лесу – пытались отыскать свою одежду – звонил Хокинс. Куину было приказано бросить Джанетт и не появляться в доме МакКинни; Ропер вышел на охоту.

Вскоре после этого позвонила Никки – почти сразу после – и сообщила, что она на пути в отель Сауферн Кросс в компании идеального образчика мужской красоты, и никаких картин, спасибо большое. И, да, кстати, а Реган вообще в курсе, что он ходячий арсенал?

Несмотря на вполне ожидаемую неприязнь к оружию, судя по голосу, Никки была в хорошей форме. Это несколько успокоило Реган. А вот часть, касавшаяся мужской красоты, немного нервировала. Да, Кид Хаос был относительно привлекателен и, что служило решающим доводом, в прекрасной физической форме.

Реган только надеялась, что Кид достаточно разумен, чтобы оставаться одетым. Быть натурщиком Никки – совсем не то, чего ожидали от самой Никки модели, пришедшие к ней впервые. Николь Алана МакКинни пропускала этих парней через мясорубку. Она была требовательной и бесцеремонной, действовала согласно только своим собственным правилам – именно это и привело ее карьеру туда, где та находилась в данный момент – на грань собственного крупного шоу. Реган так и не смогла смириться с тем, что материалом для работы служили обнаженные мужчины. Особенно, учитывая тот факт, что Никки начала заниматься этим, едва ей исполнилось шестнадцать. Если бы Реган сумела убедить свою младшую сестренку рисовать цветы, пейзажи или просто хоть что-нибудь другое, она бы так и сделала. Видит Бог, она пыталась.

Грузовой лифт скрипел и трясся, двигаясь по отчаянно неровной поверхности, и она схватилась рукой за задний спойлер Джанетт. Через стекла машины она слышала, как Куин продолжал говорить со Скитер. Его голос был низким и уверенным, его звук рождал внутри тела какое-то странное ощущение.

Должно быть, она выжила из ума. Более того она была в этом уверена. Она чувствовала себя неловкой, неуверенной, но все же связанной с Куином – с мужчиной, которого она впитала через все свои поры на капоте его машины.

О, Господи, с каждым разом, как она думала об этом, оно звучало все хуже и хуже.

Может быть, она просто сломалась под давлением и растеряла последние мозги. Такое случается. Ее подруга Сьюзи также однажды сломалась и сбежала с парнем, объезжавшим мустангов, с которым познакомилась в ковбойском баре, оставляя идеального возлюбленного, адвоката, глотать пыль. Пять месяцев спустя Сьюзи и ковбой все еще ездили с выступлениями профессионального родео, проживая жизнь на заднем сиденье его грузовичка-пикапа и в длинном перечне дешевых номеров мотелей. И судя по всему, они до сих пор были безумно влюблены друг в друга.

Последние две недели поисков и беспокойств за Уилсона оказались для Реган очень тяжелыми, сильно истощили ее, а весь сегодняшний день представлял собой одну катастрофу, следующую за другой. Она могла сломаться так же, как сломалась Сьюзи.

Но, несмотря на ковбойские сапоги, Куин не был ковбоем, и, если она только что сломалась, может, ей стоило сломаться много лет назад. Один час на капоте Камаро Куина стал более эмоционально наполненным и более сексуально интимным, чем все те шесть лет, что она провела в постели Скотта. Боже, она была такой бестолковой. Она и не понимала, что теряет. Ей показалось, что мир остановился, пока они занимались любовью на вершине горы, на природе, обнаженные, совершенно забывшие о приличиях и пристойности.

Он, на самом деле, остановился, остановился для нее, и она пока не была готова снова запустить его. Но он снова начал двигаться сам вместе со звонком Хокинса.

Поднимаясь наверх на старом лифте, она поняла, что превратилась в клубок непонятных эмоций. Ее сексуальность совершенно внезапно переключилась из коматозного состояния на высшую скорость, чему способствовал мужчина, который был практически незнаком ей, несмотря на то, что она нянчилась со своей влюбленностью в него почти пятнадцать лет. Такую ситуацию она никак не могла разрешить, не обдумав как следует. Тем временем через пару минут она наконец-то вернет Уилсона. Ей нужно быть очень осторожной и не задушить его прежде, чем зальет его слезами.

– Поездка наверх займет примерно пятнадцать минут, – сказал Куин, обходя Джанетт сбоку.

Она слышала, как он выбирался из машины, слышала, как захлопнулась дверь, но все равно задрожала, когда он подошел и встал рядом.

– Я не могу поверить, что ты гнал сто двадцать миль в час, чтобы добраться из Сиско в Денвер, а теперь собираешься потратить пятнадцать минут на то, чтобы доехать до седьмого этажа, – сказала она, обрадовавшись, что голос звучал ровно, в то время как она уже начала задыхаться. Он разрушал ее. В этом не было никаких сомнений.

Он ухмыльнулся.

– На другой стороне здания есть еще один лифт. Он довезет тебя ровно за шестьдесят секунд, но… – Он прервался, придвинувшись к ней и обхватив ее руками, притянул в объятья. – Но как только мы доберемся до седьмого этажа, у нас появиться компания.

Его губы прижались к ее губам, мягко и осторожно посасывая, пока язык не скользнул внутрь. Потом он открыл рот пошире и слегка потерся об нее зубами.

– Я хотел этого с тех пор, как мы сели в машину. – Голос был резким от переполнявших его эмоций, слова обожгли ее сердце.

Она точно знала, что он имел в виду. Она тоже хотела снова поцеловать его, быть ближе… снова ощутить его внутри себя.

– Я, правда, хочу поднять тебя наверх, запереть все двери и выбросить ключи. – Его руки двинулись по ее спине, проникая под футболку, которая была на ней одета – его футболку с надписью «Погодостойкий». Кроме нее на ней была только юбка. Ее трусики потерялись, а лифчик был, ну… изъеден настолько, что ходить в нем было бы почти так же неприлично, как и вовсе без него.

– Мне бы понравилось. – Их глаза встретились, и то, что она увидела в его взгляде, заставило ее почувствовать себя так, будто она стоит на краю пропасти. Его руки скользнули вниз по ее телу, большие пальцы задели груди, и Реган почувствовала, как все начинается сначала. Глубинный трепет прокатился по венам, остановившись между ног – и он все понял. Она видела это в горящих глубинах его зеленых глаз.

«Ради такого можно и умереть, – подумал Куин, удивленный тем, что отражалось в ее взгляде – голод, глубокий, как и его собственный. – Просто взять и умереть от занятий любовью, забывая спать и есть, пока ничего от тебя не останется».

– Тебе лучше? Чем раньше? – спросил он, поднимая руку и зарываясь ладонью ей в волосы. Что бы ни удерживало ее высокий хвост на месте, оно было потеряно, и локоны рассыпались по плечам, взъерошенные и скользящие между пальцами мягким шелком. На ней была его футболка и юбка, ничего больше. Как только он вытряхнул ее из одежды, она перестала о ней беспокоиться.

Ему это нравилось. Очень нравилось.

– Да. – Волна цвета окрасила ее щеки. – А ты?

На это он ухмыльнулся.

– Да. Я в порядке.

Ему нравилось, как она краснеет.

«Максимум четырнадцать минут», – подумал он, гадая, сможет ли он доставить ей удовольствие за четырнадцать минут. Иногда медленно было хорошо. Иногда быстро было даже лучше. Но раз он знал, чего именно нет под ее юбкой, процесс принятия решения быстро прекращался, перенося происходящее в колонку под названием «Быстро лучше». Быстро определенно было лучше, чем отпустить ее и вообще ничего не делать. Намного лучше.

Четырнадцать минут. Не много, но вполне достаточно, если у женщины есть желание – а она выглядела так, будто желания этого было хоть отбавляй: губы слегка раскрыты, взгляд скользит от его рта к груди и обратно к глазам, сигнализируя о том, что она без него никуда не собирается.

Он потянулся к пряжке ремня и увидел, как ее глаза слегка расширились, потом потемнели, услышал короткий перебой в ее дыхании.

Вот он, короткий перебой. Она делала это каждый раз, как они пересекали невидимую границу между «может быть» и «определенно», и это будто разжигало тлеющие огни в пожар. Каждая клеточка его тела отвечала на этот маленький перебой в дыхании. Это было замечательно. Сильно. Этому невозможно было противиться. Если она собиралась снова также задохнуться на мгновение, он собирался начать все сначала и довести до конца.

Другой рукой он потянулся к заднему карману и вытащил последний презерватив. Зажав его между зубов, он оторвал край и поднял его, держа между ними. Несмотря на ее готовность, он не был уверен, как она отреагирует на такое предложение.

Застенчивая, слегка смущенная улыбка появилась на ее губах, когда она взяла его.

– Спасибо, что… хм, открыл его, – сказала она очень вежливо, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Он рассмеялся – спасибо – посмотрел на стену, наклонился, чтобы поцеловать Реган, и снова занялся штанами. Она расплавилась в его объятьях и ответила на поцелуй, настоящий душевный поцелуй, будто она тоже не смогла бы ни за что на свете насытиться им.

Лифт, как он заметил, только что проскользнул мимо большой белой цифры «2», нарисованной на стене.

– У нас осталось только пять этажей, чтобы сделать это, милая, – сказал он между поцелуями, голос его становился все резче, в то время как поцелуи – более влажными, более глубокими и немного более яростными. Наконец его брюки были расстегнуты, и он оказался на свободе.

– Пять этажей, солнышко. Давай. – Поторапливая, он поднял ее, прижимая к Камаро, обнимая, пока она занималась делом. Она была нежной и осторожной, скатывая презерватив вниз, покрывая его, что завело его еще сильнее.

К тому времени, как она наконец закончила, он уже почти сошел с ума и мгновенно толкнулся внутрь и, о Боже, ощущения были прекрасны. Так хороши, когда ее ноги сомкнулись сзади него, притягивая ближе.

Скользнув одной рукой в ее волосы, он потянул ее голову назад, обнажая шею для языка, проложившего дорожку к ее рту. Он потерся носом о ее нос, наслаждаясь нежностью кожи, ощущением дыхания, касавшегося его щеки, и напомнил себе, что тоже должен дышать.

Она начала двигаться, и он вошел в нее глубже, отдавая больше себя. Это было потрясающее ощущение – входить в женщину – всегда было, каждый раз, как он делал это, но с Реган… Боже, эти занятия любовью были невероятны.

Он остановился после нескольких первых толчков, просто остановился и постарался быть неподвижным, уронив голову на ее плечо и пытаясь перевести дух. Ему нужна была минута, чтобы обнять ее, наполнить ее и наполнить себя ее аромат и мягкостью. Она была в его объятьях. Он был глубоко между ее бедер, но все равно не чувствовал себя достаточно близко. Чем бы это ни кончилось, сколько бы времени ни заняло, он опасался, что оно сведет его с ума раньше, чем он это получит.

– Куин, – прошептала она его имя, и звук этот был благословением. Ему нравилось слышать, как она произносит его имя, пока он глубоко внутри нее.

Подняв голову, он встретился с ней глазами и не отвел взгляд. Она была такой сексуальной, кожа ее – столь гладкой, нежной. Пока он наблюдал за ней, легкий вздох дрожью сотряс ее тело, а ресницы медленно опустились.

Полоски света и тени скользили по ее лицу, пока лифт поднимался все выше и выше: решетки стальной клетки отражали сияние уличных фонарей. Ее щеки раскраснелись, помада стерлась с губ, оставшихся спелыми и полными, мягкого оттенка розового.

Теперь он знал, какова она на вкус, и это было даже лучше, чем в его мечтах. Мужчина никогда не сможет коснуться ртом чего-то более нежного или наркотически скручивающего внутренности, чем женщина, просто не сможет. Никогда он не ощущал этого так ясно, как с Реган МакКинни. «В следующий раз, – пообещал себе он, – мы сделаем это в постели». Тогда он насладится вкусом всех частей ее тела.

О, да. Одной мысли о том, что он будет обладать ею языком и губами, было достаточно, чтобы поднять температуру еще на пару градусов и в качестве результата завершиться следующим глубоким проникновением.

– Куин, – она снова прошептала его имя, ставшее тихим дрожащим вздохом, двигаясь рядом с ним, нуждаясь в большем.

Он тоже чувствовал это: жар между ними разрастался, бесконечные секунды утекали прочь, напряжение достигало кульминации. Он вошел в нее еще раз, и она застонала. Он слишком много хотел сделать с ней, а времени не оставалось, но это было хорошо, очень хорошо – пытаться оставаться неподвижным, чуточку умирая внутри, и позволять ей целовать шею и горло, руками скользить под рубашкой, двигаясь и заставляя его сильнее вжиматься в нее бедрами. Ей не хватало сил, чтобы принудить его дать ей желаемое, чтобы сдвинуть его, она лишь постегивала его. Прикасалась к нему. Рождала движение в самом центре его существа.

– Пожалуйста, Куин… – прошептала она, голос молил, горячее дыхание обдавало его кожу. – Пожалуйста… пожалуйста.

Так сказала она, но то, что услышал он, было куда более коротко и в тысячу раз грубее. Он точно знал, чего она хочет, точно знал, что должен, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, сделать.

«Пожалуйста, трахни меня, Куин», – вот, что она имела в виду. Вот, чего она хотела, и наконец, когда он уже не смог больше сдерживать себя, он сделал это глубокими проникновениями, каждое из которых поднимало их все выше, каждое из которых становилось быстрее и сильнее, чем предыдущее. Он прижался губами к ее шее, наполняя себя вкусом ее кожи.

Грузовой лифт неуклонно следовал по своему маршруту, тряской отмечая каждый новый этаж. Куин потерялся в ней, потерялся в тихом неровном дыхании у самого уха, нежных укусах, которые оставляли ее зубы на челюсти и по всей длине шеи. Он прижался губами к ее рту, и она пососала его язык. Ее бедра выгибались ему навстречу, отвечая его жажде быть еще ближе.

Все снова превращалось в полное безумие, полностью лишенное контроля. Она выгнула спину, схватившись за спойлер Джанетт, а он одним движением закинул ее на багажник и оказался сверху.

Проклятье, он хотел кровать. Он потряс головой, сильно потряс, пытаясь прочистить мозги – но она была сладкой узкой и такой горячей для него. Фитиль его желания был подожжен и горел с отчаянной скоростью, но слова «большая поверхность» и «багажник Камаро» плохо сочетались друг с другом, и меньше всего ему хотелось, чтобы они соскользнули и упали на пол. Так что часть его желала остаться в здравом уме, и это вызывало новый приступ безумия. Почему он не продумал все чуточку лучше?

Ответ был уж слишком прост – рядом с ней он вообще не думал. Да и как он мог думать, если одного ее запаха было достаточно, чтобы завести его? Одной рукой он схватился за спойлер, другой удерживал ее, прижимая к себе, и вдруг оказалось, что именно он начал молча молить: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, кончи». Потому что сам был слишком близко к гребаной грани, и ничто уже не могло остановить его и удержать на этой стороне – и он пересек ее, тело окаменело, настигнутое внезапной мощной волной удовольствия, и, Святая Матерь Божья, Реган оставалась с ним, ее тихий всхлип разорвал его изнутри, тело содрогнулось. Он чувствовал ее наслаждение как свое собственное, его пульсирующий жар, сладкий экстаз омывающий ее. Она прижимала его к себе так сильно, лодыжками обхватив бедра, принуждая его погружаться все глубже и глубже до тех пор, пока он не решил, что может умереть от сногсшибательного удовольствия.

Когда она наконец освободила его, ее ноги скользнули вниз по обе стороны от его бедер. Он выбился из сил. Совершенно выбился. Он хотел только перекатиться набок и уснуть, и так бы и сделал, если рядом был бы хоть один квадратный дюйм, чтобы устроиться на нем. Она была такой тихой, ее тело таким расслабленным, что он подумал, что она, должно быть, в таком же состоянии. Потом ее руки поднялись и скользнули по его бедрам.

– Это был изумительный день, – прошептала она. Звук ее голоса был таким же слабым, как и ее тело, совершенно измученным. Ее рука продолжила путешествие по его телу, пока пальцы не заскользили между волос.

Он поднялся на руках настолько, чтобы иметь возможность взглянуть на нее, перенося вес на предплечья. Глаза ее потемнели, на лице – полная безмятежность. Он не был уверен, что когда-либо видел что-то подобное. Она выглядела восторженной, как удовлетворенный ангел с губами, распухшими от поцелуев, и облачком светлых волос.

– Изумительный, – согласился он.

Медленная улыбка изогнула ее губы, глаза закрылись, и она слегка подвинула бедра так, что он все еще оставался в ней, все еще между ее ног.

У него в глазах потемнело. Он издал хриплый стон, короткий и гортанный, потратив на него последнюю энергию, остававшуюся в теле. Господи Иисусе. Он только что поимел ее и все равно хотел ее. Не в плане секса. После сегодняшнего дня он, вероятно, не сможет заниматься им еще с неделю – ну или, по крайней мере, до утра. Она едва не прикончила его, но он все равно хотел ее, хотел еще чего-то. Он прижался к ее лбу своим и коротко вздохнул. Ему придется жениться на ней. Да, это имело смысл. Другого пути он не видел.

Он не мог отпустить ее. Это не обсуждалось. И он также не хотел, чтобы какой-то другой мужчина приближался к ней хотя бы на пять футов. Схватив его самые сокровенные подростковые фантазии о сексе, она подняла их на высший уровень. Он сам уже никогда не будет прежним.

Глава 16

Пару минут спустя, когда ни один из них так и не сдвинулся с места, он начал гадать, а смогут ли они вообще когда-нибудь встать. Возможно, багажник Камаро, включая спойлер, сможет стать одним из его любимых мест отдыха. Он чувствовал себя совершенно истощенным.

– Тебя ранили, – голос Реган, прозвучавший в его ухе, был тихим и томным – едва слышным шепотом. Она осторожно провела пальцем по верху его плеча, отталкивая рубашку назад.

По шкале от одного до десяти, ранения занимали позицию «минус четыре» в списке того, о чем он хотел бы поговорить в данный момент.

Он перевесился через бок Камаро. Полоски света и тени, по-прежнему скользившие по кабине лифта, придавали происходящему сюрреалистический оттенок «черного кино». Как ни странно, именно так он чувствовал себя на железнодорожных путях после того, как поймал пулю. До того момента все дни шли в ярком цвете, даже самые паршивые, но к тому времени, как он, истекавший кровью и смертельно избитый, с коленом, распухшим до размеров с тыкву-канталупу, с плечом, горящим огнем от боли, выволок себя в переулок, все окрасилось в черное и белое, лишь грани отливали серым.

Нет. Он не хотел говорить об этом, окутанный дымкой секса. Момент был слишком хорош, чтобы омрачать его мерзкими воспоминаниями о последней страшной ошибке.

– Ммм, – прошептал он, намеренно отказываясь поддержать разговор. Он выскользнул из нее и зарылся лицом в ее волосы. Ему нравился запах ее шампуня, ее кожи.

Кстати о разговорах. Было кое-что, что он хотел бы обсудить: старика Хэнсона и то, что происходило между ней и ее мужем, потому что они вдвоем только что поставили своеобразный рекорд хорошо проведенного времени в горизонтальной позиции. В отличие от нее, он понимал, что это, вероятно, последняя вещь в мире, о которой ей бы хотелось сейчас говорить, так что оставил все вопросы при себе.

– Этот шрам совсем свежий, как и тот, что у тебя на щеке.

Окей, намек она не поняла. Ему придется ей кое-что рассказать.

– Что произошло? – спросила Реган, отказываясь принимать участие в замалчивании, которым он явно занялся. Она только что в третий раз занялась потрясающим сексом с мужчиной, и ей хотелось узнать о нем больше. Узнать все. Ей нужно было знать. Она не чувствовала себя девушкой на одну ночь, но, исходя из этого определения, если он бросит ее в отеле и она его больше не увидит, именно такой она и станет – но она все равно не променяла бы случившееся ни на что на свете. Что бы она ни отдала ему, взамен она получила куда больше.

При подъезде к Денверу он накинул джинсовую рубашку, но так и не потрудился ее застегнуть, и пока одна ее рука очень осторожно исследовала его плечо, вторая занималась чувственными исследованиями его груди. Он был стеной, состоящей из твердых мышц, покрытых мягкими темными волосками. Прикасаться к нему, скользить пальцами по его коже было райским наслаждением. Она прижала ладонь к его сердцу и, почувствовав медленный, четкий ритм, отдающийся эхом в ее руку, поняла, что он подарил ей нечто большее, чем чувственное удовольствие.

С тех пор, как погибли ее родители, ей тогда исполнилось двенадцать, она не часто чувствовала себя в безопасности. Она была в безопасности: Уилсон никогда бы не позволил случиться чему-то плохому. Но она очень редко ощущала чувство полной безопасности.

Она ощущала это с Куином, закутанная в кокон распахнутой рубашки и его теплого тела, окружающего ее. Это не имело никакого смысла, но инстинкты, родившиеся столько лет назад, не врали. Она и Куин, вместе они разрушили своего рода барьер, и то, что на самом деле было самой опасной ночью ее жизни, дало ей ощущение большей безопасности, чем что-либо другое. Она даже не знала, нравится ли он ей, а уж тем более любит ли она его, но была уверена, что без ума от него. Занимаясь любовью, они теряли всякий контроль, переходили все доступные грани, и она оказывалась там, где никогда не бывала раньше – в объятьях восторга, совершенного, яркого восторга – и это казалось таким правильным, таким безопасным, таким освобождающим. И, определенно, это и рядом не стояло с тем, что она делала со Скоттом.

Повисла длинная пауза, и, когда она уже решила, что так и не дождется ответа на свой вопрос, он поднял руку, чтобы погладить пальцем ее подбородок. Их положение на багажнике Камаро было весьма ненадежным, на месте их тела удерживал лишь спойлер, но двигаться она не собиралась. Ни за что, если оставалась хоть какая-то надежда, что он расскажет ей о произошедшем.

– Ты уверена, что хочешь знать? – спросил он, посмотрев на нее. В тусклом свете его глаза были невероятно зелеными, а ресницы – темнее и гуще, чем было позволено любому мужчине.

Она ответила кивком. Ей нужно было знать о нем больше, чем можно было прочитать в журналах «Пипл» или «Ньюсвик».

– Я попал в тиски в ту ночь, когда мы украли кости, – начал он. – Плохие парни были по обе стороны от меня, а я не смог вовремя убраться из эпицентра, ушел, но недалеко. Хокинс, Дилан и Скитер уже уехали на грузовике, а я должен был уйти вместе с ними, но вернулся, чтобы удостовериться, что мы очистили весь вагон. Глаз зацепился за что-то, за какой-то кусочек бумаги, может, то была накладная. Но шанса подойти поближе мне так и не представилось. Они уже ждали меня. Одного парня я убрал ножом, но перед этим он успел порезать мне лицо. Безумие. Ему не стоило так на меня наваливаться. Там было еще несколько, и мне просто повезло, что доставший меня, оказался паршивым стрелком.

Она тихо сглотнула, шокированная его рассказом, пытаясь не показывать своих чувств и не думать о том, что конкретно он имел в виду под «убрал ножом». Она спросила и получила ответ.

– Это шрам от огнестрельного ранения? – Она осторожно пробежала по ране пальцами. Она была совершенно пленена им, полностью. Может, она просто обманывала себя, и ничто, касающееся их вместе, не имело смысла. Может, она просто так отчаялась, что приняла воплощение своей самой прекрасной фантазии за нечто большее.

Но, Боже, кто бы мог представить, что она когда-нибудь будет на самом деле заниматься любовью с Куином Йонгером?

Три раза, ни больше, ни меньше. За одну ночь.

Точно не она. Никогда в жизни.

– Не сказал бы, что от «ранения», – разуверил он. – Просто немного задело верхушку, сорвало чуток мяса – ничего серьезного. Самое паршивое… – Он замолк, пожав плечами и улыбнувшись ей. – Самое паршивое, что Хокинсу пришлось прийти мне на помощь, а он мне этого никогда не забудет.

– Он по-прежнему так крут? – Ей нравилось быть вблизи от него, когда он говорил. Она чувствовала рокот голоса рукой, лежавшей на его груди.

– Довольно крут. – Он снова кивнул, ухмылка сверкнула на лице. Он был таким красивым, черты лица носили отпечаток божественного идеала: прямой узкий нос, глубоко посаженные глаза, волосы, черным шелком обрамляющие лицо.

– Одним из парней был Бренсон? Из тех, что избили тебя?

– Нет. – Улыбка пропала, и он, оттолкнувшись, сел. – Давай. – Он предложил ей руку, и она взяла ее, когда он соскользнул с бока Камаро и помог ей спуститься вниз. Она не была уверена, сможет ли устоять на ногах, но они не подвели. Ей лишь хотелось, чтобы у них была кровать и целая неделя, чтобы провести ее там – такая мысль не приходила ей в голову ни разу за все шесть лет брака.

– Бренсон и его партнер – новички в городе, – продолжил он, натянув джинсы и направившись к мусорной корзине в углу лифта. – Они работают на настоящего шизоидного муд… – Он внезапно остановился и переключил скорость. – … эх, парня из Чикаго. Но там по-прежнему чисто на предмет груза, который мы ищем.

– Психопата зовут Ропером? – Вероятно, ей стоило отвернуться, когда он снимал презерватив, но она просто не смогла оторвать глаз. Он был высоким и гибким, с широкими плечами и двигался с особым изяществом. Она могла только постараться не накинуться на него.

Никто бы не поверил, что речь идет о ней, о мисс МакКинни Правильность и Порядочность. Да ей и самой в это с трудом верилось. По меньшей мере, ей должно быть хоть немного стыдно. Но ничего похожего она не ощущала, ничего, ни капельки, ни на йоту. Она чувствовала себя прекрасно, так, будто он протянул ей ключи от волшебного королевства. Она не была пациенткой с диагнозом «сексуальная фригидность», что там. Она была горячей – так сказал ей Куин, прошептал на ухо, пока сводил с ума, и она поверила ему. С ним она чувствовала себя женщиной, изысканной, желанной, прекрасной.

И влюбленной.

Мысль всплыла ниоткуда и пригвоздила ее к месту.

Он вернулся к машине, застегивая ширинку, и прищурился.

– Где ты слышала это имя?

Любовь?

Она выжила из ума.

– На… эмм… на парковке «У Джейка». Ты сказал Хокинсу, что стоит набирать парней из шайки Ропера, а Кид упомянул это имя в амбаре в Сиско. Я решила, что это твой главный злодей – тот, на кого работает Бренсон.

Он выругался.

– Чертовски быстро соображаешь, так ведь?

– Лучшая в классе. – Она просто не может быть влюблена. Она едва знает его. Конечно, то, что она знала о нем, было больше, чем она знала о любом другом мужчине. Она знала, как сильно он хотел ее. Знала, каково это – быть поглощенной им. Знала, что он никогда не забывал ее, а она все время помнила о нем.

Он уперся спиной в Джанетт, и мимолетная улыбка скользнула по губам.

– Что приводит нас к украденному грузу, – сказала она, – который, по твоей версии, не мог быть куплен с кучей костей динозавров, над которыми работает мой дед. – Ей нужно было сделать глубокий вдох, собраться с силами. Фантазии о ком-то, даже такие, которые длятся многие года, не любовь. Занятия сексом с кем-то тоже не любовь, даже если секс этот потрясающий и умопомрачительный. Конечно, замужество и шестилетняя жизнь с кем-то тоже не обернулась любовью. Так что, черт возьми, она вообще знала о любви?

– Нет, это нас туда отнюдь не приводит. – Грузовой лифт резко остановился на седьмом этаже, но он не обратил на это никакого внимания, так как был полностью сосредоточен на ней. – Ты здесь не при чем, Реган. Если удача будет на нашей стороне, вы с Никки проведете ночь в отеле высшего класса и сможете никогда больше не вспоминать об этой ситуации.

«Никки, – подумала она. – Никки – это любовь и Уилсон». Она отдала бы все на свете, чтобы защитить их. Осознание этого лежало за пределами сомнений.

Глядя на Куина, она поняла, что также не хотела бы, чтобы ему навредили. И существовала более чем небольшая вероятность, что она была бы готова отдать все на свете, чтобы защитить и его.

Проклятье, о, проклятье.

– Я могла бы помочь тебе, – слова вырвались прежде, чем она успела обдумать их. Зато после она значительно их обдумала, и быстро. Помогать мужчине с таинственной работой и шрамами от огнестрельных ранений определенно было вне ее обычной зоны действия. Гораздо дальше, и ей также не стоило ни за какие коврижки предлагать ему эту помощь.

– Нет. – Он был весьма категоричен.

С другой стороны, она явно была просто безумна. Как и Сьюзи, она сломалась от отличного секса, просто сломалась. Очевидно, парни типа Куина или ковбоя Сьюзи должны носить предупредительные знаки: «ЖЕНЩИНЫ, ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ. ЭТИ ПАРНИ НАРУШАЮТ ПАРВИЛА. ВАШИ ПРАВИЛА».

– Я, по меньшей мере, знаю об окаменелостях столько же, сколько Уилсон, а забыла, вероятно, куда меньше. Может, тебе стоить дать мне взглянуть на них. – А может, ей стоит проверить мозги.

Ну ладно, ей определенно стоит проверить мозги. Как только она вернется к своей обыденной, сухой как старый тост жизни, сегодняшний день – а в особенности, сегодняшняя ночь – будут выглядеть как действительно опасное помрачение рассудка.

– Нет. Ты выходишь из игры. Кости тоже. Мы возвращаем их. У Ропера не останется причин помнить твое имя, не говоря уж о том, чтобы искать тебя.

Она могла точно сказать, что это было идеальным решением всем ее проблемам, кроме одной: того, что происходит между ними.

– Ты так и не сказал, что конкретно было украдено. – Это было ужасно, но чем больше она думала, тем разумнее казалась мысль взглянуть на окаменелости. Его серьезно ранили в процессе кражи этих чертовых штук, а их с Уилсоном и Никки жизни, очевидно, оказались на линии огня из-за этих чертовых штук.

– И не собираюсь. Ропер Джонс настроен решительно, – ответил Куин. – Все уже на нервах. Если он получит наш груз, его ставки значительно повысятся.

– Кто это – все?

– Целый ряд аббревиатур: ФБР, ЦРУ, МО, УВР, УНБ, ОАБ, – он все продолжал и продолжал, намеренно культивируя глупость – в этом она была уверена.

– Организация американских бойскаутов? – Она недоверчиво рассмеялась над последним сокращением, и он ухмыльнулся. Она знала, что под МО скрывается министерство обороны, догадывалась, что УВР – это Управление военной разведкой, а УНБ могло быть только Управлением национальной безопасности; учитывая компанию, в которую они попали, она была почти уверена, что расшифровала правильно.

– Они хорошие парни, – встал он на свою защиту. – Всегда готовы. Нам это нравится, помнишь?

В этом она не сомневалась, но вслед напрашивался еще один вопрос:

– Что насчет Стил Стрит? Вы, парни, тоже на нервах?

– Не, – сказал он. – Мы не нервничаем, мы же двойное «У».

– Двойное «У»?

Ухмылка вернулась, стала еще шире, чем раньше.

– Если ты один из плохих парней, то для тебя мы Уничтожающие и Угрожающие.

– Вы засекречены? – спросила она, подняв голову и одарив его внимательным взглядом. Только это имело бы смысл.

Он даже не моргнул.

– Солнышко, мы лишь кучка коммерсантов, занимающихся машинами, по-другому мы просто не существуем.

«Засекречены», – решила она. Пока что «коммерсанты» со Стил Стрит состояли из капитана ВВС, приставленного к высокой награде, и морского снайпера, который, вероятно, также получил несколько медалей за спасение Куина из Северного Ирака. Хокинс был приговоренным преступником, так что она сомневалась, что он когда-либо состоял на военной службе, но по тому, что она о нем помнила, можно было сказать, что он, вероятно, выполняет свою работу наравне с двумя звездными мальчиками. Уже в шестнадцать лет он много знал о себе, о мире и о своем месте в нем, был весьма проницательным и даже немного поэтичным – и он был крут, более чем достаточно. Она была потрясена так же, как и Уилсон, когда его сначала арестовали, а затем обвинили в убийстве сына сенатора Трейнора.

В остальном, она выполняла достаточно правительственных заказов, чтобы понимать – лабиринт инструкций и отделов был достаточно велик, чтобы спрятать что-то, что не должны были обнаружить. Что-то типа того, чем, по ее представлениям, являлась Стил Стрит, должно быть не так сложно скрыть.

– А что насчет других ребят? – спросила она. – У вас была целая группа из автомастерской. Ты уже упоминал Дилана Харта, его я хорошо помню, и Скитер, которую я вообще не помню. Хокинса я определенно помню. Был еще тощий паренек, Сезар Рауль Эдуардо Ривера. Вы все звали его Кридом. И еще был Джей Ти. О, Боже мой. – Она внезапно смолкла, глаза ее распахнулись шире. – Джей Ти Кронополус. Кид Кронополус.

– Ага, – сказал он. – Кид – младший брат Джей Ти.

– Так Джей Ти тоже работает на Стил Стрит?

Он только посмотрел на нее и покачал головой.

– Ты когда-нибудь хоть что-нибудь забываешь?

– Нет.

– Словосочетание «не по годам развитая» что-то для тебя значит? – спросил он, проходя вперед, чтобы открыть кабину лифта.

– Я слишком старая, чтобы быть не по годам развитой.

– Как насчет: слишком умная для собственного же блага? Или ты для этого тоже слишком старая? – Он потянул за длинный рычаг, и дверь начала со скрежетом открываться.

– Точно. – В ее вселенной невозможно было быть слишком умной для собственного блага. – Миру нужно больше мозгов, не меньше. Так что насчет Дилана? Чем он занимается? – В группе очень умных и очень молодых угонщиков он был главарем, парнем, который всегда умел найти правильный подход – правда, все «подходы» к Уилсону окончились ничем.

– Capitбn! їQuй pasa?

Реган повернулась на звук голоса и увидела молодого испанца, который направлялся к пещероподобному входу на седьмой этаж, обходя ряд очень дорогих машин. Все они сияли блестящей поверхностью: красотка Бэтти в ярко-розовом и красном, пара Порше и Корветтов, возможно, Ягуар и что-то столь новомодное, что она даже не могла представить, как оно называется.

Потом она заметила машину в углу – блестящего монстра мускулкара цвета лайма, – и поняла, что нашла лучшую подружку Джанетт, ту, что посимпатичнее.

– Джонни! – крикнул Куин и, помахав парню рукой, повернулся к Реган. Он взял ее руку в свою и заговорил тихо и быстро. – Сегодня ночью я должен встретиться с Хокинсом, закончить пару дел, но я бы хотел увидеть тебя после. Я мог бы приехать в отель, провести с тобой ночь… спать рядом с тобой. – Он коротко рассмеялся и сплел их пальцы. – Проснуться рядом с тобой. Мы могли бы вместе позавтракать вафлями со взбитыми сливками.

– Вафлями? – О чем, во имя Бога, он говорит?

– Окей, ну тогда только взбитыми сливками. – Его ухмылка говорила сама за себя, и, несмотря на то, что они только что сделали, она почувствовала, как начинает краснеть.

– Я… ах… мы движемся ужасно быстро. – Что, в самой глубине души она признавала это, было куда лучше внезапной остановки. Она не была готова расстаться с ним, пока нет. С другой стороны, спонтанное трехразовое воспламенение на его машине разительно отличалось от принятия полной сознательной ответственности за собственные действия и бездыханного согласия встретиться с ним в постели с максимальным количеством взбитых сливок, дозволенном в отеле.

Разительно отличалось, особенно для женщины, которая никогда не использовала молочные продукты при занятии любовью.

– Определенно. – Его ухмылка стала шире. – Очень быстро.

«Это ему в жизни и нравится», – поняла она. Очень быстрые – самолеты, машины, женщины и, вероятно, романы.

Если она не будет осторожной, он покончит с ней еще до того, как они должным образом начнут, ключевое словосочетание «должным образом». Потому что недолжным образом они уже побили рекорд наземной скорости.

К ее ужасу румянец лишь усилился. Как вообще можно краснеть после сегодняшней ночи? Но с другой стороны, как после нее можно не краснеть?

Прежде чем она успела ответить на его вопрос, подросток по имени Джонни вошел в лифт.

– Привет, Capitбn. Супермен сказал, что ты будешь здесь где-то с час назад. Что случилось?

Реган повернулась к Джонни и тогда-то и увидела его – причину этой безумной ночи и двух недель отчаянных беспокойств.

Позади мальчика высокий широкогрудый мужчина медленно спускался по металлической лестнице ведущей вниз от нескольких офисов, окна которых выходили на этаж. Львиная грива седых волос окружала лицо. Его кожа была темной и жесткой от жизни, проведенной в работе на бесплодных землях Запада от Нью-Мексико до Монтаны. На нем были обычные штаны цвета хаки и темно-синяя рубашка с расстегнутым воротом. Выглядел он величественно и впечатляюще как никогда. Полноценной картине мешали лишь неуверенность шага и осторожность, с которой он спускался с лестницы.

– Уилсон, – прошептала она, ее рука рванулась к груди в попытке сдержать рыдание, родившееся внутри. Она нашла его. Милостью Божьей и Куина Йонгера она наконец-то нашла его.

Глава 17

Кид понял, что у них неприятности, когда разогнал Надин до смертельных девяноста миль в час на извилистой дороге, ведущей в отель Сауферн Кросс, а две машины, следовавшие за ними, повторили маневр.

Твою мать, это его вина. Ему ни за что не нужно было позволять Никки валять дурака в той чудовищной ванной.

Он резко вернул Порше на четвертую, потом на третью и вписался в следующий поворот. Кид был весьма близко знаком с подъездом к Сауферн Кросс – тупиковой дорогой, ведущей в отель и никуда больше. С полмили впереди начиналась полоса обгона, которая могла стать их билетом из этого варева, при условии, что он воспользуется ей правильно. Если только один из водителей позади не способен сделать «полицейский разворот» на очень высокой скорости в очень узком пространстве с отвесной стеной с одной стороны и пропастью с другой.

Он мог поспорить, что они не настолько безумны, чтобы рискнуть.

Проклятье, да он сам не был настолько безумен. Нет, он просто собирался сделать его чертовски хорошо, чисто и быстро.

Он проверял зеркало заднего вида с тех пор, как въехал в Боулдер, но хвоста не видел, пока не оказался на горной дороге. И это охрененно его беспокоило. Ублюдки, должно быть, подцепили их у дома МакКинни, а он – что? Заводился от запаха духов Никки МакКинни, наполнявшего Надин? Замечал как клочок лайкры, заменяющий ей юбку, плотно обтягивал зад, когда она садилась на изогнутое сидение? И самое тупое: не думал ли он (и не раз, и не два, представьте себе), как она чертовски хорошо смотрится в его машине?

Что за чертовщина с ним творится?

Ему нужно чаще трахаться. Никаких сомнений. Но теперь он хотел ее, с этими непослушными черно-пурпурными волосами, с этими сияющими серыми глазами и ртом, который, казалось, говорил: «Поцелуй меня, Кид», каждый раз, как он смотрел в его сторону. Но если он не начнет думать башкой, а не членом, он добьется того, что их прикончат, и тогда он может распрощаться со всеми шансами заняться любовью с самой прекрасной, самой непостижимой женщиной, которую когда-либо встречал.

А этого не случиться.

– Пригнитесь, оставайтесь в таком положении и зажмите уши руками, – потребовал он.

– Что происходит? – спросила она, не выполнив, как он заметил, ни одного приказа.

Господи. Женщины. Немудрено, что их не допускают до битвы.

– Нас преследуют. И если будут стрелять, я бы предпочел, чтобы вас не ранило.

– Ранило? Вы имеете в виду пулей? – Голос звучал недоверчиво, объективно недоверчиво. Какой бы дикой она не была, ранения не входили в ее обычный распорядок дня.

– Надин частично бронированная, так что, если вы просто опустите голову на колени, мэм, то будите в безопасности.

Ну, так в любом случае безопаснее, при условии, что не ранят его, они не разобьются и все остальное пойдет по плану.

Потом он вспомнил, что у него на самом деле не было плана, кроме как дернуть ручной тормоз, крутануть руль и войти в занос, представляющий собой петлевое скольжение с поворотом на 180°, которое будет гарантировать, что они окажутся лицом в другом направлении. Если они выживут, он выключит фары и, быстро переключая скорости, вернет их к безумной скорости, что унесет машину в горы. Надин была целиком выкрашена в черный цвет, без видимых хромированных элементов. Стелс Порше – вот что она из себя представляла, а в такую ночь, когда только серебро луны прячется за верхушками деревьев, была вероятность, что следующие за ними парни даже не увидят ее, промчись она рядом. Вместо этого, они будут заняты поисками задних габаритов, которые, по их мнению, должны быть где-то впереди за изгибом дороги.

– Бронированная? Вы сказали, что эта машина бронированная? – спросила Никки, наконец обретя голос. Он, определенно, звучал нервно, но вот голова ее до сих пор не была прижата к коленям. – Почему?

– Я купил ее у парня, который жил в Панаме во времена режима Норьеги, и у нас осталось тридцать секунд до того, как эта малышка резко остановится и развернется на одном месте. Не поднимайте, я повторяю, не поднимайте головы, пока я вам не позволю, потому что, если парни на хвосте начнут пальбу, я буду отстреливаться. Двадцать секунд.

Он разогнал Надин еще сильнее, проносясь по изгибам в ожидании тех пары секунд, что выведут их из поля зрения, когда они достигнут полосы обгона и смогут совершить разворот. Скорости было достаточно, чтобы до нее дошло: краем глаза он заметил, как она быстро нагнулась вниз.

Он снова взглянул в зеркало заднего вида, и, когда оно очистилась, полностью очистилось, он приготовился и начал сбрасывать передачи. Когда под колесами Порше начала скользить белая полоса, он осуществил маневр как долбаный Дюк из Хаззарда. Надин развернулась, шины завизжали, тормоза загорелись. Кид вырубил свет, включил первую передачу, прижал машину к самому краю отвесной стены ущелья и остановился там, переводя дыхание и всматриваясь в темное и узкое дорожное плечо.

Черт. Пульс дико подскочил. Пот выступил на лице и подмышками. Сердце оказалось в горле, но он не терял ни секунды. Достал Моссберг и положил дробовик на раму открытого окна. Первая машина просвистела мимо; вторая последовала через шесть ударов сердца. Два Мерседеса, что вполне соответствовало вкусам Ропера.

Он отпустил сцепление и вывел Надин на дорогу. Преодолев очередной поворот, он включил свет и дал по газам. Через четверть мили он понял, что его уловка не сработала. Или, выражаясь корректнее, сработала только наполовину.

Пара фар виднелась в зеркале заднего вида, но только одна. Разделяй и властвуй – вот, что проделали парни Ропера. Они сработали быстро, значит, у них есть рации. Когда первый водитель не догнал Порше, они, очевидно, решили послать второго обратно в ущелье.

Три коротких бах-бах-бах и предсмертные судороги бокового зеркала Надин стерли последние сомнения в голове Кида насчет их преследователей. Кусочки стекла отвалились, когда зеркало окончательно исчезло, оставляя каркас, висевший сбоку.

– О черт, о черт, о черт, – услышал он ругань Никки. Теперь она сидела в позе, близкой к эмбриональной, поджав ноги под себя и прижавшись плечами к коленям.

Ропер всегда играл ради крови. Остальные слизняки из его команды были не лучше, но одна машина, полная головорезов с пушками, была все же приятнее, чем две. От них Кид мог уйти.

Он снова перевел Надин на пятую и преодолел дорожный изгиб – и едва не впилился в задницу гребаного минивэна на своей полосе. С другой стороны приближался огромный кемпер. Оба еле тащились. Он ударил по тормозам, сильно, потому ударил второй раз, потом в третий, ударял до тех пор, пока чуть ли не танцевал на них чечетку.

«Откуда, черт возьми, – подумал он, – мог взяться минивэн?». Еще сорок секунд назад, когда они въезжали в ущелье, дорожное движение сводилось к нулю. Потом он вспомнил подъездную дорогу, ведущую к одинокой лачуге, перед полосой обгона. Должно быть, минивэн выехал оттуда, попав на шоссе в самый неподходящий момент.

Кемпер выбрал время также неудачно. Он медленно громыхал вперед, блокируя путь к отступлению. Никки МакКинни по-прежнему сидела съежившись. В голове мелькнуло, что нужно было бы предупредить ее об аварийной посадке, но времени не оставалось. Правда состояла в том, что она никогда не узнает, что ее убило. С Мерседесом, дышащим Надин в выхлопную трубу, они уничтожат минивэн и самих себя примерно через две гребаных секунды.

Все произошло очень быстро. Он вцепился в руль, поиграл тормозами, выругался и взмолился одновременно. За мгновение до столкновения, кемпер прокатился мимо минивэна, освободив узкий дорожный просвет, и Кид рванулся вперед. Места было так мало, что задний габарит кемпера прошел в каких-то шести дюймах от окна Порше. Разбившиеся остатки левого бокового зеркала Надин остались в прошлом.

На паре колес, оторвавшись другой стороной от земли на два фута, они проскользнули по узкому пространству дороги, нависавшей над пропастью. Потом Кид смог вернуть Порше на шоссе перед минивэном. Мерседес проследовал за ними тем же путем и, подняв столбы пыли, пристроился за Надин.

Новые выстрелы отдавались звоном от багажника. Соревнование превратилось в гонки на выживание. Впереди лежало полмили совершенно прямой дороги, единственный подобный отрезок на всем чертовом шоссе. Если там пусто, Кид вытащит Надин отсюда.

– Держитесь, – предупредил он, когда они преодолели небольшой подъем. Один взгляд сверху дал понять, что дорожных затруднений не предвидится. Он не колебался. Со щелчком ярко-красного переключателя на приборной панели открылась десятифунтовая бутыль закиси азота, попавшего в карбюратор Надин – и они исчезли вдали, унесенные взрывной ракетной силой.

«Как хорошо ее видеть», – подумал Уилсон. Хорошо наконец увидеть Реган. Столько времени прошло. Возможно, даже слишком много. Он не мог припомнить точно.

– Ты сегодня ужинал? – спросила она, разглаживая и без того идеально гладкие простыни на кровати в одной из комнат над гаражом, в которой ему предстояло провести ночь. Большинство помещений использовались под офисы, но парочка была переоборудована для приема ночных гостей. Все они имели наружные окна, выходившие на улицу, и внутренние окна, из которых был виден гараж. Интерьер был роскошный, очень современный, особенно в кабинетах, наполненных разным высокотехнологичным оборудованием, которому позавидовала бы и научная лаборатория Университета. Спальни, более дружелюбно настроенные по отношению к визитерам, могли похвастаться книжными полками темного дерева, кожаными креслами, неярким освещением и отельными, хорошо оборудованными ванными комнатами. Эффективность казалась одной из доминирующих тем на Стил Стрит, второй были машины. Они встречались повсюду: во всем здании были целые этажи, заполненные автомобилями.

– Да. – Ужин он помнил. – Мы с мальчиком остановились, перекусить бурито. – Ему нравились бурито, тушеные в зеленом чили, а парень знал отличное место, где их подают – «Мама Гваделупе».

Они с мальчиком – чье имя он не совсем помнил, но будь он проклят, если переспросит – припарковались на одном из нижних этажей, прибыв на Стил Стрит, 738, которая оказалась скорее переулком, чем улицей. Хотя точной цифры этажа он не помнил, черт возьми.

Там была куча машин, большинство из которых были разорваны пополам или на мелкие кусочки. Моторные блоки, подвешенные за цепи на платформах, свисали вниз. Одна стена полностью состояла из шин. Там была и та машина, которую ему сперва дал Дилан, он называл ее Бэтти. Вот это он помнил. Автомобиль был очень красивым, но Уилсон решил, что дни его вождения остались позади. Он стал чертовски забывчивым, чтобы доверить себе руль.

И еще он устал. Он плохо спал, большинство ночей они с Хокинсом мучились на раскладушках на складе, хотя парочку он с комфортом провел в гостевых спальнях Стил Стрит.

А за пределами Лафайетт его ослушался Порше. Сперва едва не убив, инцидент к тому же напугал до смерти и его и, вероятно, водителя, ехавшего по встречной полосе, чудом избежавшего лобового столкновения. Когда он, все еще не в себе, наконец прибыл в Лафайетт, сразу же отдал ключи Хокинсу.

Забывчивый, усталый, невнимательный – вождение было делом рискованным для старика, страдающего, как он опасался, регулярными провалами в памяти. Он ходил к врачу, хотя Реган об этом ни слова не сказал. Никакого диагноза, кроме как старость, с ненавистью вцепившуюся в него, поставлено не было, но Уилсон все сильнее ощущал это. Особенно в последнее время.

«Где Хокинс? – гадал он. – И где Дилан?».

Он не помнил где они, как не помнил и имени мальчишки, и это волновало его также сильно, как и общая забывчивость. Так много вещей просто выплывало за пределы его памяти. Потом информация возвращалась, и ему оставалось лишь гадать, как что-то столь очевидное могло от него ускользнуть. Но имя мальчика к таким вещам не относилось, как и вопросы о местонахождении Хокинса и Дилана и времени их возвращения.

– Хорошо бы ты позвонил, – сказала Реган, оставляя кровать в покое и взбивая подушки. – Мы с Никки сильно волновались.

– Волноваться – это нехорошо, – сказал он, продвигаясь к креслу с книгой, которую взял с полки и начал читать неделю назад. – Но ты, кажется, слишком любишь этим заниматься.

Он услышал ее вздох, но заявление свое назад не взял. Реган волновалась так же, как Никки – рисовала: удручающе хорошо. И так было всегда. Никки была ходячим скандалом, несомненно. Если бы они жили где-то кроме Боулдера, ему бы пришлось прикрыть лавочку. Но Уилсон всегда волновался именно за Реган.

Никки была совсем ребенком, когда погибли Робин и Лиза. Она едва знала родителей, проведших почти весь последний год в Южной Америке. А вот Реган знала их хорошо и переживала потерю острее, чем сам Уилсон, раздавленный вестью о том, что жизни его красавца сына и его прекрасной жены унесло землетрясение в Перу, всего три года спустя после гибели его собственной жены, его дорогой Эвелин.

«Слишком много трагедий», – подумал он, желая не так хорошо помнить ту часть своей жизни. Вчерашний день и даже сегодняшний полдень были словно в тумане, но двадцать лет назад были четкие, ясные и все такие же болезненные.

– У тебя есть мобильник, дедушка.

– Да, но я забыл чертову зарядку, – наконец признал он. – Чертова штуковина слишком быстро сдохла. – Он был уверен, что собирался ей позвонить. Просто было очень сложно делать все правильно.

– Я пошла в полицию.

О, проклятье. Конечно, пошла. Его девочка могла и под каждым камнем проверить.

– Ну, это нехорошо, – проворчал он, устраиваясь в кресле. – Все это должно оставаться в тайне. Высокая секретность. Там было ФБР.

– ФБР? – Ее голос, доносившийся с другого конца кровати, где она укладывала его чемодан на скамеечку, стал выше. – И Кристиан Хокинс? Вместе?

– Да, да. Знаю, что ты думаешь. Но Хокинс оказался хорошим. Да я никогда и не верил, что он мог убить сенаторского сынка. Знаешь, твоя бабушка была очень беспокойной, так что это у тебя наследственное. – Ну, разве не так? Эвелин постоянно о нем беспокоилась. Он включил лампу, стоявшую рядом с креслом. Мальчишка уже принес чашку чая и печенье – все, как он любил: чай из Англии, а печенье из французской булочной на шестнадцатой улице. Мальчики из автомастерской явно встали на ноги.

– Куин говорил мне, что Хокинса освободили, но все же – ФБР? Он не сказал, что ты на самом деле работаешь на ФБР.

– Сомневаюсь, что парень знал. Его там мне было, как мне кажется. – У него имелся адрес Куина, но самого его он на складе не видел. – Я сейчас должен был быть в Вернале со Стэном Райаном, заниматься тем огромным старым Стегозавром, которого он нашел весной.

– Ты пропустил выступление в Каспере.

Пропустил?

– Черт. – Он наклонился вперед, уперев одну руку в колено, и взглянул на нее. Касперская речь в музее Тейт была лучшим моментом во всем чертовом году – а он пропустил ее.

Ну, проклятье. Он просто свяжется с Виком Саттером и переназначит дату. Вот и все.

Она открыла его чемодан и уставилась внутрь, очевидно потрясенная содержимым. Она взглянула на него через плечо.

– Кто-то о тебе очень хорошо заботился.

Он ухмыльнулся. Ничто не могло произвести на женщину большего впечатления, как чемодан полный выстиранного и выглаженного белья. Прачечная, услугами которой пользовался Хокинс, стирала и гладила даже его чертовы носки.

– Как консультанту мне платят тысячу долларов в день. – Рано было еще пускать его на подножный корм, хоть он и не так ясно помнил все чертовы вещи, которые здесь творились.

– Тысячу долларов в день? – Ее брови взлетели почти до линии волос на лбу.

Он, и правда, удивил ее этим, что хорошо его насмешило. Теперь ему было трудно превзойти своих девочек. Никки все время затыкала его за пояс. Она целиком состояла из энергии, творения и ударов молний, которые летели под неожиданными углами. Реган была ее полной противоположностью: всегда организованная, действующая согласно правилам, шаг за шагом, по-своему блестящая, но никогда не использующая собственный потенциал полностью из-за постоянного страха рискнуть.

Уилсон частично винил в этом себя. Он вырастил сына согласно своему представлению о суровом и выносливом полевом исследователе, во-первых, и профессоре, во-вторых. Было бы преуменьшением сказать, что Уилсон оказался не готов к заботе о двух маленьких внучках. Хотя он никогда, никогда-никогда, даже на секунду, не задумывался об альтернативе. Никки и Реган принадлежали ему, они были всем, что осталось после катастрофы в Перу. И все же он мог сделать для Реган больше, чем просто быть довольным, что она пошла по его стопам. Никки раскрывалась в своем собственном направлении, но ему всегда казалось, что он должен был предложить Реган больше вариантов, поддерживать ее в попытке попробовать что-то новое.

И уж конечно ему стоило проявить твердость в той ситуации с идиотом Хэнсоном. Ни о чем в своей жизни он не сожалел, как о том, что позволил ей выйти замуж за Скотта. Она практически сразу стала несчастной. Но если он не был готов к маленьким девочкам, то девушки-подростки просто связали его по рукам и ногам. Слово «эмоциональная» вряд ли могло бы описать Реган в семнадцать, восемнадцать и девятнадцать. «Гормональный вихрь» подошло бы лучше.

На самом деле, однажды он подумал, что брак чуть успокоит ее. Так и случилось – только чересчур. Ко времени развода, она была так несчастно спокойна, что казалось, будто в ней умерла искра.

Хотя сегодня он вновь увидел ее. Не теперь, когда она готовила его ко сну, и, несомненно, собиралась устроить ему допрос с применением физического насилия касаемо его лекарств и, вероятно, раздумывала, как бы еще накинуться на него по поводу пропущенного звонка, но раньше, когда они с Куином Йонгером только появились. Она почти светилась, столько искры было в ней.

Он внимательно присмотрелся к ней, замечая кое-что – кое-что необычное. На ней была одета очень широкая футболка, которая совершенно не соответствовала ее стилю, и она была лишь наполовину заправлена в юбку, что расходилось с ее характером еще сильнее. Ей нравилась девчачья одежда, чем девчачей, тем лучше. Волосы в полном беспорядке – неслыханное обстоятельство. Опрятность была для Реган как религия. А вот Никки проводила в ванной комнате часы, чтобы уверить других людей, что она только что вылезла из блендера. Уилсон так и не смог понять, кто из них кого переплюнул. Наверняка он уяснил лишь одно – единственной безопасной оставалась ванная на первом этаже.

Но Реган, сегодня…

Что-то вспыхнуло в его мозгу, и он вспомнил, что должен был кое-что ей рассказать сегодня.

Что-то невероятно важное.

Он нахмурил брови и опустил глаза вниз, думая, думая.

– Что такое, Уилсон? – В ее голосе слышалось беспокойство. Потом до него донеслись ее шаги через комнату. Она встала на колени рядом с ним и положила свою руку на его. – Что случилось?

Он не мог вспомнить. Он слишком устал, чтобы вспомнить. День был ужасно длинным. Он встряхнул головой и посмотрел на нее, но память не вернулась. Он помнил мягкий серый цвет глаз Эвелин – у Реган глаза были точно такие же. Его жена тоже была блондинкой, такой же миниатюрной как Реган. Хотя у Эвелин все же не было всех достоинств Реган. Фигура девушки в свое время стала для него тяжелым крестом – он постоянно пытался прикрыть и застегнуть ее сверху донизу, бросая самый злобный из всех злобных взглядов на парней, которые интересовались ею.

Может, в том-то и была проблема. Тогда он отпугнул всех молодых, надеявшихся получить шанс. Но если бы он меньше паниковал и больше прислушивался к голосу разума, то мог бы потратить свои силы на то, чтобы отпугнуть Скотта Хэнсона.

– Тысяча долларов в день. Это поразительно, но ни пени меньше, чем ты стоишь, – сказала она, одаривая его ободряющей улыбкой.

Тысяча долларов? На секунду он задумался, о чем идет речь, но потом вспомнил – о деньгах.

Он не решился зайти так далеко, чтобы сказать, что он стоит больше тысячи долларов в день. Дилан сделал ему очень щедрое предложение, но ведь он покупал не только экспертизу, но и науку. Вся эта операция на складе в Лафайетт была крайней секретной. Кроме агентов ФБР там время от времени появлялись и другие военные, большую часть времени посвящавшие тому, чтобы выглядеть серьезно и вести себя бесцеремонно. Он определенно мог сказать, что так и не понял, завершили ли они свою операцию или нет. Но в последние пару дней атмосфера сильно изменилась от «красной тревоги» до «вечеринка окончена», и он в основном был предоставлен самому себе.

– Не отключайся, дедушка. – Она сильнее сжала его руку, и ее голос вернул его к реальности. – У нас огромные неприятности из-за тех костей, которыми тебя попросил заняться Дилан Харт, и мне нужно знать, не нашел ли ты чего.

Вот именно. Его разум очистился одной сияющей вспышкой.

– Да! – Широкая ухмылка изогнула губы. – Я кое-что нашел. Кое-то выдающееся. – В его тоне сквозило радостное возбуждение. – Реган… – Он наклонился, голос его снизился до шепота. – Там было гнездо, гнездо Тарбозавра, настоящего монгольского монстра. Все есть: полностью развитый эмбрион, пробитая яичная скорлупа, пара невредимых яиц, и я уверен, что это Тарбозавр. Когда я вскрыл гипс, эта штука пахла как пустыня Гоби. Песок, ветер, жара – все было там. Другие окаменелости не вызывали таких ощущений, но эта – особенная. Череп внутри яйца принадлежит хищнику: у него острые зубы, и формы он как у Тираннозавра Рекса.

Она еще сильнее сжала его руку, полностью потеряв дар речи. Он понимал. Сказанное им было таким же возможным, как четырехкаратный бриллиант в коробке из-под хлопьев.

Он замер на секунду, его мысли зацепились за что-то, но через мгновение все прошло, и его внимание вернулось к Реган, которая явно пребывала в шоке. Его улыбка стала еще шире, почти сравнялась размером с ее округлившимися глазами.

– Гнездо… гнездо Тарбозавра? – наконец выпалила она. – Бог мой, ты исчезаешь на две недели и появляешься с гнездом Тарбозавра? С видимым эмбрионом?

– Да, да, я знаю, – сказал он, все еще возбужденный, несмотря на ее явное сомнение. Черт, да кто бы мог мгновенно поверить в такую находку? – Но оно здесь, Реган, и оно настоящее.

Этого было достаточно для головокружения. У него во всяком случае голова кружилась – могучий хищник Мелового периода, которого он так хотел, появился из неоткуда и ждал его на складе в Лафайетт? В науке случались открытия, но это было из разряда тех, что попадали в книги и могли вновь поставить молодого доктора Хоуску на цыпочки.

– Монголия, – прошептала она, голос ее наполнился трепетом. – Дедушка, это потрясающе. Боже мой. Монгольское гнездо Тарбозавра здесь, в Денвере?

Да, он был уверен. Может, он и был старым и забывчивым, но ради всего святого, уж Уилсон-то МакКинни точно узнал бы хищника Мелового периода.

Она ухмыльнулась ему: улыбка растянулась от уха до уха. Потом так же внезапно, как и появилась, она исчезла. Она тихо выругалась, поднялась на ноги и отступила к кровати.

– Что не так?

– Ну, – уклонилась она от ответа, растягивая слова, пока не остановилась и не повернулась к нему. – Нам ведь придется вернуть их, так?

Ну, да, вероятно, в конце концов. Окей, естественно, когда-нибудь… но не сейчас. Они пока даже не знали, кому именно их возвращать, и было еще кое-что, что ей необходимо узнать.

– Еще кто-нибудь знает, что ты обнаружил? – спросила она, прерывая поток его мыслей, и на секунду он замешался. Он пока не сказал, что еще нашел.

Или сказал?

– Ты не говорил Кристиану Хокинсу?

Он покачал, по крайней мере, зная ответ на этот вопрос.

– Хокинса почти не было рядом, а я должен отчитываться перед Диланом, но Дилан… уехал. – Это он знал. Дилан уехал, так что он придержал свой отчет, но частично записал его, ту часть, что была о Тарбозавре. Он нашел его только два дня назад, когда большинство агентов ФБР уже отбыли после отъезда Дилана. Часами рядом с ним не было никого, с кем бы он мог поделиться новостью. Потом объявился Хокинс, но у них почти не оставалось времени поговорить, потому что вслед за ним прибыл другой ФБРовец.

Они по большому счету предоставили его самому себе, а сегодня утром он нашел у Тарбозавра кое-что еще. Кое-что… странное.

– Дедушка? – Реган снова была рядом и трясла его за колено, чтобы привлечь внимание.

В этом-то и была чертова проблема. Его внимание по-прежнему рассеивалось.

Он сосредоточился на ней, гадая, что могла ее расстроить. Он ведь только что поделился с ней отличными новостями.

– Дедушка, мне сейчас нужно уйти, но ты здесь будешь в полной безопасности. Мне нужно проверить Никки, удостовериться, что с ней все в порядке. Мы обе будем сегодня ночью в отеле Сауферн Кросс. Позвони мне, если понадоблюсь, и я вернусь. Надеюсь, завтра мы сможем вернуться домой.

Вот куда он хотел поехать – домой. Работа вызывала стресс: все эти люди зависели от него, нужно было работать по графику, постоянно участвовать в окружающей его суматохе, отвечать на их чертовы вопросы. Отказаться от вождения тоже было не легко. На самом деле, его этот факт до смерти напугал. Если он не может водить машину, что же с ним будет? Он станет стариком, намертво привязанным к дому? Выброшен в мусорку в семьдесят два?

– Нам нужно поехать в отпуск, – сказал он, озвучивая неожиданно пришедшую в голову мысль. – Взять деньги, которые я заработал и просто уехать. – Вот это ему нравилось – просто взять и сорваться с места, путешествовать то здесь, то там, все посмотреть. Он не хотел от этого отказываться. – Может, нам втроем стоит поехать в Рэббит Вэлли на месяц. – От одной этой мысли он почувствовал себя легче, моложе.

– Конечно, дедушка, – ответила Реган, будучи не в состоянии сказать что-то иное, даже понимая в глубине души, что лжет.

Боже, она всегда была для него настоящим разочарованием, но больше всегда на свете она ненавидела лагерь в маленькой палатке на стоградусной жаре посреди штата Заброшенное Нигде, США с десятигаллонным контейнером чуть тепловатой воды, который приходилось тащить с собой сорок миль. Ни душа, ни туалета, ни раковины, ни кровати, ни прохлады, но куча песчаной гальки, мух и обжигающего кожу солнца – этот список можно было продолжать и продолжать.

Ее родителям такая жизнь была по вкусу, и они проводили ее в пустынях или джунглях. Она, видимо, была чем-то вроде генетического атавизма, связанного с давно потерянным предком, который предпочитал проводить дни в спа-салонах. Отпуск – это Карибы, Гавайи, неделя в Нью-Йорке.

Рэббит Вэлли была тестом на выживание – и не нужно было и тысячи долларов, заработанной им, чтобы туда добраться. Бак бензина, сумка продовольствия и палка, чтобы отгонять хитрых змей.

Однако он выглядел хорошо, казалось, за ним неплохо ухаживали – это заслужило ее благодарность. Учитывая тысячу долларов в день, она не могла с уверенностью сказать, что они получают от него пользу – едва ли, – но он находился в безопасности. Стил Стрит была как крепость. Даже шаткий старый грузовой лифт был оснащен выдающейся охранной системой. Она видела и многое другое: камеры, кодовые клавиатуры на дверях, сигнализацию. Даже более того, все здание было проникнуто таким ощущением, весьма сильным ощущением, что кто-то одним нажатием кнопки мог закрыть все так плотно, что оно станет похоже на барабан. Ни одно место на земле не казалось ей таким непреступным.

– Это будет чудесно. – Уилсон фактически сиял.

«Ладно, Господи, помоги мне», – молча взмолилась она. Она поедет, но не на месяц. Максимум на неделю.

Конечно, никто из них никуда не двинется, пока не вылезет из всей этой путаницы, в которую они попали благодаря Дилану Харту и его окаменелостям. Господи. Гнездо Тарбозавра.

– Конечно, дедушка, – повторила она. – Это будет чудесно. – Ей стоит поговорить с Куином прежде, чем строить еще какие-то планы. – У тебя есть все, что нужно на ночь?

Он взглянул на кровать и кивнул.

– Да, настоящая кровать и кондиционер. Мальчишка будет поблизости?

– Джонни?

– Да, Джонни, – сказал он, ставя ударение на имя. Его улыбка стала шире.

– Да, он будет здесь всю ночь, если тебе что-то понадобится. Он и завтра останется с тобой, пока мы с Никки не приедем и не заберем тебя или пока он сам не сможет отвести тебя домой. – Она поднялась на ноги и наклонилась, чтобы его поцеловать. – Спокойно ночи, дедушка.

Оставляя его в одиночестве, она закрыла за собой дверь и пошла сквозь помещение, красивей которого она в жизни не видела. Мысли метались, но она все равно замечала изысканную обстановку – изысканно дорогую обстановку. Все вокруг было шикарным и креативным. Ничего обычного или аляповатого. Красиво вырезанные кожаные стулья обладали простыми стильными линиями. Дубовые полы устилали красивые ворсистые ковры. Скандинавские столы были вырублены из твердой древесины. Оборудование кабинета просто потрясало: все самое современное от компьютеров и телефонов до акустической системы CD и телевизионного экрана, растянувшегося во всю стену.

Единственным несоответствием был огромный металлический знак «Погодостойкий» два на три фута, висевший между двух окон – точно такой же, как и на футболке, которую она носила. Она собиралась спросить об этом Куина. «Погодостойкий» постоянно встречался на Стил Стрит. Длинный ряд бамперных наклеек «Погодостойкий» находился на стене около двери, ведущей в переулок. Клеймо «Погодостойкий» было выжжено на стекле двери, отделяющей гараж от офисов, а в лифте висела табличка «Погодостойкий» размером с автомобильный номерной знак.

Вообще-то, она собиралась спросить Куина о многом. Он не был коммерсантом. Никто на Стил Стрит не был. Даже близко. Это было помещение, полное офисов, оборудованных на миллионы долларов – что тоже не особо наводило на мысли о правительственной работе.

Чем бы он ни занимался, им нужно было переговорить и обдумать все, сейчас, немедленно. Гнездо Тарбозавра меняло все. Его нельзя было возвращать Роперу и Винсу Бренсону и остальным преступникам, дышащим им в затылок. Гнездо было беспрецедентной находкой, живым кусочком памятнику прошлого, и будь она проклята, если позволит Куину и Хокинсу отдать его этим бандитам. Теперь ей как никогда было необходимо увидеть эти украденные кости.

С другой стороны, если они не вернут окаменелости – все окаменелости – она, Никки и Уилсон останутся мишенями.

– Ну, так что? – шепотом спросила она себя.

– Реган? – Из соседнего помещения вышел Куин.

– Ты меня напугал, – смутилась она, чувствуя, как сердце постепенно замедляется после скачка. В общем, она поняла, что нервных клеток у нее почти не осталось. Поседение двадцать четыре часа, с тех пор как она нашла запись в ежедневнике Уилсона, были самыми дикими за всю ее жизнь.

– Прости. – Он подошел ближе и притянул ее в объятья. Прижав к себе, он поцеловал ее в макушку. – Ты уложила Уилсона?

– Да. – Он был таким сильным, таким теплым. Она тоже была горячей, особенно в области лица. Она трижды занималась с ним любовью, но до сих пор едва ли что-то знала о нем. – У него есть кое-какая информация, которая все меняет.

– Какая?

Ее улыбка вернулась. Новость Уилсона была по истине замечательной.

– Одна из окаменелостей, с которыми он работал, оказалась гнездом Тарбозавра, одного из хищников Мелового периода, найти которых он мечтал всю жизнь. Знаю, в это сложно поверить, но в вашем распоряжении редкое сокровище, которое, вероятно, стоит больше того, что украли, намного больше. Ты просто не можешь отдать его Роперу, по крайней мере, пока я…

– О, нет, я могу, – перебил он. Взгляд его потемнел.

Окей, именно этого она и ожидала, учитывая весьма убедительные доводы в пользу передачи окаменелостей владельцу. Безопасность окружающих волновала ее, по меньшей мере, так же, как и его, если не больше.

– Тогда ты должен, по крайней мере, дать мне взглянуть на него. – Это был ее запасной план. Он ей не нравился. Ей нужно было все чертово гнездо, все до последней косточки, в одном месте, целиком, нетронутое. – Мне нужно сфотографировать его прежде, чем ты его вернешь – о Боже. – Внезапно остановившись, она зажмурилась. Нет, нет, нет. Ее запасной план – полный отстой. Сейчас или никогда. – Мы не можем его вернуть, – сказала она, подняв руки, как будто отгораживаясь от всех возможных аргументов. – Нет, мы просто не можем. Ни в коем случае, если оно действительно то, за что его принял Уилсон. Нет, если это гнездо монгольского Тарбозавра. Ну, правда, Куин. Должен быть другой способ. Это слишком важно.

– Монгольского? – Его голос внезапно стал очень серьезным, очень тихим. – У нас кости монгольского динозавра?

Она кивнула.

– Если Уилсон не ошибся в идентификации, у вас есть, по крайней мере, одна монгольская окаменелость.

– Кто-нибудь еще знает?

– Нет, не думаю.

Одну долгую секунду он молча смотрел на нее.

– Окей, – наконец сказал он. – Я сделаю для тебя фотографии.

– Я должна делать фотографии, – настаивала она. – Только я знаю, что искать.

– Нет, ты отправляешься в Сауферн Кросс.

– Но…

– Нет. – Он был непреклонен, и она уже готовилась ответить, что не подчиняется ничьим приказам, как выражение на его лице смягчилось. – Послушай, Реган, мне жаль, но все должно быть именно так. Кости – приманка для Ропера. Я не хочу, чтобы ты была где-то рядом с ними.

Взгляд Куина говорил, что она не сможет сделать абсолютно ничего, чтобы он передумал. Это дело решенное. Она отправится в отель, а он организует ловушку для человека, который однажды уже чуть не убил его.

Она даже не хотела об этом думать.

Но, черт, несмотря на опасность, ей ужасно хотелось наложить руки на монгольского монстра, хищника Мелового периода из заветной мечты каждого палеонтолога. Она хотела наложить на него свои руки, музейные притязания и запереть его в своей лаборатории – и сделать все это так, чтобы никого не убили.

Должен быть способ.

Глава 18

«Так, так, так», – думал Кид, совершенно ошеломленный непрерывным потоком болтовни, который извергала Никки МакКинни. Они все еще ехали, направляясь на юго-восток Боулдера, подальше от отеля Сауферн Кросс, и он мог точно сказать, что их никто не преследовал. Он совершил все возможные маневры уклонения. Дважды.

Но Никки МакКинни – Боже, очевидно, и малейшей опасности было достаточно, чтобы разговорить ее. Некоторое время назад он просто прекратил попытки действительно понять, что именно она болтает или, прости Господи, отвечать ей. Это был немыслимый поток слов, своего рода история жизни, излагаемая монологом, и он опасался, что, если она не передохнет, то может просто перегреться, спалив свои мозги или голосовые связки. Она чертовски завелась и, наверное, все еще была напугана. Не каждый же день в тебя стреляют. И далеко не каждая женщина могла заставить его потерять дар речи или одним взглядом, одной улыбкой вынудить думать о вещах, которые никогда не приходили ему в голову. Например, о том, как она обычно выглядит по утрам или как будет выглядеть через двадцать лет. «Господи» в квадрате. Какого черта с ним происходит? Он никогда не думал о женщинах так: о завтрашнем утре, о будущем.

– Конечно, Реган чуть не умерла, войдя в мою мастерскую, которая тогда располагалась в садовом сарае. Но это было прежде, чем я наконец все разъяснила и убедила дедулю сделать пару потолочных окон, выходящих на север, потому что свет играет очень большую роль, особенно для картин. А я ведь много рисовала до того, как начала использовать в своих самых крупных работах фотографию и печать. Но там был Трэвис, голый, конечно же, а мне было всего шестнадцать, и Реган сразу же подумала самое худшее, ведь он был к тому же и старше меня, правда, не на много, всего на два года. Это было так странно, но Трэвис в тот день влюбился в нее – она изо всех сил старалась не пялиться на него и не упасть в обморок от шока. Это на самом деле было просто ужасно, она пыталась не принимать все слишком близко к сердцу, но ты же знаешь Трэвиса, он даже не замечает, голый он или нет, а Реган подумала худшее – о, думаю, это я уже говорила.

Она молчала чуть дольше обычного, и пауза, вероятно, должна была послужить ему намеком, но прежде чем он успел подумать о чем-то, а уж тем более высказаться, она снова кинулась на баррикады.

– Конечно, ничего такого не происходило. Мы с Трэвисом просто не находим друг друга привлекательными – хотя, наверное, мне не стоит так говорить, потому что, естественно, я нахожу Трэвиса поразительно привлекательным. Он великолепен, физически великолепен. Самый фотогеничный мужчина из всех, кого я встречала.

«Отлично», – подумал он, пытаясь сосредоточиться на лежавшей впереди дороге и регулярно проверять зеркало заднего вида. Трэвис Джеймс был ее идеальным мужчиной, а он, Кид, совсем не походил на Трэвиса Джеймса. У него не было светлых волос и синих глаз. В нем не было ничего фантастического или артистичного, и он не имел ни малейшего гребаного понятия, фотогеничен он или нет – или почему его стало это волновать.

– Но бедная Реган, ее муж, должно быть, был просто худшим любовником в мире, потому что она была так несчастна изо всех этих постельных дел, а потом она оказалась буквально выставленной на показ перед Трэвисом, который откровенно излучает сексуальность. Думаю, это была страшная встряска для ее нервной системы.

Черт, излучаемая Трэвисом сексуальность стала шоком и для нервной системы Кида, и он совершенно точно не желал слышать ничего о любовной жизни Реган МакКинни. Только не после того, как видел ее нижнее белье. Не после того, как видел лицо Куина, когда та упала в обморок.

Нет, сэээр. Куин бы не хотел, чтобы он это слышал.

– А ты знал, что она начала бракоразводный процесс спустя пару недель после этого?

Она затормозила на полной скорости, а он осознал это только через пару секунд, с удивлением поняв, что она действительно ждет от него ответа.

– Э-э-э… нет. – Он, правда, не знал.

Очевидно, удовлетворившись комментарием, она принялась за старое с новыми силами:

– Уверена, что именно голый Трэвис заставил ее принять решение и понять, что должно быть что-то получше заплесневелого старикашки Скотта Хэнсона, и я надеюсь, что наша с ним работа производит тот же эффект на женщин, которые приходят на мои шоу. И я говорю не только о том, что он очень красивый снаружи. Он красивый и внутри, а часть его, женская часть его, она просто сияет. Думаю, именно на это женщины и реагируют.

Черт. Теперь парень сиял? И что это за мысль насчет Реган, увидевшей его голым и решившей развестись со своим мужем? В этом не было никакого смысла. Он знал, как упакован Трэвис, а он был упакован как самый обычный парень: пара рабочих деталей, все на своем месте, как…

Его мозг яростно затормозил. Ему действительно стоило перевести дыхание и спросить себя: какого хрена он об этом думает и каким образом, черт возьми, ей удалось заставить его мысли принять такой долбаный оборот? Он давно не думал о причиндалах других парней, по меньшей мере, с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать и он понял, что с ним в этом плане все в порядке.

Он неловко поерзал на сидении и попытался больше к ней не прислушиваться, но это было сродни невозможному. Перед звуком ее голоса, как и перед всем остальным в ней, было не устоять.

– Думаю, он вынуждает женщин поставить под вопрос их жизненную позицию через ассоциации с дихотомией его физической силы и женской тайны. Эту часть Трэвиса я всегда старалась поймать. Напряжение. Ты должен был почувствовать это в мастерской.

Она говорила на полном серьезе. Он чувствовал это по тону голоса. И снова, совершенно неожиданно, она ожидала его реакции.

– Э-э-э… нет. – О, да. Он явно выигрывал по очкам в этом разговоре.

Он включил поворотник и газанул, направляясь к видневшемуся впереди съезду с шоссе. Как вариант Сауферн Кросс отпал, и Кид решил, что ей нужна крепость, а не безопасное место. Они отправятся в Денвер. Он отвезет ее на Стил Стрит. Он доложил об изменении в планах, поймав Куина на полпути со Стил Стрит в Сауферн Кросс, а Хокинса на полпути из Коммерс Сити на Стил Стрит. Ни одному из них не понравилась скорость, с которой их выследили парни Ропера.

– Ты не почувствовал напряжения? – Это звучало так, будто она просто не могла поверить, что он сказал ей правду.

«Лаадно», – решил он, передумав.

– Да, напряжение было. Я просто не понял, что это из-за дихотомии физической силы Трэвиса и его, хм, женской тайны. Я решил, что это из-за картины и адского мотива смерти, не говоря уж о, хм, бесконечном демоническом ужасе воронки, засасывающей вечность. – Боже, он на тонком льду, на таком тонком льду.

– Ну да, это самая очевидная интерпретация, – сказала она. Тень облегчения легла на ее лицо, что привело его в еще большее замешательство. Она поняла его мысль. – Но все произведение проникнуто двойственностью мужской натуры: невинность и зло, мужчина и женщина. Ты не задавался вопросом: что ангел делает в аду? В смысле, что такого страшного он мог сотворить, что пал так низко от милости божьей?