Беззаконие отцов наших

Система Ханна была (в свое время) одним из тысячи трехсот миров, объединенных сетью врат с Солнечной системой и Лаконией. Она включала в себя среднего возраста звезду, две планеты в обитаемой зоне, четыре газовых гиганта, вокруг которых их собственными звездными системами в миниатюре крутились облака лун, да тощий, невзрачный пояс астероидов. В годы золотой лихорадки на два пригодных для жизни мира претендовали с полдесятка разных организаций, и разногласия насчет прав на сельхозисследования переросли в итоге в короткую, взаимоуничтожающую ядерную войну, и тут уж пришлось вмешаться Транспортному Союзу. Почти десять лет у корпоративных юристов система занимала то четвертое, то шестое, то десятое место в списке приоритетов, и правовое урегулирование двигалось и двигалось вперед, так, однако, ничем и не решаясь.

Потом пришла Лаконианская Империя, железный кулак имперской воли разнес в клочья бюрократическую волокиту, и «Эмерлинг-Восс Минералз энд Файненшл Холдинг» стряхнул пыль со старых проектов.

Более чем вероятно, где-то в тех проектах можно было найти маленький прямоугольник с перечеркнутой двойной линией стороной, который означал временные жилые бараки, или скорее даже, помещения многоцелевого назначения. Теперь этот прямоугольник существовал в реальности как четыре сборные металлические стены в два с половиной метра, скрепленные синим герметиком с желтой стружкой и все в патине, из-за которой казались грязными, сколько Филип их ни драил. На потолке висели такие же светильники полного спектра, как в каюте на его последнем корабле, «Рифмоплете». В единственной комнате — две брезентовые раскладушки. Одна его. Вторая во владении Моисея, его начальника. Диесисьет, третья из их троицы, жила в Альфе, если жила вообще.

— Вставай, — сказал Моисей.

Филип повернулся на койке и застонал.

— Вставай.

— Не могу я встать, — ответил Филип. — Умер. Мертвые не встают.

— Ты не умер.

— Тогда почему у меня все так болит?

— Потому что ты не умер, — хрипло, протяжно рассмеялся Моисей. — Мертвым не больно. Боль только для живых.

— А может, я в аду, — ответил Филип.

Сон уже отступил, оставив по себе лишь боль и страх.

— Может. — Веселья в смехе Моисея поубавилось.

Филип перекатился на бок, и Моисей поставил к его плечу тарелку прямо на постель. Текстурированный протеин и остатки перечного соуса. Учитывая состояние Филипа, пахло даже приятно. Он принял сидячее положение и взял ложку. Моисей стоял, сложив большие руки на груди.

— Ну вот теперь, когда ты наконец проспал весь день, у нас есть чем заняться.

— Сейчас буду, — ответил Филип.

Как будто его рабочий контракт как был, так и остался просто рабочим контрактом. Как будто «Рифмоплет» вот-вот высадит новую команду, а их возьмут на борт и унесут из колодца к звездам. Такую они исполняли маленькую пьесу на двоих. Моисей играл хорошего начальника, Филип изображал исполнительного подчиненного. По игре Моисея было слышно, что сцена осточертела ему до предела. Всем и все здесь осточертело до предела.

Жители Альфы и Беты — вот вся человеческая популяция планеты и большинство населения системы в целом. Филип слышал, на одной из водных лун второго газового гиганта болтается исследовательский корабль. Если так, команде, кем бы они там ни были, стоило поскорее доставить свои тушки поближе к планете и придумать, как приземлиться. Врат больше не существовало, и значимая для них часть человечества (в том смысле, что только этой части человечества и суждено что-то значить в их жизнях отныне и до конца) сократилась с десятков миллиардов до почти двух тысяч. А то и меньше. Намного меньше, если не будут вести себя аккуратно.

Филип покончил с завтраком, выскреб пальцем последние крошки питательных дрожжей и грибов. Снаружи доносились голоса. Потом зазвенела по металлу киянка. Филип потянулся было проверить терминал, но тот уже неделю как сломался, и никаких запчастей не предвиделось. В производственных лабораториях могли бы сделать, но реагентов и так осталось небогато, а терминал теперь не то чтобы очень требовался. Чтобы узнать время, можно было просто выйти наружу и посмотреть в небо. Или послушать собственную усталую спину, пусть она расскажет, сколько ей еще нужно отдыха.

Из семи миров, которые приходилось топтать Филипу (все с низкой гравитацией, но два из них все равно давили на Филипа слишком тяжко) небо над Ханной было самым переменчивым. Порой оно окрашивалось в индиго, такое темное, что даже в полдень Филип мог разглядеть на нем самые яркие звезды. Иногда, как сегодня, становилось бледно-оливковым от горизонта до горизонта. Дул прохладный ветер, пахло мускусом, как на какой-нибудь старой станции водоочистки на Церере. Разрушения в городе при свете дня выглядели иначе. Получше, поскольку Филип их просто видел, а не давал волю воображению, которое рисовало всякие ужасы. Ну и похуже, ведь убедить себя, что они легко отделались, уже не получалось.

Чудовище протащилось сквозь склад и мастерскую, где научники колдовали над своим маленьким флотом разведывательных дронов. Сравняло оба здания с землей. Пойди оно дальше тем же путем, вломилось бы в жилые бараки, и пришлось бы копать могилы половине города. Теперь же посреди площади лежал труп, и в его разверстой плоти копошились местные насекомые-падальщики и биологи. Между ними вышагивал Люард, возбужденно размахивая большими перепачканными кровью руками. Филип пробежал глазами группу за группой, пока не увидел Моисея во главе аварийной команды в мертвой утробе мастерской. Там же работал и Кофи, и широколицая женщина, то ли Алия, то ли Адалия. Что-то такое. Раз «Рифмоплета» больше нет, может, стоит немного больше внимания уделять подобным вещам. Филип, руки в карманах, скользнул вперед и оглядел окружающий бардак. Кофи заметил его, поднял ладонь, здороваясь.

— Не особо весело, — Филип мотнул головой на руины.

— Могло быть куда грустнее, — ответил Моисей. — Сколько-то полностью рабочих машин мы потеряли, но если разберем завалы аккуратно, почти все сможем запустить по новой, точно говорю.

— Пойду гляну, может, есть свободная горелка. — Алия-Адалия зашагала прочь.

Судя по нашивке на спине комбинезона, она работала в техобслуживании. Человек Хандро. Филип посмотрел на мертвое чудище и людей вокруг него. Людей, чьей работой было говорить, говорить и говорить.

— Пойду тоже гляну, — сказал Кофи.

— Давай, — сказал Филип. — Что тебе еще делать-то.

Вполне естественно. Ученые и администрация должны заниматься наукой и администрированием. Механики и рабочие — работать с механикой. Филип нашел кусок трубы и почесал им меж лопаток. В далекой вышине между ними и оливковым солнцем кто-то очень большой расправил широкие изогнутые крылья, и их тень на секунду закрыла свет.

— Метатель достал-таки сволочь. — Моисей плюнул под ноги.

Филип оглядел мертвое чудище. Вскрытие обнажило ярко-розовые кости и бледную плоть. Тело казалось чуть меньше, чем тогда, во тьме. На плоской морде так и застыла улыбка, зверь словно смеялся над шуткой, которую не дано понять убившим его приматам.

— Только не сразу.

— Сначала дал осечку, — сказал Моисей. — С этим я первым делом и разобрался, прежде чем сюда прийти. Им пришлось заземлить конденсатор и заряжать его по новой от батарей. Построили тоже — и мудрено, и тупо одновременно. — Он плюнул опять.

— Поэтому мы с незапамятных времен и пользуемся старым добрым оружием на взрывных газах, — сказал Филип. — Оно вроде акулы. Нашлась идеальная конструкция, чтобы, если надо, вышибить дерьмо из любого койо, так чего менять?

— Ага, а еще корабли у нас когда-то были.

Корабли и патроны — реликты прошлого.

— Один койо из химиков говорит, из местного гуано можно добывать селитру. Похоже, стоит попробовать.

— Первым делом, — включил Моисей тон начальника.

От стайки администраторов и ученых отделилась женщина. Меньше Филипа, со светло-коричневой кожей и целой гривой местами каштановых, местами седых мелких кудрей. Она вела собеседование, когда они с Моисеем приехали из Альфы. Фамилия ее представляла из себя какой-то беспорядочный набор русских букв, и звучала, будто с лестницы кубарем катится щенок, посему все звали ее Нами Ве.

— Моисей. Филип. — Она кивнула по очереди каждому. У нее был дар — она умела создать впечатление, что вы с ней друзья, так что само собой, всех знала по именам. — Завтра после ужина созываем общегородской сбор.

— Правда? — спросил Филип.

— Хотим обсудить все, что мы на данный момент знаем о… — Она оглянулась на мертвое чудовище. — О них. И продумать, что делать дальше. Важно, чтобы все пришли.

— Мы-то здесь каким боком, — покачал головой Моисей. — Мы с Филипито. Мы же подрядчики, здесь не на постоянку.

Филип не понял, то ли Моисей ее подкалывает, то ли и правда так о себе мыслит. О них обоих. Видать, и сам не на сто процентов понимает. Нами Ве улыбнулась искренне, по-настоящему.

— Касается всех, так что хотелось бы, чтобы все были каким-то боком.

— Ладно, — пожал плечами Моисей. — Мы постараемся. На танцы, по крайней мере, не собирались.

Нами Ве рассмеялась, будто он и правда сказал что-то смешное, потрепала его по плечу и пошла к еще одной команде из эксплуатации, ставящей на место свороченный чудовищем водяной очиститель. Когда она уже не могла их слышать, Моисей хмыкнул:

— Ну вот, теперь она созывает «общегородской сбор». Как думаешь, мы можем так же? Пойдем к ученым, скажем их начальству, чтобы пришли, мол, дело есть. Мы все можем задачи накидывать, или только они?

Кофи улыбнулся, но глаза выдавали злость.

— Как обычно, ага? Нет у внутряков таких проблем, чтобы их было не решить на каком-нибудь, сука, собрании.

— Не пойдем, — сказал Моисей, потом посмотрел Филипу прямо в лицо. — Правило такое. Если внеочередное собрание не одобрено профсоюзом, мы туда не идем. Дашь этим козлам миллиметр, заберут милю.

— Профсоюзом? Угораешь?

Филип тут же пожалел, что спросил. Моисей потемнел, выпятил подбородок.

— Слушай сюда. Ты и я, вот тебе профсоюз. Вот так. Все это говно вокруг, оно ничего не меняет, пока мы ему не даем. А мы ни хера не дадим менять. Никогда. Понял?

Кофи смущенно отвел глаза. Моисей вроде не сошел с ума, но вот он, орет о каких-то правилах профсоюза, как будто они хоть что-то тут значат. Как будто все, что было раньше, хоть что-то значит теперь. Спусти Моисей штаны и начни выплясывать с голым задом, отношения к окружающей реальности это имело бы не больше.

Горе делает людей странными.

Рядом с трупом Люард что-то оживленно втолковывал полудюжине ученых. Нами Ве уже успела обойти половину площади, устраивая что она там устраивала. Моисей молча буравил Филипа взглядом с той злостью, которая легко перерастает в драку, если ей позволить. Моисей был на десять лет моложе, и перед собой он видел лишь старого техника, астера с белыми прядями в бороде и шевелюре. Опасным Филипа он не считал, а тот уйму сил положил, чтобы так и оставалось.

— Все, я тебя понял, — сказал Филип осторожно. — Может, стоит отсюда что-то себе прибрать?

Моисей задрал бороду еще чуть-чуть. Филип представил, как труба в его руках влетает тому в лицо. Вот он удивится, когда повалится наземь. Но лучше будет все же опустить взгляд и изобразить покорный вид. Моисею, похоже, этого хватило.

— Где эта Адия шляется? — пробормотал Моисей и побрел прочь с явным намерением сорвать на ней зло.

Филип выронил трубу и пошагал к развалинам мастерской. Кофи увязался следом. Немного помолчал, потом начал:

— Моисей, он…

— Да, — согласился Филип. — Многих тряхнуло. Странные времена, ке?

— Странные. — И через миг: — Ты правда пропустишь сбор из-за этой профсоюзной ерунды?

— Нет.

Сорок лет могут оказаться долгим сроком. А могут мигом пролететь. Но обычно столь немалый кусок жизни проходит и так, и этак разом. Филип заработал себе имя еще будучи ребенком. И чем старше становился, чем дальше уходило детство, тем более и более чужим это имя казалось. Пятнадцать — в этом возрасте большинство берется за свой первый контракт. Филип же руководил террористическими операциями, где гибли близкие, небезразличные ему люди. Видел, как мать выходит из шлюза без скафандра. Помогал отцу творить геноцид. Филип Инарос — так его звали в те времена.

Впав в немилость, он назвал себя Нагата. Он помнил, какой сияющей добродетелью казались все его грехи тогда, в детстве, но само чувство вернуть никак не выходило. Потом погиб отец, возродился основанный на законе и торговле строй, и Филип стал всего лишь очередным лицом среди миллиардов таких же. Никто не знал, что он ушел перед последней битвой. Свидетельства его дезертирства канули вместе со Свободным Флотом. Он умер, и теперь мог спокойно продолжать жить. По крайней мере, в теории. На практике все было немного сложнее.

Он злился, и много лет не понимал, на что. Даже сказанные вслух, слова «мой отец был жуткий человек, а я помогал ему творить жуткие вещи» не вмещали всей тяжести своего смысла. Первую стажировку Филип провалил, потому что его слишком часто скручивали панические атаки. Имя «Филип Нагата» давало неважную защиту. Присмотрись повнимательнее, увидишь нарисованное прошлое. Так что Филип брал новые имена и рисовал прошлое по новой. Оскар Даксан. Тир Сент. Энджел Морелла. Правда, всегда почему-то возвращался к Филипу Нагате. Реальное прошлое походило на неизлечимую рану. Отравляло как яд.

Все остальные проживали свои жизни, следуя от одной вехи к другой. Он же постоянно бегал от правосудия, которое, вполне вероятно, и гонялось-то за ним только в его собственной голове. К тридцати одному его уже полтора года звали Тир Сент, он представлял неформальную часть коллективного брака на колонистском корабле Транспортного Союза и стоял в очереди на место механика, ожидая, когда выйдет на пенсию та, что занимала его сейчас. Почему, он так и не смог постичь, но однажды утром он проснулся и почувствовал, как под ним разверзается бездна страха. Он убил миллиарды. Видел, как гибнут друзья. Его найдут и придут, кем бы там ни были эти ищущие. В первом же порту он стер свою личность и исчез, снова начав все с нуля. И больше никогда ничего за собой не оставлял.

Он брал работу, которую никто не хотел. С низкой оплатой, высоким риском, долгим контрактом. Нанимался на корабли, где никто не распространялся о прошлом. Избегал любых разговоров о Марко Инаросе, Свободном Флоте или бомбардировках Земли. А если вдруг что-то шло хорошо, если появлялась даже неясная угроза обрести то, что можно, что хотелось сохранить, убегал.

Как-то он попытался осилить книгу об опыте детей-солдат и их травматических переживаниях во взрослой жизни. Не одолев и половины, впал в столь глубокую панику, что корабельный врач выписал ему противосудорожные. Больше не пытался.

Сорок лет такой жизни пролетают быстро. Ощущаются зато, как тысяча.

«Рифмоплет» стал последним в долгой череде других. Филип Нагата никогда не пропадал на столько, чтобы потерять место в профсоюзе, но в его трудовом стаже зияли продолжительные необъяснимые провалы. Подобных рабочих записей существовали миллионы. Душевные болезни. Зависимости. Религиозная или любовная одержимость. Создание и разрушение семей. Тысячи причин образовывали такие же источенные дырами карьеры, как у Филипа. И людям вроде него всегда находилось место на кораблях вроде «Рифмоплета». Полное название звучало как «Томас-Рифмоплет», он принадлежал торговой организации из Бара-Гаон, обслуживающей новые и развивающиеся колонии. Первые несколько лет Филип занимал место на корабле исключительно как член команды, пока они возили через полдесятка врат рабочие группы, высаживали или брали на борт людей и оборудование, чтобы отвезти на другие корабли в других системах. Когда на сцену выступила Лакония, «Рифмоплет» и все его близнецы в одночасье вместо Транспортного Союза начали работать на Ассоциацию Миров. Кто бы ни стоял у власти, им всегда требовался кто-то на самую дерьмовую работу, какой и занимался «Рифмоплет».

Филип был тогда счастлив, или как минимум не несчастен. Он так и остался бы на своем месте, если бы не две причины. Во-первых, старпом непонятно почему Филипа невзлюбил. Во-вторых, через три недели после того, как они прошли врата Ханны, у младшего механика из команды Моисея случился сердечный приступ. Компания искала замену, а взяв ее из команды «Рифмоплета», могла сэкономить кучу денег и времени на трансфере. Филипу требовалось отсидеться где-то за пределами корабля пока старпом не угомонится или хоть не направит свою паранойю на другую цель, а гравитация маленькой планеты позволяла Филипу пожить здесь, не рискуя заработать сосудистую недостаточность.

Выбор, казалось, устраивал каждого, а больше всех — Филипа.

Они с Моисеем и Диесисьет привезли в Альфу солнечные панели и несколько месяцев их устанавливали, налаживали и помогали местным разбираться с неисправностями. Диесисьет осталась в Альфе искать утечки энергии, а Филип с Моисеем полетели на челноке службы снабжения в Бету, чтобы начать там ту же канитель по новой. Филип до сих пор, закрывая глаза, видел, как челнок оставляет их здесь, а сам улетает обратно, в Альфу, в какую-никакую, но столицу. Странное умиротворение снисходило на Филипа от бытия на грани цивилизации. А то и за гранью.

Новости из остальных систем, атака на Лаконию, потеря станции Медина, жуткое массовое забытье там и тут, в том числе и в Ханне — все это случилось, пока Филип торчал в Альфе. И прочее непонятное. Тягучее безвременье, когда все сознания на свете размазались, перемешались, как краски на мольберте, по которому кто-то безразлично возит огромным пальцем, обрушилось на них с Моисеем уже в Бете. Воспоминания о нем у Филипа остались самые обрывочные и странные. Словно пытаешься вспомнить детали сна, слишком огромного для твоего маленького черепа.

Когда все пришли в себя, врата уже умерли. «Рифмоплету» до возвращения по графику оставалось несколько недель, значит теперь у них не осталось ни врат, ни корабля. Кто-то из астрономов нашел кольцо, оно стремилось к солнцу по вытянутой эллиптической орбите, сброшенное со своего места неведомой божественной дланью. Никто в Ханне не знал, что случилось. Никто и не узнает. Любые нынешние трудности, как и любые будущие, им придется решать прямо здесь.

Самим.

Небо быстро темнело. Россыпь высоких, легких облаков на севере собрала алый закатный свет и превратила в золотую фольгу. Труп чудовища оттащили с площади, но место, где он лежал, почернело от крови. Над пятном, ноль внимания на людей, гудел рой местных насекомых.

Город понес ощутимый ущерб, но упорная расчистка и перестройка немного подлатали раны. Бывшая механическая мастерская превратилась в горы годных к ремонту запчастей. Новый пролом в стене укрепили ровно настолько, чтобы в город не лезла дикая живность. Чудовища проходили сквозь стену не глядя, но это не значило, что остальному зверью тут рады. Городская кухня раздавала рис с тофу и черным соусом — Филип как раз заканчивал свою порцию. Миски делались из отвержденных водорослей с помощью вакуумной формовки. Когда кончится тофу, придется есть их. Калории и витамины стали нынче так ценны, что в научной команде уже предлагали создать новую денежную систему на основе калорий.

На краю площади, болтая и смеясь громче остальных, сидели Хандро и его компания. Они пили что-то похожее на пиво. Хандро после скачки на чудовище чествовали как героя, как сорвиголову. Что, по мнению Филипа, недалеко ушло от правды. Если ради пива надо вскочить на спину огромной зверюге, пока ее дырявят снаряды, летящие из производственной лаборатории, Филип и водичкой прекрасно обойдется.

Моисей куда-то пропал. Наверное, вернулся в свою комнату и сам себе рассказывает о профсоюзных нормах и правилах. Кофи затесался в кучку других астеров неподалеку от команды Хандро. Ученые и администрация сидели собственными отдельными стайками, только Нами Ве бродила от группы к группе, перекидывалась словом-другим с каждым, похлопывала людей по плечам, пожимала руки, улыбалась, как у себя в офисе.

Наступал вечер, солнце все падало, золотые облака отполыхали свое и посерели. Филип откусил от миски. Хрустящая, соленая и слоистая. Как пахлава, только несладкая. Он жевал и смотрел на приближающуюся Нами Ве.

— Филип, — сказала она. — Долгий был день. Спасибо, что пришел. Я правда очень благодарна всем, кто явился.

— Моисей не придет. Но он без задней мысли. Просто, видишь, есть у него дела кое-какие.

Ее улыбка чуть померкла.

— Да вроде как у всех есть.

— Это да, — согласился Филип.

Она еще подумала, как бы коснуться его так, чтобы получилось без неловкости, не придумала и ушла. С ее уходом стало легче, и это его удивило. Она так-то вроде неплохая. Доброта ее и чуткость слишком уж стойкие для настоящих, но Филипа не она сейчас раздражала. А разговоры. Разговоры раздражали, потому что он пытался слушать. Пытался услышать песню чудовищ.

Они пока молчали.

Люард вытащил на площадь небольшую металлическую скамейку и голографический проектор. Со своего места Филип видел, как руководитель научников шевелит губами. Репетирует. На площади собралось сотни четыре народу. Почти все. Филип поерзал на месте — нога затекла.

Люард неуклюже шагнул вперед и поднял ладони, прося тишины. Или требуя.

— Так? — Хоть прозвучало вопросительно, он не спрашивал. — Так. Всем спасибо, что пришли. Понятно, все натерпелись, так что для начала хочу выразить огромную признательность за все, что вы сделали.

Закат быстро угасал. Выражения лиц людей на площади прочитать было трудно, но Филипу показалось, Нами Ве слегка качает головой.

— Мы многое узнали. Много больше, чем знали раньше, и это должно реально помочь. — Он кивал в такт своей речи. Справа от Филипа что-то пробормотали. Кто-то засмеялся. Люард улыбнулся шире. — Место для Беты выбирали на основе ряда критериев. Доступность воды. Защищенность от большинства неблагоприятных погодных явлений. И так далее.

Он взял терминал, ткнул в экран, и проектор ожил. В воздухе повисла чуть размытая топографическая карта долины, красный шар размером с кулак обозначал положение города. Филип подался вперед, изучая очертания холмов.

— Те же соображения, что привлекли сюда нас, — Люард поймал ритм, заговорил как лектор за университетской кафедрой, — влекут сюда же и местную фауну. Это было известно. Биоразнообразие считалось скорее плюсом. Чего мы не знали, так это ни каких размеров могут достигать некоторые представители этой самой фауны, ни что мы собираемся укореняться практически посреди их миграционной тропы.

Женщина из команды связи подняла руку и встала.

— То есть чудовища на город и не нападают? Он у них всего-то на дороге стоит?

— Получается, мы построили дома у них в коридоре. Но тут решение выходит довольно простое. — Люард навис над терминалом и опять потыкал в экран. К красному шару Беты присоединился зеленый, на полпути к вершине ближайшего склона. — Участок третьей очереди, тогда его рассматривать не стали. Довольно близко, переехать можно даже без челнока.

Филипа словно волной накрыло. Он оглядел город вокруг. Все, что построено для работы и жизни больше чем четырех сотен человек. Рециркуляторы, реактор, энергосистема. Все разработано для перевозки в трюме корабля колонистов: легко разобрать, легко собрать. В данном случае «легко» — это в смысле «не совсем невозможно». Филип подумал, сколько трубы они с Моисеем установили, сколько проложили кабелей и вакуумных каналов. Переезд пойдет веселее, если весь город возьмется за дело, но перспектива все равно нагоняла тоску.

Пока Люарда не перебили, Филип и не замечал, что тот все продолжает говорить. Хандро стоял прямо в центре голограммы и махал руками на две Беты — воображаемую и реальную. С чего он там начал, Филип как-то упустил.

— Я говорю, это с полкилометра вверх, так?

— Так, — отвечал Люард. — Но самоходные платформы строили с расчетом на полное g. Для подобных кратких поездок они вполне надежны, вдобавок можно использовать охотничьи тропы местных животных.

Хандро оглядел толпу. Над головами высыпали звезды, сияние их заспорило со светом уличных фонарей и мерцанием дисплея. Хандро сложил на груди руки и задумчиво покачал головой.

— Плохой это план, начальник.

— Мы подбили расчеты, — сказал Люард. — Весь переезд от начала до конца займет пять дней.

Филипу заявление показалось очень уж оптимистичным, как наверняка и многим из сидящих здесь под звездами. Люард скорее всего решил назвать срок поменьше, чтобы весь план выглядел убедительнее. С оптимизмом в итоге перебрал, и теперь и все остальное вызывало некоторые подозрения.

Нами Ве подошла к скамейке и протянула Люарду руку, чтобы любезно помочь ему спуститься. Он помялся, но место уступил.

— Не поделишься поподробнее, что ты сам думаешь, Алехандро? — спросила Нами Ве. — Вопрос серьезный, а времени на решение немного. Если у кого есть какие мысли, надо озвучивать, это важно. Мы для того и собрались.

В голосе Хандро энтузиазма было поменьше.

— Дело такое. Мы обсуждаем, как все взять и снести. Все. Потом собрать по новой, конечно. Каждый раз, как приходится заниматься такой ерундой, рискуешь что-нибудь сломать. Износ это называется, понятно? Причем хорошо еще, если посреди работы не припрутся эти огромные мрази. Прикиньте, во что нам встанет переезд, и может, лучше теми же силами просто сделать крепче то, что уже построено? Прокопаем траншеи. Натыкаем в них кольев. Пристреляем метатель получше. Химики пусть пороху нам наделают. Бомбы какие-нибудь. Эти сраные туши тоже умеют истекать кровью. И дохнуть. Научим их не совать к нам свои ублюдочные носы.

— Сама по себе крепость поначалу потребует меньших затрат, — сказал Люард, — но затем ее нужно будет постоянно обслуживать. Тогда как переездом придется заняться лишь раз, чтобы после него спокойно вернуться к своим делам.

— Если на новом месте, как здесь, не найдется еще что-нибудь неизвестное.

— Интересные, кстати, вопросы, — заметила Нами Ве.

Поднялся Джон Ли из группы обслуживания рециркуляторов, и Нами обратилась к нему.

— Что с доступом к воде? Нынешнюю зону выбрали не просто так. Что придется потерять, если уйти?

— Я могу рассказать, — ответила молодая женщина в куртке команды изыскателей. — Через рассматриваемый участок протекает питающий долину ручей. По сравнению с рекой очевидно заметное уменьшение объемов стока, но воды все равно много больше, чем нам потребуется в обозримом будущем.

— Даже учитывая работу рециркуляторов?

— Рециркуляторов, гидропоники, охлаждения. Сможем даже кое-какую энергию вырабатывать, если кончатся топливные таблетки для реакторов. Воды на новом участке нам вполне хватит.

Филип смотрел, слушал, но на скамейку не лез. Почти всю жизнь он старался не выделяться, а мнений тут и без него хватало.

На его взгляд, где-то половина этих мнений действительно касалась чудовищ и их миграционных троп. Остальные выражали страх. Страх перед чудовищами. Страх перед тем, что случилось с вратами и тем, что все это значило для жителей системы. Страх потерять то немногое, что еще осталось. Филип все понимал, ведь и сам чувствовал то же.

Только ближе к полуночи Нами Ве остановила прения и отправила всех спать и думать обо всем сегодня услышанном. Утром будет голосование. Филип отстоял очередь в сортир и не переодеваясь, пошел в свою койку. Моисей смотрел в терминал, где мужчина в ярко-красном костюме только что ввязался в перестрелку в окружении, подразумевающем Цереру, но больше похожем на сеть пещер Каллисто. Филип вдруг понял, что из развлекательных программ у них осталось лишь то, что сохранилось в локальной сети. Если она не упадет. Тогда и мужчины в красном они лишатся.

— Ходил, значит, на сборище, — холодно произнес Моисей, когда Филип свернулся под одеялом.

— Ходил.

— А я говорил не ходить.

— А ты говорил не ходить.

— А ты все равно пошел.

— Ну.

Филип подождал, пока Моисей переварит ситуацию. Вряд ли начнет напирать, но времена нынче странные. Все может пойти кувырком. Филип уже было решил, что Моисей то ли плюнул и смотрит себе дальше свое видео, то ли отвернулся и пытается уснуть, но тот вдруг сказал:

— Не стану гнать пургу, Нагата. Обо всем этом я сообщу. А то если я промолчу, а в профсоюзе узнают, мне открутят яйца.

— Лады.

— Лады, — повторил Моисей. — Хотя, наверное, я попробую сгладить углы, если ты сам доложишь. Типа, ходил туда, чтобы не спускать с козлов глаз. Что там у них?

— Спорили, перевозить город или окопаться и воевать со зверями. Научники хотят переезжать. Техники склоняются к другому мнению. Во время завтрака голосуют.

— Охренеть, — сказал Моисей. — Ладно, завтра увидим, какие у нас планы.

Филип перекатился на спину, уставился на бесформенные серые разводы на потолке. Он думал о карте Люарда и команде рядом с Хандро. О черной отметине на пропитанной кровью чудища земле. О словах матери: «Единственное право, которое у тебя есть в отношении кого угодно — это право уйти». Думал об отце, о его вечной страсти все на свете представлять как личную битву со вселенной. Вспоминал спокойный, доброжелательный голос Нами Ве, гневный рык Хандро, и понимал, как пойдет голосование.

— У плана остаться и драться есть хорошие стороны, но голосов он не наберет. Будем переезжать.

— Уверен?

— Уверен, — ответил Филип.

Поутру оказалось, он был прав. И неправ.

После голосования Люард взял шестерых человек из инженерно-строительной и административной групп, Нами Ве в том числе, и повел осматривать новый участок и выяснять, какими тропами туда можно добраться. Остальные разошлись по работам. Филип и Моисей, единственные в Бете специалисты по энергосетям, два часа потратили на изоляцию фаз и подготовку портативного реактора к отключению. Когда сделали что можно, Моисей пошел помогать с оборудованием медблока, а Филип вместе с полудюжиной местных отправился разбирать пищевой синтезатор.

Работа несложная. Там, в глубоком космосе, системы корабельных камбузов с помощью воды и энергии выращивают текстурированные грибные культуры и с правильными добавками и специями умеют имитировать широкий спектр пищевых продуктов, какие-то похоже, какие-то не очень. В кухне Беты имелось пятьдесят отдельных метровых цилиндров в стальных стойках. Подача мощности на них регулировалась весьма замысловато. Конденсаторы проектировал какой-то тупица, и уже не один дилетант пал жертвой недопонимания предупреждающих сигналов на маленькой красной коробке, так что эту часть работы Филип оставил себе.

Даже если половину цилиндров отключить, голод поселению не грозит. Их можно заменять в производственной лаборатории, тогда лет на шесть хватит. Сначала казалось, это долго, потом Филип задумался, что им понадобится на седьмой год, и понял — он наступит очень скоро.

Человека, курирующего разборку, звали Джексон. Тощее тело астера, но лаконианский акцент. Контрактник, как Филип с Моисеем, только от другой компании. В мыслях у Джексон было снять половину оборудования, установить на новом месте, потом вернуться за остальным.

— Вот бы нам эту пинче самоходку надыбать, да все разом отвезти, — Брови Джексон сошлись к переносице. — Может кто пойти найти самоходку?

Молодой парень по имени Камерон вприпрыжку побежал искать Хандро и группу обслуживания. Филип снял силовые пары с одного модуля и только собирался приступить к следующему, как на его плечо легла рука Джексон. У Джексон были полные губы и тонкий нос, какие в иных обстоятельствах показались бы Филипу заслуживающими внимания. Едва сдерживаемое раздражение, излучаемое глазами Джексон всякий раз, как Филип попадал в их поле зрения, убедительно доказывало, что внимание это будет неуместно в любых обстоятельствах.

— Если не получится загрузить на платформу, смысла нет. Можешь примотать одну из этих херовин к спине и нормально, но это уж если совсем присралось.

Филип хмыкнул и пошел мыть руки. По всему поселению работали люди, разбирали все что имели. Он-то прожил здесь всего пару месяцев. В Бете хватало тех, кто жил тут куда дольше. Но даже ему все происходящее напоминало утилизацию старого корабля. Все дышало чувством потери.

Моисея он нашел на улице перед медицинским корпусом. Одну из стен вынесли, и в раскрытой утробе корпуса гулял ветер. На немой вопрос Моисея Филип только плечами пожал.

— Нужны стропы какие-нибудь, — сказал Моисей. — Такое чувство, что люди почему-то не собирались сносить город и тащить его на середину горы.

— Да разберемся, — сказал Филип.

— Вот Диесисьет посмеется, когда доберется сюда наконец, — сказал Моисей. — Лучше бы эти долбоклюи из Альфы радио-то починили, а то прикинь, как на челноке со страху обгадятся, когда прилетят? Целое поселение раз, и… — Моисей свистнул сквозь зубы и махнул широкой ладонью, словно сметая город прочь.

Филип сел. Земля отдавала сыростью. Пахло почвой и цитрусом с вездесущей ноткой средства для чистки унитаза.

Моисей усмехнулся сам себе.

— Да, Диесисьет посмеется, — и продолжил тихонько: — Закончим здесь и возвращаемся в Альфу. Вся команда. Там устоявшаяся колония. Вот в этой мелкой возне жить нельзя. Альфа лучше.

Филип кивнул. В голосе Моисея сквозила мольба. Знакомые нотки. Именно такие звучали в словах людей, когда неожиданно исчезал в небытие какой-нибудь корабль. Вселенная — не очень доброе место. Все может пойти не так миллионами разных способов. В корпус вдруг врезается микрометеорит, или система обрушивается каскадом не пойманных вовремя ошибок. Колонию или станцию застигает врасплох авария. Или вот врата умирают. Вся цивилизация, все ее миллиарды мгновенно сокращаются до нескольких сотен, живущих от сегодня до завтра. С этой точки зрения у Моисея никакой не психический срыв. Просто думает вслух. Пытается догнать вселенную, которая меняется слишком быстро и плевать хотела, поспевают за ней или нет.

— Посмеется, — подтвердил Филип.

Камерон вернулся к пищевому синтезатору и что-то оживленно втолковывал Джексон. Филип не слышал, о чем речь, но Камерон все махал руками на север и тряс головой. Филип почесал шею, хоть она и не чесалась.

— Слушай, — сказал Филип, — я отскочу на минуту.

— Да пожалуйста, — ответил Моисей. — Я-то ни хера никуда не денусь.

Филип побрел к северной окраине. Еще три команды деловито разбирали конструкции и паковали припасы. Бета собиралась в дорогу, но ни одна душа пока не переехала. Хоть ящики и тюки стояли готовые к погрузке, их не грузили. В стене теперь зияло два оставленных чудовищами пролома. Филип шагал не спеша, выглядывая, что же могли обсуждать Джексон и Камерон. Услышал прежде чем увидел: громкие голоса за стеной. Там не злились и не смеялись, просто перекрикивались. Люди окликали друг друга, координировали действия. Работали. Филип выбрал участок стены пониже и подтянулся.

А вот и самоходки. Филип еще из-за стены услышал натужное жужжание моторов, и под этот вой поневоле задумался, а что же люди Хандро будут делать, когда полетят подшипники. Пока что самоходки казались исправными, они неуклюже громыхали по площадке или стояли рядом. Крашеный желтым металл покрывали пятна грязи. Работающих с платформами людей — тоже. В руках люди держали лопаты. Где-то на половину расстояния от одного края города до другого землю прорезал ров, три метра шириной и метр глубиной, вынутый из него грунт сложили в вал между рвом и городской стеной. От свежевскопанной почвы шел густой, странно терпкий запах.

Филип, руки в карманах, неспешно двинулся к рабочим. Все они были из техобслуживания и строительства. Люди Хандро. Одна из женщин увидела Филипа, коротко кивнула, одновременно и приветливо, и с вызовом. Филип улыбнулся, кивнул в ответ.

— Нагата.

Откуда-то сбоку выкарабкался Хандро, выглядел он кошмарно. Ноги в глине выше колена, руки и грудь покрыты грязью. Он улыбнулся, и Филип заметил скол на его клыке. Раньше не замечал. Филип вдруг очень ясно понял, насколько Хандро здоровый. Он прямо излучал силу, уверенность и внутреннюю мужественность, но никакой угрозы, пока никто не угрожал ему.

— Хандро, — сказал Филип. Получив в ответ лишь невнятное ворчание, добавил: — Работы, смотрю, уйма?

— Ну. Думаю раза четыре пройтись. То есть будет вдвое шире и вдвое глубже. И насыпь еще на краю. Попробуем взять глины и этой херни, какая тут за траву. Кирпичей наделаем. Забор из обшивки этих уродов не останавливает, так что сделаем крутой холм, они устанут и пойдут в обход, как и остальные.

Хандро пожал плечами, словно в подтверждение сказанного, и чуть подался вперед в ожидании. Филипу не то чтобы хотелось говорить очевидное, но кроме него было некому.

— Вроде по плану мы переносим город, не?

— Так себе план. Наш лучше.

Они помолчали, глядя на растущую траншею. Команда работала и перекрикивалась. Интересно, что если перевести все в конфликт? Вспомнился Моисей со своим: «Мы подрядчики». Все это не совсем правильно, но город собирал не Филип, и не Филип устраивал голосование. Его не выбирали ни за что отвечать.

Хандро снова качнулся, расправил плечи. Дружелюбие в его улыбке балансировало на грани. Словно молоко, что вот-вот начнет портиться.

— Ну ладно, — кивнул Филип.

Повернулся и побрел назад в город. Навстречу прошло несколько человек. Новости разбегались. Он шел, глядя в землю. Скулы ныли.

Моисей и Кофи сидели на керамических ящиках у медблока, привалясь спинами к одной из уцелевших стен. Завидя Филипа, Моисей поднял руки вверх ладонями, спрашивая что-то без слов.

— Ну вот хоть добыча ископаемых, — Кофи продолжал разговор, который они вели с Моисеем. — Мы много чем можем заниматься, пока энергия есть. Вот кончатся топливные таблетки, что тогда? Гидропонике каюк. Дрожжевые фермы не работают.

— У Кофи вышли сигареты, так что он решил, мы все сдохнем.

— Да при чем тут… это всего касается. К оружию нет патронов. В медцентре нет лекарств для укрепления костей. У службы безопасности осталось полдесятка электрошокеров, и все. Как думаешь, насколько обильно тем огроменным ублюдкам насрать на шокеры? Лаборатория не умеет печатать детали из ничего. Принтеры у них не волшебные. Нужны металлы и промышленная глина. Углерод. Ну и даже найди мы все, чтобы не сдохнуть с голоду… бля, ведь еще и детей рожать придется.

— Да твою ж мать.

— Я серьезно! Детей здесь ни одного. Самому молодому в Бете лет двадцать с чем-то. Мы помрем от старости, и делать дело будет больше некому.

— Да и хорошо, что детей нет. Ты б за них до усрачки трясся. — Моисей плюнул, как точку поставил. — Может, погодим загоняться с нашим наследием, пока Альфа не починит радио и не расскажет, что там с изысканиями? Вообще что нам сейчас надо, так это самоходка. Я не собираюсь привязывать это говно к горбу и таскать на половину дороги к вершине. Ну на четыре десятых, хер с ним.

— Не жди под водой, — сказал Филип.

— А это еще к чему? — нахмурился Моисей.

Филип покачал головой и ничего не ответил.

В следующие несколько часов город понемногу замер. Сосредоточенные на разборке конструкций команды остановились. Горы припасов перестали расти. Люди, склонясь друг к другу поближе, говорили тихо и напряженно. Предвкушение действия, работы, часов, до краев наполненных тем, что должно быть сделано, и сделано быстро, уступило место тягучему тошнотворному ступору. Команда техобслуживания за стеной кричала как-то слишком много и смеялась как-то слишком громко.

День потихоньку перетекал в вечер, когда вернулись Люард и остальные. Издалека Филип, как и весь город, видел идущих к северной стене Эвелин Альберт и Нами Ве. У Филипа внутри все натянулось, его наполнило давнее детское чувство, что вот сейчас обязательно случится плохое. Он проверил питание к магнитному метателю на крыше производственной лаборатории. Какое-никакое, а занятие — сидеть без дела было невмоготу.

Лично он не видел, как Люард налетел на Хандро, но слышал много. Красный как рак Люард орал на Хандро, что тот идет против воли целого города и рушит весь план. Из-за него целый день потеряли, так что пусть моет платформы и готовит к переброске, приступаем с утра. По словам Кофи, Хандро слушал себе тихо, пока Люард тыкал ему пальцем в грудь и вопил в лицо, а потом и говорит, мол, план Люарда плохой и он, Хандро, не позволит жителям города загнать самих себя в могилу только затем, чтоб Люард не плакал. Взъерошил главе научников шевелюру, по-братски этак, как маленькому. И ушел.

— Это надо было видеть, — говорил Кофи с благоговейным придыханием. — Жаль, тебя там не было.

— Не, — ответил Филип. В живот будто кто-то врезал. — Мне и тут неплохо.

Они сидели на скамейке: ножки из катушек от оптического кабеля и сиденье из местного аналога дерева, чью бледную древесную плоть пронизывали зеленые и голубые прожилки. Филип, Кофи, Моисей. Спинами к стене медцентра, лицом к площади. Темное пятно почти исчезло, и Филип лениво гадал, что могло случиться с кровью. По всему городу точно так же кучковались люди. Конфликт принес напряжение, как ветер приносит запах гари, неосязаемый намек на опасность, которую все чувствуют, но никто не видит.

— Люард — мудак, — сказал Моисей.

— Мудак, — согласился Кофи. — Но главный мудак. Был, по крайней мере. Как сейчас, непонятно.

Филип знал, как бы оно шло раньше. Со скоростью света полетели бы сообщения, узконаправленные лазерные лучи били бы от передатчика к передатчику, за кольцо врат, до администрации Эмерлинг-Восс, дальше разговор с представителем профсоюза, за ним — разрешение компании на санкции в отношении Хандро и его людей. Лишение премий. Лишение профсоюзных привилегий. А то и билет на обратный рейс. На тот же «Рифмоплет», к примеру. Или другой подобный корабль. Отчасти Филип до сих пор ожидал, что так и будет. Но так, конечно, не будет. Люард придумал план, заручился общим согласием, но выполнить не смог. За ним больше не стояли ни компания, ни профсоюз. Протоколы кончились. Осталась только сила.

— Ты не ешь, — сказал Моисей, и Филип понял, что тот так и говорит с ним.

— Не особо голоден.

— Дерьмо какое-то. — Моисей поднял миску. — У нас и соус кончился?

— Ага, — ответил Кофи. — Деликатесы теперь можешь забыть. Баррет, он из химиков, говорит, они ищут, чего такого извлечь из местных организмов, чтобы и на вкус не совсем отрава, ну и вообще чтобы не отрава. Что-то найдут через пару недель, наверное.

— Я не буду жрать это говно инопланетное, — сказал Моисей. — Сдурел совсем? У них химия вообще не такая, как наша.

— Да есть кое-какие совпадения. А соль — она и есть соль, хоть здесь, хоть где. Вот хорошо бы нашлось что-нибудь, чтоб перцем пахло. Или тмином.

— Пополним припасы в Альфе, когда они радио починят, — сказал Моисей. — До тех пор я хоть дерьмо жрать могу.

— Если Альфа есть еще, — ответил Кофи. — Очень уж долго на связь не выходят. Ну и если они свою еду берегли, пока мы свою ели. Им-то пополнять припасы негде. — Он поднял миску, как образец на презентации. — Так что единственное дерьмо, что осталось — вот.

Моисей потемнел лицом, поджал губы.

— Знаешь что? Иди-ка в жопу.

Он встал, втянул голову в плечи и удалился, бормоча что-то себе под нос. Кофи проводил его удивленным взглядом.

— Чего это с ним?

— Да все подряд, видимо, — ответил Филип. — Корабль. Наш человек в Альфе. Врата. Многовато всего, сам понимаешь.

Кофи кивнул.

— Забыл, что вы двое тут совсем недавно. Считалось, вы в Бете ненадолго.

— Считалось.

Кофи сгреб очередную ложку протеиновых дрожжей из миски и кивнул на миску Филипа.

— Надо есть. Ничего хорошего, конечно, но все лучше, чем голодать.

Филип зачерпнул двумя пальцами мягкое густое месиво. В животе все сжалось, но он заставил себя проглотить и порадовался, что не стошнило.

— Ты что помнишь?

— Ке?

— Ну про это, перед тем, как врата кончились.

Кофи кивнул. Перед тем, как кончились врата, могло быть только одно «это».

— Да не знаю. Сейчас уже нормально и не вспомнить. Я занимался… водопроводом, вроде. И тут раз — и я уже кто-то другой. Или вообще никто. Но я огромный. А у тебя что?

— Знаешь, как сон. Когда заканчивается, не можешь вспомнить. Типа что-то настолько большое, что в голове не помещается. Вот такой сон…

— После которого просыпаешься — а кругом блядский кошмар.

Филип засмеялся, Кофи за ним.

— Да ну на хер, короче. Просто… Моисей странно себя ведет, это понятно. Но и я вот постоянно жду «Рифмоплет». Жду Диесисьет, когда она там закончит в Альфе и сюда прилетит. Или я к ней. Или… следующий контракт мы заключили в системе Трайдеви. Пять рабочих групп, строительство энергосистемы для города с населением в полмиллиона. Четыре года возили бы бригады туда-обратно, а сами работали за основу. Я все размышляю, как оно там пойдет, будто мы туда все еще собираемся. Полмиллиона человек. Теперь — четыреста, вот и все.

— Ну, остальные где-нибудь да есть, никуда не делись.

— Думаешь? Я вот не знаю. Может, остались только здесь и только мы, а прочих задуло, как свечки на ветру. Нам-то откуда знать?

— Альфа есть.

— Может быть.

— Изыскательская группа.

— Ты понял, о чем я.

— Ага, — сказал Кофи.

Эрик Таннхаузер, невысокий блондин с такой бледной кожей, что сквозь нее явно читались вены на его лбу, толковал о чем-то с Миной Ньоку на том конце площади. Он тряс головой и гневно тыкал пальцем вверх, в лицо женщине. Рядом возникла Нами Ве, и Таннхаузер обрушил всю свою ярость на нее. Филип попытался протолкнуть в глотку еще еды, но побороть себя не смог.

— Как думаешь, устроят новое голосование? — спросил он.

Кофи пожал плечами.

— Если да, ставлю половину недельной платы, Хандро победит. Ты бы его видел. Люард плюется, шипит как ошпареный кот, а Хандро все как с гуся вода, ноль внимания. В общем, как бы ни проголосовали. Мы остаемся. Держим рубежи.

— Может, и не придется. Вдруг все твари уже прошли. Ушли себе дальше.

— Или отрастили крылья и учатся дышать огнем. Кто эту планету разберет. — Кофи выскреб остатки еды и поднял миску на ладони, как музейную ценность. — Устал я на хер от этого всего.

Кончился ужин, а Моисей в комнату так и не вернулся. Филип лежал на спине, подложив руку под голову вместо подушки, и ждал сна, который все не шел. Только Филип начинал уплывать в дрему, слышался какой-нибудь случайный шум и в кровь выплескивался адреналин, заставляя Филипа просыпаться снова и снова. Он и сам не понимал, что его гложет. Слишком много было вариантов.

Когда не засыпал, думал о Хандро. Представлял эту его стычку с Люардом, строил версии, исходя из рассказов Кофи. Себя вводил в сцену. Узел в животе завязывался все туже. Хандро со своей широкой, опасной улыбкой. Герой. Укротитель чудовищ. Он, может, город спас, когда выгнал зверя на площадь, в зону обстрела метателя. Филип не помнил, кто, но в юности ему сказали как-то: откладывать деньги на случай экономического обвала — глупо. Откуда знать, что будет иметь смысл, а что так и останется цифрами, привязанными к счету, на который всем плевать. Вот что точно будет в цене, так это бухло и пули, никак не деньги. Когда приходит апокалипсис, бухло и пули становятся единственными значимыми валютами. Они не подводят. Скоро Бете придется перейти на них.

Но тот полузабытый даритель мудростей говорил не о Бете. Он говорил о бомбардировках Земли. О миллиардах, убитых Филипом и его отцом. Что там сейчас Моисей, бродит по городу, ищет кого-нибудь, у кого хватило мозгов собрать дистиллятор? Такой человек скоро станет богатейшим жителем Беты. Пока еще кто-нибудь не научится делать пули и дистиллятор не отберет.

— Блядь, — буркнул во тьму Филип и поднялся.

Комбинезон весь в грязи, подумал Филип. Надо бы завтра отнести на реку, попробовать хоть немного отмыть. Но сейчас, надевая скользкую и липкую одежду, он сам себе казался грязным. Филип вышел на улицу. В небе сияли мириады звезд, терпкий запах разрытой на северной окраине земли стал еще гуще. Почему так, Филип не знал, как, наверное, и никто. Он сунул руки в карманы, опустил голову и побрел.

Если бы чудовища собирались прийти сегодня ночью, они давно завели бы свою песню. А он торчал бы к северу от города с факелом в руке. С Хандро, Люардом и всеми остальными. Так себе повод для ностальгии, конечно. Но по крайней мере, все были бы на одной стороне.

Может, еще придется. Только на этот раз все, наверное, пойдет немного иначе. Интересно, если Хандро опять решит рискнуть жизнью ради города, Люард попытается его остановить, как в тот раз? Трудно сказать.

Холодный ветерок обдувал щеки, а гравитации не хватало силы, чтобы суставы заныли. Там и сям по всему городу горели огоньки, местные насекомые крутились вокруг них маленькими гудящими облачками. Слышались голоса, но без всякой злости, без гнева. Люди просто болтали. Кто-то смеялся. Где-то точно занимались сексом. Человеческий шум. Город больше корабля, но не то чтобы очень намного, и Филипу поневоле казалось, он снова бродит по палубам. Еще чуть, и представишь: Бета — старый корабль колонистов, бороздящий бескрайнюю тьму. Так хоть какой-то смысл появлялся. Вся планета — просто странной конструкции корабль, что крутится в том же вакууме, в каком рос сам Филип. Жители — команда и пассажиры, чьи судьбы накрепко связаны с корабельными рециркуляторами и тягой привода. Тяготы и опасности, с которыми приходилось сталкиваться, на первый взгляд казались разными. По космосу не бродят огромные странные улыбчивые чудовища. Зато в нем летают микрометеориты, а неумолимый вакуум постоянно грозит высосать твой воздух.

Но задание всегда одно и то же. Не дай еде закончиться. Не дай воде испортиться. Не дай себе свариться в собственном отработанном тепле. Выживи. Всегда одна и та же работа. Выжить.

Пока Филип шел обратно, узел в животе слабел. Усталость рабочего дня пересилила напряжение и страх. Вот теперь можно и поспать.

Моисей лежал на койке и тихонько сопел. Филип в темноте разделся до трусов и свернулся на своей. Моисей что-то пробормотал, но тут же снова уснул. Тело Филипа наливалось тяжестью, койка давила на него снизу, будто под землей на полную тягу включился двигатель. В голове эхом разговоров на соседних палубах крутились мысли о Люарде и Хандро, Нами Ве и улыбках чудовищ. Можно не обращать внимания. Не думать о них всех. Филип закрыл глаза. Вот и хорошо, вот пусть так и идет. Даже легкому покусыванию голода не удалось отогнать сон.

Филип уснул, и впервые за десять с лишним лет увидел во сне отца.