Билет на погост

Глава 15

— Да нет, в «Гардинге» его нет, — сказал я Элейн. — Он зарегистрировался в нем вечером, а выехал утром на следующий день — сразу после того, как я якобы ворвался туда и стал угрожать ему. Даже не знаю, жил ли он на самом деле в том номере. Зарегистрировался он под своим настоящим именем — наверняка специально для того, чтобы его адвокат смог выбить право на защиту.

— Ты в самом деле ходил туда? — удивилась Элейн.

— Да; после того как побывал у Деркина. На самом деле нельзя сказать, чтобы я искал там Мотли, — я прекрасно понимал, что не найду его там. — Я ненадолго задумался. — Даже не знаю, хотел ли я на самом деле увидеть его. Мы виделись прошлым вечером, и я до сих пор не вполне отошел от этой встречи.

— Бедняжка!.. — пробормотала Элейн.

Беседовали мы у нее дома, в спальне. Я лежал на кровати, лицом вниз, в одних трусах; Элейн делала массаж — ее руки двигались мягко, но настойчиво, снимая напряжение с одеревенелых мышц, и боль постепенно отступала. Особое внимание она уделяла шее и плечам, которые были будто каменные. В этом она была настоящей профессионалкой.

— Замечательно! — искренне похвалил ее я. — Ты что, на специальных курсах занималась?

— Да нет, никогда, — ответила Элейн. — Просто мне делали однажды массаж, неделю или две, и я внимательно наблюдала за тем, как работает массажистка. Будь у меня руки посильнее, было бы еще лучше.

Я тут же вспомнил про Мотли — вот у того руки что надо.

— У тебя силы тоже достаточно, — возразил я. — Да и сноровка есть. Ты настоящий мастер.

Элейн захохотала, и я поинтересовался, что ее так развеселило.

— Ради Бога, не рассказывай об этом никому, — ответила она сквозь смех. — Если клиенты об этом проведают, мне уже не отвертеться!

Затем мы перешли в гостиную. Я с чашечкой кофе встал у окна, наблюдая за оживленным движением по мосту на Пятьдесят девятой; под ним пара буксиров, крутившихся вокруг баржи, пыталась бороться с течением. Элейн сидела на диване, подобрав под себя ноги, и расправлялась с разрезанным на четыре части апельсином.

Я отошел от окна и уселся на стул перед Элейн, поставив чашку на кофейный столик. Роскошного букета уже не было — Элейн выкинула цветы сразу после того, как я ушел от нее в воскресенье, после очередного звонка Мотли. Мне, однако, по-прежнему казалось, что они в комнате.

— Ты не хочешь уехать из города? — на всякий случай еще раз поинтересовался я.

— Нет, — сухо ответила Элейн.

— В другом месте ты была бы в безопасности.

— Возможно. Но уезжать я не хочу.

— Если он сможет проникнуть в здание.

— Я же говорила тебе, что предупредила охранников. Служебный выход заперт на замок изнутри. Его открывают только в присутствии одного из служащих, а после этого сразу же запирают вновь.

Ну что же, это было уже кое-что, хотя полагаться на других не следовало. Кроме того, существует много других способов проникнуть в многоквартирные здания, даже если они обеспечены очень неплохой охраной.

— А как же ты, Мэтт? — вдруг спросила Элейн.

— Что я?

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю еще, не решил, — ответил я. — Чуть было не устроил скандал прямо в кабинете Деркина. Он чуть было не обвинил меня... Впрочем, я уже рассказывал тебе об этом.

— Да.

— Я пришел к нему по двум причинам: во-первых, чтобы подать обвинение против Мотли — подлец разделал меня в ту ночь подчистую; что же еще остается делать простому обывателю? Если вы подверглись нападению, нужно идти в полицию и сообщить об этом.

— Да, этому нас еще в школе учили.

— Меня тоже. Я даже и не предполагал, что это может оказаться настолько бесполезным занятием.

Сказав это, я отправился в туалет; в моче опять была кровь, и когда я вернулся обратно, в почках еще продолжала пульсировать боль. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Элейн с беспокойством спросила, что случилось.

— Я просто задумался, — ответил я. — И во-вторых, я хотел, чтобы Деркин помог мне в оформлении разрешения на пистолет, но после такого приема я предпочел даже не заикаться об этом. — Я неопределенно пожал плечами. — А может, и не было бы в этом никакого толку. Они могли дать мне разрешение лишь на владение оружием, но не на его ношение, и мне оставалось бы хранить его в тумбочке у кровати и ждать, когда Мотли пожалует ко мне на чай.

— Скажи честно: ты боишься?

— Думаю, да. По всей видимости, это страх.

— М-да.

— Понимаешь, я боюсь за других людей — за тебя, Аниту, за Джен. Тебе может показаться, что у меня не меньше оснований опасаться и за собственную жизнь, но смею тебя уверить — это не так. Я тут пытаюсь книгу читать — размышления одного из римских императоров. Так вот, один из его тезисов заключается как раз в том, что смерть — это не то, чего следовало бы бояться. Она все равно неизбежна — рано или поздно; после смерти уже неважно, в каком возрасте она пришла, а значит, не имеет никакого значения, сколько же лет ты прожил на свете.

— А что же имеет значение?

— Как ты их прожил. Смог ли примириться с жизнью — и со смертью, если уж на то пошло. Вот этого я боюсь по-настоящему.

— Чего?

— Что буду сожалеть о каких-то поступках: сделаю что-то, что не должен был делать, и не сделаю того, что следовало бы. Что приду туда, где меня ждут, слишком поздно, что сил окажется недостаточно, а денег — слишком мало.

Когда я покинул Элейн, солнце уже скрылось за горизонтом, и небо начало быстро темнеть. Я собрался было отправиться к себе домой пешком, но не прошел и пары кварталов, как появилась одышка. Тогда я встал на обочине и поднял руку, поджидая такси.

Весь день я не ел ничего, кроме рулета на завтрак и кусочка пиццы — на ленч, так что решил зайти в ближайшую лавочку, чтобы купить что-нибудь посущественнее, но вынужден был тут же выскочить обратно — запах пищи показался мне отвратительным. Я успел подняться к себе и ненадолго прилег, стараясь сдержать подступающую рвоту, но тем не менее это произошло, хотя я почти ничего не ел перед этим.

Процесс был исключительно болезненным, и поврежденные прошлой ночью мышцы вновь нестерпимо заболели. Внезапно сильно закружилась голова, и мне пришлось вцепиться в дверной косяк. Затем я с трудом добрался до постели, медленными, неуверенными шагами, как немощный старик на палубе корабля во время шторма. Тяжело дыша, я упал на нее, но не прошло и пары минут, как мне пришлось встать и отправиться в туалет. И вновь я увидел окрашенную в красный цвет жидкость.

Бояться смерти? Она казалась мне в тот миг желанным избавлением.

Примерно через час раздался телефонный звонок; это была Джен Кин.

— Привет, — сказала она. — Помнится, ты не хотел знать, откуда я буду тебе звонить.

— Лишь бы не из этого города.

— Правильно. Правда, я далеко не уехала.

— ?

— Понимаешь, все это кажется чересчур драматичным... Когда я пила, то почти каждый раз устраивала подобные драмы. Вскакивала, хватала зубную щетку, прыгала в такси и мчалась на ближайшем самолете в Сан-Диего. К слову сказать, сейчас я в другом городе.

— Отлично!

— Ну так вот: я села в такси, попросила водителя ехать — в аэропорт, но все это показалось мне настолько наигранным и неестественным, что я чуть было не попросила его повернуть обратно.

— Но ты ведь не сделала этого?

— Нет.

— Ну и отлично!

— Но это ведь не игра, да? Это серьезно?

— Боюсь, что да.

— Ну что же, мне все равно требовался небольшой отдых. А как у тебя дела, все в порядке?

— Все отлично, — соврал я.

— У тебя голос... какой-то не такой. Измученный, что ли?

— День трудный выдался.

— Смотри береги себя, хорошо? Если все будет в порядке, я буду звонить почти каждый день.

— Замечательно.

— Примерно в это время, нормально? Я подумала, что скорее всего смогу застать тебя, пока ты еще не отправился на собрание.

— Да, конечно. Как ты догадываешься, сейчас мой распорядок дня несколько изменился.

— Могу себе представить.

«Неужели?» — подумалось мне.

— Но смотри, звони как можно чаще, — добавил я. — Если опасность минует, я дам тебе знать.

— Ты хотел сказать, когда опасность минует?

— Ну да, это я и хотел сказать.

На собрание в тот день я не пошел. Точнее, хотел пойти, но, поднявшись с постели, обнаружил, что идти не в состоянии. Я снова рухнул в кровать и закрыл глаза.

Открыл я их чуть позднее, когда за окном послышался пронзительный вой сирен. Я подошел к окну и лениво проследил глазами, как кого-то вынесли из здания напротив на носилках и положили в машину «скорой помощи», которая в то же мгновение рванула с места с включенной сиреной в направлении то ли госпиталя имени Рузвельта, то ли больницы Святой Клары.

Если бы спасатели читали Марка Аврелия, они делали бы свою работу куда менее торопливо, понимая, что, в сущности, нет никакой разницы — успеют они к пострадавшему или нет. Тому бедняге на носилках все равно суждено умереть рано или поздно; кроме того, все происходит именно так, как и должно произойти, — зачем же поднимать такой переполох?

Я вновь залез в постель и задремал; наверное, начиналась лихорадка. Спал я неровно, все время метался в постели; меня преследовали кошмары, и проснулся я весь в поту. Наполнив ванну такой горячей водой, какую только мог выдержать, я с вожделением опустился в нее, ощущая, как боль постепенно покидает меня.

Когда вновь зазвонил телефон, я еще лежал в ванне и решил не вставать, а когда выбрался из нее, перезвонил администратору и спросил, не оставлял ли тот, кто звонил, каких-нибудь сообщений для меня. Их не оказалось, а гениальный служащий так и не смог вспомнить, кто же это был — мужчина или женщина.

Скорее всего, подумалось мне, это был Мотли, однако я не мог утверждать этого наверняка. Который был час, я не обратил внимания. Да и мало ли кто еще это мог быть!.. Я раздал кучу визиток по всему городу, и позвонить мне теперь мог кто угодно.

А если звонил все-таки Мотли, то возьми я трубку или нет, это уже ничего не могло бы изменить.

Когда телефон зазвонил вновь, я уже не спал минут десять — пятнадцать. Небо начинало светлеть; сначала я должен был подняться, отправиться в ванную и выяснить, насколько много крови в моей моче на этот раз.

Потом я подошел к телефону и поднял трубку.

— Доброе утро, Скаддер! — послышался знакомый голос, и меня пробрал арктический холод.

Что говорил я, не помню точно; должно быть, произнес что-то, но не могу утверждать этого наверняка. Может, я просто молча сидел у этого проклятого телефона.

— У меня сегодня была трудная ночь, — сказал он. — Наверное, ты уже прочитал об этом?

— Что ты имеешь в виду?

— Кровь.

— Не понимаю.

— Конечно, не понимаешь. Я говорю про кровь, Скаддер. Не про твою — хотя боюсь, что пролилась и она. Но нечего причитать над пролитой кровью, не так ли, Скаддер?

Я сжал телефонную трубку изо всех сил; внутри неудержимо росло чувство гнева и одновременно — бессилия, но я контролировал себя, так что Мотли не услышал моей ответной реплики, которую, видимо, ждал. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю.

— Кровь и кровные узы, — промолвил он. — Ты потерял очень близкого и дорогого тебе человека. Мои соболезнования.

— Что ты...

— Читай газеты, — коротко бросил он, и в трубке послышались гудки.

Я набрал номер Аниты, чувствуя, как стальной обруч стискивает мою грудь все сильнее и сильнее, но когда в трубке послышался ее голос, я внезапно не нашелся, что сказать. Я просто молча сидел у телефона, тяжело дыша; несколько раз недоуменно повторив: «Алло?», она повесила трубку.

Кровные узы, кто-то близкий и дорогой мне. Элейн? Неужели он узнал, что она была моей дорогой и горячо любимой «кузиной Фрэнсис»? Смысла в этом не было, но я все-таки позвонил и ей — послышались короткие гудки. Я решил было, что он расправился с ней, и просто бросил трубку, и позвонил оператору. Оказалось, что линия в самом деле занята, и Элейн разговаривает с кем-то. Я представился офицером полиции, и оператор предложила прервать разговор; я попросил ее не беспокоиться — разговаривать с Элейн мне сейчас хотелось даже меньше, чем с Анитой. Я удостоверился, что она жива, — этого было достаточно.

А сыновья?

Я уже принялся рыться в записной книжке, прежде чем понял всю неправдоподобность такого предположения. Даже если он действительно смог разыскать одного из них и решился отправиться за ним в погоню через всю страну, каким образом репортаж об этом мог появиться уже в сегодняшних газетах? Может, мне действительно стоило спуститься и купить их?

Быстро накинув что-то на себя, я спустился и купил «Ньюс» и «Пост». Статьи в них на первых страницах были на одну и ту же тему. Выяснилось, что семья иммигрантов из Венесуэлы была убита по ошибке — они никакого отношения к торговцам наркотиками не имели. Торговала ими другая семья венесуэльцев, жившая неподалеку, и убийцы просто попали не в тот дом.

Замечательно!..

Я отправился в «Пламя», сел у стойки и заказал себе чашечку кофе, затем наугад открыл одну из газет.

И сразу наткнулся на то, что искал. Статью эту трудно было не заметить — она занимала всю полосу на третьей странице.

Молодая женщина была зверски убита неизвестным убийцей или убийцами, которые ворвались к ней в дом прошлой ночью. Она работала финансистом в одной из инвестиционных компаний, офис которой находился на Уолл-стрит. Жила она возле Грэмерси-Парк на Ирвинг-Плэйс, где занимала четвертый этаж здания конца прошлого века.

Рядом были помещены две фотографии. На одной из них была изображена девушка с миловидным, удлиненным личиком и высоким лбом; выражение ее лица было серьезным, глаза смотрели внимательно и строго. На другой я увидел окруженный полицейскими машинами подъезд дома, из которого санитары выносили в пластиковом пакете тело убитой. Прочитав статью, я узнал, что богатая квартира была вчистую разграблена, а женщина — многократно изнасилована и подвергнута изуверским истязаниям. Полицейские отказались сообщить детали убийства — как обычно в подобных случаях, — но в статье указывалось, что жертва была обезглавлена.

Багс Моран, которому суждено было стать одной из жертв побоища в День святого Валентина, с первого взгляда определил, кто расстрелял его людей в одном из гаражей Чикаго.

— Так убивает только Капоне, — сказал он.

В наше время никто не мог бы судить об убийстве с подобной безошибочной уверенностью. Люди постоянно убивают друг друга разнообразными чудовищными способами, и даже Мотли нельзя было узнать по почерку его преступлений.

Но я сразу понял, что это — его рук дело. Мне оставалось лишь узнать, как звали жертву.

Ее имя было Элизабет Скаддер.