Бинди

того чтобы застегнуть украшение, Джей-Джаеш неожиданно сильно сдавливает

им мое горло. От шока я широко раскрываю глаза, посмотрев на

отображающегося в зеркале монстра. Мотаю головой, насколько это возможно, и

возвожу руки кверху. Одну положив на шею, другой пробираюсь к запястью Джея.

Я его крепко стискиваю, но моей силы не хватает, чтобы остановить ненавистного

садиста. В итоге мои мысли просто окутывает сплошной туман − задыхаюсь. Я, правда, начинаю думать, что умру. Все, что осталось ясным у меня в голове – это

то, что свистящее и хрипящее дыхание – последнее, что я выдам перед смертью.

Однако Джей вдруг останавливается, убирает мощные зверские ладони и

склоняется надо мной, пока я без конца кашляю, приложив руки к

освободившейся шее. Чокер упал мне на колени, и я чувствую невероятную обиду

за то, что Джею удалось очернить ту драгоценность, которую я полюбила всем

сердцем.

Опершись руками о гладкую поверхность коричневого дамского стола по

обе стороны от меня, Джей продолжает прожигать взглядом мое лицо в

отражении.

- Никогда, − шепчет угрожающе у моего уха, − никогда больше не смей грубить

моей матери.

Вскинув одну руку к моей голове, мерзкий диктатор заставляет меня

вздрогнуть. Я промаргиваюсь, а он заводит мне за ухо очень осторожно прядь

длинных волос.

- Поняла? – таким же тихим голосом.

Как будто только что не пытался меня убить. У нас с ним случались разные

ситуации, но подобной жесткости я у Джея еще не наблюдала…

Вчера утром я перекинулась со свекровью парой фраз, та была очень

недовольна, что последнее слово осталось за мной. Но я не дерзила ей ни разу. И, как всегда, эта змея пожаловалась своему сыну. Она, вероятно, преувеличила

уровень той перепалки, которая между нами произошла.

Я не обижала ее. Мать Джея всей душой ненавидит меня. Я лишь и могу, что вспоминать наш вчерашний со свекровью разговор, пока понемногу прихожу

в себя. Горло все еще болит. А такое близкое присутствие мужа пугает. Слезы

скатываются по щекам, я не сумела их сдержать. Контролировать эмоции сложно, но я пытаюсь. То, что не разрыдалась – подвиг.

- Джей, − через хрипоту раздается незнакомый голос – мой, как ни странно, − я

не… Он становится опять животным так же внезапно, как стал обманчиво

нежным минутой раньше.

- Поняла? – грубо тянет за волосы.

Я морщусь от боли, закрываю плотно веки, позволяя соленой воде каплями

катиться по моим скулам и подбородку вниз. Киваю. Ненавижу себя, но киваю.

Удовлетворившись моим молчаливым ответом, Джей гладит меня по

голове, как послушного ребенка, целует в висок, не спуская глаз с моих. А потом

говорит по-прежнему умиротворенно:

- Надень это. Хорошо?

Вытаскивает что-то из выдвижного верхнего ящика и уходит, не

дождавшись моего согласия. Но ведь оно ему и не нужно. Я смотрю на ожерелье, которое он выложил на столик – это брачные бусы из черного, золотистого бисера

и алмазного кулона.

Двери с грохотом закрываются за Джеем. Громкий звук принуждает меня

буквально вскочить на месте. И теперь, когда человек, которого я презираю, ушел, я рыдаю. Поначалу тихо, а после… После я больше не могу обуздывать в себе

ущемленную, разбитую, расколотую на части девочку. Перед глазами встают

образы других несчастных девушек, которых так же предали их семьи, передав

нелюбимым мужьям. И от этих картинок, всплывающих в сознании, хочется

плакать сильнее. Боль, сводящая с ума, безустанно напоминающая о себе, во мне

зародилась не так давно. Однако из-за нее я сама не своя. Боюсь каждого шороха, шепота, косого взгляда.

Что Джей сделал со мной?..

Что он со мной сделал?..

****

{Дейл}

Администратор «Лилы» с самого утра донимает и меня, и Алистера.

Сообщения на почту отеля о новых предложениях инвестирования в наш бизнес

все поступают и поступают. И хоть я этим весьма доволен, штат уважаемой

гостиницы слишком назойлив. Особенно это ярко выражается в тот момент, когда

я бегу за Алистером, выходя из кабины лифта, а за мной следует раскатисто

говорящий со мной менеджер. Точнее, пытающийся со мной заговорить. Но не

следует забывать, где я нахожусь – в Индии. Пылкость, порывистость и

энергичная жестикуляция – вполне нормальные способы общения в этой стране.

Удивительно, что прожив немало лет в не менее экспансивной Италии, я к этому

не привык.

Я догоняю Алистера уже снаружи. Он кладет трубку, а по обрывкам фраз я

понял, что Шеридан отдавал распоряжения личному водителю. И, очевидно, машина вот-вот подъедет ко входу отеля. Пока персонал встречает новых гостей, мы с Алистером отходим в сторону. Хотя он это делает без всякого желания, только под моим напором.

- Чего ты хочешь, Дейл? Мы уже все обсудили, − важно говорит напарник, нахмурившись и засунув руки в карманы брюк; полы его светло-серого пиджака

приподнимаются над поясом.

Ему удалось восстановиться за полдня, хотя ночью – я знаю – этот придурок

много выпил. Сейчас Алистер свежее, чем воздух в горах. Не сразу ответив, я

зачем-то опускаю глаза вниз, зачем-то оглядываю декоративный камень под

нашими ногами. Я понимаю, что собираюсь просить его о невозможном, именно

поэтому каждое слово дается мне с трудом. Но сложнее всего – начать.

- Ты не можешь так поступить со мной, − произношу не своим голосом.

- Как – так?

- Дай мне хотя бы возможность все исправить для нас с ней. – Отвожу руку назад и

тычу пальцем в многопудовые двери в двух шагах от нас. – Ты слышал, что целый

день нам сегодня твердят? Нам присылают письма! – восклицаю громче, чем бы

стоило. – С нами хотят сотрудничать!

Алистер не выдерживает. Осмотрев людей позади меня, он подступает и

хватает меня за воротник. Он заявляет о том, что я понимаю и сам, но думать об

этом, а − тем более – верить в это, не хочу.

- Ты – полный кретин, Дейл, если не осознаешь, что никто не будет с нами вести

дела, когда, − Шеридан понижает голос до едва уловимого шепота, − Нил Уардас

– местный, бл**ь, король – повернется к нам спиной. Ты хочешь испортить нам

репутацию?

Я молчу, и тогда он рявкает:

- Отвечай! Хочешь?

Отбросив от себя клешни Алистера, отодвигаюсь от него на шаг. Я

запутался, не знаю, какой дорогой пойти. Но я уверен в том, какой итог мне

нужен. Я лишь хочу, чтобы Майя была счастлива. Со мной. Без сомнения, не

следовало допускать ее свадьбу. Я должен был рвать и метать, но выстаивать ее

право на свободу выбора, так как сама Майя не могла сделать этого. Раньше я не

до конца это понимал. Зато теперь готов бороться. Чего мне это будет стоить?

Положения? Доброго имени? Я готов слиться с проекта, я готов отдать свое место

другому. Мне все это не нужно. Я хочу только одного – ее.

- Не встречайся с ним, − невзирая на озлобленность и желчь в голосе, прошу я у

Алистера искренне. – Дай мне два дня, я придумаю что-нибудь, поговорю с

Лукасом. Он даст тебе другого партнера, и я останусь за бортом.

Алистер с недоверием глядит на меня, ошарашенно усмехается.

- Ты вот… − Он выставляет в моем направлении ладонь. – Ты серьезно?

- Абсолютно, − без единого колебания.

- Дейл, она не девочка из простой семьи. Если ты отобьешь Майю у мужа, об этом

обязательно заговорит пресса. В таком случае, останешься ты моим партнером

или нет, вообще не имеет никакого значения, − отрицает Шеридан и рассекает

рукой воздух.

Мой гнев вылезает наружу. И черт его знает, как его укрощать!

- Я соображаю, Алистер! Я обо всем этом имею представление, и я не дурак! Но

что мне делать? Что?

[Bentley] тормозит около Шеридана. Обходительный шофер выходит из

авто и, обойдя его сзади, открывает для своего временного начальника дверь.

Ирландец садится в салон, дверь закрывается, а оконное стекло плавно ползет

вниз. Внимательно смотря мне в глаза, Алистер дает единственный совет, на

который способен его очерствелый разум:

- Забудь ее, Мёрфи. Поверь, никакая любовь не стоит того, чтобы ради нее

проигрывать самому себе.

_____________

*1* − Чокер – это короткое ожерелье, которое плотно прилегает к шее, оснащено

регуляторами размера.

8

ГЛАВА

{Дейл}

Сперва мне казалось, что непрекращающийся настойчивый стук – часть

моего сна, но потом я понял, что в дверь номера кто-то ломится. Отрывать голову

от подушки так тяжело! Такое ощущение, будто все мое тело налилось свинцом.

Но каким-то образом я поднимаюсь с постели. На пути к выходу из спальни я не

только ударился ногой о тумбу, но и обнаружил, что завалился ночью спать в

джинсах. Черт… Чувствую себя, как выжатый до самой последней капли лимон.

Безостановочно кулаком бить в дверь может только полный кретин! Это, блин, Алистер… Кто же еще? Ненавижу придурка! Порой мне хочется его

придушить, лишь бы он от меня отвязался!

Взявшись за ручку, я еще какое-то время безрезультатно верчу ее в руке. Все

никак не получается открыть дверь, поскольку – как я в последствии понимаю – я

толкаю ее от себя, а не наоборот – как следует. В конце концов, все же у меня

получается отворить незваному гостю, в то же самое время, я протираю глаза и

жутко щурюсь. Постепенно фигура, стоящая в проеме, перестает расплываться, а в

ней я узнаю… лучшего друга!..

Что?

Маркус Ферраро, оперевшись о дверной косяк, скрестил руки на груди. Я, наконец-то, прозрел, могу видеть, насколько серьезно его лицо. Но стоит ему

вздохнуть, опустить ладони и выпрямить плечи, как вся эта напускная

глубокомысленность рассеивается. Говнюк Марк намеренно толкает меня, не

поздоровавшись, и проходит внутрь. Я фыркаю в ответ на его «дружелюбность».

- Меня, конечно, сложно назвать гостеприимным, но с наглецами я обычно

разговариваю коротко. Даже если они – мои друзья.

Осматриваясь, итальянец, прилетевший в Дели, наверное, прямиком из

Рима, иногда бросает на меня негодующие взгляды. Проклятье… Почему я сразу

не сообразил?

- Лукас с тобой, да? – отчаянно вздохнув, предполагаю.

Не сказал бы, что я ожидаю ответа, не дыша. Я, в принципе, уже знаю, о чем мне

скажет Маркус. Если он сохранит безмолвие, то и в этом случае я буду осведомлен

в том, о чем он молчит. Но Марк, как ни странно, отвечает:

- И не только. Лео Моска не смог прилететь, он отправил с Лукасом своего

главного помощника. А я приехал – как ты уже догадался – в качестве бонуса.

Надеюсь, ты доволен подарком?

Циничный Маркус разводит руки в стороны и награждает меня

мимолетной не искренней улыбкой. Та быстро пропадает с его губ, а лицо вновь

делается напряженным. Он продолжает оглядывать комнаты люкса, в котором я

остановился.

- Хороший отель, − комментирует Ферраро.

- Я тоже так считаю. – Моя очередь складывать на груди руки. – Алистер вызвал

Лукаса?

Марк, осматриваясь, пожимает плечами.

- Ну, а что ему оставалось делать? Говорит, ты с катушек съехал.

Ничего другого, кроме как безрадостно прыснуть на его замечание, мне не

остается. Теперь я уже намеренно пинаю ногой маленький столик, расположенный рядом. Завожу руки за голову, взлохмачиваю волосы и смотрю на

себя в широкое зеркало слева: светлые пряди подняты торчком, голубые глаза

горят – помню, Майя однажды сказала мне, что когда в них появляются яркие

оттенки, это означает, что я уже на грани. Мы тогда ссорились, и в тот день я не

знал, что вижу ее в последний раз перед долгой разлукой. Прежде чем оставить

меня, Майя высказалась о моих глазах, с тех пор я часто в них заглядывал, как

будто смог бы там найти частичку ее. Когда мне стало ясно, что я ее безоговорочно

потерял, чувства, которые я к ней испытывал, усилились. Словно мне перекрыли

дыхание. Да, она стала моим воздухом. Бывает, дышишь ты, дышишь… Живешь

вроде себе, и живешь… Но так дела обстоят только с телом, душа же, точно то ли в

спячку впала, то ли вовсе умерла.

Чего они от меня хотят? Это же мои друзья! Я хочу, чтобы мы с Майей были

счастливы, только и всего. Деньги и бизнес-сделки – это еще не самое главное.

- Прекрати, − бросаю Маркусу, направившись в ванную комнату, − я не хочу, чтобы ты цитировал этого уродца Шеридана.

Ферарро следует за мной. Я закрываю дверь перед его лицом и принимаюсь

раздеваться.

- Алистер, конечно, отнюдь не душка, но в данном случае я на его стороне, −

доносится из-за прозрачного стеклянного барьера между нами. – Хотя ты, наверное, не удивлен.

Я закатываю глаза, а потом закрываю их и останавливаюсь перед

деревянной столешницей и накладной раковиной на ней. Собственное отражение

в зеркале каждый раз говорит о разном: вчера, например, я гордился собой за

принятые решения и твердую позицию, а сегодня, вспоминая прошлое, я ощущаю

омерзение.

Включаю воду, отгораживаясь от потока слов, который щедро выливает на

меня Маркус. Я становлюсь под душ, и мне крайне безразлично на мнение друга, прилетевшего из другой страны, чтобы «не дать мне совершить ошибку».

Я ничего не слышу, поэтому просто плевать.

****

Оказывается – я об этом не знал – отель «Лила» оснащен несколькими

конференц-залами. Какие-то больше, какие-то – меньше. Меня позвали в тот, который входит во вторую категорию. Но я бы, скорее, назвал это помещение

переговорной комнатой. Окна закрыты плотными вертикальными жалюзи. Через

них солнечному свету не пробиться, а жаль – закат в Нью-Дели имеет свое

особенное очарование. На самом деле, я абсолютно равнодушен и к природным

явлениям, и к речам, которые подготовили мои друзья. Для этого ведь они меня

сюда пригласили?

В апартаментах с высокими серыми потолками вся мебель из темного

дерева. Софа, на которой расположился Лукас, облачена в кожу совершенно

черного цвета. Это очень гармонирует и с его костюмом, и с настроением. Лукас

так смотрит на меня, будто готов сожрать. Ну, с учетом того, что им наплел

Алистер… Рядом с моим другом Блэнкеншипом сидит, по всей видимости, помощник его партнера, Лео Моска. А возле моего второго лучшего друга, Маркуса восседает еще один незнакомый мне парень. Я не знаю, кто он. Бизнес-

консультант? Наверное. Марк разместился напротив Лукаса Блэнкеншипа, он

бесцеремонно закинул ноги на журнальный столик между двумя диванами и

скрестил лодыжки. Ферраро в своем фирменном стиле под названием: «Хорошие

манеры – для неудачников».

Я не заметил, присутствует ли в переговорной акустическая система, но

откуда-то – возможно, из чьего-то айпода – льется песня «Red, Red Wine» Нила

Даймонда. Алистер Шеридан отворачивается от окна, убрав руку от жалюзи, и все

внимание парней сосредотачивается на мне, когда я закрываю за собой широкую

дверь с декоративной отделкой. Перед тем, как войти я остановил на ней взгляд, но ничего перед собой не видел. Просто заставлял себя сосредоточиться и суметь

выстоять перед нажимом тех, кто не может меня понять.

- Дейл! – восклицает Маркус, выбросив руку вверх.

Незнакомые ребята кивают головой в знак приветствия. Алистер

закатывает глаза, а Лукас выдает черствое:

- Здравствуй.

Мой друг. Это мой друг. И я его серьезно подвожу. Он имеет право на

нечуткость по отношению ко мне. Спрятанные в карманах ладони сжимаются в

кулаки. Ясное дело, они все приехали. Будь эта сделка частью чего-то невероятно

важного для меня, я поступил бы так же. Несомненно. В чем я хочу переубедить

их – четверых парней с туго затянутыми галстуками на шее и одного идиота, пришедшего на встречу в свободной гавайской рубашке. Маркус счастливо

улыбается и продолжает пить свой коктейль. Я поигрываю желваками в

ожидании, что нас ждет дальше. И тут Лукас кивает рукой, на запястье которой

надеты часы в золотой оболочке, на место рядом с Ферраро.

- Присаживайся.

Я прохожу вперед, не удержавшись от ироничного замечания:

- Какой теплый прием.

Маркус пытается пошутить и разрядить обстановку:

- Я тоже так подумал. Когда увидел твое лицо, сразу захотелось тебя обнять.

Бросаю на него беглый взгляд, лишенный вообще какого-либо веселья.

Глубоко вздыхаю. Кажется, от этого вздрагивает каждая клетка в моем организме.

Не хочу здесь быть. Чересчур темно и напряженно. Приспешник Лукаса берет из

бара стакан и хрустальный штоф с янтарной жидкостью внутри. Высокий и

худощавый паренек лет двадцати восьми наполняет стакан с резными гранями до

половины и не спеша подталкивает его ко мне. Наши взгляды с ним встречаются.

Вероятно, он ощутил, что мои холодные глаза могут сейчас превратить его теплое

тело в камень.

Не хочу быть здесь, черт возьми!

- Я не буду пить, − отрезаю четко. – Я прекрасно понимаю, зачем вы приехали. И

это очень хорошо, что ты здесь, − смотрю на Лукаса, а он не сводит от меня взора

ни на секунду.

Высокие резкие скулы Блэнкеншипа побелели, а губы плотно сжались. Я

киваю, словно самому себе, прежде чем продолжить:

- Да… Я… Я хочу покинуть проект, Лукас.

Реально с трудом получилось выдавить это. Я прикусил нижнюю губу почти

до крови, но все же решился сказать то, что хотел.

- Ты просто дубина, Мёрфи! – позади не сдерживающий себя Алистер покрывает

меня матом, от которого любая школьница, смутившись, покрылась бы румянцем.

Блэнкеншип вскидывает ладонь – и Шеридан замолкает, как по команде.

- Ты любишь Еву. Ты должен меня понять.

Не знаю, почему я взялся продолжать эту беседу, а не просто вышел вон, но

упорное молчание лучшего друга приводит меня в некоторое замешательство.

Теперь даже Маркус не вставляет свои красноречивые комментарии. Но, наверное, я был бы им рад в этом случае.

Лукас сглатывает, опускает взгляд на свои ладони со сплетенными

пальцами. Когда он не злится, а что-то тщательно обдумывает, означает, что я в

полной заднице. Я подписал контракт. Я не могу его нарушить. Если я бросаю их

всех нафиг, то мне нужны деньги, которые я должен заплатить компании Лукаса и

Лео в качестве неустойки. Проклятье-е-е!.. У меня у самого этих денег попросту

нет. Они есть у моего отца, они есть у моей матери. Родители не выпишут мне чек

на такую сумму, потому что… Все потому, что они не позволят своему

единственному сыну оставить место в процветающей корпорации. Они хотели, чтобы я работал на Лукаса. Это, проще говоря, была идея отца. Пора уже

признать, что я – марионетка в руках людей, которые произвели меня на свет.

Маркус вдруг встревает в мои довольно печальные рассуждения:

- Послушайте, откройте кто-нибудь окна или включите кондиционер. Он, что не

работает?

Голос, который я до этого не слышал, отвечает:

- В этом конференц-зале – нет, а остальные уже заняты.

- Черт, − ругается Ферраро и ставит бокал для мартини на полированный стол из

темно-коричневого дерева. – Открой окно, Шеридан!

Он приказывает это Алистеру в шуточной манере. Те немного бранятся –

тоже без особой серьезности. Вспоминают времена учебы в университете, а мне

лишь остается сжимать до боли зубы. Но все-таки я не выдерживаю.

- Хватит! – вскакиваю с места.

Мой громкий неожиданный протест, по всей видимости, всех чуть испугал.

Даже Лукаса. Я ныряю пятерней в волосы и собираю корни в кулак, пока не

ощущаю острую-острую боль.

- Перестань, Марк! – я высказываю другу претензии, хотя, в принципе, он даже ни

в чем не виноват передо мной.

Но отчаяние с головой поглотило меня. Безысходность каждую секунду о

себе напоминает. У меня нет возможности слышать беззаботный голос Ферраро, тогда как я представляю, в какой яме оказался.

- Я же просто попросил открыть окно, − озадаченно говорит он мне уже в другом

тоне – обиженном, ущемленном.

Я сдерживаю себя, чтобы не вылить на него очередную порцию собственной

душевной грязи, но выходит у меня явно плохо.

- Хватит! Маркус, твою мать, я не могу слушать то, как ты спокойно, миролюбиво

и с задором разговариваешь и осознавать, что ты зависишь только от самого себя.

Я не могу даже думать о том, что ты дал отпор отцу, а я – не смог. Бизнес – моя

стихия, но в семье мое мнение мало что значит. Ты отлично понимаешь, о чем я! –

Я бросаю это ему в лицо, то приближаясь к Марку, то отдаляясь от него.

Стоять на месте – не выход. Меня всего колотит.

- Ты – тоже винтик в компании Лукаса, − я указываю рукой на Блэнкеншипа, вставшего со своего места, − но ты – лишь актер, сыгравший в нескольких

рекламных роликах для продвижения его марки. Все! – Я выставляю ладони

перед собой. – Никто на тебя не давит. Твои предки смирились с тем, что ты –

одинокий волк. Люби, кого хочешь. Спи, с кем хочешь. Будь, кем хочешь. Мне до

тебя, как до Юпитера, черт подери! – срываюсь на крик. Дыхание такое тяжелое и

быстрое – боюсь, мое сердце однозначно в зоне риска. – И я не могу слышать то, как ты весел и бодр! Я умираю, зная, что она, − отвожу руку назад и киваю ею на

дверь позади себя, − не моя. Твой оживленный настрой… − Не договорив, упираю

ладонь в бедро, и приказываю себе выдохнуть, успокоиться.

Это совсем нелегко.

Маркус около моей мерзкой фигуры оказывается в течение нескольких

мгновений. Они, кстати говоря, показались мне вечностью. Шаги Марка

отдавались отбойным молотком в голове. Его проницательные зелено-карие глаза

внимательно изучают мои. Он не сразу начинает говорить, но когда делает это, я

чувствую себя еще большим мерзавцем, чем две секунды до этого.

- И я тоже слетал с катушек от факта, что {она} – не моя, но я с этим справился. –

Нужно быть последним кретином, чтобы напомнить Маркусу о Еве при Лукасе.

Эти трое пережили горькую историю, мне ли не знать… − Иногда, Дейл, быть

весельчаком – значит, примерить образ, который спасает тебя, когда хочется

сдохнуть.

Последнее слово Марк особенно выделяет, хотя свою речь он произнес так

тихо, чтобы было слышно только нам с ним. В отличие от меня, Ферраро смог

контролировать свои эмоции. Он обходит меня и выходит из переговорной, оставляя среди четверых мужчин, вряд ли готовых возобновить нашу «милую»

беседу.

9

ГЛАВА

{Майя}

- Ты же понимаешь, что вечно так продолжаться не может? – говорит мне

Сирша, мой гинеколог.

Она дает мне переодеться за ширмой, садится за рабочий стол и

принимается что-то писать в моей медицинской карте. Знаю, что помогать

бесконечно она мне не будет, но я счастлива от того, что Сирша вошла в мое

положение.

Мы с ней подружились до моего замужества. Она сама предложила

привозить мне противозачаточные из Германии, где часто бывает по работе и не

только. Ее отец – немец, мать – индианка. Не сложно понять, в каких отношениях

мама Сирши со своей семьей, после того, как сделала выбор в пользу избранника.

Они живут в Мюнхене больше тридцати лет, а их дочь – моя спасительница –

заключила контракт на четыре года с местной клиникой.

Если бы я могла купить таблетки в любой аптеке или же мне бы смог

выписать их другой врач, проблем бы не было. Но в Индии такие вещи не

приветствуются. И, тем более, ни один врач не возьмет на себя ответственность

лишить наследника одного из богатейших людей Дели. Я в капкане, и только

Сирша хоть как-то упрощает мне жизнь. Она даже не берет с меня денег, хотя я все

равно оставляю их каждый раз в ее кабинете перед уходом. Она рискует ради меня

своей карьерой. Я безмерно ей благодарна за это.

- Сейчас я могу думать только о том, что у меня есть очередная баночка с

контрацептивами, которые мне абсолютно подходят. А впрочем, появись у меня

волосы на теле, лишний вес или что-то еще, быть может, так было бы лучше…

Если бы Джей перестал обращать внимания на меня, я была бы искренне

счастлива.

Выйдя к Сирше, я сажусь в кресло напротив нее. Прибывая не в самом

хорошем настроении, пытаюсь улыбаться и трясу пузрьком в руке. Молодая

женщина-врач поправляет очки на носу, а затем тяжело вздыхает.

- Я не могу на это смотреть. На твои синяки.

Привыкшая к такому положению вещей, я лишь веду плечом.

- Для тебя это уже не столь странно и дико, как было раньше. Разве ты еще не

поняла, что в этой стране многие женщины только в кино видели настоящую

любовь и доброе отношение?..

Это был риторический вопрос, после которого Сирша сбрасывает очки в

черной оправе на стол. Она кладет ручку на бумаги и откидывается в своем

вращающемся бежевом кресле.

- Но это не есть нормально, Майя…

Ее прерывает телефонный звонок. Она пару секунд мнется, но потом все-

таки хватает смартфон со стола и отвечает на вызов. Несколько минут, разговаривая с собеседником на немецком, отменный гинеколог поглядывает на

меня с извиняющейся улыбкой. Я осматриваю ее кабинет, отделанный без

единого теплого оттенка. Я столько раз уже была здесь, но от скуки вновь пытаюсь

понять, что белее: рабочий стол врача или кресло, в котором я сижу. В конце

концов, добрая беседа завершается, и Сирша обращает все внимание на меня, но я

понимаю, что она потеряла мысль.

Это меня вполне устраивает. Я не хочу снова начинать разговор, который

никуда не приводит из раза в раз. Вылететь из страны я не могу одна, без

сопровождения члена семьи. К сожалению, мой отец запретил Массуду тесно

общаться со мной. Он считает, что мой кузен подает мне плохой пример. Нет, у

меня замечательный брат. Жаль только, что он живет сейчас так далеко от меня.

Мне его жутко не хватает…

Моя сумка лежит на кушетке у двери. Поднявшись, я закидываю

коричневый ремешок на плечо и, взглянув на Сиршу, я вижу, что она беспокоится

обо мне с еще большей силой.

- Ты не хочешь меня дослушать?

- Это все бесполезно, – я развожу руками в стороны. – А еще меня ждет водитель.

Если я не спущусь через пять минут, он позвонит Джею, а тот станет донимать

меня звонками.

Ее карие глаза наполняются слезами. Уже не впервые она провожает меня с

откровенной, ничем не прикрытой грустью. Я вижу ее лицо и понимаю по нему, что, в общем-то, она договорила бы, что хотела. Но обе мы понимаем: это все

безрезультатно. Я не верю больше ни в высшую справедливость, ни в судьбу. Быть

может, все зависит от меня самой, но вот только… от меня самой мало что зависит.

Я должна полагаться на родителей, однако они мне теперь – не опора. И я не хочу

звонить Массуду, просить его приехать сюда, просить его впутываться в

неприятности, из которых вряд ли ему удастся меня вытащить.

Мы с Сиршей обе думаем об одном и том же. Вдруг она задает мне вопрос, который я прокрутила в голове в данную секунду:

- Майя, ты точно не можешь обратиться к кому-нибудь за помощью? Подумай

очень-очень хорошо.

****

{Дейл}

У центрального входа статуя слона, на которой держится несколько колонн, полностью мной изучена. Опершись спиной на каменную стену позади, я

предпочитаю рассматривать произведение искусства, гостей «Лилы», служащих

отеля, но только бы не видеть, как Алистер Шеридан садится на заднее сиденье

автомобиля. Вскоре шофер привезет его к ресторану, где вместе и Нилом

Уардасом будет подписан договор о взаимном сотрудничестве. Я бы вообще не

вышел сюда, если бы разговор с Лукасом не затянулся. Но мой друг Блэнкеншип

со своей свитой уже отправился к господину, мать его, Нилу. Алистер испачкал

галстук, ему пришлось вернуться в номер, чтобы переодеть его. Не знаю, почему я

не вошел в здание гостиницы сразу после того, как машина Лукаса двинулась с

места. Теперь я стою здесь, точно дурак, в ожидании чего?.. Контракт будет

подписан. Все зависит не только от Шеридана. Он уже ничем не сможет мне

помочь. Более того, он ясно дал понять, что я обязан выкинуть из головы Майю.

Впрочем, быть может, Алистер прав? Она – замужняя женщина. А если, она, и

вправду, счастлива? Я не могу настолько эгоистично разрушить ее жизнь. Это

нечестно.

Водитель [Bentley] отошел, прежде перекинувшись парой слов с моим

коллегой. Алистер опустил стекло, и я смотрю, как он поправляет свой серый

галстук в черную полоску. Иногда партнер бросает на меня беглые взгляды.

Кажется, он и сам чувствует какую-то вину передо мной. Хотя, если откровенно, вся ответственность лежит на мне. Это я влюбился – а не он. Нужно начать думать

здраво: ради моих чувств никто не станет жертвовать карьерой или делом жизни.

Я ведь уже немаленький, но продолжаю верить во всякую чушь. Мне двадцать

пять лет, пора стать жестким, непреклонным… и забыть о {ней}.

Достаточно.

Я уже было собирался войти внутрь, как вдруг прямо за арендованным

мной и Алистером «Бентли» тормозит ярко-желтый «Амбассадор» с шашкой на

крыше – вид индийского частного такси. Стекла машины опущены, и с заднего

сиденья мне дает знаки девушка. До меня не сразу доходит, что это Майя. Когда, наконец, я все понял, тут же перевожу взгляд на Алистера, печатающего что-то в

своем телефоне. Майя встревожена, это заметно по выражению ее лица. Я должен

был выкинуть ее из головы, но получается все совсем иначе. Не знаю, радоваться

или расстраиваться тому, что она сама приехала ко мне. Но все, что я делаю

дальше, не имеет никакого отношения к жесткому, здравомыслящему Дейлу

Мёрфи. Я пытаюсь неприметно жестикулировать: «говорю руками» о том, что

сейчас войду в отель и прошу ее подождать несколько минут. Майя кивает, после

чего я с быстро бьющимся сердцем направляюсь к стойке администрации. Такое

ощущение, будто приходится ждать целую вечность, пока наш водитель закончит

все дела. К счастью, он все же садится за руль, а автомобиль трогается. Алистер

напрягает челюсть. Отсюда я могу видеть, как компаньон, словно сопротивляется

сам себе, чтобы не повернуться и не посмотреть на меня снова.

Когда «Бентли» скрывается с поля зрения, я практически бегу к желтому

такси. Майя подается вперед, кладет ладонь на нижнюю раму окна. Она

обеспокоенно осматривается, пока я не загораживаю ей весь вид своим телом. Я

склоняюсь над ней и машинально касаюсь рукой ее лица. Кожа под моими

пальцами – в точности, как шелк. Это было не специально, я просто не смог

сдержаться. Так хотелось до нее дотронуться. Мой голос дрожит, когда я

порывисто спрашиваю:

- Господи, Майя, что ты здесь делаешь?!

Таксист изредка на нас поглядывает, барабаня по рулю пальцами.

Вероятнее всего, она немало ему заплатила, но он все равно не думал, что

придется где-то долго стоять. А потом, прежде чем моя любимая успевает

ответить, сзади останавливается другое авто и начинает сигналить. Таксист просит

нас поспешить.

- Меня не должны здесь видеть, – бегло говорит индианка. – Это очень опасно.

Садись в машину. Нам нужно поговорить.

Майя отодвигается, предоставляя мне свободное место, и, недолго думая, я

юркаю в салон. Машина медленно выезжает с территории отеля. Обернувшись, наблюдаю за тем, как дворецкий и сотрудники «Лилы» уже торопятся обслужить

новых гостей.

Прилив адреналина лишает меня всякого рассудка. Майя боязливо смотрит

по сторонам, а затем говорит водителю что-то на хинди. Он ей отвечает, кивнув

головой. Сразу за этим тонированные стекла в «Амбассадоре» поднимаются, пряча нас от богатых районов Нью-Дели, проносящихся за окнами.

Я дышу часто и быстро, этого никак нельзя скрыть. Спустя три года мы с

ней, наконец-то, снова наедине. В это очень тяжело поверить. На какое-то время

даже наступает ступор, я не могу ничего поделать с тем, что просто глазею на нее.

Так же, как и она на меня. Из украшений на Майе сегодня только маленькие

золотые серьги и брачное ожерелье. Никаких браслетов, руки не разукрашены

хной, лицо свободно от бинди и прочих красок в волосах. Она такая естественная, такая… моя. Ей идет современная одежда: джинсы и длинная черная блузка. Мне

нравится в ней все. Все, кроме этой ужасной цепочки. Я ненавижу то, что она

напоминает о статусе Майи. Эмоции, с которыми тяжело совладать, и чувства, которых сдержать невозможно, делают свое дело. Я встречаюсь с взглядом

взволнованных и несколько испуганных шоколадных глаз, нахожу в них

разрешение поступить так, как считаю нужным. Я не медлю ни секунды: перемещаюсь на сиденье ближе к ней, обхватываю талию одной рукой, а другую

запускаю в волосы, сжимая их в кулаке. Она дает начало этому безудержному

поцелую, обнимая меня крепко. Я не знаю точно, в какой момент мы становимся

частью друг друга – тогда ли, когда я засунул язык Майе в рот или тогда, когда она

закинула ногу мне на бедро? Я целую ее так страстно, насколько меня вообще

хватает. Любовь к ней граничит с некоторой одержимостью. Я, наверное, должен

быть нежным, но ничего не выходит. Хочется делать ей больно, за то, что бросила

меня. За то, что не верила в нас.

От каждого прикосновения к Майе я ощущаю дрожь внутри, ощущаю такую

сладость! Но она неожиданно прерывает будоражащее душу безумие между нами.

Оставаясь в запредельной близости от меня, она говорит тихо, хмуря брови:

- Нет, так нельзя. Это опасно, неправильно… – Спустя короткое мгновение, Майя

выдыхает мое имя: – Дейл…

Это заставляет меня вспыхнуть огнем, и мы становимся большими

безумцами, чем минутой раньше. Будь моя воля, я сорвал бы с нее чертову блузку.

Она сама не может удержаться от касания к пуговицам моей белоснежной

рубашки. Мы прерываем жгучие поцелуи, потому что нам не хватает воздуха. Я

чувствую, как ее аккуратные тонкие пальцы грубо хватаются за серебристые

пуговицы. Она борется с собой, но итог один – напряжение между нами, пробегающее током по моей коже. Она тоже чувствует это?

- Я люблю тебя, – шепчу ей в волосы, с трудом отвлекшись от сладких губ. – Я тебя

очень люблю.

- Я знаю.

Посмотрев на меня, тяжело сглотнув, Майя ровно садится, бросив немного

встревоженный и смущенный взгляд на таксиста. Отнесшись с пониманием к ее

небезосновательным переживаниям, я вытаскиваю из бумажника несколько

купюр. Подвинувшись вперед, засовываю деньги в передний карман светло-серой

футболки индийца. Его широкие ноздри раздуваются. Я заметил, что он не очень

доволен происходящим, но все же говорю ему:

- Ты ничего не видел. Тебе понятно?

Таксист молчит. Управляя машиной одной рукой, другой он достает

доллары из своей одежды. Майя берет меня за руку, ее короткие ногти впиваются

в кожу на тыльной стороне моей ладони.

- Понятно? – настаиваю твердо.

Нехотя, но темнокожий мужчина кивает. Пружинки его кудрявых волос

подпрыгивают, когда «Амбассадор» круто поворачивает направо.

- Впереди пробка, – объясняет он.

Задумавшись, я смотрю в красивое лицо Майи. Я, наклонившись, целую ее в

лоб. Не хочу больше терять эту девушку.

- Отвези нас туда, где много людей. Где мы будем незаметны.

Майя качает головой, как бы отсеивая эту идею.

- Мы все равно будем заметны, Дейл. Ты же европеец.

Прикусив нижнюю губу, я продолжаю разрабатывать данную мысль, но все-

таки стою на своем.

- Поедем к Дилли Хаат.*1* Я что-нибудь придумаю.

Водитель неохотно кивает. На дорогах – как и обычно, хаос. Прежде чем мы

достигаем места назначения, наш шофер ругается с добрым десятком других

таких же, как он. Очень много шума, сигнала клаксонов, перебегающие когда

угодно и где угодно дорогу – люди. Но стоит мне взглянуть на Майю, как

беспорядок снаружи перестает иметь всякое значение. Более того – я о нем вовсе

забываю. Важно только, что {она} со мной. В моих руках.

****

Администратор гребаного дешевого мотеля с императорским названием

потребовал документы Майи. Он, видите ли, не мог позволить ей войти в номер со

мной, потому что здесь так не принято. Менеджер позвал помощника, и вместе

они пытались решить проблему, но делали все только хуже. Моя девочка была как

на иголках – и это не преувеличение. Нужно было доставать кошелек раньше, но я

почему-то не представлял, что в самом центре Индии могут до сих пор так строго

соблюдаться правила. Я положил на стойку администрации около пятисот

долларов, и не прошло и трех минут, как нам отдали ключ от номера.

Я не оглядываю комнату. Довольствуюсь лишь тем, что здесь нет

противного запаха. Майя выключает постоянно вибрирующий телефон. Я хочу ее.

Я хотел ее очень долго, но знаю, что мы здесь не для этого. Самое главное –

поговорить, все выяснить. Не просто так она рисковала и приехала ко мне в отель.

- Я вынуждена была обмануть водителя, – объясняется девушка, взмахнув

ладонью, что держит цепко смартфон. – Зашла в торговый центр, а потом сбежала

через запасной выход, поймала такси и примчалась к тебе.

Я снимаю свой пиджак и бросаю на двухместную кровать, около которой

стоит Майя. Она дрожит. Сумка с ее хрупких плеч падает на пол. Касаюсь ее скул

нежно-нежно, идеально гладкая кожа оливкового цвета покрывается румянцем.

Розовые от природы губы приоткрыты. Мне снова хочется поцеловать их, но, крепко зажмурившись, я заставляю себя сконцентрироваться.

- Не возвращайся к нему, – почти умоляю на выдохе.

Одному Богу известно, как мне сложно просить ее об этом. Потому что я уже

знаю ответ – она не согласится.

- Пожалуйста, пожалуйста, – я спускаю ладони вниз и сжимаю в них края ее

черной блузы, – не уходи к нему. Останься со мной. Стань моей.

Я чувствую, как уткнувшись лбом в мою ключицу, Майя качает

отрицательно головой.

- Дейл, он имеет слишком большое влияние на меня, у него даже мой паспорт.

Мне кажется, я перестала принадлежать самой себе.

Она поднимает глаза цвета жареного миндаля вверх.

- Я так хочу, чтобы это закончилось…

Вероятно, последний ублюдок на планете – это я, потому что мне так и не

терпится спросить, спит ли Майя с ним. Просто задать вопрос прямо, без намеков, но я не могу. И это, наверное, дает мне еще хоть какие-то шансы не испытывать к

себе самому омерзения.

Она отходит к окну, обнимает себя руками. В номере не наблюдается

кондиционера, есть только работающий вентилятор на потолке. Здесь душно. Но

наш непростой разговор внес в комнату прохладу.

- Компания моего отца собирается инвестировать много денег в компанию твоего

друга, – слышу ее студеный голос.

Мне даже не хочется что-либо отвечать на это. Факт остается фактом. Как-

нибудь оказать воздействие на решение Лукаса я не могу, я пытался.

- Давай не будем об этом…

- Дейл, все очень серьезно! – развернувшись, Майя на меня кричит.

- Зачем ты тогда пришла? – произношу громко, ей в тон.

Она прикладывает руку к голове, будто дурно себя чувствует.

- Не знаю. Я сама не знаю.

Схватив с пола сумку, она уверенно быстрым шагом направляется к двери, но я действую оперативно – перехватываю ее у самого выхода. Хватаю за локоть, запираю дверь на замок и иду вперед, наступая на нее, принуждая смотреть мне в

глаза. Хочет, не хочет – безразлично.

- Я тебе не дам уйти, уяснила? Пока не поговорим, пока во всем не разберемся, я

не выпущу тебя отсюда, Майя.

Да, на роль «Мистера Совершенство» я не подхожу, но плевать. Я хочу лишь

одного, чтобы она мне доверилась. И все. Разве я прошу многого? Немного

успокоившись, беру ее в очередной раз за руку. Мы оба выдыхаем так, словно

ранее задержали воздух на долгое время. Я веду ладонью вверх под рукавом

блузки, тот задирается. В общем-то, ничего особенного… Я задаюсь целью

продолжить, однако внезапно…

- Что это? – Майя принимается вырываться, но я держу крепко и обнажаю ее

предплечье полностью.

Синяки. Тут везде синяки.

- ЧТО ЭТО? – реву, не чувствуя никаких тормозов.

Майя кидается в слезы. Свободной ладонью она закрывает лицо, отказываясь отвечать мне. Взбесившись, я силком притягиваю ее к себе и срываю

блузку. Брачное ожерелье рвется, черный и золотистый жемчуг вместе с

медальоном падают вниз, рассыпаясь по ковру. Майя не пытается прикрыться, ввергнутая в шок. Вот, что происходит, когда правда ускользает от меня – я

становлюсь неуправляемым зверем.

Ее руки опущены. Она стоит передо мной в лифчике и джинсах. Такая

хрупкая, маленькая, такая красивая и… избитая. Изувеченная им. Не знаю. Не

понимаю, как мне на это смотреть. Ссадины, синяки, кровоподтеки, порезы на

тонкой смуглой коже. Этот… как назвать эту сволочь? Человеком – нельзя.

Животным – не совсем правильно. Как назвать ее законного мужа? Подлая тварь!

Не могу. Не могу видеть. Отшатываюсь назад. Образы встают перед

глазами. Меня тошнит от представлений того, как он ее бьет. Нет. Нет-нет-нет. Он

так с ней поступить не мог. Ну, не позволительно кому бы то ни было трогать

Майю! Разве она заслуживает?

Ну, разве, мать вашу, заслуживает?!

Я упираюсь стеной в стеллаж. Нащупываю рядом с ним высокую тумбу: на

ней стоит лампа и две декоративные вазы. Может, что-то еще… Хрен его знает. Но

все летит на пол. Без разбора. Я рушу все, ломаю, бросаю в стену с правой стороны

какие-то предметы, что попадаются мне в руки. В дверь ванной комнаты

прилетает торшер. Он ломается тут же от сильного столкновения.

Наступила зловещая тишина. Ужасающая. И я не сразу осознал, что кричу.

Все это время я орал, словно умалишенный. Я не сразу увидел Майю, стоящую

посреди комнаты, плачущую и закрывающую уши ладонями. Моя девочка. Она

перестает жмуриться, когда в дверь стучат.

- У вас все хорошо? – звучит из коридора по-английски. – Сэр? Мисс? Эй… Что там

у вас происходит?

Я медленным шагом подхожу к Майе, проигнорировав менеджера за

дверью. Меня удивляет, почему она отшатывается? Почему не желает моих

объятий?

- Я не посмею тебя обидеть, – объясняю с нескрываемой дрожью в голосе.

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Я так сильно зол! Я так остро

ненавижу весь мир, родителей Майи, родителей ее мужа и, в особенности, его

самого.

ТВАРЬ! ТВАРЬ! ТВАРЬ!

Как он посмел? Как у него… рука поднялась?

Я не отвечаю за свои действия. Отвращение, ярость, жажда мести

ослепляют меня. Я бью ногой по изножью кровати. Странно, что мои туфли не

становятся месивом – ведь я не жалею ни их, ни себя. В дверь стучат настойчивее.

Майя плачет сильнее. Кажется, теперь с той стороны двое мужчины. Они болтают

на хинди, временами обращаясь ко мне.

Нужно отдышаться. Хожу, как тигр в клетке. Из угла в угол. Из угла в угол!

Уперев ладони в бедра. Мысли в голове разбегаются, пытаюсь ухватиться за одну

– какую-нибудь, но ни черта не выходит. Бл**ь! Что за фигня происходит со мной!

С нами! Да за что это все?..

Я ныряю пятерней в свои всколоченные волосы, а затем, постаравшись не

напугать пуще прежнего, завожу любимую в ванную комнату. Закрываю за ней

дверь. Краем глаза я замечаю на ней царапины, кое-какие погрешности, которых, по-моему, не было до нашего прихода.

Жарко. Моей душе жарко. Моему сердцу тесно в грудной клетке. Боже, как

же я зол, кто бы знал!.. Пиджак. Где мой пиджак? Я нахожу его в купе сломанных

вещей. Достаю из внутреннего кармана бумажник, а после извлекаю из него всю

наличку. Здесь больше двух тысяч американских долларов и пару сотен

британских фунтов. Я открываю дверь номера настежь и сую в руки деньги

менеджеру.

- Если этого не хватит, – говорю слегка ошарашенному администратору, – там

еще. Возмещу весь ущерб. Только оставьте меня в покое.

Управляющий мотелем и молодой паренек за его спиной во все глаза

смотрят на то, что стало с номером. Справившись с собой, менеджер выпрямляет

спину и интересуется деловым тоном:

- С вами была девушка. Где она? Мы предполагаем, что она – индианка?..

- С ней все в порядке, – произношу с сухой интонацией и закрываю перед их

лицом дверь.

Мне нет никакой разницы, что эти двое обо мне подумают. Главное, чтобы

они не смекнули вызвать копов. Перед тем, как пройти к Майе в ванную, я хватаю

с ковра телефон и набираю номер Алистера.

Подписание договора не должно состояться.

____________

*1* – Дилли Хаат – это рынок ремесленных изделий под открытым небом в Дели.

Рынком представлены 62 ремесленные мастерские, в которых ремесленники со

всех уголком огромной страны собираются, чтобы продать и продемонстрировать

свои изделия.

10

ГЛАВА

{Майя}

Я раньше никогда не видела, чтобы Дейл курил. Для меня необычно

наблюдать за тем, как после разрушающих действий с номером отеля, в котором

мы находимся, он вышел на тесный балкончик и поджег сигарету. Он бросил

пачку и зажигалку куда-то влево, это все упало ему прямо под ноги. Дейл Мёрфи

нервно оттолкнул их краем туфли от себя.

Постаравшись быть сдержанной и, насколько возможно, милой, я отмечаю:

- Я, честно говоря, и не знала, что ты куришь.

Не знаю, почему я улыбаюсь. Может, потому что хочу хоть как-то отогнать

от себя дурные мысли. Я надела блузку обратно, но ожерелье уже не вернуть. Оно

испорчено, жемчуг закатился наверняка подо все существующие щели в комнате.

Я просто не хочу думать, что будет, когда об этом узнает Джей. Я не хочу

размышлять на тему, а понимал ли Дейл в порыве ярости, что вообще делает? То

есть, соображал ли он хотя бы на один процент из ста, когда срывал с меня

мангалсутру. Это очень важно для нас – для индийцев. Только, чтобы отойти от

этой и других не самых приятных мыслей, я пытаюсь поговорить с Дейлом. Так бы

мне хотелось верить в сказку, как три-четыре года назад, например. Я перестала

быть наивной и мечтающей. В какой-то момент все стало ясно, как белый день: я

не могу больше принимать никаких решений. Это тяжело – терять надежду, но

еще тяжелее – жить с этим. Просыпаться каждый день и осознавать, что жизнь не

приносит ни радости, ни удовольствия.

Дейл на меня не смотрит. Он говорит с горечью в голосе, и я увидела, как

шевельнулся его кадык:

- Контракт подписан.

Я и забыла, что буквально пару минут назад, пока я еще была в ванной, Дейл кому-то звонил. Он с кем-то ругался. Вероятно, со своим партнером. Я

видела его в тот вечер, когда они посетили дом моих родителей. Только имени не

помню.

Не знаю, что сказать. Мы оба с ним с высоты третьего этажа смотрим вниз.

Отсюда видны станция метро Питампура, телебашня и большой базар. Здесь, в

северной части города много нищих, и они постоянно норовят войти на рынок, однако охрана работает очень хорошо. Мы с Массудом бывали в Дилли Хаат пару

раз за всю жизнь – территория базара очень чистая и ухоженная, а для Индии

такое и, правда, редкость.

Левая рука Дейла свисает с балкона, я стою рядом и хочу соединить наши

ладони, но в последний момент передумываю. Вздохнув, я вновь оглядываю

многолюдную, оживленную улицу. По ней мерным шагом идут две молодые

девушки, на которых только юбка от сари, конец которой они накинули сверху на

плечи. Ни топа, ни майки они не надели – так раньше было принято у индианок, еще до колонизации. Кто-то на этих девчонок показывает пальцами – в основном, это туристы. Кто-то просто не обращает внимания – в основном, это местные. Я же

думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, родись я в другой стране? Встретилась

бы я тогда с Дейлом? А вдруг нет… Что для меня самой важнее – свобода или

любовь? Что важнее для любой восточной девушки – семья или вольная жизнь?

- Поговори со мной, – прошу я, все так же на него не глядя.

Дейл докуривает сигарету до середины и бросает ее с балкона, не затушив.

Затем он наклоняется, чтобы вновь схватить зажигалку и пачку, выуживает оттуда

еще одну «раковую палку» и зажимает ее между зубами. Щелкает зажигалкой, после снова швырнув ее к ногам.

- Пожалуйста.

Сощурившись, он втягивает в себя никотин.

- Почему ты такая спокойная? – повернув, наконец, ко мне лицо, спрашивает

Дейл.

Ему трудно говорить. Заметно, как он старается держать себя в руках, совладать с собой. В голове вновь мелькает вопрос о свободе или семье, словно

двадцать пятый кадр. Я не могу перестать думать об этом. Мы – восточные

женщины, не рождены ли для того, чтобы быть для мужчин и их матерей

слугами? В Индии до сих пор, несмотря на двадцать первый век, прогресс и

прочее, прочее, убивают новорожденных девочек. Только потому, что они –

девочки. Каждая семья делает это по своим соображениям, у всех есть свои

причины и оправдания. Но этого нельзя объяснить или понять. Да, в Индии

много людей, смотрящих на мир свежим взглядом, по-современному, но их

ничтожно мало по сравнению с теми, кто уважает обычаи так же, как это делали

сотни и тысячи лет тому назад.

- Ты бы понял меня, если бы тоже потерял надежду.

Я опускаю голову, глядя на свои сплетенные пальцы. Неожиданно Дейл

касается рукой моего подбородка и поднимает лицо.

- Но у тебя же есть я. Почему ты не доверяешь мне? Почему ты не доверилась мне

тогда? Неужели ты думаешь, я позволю тебе уйти вновь к этому ублюдку?!

Позволю обидеть тебя снова?!

Я некоторое время смотрю в его красивые голубые глаза, не двигаясь и не

моргая. Но после я убираю его ладонь и захожу в комнату под изучающим

взглядом парня.

- Дейл, – говорю перед этим, – ты не понимаешь. Для тебя все просто.

Он оставляет балкон вслед за мной и опять не может контролировать

эмоции. Я предполагала, что именно так все и будет. Но он, действительно, не

может понять меня полностью, не находясь в моей шкуре.

- Ничего НЕ просто! Но мы должны выбраться из этого, и я пытаюсь что-то делать

для этого, в то время как ты смирилась со своим положением!

На мгновение он пропадает за стеклянной перегородкой, но только, чтобы

выкинуть сигарету. Когда Дейл появляется передо мной вновь, он размахивает

руками и разговаривает громче, экспрессивнее:

- Ты покорно приняла то, что с тобой происходит, а я так не могу, тебе понятно?!

Так что не стоит бросаться резкими словами о том, кому из нас здесь просто, и для

кого из нас!

Он тяжело дышит, закончив монолог. Хотел Дейл того или нет, но ему

удалось вывести меня из равновесия. Я тоже не хочу извинять его хлесткие

высказывания в свой адрес. Подхожу к нему ближе и даю себе установку, выдержать взгляд Дейла, не сводя глаз от него ни на минуту.

- Кажется, ты себя совсем не слышишь, – я не кричу, но голос мой, точно скрипит.

– Индия – не Англия и не Италия. Здесь ты не можешь делать то, что тебе

заблагорассудится! Твои намерения, Дейл, – что три года назад, что сейчас –

ошибочны…

Он берется перебить меня, и при этом сбрасывает с одиноко стоящей тумбы

около кровати статуэтку. Удивительно, что она оставалась целой до этого.

- А что, по-твоему, правильно? Терпеть побои от мужа – морального урода? Что, на твой счет, верно? Закрыть глаза на правду и продолжать существовать без

толики уважения к себе?

Дейл покраснел. Он так зол, что мне самой страшно. Неосознанно я опять

от него отшатываюсь. Только полчаса назад Дейл хотел меня обнять, а сейчас –

готов убить. Мы выросли в разных мирах, нам нелегко осмыслить слова друг

друга.

- Ты готов потерять свою семью? – спрашиваю у него, не сумев сдержать слезы.

Вскинув ладонь, я вытираю щеки от них.

- Какую семью? – цинично вопрошает он, спрятав руки в карманах брюк. – Ту, которая знает о выходках своего зятя, но молчит?

Я ошарашенно раскрываю широко глаза, но Дейл не дает мне вставить и

слова.

- Брось! Думаешь, я не догадался? Мне это не составило труда.

От его грубо брошенной фразы я плачу сильнее. Закрываю руками рот, чтобы не разрыдаться при нем. Зажмуриваюсь. Как бы хотелось, чтобы все это

было неправдой. Но он не ошибся. Именно поэтому мне больнее, чем от ударов

Джея. Я концентрируюсь исключительно на своих чувствах, потому для меня

внезапны прикосновения рук Дейла. Отпрянув от него, я отодвигаюсь к стене. Я не

хочу на него смотреть, обнимаю себя руками. Он все равно подходит ближе, оказывается совсем рядом. Его горячие ладони касаются моего лица. В ином

случае я бы задержала дыхание от удовольствия, но сейчас желаю причинить ему

боль. Пускай Дейл и не виноват в том, что я переживаю. Я поднимаю руки вверх и

со всей злости отталкиваю от себя парня. Он шумно выдыхает, его аквамариновые

глаза искрятся. Никаких передышек и возможности подумать: я бью его по груди, бью изо всех сил, не жалея его. Будто он – моя проблема; будто он должен

страдать. Толкаю и плачу. Ударяю и плачу. Это не прекращается до тех самых пор, пока Дейл не решает меня остановить. Он позволил мне отыграться на нем, но

теперь крепко держит мои запястья. Я сглатываю. Проходят примерно две долгие

минуты, прежде чем я затихаю.

- Все будет хорошо, слышишь? – Дейл склоняется ко мне, сталкивает наши лбы

друг с другом. – Я все решу. Ты не вернешься к нему. Он больше… не посмеет

мучить тебя.

Я быстро и долго киваю. Активно. Не могу прекратить дергать головой и

реветь. Наверное, для того, чтобы забыться. Я знаю, что его обещания нереальны.

В курсе ли Дейл – неизвестно. А может, он чрезмерно самоуверен…

Где-то в другом конце номера заиграла мелодия телефона. Мой выключен, это звонит смартфон Дейла. Он нехотя отпускает меня и направляется к двери.

Его мобильный каким-то образом оказался почти полностью спрятан под

тяжелым красочным ковром. Последний телефонный разговор закончился тем, что Дейл запустил в стену свой гаджет. Мёрфи отвечает на вызов, но перед этим

пару секунд задумчиво глядит на дисплей. Он показывает мне указательный

палец, как бы говоря подождать его минуту, а затем скрывается в ванной. Оттуда

теперь снова доносятся маты, ругань, ор. Секунд двадцать царит тишина, но после

все начинается опять.

И опять, и опять.

{Дейл}

Я не на шутку зверею, потому что иначе с Алистером невозможно. Он

просто не понимает меня. Отключаюсь. И готов смыть свой телефон в унитазе. Но

в следующее мгновение на него поступает новый звонок – от Лукаса

Блэнкеншипа. Нет, говорить еще и с ним!… Нет уж... Я не перенесу столько

нареканий и обвинений в один день.

Не беру трубку, Лукас сбрасывает. Но потом набирает снова. На третий раз я

больше не выдерживаю.

- Что?

- Где вы, Дейл?

- Чего?

- Я спрашиваю, где вы? – друг рычит.

Я представляю, как он стискивает зубы, говоря со мной. Мне слышен

характерный звук разблокировки автомобильных дверей, а затем, как одна из них

громко хлопает. Лукас заводит двигатель.

- Я сейчас приеду, мы все обсудим.

- Не нужно никуда приезжать, – почему-то мой голос кажется мне поникшим. – Я

не доверяю ни тебе, ни Алистеру. Я рассказывал ему только что о том, что муж

Майи ее избивает, но ему плевать! Это не просто моя прихоть, моя влюбленность

– да называй, как хочешь! Он. Ее. Бьет.

Лукас ругается себе под нос, но это никак меня не касается. Скорее, ситуация на дорогах Нью-Дели не радует. Впрочем, как обычно.

- Алистер мне об этом рассказал, – тише и спокойнее доводит до моего сведения

Блэнкеншип. – Но ты же взрослый человек, Дейл. Ты ведь понимаешь, что

ситуация усложнится, если ты не поступишь верно?

Я сжимаю свободную ладонь в кулак. Как же я устал, что все мне говорят о

какой-то правильности! Как же задолбало то, что даже собственные друзья меня

не понимают!

- Ты серьезно говоришь мне об осложнениях? В данном случае, Лукас? Я сказал о

систематических избиваниях со стороны ее мужа. Я видел синяки и… Вы с

Алистером, похоже, вообще меня не слушаете. Черт с вами.

Наверное, следует оборвать вызов, закончив нашу напряженную беседу

своими словами, но Лукас бросается переубеждать меня дальше, подкидывая все

новые и новые доводы, подтверждающие, как он считает, его правоту.

- Ты в курсе, что в этой стране делают с изменницами? Их убивают. Кроме того, перепасть может и тебе. Нет, разумеется, такой акт не является законным, но, поверь, нарушение правил в Индии – повсюду. Скажут, что человек пропал, а

выбор уже за тобой – верить или не верить. Это все очень серьезно, Дейл! Ты

подвергаешь риску и себя, и Майю. Она окажется в гораздо худшем положении, если ты ее не отпустишь.

Не знаю, слышно ли Лукасу, как облокотившись спиной о дверь, я шепчу

едва слышно:

- Не могу… Не могу…

Как я сумею осознанно отвезти Майю к тому мудаку? Как я могу позволить

ей снова страдать?

- То есть, по-твоему, пускай он бьет ее и дальше?

Не имею понятия, как это предложение вырвалось из моего горла, миновав

ком размером с футбольный мяч.

- Дейл…

- Нет, скажи.

- Дейл, послушай же…

- А если бы на месте Майи была Ева?

Еще какое-то время после этого вопроса Лукас на связи, но через секунды

три или четыре он отключается. Я уже было поворачиваю ручку двери, но тут он

снова звонит.

- Ты издеваешься? – Да, я реагирую остро на перепады его настроения.

- Дейл, отпусти ее. Ты создаешь очень опасную ситуацию.

Подойдя к стойке с раковиной, я довольно долго смотрю на свое отражение

в зеркале. Оскал молодого мужчины по ту сторону пугает меня самого.

- Значит, беспокоишься за свою компанию, Лукас? Или Лео присылает тебе

четкие указания из Рима?

Я отчетливо слышу, как Блэнкеншип срывает злость, ударив по чему-то –

вероятнее всего, по приборной панели.

- Я беспокоюсь за своего дебильного друга, которого могут убить! Включи мозги, идиот! Я просто… не знаю, как разговаривать с тобой, чтобы ты понял! Дейл, ваши

судьбы – это не игрушка. Отпусти ее, отвези на ближайший проспект, пусть Майя

возьмет такси и едет домой, а потом…

План Лукаса разбивается о мое категорическое несогласие с ним.

- Пошел ты в ж**у! – я ору и сметаю с полки под зеркалом находившиеся на ней

банные принадлежности.

У меня болит ладонь. Кажется, я порезался еще в спальне. Но это ерунда.

Это все абсолютно неважно по сравнению с тем, что ежедневно довелось

испытывать Майе.

Моей Майе.

Моей.

- Не перебивай меня, – рычит в трубку Лукас и продолжает без зазрения совести: -

Потом мы что-нибудь придумаем. Мы посоветуемся с нашими адвокатами.

Помнишь, ты говорил, что вы с Алистером наняли гида? С ним можно

проконсультироваться насчет этой ситуации. Наверняка он знает лучше, как быть, к кому обращаться…

Я закрываю глаза и дышу размеренно. Все. Этот пустой диалог пора

заканчивать.

- Ты слышишь себя?

- Да! – орет Лукас не своим голосом. – И это логично!

- Будь твоя Ева на месте Майи, ты бы доверился здравому смыслу и логике?

Я уже готов к тому, что он снова разъединится, но этого не происходит.

Блэнкеншип всего-навсего молчит. Возможно, он думает. Возможно, он

размышляет над моими словами. Потому что я прав.

- Дейл.

- Лукас, – говорю в ответ.

Понимаю, что ему нечем мне противостоять. В этой словесной борьбе

победитель один. И это не он. Каким бы ни был итог, если ты любишь человека, ты не позволишь ему мучиться – еще хоть день, час или минуту.

А я Майю люблю.

- Я верну тебе все деньги, Лукас.

- О чем ты?

Он прочищает горло. В его машине заработал звуковой зуммер – Лукас

поворачивает.

- Заплачу неустойку и разберусь с родителями, но я больше не готов на тебя

работать. Никто из нас троих, включая Маркуса, не может похвастаться

образцовой жизнью и безукоризненными поступками. Но я не могу принять то, что ты считаешь свои чувства серьезными, а мои – нет.

Я держусь о край раковины левой ладонью, правой прижимаю телефон к

уху. Лукас тяжело вздыхает. Я не знаю, какое у него в данный момент выражение

лица, но воображаю, что он выглядит раздосадованным и переутомившимся.

Проведя рукой по волосам, все-таки надвигаюсь в сторону двери.

- Мне нужно идти.

Лукас говорит со мной в унисон:

- Я помогу тебе. Обещаю, что помогу тебе.

- Но я все равно брошу твой бизнес, – произношу не без труда, остановившись на

миг перед преградой из белого дерева.

Лукас отвечает не быстро:

- Я знаю.

Затем он опять завершает вызов, но, мне кажется, что теперь он не станет

звонить повторно. Я выхожу в комнату и заранее подыскиваю нужные слова, которые бы смогли приподнять дух Майе. Мне так нужно, чтобы она мне

доверяла. Осмотревшись, я выбегаю на балкон, потом снова шарю глазами по

номеру, зачем-то врываюсь в ванную, как будто Майя могла бы спрятаться там.

Не может быть…. Нет. Нет и нет!

Я должен признаться себе в очевидном, однако сил для этого не хватает.

Кожа покрывается мурашками, из горла вырывается свистящее дыхание

вперемешку с полнейшим отчаянием.

Она ушла.

****

Администратор за стойкой – одному из которых я сунул денег – несколько

огорошен. Минуту назад при других гостях-иностранцах я схватил его за воротник

полосатой рубашки. Позволил я себе это не потому, что здесь нет и, наверное, никогда не было охраны, а потому, что бешенство и гнев во мне преобладали над

трезвостью ума. Взвесив все «за» и «против», я все-таки отпустил его и заставил

себя выдохнуть. После того, как менеджер отдал ключи молодой парочке, я вновь

вернулся к своему вопросу, на который ответ не получен.

- Со мной была девушка. – Без прелюдий. – Я спрашиваю снова: где она?

Мужчина напротив протирает потный лоб платком, поджимает губы и

говорит мне то же самое, что пять минут назад.

- Сэр, был большой наплыв клиентов, я мог не заметить…

- Да мне плевать! – Знаю, что перехожу границы, но бью по деревянной стойке

рукой. Удар пришелся такой мощный, что некоторые вещи на нем взлетают не

очень высоко в воздух. Они падают обратно, однако какие-то оказываются уже за

стойкой. Вдруг в приоткрытой двери чуть справа высовывается лицо второго

администратора. Испуганным голосом он лепечет:

- Мистер… Эта девушка выбежала отсюда. Она не попросила вызвать такси, просто

убежала.

В довершение густоволосый мужчина открывает дверь шире и указывает

рукой на выход из мотеля. В считанные секунды я вылетаю из дешевой

гостиницы. Черт, я же без машины, как я буду ее искать?! Здесь невозможно

поймать такси, значит, Майя недалеко ушла. Я перехожу дорогу, иду вдоль рынка.

Много людей. Так много людей! Ужасно жарко и хочется пить, но единственное, о

чем я могу думать – это желание увидеть среди уймы народа в пестрых нарядах ее

черную длинную блузу и голубые простые джинсы. Я расталкиваю людей – и мне

приходится делать это, – когда оказываюсь возле другого рынка. Понятия не

имею, как он зовется, но на площади рядом какое-то шествие. Черт возьми! Снова

какой-то праздник.

Мои мысли путаются, пока посреди всего этого безумия, разукрашенных

лиц, оглушительных песен и пронзительных голосов я ищу одного-единственного

человека.

Майя, где же ты? В толпе все толкаются. Меня тоже не миновала эта участь.

Я оказываюсь то в одном ряду, то в другом, и просто хочу выбраться отсюда, но не

получается. Кто-то, заметив меня в многочисленном сборище празднующих, говорит другому. Через пару мгновений несколько десятков человек то воздевают

руки к небу, то хлопают меня ими по плечу. Хаос, в конце концов, окончательно

запутывает мое сознание. Я уже и не знаю, в какой части квартала нахожусь.

Толпа несет меня по облитому водой асфальту, ноги повинуются, потому что у

меня попросту нет другого выхода. Я пытаюсь что-то им сказать, но, вероятно, большинство из них либо не знают английского, либо не слышат меня из-за

всеобщего, неумолкающего шума. Впереди появляется что-то синее, люди

принимаются орать громче и интенсивнее. Я не сразу понял, что в другой

движущейся навстречу колонне символом выступает один из образов индийских

богов. У него множество рук, странная прическа, ярко накрашенные глаза и губы, слишком много румян на щеках. Причем, вполне ясно, что это – мужчина. Я

осматриваюсь, поворачиваюсь в разные стороны, хоть сделать это нелегко. Все

стало еще более сумасшедшим, мне нужно отсюда выбраться. Целая орава

индийцев сплотилась вокруг меня, ускользнуть из нее практически не является

возможным. К счастью, какой-то старик в традиционной одежде и с чалмой на

голове хватает меня под локоть. Он кричит на тех, кто заграждает ему путь, хотя и

не требуется – люди сами расступаются перед ним. Когда мы оказываемся вне

радующейся толпы, у меня появляется шанс его разглядеть: густая седая борода, маленькое хрупкое тело, смуглая-смуглая кожа; на моем спасителе надета желтая

рубаха и длинная белая простыня, обернутая вокруг бедер, представляющая собой

что-то вроде широких штанов.

Приложив сложенные ладони к груди, я благодарю его. И тут в мою

затуманенную голову приходит мысль, что мотель, в котором мы с Майей были, расположен напротив метро… Она поехала на метро! Знаю, скорее всего, ее уже

нет в подземке, но я суматошно прошу старика указать мне, где я сейчас, и как

пройти к метрополитену около рынка Далли Хаат. Он не знает английского, но я

показываю ему жестами. И в итоге мы, к большому счастью, понимаем друг друга, старик с радостью помогает мне и кивает ладонью прямо, составляя для меня

маршрут. Жаль, что у меня больше не осталось денег, чтобы отблагодарить его.

Но, прежде чем уйти, я снимаю с запястья дорогие часы и отдаю их ему. Старик

широко улыбается мне беззубым ртом, но качает отрицательно головой и машет

руками, как бы говоря, что не возьмет. Я раскрываю его ладонь, кладу туда часы, еще раз говорю «спасибо» и убегаю. Бегу долго, быстро, как лань. Только бы

догнать ее.

Мою Майю.

Дыхание сбивается только, когда оказываюсь у лестницы, ведущей в

подземный переход. Сердце вот-вот вырвется из груди, но позиций я не сдаю. Я не

могу все бросить, я обязан верить в нас за нас двоих. Она снова сбежала, а я ведь

так просил. Я… Разве для нее не было очевидным, как я умолял? Глазами, взглядом, голосом. Всем своим естеством.

Оплатив в терминале билет на поездку, я прохожу через турникет, срываюсь

к эскалатору, спускаюсь рывком вниз по двигающимся ступеням. На перроне я

хожу взад и вперед, желая увидеть знакомое лицо. Рассудок кричит мне, что все

это бред: если Майя и спустилась сюда, то поезд давно уже ее увез.

От меня.

Ее нигде нет. Я так надеялся встретить ее на станции, пытался высмотреть

черты ее бесподобного лица в каждой индийской девушке. Искал хоть намек на

одежду, в которой она сегодня. Но голос разума, будь он неладен, восторжествовал. Я возвратился наверх, вышел обратно через турникеты и, глядя

себе под ноги побрел к выходу в город с унылой физиономией – в последнем

уверен.Кто-то коснулся моего плеча, и тогда я резко развернулся. На долю секунды

надежда снова проснулась, но, увы, рядом оказалась немолодая женщина.

Поправив очки на носу в невидимой оправе, она говорит мне:

- Сэр, извините, но я не смогла пройти мимо. – Она указывает на мое предплечье.

– У вас идет кровь.

Я опускаю взгляд вниз. И правда, место выше локтя кровоточит, белоснежная рубашка в этой области окрасилась в красно-алый цвет. А теперь я

еще и осознал, что оставил пиджак в номере отеля. Х*ен с ним…

- Все в порядке, – говорю, глядя не на лицо собеседницы с бинди на лбу, а на то, как она сжимает ремень своей вместительной темно-коричневой сумки.

Я отвожу от нее глаза и продолжаю неспешными шагами двигаться вперед.

Эта женщина просто не представляет, в каком состоянии мое сердце.

Она бы точно ужаснулась.

11

ГЛАВА

{Дейл}

Алкоголь, которого я выпил вчера немало, дает знать о себе каждую минуту.

Я уверен, что выгляжу весьма паршиво, но это сейчас отнюдь не главное. Голова

раскалывается, так что я рад, что не за рулем. Алистер воспользовался машиной, которую мы арендовали, раньше меня. Он забрал и водителя, поэтому отель

предложил мне альтернативный вариант.

Я прохожусь по волосам руками – снова и снова, снова и снова. Конца этому

нет. Сжимаю и разжимаю пальцы. Мне нужно прийти в себя. Все не так уж плохо.

Лучше, чем могло бы быть. Он не убил ее. Он ее покалечил, но не убил.

Животное.

Ублюдок.

Выродок.

От нетерпения и скопившейся злости прошу у водителя с особой резкостью:

- Вы можете ехать быстрее?!

- Впереди… – начинает говорить он, но я прерываю его: взмахиваю раздраженно

рукой и рявкаю:

- Что? Снова перегородила путь уставшая корова? Или стадо баранов?!

Таксист, держащий обе ладони на руле старой, потрепанной машины, тяжело вздыхает. Не следовало все-таки мне говорить с ним так грубо. Он

пожилой, и я чувствую стыд. Однако не спешу извиняться.

- Нет, господин, – отвечает он менее охотливо. – Класс маленьких учеников во

главе с учительницей переходят дорогу.

Чтобы не показаться еще б л

о́ ьшим придурком, приходится сцепить зубы.

- Почему же так долго?

- Их много, – седовласый индиец пожимает хрупкими плечами.

Из коротких рукавов рубашки, потерявшей цвет, выглядывают худые-худые

руки. На миг забыв о своей проблеме, я задумываюсь о том, как давно этот

человек плотно обедал в последний раз? А его семья? Не знаю, что такое во мне

просыпается, но когда, наконец, водитель тормозит свой желтый автомобиль у

клиники доктора Капура, я достаю из бумажника в несколько раз больше денег, чем должен ему за поездку. Отдав их индийцу, я выхожу из машины. Он, как и

предполагалась, окликает меня. Склонившись у окна пассажирского сиденья, я

искренне прошу прощения за свое поведение. Заглядываю в темные глаза

старика. Кожа у него, впрочем, лишь немного светлее, чем эти насыщенно-

каштановые глаза, наполненные мудростью. Он хочет отдать мне лишние, на его

взгляд, купюры, но я качаю головой и выпрямляюсь. Прежде чем вступить на

каменную дорожку и стремительно направиться к центральному входу больницы, я машу таксисту рукой в знак прощания.

Наш гид Каран когда-то сказал мне, что в Индии, если болеет родственник, делают пожертвования бедным – якобы это способствует выздоровлению

человека. Перед тем, как ехать сюда, я снял деньги с карточки. Времени готовить

и раздавать еду у меня нет. Но я не был уверен, что гнев, овладевший мной, не

станет помехой для добрых дел. Порой я бываю дерзок и не контролирую себя.

Знаю, что это никак не повлияло на нынешнее положение Майи. Но если и есть

там кто-то наверху, хочу, чтобы он знал: я всей душой желаю, чтобы с Майей все

было хорошо. Господи, я просто не переживу… Не стоило уходить в ванную. Да, я

чувствую свою вину! Я виню себя. Мне было необходимо хоть как-то помочь Майе, пусть я и считаю это глубоким предрассудком. Мир, в котором она живет, слишком далек от моего сознания. И все же я готов совершить что угодно – что

угодно! – лишь бы она хорошо себя чувствовала, и не было никаких осложнений.

Медицинский работник у стойки регистрации подсказал, что

травматологическое отделение находится на четвертом этаже. Я бегу к лифту так

быстро, что чуть не поскальзываюсь. Инцидент с водителем – единственные

несколько минут за сегодня, когда я медлил. Мне сложно даже дождаться, когда

широкая кабина остановится. Если бы кто-то спросил, сколько приблизительно

человек едут со мной, во что они одеты, женщины это или мужчины – я бы не

ответил. Я не вижу ничего, не замечаю ничего. Точно слепой, двигаться которому

помогает трость – в моем случае, цель.

Когда створки, наконец, разошлись, я стремглав выбежал из лифта.

Длинный коридор… И, только свернув, вижу скопление народа. Среди

незнакомцев я замечаю Алистера и своих лучший друзей. Они видят меня, прекращают разговоры, поворачиваются в мою сторону. Я не сбавляю темпа, широкими шагами уничтожаю немалое расстояние между нами. У меня

накопились вопросы, и мне хочется обо всем спросить. Парням известно, каким

несдержанным иногда я могу быть, поэтому, прежде чем я открою рот, Лукас

говорит первым.

Блэнкеншип выставляет руку перед собой, обращаясь ко мне:

- Пожалуйста, будь спокоен. Мы и сами узнали обо всем, потому что в то время

проводили переговоры с Нилом.

Я сжимаю ладони в кулаки. Снова. Ничего не могу поделать с собой.

- Ее мужа уже арестовали. Он не сознавался, – говорит, облизнув губы, Шеридан,

– но служанка Майи выдала его. Она все видела.

Закрываю крепко глаза, делая глубокие размеренные вдохи и выдохи. Если

бы Джей был бы сейчас здесь, отсюда его бы потом увезли на каталке. И, вернее

всего, что к патологоанатому.

Я сейчас довольно уязвим, Маркусу об этом известно. Он берет меня под

локоть и отводит в сторону. Я не открываю глаз, просто чувствую, как Ферраро

сажает меня в коридорное кресло. Руки сами беспомощно опускаются на мягкие

подлокотники.

- Майя без сознания. – Маркус присаживается где-то рядом, я слышу его голос

слишком близко. – Но врач уже выходил к нам. Это хороший врач, очень

хороший. Он сказал, что с ней все будет в порядке.

Я процеживаю сквозь зубы, потому что больше не могу терпеть того, как

они со мной успокаивающе разговаривают:

- Алистер утверждает, что этот зверь спустил ее с лестницы!

Маркус и Лукас дружно бросают на беднягу Шеридана не самые

одобрительные взгляды. Он сглатывает, я сглатываю вслед за ним, когда ловлю

его взор. Я знаю, что случилось. Я знаю, что муж Майи должен стать ее бывшим

мужем. Как такие люди, как он, живут? Как они начинают каждый свой новый

день? Чем они оправдывают свою жестокость?

- Да-а, но… - уже без прежней уверенности продолжает мой друг Ферраро. –

Главное заключается в том, что Майя не сильно пострадала. Она счастливица, –

он решается на робкую улыбку, – однозначно в рубашке родилась.

Не в силах сидеть и ждать, я вскакиваю. Маркус намеревается меня

удержать, но я пресекаю все его попытки. По коридору, стены которого окрашены

в холодные цвета, то и дело снуют люди: доктора, интерны и кто там еще… Среди

них я – не могу себе места найти. Хожу то в одну сторону, то в другую. Сложив

ладони, как для молитвы, подношу их к губам. Думаю, думаю, думаю. Отец Майи

– тот еще ублюдок, разве можно с этим спорить?

Когда я прохожу мимо парней, Алистер вдруг заговаривает:

- Наши адвокаты общались с полицейскими. Мать твоей… – он осекается, – она

поначалу долго отрицала о том, что знает об издевательствах над своей дочерью.

Им пришлось схитрить, и только после она рассказала, что была осведомлена о

некоторых передрягах между Майей и…

Он щелкает пальцами, так как забыл имя. Лукас подсказывает:

- Джей-Джаешем.

- Точно, – кивает Алистер. – Отец ее, к слову, почти сразу признался, что был в

курсе всего, но не мог представить, насколько плачевно все на самом деле.

Я кричу:

- Ложь!

Это привлекает ко мне внимание медперсонала. Я оглядываюсь на них, но

размышления мои далеки отсюда. Как же мне хочется своими руками задушить

всех, кто причастен к мучениям Майи. Как же мне, бл**ь, хочется!

Лукас подходит ближе, спрятав предварительно руки в карманы брюк. Он

заглядывает мне в глаза, вскидывает высоко брови и, говоря медленно, доводит до

моего сведения:

- Родители Майи и Джея в полицейском участке. Они уже были здесь, но

наверняка придут снова. Пожалуйста, не набрасывайся на них.

Я нетерпеливо взмахиваю руками. Внутри у меня уже полыхает огонь, Лукасу вряд ли удастся его потушить.

- Скажи-ка, почему? Защищаешь их, да? Ради своего дела? Ради своего гребаного

бизнеса?!

Мы снова идем по кругу. Пока Алистер возводит голову кверху, а Маркус

отворачивается, Лукас активно жестикулирует, он готов ругаться со мной.

- Дейл, да нет у тебя никаких доказательств в том, что виноват в этом кто-кто еще, кроме ее мужа!

Его крики приковывают к нам всеобщие взгляды. Я отвечаю сдержаннее, отойдя на шаг, но в голосе у меня не меньше презрения, чем было полминуты

назад.

- Ее мудака. Ее мудака, Лукас. Давай называть вещи своими именами.

Вторя Маркусу, я тоже поворачиваюсь к Блэнкеншипу спиной. В конце

концов, отхожу к окну. Оно открыто. Ласковый летний ветер немного приводит

меня в чувство. Вспоминаю безысходное выражение лица Майи вчера – когда мы

виделись с ней последний раз. Я буду с ней, буду бороться за нее, какой бы, впоследствии, диагноз не поставил ей доктор. Просто мне страшно. Мне страшно, что какая-то богатая мерзкая сволочь считает, что может калечить, бить, унижать, сокрушать людей. Мне страшно из-за того, что мерзавец, считающий себя

всевластным, может испортить жизнь молодой девушке. Майя разведется с ним.

Не для меня. Не для общего со мной будущего. Майя разведется с ним, и я сделаю

все возможное для этого, чтобы она выдохнула и жила спокойно, счастливо. Но…

однажды он женится снова. И что потом? Другая его жена так же будет страдать.

Откуда берется эта гадость? Эта грязь. Почему Джей позволяет себе так

относиться к Майе? Почему когда-то мы втроем – я, Лукас и Марк – позволили

себе быть дерьмом по отношению к девочке-подростку? Ева простила нас. Но кто

может гарантировать, что когда-то она забудет об этом? А как Майе жить с этим

после? В действительности, я себя не простил до сих пор. И ненавижу себя не

меньше, чем ненавижу Джея.

Раздается тяжелая рок-мелодия. Не помню, чей телефон звонит так –

Лукаса или Маркуса. Но когда на вызов отвечают, голос Блэнкеншипа отсеивает

сомнения. До меня доносятся обрывки фраз, что-то вроде: «…Наши адвокаты

могут в этом помочь ей…» и «… Сколько времени это займет?...». Я слышу далеко

не все. Что-то заставляет меня стоять здесь – у окна, – смотреть на красивый, ухоженный двор клиники и прогуливающихся по нему больных в сопровождении

медсестер и медбратьев.

Не слежу за временем. Когда же уже объявят какие-то новости о состоянии

Майи? Ждать невозможно. Все душит: стены, люди, их разговоры, смех. Все

раздражает. Я не могу уйти и не могу остаться. Это делает меня раздраженным.

Ну, и, разумеется, вечерняя попойка сказывается. Для чего я, нахрен, столько

выпил? Голова раскалывается. Нужно попросить у дежурного врача что-нибудь

против похмелья… Я повернулся, и уже было собрался шагать к лифту, как увидел, что ко мне направляется Лукас. За ним увязались Алистер и Маркус, словно свита.

Немного растерянно на них глядя, я молча задаюсь вопросом, почему

выражения их лиц несколько воинственны и решительны. Мотнув головой, я

выгибаю бровь. Снимаю свой серый пиджак, перебрасываю его через плечо и

придерживаю указательным пальцем левой руки.

- Может, вы уже что-нибудь скажете? – не выдержав, киваю подбородком на

Лукаса.

Еще пару мгновений он продолжает хранить молчание, но затем вздыхает и

касается языком верхней губы.

- Ладно, – говорит с нескрываемой осторожностью друг, – только пообещай, что

не будешь бурно реагировать.

- Я не могу тебе этого обещать.

- Де-е-ейл!.. – стонет Маркус разочарованно и недовольно в ответ на мое

упрямство.

Оставив это без комментариев, я ожидающим взглядом смотрю на Лукаса.

Тот поджимает губы, делает, вероятно, собственные выводы, и лишь потом встает

рядом со мной. Возможно, ему кажется, что сообщить мне вести, стоя напротив, он не сможет.

- Я договорился со следователем, чтобы он связался со мной, если узнает что-то

важное…

- Короче! – требую.

- Выяснилось, что Нил Уардас три года назад почти объявил себя банкротом, однако Нариндер Диредди, отец Джея, помог старому товарищу. Он дал ему

большую сумму без возврата. Взамен он попросил…

- …выдать за своего сына Майю, – я без труда догадываюсь об этом.

Лукас подтверждает мои подозрения.

- Да, все верно. Нил буквально пятнадцать минут назад дал новые показания: он

сказал, что знал о том, что приходится терпеть его дочери, но он испугался, что в

случае развода Майя с Джеем будет вынужден продать весь бизнес, чтобы

рассчитаться с Нариндером.

Представления о Майе, всеми брошенной и практически проданной своим

же отцом, сводят с ума. Я не могу это переварить. Я не могу понять. Для меня это

слишком. Во всем есть какая-то грань. Есть черты, за которые переступать нельзя.

Но находятся люди, которые рушат даже эти законы! И когда они оказываются

нашими близкими… Что может быть хуже?

Развернувшись опять, я хватаюсь одной рукой за подоконник из светлого

дерева, отшвыриваю куда-то налево пиджак и бью освободившейся рукой по

проклятому дереву. Бью, бью и бью! Представляю рожи Джея, Нила и Нариндера

и бью! Сжимаю ладонь в кулак и не сдерживаю себя ни на секунду! Лукас и его

команда пытаются меня оттащить. Вождь образовавшейся шайки кричит на меня, просит, чтобы я угомонился.

- Все нормально, я справлюсь! – тяжело дыша, не разрешает вмешиваться

взбунтовавшемуся персоналу больницы. – Ты слышишь меня? – говорит он мне

громко, эмоционально. – Дейл, наши адвокаты займутся разводом, я обещаю!

Посмотри на меня, посмотри! Не только этого мудака привлекут к уголовной

ответственности, но и его отца и ее отца. Посмотри на меня, Дейл! – рычит Лукас, хватаясь сильнее за мои плечи. – Все будет хорошо. С ней все относительно

хорошо...

Лукас обрывает свою пылкую речь, поскольку я, выдохшись, замираю.

Смотрю перед собой – подоконник из светло-кремового частично превратился в

красный. Кровь. Так много крови. Голова, будто в тумане. То ли Марк, то ли

Алистер зовет медсестру для оказания мне помощи.

Я смотрю на тыльную сторону правой ладони – все костяшки напрочь

перебиты, кожа стерта, виднеются кости… Не знаю, зачем касаюсь этой рукой

своего лица, тем самым, размазывая кровь по щеке.

Идиот…

12

ГЛАВА

{Дейл}

Каран доедает овощной салат с добавлением специй и кунжута. Жаль, что

спиртное можно распивать только в номере, я бы не отказался от двойной порции

виски со льдом. Каран смотрит в свою тарелку, уплетая, по-видимому, вкусное

блюдо. А я смотрю в сторону, наблюдаю за другими посетителями ресторана и

поглядываю в окно, расположенное впереди, через два столика от нашего.

Бессонная ночь, полная раздумий, напоминает о себе все чаще. Я только и делаю, что протираю глаза. Мне становится как-то неудобно перед своим спутником.

Наш с Алистером гид прекрасный воспитанный человек, и он не станет бросаться

замечаниями в мою сторону. Однако я сам не удовлетворен участью давить зевки

– один за другим.

- Тебе нужно успокоиться, – говорит безмятежным голосом Каран, подозвав к себе

официанта.

Индийский парнишка почти что подбегает к нам в ту же секунду. Приятель

заказывает чайник масала-чая.*1* Когда официант отправляется на кухню, а его

помощник принимается убирать наш стол, Каран поворачивается ко мне и

произносит с широкой улыбкой:

- Все дело в индийской воде, Дейл, – он поднимает руку немного вверх и двигает

пальцами, что характерно для всех местных, когда разговор идет о чем-то

хорошем или приятном. – Нигде в мире не приготовят наши напитки так, как на

их родине. Вот вы, англичане, пьете чай с молоком. Я согласен, – положив одну

ладонь на колено, а другую – на сердце, гид выпячивает подбородок, – этот рецепт

по праву принадлежит вам, а мы его у вас позаимствовали. – В следующее

мгновение он вновь сладостно улыбается, точно ребенок. – Но, согласись же, друг, что у нас он получается вкуснее. А знаешь, в чем секрет? В индийской воде, в

индийском молоке, – Каран загибает пальцы, – в индийской душе…

На последних словах он рассмеялся и без особой силы двинул мне рукой по

плечу. Откинувшись потом на стуле, приятель поправил сначала чалму на голове, а затем покрутил обручальное кольцо на безымянном пальце. Я слабо ему

улыбнулся, чтобы тот не обижался на меня. Я, правда, внимательно его слушал.

Он помогает мне немного забыться, а мне именно это сейчас и нужно. У Карана, как и у других здешних людей, есть во взгляде искренность и некая бескорыстная

доброта, непонятная западному человеку.

- Ладно, брат, – он хлопает своей ладонью по моей, – извини, что я такой

разговорчивый. Просто хочу помочь.

- У тебя получается.

- Правда?

- Угу. Мне как-то легче не думать о том, сколько всего нам еще предстоит.

Каран снова касается своей чалмы. Наверное, потому что нервничает. Не

знает, как меня поддержать. Это заметно по его бегающим глазам.

- Их брак точно расторгнут?

Я со стопроцентной уверенностью киваю головой.

- Это даже не обсуждается. Возможно, того урода выпустят, дадут условный срок.

У него ведь папа – миллионер. Но у Майи есть все законные основания, чтобы

уйти от мужа. И даже общественность встанет на ее сторону.

Каран сглатывает губы в трубочку. Я играюсь с запонками.

- Черт! Мы ведь идем вперед! Прогресс… Почему так происходит?

Я пожимаю плечами, а у самого сердце саднит. Болит ужасно. И я никак с

этой болью справиться не могу.

- Я не знаю. Не знаю.

- По телефону ты мне сказал, что отец Майи – соучастник преступления. Верно?

То есть, он признался, что он и отец его зятя, можно сказать, были заодно? Я

лично не знаком с господином Диредди, но наслышан о его принципиальности и

жесткости. Выходит, он потребует у господина Уардаса долг? Теперь их семье

точно пришел конец. Знаешь, а со стороны казалось – идиллия!

Я свожу брови вместе. Вздохнув, глотаю горечь в горле. Горечь от

воспоминаний и того, с каким почему-то уважением Каран отзывается о богатых

выродках Нью-Дели.

- Почему ты их так называешь?

В ответ на мой суровый тон Каран оторопело засмеялся.

- Что? В чем дело, Дейл?

- Я сижу тут и рассказываю тебе, на какие поступки способны ради денег те

монстры, которых ты зовешь господами, – долго не отвожу взора от своего

собеседника, и он ведет себя так же.

А потом все же опускает голову, качает ею из стороны в сторону, прибывая в

некоторой обескураженности. Из его груди вырывается растерянный вздох.

- Извини, Дейл, я не хотел обидеть тебя, – Каран вскидывает на меня взгляд.

Он собирается сказать что-то еще, но на мой телефон приходит сообщение, поэтому я отвлекаюсь. Месседж от Лукаса:

{«Нариндер и Нил потребовали связаться с их адвокатами. Видел, что пишут

газеты? Они теперь лютые враги. По всей видимости, Нилу придется продать

все, что у него есть, чтобы рассчитаться с родственником».}

Пальцы в спешке набирают ответ:

{«Почему ты не звонишь?»}

Лукас: {«Не могу звонить. Майя не может предстать перед судом, поэтому за

нее отвечает наш адвокат, представляющий ее интересы. Ты же понимаешь, это все может затянуться на очень долгое время. Единственный плюс: Майя

при таком печальном раскладе может во всем этом не участвовать».}

Лукас: {«Думаю, Майе бы лучше вообще уехать из Индии. Не знаю, захочет ли

она быть рядом с родителями в такой сложный период? Может, у нее есть

родственники в Европе или Америке?»}

Я ей не позволю остаться. Она поедет со мной.

Дейл: {«Я заберу ее с собой. А ваши с Лео дела в Индии, надеюсь, тоже

закончены?»}

Я напрочь забыл о работе из-за того, что произошло.

Лукас: {«Это неразумно, Дейл.

Мы будем искать других инвесторов, но в следующем году. Я не стану

спутывать личные проблемы и бизнес в один клубок».}

Я поднимаю глаза на Карана. Он ожидающе на меня смотрит. Его взгляд

метнулся вправо – возле нас показался официант, поставил на стол чайник, две

чашки, сахарницу и печенье, как угощение. Прежде чем уйти, парень поклонился

с подносом в руке.

- Я не подумал, что задену тебя, – рассуждает Каран.

Собеседник протирает лицо руками.

- Все в порядке. Я в последнее время просто все воспринимаю слишком близко к

сердцу.

Каран улыбается грустновато и чуть-чуть понимающе.

- Сердце ведь у тебя не просто кровь по венам гонит. Оно все чувствует. И ему

больно.

Даже словами описать сложно, как оно у меня бьется каждый раз, когда я

вспоминаю о Майе. А я думаю о ней практически постоянно. Мне нужно ответить

Лукасу, нужно переключиться на диалог с ним, но его заявление о неразумности

моего решения напрягает. Я просто проигнорирую это. Я должен, иначе, выявив

уязвимое место, он будет на него давить.

{«А как же контракт?»}

Лукас: {«Юристы «Wardas Industry» уже написали мне письмо с извинениями.

Они выдвигают корпорацию на продажу, расторгают с нами связь и обещают

выплатить в качестве компенсации в полтора раза больше денег».}

{«Тебя это устраивает?»}

Лукас: {«Нет, меня не устраивает, что столько времени потрачено

впустую».}

Я откладываю телефон слева от себя. Каран наливает мне в маленький

стеклянный стакан, вроде рюмки, чай. Но я не притрагиваюсь к горячему

напитку, а вместо этого выпиваю всю воду в бокале. Опустошив его, вожу

пальцами по ножке хрупкой емкости. В последние дни я часто анализирую слова

Лукаса. Мы с ним лучшие друзья, но у каждого своя жизнь: он думает о том, что

важно для него, а я – о том, что важно для меня. Это логично. Элементарно. И все

равно меня не покидает ощущение, что Лукас в какой-то степени считает меня

виноватым в состоявшемся провале. Мне хочется спросить у него об этом, но вряд

ли хватит духу. Знаю ведь, что это не так. Что все это глупости. Я никогда раньше

не отличался тем, чтобы накручивать себя, зацикливаться на чем-то. И все-таки не

могу избавиться от мысли, что наша дружба дала трещину. Может, совсем

маленькую и невидимую, но делать вид, что ее вовсе нет, не получится.

Я собирался бросить его бизнес. Но я хотел уйти ради любви, а не по другим

причинам. Все в мире, в конце концов, сводится к чувствам, лишающим рассудка.

Разве повод у меня был не достаточно основательным?

Каран, отпивая заказанную им масалу, отгоняет от меня беспокоящие

мысли.

- О чем же ты так сосредоточенно думаешь? – он говорит, тихо и добродушно

посмеиваясь.

Недопонимание между ним и мной рассеялось.

- Я переписывался с Лукасом и вспомнил, что хотел оставить его фабрику еще

перед тем, как Майя попала в больницу, – положив локти на стол, подпираю

сложенными ладонями подбородок. – Какая-то у вас волшебная страна, – слегка

прикрыл глаза и сумрачно улыбнулся, – в первый раз прилетел в Индию –

влюбился, во второй – встретил ее снова, и вся жизнь опять кувырком пошла.

Каран адресует мне меланхоличную усмешку и опускает взгляд на свой

стаканчик с масала-чаем. Ему, видимо, нечего на это сказать. Вообще-то, сегодня, когда я рассказал ему все обо мне и Майе, он был удивлен и не сильно рад.

Индийская девушка, европейский мужчина… Ясно, что ему не претит мысль, что я

хочу быть с женщиной, разделяющей его веру, религию, традиции, взгляды на

жизнь. Он, в общем, так и сказал в начале вечера:

- У меня такое чувство, будто из моего дома британец – человек со свободными

нравами – уводит сестру. Хотя, ты знаешь, у меня нет сестры.

Я не воспринял это как оскорбление, но будет враньем сказать, что мне

было радостно слышать такое от старого товарища. В принципе, было бы по-

идиотски ожидать от него другой реакции. Думаю, он отреагировал относительно

бесконфликтно, поскольку представляет, в каком аду находилась Майя все это

время. И все же это не значит, что Каран собирается прыгать до потолка и

танцевать, имея в виду мои намерения, касательно Майи Диредди.

Ненавижу Джея за то, что она носит его фамилию. Растолковать мои

чувства сейчас нелегко, но я и ее ненавижу. За это. За то, что ее фамилия – не

Мёрфи. За то, что она принадлежит не мне. Эта ненависть негромкая, слабая, кратковременная. Иногда она возникает, поглощая маленькую часть моего

сердца, а потом отступает обратно.

Словно рождение и смерть волны в океане.

У столика рядом еще пять минут назад сидели двое мужчин, говорящих на

прекрасном английском, но я расслышал австралийский акцент. Они, наверное, не просто посетители ресторана, но и гости «Лилы». Однако они уже освободили

места, и их только что заняла молодая супружеская пара. Скорее всего, это так.

Индийцы. У него аккуратная прическа, длинная широкая рубаха с

разнообразными узорами и узкие черные брюки под ней. А она так красива, что

сложно оторвать взгляд. Длинные черные волосы рассыпаны по плечам, на одно

из которых накинут конец бордово-фиолетового сари, украшенного золотом и

стразами. В центр объемных серег в виде ракушек помещена драгоценная черная

жемчужина. Эта девушка так красива, грациозна, юна. И напомнила мне о Майе.

Я должен идти.

Я хочу быть с ней.

****

Лукас вымотан. На его плечи свалилось еще больше проблем. Прошедший

день изрядно его помотал. Сидя рядом со мной в коридоре больницы, он смотрит

прямо перед собой, в пустую стену напротив. Я вторю ему, положив на колени

локти и скрестив ладони. Изредка я поглядываю на него, хочу выразить

благодарность за то, что пришел сюда, хотя не должен был. Знаю, что он сделал

это, чтобы поддержать меня. Лукас мог бы отдыхать в отеле, подобно Алистеру и

Маркусу. Но приехал в клинику, узнав, что я здесь.

- Спасибо за то, что не оставил Майю, – вместо целого вороха слов, я произношу

то, что считаю более верным. – Я… очень тебе благодарен за это… правда.

Он продолжает избегать моего взгляда, но искривляет уголок губ и

посылает мне добрую усмешку.

- Не за что.

- Нет, серьезно. Я не ожидал, что ты дашь ей своего адвоката. Лукас, я все

возмещу! Я хочу сам его оплатить, ладно?

Он, наконец, поворачивает свое лицо в мою сторону. Его левая рука

поднимается и, ложась на мое плечо, слегка его сдавливает.

- Не говори глупостей. Ты же мне, как брат.

В следующую минуту он обнимает меня и хлопает дружески по спине. Я

всегда чувствовал его поддержку и никогда не переставал считать другом. Просто

в определенный момент ему были непонятны мои действия. И холод, проскочивший между нами, сменился прежним теплом.

- Я знаю, – смотрю на него, – но это принципиально.

- Ты же понимаешь, – Блэнкеншип взмахивает ладонью, – что даже, если Майя

решит уехать из Дели или из Индии вообще, адвокату придется остаться и

защищать ее интересы дальше? Я имею в виду, семья вряд ли возьмется платить

юристу для того, чтобы тот настаивал на разводе до самого конца? У них нет на это

теперь денег, желания – тоже нет.

Жаль, что здесь курить нельзя. Так хочется.

Проклятье!

- Я и не хочу, чтобы они платили. Я все сделаю сам. Нельзя, к тому же, доверять

развод Майи с мужем местному адвокату. Пусть действует доверенный человек, который видит и смотрит на ситуацию адекватно.

Лукас опускает свои руки вниз, прислоняет затылок к стене. Я же прохожусь

ладонями по волосам и вновь ощущаю жуткую злость – на скулах заходили

крутые желваки. Порой пробирает таким чувством отвращения! Просто взрывная

волна ярости накатывает... Приходят в голову мысли все рушить, все разваливать.

Чтобы стало легче. Почему двое людей, любящих друг друга, вынуждены

расстаться из-за глупейших предрассудков? Я люблю Майю, и мне все равно на то, что она иной религии и национальности. Она важна для меня.

Почему для кого-то нормально – управлять чужой жизнью? Когда большие

деньги стали настолько влиятельной деталью существования, что за них готовы

продать человека? Родную дочь!

- Я все еще не могу поверить во все это.

- Я тоже, – говорит Лукас. – Но, наверное, прошло пока слишком мало времени.

Мы иногда перекидываемся фразами в ожидании лечащего врача Майи.

Нужно переговорить с доктором, узнать о состоянии ее пациентки и, возможно, мне разрешат с ней увидеться. Медсестра сказала, что врач скоро подойдет, только

он, похоже, не торопится.

- Они все время отрывают меня от дел, – вдруг Лукас нарушает пятиминутное

молчание, – вызывают в участок. Из-за того, что в день происшествия я и Алистер

были рядом с Нилом, комиссар считает, что мы можем знать больше, чем

говорим. – Он устало вздыхает. – По-моему, мы с Шериданом доказали всей

полиции участка, что у нас нет никакой новой информации для них. Готовься, –

Лукас лениво поворачивает голову ко мне. – Может быть, тебя тоже вызовут.

Сегодня комиссару стало любопытно, почему чертов Нил Уардас устроил званый

ужин именно для нас, когда другие партнеры никогда даже не были у него дома?

Гадские переживания и раздумья поселились у меня в душе и в моей голове.

Положение дел привело к этому. К сожалению, до какой-то поры мне не вынуть

изнутри ужас последних дней, не забыть ночные кошмары. Если меня вызовут к

копам, я уверен, все лишь удвоится. Станет хуже.

- Иногда я даже жалею о том, что мы здесь, – внезапно признается Лукас. Мое

сердце пропускает удар. Друг уточняет: – В Индии. Знаю, если бы ты не оказался

здесь, то не встретил бы снова Майю. Но с другой стороны – время все расставило

на свои места, не сомневайся. Расстояние слишком коварно. Три года – не срок.

Он вглядывается своими «морскими» глазами в мое лицо.

- Ты бы ее забыл – через пять, десять, пятнадцать лет.

Приподняв брови и недовольно качнув головой, я замечаю без

эмоционально и полушепотом:

- Мне слишком часто об этом говорят.

- Но ты в это не веришь? – Я все еще чувствую на себе взгляд Лукаса.

- Нет.

_______________

*1* – Чай масала — напиток родом с Индийского субконтинента, получаемый

путём заваривания чая со смесью индийских специй и трав.

13

ГЛАВА

{Дейл}

{… Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала.}

- Массуд… привет! Я пытаюсь дозвониться до тебя уже третий день. Перезвони, когда услышишь это. Все очень серьезно. Наверное, ты слышал уже, что

произошло с Майей? Бороться с прессой было бесполезно, и теперь о

случившемся трубят все СМИ. За пределами Индии – тоже. – Я делаю глубокий

вздох, когда водитель поворачивает [«Бентли»]. Автомобиль выезжает на

широкую автостраду. – Мне бы сейчас очень понадобилась твоя помощь, Массуд.

Меня не пускают к Майе в палату. По здешним правилам так не принято Я ведь

ей не родственник. Мать Майи часто приезжает в больницу, но из-за моей

просьбы увидеться с ее дочерью она повздорила со мной на глазах у всего

персонала. – Сжимаю во вспотевшей ладони смартфон. Все дается с трудом –

каждое слово. – Мой друг Маркус едва увел меня оттуда, но мне больше не

позволено даже подниматься на этаж отделения, где лежит Майя. Я хочу ее

увидеть, Массуд. Пожалуйста, приезжай, помоги мне. Я знаю, ты сможешь все

уладить.

Ни к чему, завершив говорить, дышать в трубку пару секунд. Но я не могу

нажать на «отбой». Когда все-таки отрываю трубку от уха, бросаю ее рядом с собой

на сиденье. Дышу так, будто пробежал только что стометровку. Руки сами ложатся

на голову, а та откидывается назад. Я закрываю плотно глаза, забыв, что позади

водителя, возле меня сидит Алистер. В конце концов, я начинаю понимать, что он

на меня смотрит. А потом , не выдержав, Шеридан открывает рот:

- Надеюсь, скоро кончится твоя июльская депрессия, и мы улетим обратно в Рим.

Никогда, к слову, не думал, что так сильно буду желать оказаться в Италии. – Он

уставился на меня с кривой ухмылкой. – Кто же мог знать, что я попаду в Индию, да?

Я шиплю на него, чтобы заткнулся. Алистер представляет, что настроение

мое – на нуле.

- Дейл, умоляю, включи уже свои мозги! Контракт с «Wardas Industry» разорван, так? – ирландец разводит руками. – Нас ждут в Риме. У нас полно работы! Ты

понимаешь это? Репутацию компании никак не красит расторжение договора, а

при каких обстоятельствах подобная мера была принята – дело десятое.

Я закатываю глаза, и он, заметив, дополняет все вышесказанное:

- Можешь думать обо мне, что хочешь…

- Спасибо! – грубо вставляю.

- … но для меня имеет значение, какова моя цена на мировом рынке. Ты

подбиваешь мой престиж и мою кадровую стоимость!

Алистер внезапно сорвался на крик, что меня несколько удивило. Сев к

нему лицом, я шокировано вскидываю брови. Шеридан хмыкает, принимается

поправлять запонки.

- Не ожидал, что я обвиню тебя? Лукас не смог бы тебе этого сказать, ну, а я твоим

другом не являюсь, знаешь ли…

Он то поднимает глаза, то опускает их, выискивая на своем темно-сером

костюме невидимые пылинки.

- В чем ты меня обвиняешь?

- Дейл, – Алистер одаривает фирменной усмешкой, – думаю, ты и сам понимаешь, что мы были с Лукасом правы. Тебе не стоило укрываться с ней где-либо, тебе

вообще не нужно было встречаться с ней. Никогда. Еще повезло, что не

просочилась информация о том, что ты – «тайный любовник».

Я и не собираюсь себя оправдывать, но из уст Шеридана все звучит намного

хуже.

- Я бы ее не отпустил. Она сбежала, – удается мне выдавить. – Она не должна

была сбегать.

- А что потом? – наседает Алистер. – Ты уверен, что смог бы справиться с этим

миром? Ты здесь – никто. У индийцев – свои кумиры, ты не входишь в их число, прости.

Его ехидство мне точно никак не поможет. Правда, брошенная им в лицо, как бы ни была ужасна, имеет место быть. Я понял это слишком поздно. Я не

сумел обуздать свои эмоции.

- Кумиры, которые бьют женщин… – Я не хотел говорить ничего в ответ, само

вырвалось.

Краем глаза вижу, как Алистер наблюдает за проплывающими в окне

машины броскими улицами Нью-Дели. Он сжимает кулак, подносит его к губам.

Его глаза принимаются блуждать по салону, он открывает в рот, чтобы

продолжить меня бранить, как ребенка. И все-таки что-то его останавливает –

вновь отворачивается.

- Ты обещал, – через минуту негромко отзывается Шеридан. – Мы в последний

раз здесь. Пустят тебя к Майе сейчас или нет – мы все равно улетаем, не забыл? У

нас самолет вечером.

Чем скорее [«Бэнтли»] приближается к клинике, тем больше дыр

становится в моем сердце. Так страшно и так волнительно. Снова услышать «нет»

равносильно смерти. Что страшнее конца жизни? Прожить ее без любимой.

Я не хочу без нее.

Мне ничего без нее не нужно.

- Я помню.

Наш автомобиль свободно лавирует в потоке других машин. Я стараюсь

отвлечься, изучая дорогу перед нами. Дорогие авто и дешевые – в Дели пропасть

между богатым и бедным огромна и по-особенному заметна. Кто-то, чтобы заехать

сюда, на платную дорогу, расплачивается платиновой картой, а кто-то вынужден

для такой же цели отдавать последние деньги.

Даже мысли о несправедливости напоминают о Майе. Я, разумеется, не

хочу выбрасывать ее из головы. Я никогда не буду на это готов, как бы ни

сложилась в будущем моя жизнь. Просто сейчас надо переключиться. Да, в самый

неподходящий момент думать о смеющихся индианках, идущих по тротуару в

цветастых сари. Думать о надоедливом кашле нашего шофеа, о красоте деревьев, окаймляющих обе стороны автомагистрали.

Морщинистые руки вечно молчаливого водителя поворачивают руль

вправо. Прежде чем он сделал это, я успел заметить на горизонте высокое здание

клиники, выполненное в совершенно современных решениях. Блестящие стекла

многочисленных панорамных окон отражают свет полуденного жаркого солнца. Я

концентрирую взгляд на четвертом этаже, зная, что именно там в одной из палат

лежит Майя.

[«Бэнтли»] заезжает на парковку больницы, тормозит около массивного

черного джипа с тонированными стеклами. Я не придаю значения этой машине, пока вдруг не вижу, как знакомый мужчина обходит внедорожник, берется за

ручку водительской двери, и уже собирается сесть в машину… Я резко распахиваю

дверь нашего автомобиля. Энергичными и несдержанными движениями выхожу

наружу, Массуд автоматически поворачивает в моем направлении голову. Его

огорченное выражение лица на миг принимает ошарашенный вид, глаза

округляются, подбородок вытягивается. Но вскоре взгляд вновь превращается в

холодный, безжалостный. Будто мы с ним то ли не знакомы, то ли… он не хочет

меня видеть?..

- Массуд! – восклицаю я.

Это приветствие, которое соответствует настоящему моменту. Я не так

представлял нашу встречу. Он с огнем в темно-карих глазах захлопывает дверь, которую открыл меньше минуты назад. Черные волосы, что аккуратной шапкой

облегают его голову, развевает взявшийся из ниоткуда ветер. Глоток прохлады –

он единственный дает возможность дышать, тогда как гневный взор Массуда

лишает всякого желания жить.

- Что ты здесь делаешь? – осекаюсь, а потом: - Я же звонил тебе! Я оставил тебе

кучу сообщений! Ты приехал и не сообщил мне?

Он молчит, стискивая зубы. Взбешен. Глаза мечут стрелы. Но почему-то ни

слова не роняет.

- Массуд… – я осторожно спрашиваю: – Ты же помнишь меня? Это я, Дейл…

Дейл Мёрфи.

По инерции, как кретин, указываю на себя рукой. Хотя и дураку тут понятно

– Массуд меня узнал. Кажется, что перед тем, как намеревался сесть за руль, он

поправлял что-то на заднем сидении, с кем-то разговаривал. Сейчас я вспоминаю

то, что я приметил раньше, но не посчитал это значительной деталью.

- Погоди, – подозревая неладное, тычу пальцем в его джип, – значит, ты все

знаешь… – Облизнув пересохшие губы, упираю ладонь в бедро, а другой

принимаюсь потирать челюсть. – А где же… где Майя?

Не понимаю, в какую минуту мой голос становится слишком громким, чтобы это игнорировать.

- Где Майя, Массуд?!

Может, это лишь моя фантазия, но я почти уверен, что он держит свою

кузину в этом черном танке! Я начинаю убеждаться в своих догадках, и на мою

внезапную агрессию Массуд отвечает взаимностью.

Я подхожу ближе – он толкает меня. Потом наставляет на меня палец в

предупреждающей манере. Мы никогда – ни одного дня – не были в плохих

отношениях. Несмотря на обстоятельства. Я просто не понимаю, что происходит…

- Держись от нее подальше! – голос двоюродного брата Майи звучит угрожающе.

Из [«Бэнтли»] высовывается водитель. Я слышу движения за спиной и смекаю, что это он.

- Сэр? – подает тот голос. – Нужна помощь?

Массуд огрызается на него. Он кричит на хинди, так что я ни черта не понимаю.

Но, оглянувшись, могу наблюдать, как пожилой сотрудник отеля «Leela Palace» с

испуганным взглядом садится обратно на свое место.

- Ты во всем виноват, понятно? – так же нетерпимо и строго говорит Массуд, продолжая нацеливать на меня палец. – Во всем этом твоя вина, ублюдок!

Я думаю о том, что, наверное, Майе страшно из-за того, как ее кузен орет.

Если она в машине, то уже открыла бы дверь, разве не так? Ничего не увидеть за

тонировкой. Возможно, ее кто-то удерживает. Черт! Не слушая Массуда, я ринулся

к задней двери джипа, дернул ручку на себя… Заблокировано!