Биржа — Игра на деньги

Глава 19 Мой друг, гном из Цюриха, говорит, что финансовый кризис неизбежен

О Гномах из Цюриха читали все. Люди иногда говорят о них, когда пытаются разобраться в запутанной паутине проблем с золотом, но я единственный человек, знакомый с самым настоящим Гномом из Цюриха. Собственно говоря, этот Гном из Цюриха и сейчас гостит у меня. Время от времени он прилетает, чтобы поиграть с моими детьми, погладить мою собаку и заодно объяснить мне сущность международных монетарных и золотовалютных кризисов. И это полезно знать, потому что если Гном из Цюриха прав, то нас ожидает такая биржевая паника, которой никто из нашего поколения и представить себе не в силах — как торнадо с безоблачного неба.

Обратите внимание, что я сказал «Гном» — в единственном числе. Есть только один Гном из Цюриха — и это мой Гном. «Все прочие Гномы, — говорит Гном из Цюриха, — на самом деле Гномы из Базеля, где находится Банк межгосударственных расчетов, или Гномы из Женевы, где обращаются арабские нефтяные деньги и всякое такое. Я единственный Гном из Цюриха, крибле-крабле-бумс, и то, что пресса продолжает накачивать страсти насчет Гномов из Цюриха во множественном числе, только показывает, насколько эта пресса оторвана от реальности».

В общем, у меня с Гномом из Цюриха заключено такое рабочее соглашение, что-то вроде «Дистанционного штормового оповещения». Основная задача Гнома — держать меня в курсе насчет золота, чтобы я мог выскочить из биржи до того, как цена денег взлетит до небес, а все ковбои и прочие ребята из бойких фондов займутся другой работой — той, которой они и занимались до прихода на биржу.

Гномы, понятное дело, прирожденные золотые жуки. Они родственны первым «хинцельменшам», работавшим в копях, и состоят в дальнем родстве с «хульдуфольк», малоприятными и злобными существами. А от всей этой работы в копях гномы на золоте прямо-таки зациклились. В наше с вами время большинство Гномов проживает в Швейцарии, потому что они любят быть поближе к золоту. Многие из них являются членами Гельдарбайтсгешрай номер 11, которая, насколько мне известно, связана с нашими профсоюзными воротилами.

— Кризис, — сказал мой друг Шом из Цюриха, — застанет Уолл-стрит врасплох. Уолл-стрит к экономике и деньгам имеет самое отдаленное отношение, поэтому неудивительно, что всего лишь семнадцать человек на Уолл-стрит действительно понимают, что такое деньги.

Я, естественно, тут же поинтересовался, кто эти семнадцать человек. Шом из Цюриха потянулся к коробке с моими «Монтекристо» докастровского выпуска, неспешно раскурил сигару и аккуратно задул спичку.

— Один из них Роберт Руса из фирмы «Братья Браун», — сказал он, — а остальные шестнадцать знают кто есть кто. И это все, что я могу сказать, крибле-крабле-бумс.

Иметь дело с этими чертовыми Гномами — работенка еще та, но если мы хотим дорыться до Истины на бирже, следует прислушаться к тому, что говорят все заинтересованные стороны. Вам, конечно, стоит принять во внимание, что мой друг, Шом из Цюриха, смотрит на вещи предвзято, потому что мир при росте метр с кепкой выглядит совеем не так, как с высоты в метр девяносто. После грядущего Кризиса Гномы в соответствии с условиями их контракта станут хранителями всего золота, и это будет на редкость богатая гильдия. Если вас действительно интересуют все детали, то о них вам, может быть, расскажет Роберт Руса, который занимался этими проблемами в государственном Казначействе.

Я же, как отмечалось выше, заинтересован во всем этом лишь потому, что если Шом окажется прав, то можно плюнуть на все попытки переиграть биржу. Все равно сзади к вам подкрадется Кризис, который вас и ограбит до нитки, потому что вы этого не смогли предвидеть.

Хотя мне и удается очень многое узнать от Шома, не могу сказать, что я так уж рад его видеть. Мир, как заметил Т.С. Элиот, не в состоянии выносить реальность в больших количествах, а мой Шом убежденный реалист. И в этот раз у меня было довольно подавленное настроение, когда я открыл дверь и увидел на пороге Гнома из Цюриха, с небольшой дорожной сумкой «Свиссэйр» на плече, но слушал я его все-таки внимательно.

— В один прекрасный день весной, а может, и не весной, пойдет дождь, а может, и не пойдет, — сказал Гном из Цюриха. — Рынок будет пузыриться и булькать, настроение вокруг будет самое мирное, жилищное строительство будет на подъеме, а все брокеры будут наблюдать за лентой тикера и с бешеной энергией названивать своим клиентам. В среду рынок начнет сбоить, а в четверг ослабеет. Фиксация прибыли, скажут мудрецы, фиксация прибыли. Так вот: ты никого не слушай, а сразу звони мне.

Единственными акциями, которые в четверг пойдут вверх, будут акции «Америкэн Саут Африка» и «Дом Майнз», то есть «золотые» акции. Прочие акции из «золотых» будут подрагивать на месте — «Уэстерн Дип Левелз» и так далее, плюс южноафриканцы с непроизносимыми названиями типа «Блювооруитзихт». В пятницу биржа ослабеет еще больше, потому что те шестнадцать человек, о которых я тебе говорил, начнут шевелиться, а Роберт Руса вылетит в Вашингтон.

В пятницу вечером Казначейство сделает тихое маленькое объявление. Его сущность я объясню чуть позже. Казначейство скажет, что мы живем в современную эпоху. А золото — это пережиток варварских времен. Поэтому, скажет Казначейство, мы открепляем золото от доллара, и пусть они теперь парят независимо друг от друга. Хо-хо-хо, — последнюю фразу Гном из Цюриха произнес как Веселый Зеленый Великан из рекламных роликов, которые Гном любит смотреть.

— В понедельник утром биржа-будет на двадцать пунктов ниже, а во вторник еще на пятнадцать. В среду Уильям Макчесни Мартин скажет, что он давно уже собирался в отставку. И, когда все кончится, а кончится все довольно быстро, биржа упадет на четыреста пунктов. Начнется дикая паника, воцарится хаос, а люди примутся искать козлов отпущения. Таким козлом окажусь я. Люди скажут, что всему виной Гномы из Цюриха, но к тому времени все золото уже будет у нас. Ругань на воротах не виснет, — пусть говорят.

— Угощайся, — сказал я Гному из Цюриха, который и так уже запустил свои пальцы в коробку с сигарами. Мне очень хотелось узнать, почему Кризис непременно грядет, и что надо сделать, чтобы этого не произошло, и чтобы игра на нашей чудесной фондовой бирже продолжалась, как прежде.

— Так и быть, угощусь, — сказал Гном из Цюриха.

Фразу «Гномы из Цюриха» впервые произнес Джордж Браун, вице-премьер Великобритании. Был 1964 год, и лейбористское правительство только-только протиснулось к власти. Лейбористы ждали этого очень давно и обзавелись целой кучей планов, поэтому они очень расстроились, когда все-таки дорвались до власти и выяснили, что с планами придется подождать — в Англии начинался финансовый кризис. Дело, понятно, было в том, что Они, кто бы эти Они ни были, может, Их вообще была целая международная шайка, внимательно просмотрели торговый баланс Великобритании и ее балансовые отчеты, после чего и решили распродавать фунты стерлингов. Тут уже все спекулянты валютой стали продавать фунты, и вскоре их никто уже не покупал, за исключением Английского банка, который был обязан это делать, а мистер Хейес из Федерального резервного банка в Нью-Йорке вынужден был всю ночь провести на ногах, собирая спецов по финансовой хирургии и готовя массивное трансатлантическое вливание. Тогда-то Джордж Браун и обрушился на Международных Заговорщиков, которые нацелились на то, чтобы прикончить фунт, а заодно и Англию. «Это все Гномы из Цюриха», — сказал он дрожащим от ненависти голосом. Каждое слово Браун произносил медленно и угрожающе, особенно задержавшись на «г» в слове «Гномы», отчего в нем даже появился лишний слог. Таким образом, «Гномами из Цюриха» стали называть Международных Спекулянтов, а также скептиков. Но, как я уже сказал, большинство Гномов находится в Базеле и Женеве, а Гном из Цюриха сидит у меня дома.

— Да, мы скептики, — сказал мой друг Гном из Цюриха. — Мы склонны к недоверию. И мы весьма цинично настроены по отношению к способности людей рационально решать свои дела в течение долгого времени. Особенно если речь о политиках. Политики обещают людям вещи, за которые они не в состоянии заплатить. А мы, Гномы, стоим за Реализм или, если угодно, за дисциплину. Без нас печатные станки всех правительств работали бы без перерыва, всюду началась бы дикая инфляция, и мир очень скоро вернулся бы к натуральному обмену.

Я уже говорил вам, что Гном из Цюриха человек предвзятый.

— Будет кризис или нет, — сказал мой друг Гном из Цюриха, — зависит от того, кто выиграет в соревновании между верой и скептицизмом. Доллар — это настоящая международная валюта. Кое-кто хотел бы верить в это всегда, потому что альтернативы рассыпаются в прах, а международная торговля подорвана всеобщей неуверенностью. Поэтому все государства мира собираются вместе и пытаются изыскать что-то еще, какой-нибудь международный чековый счет. Тем временем недоверие к доллару растет, потому что каждый год наблюдается дефицит торгового баланса.

Когда я слышу слова «торговый баланс» и «дефицит», у меня сразу начинает болеть голова. Мое внимание куда скорее привлекла бы весть о том, что «Ксерокс» упал с 230 до 18, а «Дженерал Моторз» с 74 до 8.

— Погоди, дай-ка разобраться, — сказал я. — Если мы отладим торговый баланс, тогда все надолго поверят в доллар, — во всяком случае, на срок, позволяющий ввести в оборот какую-то международную валюту. Выходит, это нам и надо сделать.

— Было бы неплохо для начала, — сказал Гном из Цюриха. — Но этого никогда не произойдет.

Я же говорил, что этот Гном из Цюриха циник. Насчет всех этих проблем с торговым балансом вы, наверное, и так все уже слышали. В торговле Соединенные Штаты выглядят совсем неплохо: превышение в пару миллиардов от продаж соевых бобов, пшеницы и самолетов над тем, что уплывает за границу, в уплату за «фольксвагены», шотландский виски и медь. Но тут в игру вступают туристы, которых с каждым годом все больше, и расшвыривают за границей доллары, словно опавшие осенние листья. И красивый торговый баланс летит ко всем чертям.

— Очень легко исправить, — сказал я. — Вводим солидный подушный налог в аэропортах для всех, выезжающих из страны.

— Я взвешивал этот вариант, — сказал Шом из Цюриха, — но он неприемлем с политической точки зрения, потому что идет вразрез с правом американцев путешествовать, куда они хотят.

Вы и так гораздо ближе к Судному Дню, чем думает большинство людей. Казначейство предложило ввести тридцатипроцентный налог на иностранные акции, и для американцев стало сложновато вкладывать деньги за границей. Казначейство уже пересмотрело все иностранные долги, а валютные свопы мистера Росы смазаны, как следует. В последнее время вы продаете активы правительства США, так называемые «сертификаты участия» — симпатичный бухгалтерский фокус. Но песок в часах уже вот-вот вытечет, и мы движемся вниз — к серьезной заварухе.

— Как можно уладить эту проблему? — спросил я, мысленно указывая на собственный портфель акций.

— Вы могли бы забрать домой из Германии четверть миллиона своих военных вместе с их женами, — сказал Шом из Цюриха. — Господин Крупп вовсю строит заводы в коммунистических странах. «Фиат» и, между прочим, «Рено» собираются выпускать автомобили в России. Европейцы, как видишь, русских не особенно боятся.

— Но мы твердо постановили оставаться в Европе, — сказал я.

— Немцев ваши войска устраивают, — это куда как лучше, чем четверть миллиона туристов, но вот платить за них немцы не хотят, — сказал Шом.

— Значит, мы остаемся. Что еще?

— Еще? Еще Вьетнам, — сказал Шом из Цюриха. — Заметь, политика меня нимало не интересует. Меня интересуют только деньги. А Вьетнам стоит вам массу золота. Ты же знаешь, что деньги, которые вы тратите там, поступают в Индокитайский банк, принадлежащий французам. Оттуда они идут в Париж и становятся требованием на золото, выставленным Нью-Йорку. А ты знал, что золото загребают себе китайцы?

— Китайцы? Какие китайцы? Как?

— Очень просто. С черного рынка в Сайгоне. Хорошо известно, что даже мыло, распределяющееся среди крестьян, приземляется на черном рынке, не говоря уже обо всем, что разворовывается на складах в портах. Доллары с черного рынка идут в Ханой, куда их отправляют вьетконговские партизаны. Из Ханоя доллары едут в Гонконг, где Банк Китая (коммунистического) обменивает их на валютные фунты. Затем эти фунты представляются для обмена на золото в Лондонский золотой фонд, после чего слитки летят на самолетах пакистанских международных авиалиний из Лондона — через Карачи — в Пекин.

К этому моменту истории я отнесся скептически — уж слишком по джеймсбондовски все получалось.

— Ничего подобного. Обо всем этом писалось в вашей собственной прессе. В журнале «Горное дело», например. Спроси кого хочешь. Спроси Франца Пика.

Франц Пик — специалист по валюте. Моя головная боль резко усилилась.

— Если ты знаешь, как нам выбраться из Вьетнама, — сказал я, — свяжись с президентом Джонсоном. Он с удовольствием послушает.

— Я политикой не занимаюсь, — сказал Гном из Цюриха. — Я занимаюсь золотом. Я мог бы представить и детали, но в данном случае не повредит взглянуть на проблему в целом. У вас самая мощная экономика в мире. Даже Вьетнам не смог причинить ей заметного ущерба — вы тратите на вооружения в процентном отношении меньше, чем еще шесть лет назад. Но в международном плане у вас серьезные проблемы. Поза, в которую вы встали, не соответствует тем ресурсам, которыми вы располагаете. Это не 1948 год Вы уже не можете быть добрым папочкой для всех и вся на этой планете. Очень трудно увязывать вашу позу спасителей человечества с существующим дефицитом вашего торгового баланса. Я думаю, это все потому, что вы действительно спасли мир, а политики, добившиеся этого триумфа, до сих пор находятся у руля. Людям свойственно цепляться за прошлые достижения. Потому-то вы воюете во Вьетнаме, держите войска в Герма- нии и предоставляете миру ликвидную валюту — именно потому, что так делались дела в час вашего триумфа, двадцать лет назад. Но этот триумф был, — двадцать лет назад! — а память человеческая коротка. Весомо только золото. Требования на ваше золото уже в два раза превышают ваши золотые запасы, даже если вы решите оставить свою валюту без золотого обеспечения. Когда возникают денежные долги, то музыку заказывают кредиторы. Посмотри на Англию 1964 года. Прежде чем вы вместе с Ребятами из Базеля бросили им спасательный круг, вы потребовали от них, чтобы они привели себя в порядок — и, замечу, справедливо потребовали. Лейбористскому правительству пришлось увольнять рабочих. Какая ирония!

Голова у меня уже трещала, и я мог только повторять: «Ксерокс, с двухсот тридцати до восемнадцати», — чтобы хоть как-то удержать свое внимание на предмете. Я уже знал, как будет разворачиваться Кризис. Банковский процент поднимется до отметки семь, экономика полетит в мусоропровод, а фондовая биржа рассыплется в прах. Гному прекрасно удалось растревожить меня насчет Кризиса в целом, но мне хотелось знать и детали.

— Вам всем доведется услышать множество красивых фраз и массу оправданий, — сказал Гном из Цюриха. — Тонны пропаганды, призванной прикрыть совершенные ошибки. Но 1966 год стал первым годом, когда все золотые акции во всех странах двинулись вниз. Все добытое в прошлом году золото пошло в сундуки, которые обслуживает, естественно, Международное Братство Гномов, «Гельдарбайтсгешрай Номер Одиннадцать». Спроси в Первом Национальном банке. Они подписывали все бумаги.

— Джордж Браун был прав, — сказал я. — Заговор действительно существует. Заговор Гномов Базеля.

— Скорее, заговор скептиков или реалистов, — сказал Гном из Цюриха. — Конечно, ваше Казначейство никогда добровольно не пойдет на девальвацию доллара. Но они обязались поставлять золото по тридцать пять долларов за унцию, и поскольку у спекулянтов становится все больше и больше золота, а у Казначейства все меньше и меньше, то совершенно очевидно, что в один прекрасный день Матушка Хаббард решит заглянуть в свой буфет — ты догадываешься, что в таком случае произойдет. Вот Казначейство и дергается.

Я потребовал, чтобы Гном из Цюриха объяснил мне, откуда он все это знает — за вычетом, конечно, его членства в гномовской гильдии.

— По понедельникам, — сказал Гном из Цюриха, — в одиннадцать тридцать происходит игра в теннис.

— Игра в теннис?

— Игра в теннис. На теннисном корте, которым владеет Федеральный резервный банк Соединенных Штатов.

— У Федерального банка есть теннисный корт?

— Я думал, это всем известно. Раньше у них было больше кортов, но им нужно было место для автостоянок. По понедельникам парная игра: Федеральный банк против Казначейства. Уильям Макчесни Мартин подает мощно и резко. Иногда мяч вылетает за пределы поля. Обратно его приносит мальчик из обслуги. Этот мальчик из обслуги — я, а слушаю я очень внимательно.

Я уже не знал, верить ли мне Юному или нет, поэтому я позвонил одному человеку в «Вашингтон Пост» и поинтересовался, где бывает Уильям Макчесни Мартин по понедельникам в одиннадцать сорок пять. Репортер ответил, что Уильям Макчесни Мартин обычно в это время играет в теннис, прежде чем отправиться на ленч с Генри Фаулером, секретарем Казначейства.

— Если тебе и впредь понадобится меня проверить, то вот тебе мои контакты, — сказал Гном из Цюриха, вручая мне список — Звони любому из них. Они меня знают.

Таким контактам звоните вы сами. Может быть, вы с ними знакомы. Ксенофон Золитас, Управляющий госбанком Греции, доктор С. Постхума из Банка Нидерландов, британцы Реджинальд Модлинг и Максвелл Стэмп — и так далее.

— Впрочем, — сказал Гном, — есть один кролик, которого вы могли бы вытащить из шляпы, и который мог бы вас спасти.

— Отказаться от Вьетнама, Германии и поездок за границу, — сказал я.

— Это не кролик. Тот кролик, которого я имею в виду, называется «Проект Голдфингер».^[11] Миссия Казначейства Соединенных Штатов заключается в том, чтобы решить проблему золота и изыскать дополнительное золото прямо здесь.

К этому времени я уже был сыт по горло Гномом и всеми его джеймсбондовскими штучками. Но кое-какая тревога у меня все-таки оставалась: в конце концов, как выяснилось, у Федерального резервного банка действительно есть теннисный корт.

— В наше время наука и техника способны на невиданные чудеса, — сказал Гном. — Посему доктору Дональду Хорнигу, советнику президента по вопросам науки, и поручили миссию: изыскать дополнительное золото в Соединенных Штатах, предпочтительно на федеральных землях, используя современную технологию, лазеры для бурения, инфракрасные спектрометры, спектроскопические детерминаторы и Бог знает что еще. Золото может обнаружиться в штате Мэн, в Техасе, а то и, кто знает, в Центральном парке.

Теперь ты слышишь бондовскую музыку, читатель?

— Казначейство думает, что «Проект Голдфингер» может вас спасти, — сказал Гном, — но я так не думаю. Правда, этот проект может позволить вам выиграть время. В конце концов хранить всю технологию в тайне вам не удастся, а если золото окажется в Центральном Парке, то окажется оно и в лесу под Парижем. И если золото будет повсюду, то та же проблема снова встанет во весь рост, только золото будет продаваться по пятьдесят центов за унцию. И рано или поздно вам придется вернуться с облаков на землю и прекратить быть папочкой для всего прочего мира. Вести мир? Да. Платить за него? Нет. Крибле-крабле-бумс.

Гном пошел поиграть в песочнице, а я задумался над его проповедью. Говорил он, конечно, со своей гномьей колокольни. Но должна же быть и другая точка зрения на проблему! Что со всеми этими компаниями, которые за границей принадлежат нам? Если французы вдруг начнут отбиваться от рук, мы можем напомнить им, что заводы «Симка» принадлежат нам, во всяком случае, «Крайслеру». А что насчет всех этих высокообразованных джентльменов из «Группы Десяти», МВФ, 216 экономистов, работающих над этой проблемой в Казначействе, и так далее? Ни одно правительство, даже французское, не захочет взрывать финансовую ядерную бомбу. А правительства в наши дни весят больше, чем все спекулянты вместе взятые.

Но… Действительно ли больше? Тогда каким же образом спекулянты в прошлом году высосали больше золота, чем все ведущие страны мира?

Чтобы хоть немного взбодриться, я позвонил в офис, полный ковбоев, которые развлекались тем, что торговали акциями друг с другом. Я сообщил им, что нам с биржей лучше бы быть поосторожнее, потому что над ней нависла туча размером с ладошку, а транзисторные приемники, украденные у наших солдат, превращаются в Лондоне в золотые слитки, которые на пакистанских самолетах везут потом прямиком в Пекин. Мой друг Чарли сказал, что я свихнулся.

— Приезжай лучше сюда, — сказал он. — Мы вчера прикупили акции, которые уже сегодня подскочили на двадцать пять процентов. Купи маленько для себя, вот тебе и полегчает. Послушай музыку. Слови кайф.

— Я тебе только что объяснил, что надвигается золотовалютный кризис, — сказал я. — У меня информация из первых рук, от действительного члена Гельдарбайтсгешрай Номер Одиннадцать. Он же теннисный мальчик из обслуги Уильяма Макчесни Мартина.

— Да плюнь ты на это, — сказал Чарли. — Эти золотые жуки существовали вечно. А у биржи пороху еще хватит. Кто вообще хоть что-то понимает в золоте? И на кой ляд тревожиться о том, чего не понимаешь?

Глава 20 Если полудолларовые монеты стали исчезать, то значит ли это, что на нас надвигается нечто зловещее?

Очень откровенный и неглупый тип этот Гном из Цюриха. Время от времени я с ним контактирую. С момента того разговора с Шомом, о котором вы только что читали, произошли кое-какие события. Государства мира действительно собрались и набросали проект международной валюты в рамках МВФ. Если этот проект утвердят все парламенты и конгрессы, то для каждой страны будут установлены права заимствования — пропорционально взносу, который данная страна сделала в этот квазимеждународный банк. Это должно стимулировать страны мира к сотрудничеству, потому что вместе они весят все-таки больше, чем спекулянты или бизнесмены, которые хеджируют себя от проблем с валютой.

Но специальные права заимствования — это лишь уловка, призванная выиграть время для решения реальных проблем. А проблемы эти все там же. Реальная международная валюта — доллар — до сих пор пребывает в дефиците торгового баланса. Кризис углубляется. Девальвация фунта стерлингов в 1967 году открыла перед нами новые мрачные горизонты. Если нами будут управлять достаточно безголово, мы можем дожить до такого момента, когда американцам будет запрещено вывозить из страны более $100.

Кроме того, проблема эта универсальна. Сейчас на правительства возложена ответственность за благосостояние их народов. А желания людей легко опережают их способность платить за реализацию этих желаний, и никто еще не научился добывать деньги для этого из воздуха. Это значит, что если у правительств есть выбор между стремлением обеспечить полную занятость и желанием защитить национальную валюту, они почти всегда предпочтут увеличение числа рабочих мест крепости собственной валюты. Валюта не участвует в выборах. В нашей с вами стране Акт 1946 года о Полной Занятости показывает это со всей наглядностью. Правительства преданы идее полной занятости. Если для достижения этой цели им приходится без перерыва закачивать деньги в экономику, они это делают, а если деньги кончаются, они печатают деньги. Инфляция в долгосрочной перспективе — это политика, пусть и не всегда выраженная на бумаге, каждой страны в мире.

Желания людей — вещь благородная, а против увеличения числа рабочих мест никто ничего не имеет. Иное дело, что места эти чаще всего создаются не за счет производительности, а за счет национальной валюты. Правительства очень быстро начинают понимать полезность дефицита. Для них удобно пользоваться рекомендациями экономистов-кейнсианцев, ратующих за то, чтобы во время экономических спадов расходовать как можно больше денег. Но даже в этом уравнении обнаруживаются проблемы, поскольку при всей широте статистики и при всех скоростях компьютеров такая экономика все равно неточна, и центральное правительство рискует нажать не тот рычаг не в тот момент времени. Гораздо менее удобным оказывается подсыпать зерно в зернохранилище в течение «тучных» лет. Ведь деньги всегда можно пустить на что-то еще, если взять только удобную часть теории Кейнса, отказавшись от неудобной. И наша страна в этом плане всегда оказывалась самой изобретательной, основываясь на своем чувстве всемогущества и абсолютной компетентности. («Времена воинствующего духа, — сказал мистер Джонсон из Бостона, — есть времена ирреальности».)

Какое все это имеет отношение к рынкам ценных бумаг? Самое простое. Эти рынки действительно представляют собой лишь маленький фрагмент общества в целом. Но, будучи зависимы от массовой психологии, они служат хорошей лакмусовой бумажкой для оценки того, что происходит. Рынки нормально работают тогда, когда люди в них верят, а такая уверенность базируется на идее о том, что люди в состоянии рационально решать свои проблемы. Самый долгий период процветания за последние несколько сот лет наступил тогда, когда все поверили в то, что король на троне, что фунт стерлингов стоит ровно фунт стерлингов, что Бог по-прежнему на Небесах и что все так и будет продолжаться — до бесконечности.

В краткосрочной перспективе длительная инфляция будет работать на практически любые активы: акции, земельные владения, антиквариат, домовладения, произведения искусства и так далее. У вас облигация в $100, и вы получаете на нее 5 процентов дохода. Но когда придет время выплаты главной суммы займа, ваши $100 будут стоить $87, а значит, вкладывать стоит во что-то другое. Если в облигации вложено 600 миллиардов долларов, а потом 100 миллиардов из этой суммы перекачивается в другие активы, в акции, то $600 миллиардов в акциях неизбежно двинутся в цене при вливании дополнительных 100 миллиардов. Но одновременно становится сложнее собирать необходимые капиталы, процентная ставка идет вверх, дела на ряде предприятий начинают идти хуже, и часть денег снова перекачивается в краткосрочные облигации с более высокой процентной ставкой. В таком ритме все и идет — небольшие возмущения в промежутках между приливами и отливами.

В долгосрочной же перспективе действия всех инвесторов, индивидуальных и корпоративных, профессиональных и непрофессиональных, должны основываться на вере в то, что руководство страны понимает, что оно делает и что рациональные люди управляют делами государства рационально. Стоит этой вере пошатнуться, как начинают шататься финансовые рынки. И они не просто ныряют вниз. Они ныряют вниз, а потом исчезают вообще. Это произошло в нашей стране в атмосфере всеобщего уныния в 1930–1933 годах, это происходило и происходит в других странах. Может ли все это внезапно рухнуть? На бирже, на «бумажном» рынке, основанном на вере, этот страх присутствует всегда, как глубоко он бы ни был запрятан. Конечно, все может рухнуть. Достаточно, чтобы исчезла вера. Но страх не очень-то способствует вашему функционированию на рынке, о чем вам могли бы рассказать представители старшего поколения, поэтому лучше бы об этом страхе каждый день не вспоминать. Так большинство населения мира инвестиций и живет, продираясь через деревья и не имея почти никакого понятия о лесе.

В конце концов вся наша жизнь висит на тонкой нитке, и нет смысла беспокоиться о финансовых ядерных бомбах больше, чем о настоящих плутониевых.

Есть люди, высматривающие Знаки, а одним из таких Знаков для этих высматривающих было серебро. Я тоже принадлежал к их числу, и сейчас хочу рассказать вам историю, которая кажется более древней, чем она есть на самом деле. Первая фаза Кризиса уже произошла. Серебро отцепилось от своей цены в один доллар и двадцать девять центов, к которой оно было долго и надежно приклеено, но все мы пока еще живы. Главные события, однако, еще впереди. Но сначала выслушайте мой рассказ.

Вы поверили бы в то, что какие-то из долларовых банкнот в вашем бумажнике стоят больше, чем другие долларовые банкноты, и что то же самое верно и в отношении пятерок? И поверили бы вы в то, что серебряных долларов и полтинников давненько не видно потому, что кто-то собирает их для того, чтобы в нужное время расплавить? И, что самое важное, охватывает ли вас тревожное чувство при мысли, что долларовые бумажки могут стоить два доллара, а полтинники исчезли вообще? То самое тревожное чувство, о котором предупреждал нас Сэтчел Пейдж в его правилах выживания: «Никогда не оглядывайся назад: может быть, кто-то тебя уже настигает?». Не знамение ли это того, что Тайфун и Катастрофа придвинулись к нам вплотную? Есть аналитики, которые говорят, что серебро просто-напросто поднялось в цене, как поднимаются в цене очень многие вещи, но есть и Пророки, видящие в этом знак приближения чего-то столь же зловещего и страшного, как 1929 год: индекс Доу-Джонса, придавленный руинами, гнилые яблоки на каждом углу и раздача супа для бедных.

Одного конкретного Пророка, напугавшего меня до такой степени, что мне захотелось бежать в Федеральный банк с пригоршней долларовых банкнот в руке, зовут Джеймс Дайне. По профессии мистер Дайне теханалитик, а о них вы уже все знаете. Мистер Дайне всегда сопровождает свои недельные диаграммы комментариями, по тону напоминающими Пророков Израилевых. Пророки Израилевы, если вы помните, всегда были недовольны беззаботностью, царившей вокруг. Владыки и народ то и дело сбивались с пути истинного, и горе вам, вещали Пророки, ибо не избежите вы гнева Господня. А потом появлялись какие-нибудь ассирийцы или скифы, и, пока они предавали все огню, Пророк, стоя на стене города, возглашал: горе нам, ибо не избежали мы гнева Господня.

Мистер Дайне занимает на этой городской стене место чуть правее пророка Наума. Он настолько пессимистичен, что в словаре не существует прилагательных, способных адекватно описать его пессимизм.

«В какой конкретно день наступит Катастрофа?» — спрашивает мистер Дайне, и тут уж не приходится сомневаться, что она вообще наступит. Во время Катастрофы будет великий плач на улицах и великий стон на автострадах. Колесницы будут пылать в клубах дыма, банковская ставка поднимется до семи или даже восьми процентов, индекс Доу-Джонса рассыплется в прах, и всех нас постигнет беда, равной которой не видели вот уже целое поколение, если не больше. Почему такая Катастрофа должна непременно произойти? Ну как же, сэр, из-за глупости! Из-за глупости народа и его правительства, раздающих золото и серебро, из-за тупости и безответственности политиков, из-за валютных проблем. За последние 5000 лет еще не было правительства, которое отказало бы себе в удовольствии девальвировать собственную валюту. А посему: обменивайте ваши бумажные деньги на серебряные монеты, на серебряные долларовые сертификаты, на золото и серебро. Потом дождитесь, пока все рухнет, и из пепла начнет восставать новый Феникс.

Каждую неделю мистер Дайне проповедует о тающем золоте и исчезающем серебре, о приближающейся гибели фунта, а затем и доллара, о глупости всех правительств. Золото и серебро неизменны, и они переживут гибель валют, а их исчезновение означает, что предусмотрительные люди стали их накапливать, готовясь к грядущему Дню Гнева. Между мистером Дайнсом и его читателями даже возникали дискуссии о том, куда направят свои стопы пилигримы и куда они понесут свои деньги. В качестве обетованной земли Ханаанской не раз называлась Южная Африка — золотой заповедник за океаном.

Что касается цены золота, то это вопрос долгий и непростой. Но каждый согласится с тем, что серебро действительно растет в цене. Не так давно люди из металлодобывающей промышленности приходили к мудрецам и авгурам Нью-Йоркского общества аналитиков по ценным бумагам с единственным вопросом: когда и почем. И никто не видел в этом знак Катастрофы — не более чем в повышении цен на медь или алюминий. Разница, однако, в том, что если в цене растет серебро, то все старые монеты в Соединенных Штатах, а также некоторые банкноты в ваших карманах начинают стоить больше, чем на них написано. И никто не знает, каким может оказаться психологический эффект такой ситуации. Может быть, он будет нулевым. А может быть, если проповеди Пророка все-таки вас растревожат, возрастет недоверие к правительству, золото и серебро будут упрятаны под матрацы, а фондовая биржа заползет в нору, чтобы там дожидаться весны.

В один прекрасный день, когда биржа вела себя как подбитый «мессершмит», ввинчиваясь штопором вниз и оставляя за собой клубы дыма, слова Пророка, наконец, растревожили и меня. Я обратился к ковбоям, собравшимся за столиком в «Оскаре» и спросил, есть ли у них при себе долларовые банкноты, на которых написано «Серебряный Сертификат». Таких обнаружилось не так уж много. Большинство долларов и пятерок имело надпись «Билет Федерального резервного банка». В обращении существует $440 миллионов, имеющих надпись: «Сим удостоверяется, что в депозите Казначейства Соединенных Штатов Америки наличествует серебро на Сумму один доллар (или пять долларов), выплачивающееся по требованию предъявителю». Казалось бы, такие казначейские билеты должны встречаться довольно часто, но вот поди ж ты. В общем, собрав девятнадцать однодолларовых банкнот, я направился прямо в цитадель — в Федеральный резервный банк в Нью-Йорке. Все только и говорят о Федеральном банке, но кто на самом деле туда ходит? И вот я, зажав в руке девятнадцать долларовых бумажек, на которых написано: «Выплатить предъявителю серебром по первому требованию», торжественно вступаю в зал Денежного Храма. Я говорю охраннику, что я и есть тот самый Предъявитель, готовый тут же Потребовать. Я хочу посмотреть, действительно ли правительство Соединенных Штатов намерено сдержать обещание, напечатанное на банкнотах. Охранник жестом указывает мне на ступеньки, ведущие вниз.

С чего бы правительству вдруг не «платить предъявителю по первому требованию?». С того, говорят Пророки, что в один прекрасный день у правительства просто кончится серебро. Каждый год в мире потребляется на 100–200 миллионов унций серебра больше, чем его добывается. Фотографии, фотокопии, электроника — один «Истмэн Кодак» потребляет больше, чем добывается из всех копей и шахт. Обычно в условиях свободного рынка цена просто поднялась бы до точки равновесия между спросом и потреблением. Но цена серебра поддерживается на искусственном уровне Казначейством Соединенных Штатов, которое продает свое серебро всем предъявителям по $1,29 за унцию. Потому-то Казначейство так лихорадочно и штампует новые монеты. Ведь если цена серебра станет больше, чем $1,38 за унцию, стоимость содержания монеты станет больше ее нарицательной стоимости, и, теоретически рассуждая, монет просто не будет — они все исчезнут в домодельных плавильнях. Все население пошвыряет свои четвертачки и полтинники в плавильные печи, а потом двинется в «Истмэн Кодак» со слитками. Казначейство пока имеет 620 миллионов унций серебра, но 440 миллионов обеспечивают существующие долларовые серебряные сертификаты, а 165 миллионов представляют собой стратегический запас. Вот монетные дворы и работают круглосуточно, штампуя несеребряные монеты. И в один прекрасный момент Казначейство должно будет прекратить отпуск серебра. Оно просто захлопнет крышку: хрясь! И вся серебряная монета Соединенных Штатов, все без малого два миллиарда унций, будет упрятана в бочонки или вывешена на стену в застекленной рамочке. Вы уже сейчас можете получить за полтинник пятьдесят три цента, а то и больше.

И вот я стою в очереди у окошка, а слева от меня здоровенная клетка. За прутьями видны охапки и вязанки серебряных сертификатов. Человек, стоящий впереди, открывает свою сумку, на которой написано «Банк Токио», и клерк пересчитывает деньги: около 100 000 долларов десятками. Потом подхожу я со своей речью насчет Предъявителя и говорю, что хотел бы получить девятнадцать серебряных долларов за свои девятнадцать бумажек, на которых написано, что в казначействе для каждой из них есть серебро. Клерк начинает дико хохотать. Я подозревал, что смеяться он будет, потому что вряд ли Правительство выпустит из своих лап последние серебряные монеты, но мне все равно хочется заполучить мое серебро. Клерк посылает меня в Федеральную пробирную палату на Олд Саут стрит. Перед уходом я спрашиваю его, что они делают со всеми охапками серебряных сертификатов в клетке. Сжигаем, говорит он.

Федеральная пробирная палата стоит как дальний форпост в пустыне, как форт Зиндернеф, спрятавшись у реки за рыбным рынком, автостоянками и пиццериями, в самой тени Уоллстрит. Я объясняю цель моей миссии двум охранникам у дверей. Я Предъявитель, и я Требую. Они переглядываются: еще один идиот. Я иду к окошку, где клерк разворачивает мои мятые девятнадцать бумажек. На этот раз все происходит вполне серьезно. Рядом с ним большой мешок с белым песком и весы, на которых написано: «Максимальный вес 300000 унций».

— За девятнадцать зеленых, — говорит клерк, — вам полагается чуть меньше пятнадцати тройских унций. Чистого серебра.

— Так это оно и есть, а? — говорю я. — Белый песок!

— Это оно и есть, — говорит клерк, отвешивая свой товар, как мясной фарш. — Каждый день сюда залетают один-два таких же. А потом не знают, что им со своим сокровищем делать.

Классическая Ирония: те, кто ближе всего к центру Тайфуна, его совершенно не чувствуют! Клерк довешивает серебро стопроцентной чистоты, не какое-то «полновесное», «стерлинговое», оно всего 92,5 процента, и теперь он готовится ссыпать его в… пластиковый кулек!

— Эй, минуточку, — говорю я. — Правительство Соединенных Штатов выдает выплаты по валюте в кульках?!

— А что вы имеете против кулька? — говорит клерк.

— Уж если вы отвешиваете мне порошок, так по крайней мере дайте мне какой-то мешочек с изображением орла, — говорю я.

— На ваших зеленых написано: выдать серебро. Там не написано, что мы вам еще мешочки обязаны выдавать, — говорит клерк.

Какое-то время оно вроде и ничего: шляться там и сям по Уолл-стрит с пластиковым кульком серебра и объяснять, как умно ты поступил, купив серебро по $1,29 за унцию, когда оно вот-вот поднимется до $1,50, или до $2,50, или даже до $3. Но в кульке с серебром нет никакого действия, никакого азарта. А мы знаем, что нам необходимо действие — лорд Кейнс это нам уже объяснил. Я купил это серебро, что называется, «по приходу», а теперь этот песок покоится в чертовом кульке и, я боюсь, рано или поздно приземлится в детской песочнице. Теперь я решаю продать свое серебро — тоже «по приходу», если уж вам так нравится. Самый удобный рынок для этого — «Хэнди энд Хармон», крупнейшая из перерабатывающих и торгующих серебром фирм. Каждый день «Хэнди энд Хармон» дает котировку серебра. Цена каждый день та же самая, — $1,293 за унцию, потому что на этом уровне ее поддерживает Казначейство. Я звоню в «Хэнди энд Хармон». Как только я говорю, что я продавец серебра, меня быстренько соединяют с мистером Уэмплом. Мистер Уэмпл — директор и казначей этой огромной корпорации. Мистер Уэмпл говорит, что будет просто счастлив купить мое серебро. В какой оно у меня форме — слитки, монеты?

— Оно у меня в кульке, — говорю я. — Серебро Правительства Соединенных Штатов, стопроцентное. Покупайте сейчас, цена вот-вот пойдет в гору.

Энтузиазма у мистера Уэмпла поубавилось

— О каком количестве серебра мы толкуем? — спрашивает он.

Я говорю, что у меня чуть меньше пятнадцати унций. Мистер Уэмпл говорит-.

— Для нас пятнадцать тысяч унций слишком мало. Мы предпочитаем покупать по меньшей мере по пятьдесят тысяч. Но раз уж…

Туг я его прерываю и объясняю, что у меня пятнадцать унций, в пластиковом кульке. Теперь мистер Уэмпл начинает недоумевать, с какой стати секретарша перевела мой звонок на его телефон. Но человек он не злой, а потому говорит, что «Хэнди энд Хармон» не могут покупать по пятнадцать унций серебра, — бухгалтерская работа будет стоить больше, и поэтому он переключит меня на мистера Джекобуса. Мистер Джекобус работает в департаменте Серебряного Лома, и они имеют дело с меньшими количествами.

Мистер Джекобус тоже начинает объяснять мне, во что обойдется бухгалтерская работа, и сколько будет стоить переплавка, и почему бы мне не оставить серебро себе, поднакопить еще до 1 300 унций, а потом переплавить в слиток общепринятого размера. Я пытаюсь выяснить, как же мне быть. Вот он я, вот мой металл, который никак не хуже денег, и наоборот, а в результате мне хоть с голоду помирай с кульком серебра под мышкой. Как я вообще могу обменять его обратно на деньги? Мистер Джекобус говорит, что «Хэнди энд Хармон» обычно платят шестьдесят-семьдесят центов за серебряный лом, который им приносят. Если я предложу ему еще какие-то сделки, он согласен мне дать по доллару за унцию. Но при долларе за унцию я на каждой унции теряю по двадцать девять центов, поэтому я, естественно, отказываюсь. При этом я предупреждаю мистера Джекобуса, что в Казначействе серебро вот-вот кончится, а цена его взлетит вверх.

— Ага, поговаривают, что взлетит, — говорит мистер Джекобус, и довольно весело. — А в Индии люди не имеют банковских счетов и таскают по три унции серебра на каждом запястье. А когда цена идет вверх, серебро идет на продажу. Это восемьсот миллионов запястий, а я ведь еще даже не упоминал про Мексику.

Я спрашиваю мистера Джекобуса, не беспокоит ли его тот факт, что вся серебряная монета будет расплавлена, и мистер Джекобус весело отвечает, что они в «Хэнди энд Хармон» занимаются переработкой и продажей серебра, и что спрос на серебро возрастает каждый год. И он считает, что люди даже не заметят, если в монетах больше не будет серебра, за исключением, конечно, чудаков, которые в своем узком кругу поднимут волну и будут выторговывать монеты друг у друга. В общем, я понял, что если Тайфун грядет, то «Хэнди энд Хармон» исчезнет в вихре, как воздушный змей.

Кулек с серебром по-прежнему у меня, и я все еще жду Судного Дня, но серебряные сертификаты я перестал собирать. Когда проезд на метро стоил пятнадцать центов, власти предупредили публику, что бесполезно закупаться жетонами впрок, — если стоимость проезда увеличится, они поменяют и жетоны. Стоимость проезда увеличилась, а жетоны остались те же самые. Рано или поздно проезд снова станет дороже, но насчет жетонов никто не дергается. Предупреждений насчет вреда курения полно, а курильщиков прибывает с каждым годом. Золото тает, серебро исчезает, но даже если Пророки и правы, то следовать им — слишком большая морока. И, кстати, в конце концов Амоса изгнали, Иеремию заключили в тюрьму, а Исайю распилили на куски.

А кулек с серебром по-прежнему у меня. Пророки, как мы с вами теперь знаем, все-таки оказались правы. Они оказались правы, и не совсем правы. В один прекрасный весенний день, после того как биржа закрылась, Казначейство объявило, что отныне будет продавать серебро только уполномоченным покупателям, а экспорта серебра больше не будет. На следующий день началась такая суматоха, что серебро нигде нельзя было купить: серебряные фьючерсы взлетели до небес за десять секунд, и торги на них тут же закрыли до конца дня.

В течение следующей недели серебро поднялось с $1,29 до $1,50, а потом до $1,75 — и тут Казначейство объявило, что продаст все свое оставшееся серебро на аукционе, а в газетах стали появляться такие вот объявления:

Таким вот образом вся серебряная монета в Соединенных Штатах и приземлилась в бочонках, в коллекциях и в музеях. Среди ваших долларовых банкнот вы уже не найдете серебряных сертификатов. Серебряные доллары и полтинники исчезли начисто, а четвертачки вот-вот последуют за ними. Их сменили несеребряные монеты — и никто особо не возражал. Пророки оказались правы насчет роста цены серебра, но не вполне правы насчет реакции на этот рост. Это, конечно, Знак, если вы считаете, что то же самое произойдет с золотом, но Катастрофа обрушится на нас только в том случае, если взлетающая цена золота расстроит всех настолько, что все перестанут верить. Глупость правительств может привести к росту цен на золото, и это в свою очередь может вызвать Катастрофу, если глупость окажется весомей того доверия, которое народы оказывают своим правительствам. Если же все будут верить и дальше, то золото и серебро могут взлетать в цене сколько угодно — и это будет ощущаться не более, чем рост цен на медь или алюминий, следующий балансу спроса и предложения. Ну разве что спекулянты сделают кое-какие деньги на таких движениях цен. Но если исчезнет вера, то и золоту совершенно не нужно подниматься или, наоборот, падать в цене.

Конечно, когда Казначейство Соединенных Штатов говорит одно, а делает другое, или когда оно утверждает, что цена серебра будет двадцать лет стоять на уровне $1,29, а потом эта цена взлетает вверх — это не способствует укреплению веры. Цена золота может и остаться на уровне $35 за унцию, но теперь скептиков стало гораздо больше. Однако и скептики предпочитают надеяться, что правы окажутся те, кто верит.