Биробиджанцы на Амуре

Однажды весною

Как раз в то время, когда трудные дни остались позади, когда все как будто пошло на лад, когда люди, пережившие немало трудных дней, устроились, кажется, навсегда, когда председатель колхоза Берковер, выглядевший, как человек, приходящий в себя после тяжелой и продолжительной болезни, поправил козырек фуражки и взялся за телефонную трубку — позвонить в областной центр и попросить, чтобы прислали новую партию переселенцев, — как раз в это время он увидел в окно завхоза Грина, шагающего по дороге, ведущей к соседнему украинскому колхозу.

Лицо Грина было хмуро. Он подошел к дверям конторы, тихо отворил их, молча уселся напротив Берковера и посмотрел на него усталыми глазами.

— Что случилось? — спросил Берковер, стараясь заглянуть поглубже в глаза Грина.

— Ничего, — ответил тот, отворачиваясь.

— А все-таки?

— Ничего…

Берковер энергично повернулся на стуле, так что тот даже скрипнул, наклонился к Грину и взял его руку:

— Ничего, говоришь?

Председателю казалось, что сейчас он услышит что-то такое, чего бы и слушать не следовало.

«Неужели это возможно? — спрашивает он себя и смотрит на хмурое лицо Грина. — Неужели опять на него эта дурь нашла?» Он сжимает кулаки, ему кажется, будто он, держа в руках вожжи, сейчас помогает толкать в гору тяжелый воз. Поэтому ни на минуту нельзя отпускать вожжи, нельзя допустить, чтобы колеса хотя бы на пол-оборота повернулись в обратном направлении…

Грин сидит опустив голову. В комнате нудная тишина. Берковер не выдерживает этого:

— Скажи как товарищу! Что случилось?

Грин не отвечает. Его широкие плечи нервно опускаются и подымаются. Он вздыхает:

— Трудно так жить…

Прищуренные глаза Берковера впиваются в Грина. Он научился так заглядывать в глаза людям, которые приходили пугать его тем, что они уедут. Он научился различать, хотят они таким образом что-нибудь получить от него или действительно собираются уезжать. Но в глазах Грина он видит лишь мутноватую тусклость и вспоминает интимный разговор, который произошел между ними некоторое время тому назад. Грин пришел и сказал: «Трудно мне так…» И просил освободить его от работы. Тогда это свелось к отдельной комнате, которую ему предоставили в первом же построенном доме. Но сейчас Берковер видит по глазам Грина, что возникла трудность иного рода, и он не знает, сможет ли теперь помочь. И Берковер, который на целый десяток лет моложе Грина, почувствовал себя в положении сына, вынужденного сватать невесту своему отцу.

— Что же, — спрашивает он с натянутой улыбкой, — с Настей так-таки ничего не выходит?..

— Эт… — машет рукой Грин и отворачивается к окну.

Берковер не знает, что, собственно, означает это многозначительное «эт…» Он знает только, что с тех пор, как Грин познакомился с Настей, он стал другим человеком, как будто бы даже помолодел.

— Что ты, — говорит Берковер, — ведь она же очень славная!

Грин резко поворачивает голову и придвигается поближе к окну, шея у него краснеет.

— Нечего стесняться, — успокаивает его Берковер. — Ведь и я холостяк. Думаешь, я не чувствую, как трудно… И в самом деле, сколько же времени можно так? Я и сам хочу начать жить по-человечески! Сейчас вот позвоню, чтоб прислали партию переселенцев…

По лицу Грина расплывается улыбка. Он чувствует теплоту в словах Берковера и поворачивается к нему. На щеках у Грина играет румянец, будто он чувствует себя немного виноватым. Он говорит усталым голосом:

— Ты понимаешь… Ведь нам всегда для жизни, как говорится, «трех четвертей не хватало». Ты же это хорошо знаешь… Не за что было уцепиться. А здесь… Черт побери!.. — Он указал рукой на тайгу, которая сияла предзакатной красотой, и умолк. На губах его осталась застенчивая улыбка человека в летах, который вдруг почувствовал в себе детскую мягкость.

Эти разговоры Грина — не новость для Берковера. Нечто подобное он уже слышал от него и боялся, что Грин опять скажет: «Придется мне ехать в центр». Сейчас, считает Берковер, это было бы равносильно тому, что из наружной стены почти законченного здания вынуть большой кусок. Поэтому он говорит:

— Погоди, братец, ват пришлют новых переселенцев…

А потом, когда Берковер держал в руках телефонную трубку, он вспомнил о Грине и попросил, чтобы среди переселенцев обязательно было несколько хороших девушек. «Ведь лучшие люди уезжать хотят!» — изо всех сил кричал он в трубку.

Окончив разговор и как будто успокоившись, Берковер посмотрел на дорогу, ведущую в соседний украинский колхоз, и весело сказал себе самому:

«Нет, он действительно шляпа — наш Грин: столько девушек за это время приехало…»

Это было совсем недавно, ранней весной.

Снег на полях уже растаял. Из земли пробивалась первая травка и словно зеленым плюшем покрывала поля и берега рек. Вода в реках побежала с веселым шумом. Сквозь тишину ночи далеко в тайге было слышно ее веселое бормотание.

Грин охватывал ночь горячим взором. Он впивал эту раннюю зарю весны. Он чувствовал в жилах ток свежей крови, свежей и чистой, как вода в той реке, что течет у его ног.

Там, вдали, дома украинского колхоза, где живет Настя. Огней уже давно нигде нет. Колхоз спит. Гармошки замолкли. Песен тоже не слыхать. И Настя спит. «А спит ли она?.» Вчера она сидела с ним возле речки. Он и сейчас еще, кажется, слышит ее смех. Грин настораживается, прислушивается, но кругом тихо. Только вода в речке лепечет.

Грин вспоминает;

«Ты старый!» — шептала Настя ему на ухо и смеялась, когда он, положа руку на сердце, клялся, что помолодел здесь.

«Что люди стареют — слыхала, а чтоб молодели — никогда». Так, смеясь, она и ушла домой.

«Больше не приду!» — крикнула Настя в открытое окно.

«Неужели больше не придет?..»

Когда Грин ушел от реки, была уже глубокая ночь. Окна домов сияли лунным светом, а на крышах раскачивались тени ветвей. Спокойными шагами вошел он в свою комнату. Лег. В широкое окно светила луна и освещала два больших чемодана, залепленные разноцветными таможенными ярлыками.

С этими двумя чемоданами Грин подружился, когда был еще молод, Один на другой наклеивались ярлыки: на аргентинском — уругвайский, а на уругвайском — бразильский и на бразильском — ярлык французской таможни.

«Все это — годы, — думает он, глядя на разноцветные бумажки. — Моя жизнь… А сейчас?..»

«Ты старый», — звенят у него в ушах слова Насти. Да, он и в самом деле стар. Вот они — немые свидетели прошедших лет — эти два чемодана, Но Грин чувствует себя так, будто он только что уехал из дому. Он лежит, прислушиваясь к ночи. Слышит издалека, как шумит вода в реке, и кажется ему, будто он слышит восход юного дня.

Никогда, принимая переселенцев, Берковер не чувствовал себя так весело, как на этот раз. Когда ему позвонили со станции и сообщили о прибытии партии переселенцев, он, словно мальчишка, побежал прямо к Грину. Был уже поздний утренний час. Обычно в это время Грин носится по фермам, распределяет работу, следит, чтобы все было сделано вовремя. На этот раз он лежал дома с невыспавшимися глазами и зевал.

— Переселенцы уже на станции! — прокричал Берковер. — А ты все лежишь и зеваешь! — Ему хотелось сдержать возбуждение, но взволнованность выдавала его. Он стащил с Грина одеяло. — Вставай, скорее, надо ехать!

Грин с удивлением смотрел на Берковера, который улыбался и бестолково вертелся по комнате. «По какому случаю он так сияет? Чему он так радуется? Почему переселенцы занимают его сегодня больше, чем когда бы то ни было?..» Грин одевался медленно, будто размышляя, стоит ли это делать.

«Ему хочется, чтобы я думал, что он ради меня пригласил переселенцев». Грин вспоминает, как Берковер отзывался о Насте: «Она очень славная». Он улыбается про себя и думает: «Берковер прикидывается дурачком, как будто я не знаю, что он сам по ней сохнет…»

— Поторапливайся! — подгоняет Берковер.

— Ты что, собираешься меня посылать на станцию?

— Вместе поедем, — отвечает Берковер и проводит ладонью по свежевыбритому лицу. — Давай скорее собирайся, а я пойду запрягать.

Он вышел и легкими шагами направился к конюшне. Грин следил за ним и улыбался при мысли, что все это выглядит так, словно они оба собирались на смотрины.

Вскоре две пары лошадей, запряженных в два глубоких воза, двинулись по недавно раскорчеванной дороге. В тихом утреннем воздухе раздавался громкий стук колес.

Берковер выехал вперед. Весело играя вожжами, он думал: «Как сейчас нужны хорошие люди, которые серьезно думают строить новую жизнь!» Ведь не так давно его колхоз называли «заезжим двором». Теперь люди прочно сидят на своей земле, и проезжих, которые появляются только затем, чтобы «понюхать», больше нет. У Берковера на душе весело. Он подстегивает лошадей. Те несутся, подняв головы. Он смотрит на них и радуется: ведь его лошади славятся сейчас по всей округе.

Хорошо! Солнце сияет. Леса, горы, реки и поля залиты ярким светом. Следом едет Грин. Он сидит, опустив голову, будто дремлет. Берковер с досадой натягивает вожжи.

«Довела его девка! Такой был человек чудесный!» — думает он.

Возле маленькой железнодорожной станции прогуливались переселенцы. Солнце уже поднялось над горами, люди в соседней деревне давно ушли на работу, и далеко по тайге разносится веселый гул. У стены вокзала, возле своих узлов, сидит старушка. Солнце греет ее сморщенное лицо. Она немного взволнована и, то и дело перевязывая платок на голове, обращается к двум молодым, прогуливающимся по перрону:

— Чего это вы меня тут усадили?..

А парочки, будто назло, ходят и ходят все время мимо нее. Молодые люди держатся за руки, будто боятся потерять Друг друга здесь, в тайге. И, точно споря со старушкой, поминутно подбегают к ней, обнимают ее и кричат:

— Какая здесь красота, бабуся, какое солнце, какой аромат!

Пожилые переселенцы заглядывают в деревню, пытаются расспросить о жизни в этой новой стране. Быть может, крестьяне что-нибудь знают о ближнем колхозе, куда направляют переселенцев, действительно ли там так хорошо, как говорят…

Но вот к вокзалу подъехали Берковер и Грин, переселенцы окружили их.

— Еле вас дождались!

— С самого рассвета сидим здесь.

Берковер отвечает улыбкой и все что-то ищет глазами.

Старушка тоже поднялась и, оглядываясь на свои узлы, подошла к возам. Молодежь забегает вперед и кричит:

— Приехали!

— Сейчас поедем!

— Только лошадей покормят!

Переселенцы смотрят на Берковера и на Грина, а те в свою очередь разглядывают переселенцев. Берковер увидал двух молодых девушек, и глаза его встретились с глазами Грина…

— Это вы и есть председатель колхоза? — спрашивают девушки в один голос.

— Да, это я и есть, — отвечает Берковер с улыбкой.

— А квартиры приготовили?

— На дворе ночевать не будете.

— Семейным дадите отдельные комнаты? — спрашивает русоволосая девушка, которая держит за руку молодого парня.

— А школа? — хочет знать паренек с красным галстуком на шее.

— Есть, есть школа, все приготовлено, — отвечает Берковер, не переставая поглядывать на обеих девушек, не отходящих от своих парней.

На обратном пути переселенцы идут рядом с возами, на которые усадили старушку с ребятишками. Ребята постарше вскоре соскочили с возов и побежали к Берковеру, забрасывая его вопросами:

— А речка у вас есть?

— А рыбу ловить можно?

— И лес тоже есть?

— И на охоту тоже можно ходить?

Старушка что-то шамкает губами и поправляет платок на голове:

— Усадили меня, будто бы я уж совсем без ног…

Грин шагает возле первого воза и молчит. Он держит себя так, точно вся эта история его не касается, словно он находится здесь случайно. С Берковером он старается больше не встречаться глазами. Грин слышит, как он спрашивает одну из девушек, ведущую парня за руку, не из одного ли они города.

— С одной улицы, — отвечает русоволосая, звонко смеясь.

— Даже из одного дома! — добавляет парень и получает за это от девушки по губам.

Берковер смотрит на вторую пару, ушедшую вперед, словно дорога была им издавна знакома, и машет рукой.

«О чем тут еще спрашивать…»

К вечеру того же дня Берковер ушел в соседний украинский колхоз. У него не было ясного представления о том, что он будет там делать. Он даже не решил, идти ли ему к Насте, а если идти, то как начать этот странный разговор? И, когда он, входя в деревню, вдруг увидел издалека Настю, то обрадовался. Берковер, ускорив шаг, двинулся берегом реки, протекающей вдоль деревни. Впереди него шла Настя. Ее толстые русые косы были раскинуты по плечам, а с их кончиков стекали сверкающие капли. Берковер пошел еще быстрее и вдруг почувствовал досаду на Грина, на этого старого холостяка, который изъездил весь мир и теперь не может обойтись без свата: «Ну его к черту! Пусть едет в другое место невесту себе искать!» — подумал он, подходя к Насте.

— С купанья?

— Да, — ответила она, весело взглянув на него. — А ты куда, Берковер?

— К тебе, Настя.

— Так рано? Что за праздник?

— Приглашать на вечер. Приехали новые переселенцы. Приходи, Настя, потанцуешь.

— Если еще кто-нибудь пойдет, приду!

— Я иду приглашать. Все придут.

— Ну ладно. Со всеми и я приду.

— А одна боишься?

— Боюсь? Я уже большая. Не хочу, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Берковер, улыбаясь. — У людей языки…

— Люди как люди, а Грин еще невесть чего подумает.

— В чем же дело? Разве ты его не любишь?

Настя ответила не сразу, она только искоса взглянула на Берковера, потом, усмехнувшись, бросила:

— А если люблю, так что? — и, протянув руку, холодно простилась.

К вечеру готовились все. Колхозники, словно в ожидании большого торжества, оделись по-праздничному. Лица у них довольные, улыбающиеся: семья прибавляется. Новые переселенцы расселись на скамьях и чувствовали себя гостями. Украинцы из соседнего колхоза нетерпеливо перебирали ногами и готовились при первых же звуках гармошки пуститься в пляс.

Берковер побрился, волосы его причесаны, но видно, что это стоило ему немалых усилий: на самой макушке упрямо торчит прядь волос.

Грин в темном костюме. На шее — жесткий крахмальный воротник, который, словно в обруче, держит его голову. Настя украдкой взглянула на него и улыбнулась.

— Ты выглядишь совсем как жених! — сказала она, когда он сел рядом с ней.

— А ты как невеста! — ответил Грин, надувая щеки.

Берковер издали смотрел на них. Он приглаживал непокорную прядь волос и глаз не отводил от Насти. Сколько раз он уже видел ее, но только сейчас замечает, что она действительно хороша. Пестрое украинское платье и красные бусы так идут к ее матово-розовому лицу! Глаза у нее пепельного цвета с легкой прозеленью. Он ловит себя на том, что именно такие глаза нравятся ему… А когда Настя смеется, то смех ее звучит мягко-мягко, и так тепло от него становится на сердце, что Берковер готов часами слушать ее голос…

Грин сидит с украинцами. Ему весело. Он как-то посвежел, стал разговорчивее. Берковер замечает это, и двойственное чувство охватывает его: он доволен и не доволен. «И все-таки, — думает Берковер, — это была удачная мысль — пригласить их всех, чем бы это ни кончилось».

Но вот заиграла гармошка, и начались танцы. Берковер смотрит, как нежно Грин обнимает Настю за талию, как оба они проносятся перед ним, и отворачивается к окну… Лицо Грина сияет. Он заглядывает Насте в глаза и улыбается так, словно увидел в них зарю своей юности.