Битва за масть

XII

Квартира была огромной. И, конечно, это впечатление создавали в первую очередь высоченные, в три с половиной метра, потолки. Окна выходили прямо на Яузу. А дальше открывался прямо-таки открыточный вид на старую Москву. Меж двух крыш даже была видна звездочка на одной из кремлевских башен.

– Это самая большая комната? – оторвавшись от окна, спросила Олю бабушка.

– Ну да, гостиная, – равнодушно ответила Оля. – Бабуль, тебе цейлонский или бергамот?

– Цейлонский… – крикнула бабушка, перемещаясь в другую комнату.

На прикрытых мешковиной коробках лежало несколько сабель. Некоторые – в богато украшенных ножнах, другие – просто так, наголо.

– Кудряво живете, молодежь. – Елизавета Павловна осторожно потрогала острие одной из сабель. А потом, воровато оглянувшись на дверь, взяла в руку саблю, оказавшуюся легкой, и несколько раз молодцевато взмахнула ею над головой. Прямо красный командир в юбке. На пенсии.

– А здесь что будет? – вернулась она к мирной жизни.

– Не знаю, может, кабинет, – из кухни крикнула Оля.

– Кабинет?! – бабушкино удивление было безмерно. – Да детская, – решила она по-своему.

– Спальня-то! Зачем такая огромная? – старушку здесь удивляло решительно все.

– Нормальная. Воздуха много… Иди, остынет, – умоляюще позвала ее Оля, которая уже обалдела от всех этих бабулиных вопросов.

Но та никуда не торопилась. Она достала монетку из старенького портмоне. И, с трудом наклонившись, засунула денежку в щель между двумя паркетинами. На счастье. Так делали всегда. И ее бабушка. И бабушка ее бабушки… Замечательная все-таки у Оленьки квартира. Просто роскошная. И кухня какая… Большая!

Аккуратно расправив подол парадного платья, она присела напротив внучки.

– Ох, Олюшка, я так рада, что у вас есть свой дом… Я все вспоминаю, как мы в эвакуацию с твоим отцом по углам кочевали… Ему тогда еще и двух лет не было.

– Сахар класть?

– Нет, я с тортом… – И бабушка задумалась. Посмотрев на Олю повлажневшими глазами, она принялась за торт, попутно рассуждая: – Нет, все-таки Саша юноша хороший, по-своему порядочный. И друзья его уважают. Такую квартиру подарили…

– А мы, может, переедем отсюда, – неожиданно вырвалось у Оли.

– Вот те на! – всплеснула руками бабушка. – А что случилось?

Оля поняла, что погорячилась. Вот уж с кем не стоило обсуждать эту тему!

– Да… Не, я так, брякнула. Мы пойдем на Кремера? – ловко перевела она разговор.

– Пойдем, пойдем. Только чай допьем. Прежде чем выпустить бабульку на лестничную площадку, Оля выглянула за дверь сама и внимательно оглядела порог и все углы. Сегодня гранат и прочей пиротехники не наблюдалось. И то хлеб. – Бабуль, пойдем пешком, а то лифт сломался. – Оля потянула бабушку за рукав, стараясь, чтобы та не заметила следов взрыва. Но бабушка все продолжала о своем:

– Лифт-то починят. Только не вздумайте переезжать. Мне квартира понравилась.

– Осторожно, здесь ступеньки крутые, – предупредила Оля.

Но следы недавнего происшествия трудно было не заметить. Вся стена лестничного пролета была абсолютно черной, буквально как грифельная доска. Только в отличие от доски пачкалась не мелом, а сажей. Под ногами похрустывало стекло и мелкие кирпичные осколки. В стенах зияли выбоины, а металлические перила выгнулись так, будто какой-то безумный силач долго и упорно проверял на них силу своих мускулов.

– Да-а, вот подъезд, конечно, запущен, что здесь было-то? – удивилась бабушка.

– Баллончик взорвался, – отворачиваясь в сторону, соврала Оля.

– Ничего себе баллончик, – фыркнула бабушка. – Как после бомбежки!

XIII

В густом еловом лесу было сумрачно. Из неглубоких овражков поднимался слоистый туман. День уже близился к закату. Красноватые лучи солнца пробивались меж еловых стволов и ветвей, подсвечивали туманный воздух, придавая ему бледно-розовый оттенок. Остро пахло смолой и почему-то дымом – видимо, на ближних дачах жгли костры.

Было тихо до звона в ушах. Городские звуки до этой чащобы не долетали. Кто бы мог подумать, что до кольцевой дороги всего каких-то пять километров!

И только голос кукушки вдруг тревожно ворвался в тишину.

– Семь, – загибая пальцы, считал Космос.

– А я восемь насчитал, – поправил Пчела.

– Мало что-то, – невесело подытожил Фил.

– А такой жизни год за два. – Космос подтолкнул плечом мрачного Фила.

Но тот почему-то не развеселился:

– Один черт, мало.

Бригада в полном составе выходила из леса на опушку. Впереди – Белый, за ним Космос, Фил и Пчела. Следом – бойцы, их маленькая грозная армия.

До сих пор молчавший Белый обернулся. Вгляделся в лица пацанов:

– Фил, я только сейчас въехал, а где Скиппи с Гошкой?

Фил ответил не сразу. Ему совсем не хотелось поднимать эту тему именно сейчас. Но вопрос был задан.

– У Скипона сотрясуха… – И он немного виновато пожал плечами.

– А у Гохи нос загнулся, как клюшка Кохо Революшн, – пояснил Космос.

– А что такое-то? – напрягся Саша.

– На рынке с залетной братвой схватились. Саша нахмурился. Что за хрень? Во-первых, почему вовремя не доложили? Во-вторых, до каких пор его люди будут отгребать там, где вроде бы все схвачено?

– Говорят, с Сибири каждую неделю новые бригады подтягиваются. – Космос со злостью пнул подвернувшуюся еловую шишку. Набросали тут, козлы!

– Не знаю насчет Сибири, – задумчиво проговорил Фил. – По-моему, так из Шаолиня. Скиппи говорит, даже отмахнуться не смог.

Белый ускорил шаг. Расстояние между ним и остальной бригадой неуловимо увеличивалось.

Сегодня был его, Сашин, день. Но это ему почему-то совсем не нравилось. Конечно, все знали, зачем они поперлись в этот лес и что должны были сделать. Но окончательного решения ждали от него. И он отдал приказ. И еще он заметил, что многие отвернулись. Он же заставил себя смотреть до конца.

Теперь они все были повязаны. Одним делом. Одной кровью. Этим вот еловым лесом. И все! Бардака больше не будет. За это он, Саша Белый, отвечает.

Саша резко остановился и обернулся к бригаде. Все замерли.

– У нас не безопасность, а хор мальчиков-зайчиков, – заводясь с пол-оборота и глядя исподлобья на Фила, бросил он.

– Белый, ты же знаешь, всяко бывает, – попытался замять тему Фил. – На каждого бойца всегда найдется покруче. Я-то знаю.

Но Саша уже рассвирепел:

– А что еще ты знаешь? – глаза его были совершенно ледяными. – Что человек, которого ты привел, мне гранату подложил?.. Это твои люди, Валера. За их подготовку я с тебя спрошу. Это, кстати, всех касается! – Белый обвел взглядом притихших бойцов.

Машины ждали их на берегу водохранилища.

– Ну, поехали, зайчики! – скомандовал Саша, подходя к «линкольну».

Космос, глядя на простор воды, остановился и негромко сказал:

– Пусть земля ему будет пухом.

И всем было ясно, что сегодняшний день они не забудут. Никогда…

Саша встряхнул кожаный плащ и повесил его на плечики. На пол посыпались еловые иголки. В квартире было почти темно, только в дальнем конце коридора, из кухни, падал свет. Наверное, Оля уже легла. Это было совсем некстати. Саша был страшно голоден. Сейчас ему меньше всего хотелось ужинать в одиночестве. Однако он ошибался. Оля даже и не думала ложиться:

– Мрачный муж пришел, – вышла она из кухни. – Ужинать будешь? Мясо.

– Привет. Мясо буду.

– Еще горячее. Мы были на чудном концерте Кремера. А ты что, за грибами ходил? – она смахнула иголку, застрявшую в обшлаге плаща.

– Ну, типа да, – устало согласился Саша.

Он притянул Олю к себе и легко поцеловал в щеку. Но когда он потянулся к ее губам, она отстранилась. На мгновение. И тут же приникла к нему. От Саши пахло лесом и немного дымом.

Они прошли в комнату, и Саша тяжело опустился в кресло, зачем-то прихватив со стола маленькую скрипку.

– На скрипке черти играют, дьяволы, ты в курсе? – он приставил инструмент к левому плечу, будто собираясь извлечь из нее какую-нибудь мелодию. Не иначе как дьявольскую.

– Не говори глупостей, – нахмурилась Оля. – Это самая моя первая, бабуля нашла.

Саша перехватил скрипку попривычнее – наперевес, как автомат, и прицелился прямо в Олю.

– Белов! Положь инструмент, – строго приказала Оля и снова вернулась на кухню.

– Ты мебель смотрела? – крикнул ей Саша. – Обставляться надо как-то.

– Смысл? – донеслось до него. – Переедем – будем обставляться.

– Куда переедем? – не понял Саша. – Тебе что, здесь не нравится? – спросил он уже на пороге кухни.

Оля, не оборачиваясь, что-то колдовала над кастрюлей.

– Не нравится? – Она недоуменно пожала плечами. – Нет, мне все нравится, даже очень. – Иронии она почти не скрывала.

– А в чем тогда проблема? – Саша ее иронию принимать не желал.

– Ни в чем. Все чудесно, – мерзко спокойным тоном ответила Оля, накладывая в тарелку тушеное мясо.

Саша сдерживался уже с трудом. Что ж за день такой гребаный!

– Оля, вот это плохая политика – капать на мозги, – ссориться ему совсем не хотелось. – Я тебе сто раз сказал – все улажено. Что ты начинаешь-то?

– Саша, надо съезжать отсюда. – Оля резко сбросила обороты: ирония уступила место усталости. – Это все, чего я прошу. Не хочу вздрагивать каждый раз, когда подхожу к дверям.

– А ты – не вздрагивай.

Почувствовав, что переборщил, Саша постарался сгладить:

– Оль, квартира – подарок пацанов, они старались, нашли алкашей этих, расселяли…

– Блин! – вспыхнула Ольга. – Да кто тебе важнее – жена или пацаны твои?

– Не задавай тупых вопросов. Сейчас.

Оля же эти слова приняла почему-то слишком близко к сердцу.

– Тупых? А ты с каких пор таким умным стал? Ты у нас кто, профессор Капица?

Саша откашлялся и вполне беззлобно парировал:

– Нет. Я ежик с окраины.

– А в честь моего деда зал назван в консерватории! – Оля уже чуть не плакала. – И не надо со мной так обращаться! – прикрикнула она.

– Да ты меня осчастливила просто… – хмыкнул Саша с неприятной улыбкой.

– Ну, может, мы не такие богатые… – по инерции продолжала Оля.

Но это была уже лишняя капля.

– Короче! – перебил он ее. – Запомни, я такой, какой есть. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для нас обоих. Все, базар окончен.

Оля, ни слова не говоря, выскочила, как ошпаренная, из кухни. Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка.

Да, денек, что и говорить, выдался на славу.

XIV

Генерал Чуйков ценил опера Каверина. Конечно, старый милицейский лис на голубом глазу видел, что этот Володя Каверин далеко не так прост. Более того – этот опер был явно из тех, кто мать родную ни за понюшку табака продаст. Однако сыскарь он был классный. От бога или от дьявола – кому что больше нравится.

Поэтому Чуйков взял за обыкновение вызывать Каверина непосредственно к себе, в кабинет в Главке. И поручал ему те дела, которыми, будь он помоложе, занялся бы сам.

– Да, по поводу этих бриллиантов, – говорил он, прихлебывая горячий чай с лимоном. – Свяжись с прокуратурой и возьми показания с потерпевшего.

– Хорошо, беру на контроль, – с готовностью отозвался Каверин, аккуратно фиксируя в блокноте приказ генерала. – Еще что-нибудь, Петр Ильич? – с готовностью, но без подобострастия спросил опер.

– Еще?.. – Чуйков задумчиво пополировал ладонью лысину. – Еще один глухарь, вот глянь.

Взяв со стола несколько черно-белых фотографий, генерал протянул снимки Каверину.

Каверин сначала перетасовал их быстро, но потом, вглядевшись, начал перекладывать фото все медленнее и медленнее.

Генерал оседлал любимую тему про птичек-глухарей и не обратил внимания, что Каверин аж с лица спал и заметно побледнел.

– Грибники обнаружили. В ельнике. Сволочи. И чего им дома не сидится? Расхлебывай теперь…

– Откуда? – не по чину перебил его Каверин. Чуйков не придал значения нарушению субординации:

– Утром из области прислали.

– Вы дайте мне, я проверю. Может, и не глухарь вовсе, – собирая фотографии в папочку, попросил Каверин.

– Орел! – генералу нравилась такая наглая и здоровая самоуверенность.

Через полчаса Каверин был уже в офисе « Курс-Ин-Веста».

Бросив на стол Артура фотографии, он по-хозяйски уселся на вертящийся стул. И дал Артуру время полюбоваться на одутловатое лицо покойника Михи – ибо это именно он был запечатлен на фото, явно не предназначенном для семейного альбома.

– Вот этот пацан, должник мой. Должен был Белова грохнуть. Но что-то там не срослось. – Каверин состроил гримасу сожаления и развел руками. – Что наша жизнь – игра, – деланно вздохнул он и добавил: – Случая.

– Так подожди, подожди… – остановил его сбледнувший с лица Артур. – А какой-то он неживой, парнишка-то твой на фотографии…

– Есть маленько, – не мог не признать Каверин.

– Так это ж… – раздулся от возмущения Артур… – его грохнули! Слушай, ты ж урод просто, понимаешь? – заорал он, потрясая фотографиями. – Ты ж меня подставил. Ты мне что обещал? Я тебе бабки давал?

– Давал, давал, – успокоил его Каверин. – Акела промахнулся. – Каверин побарабанил по столу пальцами. – Да ты не трясись так. Он не знал, кто, что… Все через посредников.

Артур, ничего не говоря, лишь посмотрел на опера полным ненависти взглядом и достал из шкафа литровую бутылку водки. Налил себе рюмку и залпом выпил.

– Белый что, идиот? – вытер он ладонью влажный рот. – Сам не доедет, кому надо было?

– Есть такое дело, – согласился Каверин. И то ли в шутку, то ли серьезно предложил вдруг: – А ты не хочешь, пока такое дело, уехать куда-нибудь? В Монголию там? В Улан-Батор?

– Да пошел ты! – огрызнулся Артур.

– Я, – стукнул себя кулаком в грудь Каверин, – могу его устранить. Есть у меня еще один казачок на примете.

– Ты уже один раз устранил, терминатор херов.

– Теперь вот с этим, – он схватил со стола фотографии, – я его совершенно официально закрою. Сядет, а на этапах с зэками разное случается… Но это уже немножко другое вознаграждение, – Каверин набрал цифру на калькуляторе и развернул его к Артуру. На дисплее мерцала цифра 10 000.

– Вот ты его сначала посади, а там поговорим насчет вознаграждения, – ответил Артур, лишь мельком глянув на цифру.

– А у тебя выхода нет – масляно улыбнулся Каверин. – Белый – парень жесткий, ломом подпоясанный. Если я тебе не помогу, то кто ж тебе поможет?

Артур задумался.

Каверин положил перед ним чистый лист бумаги:

– В общем, так. Вот тебе бумага, перо. Пиши заяву, как тебя злостно рэкетировала группа Белова.

Не глядя, Артур скомкал лист и запустил им в урну. Надо же, попал.

– Володя, а не пошел бы ты… – Артур не успел закончить, а Каверин – ответить.

Из селектора раздался голос секретарши:

– Артур Вениаминович! К вам Белов и Пчелкин.

Товарищи по несчастью переглянулись. И, ровным счетом не зная, что делать, уселись друг напротив друга на подоконнике. Артур вытер рукавом пиджака лоб и отхлебнул водки прямо из бутылки. Каверин, как это у него обычно бывало в минуты волнения, по-утиному зашевелил губами, вытягивая их трубочкой.

– Артур Вениаминович! – Людочка без стука ворвалась в кабинет. – Они уже поднимаются.

Их там несколько машин приехало. Они же не спрашивают…

Положение становилось критическим. Да что – становилось! Они были в полной заднице.

Они пулей выскочили из кабинета. Правда, Каверин не забыл прихватить фотографии мертвого Михи, а Артур так и не расстался с бутылкой.

– Быстро, быстро! – Каверин втащил за собой неповоротливого Артура в туалет и защелкнул задвижку. Уф! Успели! За дверью уже слышались приближающиеся шаги.

Людочка тоже едва успела занять свою позицию. Принц Персии перешел уже на шестой уровень. За сегодня ему снова не повезло. Что и говорить – привходящие обстоятельства.

В приемную уже ввалилась вся компания во главе с Пчелой и Космосом, которые приветливо лыбились. Как крокодилы.

– Привет, Люда, Артур у себя? – спросил Пчела и, не дождавшись ответа, заорал дурным голосом: – Артурчик!

Секретарша изумленно подняла брови:

– А вы его не встретили? Он только что уехал.

– Ладно, подождем его.

Белый с Космосом были уже в Артуровом кабинете.

– Извините, туда нельзя! – запоздало запричитала секретарша.

– Я же соучредитель! – солидно напомнил ей Пчела.

– Люда! Сделай мне кофе! – крикнул Саша из глубин кабинета.

Люда не тронулась с места, всем своим видом изображая глухонемую.

– Ну, в чем дело? Тебя же попросили? Что, непонятно? Кофе. А мне – водочки с лимоном. Где это?

Людочка поняла, что сопротивление бесполезно и бессмысленно:

– Здесь, – указала она на дверь кухни. Пчела, игриво приобняв Люду, скрылся с ней за этой дверью.

Фил довольно заржал:

– Саша, ты кофе не дождешься. Пчела с ней вместе пошел.

– Места много. Я там грушу повешу, – мечтательно проговорил Фил.

– Нет, я здесь бильярд поставлю, – успокоил его Саша.

Пчела вылетел из кухни. Один – без кофе, водки и даже без Люды.

– Ну что, облом, Пчелкин? – участливо поинтересовался Саша.

– Она не в моем вкусе, – равнодушно отмахнулся Пчела.

– Облом, облом! – дружно проскандировали друзья.

– Пчела, проверь эти текущие бумаги, – распорядился Саша, указывая на папку с документами. – Посмотри, может, там есть что-нибудь интересное.

Космос, приватизировав бутылку марочного коньяка, уже приступил к дегустации:

– А приличный конь. Рекомендую. У меня отец с конгресса астрофизиков привозил такой. Две бутылки.

– Кос, кончай бухать! – Саша отнял у Космоса бутылку и сам отхлебнул глоток. – Что-то наш друг совсем пропал.

Устроившийся у окна Фил разглядывал стоянку у офиса:

– Вообще странно, – задумчиво протянул он. – На чем он уехал-то? Вон его «Волга» стоит.

– А может, он и не уехал вовсе? – озвучил напрашивающийся вывод Космос.

– Точно, точно, пойду проверю, – радостно отложил бумаги Пчела. Терпеть он не мог всю эту канцелярщину.

– Только точно проверь, – предупредил Саша. Пчела, казалось, распространился по всему офису. Его крики раздавались сразу отовсюду.

Почему-то особенно хорошо их было слышно в туалете.

– Артурака, выходи, подлый трус! – вопил Пчела. – Где ты прячешься, радость моя? Маленький, я тебя все равно найду.

Каждый его выкрик Артур, сидя на крышке унитаза, запивал полноценным глотком водки. Каверин, с ненавистью оглядываясь на него, вытащил «Макаров» и взвел курок. Угораздило же его связаться с этим козлом. Который, вдобавок, все норовил то кашлять, то чихать, то сморкаться. И носит же земля таких уродов!

– Артурка! Малыш, откликнись!

Пчеле, похоже, надоели бесплодные поиски, и он снова прилип к секретарше:

– Людочка, что у нас с кофе? – Он интимно склонился над нею, но она демонстративно пялилась в экран компьютера. – О! Строга, но справедлива.

– Люда, ты же знаешь – Артур где-то здесь, – вкрадчиво сказал Саша, подойдя к девушке. – Скажи, где он? – голос его был ласков, но глаза оставались холодными.

– Я же сказала. Он уехал, – монотонно повторила секретарша.

Саша повернулся к пацанам:

– Кос, тебе Люда нравится? – Голос его не предвещал ничего хорошего.

– Что, обалдел, что ли? – попытался вразумить его Космос.

– Она мне нравится. – Пчела, похоже, не был столь сентиментален.

Саша молча кивнул.

Пчела и Фил приблизились к Люде, демонстрируя полную решимость. Фил сзади обхватил Люду за шею, а Пчела деловито принялся задирать ей юбку. Девица заорала, будто ее уже насиловала толпа нанюхавшихся коки негров.

– Стоп! Хватит! – прервал заигравшихся приятелей Саша. – С Артуром будем решать в рабочем порядке.

– Да что с ним решать? – легко бросил несостоявшуюся жертву Фил. – Голову отрезать на хер – и все!

Затрезвонил телефон. Учредитель Пчела взял трубку:

– Але… – внимательно послушав, Пчела зажал ладонью микрофон и перевел Саше: – Саня, звонит какой-то чебурек. Говорит, Артур не проплатил вторую часть за алюминий.

Саша на мгновение задумался. Решение созрело само собой. Может, и неправильное, зато прикольное:

– Пошли его на хер, – беззаботно ляпнул он.

– Слышь, друг, – охотно ретранслировал Пчела, – тут сидят влиятельные люди, они говорят, чтоб ты шел на хер… Что?.. – Положив трубку, он передал ответ с того конца провода: – Сказал, завтра они в Москву вылетают, а нас с Артуром на куски порежут.

Пора было сваливать.

– Людочка, ты испугалась, что ли? Да мы пошутили.

– Извини, Люда, – неожиданно серьезно наклонился к ней Космос.

Фил, уходя последним, дернул несколько раз запертую дверь туалета. И пару раз своим кулачищем долбанул в нее.

Каверин в очередной раз взял наизготовку «Макаров», а уже в дупелину пьяный Артур громко глотнул из бутылки. Уф, кажется, пронесло.

– Людочка, ты, умница, – осторожно выходя из туалета, облегченно вздохнул Каверин. Крупные капли пота катились по его вискам. – Тот, – большим пальцем он ткнул за спину, – тебе по гроб жизни обязан. Забирай его.

Верная Людочка отправилась за шефом. Вернее, за его телом. Артур был пьян абсолютно – литровая бутылка практически опустела.

Сидя на кафельном полу, он размахивал пустой тарой и по привычке выражал недовольство:

– А где мы ходим?.. Бумаги нет… Пол холодный…

Каверин понял, что толку от Артура сегодня как от козла молока. Но ситуацией надо было воспользоваться сполна. Пока Артур тепленький. Практически горячий.

С Людочкиного стола он взял стандартный лист бумаги и написал: «Заявление».

Секретарша, наконец, справилась с шефом и выволокла его из места общего пользования.

– Подпиши, – распорядился Каверин.

– Легко, – пробормотал Артур, не глядя подмахивая бумагу.

Все, теперь Белова можно было гасить. Официально. С возбуждением уголовного дела. И всеми прибамбасами. Впору было плясать.

XV

Пора было наводить порядок в своем хозяйстве. Иначе ситуация выйдет из-под контроля.

Москва стала действительно слишком лакомым куском, и со всех сторон необъятной родины в царствующий град полезли голодные крепкие парни без лишних извилин в мозгу, зато с крепкими кулаками. Это ж только подумать! На законной территории Бригады ее же бойцов мочат по-черному! Саша твердо понял: уж если они ввязались в этот своеобразный бизнес, то заниматься им надо профессионально. Прежде чем двигаться вперед, следует создать крепкие тылы и подготовить бойцов. Настоящих. Пока же все это было дилетантством. Еще немного – и их начнут задвигать по всем пунктам. А задвигать должны не их, а они.

Своими соображениями Саша поделился с друзьями.

– Киншаков классный тренер, вот ты с ним и потрещи, – выслушав Белова, предложил Фил.

Правда, получалось немного смешно. К Александру-каскадеру Фила устроил Саша, теперь же, к Александру-каратисту, Сашу вел Фил. Будто бы речь шла о разных людях. Но Киншаков был един. Просто в разных лицах.

Спортивный зал, где работал Киншаков, располагался на Соколе, недалеко от церкви, в глубине квартала.

Белов, в отличие от Фила, впервые попал в зал, где занимались восточными единоборствами. Он с интересом осматривался. У шведской стенки разминались парни, будто они какие-то гимнасты. В одном углу двое размахивали друг перед другом нунчаками. В другом сражались на деревянных мечах. В центре на жестких матах единоборцы самозабвенно колотили друг друга руками и ногами, время от времени издавая гортанные резкие звуки.

В воздухе стоял смешанный запах крепкого мужского пота и каких-то восточных курений.

К Филу и Саше, замершим в дверях, подошел широкоплечий парень в белом кимоно:

– Вы к Учителю?

– Ну да, – кивнул Фил.

– По додзе только в ногах не ходите, ладно? Тем не менее в зал Фил с Сашей войти постеснялись, остались у входа.

– Внимание, Учитель пришел, – хлопнув в ладоши, крикнул шкафообразный парень в белом кимоно с черным поясом.

Из небольшой двери в противоположной стене вышел Александр Иванович. Все, кто был в зале, бросили свои занятия и дружно поклонились ему. Киншаков деловито оглядел зал и тут заметил Сашу с Филом:

– О, тезка! Ты как здесь? Валера, привет.

– Привет.

– Здрасте, вот не ожидал… – пожал протянутую руку Саша. И сказал уважительно и немного удивленно. – Я слышу «учитель, учитель» – думаю, китаец какой-нибудь древний.

Из раздевалки на середину зала вышел человек. Он поклонился всем присутствующим, а затем, куда ниже, Александру. У человека было невероятно знакомое лицо. Напрягшись, Саша вспомнил. Это был ведущий теленовостей с одного из центральных каналов.

– Разные люди к вам ходят, – то ли поинтересовался, то ли просто отметил Саша.

– Разные. Вон Басманов, он из МИДа. Валя, с усами, альпинист, на Эверест ходил. Володя Молокин, следователь Генпрокуратуры. А вон того разгильдяя, – Александр Иванович указал глазами на парня, который первым их встретил на входе, – недавно из МГУ выгнали…

Киншаков взгянул на часы и крикнул «шкафу»:

– Сергей, начинай разминку.

Тот что-то прокричал то ли по-японски, то ли по-китайски, и спортсмены моментально выстроились в ровную шеренгу.

«Вот это – нормальная организация», – с завистью подумал Саша.

– А ты сам не хочешь попробовать? – подначил Сашу Александр.

– Да надо как-нибудь выбрать время. А вот мои братья хотят позаниматься, попросили реального тренера найти.

– Чего он гонит, какие братья? – с деланным удивлением Александр подмигнул Филу.

– Какие, какие? У меня семья большая – Саша мотнул головой куда-то в пространство.

– Саш, у нас что, сроки увеличили за хранение огнестрелки? – усмехнулся Александр.

– Да нет, – застенчиво улыбнулся Белов, – чисто для духовного развития.

– Мутишь ты что-то, Санька, – вроде бы с иронией, но уже и серьезно сказал Киншаков. – И Валерку путаешь. Заблудитесь… Кстати, от пули, никакая физкультура не спасет. И еще, знаешь, у кого из живых тварей больше всех правил, ограничений? – Александр стал совсем серьезным. Перестал улыбаться и Саша. – У хищников. У них зубы слишком большие, поэтому природа дала им много законов, чтобы они не перегрызли друг друга.

– Это вы к чему? – напрягся Саша.

– А к тому, что все, кто здесь тренируется, должны жить по закону. Это тебе любой мастер скажет, не только я. Если б ты ко мне пришел за помощью, я б для тебя сделал все. А тренировать твоих быков… Не хочу. Извини. Насчет же духовной пищи – пусть твои товарищи в шахматы играют. Ну давайте, ребята, до встречи. – Аудиенция у Учителя была закончена.

Но еще на несколько минут Саша с Филом задержались. Уж больно красиво Александр Иванович провел несколько мгновенных спарринг-встреч. Последним он уложил на лопатки шкафообразного владельца черного пояса.

– Кинг-Конг мертв, – констатировал Саша. – Фил, надо оружие закупать.

– Причем автоматическое, – на полном серьезе ответил Фил.

XVI

Ну ладно, солистки из нее не получилось. Но с высшим консерваторским образованием просто сидеть дома было тоже глупее глупого. Муж уходил рано утром и появлялся поздно вечером. Приготовление ужина занимало не более полутора часов. Остальное же время приходилось убивать, а к этому Оля не привыкла, приученная с самого детства к ежедневным занятиям.

«Ни дня без скрипки», – так говорили еще ее родители. Но вот уже несколько месяцев она не притрагивалась к инструменту, вспоминая слова своего профессора: «Музыка – это дело жестокое, кровавое»… Но не только вынужденное безделье мучило ее. Между нею и Сашей как будто пробежала черная кошка. Он не хотел ее слышать, его дела, его «пацаны» все-таки оказывались для него важнее. Что бы он ей ни говорил.

Иногда у Оли просто опускались руки. Однажды в молодежной передаче показали небольшой сюжет про джазовый коллектив «Стиль-модерн», которым руководил ее однокурсник Виталий Майский. Мало того, Виталик в свое время звал ее в этот самый «Стиль-модерн». Правда, главным мотивом этого приглашения, как это ей тогда показалось, были не столько ее музыкальные способности, сколько интерес Виталика к ее женским прелестям. Короче, ухлестывал за нею Виталик со страшной силою. И с нулевым эффектом.

Телефон Виталика она обнаружила, разбирая старые ноты. И, почти не колеблясь, позвонила.

Они встретились у памятника героям Плевны. Виталик совсем не изменился, был все такой же жизнерадостный, самоуверенный и лохматый – да, в общем-то, и времени не так много прошло, хотя событий в Олиной жизни случилось столько, что другому на несколько лет хватило бы. Она была уже не той беззаботной студенткой, что всего полгода назад.

В кафе, за столиком, уже заказав салаты и вино, Виталик достал из пакета пластинку. На обложке диска «Стиль-модерн» среди фотографий музыкантов Оля обнаружила несколько однокурсников и самого Виталика. Он ослепительно улыбался. А вот гриву свою так и не расчесал.

– Ого! – подобающе восторженно протянула Оля.

– Здесь могла быть и твоя фотка, – подслащивая пилюлю, объяснил Виталик – Я ж тебе, если помнишь, еще на пятом курсе предлагал с нами играть, но ты тогда свою личную жизнь строила.

– Помня об этом, я и решила с тобой связаться, – излишне холодно-официально сказала Оля, но улыбнулась совсем не официально.

– А как же муж, – объелся груш? Не запретит? – подколол Виталик.

– Ты за себя боишься? – Она уже откровенно кокетничала, чувствуя, что нравится ему по-прежнему.

– Я даже не знаю, у нас состав уже сложился… – тем не менее пожал плечами Виталик. Надо же было ему тоже пококетничать.

– Знаешь, – разоткровенничалась Оля, – после распределения я совсем потерялась. Валентин Георгиевич сказал: «Вы, Оленька, талантливы, как молоток, так что идите преподавайте». Но это – ведь неправда. Я могу играть.

– Ну, Оленька, конечно, можешь. Я, допустим, всегда к тебе хорошо относился и считаю талантливой скрипачкой. – Глаза Виталика говорили еще и о том, что он считает ее очень и очень привлекательной. – Другое дело, надо работать. Ведь и мне, знаешь с неба ничего не падало.

– Так что, берешь? – исподлобья посмотрела на однокурсника Оля.

Не отвечая, он протянул ей руку:

– Пойдем потанцуем.

Они медленно закружились под неторопливую мелодию местного оркестра.

– Нам ведь иногда и в кабаках лабать приходится – деньги нужны, – кивая на музыкантов, сказал Виталик.

– Подумаешь, мне-то что. – Оля была готова на что угодно, лишь бы играть, лишь бы не сидеть сутками дома…

Подъезд наконец-то привели в божеский вид. Давно надо было. А то и вправду – выходишь из лифта, будто попал на поле боя. Саша, переложив букет пушистых хризантем в левую руку, провел ладонью по стене – от выбоин не осталась и следа. Молодцы, хорошо сделали. И перила заменили. Умеют ведь, когда деньги хорошие платишь.

Он отряхнул руку, чуть измазанную побелкой, и открыл дверь квартиры. В коридоре было темно.

– Оля! Оля! – гулко разнеслось по коридору. Не дождавшись ответа, Саша громко запел любимое из «Наутилуса»: – Гуд бай Америка, о! Где я не был никогда…

Тишина его раздражала:

– Оль, ты где? – крикнул он еще раз.

Как всякий мужчина, который много времени проводит на работе, он страшно не любил возвращаться в пустой дом. Уж как-нибудь жена могла бы все свои дела сделать днем! Включив свет на кухне, Саша окончательно понял, что Оли нет дома. И давно – в раковине громоздилась целая гора еще утренней посуды.

Петь расхотелось. Бросив букет в мойку, Саша набрал номер Олиной бабушки:

– Але, Елизавет Пална, здравствуйте, разбудил? Извините, а Ольга у вас? Нет… Странно…

Услышав звук открывающейся двери, Саша поспешил успокоить заволновавшуюся бабушку:

– Вот она, пришла. Спокойной ночи. Оля была весела. Даже слишком.

– Ваша мать пришла, грампластинок принесла, – игриво начала она от самого порога. – Здравствуй, милый. – И Оля потянулась поцеловать мужа.

От нее пахло духами и вином. Саша резко и демонстративно отстранился.

– О-о, какие мы сердитые. Ну и ладно.

Осторожно обойдя мужа, Оля прошла в комнату. Не глядя на него, она достала из конверта подаренную Виталиком пластинку и включила проигрыватель. Из динамика раздались первые звуки. Несколько, надо сказать, необычные.

– А что ты кипятишься-то? – с некоторым вызовом продолжила Оля. – Я с однокурсником встретилась…

– С кем? – усмехнулся Саша, разглядывая конверт от пластинки.

– Посидели в кафе, – посчитав ненужным отвечать на дурацкий вопрос мужа, объясняла Оля. – Он талантливый. Вот свою новую пластинку подарил.

– Чего-о-о? – Саша продолжал делать вид, что он тупой. Еще тупее.

У него была такая отвратительная манера, когда что-то было не по его хотению. Оля притворилась, что не обращает внимания на этот деланный тупизм. Чересчур внимательно она слушала музыку.

– И музыку хорошую пишет. Симфо-джаз.

– Какой джаз?

– Симфо, – объяснила Оля, которой все это уже начинало надоедать.

– Он на бензопиле играет? – Саша все никак не мог остановиться.

– Ну и зануда ты, Белов!

Саша ничего не ответил, внимательно изучая обложку пластинки. Но Оля уже завелась.

– Нет. Ну почему ты такой, а? Ты хочешь оставаться самим собой. Ради бога, кто тебе мешает?.. Но я тоже имею на это право!

Неопределенно хмыкнув, Саша все-таки отложил конверт и изволил обратить внимание на жену:

– А кто тебе мешает? – с искренним интересом спросил он, делая ударение на слове «тебе».

– Кто? – взвилась Оля. – Мы живем в разных измерениях! Я все понимаю, это твой мир, тебе это нравится, риск, все дела… – Она беспомощно всплеснула руками. – А рожать я в бронежилете буду? Ты можешь понять, что я-то женского пола?..

– Ну, давай переедем, в конце концов, тоже проблема, – примирительно попытался перевести разговор Саша.

Но Оля, похоже, решила сегодня высказать все, что накопилось.

– Да не в этом дело. Ты за полгода хоть раз спросил, что у меня с распределением, почему я играть бросила? Хоть раз?

– Ну, я спрашивал, по-моему…

– Это по-твоему, а по-моему, не спрашивал. Потому что тебе по фигу…

Саша поморщился:

– Оль, что мы как в кино разговариваем? Можем мы по-людски поговорить?

– А о чем? О чем с тобой говорить? – Оля в упор смотрела на мужа и, похоже, не ждала ответа на свои вопросы. Но и остановиться уже не могла. – О чем? О сабельках? О Брюсе Ли? Может, о бультерьерах, ну о чем еще?

– Ну зачем? – рассудительно возразил Саша. В голосе его сквозила ярость. – Давай о музыке, о твоем заслуженном дедушке, о пидорах-однокурсниках. Ну давай, расскажи, поделись болью!.. – Последние слова он выкрикнул уже ей в спину.

Выключив проигрыватель, она молча прижала к себе пластинку. Обойдя Сашу как мебель, загородившую путь, она вышла из комнаты.

На часах был почти час ночи. Удивительно вовремя зазвонил телефон.

– Але! – Саша поднял трубку. И продолжил отвратительным гнусавым голосом. – Кого? Олю? А кто ее спрашивает?

Похоже, собеседник не рискнул представиться. Бросив трубку, Саша схватил свою коллекционную саблю с рубином на эфесе и со всего маху рубанул по стулу, превратив его в два. Сабля была заточена идеально…

XVII

Стрелку с таджиками забили в районе Южного речного вокзала. Здесь было предостаточно пустынных мест. Слева шоссе ограничивалось бетонными заборами промзон, справа, за узким перелеском, широко разлилась Москва-река – корпуса жилых домов виднелись только на том, далеком берегу.

Урбанистический бетонный пейзаж удачно дополняли мощные линии электропередач. Провода тревожно гудели, как струны какого-то нечеловеческого музыкального инструмента.

Бригада прибыла на место первой. «Мерс», «вольво» и бээмвэшка остановились так, что шоссе впереди было видно как на ладони. Саша, Космос и Пчела вышли из машин первыми и остановились, внимательно глядя на ленту дороги, туда, где оно поворачивало и уходило круто вверх.

– К реке! Ставьте машины ближе к реке! – распоряжался Фил.

Водители ловко выполнили его приказание.

– К воде прижмем, – деловито объяснил Фил Белому.

– Война – фигня, главное – маневры, – бодро улыбнулся в ответ Саша, будто все, чем занимался сейчас Фил, его касалось меньше всех.

– Да ты что, Фил вообще стратег, каких мало, – вмешался Космос.

– Ну что, может, посадим пару человек в кустах? – предложил Фил.

– Давай, – кивнул Белый.

Пчела и Космос курили вместе с бойцами. На шоссе впередсмотрящими остались лишь Белый с Филом. Фил почувствовал, что он должен именно сейчас сказать то, что давно собирался. Не ровен час… Хотя думать о худшем не хотелось.

Похоже, о чем-то подобном размышлял и Белый. Хотя всем своим видом он демонстрировал полное самообладание. Но немножко переигрывал. Внутреннее напряжение проявлялось именно в этом слишком явном спокойствии, чуть ли не равнодушии. Впрочем, Фил не был слишком хорошим психологом. Хотя даже он заметил, как подрагивают Сашины ресницы.

– Брат, ты меня прости… – начал Фил. Саша скосил на него глаза, при этом не упуская из вида шоссе.

– Прости за ту гранату, в подъезде…

– Да ладно, все в порядке, – примирительно отозвался Саша.

С пригорка, из-за перелеска вывернули три машины. Конечно же, «мерсы».

– Едут! – раздался напряженный голос одного из бойцов.

– Приготовили стволы! – распорядился Фил. Бойцы мгновенно разобрали укороченные «калаши» из багажника. В углу остался лежать явно лишний здесь предмет из параллельной, мирной жизни – футбольный мяч с черными шашечками.

Как и рассчитывал Фил, таджики остановились очень удобно. Для Бригады, конечно. Они встали на повороте шоссе – так, что от них до невидимой им воды было всего-то метров двадцать – тридцать.

Таджикские бойцы с оружием в руках заняли, что называется, оборону. Из головного «мерса» вышли трое. Один – пожилой, со стриженой седой бородой. Второй – с круглым лицом, всклокоченными воздушными волосами и тоненькой ниточкой усов над верхней губой. Третий был гладко выбрит, зато глянцевые черные волосы падали на плечи. Глаза его прикрывали щегольские темные очки овальной формы. Длинное летнее пальто доходило почти до пят, из-под обшлагов виднелись белоснежные манжеты рубашки, поблескивали массивные золотые запонки.

Длинноволосый собрал волосы в хвостик, стянул резинкой. И неторопливо, в гордом одиночестве двинулся по шоссе в сторону противника.

– Пчел, тебе страшно? – хихикнул, подначивая, Космос.

– Очень, – в тон ему ответил Пчела.

– А уж мне как страшно… – Космос скорчил гримасу, как на африканской маске из коллекции отца.

– Сначала я хочу увидеть того, – с сильным восточным акцентом крикнул длинноволосый, – с кем я говорил по телефону. Если ты мужчина, иди сюда!

– Что? – дернулся Пчела. – А ну, урюк, иди сюда!

Он уже сделал шаг вперед, но Белый довольно резко остановил его. И сам направился к таджику.

Космос оглянулся на бойцов, а Фил скомандовал тихо и четко:

– У кого стволы, приготовились.

Двое неумолимо сближались. Прямо как в американском боевике, где действуют неуязвимые для пуль супермены с железными нервами. От них исходило такое напряжение, такая энергия, что все вокруг замерло. Даже электричество, казалось, перестало гудеть в проводах.

Их войска тоже застыли в ожидании. Но были готовы в любое мгновение в пух и прах разнести противника. Если что-нибудь, не дай бог…

И тут в глазах Белова появились несвойственные ему смущение и изумление. Замедлил шаги и таджик, снимая на ходу свои темные очки.

– Твою мать! Белый! – заорал он дурным голосом, но без малейшего намека на недавний акцент.

– Рядовой Джурабов! – в ответ ему заорал счастливый Саша. – Два наряда вне очереди! Упал – отжался!

– А-а-а! Белый!

– А-а-а! Фара!

Они завопили так, как когда-то в Ленинской комнате, перед самым дембелем. И бросились в объятья друг к другу.

Вооруженные до зубов бойцы двух противоборствующих фронтов застыли в бесконечном недоумении.

– Все нормально! Это мой корешок армейский, – крикнул Саша, обернувшись к своим.

Нечто подобное, похоже, крикнул и Фара на своем гортанном таджикском.

– Отбой! Свои! – передал по команде приказ свыше Фил.

– А я бы их все равно постриг, – с искренним сожалением пробормотал Пчела.

Космос довольно похоже изобразил истово молящегося мусульманина, сложив ручки на груди и мелко-мелко бесконечно кивая головой в такт молитве.

Бой не состоялся. Провода могли спокойно гудеть себе дальше.

Оружие вновь побросали в багажник, а оттуда хохочущий Саша вытащил неожиданно пригодившийся футбольный мяч. Надо же было им с Фарой выпустить распирающую их энергию. Так они и шли по шоссе, перекидываясь мячиком и воспоминаниями. А позади них параллельными курсами ехали классные автомобили. Шесть штук. С поразительной скоростью – километров пять-шесть в час.

– Фарик, ты помнишь, как мы второе отделение сделали?

– Да… У них вратарь, Махмудов, был. Шикарный вратарь. Сейчас чебуреки продает на базаре, ко мне не пошел…

От воспоминаний перешли к делу, по инерции все еще пиная друг другу мячик.

– С деньгами решим, скажи своим – через неделю проплатим.

– Угу, – согласно хмыкнул Фара и, улыбаясь, ткнул Сашу кулаком в плечо. – Ну, Белый, я до сих пор поверить не могу. Важный стал!

– А ты просто эмир бухарский, – отдал ему пас Белов. – Чем занимаешься, кроме алюминия?

– По-разному, на Востоке всего много… Я вообще-то к Артуру предложение вез от моих друзей.

– Давай обсудим, чего там, – предложил Саша.

– У нас в горах есть плантации – мак, – объяснил Фара. – Мы хотим в Москву возить.

– Идея хорошая. А как возить? Курьерами? – прикинул Саша.

– Курьеров ловят, везут мало. Хочется больше. – Фара поцокал языком.

– Надо думать. Пасуй!

– Опа! – И Фара ловко набросил мяч прямо под правую ногу старого друга. Тому оставалось только добить мяч в ворота, которых, правда, поблизости не наблюдалось.

На бригадирском «мерседесе» Саша с Фарой подкатили к парадному, ярко освещенному входу ресторана «Узбекистан». Их команды отстали. Если уж Саша садился за руль, то выжимал из машины все, на что она была способна.

– Мне бээмвэшка вообще больше по кайфу, – признался он сидящему рядом Фаре.

– Да брось ты, – отмахнулся тот, – «мерседес» – супермашина!

– Ну, где там мои опричники? – оглянулся Саша.

– А где мои? – оглянулся и Фара. – Будешь? Фара достал из внутреннего кармана пальто миниатюрную серебряную шкатулку.

– Да нет, – отказался Саша, смеясь.

Фара щелкнул безделушкой, крышка открылась. Зачерпнув длинным ногтем порошок, Фара привычным жестом «зарядил» нос, а остатки порошка с пальца размазал по зубам.

– Кровный брат из Афгана подарил. – Он защелкнул шкатулку и перебросил ее Саше в ладони. – Попробуй открой.

Белый покрутил коробочку и неожиданно легко вскрыл ее.

– Ну, гений, – восхитился Фара. – Осторожнее, не рассыпь.

– Гроб какой-то, – вновь захлопнув волшебную шкатулку и приблизив ее к глазам, подивился Саша.

– Не надо нам никаких гробов, – отбирая зелье, неловко пошутил Фара.

– Слушай, алюминий же в чушках у вас? – вдруг спросил Саша.

– Ну да. А что?

– Да я придумал вроде. – Саша хитро улыбнулся.

– Что придумал? – насторожился Фара.

– Да ничего, – решил помучить его Саша.

– Давай, Белый, колись.

– Ну что, еще не сообразил? – Сашины глаза откровенно смеялись.

– Нет, – честно признался Фара.

– Эх, – вздохнул Саша. – Ну ладно… Значит, берем чушку. Делаем там полость. Забиваем наркоту. Ни одна собака, ни один рентген не найдет. – Он счастливыми глазами смотрел на Фару. Тот ошарашенно молчал. – Пять чушек на сто – двести тонн. И ни одна собака…

– Значит, я тупой, – задохнулся Фара от восторга, – а ты… ты… Ты – гений! Ты – Аристотель! Ты – Ницше!

– В «Жигулях» ездить надо! – подначил его Саша.

– Потому что я – чурка, – не слушая Сашу, уже выходил из машины Фара. Он ладонями обхватил голову, будто в припадке жуткого горя.

– В хорошем смысле, парень, – откомментировал его «чурку» Саша.

Тут подкатили остальные.

– Где вы ездите? – беззлобно прикрикнул на них Саша.

День сегодня выдался по кайфу: и друга встретил, и новое дело обещало деньги. Море денег. Море-океан.

XVIII

Командный состав Бригады и таджиков расположился в одной из ниш ресторанного зала. Рядовые бойцы сидели в общем зале.

Фил успел переброситься несколькими словами с солнцевскими, которые частенько проводили здесь вечера – кормили здесь по-восточному вкусно и обильно, да и место было не чужое, спокойное.

– Сань, у Кабана проблемы, – шепнул Фил Белому.

– Давай об этом потом. – Саша глазами указал на гостей. – Ну что, друзья… – поднял рюмку Саша и проследил, у всех ли налито.

– Если позволите, – с заметным акцентом начал седой Абдула-Нури. – Я скажу, а Фархаджун будет переводить. Один великий мыслитель сказал следующие слова…

И он заговорил гортанно и красиво. Но абсолютно непонятно. Напевная речь была похожа на стихи.

Пацаны, переглядываясь, томились с поднятыми рюмками. Когда Абдула-Нури окончил торжественную речь, повисла напряженная тишина.

– Не тормози, Фарик, – ткнул в бок чуток отлетевшего друга Саша.

Фара встрепенулся и действительно заторможенно, но от этого еще более торжественно начал переводить:

– Уважаемый Абдула-Нури говорит: «Никогда не теряй своих друзей. И пронеси эту дружбу в своем сердце через всю свою жизнь». Короче, за вас, пацаны! – скомкал перевод Фара.

– Коротко и ясно, – одобрил Саша. Несколько заплетающимся языком Фара продолжил, перебирая длинными красивыми пальцами свои небесно-голубые четки из горной бирюзы:

– Всю красоту и мудрость этого четверостишия невозможно перевести, – многозначительно завелся он.

– Начинается, Фарик! – Саша с удовольствием встряхнул друга за плечи. – Ты мне еще в армии мозги компостировал мудростями своими. Ты короче скажи!

– Ты мне друг, – как мог коротко сказал Фара.

– Ну это по-нашему, по-пацански! – обнял его Саша.

– Честно говоря, – тихо сказал Фархад, – я этих с равнины через раз понимаю, но то, что они вас зауважали, – это точно.

Абдула-Нури, поглаживая свою короткую седую бороду, что-то спросил Фару на своем наречии.

– Он говорит, как здоровье твоих родителей, жены и детей? Ты, кстати, женат?

– Месяц скоро, – признался Саша.

– Ну? – обрадовался Фара. – И молчишь!.. А кто она?

Саша достает из бумажника фотографию Оли в вечернем платье и со скрипкой в руках. Это был снимок с выпускного концерта в консерватории. Саша не зря носил с собой именно этот снимок. На нем Оля необычайно была похожа на себя: веселая, задорная, настоящая.

– О! Красавица! – цокнул языком Фара. – Выступает?

– Нет, дома сидит, – кратко ответил Саша.

– Можно я своим покажу?

Саша кивнул и передал фотографию.

Ни Саша Белов, ни его друзья, накинувшиеся на закуски, ни Фара со своими таджиками, которые, уважительно цокая языками, передавали друг другу фото Сашиной ханум, не смотрели на эстраду.

Джазовый оркестр, выступавший там, играл тихо и ненавязчиво. Партию скрипки в оркестрике исполняла не кто иная, как Оля, та самая жена, которой он сейчас так гордился.

– Уважаемый Абдула-Нури говорит, что ты поступаешь как настоящий мужчина – старшая жена должна хранить дом и воспитывать детей.

Саша согласно закивал:

– У нас в России следующий тост принято выпивать за родителей. Я предлагаю выпить за родителей. Тех, которые живы…

Одновременно Саша услышал знакомый голос и увидел вытянувшиеся лица таджиков: они, все трое, как один, смотрели то на фотографию, то на сцену. Оля, стоя вполоборота к залу, пела композицию из репертуара Эллы Фицджеральд.

Деликатные таджики опустили глаза в тарелки.

Космос опрокинул в себя внеочередную рюмку. А Пчела на противоположном конце стола медленно и демонстративно зааплодировал. Дальнейшую сцену можно было бы назвать немой, если бы Оля не пела. Она смотрела на поднимающегося Сашу, и голос ее звучал все тише и тише. Словно кто-то поворачивал рукоятку настройки громкости.

– Я сейчас, – резко поднялся из-за стола Саша…

– Оленька, ну что ты так переживаешь? – выпятив нижнюю губу, выпустил струю дыма Виталик. – В конце концов, ты ведь не в стриптизе танцуешь.

Они курили в закутке перед кухней. Когда в конце коридора показался Саша, Оля по инерции хотела спрятать сигарету, но пересилила себя и затянулась, глядя прямо в глаза приближающегося мужа.

– Можно тебя, – проходя мимо, приказным тоном бросил Саша.

Оля даже не подумала двинуться вслед за ним. В то же время ей очень хотелось перевести ситуацию в обычное человеческое русло. Ведь ничего ужасного-то не случилось. Мы же все-таки цивилизованные люди!

– Познакомься, это мой муж, Саша, – кивнула она Виталику.

Почувствовав, что Саша уж точно не рвется пожать ему руку, Виталик не стал подставляться и остался сидеть за столом, переводя взгляд с Оли на Сашу и обратно.

– Поздравляю вас с супругой, Саша. Мы с Олей учились вместе, она очень талантливая. Кстати, Оля, – будто вспомнил он, – приглашай супруга на банкет. Хотим отметить ее премьеру, – пояснил он Саше, туша сигарету.

– Ну что, такое событие стоит отметить. – Саша обращался исключительно к Оле, будто Виталика не существовало вовсе. – Желаю тебе успехов. Особенно творческих.

Достав из кармана пачку денег, Саша бросил сторублевую купюру в тюбетейку, оставленную кем-то из официантов.

Посмотрев презрительно на деньги и удивленно вслед удаляющемуся Саше, Виталик произнес значительно, как со сцены:

– Да, ну он и мавр!

Когда они вновь вышли на маленькую ресторанную сцену и Оля начала играть, ни Саши, ни его компании за столом уже не было. Скрипка звучала нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано – за фоно сидел Виталик. Так музыканты обычно помогают одиноко поющей на сцене солистке.

Мучительный вечер, наконец, закончился. Оля стремительно собралась и почти бегом выскочила из ресторана.

– Ну, Оль, неловко получается, ну… – Виталик выскочил за нею, что-то дожевывая на ходу. – Я столик заказал, ребята поздравить тебя хотели…

– Потом отметим, я поеду, – отмахнулась Оля, поднимая руку. Такси тормознуло в момент.

– Ну давай хоть я тебе провожу, – не отставал Виталик, держа ее под руку.

Оля, не глядя на него, высвободила руку и села в машину:

– Извини, Виталик, мне надо ехать. Счастливо.

– Завтра в семь репетиция, не забудь. Оля кивнула:

– Счастливо.

Виталик еще с минуту смотрел вслед укатившей машине, ухмыльнулся и пошел доедать. Ну их, этих баб, с их капризами и мужьями!

Когда Оля вернулась домой, Саши там не было. И, по всей видимости, в ближайшее время не ожидалось…

XIX

Саша с Фарой на самом деле никуда из «Узбекистана» не уехали. Они только, отпустив своих бойцов, переместились в маленький кабинет, где расслабились по полной программе.

Наконец часам к трем ночи они выбрались на ресторанное крыльцо, продолжая свой давно начатый бесконечный разговор.

– Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? – настаивал Саша.

Швейцар, уже порядком подмерзший в ожидании выхода последних гостей, сделал стойку, моментально оценив платежеспособность клиентов. Конечно, такие вот загульные гости порядком удлиняли его рабочий день, точнее, ночь. Зато от них перепадали и самые сладкие чаевые. Он сложил брови домиком и услужливо поклонился, забыв о холоде.

– Сань, я же ариец, – взяв Сашу за пуговицу пиджака, доказывал Фара.

– Ага, иранский, – ржал Саша.

– Да, настоящий иранский ариец, – согласился Фара.

– Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! – воскликнул Саша.

– Ну да. Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый. – И они заржали уже хором, радостно, как малые дети.

Саша не забыл достать из бумажника и вручить привратнику сторублевку. Тот, взглянув на купюру, умудрился одновременно отдать честь и сделать книксен, что еще больше развеселило друзей.

– Заходите, – напутствовал их швейцар.

– Обязательно зайдем, – успокоил его Саша.

– Я здесь жить буду! – с пьяной уверенностью добавил Фара.

Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу доставая ключи.

– Стой, стой! На машине не надо! – попытался образумить его Фара.

– Я ее не брошу, – упрямо твердил Саша.

– Она же железная, – увещевал Фара. – Стоит себе и стоит. Никто ее не украдет. Сейчас поймаем машину…

Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось куда-то ехать, мчаться, вперед, дальше, не разбирая дороги. И словно по волшебству вдруг прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь.

На самом-то деле никакого волшебства – две девчонки, рыженькая и беленькая, из уголка Дурова уже давно подрабатывали здесь экзотическим извозом. Себе на молочко или, скорее, пиво, лошадке – на овес и сено. Сегодня, правда, они что-то припозднились.

– Фарик, не может быть! – прижимая щеку к теплой лошадиной морде, воскликнул Саша. – Это знак судьбы! Можно прокатиться?

– Пятьдесят, – окинув его оценивающим взглядом, определила таксу рыженькая.

– На, держи сто! – Саша достал купюру.

– Что-то дороговато за такую клячу, – проворчал Фара. – Как его там, у Дон-Кихота? Типичный Росинант. – Фара похлопал коня по напряженной шее.

– Я буду всадник без башни! – гордо ответил Саша, перехватывая поводья у рыженькой.

– Ты будешь всадник Апокалипсиса! – торжественно и мрачно провозгласил Фара.

Саша, не без труда вставив ногу в стремя, перевалился в седло и тронул поводья – «Росинант» лишь вяло переступил ногами. И только когда Саша дал ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в карьер.

Фара с гордостью проводил взглядом друга, вскоре скрывшегося в перспективе Неглинки.

Спустя час Саша все еще не появлялся. Протрезвевший Фара сидел в «мерседесе», не зная, что предпринять. Уже в который раз к нему приставали девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться:

– Ну, где его носит?

Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру:

– На, иди пива купи.

– Да не лезет уже ваше пиво! – недовольно пробурчала та, но от денежки, впрочем, не отказалась.

Саша же был в это время уже далеко. И мыслями, и буквально. Выжав из коняги все, на что тот был способен, Белый за этот час добрался до самого Битцевского лесопарка. Для этого ему пришлось проскакать через Манежку мимо Кремля, пересечь Москву-реку по Большому Каменному мосту, добраться до Гагаринской площади, а там двигаться уже почти по прямой – по Профсоюзной, а потом – дворами до самого лесопарка.

В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из Саши вылетел, зато невеселым мыслям в голове стало просторно. Оля, упрямо курящая сигарету, так и стояла у него прямо перед его глазами.

Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже цоканье «Росинанта» не было слышно – трава глушила звук. Лишь мерное дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым.

Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду.

Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем. Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади.

Эх, Оля, Оля… Саша пристально смотрел на воду, словно надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода.

А, собственно, что произошло-то? Ну, решила поработать. А ведь он впервые после свадьбы, точнее, после того распределения, увидел ее со скрипкой в руках! Почему он не думал об этом прежде? Ах да, своих наворотов хватало… Ну и – лабала в кабаке, и что же? Ну, увидели ее таджики – неловко получилось. Да хрен с ними, не детей же вместе им крестить, а бабки зарабатывать.

Перетопчутся.

«А Фара… Фара – друг Фара поймет и простит. К тому ж он, хоть и восточный человек, но ведь не настолько же… Ариец!» – вспомнил Саша и засмеялся, трогаясь с места.

Толстая угрюмая дворничиха остервенело мела асфальт около телефонной будки. Окурков-то набросали, вот ведь люди называется! Урна же совсем рядом! Равномерные звуки разрушали утреннюю тишину, будто целью женщины было разбудить всю округу, а не навести чистоту. И вдруг она остолбенела: к шварканью метлы прибавилось звонкое цоканье. Прямо на нее из-за поворота выехал всадник на белой лошади.

Саша подъехал к телефону-автомату и, не слезая с коня, набрал свой домашний номер. Оля сняла трубку почти сразу – наверное, поставила телефон в спальню.

– Але! Але! – голос жены был нежным и немного хриплым. Спала, похоже, без задних ног, пока он бороздил московские улицы.

Он молчал и словно бы видел ее всю. Теплую, сонную. Он видел как она своим, только ей свойственным движением прижимает плечом трубку, как откидывает прядь волос со лба. Видел, как бьется, пульсирует голубая жилка на виске.

– Але, – еще раз сказала она и замолчала. Но трубку не положила. Он слышал ее осторожное дыхание. Олька, любимая!

– Ну и зараза ты, Сурикова! – ласково сказал он и повесил трубку.

Он не мог слышать, как она счастливо засмеялась. «Простил, – подумала она, проваливаясь обратно в сон. – Сашка, любимый…»

И как она могла всерьез злиться на него?

XX

На лице Игоря Леонидовича Введенского играла отвлеченная улыбка. Ему чрезвычайно нравилось то, что он слышал. Он уже в третий раз подряд прокручивал магнитофонную запись. Лейтенант Коноваленко все никак не мог понять, доволен начальник добытой информацией или она его раздражает.

«Восток – дело тонкое…», – прозвучал в магнитофоне голос Фархада.

– Это таджик? – спросил Введенский.

– Он считает себя иранцем, – уточнил Коноваленко, проведя кончиком пальца по своему тонкому, с горбинкой, носу.

Введенский жестом заставил его замолчать.

«Значит, берем чушку… делаем там полость… забиваем наркоту… и ни одна собака, ни один рентген не найдет… пять чушек на сто – двести тонн. И ни одна собака…»

«Значит, я тупой… – это снова голос Фары, – а ты… ты – гений… ты – Аристотель! Ты – Ницше!..»

Введенский выключил магнитофон и чуть было не подмигнул Коноваленко:

– В самом деле, ничего идея… И вообще, Белов – голова! Учись, орел. Он и вывернулся и нашел способ, как дальше подняться. Пора подключаться. – Игорь Леонидович пробарабанил пальцами по столу, изобразив нечто очень похожее на простенький ритм «Чижика-пыжика».

Конь стоял в одном ряду с автомобилями на стоянке перед офисом бывшего «Курс-Ин-Веста». Прямо с асфальта он собирал мягкими губами соленые чипсы.

А в офисе, в бывшем предбаннике кабинета Артура Лапшина, из угла в угол метался Фархад:

– Саня, я опоздаю, уже регистрация началась! – кричал он Белову через дверь, из-за которой слышался плеск воды.

Фархад нервничал и, чтобы чем-то занять руки, перетаскивал горшки с цветами на стойку секретарши, устраивая из них какой-то необыкновенный ботанический сад.

– Иду, Фарик! – наконец вышел Саша, вытирая полотенцем чисто выбритый подбородок. – Все, летим. Мне уже положение не позволяет небритым ходить. Что ты мне здесь наставил? – Изумленно уставился он на зеленые заросли.

– Лес, – кратко объяснил Фара. – Дарю! – И он взмахнул рукой в широком жесте.

Саша захохотал:

– Собрал все цветы в моем офисе – лес он мне подарил! Как я секретаршу в этом лесу увижу?

– Увидишь, увидишь…

– Все, ладно. Тогда я тебе часы дарю. – И Саша принялся расстегивать браслет.

– Золотые? – почти всерьез поинтересовался Фара.

– Золотые, золотые, – успокоил его Саша.

– А у меня – бриллиантовые, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Фара. – Оставь себе. – И он заставил Сашу застегнуть браслет. – Очень мало времени. Давай быстрее. – И он чуть не силой вывел Белова на улицу.

– Адрес тех девчонок узнал? – увидев припаркованного коня, спросил Саша.

– Саш, они совсем малолетки, ты понял? – Фара еще и издевался! А утверждал, что на самолет опаздывает.

– Не болтай… – легонько толкнул друга Саша. – Надо же коня вернуть.

– Не надо. Я его купил. Катайся, Саня!

– Ты что, сдурел? На кой он мне?

– А на кой мне? Думаешь, я его в Душанбе повезу? Он не залезет в самолет, – очень серьезно стал объяснять Фархад.

Но Саша уже смотрел не на него. В противоположной стороне двора остановилась красная «пятерка». Из нее вышел человек, по чьему внешнему виду Саша моментально догадался: посланец из органов. Эти самые органы в последнее время, по отчетам службы безопасности Бригады, проявляли к нему и его делам все возрастающий интерес. Дабы Саша окончательно убедился, что гости точно к нему, «пятерка» несколько раз зажгла и выключила фары. Точно подмигивала.

– Фарик, извини, я не смогу тебя проводить. Сейчас Пчеле позвоню, он тебя подбросит.

– Проблемы? – Фара посмотрел на Сашу и бросил взгляд на человека с круглым румяным лицом, стоявшего у красной «пятерки».

– Да нет! – отмахнулся Саша.

– Вот, у меня еще подарок есть для тебя. Для твоей супруги, – уточнил Фара.

Из внутреннего кармана шикарного пиджака он достал носки грубой домашней вязки с ярким восточным орнаментом.

– Носки? Фарик! – умиленно удивился Саша.

– Это не носки, это джурабы, – пояснил Фархад. – Бабушка сама вязала. Здоровье супруги – это здоровье твоих детей.

– Спасибо, парень, – растроганно обнял его Саша. – Счастливо!..

– Александр Николаевич? – явно для формы спросил круглолицый. – Садитесь в машину.

Ох уж эта Контора! Ни слова в простоте, все тайны, тайны. Будто нельзя поговорить прямо здесь, в офисе. Но Саша кривил душой – он прекрасно понимал, что говорить в офисе не следует.

– Игорь Леонидович, – представился человек, сидевший на заднем сиденье.

Руки он не протянул, так что Саше не пришлось решать дилемму: отвечать на рукопожатие или нет. Представляться в ответ он тоже не посчитал нужным. Молча сел на заднее сидение и всю дорогу демонстративно смотрел в окно. Игорь Леонидович тоже молчал.

Они пересекли Трубную площадь и по Неглинке выехали на проспект Маркса. Свернули налево. Похоже, его везли на Лубянку.

«В святая святых…» – усмехнулся про себя Саша.

Однако они быстро проскочили площадь Дзержинского, оставив монументальное здание Конторы по левую руку. Когда же от площади Ногина машина свернула на Солянку, Саше ничего не оставалось думать, кроме как о том, что любезные товарищи решили подбросить его домой – основная башня Котельнической высотки была отсюда видна как на ладони.

Но красная «пятерка», свернув в переулок, остановилась, чуть не доехав до Яузы. Войдя через решетчатые ворота в церковный двор, Саша и Игорь Леонидович оказались в своеобразном коридоре, с одной стороны ограниченном церковной стеной, с другой – парапетом Яузской набережной. «Отличное место для дуэли!» – подумал Белов, выходя вслед за чекистом из машины. Они остановились у парапета.

– Я так понял… – начал Саша.

– Считайте, – перебил его Игорь Леонидович, – что мы из Министерства добрых дел.

– А в чем ваш интерес?

– В том, чтобы наркотики сбывались не в Москве, а где-нибудь, например, в странах Бенилюкса, для начала. А об остальном поговорим позже.

– Хотите помочь Западу окончательно загнить? – усмехнулся Саша.

– Давайте на будущее сразу договоримся, чтобы я не отделывался глупыми ответами, вы не задаете глупых вопросов, – поморщился Введенский.

– Вы не рано о будущем заговорили? Я еще не решил. – Саша внимательно и с вызовом посмотрел на собеседника.

Введенский ответил ледяным взглядом, тон его стал еще более жестким:

– А у вас есть выход? – задал он, по его мнению, риторический вопрос. – По совокупности можете лет двенадцать получить. А уж в лагере мы вам устроим сладкую жизнь.

– Ну, носочки у меня уже есть, чего уж там, – отвернувшись в сторону, пробормотал себе под нос Саша.

Введенский его то ли не услышал, то ли не пожелал услышать. Он продолжал свой ликбез:

– Сотрудничество с нами – процесс обоюдный. С одной стороны, вы можете рассчитывать на нашу поддержку в критических ситуациях. С другой – мы будем предъявлять к вашей деятельности свои требования.

– А критические ситуации будете создавать сами? – съязвил Саша.

Введенский вновь сдержался, но уже с большим трудом:

– У вас больше врагов, чем вы представляете. Как раз сейчас вы находитесь в такой ситуации, когда от вашего решения зависит, выберетесь или нет.

– У меня есть время подумать? – мрачнея, спросил Саша.

– Нет, – отрезал Введенский.

Он резко повернулся и зашагал прочь, оставив Сашу в одиночестве. Негромко выругавшись, Белов в сердцах стукнул по парапету ладонью. Похоже, ему и вправду не хотели оставлять выхода. Ладно, поживем – увидим. В конце концов, он не сказал пока ни «да», ни «нет».

XXI

Однако Игорь Леонидович Введенский был уверен в том, что они с Беловым обо всем договорились. Ну, не идиот же этот мальчик в самом деле!

С утра пораньше он позвонил генералу Чуйкову и договорился о встрече. Надо было срочно нейтрализовать зревшее уголовное дело против Белова. Прихватив для верности несколько оперативок на капитана Каверина, Введенский многое добавил и на словах. Слава богу, было что добавлять, в конторских разработках компромата на Каверина было выше крыши.

– На кого угодно мог подумать, только не на него, – сокрушенно потирал лысину Петр Ильич. – Пять лет вместе работаем… Огромные надежды возлагал на него… Один из лучших офицеров – и в криминале запачкаться…

– Причем – впрямую, – смакуя коньяк, усугубил ситуацию опытный Введенский, похожий сейчас на библейского змия-искусителя. – Причем он не сошка-участковый, многим честным людям может жизнь испортить. Этим-то, – закатил он глаза к потолку, намекая на высшее начальство, – звания и заслуги до лампочки, найдут виноватого, проведут показательную чистку руководящих кадров…

Генерал тяжело вздохнул и расстегнул воротник кителя. Но воздуха все равно не хватало. Ему всего-то пару лет оставалось дотянуть до пенсии, а тут – такая подстава! Как назло, зазвонил еще и телефон спецсвязи. Взяв трубку, генерал Чуйков вытянулся по стойке смирно:

– Да, товарищ министр… Есть, товарищ министр!..

Игорь Леонидович Введенский лишь посмеивался в свою рюмку. Такая уж у него была работа.

Володя Каверин сегодня имел право быть счастливым. Собранных им документов вполне хватало для того, чтобы генерал, не задумываясь, подписал ордер на арест Белова. Сам ордер он подготовил, можно сказать, с любовью, собственноручно.

– У себя? – скорее для формы поинтересовался он у секретарши, прекрасно зная, что генерал его ждет. Что подтвердила и секретарша:

– Он только что вас спрашивал. Злой… – протянула она участливо.

– Счас развеселю, – не очень-то поверил в генеральскую злость Каверин.

Для кого злой, а для кого и отец родной. Каверин молодцевато расправил плечи, открывая дверь в кабинет.

Позабыв поздороваться, так его распирало, Каверин начал прямо с порога:

– Ну, Петр Ильич, висяк-то я размотал…

Труп – дело рук преступной группировки Белова.

Приблизившись к огромному генеральскому столу, он, как козырного туза, выложил перед Чуйковым ордер.

– Есть факты, доказательства. Ордер подпишите.

Петр Ильич ордер взял в руки, внимательно прочитал его и, вместо того чтобы поставить на нем свой размашистый автограф, бросил бумагу в нижний ящик своего безразмерного стола.

Челюсть Каверина начала медленно отвисать: он ровным счетом ничего не мог понять из того, что происходило.

Между тем физиономия генерала Чуйкова приобретала несвойственный ей алый оттенок.

– Белов, говоришь? – генеральская шея багровела прямо на глазах. – Ну-ну… – Он стал медленно подниматься из-за стола и заговорил с уже едва сдерживаемым бешенством. – Ты, Владимир Евгеньевич, знаком с Артуром Лапшиным, предпринимателем?

– Да знаком, ясный перец! Вот и заява от него, – он стал доставать из папки заявление, подписанное Артуром. – А что стряслось-то?

Чуйков побагровел теперь весь – от кончиков ушей до лысой макушки. Он несколько раз вздохнул, все еще пытаясь сдержать ярость, но это было уже выше его сил. Он заорал так, что задрожала люстра и жалобно подпрыгнули чернильницы, когда генерал со всего маху опустил кулак на дубовую столешницу.

Генеральский кабинет слышал, конечно, многое, но такой отборный мат, скорее всего, прозвучал здесь впервые.

– Ты что, па-адлец, совсем (здесь генерал употребил все знакомые ему возвратные глаголы сексуального характера)!!! Думаешь (генерал вспомнил дальних и близких родственников подчиненного, совершавших необдуманные поступки опять же остро сексуального характера)… умник (генерал достиг высот виртуозности – на два слова, прилагательное и существительное, приходилось четыре матерных)!.. А из-за тебя и меня (глагол был один, но опять же нецензурный и очень емкий)!..

В общем, бумагу генерал подписал размашисто. Только это был не ордер на арест Белова, а приказ об увольнении капитана Каверина В.Е. из рядов доблестной советской милиции…

Лейтенант Коноваленко в темных очках сидел за столиком Шереметьевского бара с развернутой «Financial Times». Поверх совсем не интересовавшей его газеты он поглядывал на Артура Лапшина, нервно пившего рюмку за рюмкой.

Диктор аэропорта объявила рейс на Дюссельдорф.

– Кажется, ваш? – участливо поинтересовался лейтенант у бывшего предпринимателя.

Тот словно бы проснулся. Тяжело поднявшись из-за стола, Артур с ненавистью глянул на усмехавшегося соседа. Набрав в легкие побольше воздуха, он вложил в свои слова всю накопившуюся ненависть:

– Пошел ты в жопу со своей вонючей родиной! И со своими гэбистскими березками!

Коноваленко нехорошо улыбнулся. Артур, неуклюжий и нелепый в излишне пестром галстуке, подхватил саквояж и двинул в сторону конторки регистрации. Все, хватит! Сюда он больше не ездок!

Коноваленко, глядя вслед Артуру, склонился к воротнику плаща и произнес в микрофон:

– Объект отправлен на регистрацию, прием! Лейтенант нравился себе чрезвычайно. В этих темных очках, длинном светлом плаще с микрофоном в воротнике он чувствовал себя Джеймсом Бондом. В исполнении Шона Коннери.

XXII

Каверину оставалось пройти только формальности. Правда, самые неприятные. Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не силы, то ее символов.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» – стучало в голове Каверина, забивая все мысли и чувства.

Первым делом ему пришлось сдать оружие. За железной дверью оружейки сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом не было никакого дела до треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский «Макаров», не иначе как на предмет порчи казенного имущества, и внимательно, пальцем, пересчитал патроны.

В отделе кадров, сдавая свое красное удостоверение, Каверин из уст грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия:

– Ну что, куда дальше?

– Поглядим, – независимо повел плечом Каверин, а про себя подумал: «Ах ты, дерьмо собачье!»

С полученным в зубы обходным листом он направился получать дурацкие подписи – в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в медицинском кабинете. «А это-то на хрена!» – стиснул зубы Каверин.

Хорошо хоть анализы не заставили сдавать! Развели бездельников! Силовые, блин, структуры!

Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но не этому долбаному зданию. И не заплеванному знамени. А собственному фото, которое еще не успели снять с Доски Почета Управления.

Джазовый коллектив Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников у Трех вокзалов. Их туда пускали два раза в неделю на два часа. Бесплатно. Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для тех же железнодорожников. Бартер – по-современному называл это Виталик.

Сегодня Виталик лютовал, так как играли его новую композицию. После седьмого прогона он, наконец, смилостивился:

– Ну что, ребята, на сегодня – все. Репетиция окончена. – Он взглянул на часы: – Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке.

Музыканты принялись складывать инструменты и отключать аппаратуру. Виталик, покосившись на Олю, которая была явно не в лучшем настроении, напомнил:

– Завтра – как всегда, в семь.

Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на руку, спустилась со сцены в зал:

– Счастливо, ребята! До завтра!

В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть:

– Я провожу.

– Ну, проводи, – мягко высвобождая руку, не слишком охотно разрешила Оля.

Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру:

– Ну как твой мавр, сцены не устроил? – иронично поинтересовался он.

– Нормально все. – Оля была на удивление спокойна.

– Ну, видишь как. А ты волновалась.

Они прошли партер, и Виталик снова взял ее за руку, заставив обернуться:

– Оленька! – Он пристально смотрел ей прямо в глаза. – А мы премьеру твою так и не отметили.

– Ну, какие проблемы? – на его интимный тон Оля отвечала нейтрально, по-дружески. – Приезжайте к нам, отметим…

– Ну, это само собой, – перебил ее Виталик и продолжал вкрадчиво: – А может, поедем ко мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не вошло.

– Не, Виталь, спасибо, мне домой надо.

– Оленька, ты же музыкант – надо быть свободнее… – не отставал Виталик.

– Надо, надо, – только чтобы он отстал, согласилась Оля.

– В конце концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? – В его голосе прозвучал уже не интимный намек, а едва ли не требование расплатиться за оказанное благодеяние.

– Самое непосредственное, спасибо тебе, Виталик… – устало улыбнулась Оля, в который раз освобождая руку от его пожатия. – Но я, понимаешь, имею отношение к своему мужу…

Сверху, с балкона, за этой сценой уже давно наблюдал Саша. Ему, конечно, не нравилось, что этот хмырь липнет к его жене. Но в то же время ему было по-детски интересно, чем все это кончится. То есть в жене он особо не сомневался, посмотреть на брачные игры этих пидоров-однокурсников было занятно…

– То есть у вас любовь? Морковь… – поняв, что здесь ему ничего не обломится, протянул Виталик.

– Да, – спокойно и твердо ответила Оля, не принимая его игривого тона.

– А я думал, по расчету, – откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик.

– Не хами, – оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась к выходу из зала.

Виталик уже готов был махнуть на нее рукой, но его все же распирало, и он не смог остановиться:

– Хотя, Оль, знаешь, подожди. – И он побежал за нею, нагнав ее в вестибюле. – Я тебя понимаю и даже как-то поддерживаю. Если ты бездарь, надо устраиваться, работать известным местом…

Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку:

– Тихо-тихо! Что люди подумают?

И они оба опять не увидели, как из двери позади них в вестибюль вошел Белов. Но зато Виталик это мгновенно почувствовал. Саша двумя пальцами схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно.

– Привет, милый, – ласково улыбнулась мужу Оля.

– Привет, моя хорошая? Вы закончили? – Саша поцеловал ее в щеку, а стонущего Виталика заставил опуститься на колени.

– Закончили.

– Поехали домой? – Саша отпустил Виталика и носовым платком вытер окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях.

– Поехали, – радостно согласилась Оля.

– Как бабуля? – поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду поверженного маэстро.

– Хорошо, – ответила Оля, взяв мужа под руку. – Пойдем отсюда…

На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу.

Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей.

– Саш, так странно, – говорила Оля, – мне даже не обидно. Я с детства думала – музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй… И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.

Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:

– Оль, да ну, – у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. – Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.

– Ой, точно ведь! – обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении.

– Ну вот! – поддакнул Саша. – А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.

Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.

– Нет, Белов, ты бы так не сказал… Ты бы, скорее… Как дал мне! – И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.

– У! Врезал бы! – Саша повторил ее жест. – Да я бы убил вааще!

– Вот поэтому я за тебя замуж вышла, – очень серьезно сказала Оля.

Саша рассмеялся:

– За то, что побил бы, да?

– Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.

– А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно – колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.

Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?

Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.

– Смотри! – Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.

– Сань, ты что, дурак, что ли? – в ужасе выдохнула Оля.

Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие – шириной в Олино запястье!

– Тихо-тихо. Все нормально, – успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.

Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.

Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:

– Саша, не надо! Они мокрые…

Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:

– Вот это мне нравится. Понимаешь?

– Понимаю. Только слезь, а? – умоляюще протянула к нему руки Оля.

В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.

– Господи, ну и чучел ты… – Она обняла его, словно после долгой разлуки.

– Оль, ну ты что? – провел ладонью по ее влажным волосам Саша.

– Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается… Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами… И боюсь, если открою – упаду.

– Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду…

Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и – через гастроном, естественно, – отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.

Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.

Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.

Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.

С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!

Поздно! Поздно…

Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше – в голове Белова.

От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась – она опасалась раздражать мужа в таком состоянии.

– Все, хватит, иди закуси! – Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой.

Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску.

– Вот за десять лет сколько! – Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. – Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания! В капитанах, говорит, засиделся! А за паршивого щенка, за щенка погнали! Тогда еще надо было его валить, понимаешь, Светка, тогда! Светлана тоскливо смотрела на мужа, по-бабьи подперев подбородок ладонью. Как он ей сегодня надоел! Кто б знал! Когда ж он угомонится? Завтра на работу к восьми…

– У-у-у… Вот он гад, вот его морда, – выудил Каверин еще одну фотографию Белова, из старого уголовного дела.

Это дело надо было запить.

– Вот свело меня с ним! – выпив и уже совсем не почувствовав вкуса водки, снова завелся он. – Знаешь, как на Востоке говорят: кысмет! Кысмет. Судьба, значит! Ну, ничего… Побарахтаемся! Меня везде с руками оторвут. Таких спецов поискать!..

– Все, все, тихо, тихо. – Светка обняла мужа за плечи и прижала его непутевую лысеющую голову к своей груди. «Дурачок ты мой…», – подумала она.

Каверин на мгновение притих, словно душа его чуть оттаяла. Но это была только видимость. Прошло время эмоций. Каверин принял решение – окончательное! Вдвоем им на этой земле места не будет.

– Свет, а Свет, – притянул он к себе жену и стиснул ладонью ее затылок. – Я ведь способ изыщу. – Он дышал тяжело и жарко, больно захватывая ее волосы потной рукой. – Я его загрызу. Живого, веришь?

Светка уже согласна была поверить во что угодно.

XXIII

Макс Карельский жалел только об одном. О том, что слишком долго не мог расстаться с армией. И, когда вернулся, наконец, в Москву, то к дележу самого лакомого пирога не успел. Засиделся на старте.

Биография его ничем особым не отличалась от биографий ровесников. Разве что успел повоевать в Афгане и Таджикистане, был замечен, попал в спецназ ГРУ, но выше старшего сержанта не поднялся, несмотря на всю свою крутость. Когда он понял, что в армии ему ничего не светит, кроме возможной дырки в башке, он написал рапорт и отправился домой, в родную подмосковную Малаховку.

По своей мирной профессии сварщика, полученной до армии в ПТУ, устроиться на работу Сухов мог запросто. Но платили за это так мало, что даже матерые прорабы опускали глаза, называя зарплату. А вокруг шла настоящая жизнь. Деньги, тачки, красивые девчонки. В общем, соблазнов было в тысячу раз больше, чем возможностей.

Пришлось вспомнить навыки, полученные в спецназе. И потрясти торгашей. Наели тут рожи, пока он в окопах, можно сказать, вшей кормил.

Собрав под свое начало старых приятелей из тех, кто не спился и не сел, Макс сколотил свою команду. Небольшую, но крепкую. По старой памяти Малаховку они достаточно легко взяли под свой контроль – все лотошники моментально легли под них. Так продолжалось примерно с полгода, пока Карельскому не пришлось загасить чеченского бизнесмена.

После этого на них начали наезжать с двух сторон. С одной – менты в лице опера Каверина, расследовавшего убийство, который тоже хотел иметь свою долю, с другой – чечены, зверье, как их называли за склонность к беспределу. Вторые были гораздо хуже – с ними невозможно было договориться. Ни при каких обстоятельствах. Башни у них у всех были свинчены напрочь. Надо было что-то делать.

Под свой штаб команда Макса снимала небольшую автомастерскую. В ней и правда иногда ремонтировали чьи-нибудь автомобили. В основном свои или знакомых. Да еще разбирали на запчасти угнанные «жигулята». Макс любил и сам повозиться с железом, это его успокаивало. Когда он надевал маску с синим стеклом и брал в руки сварочный аппарат, это доставляло ему почти физическое удовольствие. Но это вовсе не значило, что он готов был обратно переквалифицироваться в сварщики. Делу – время, потехе – час.

Тем не менее ситуация становилась критической. Правда, в последний раз на стрелке они хорошенько пощипали зверьков, но это совсем не успокаивало. По многим признакам к тем должно было прийти значительное подкрепление. Да и с ментами чечены, похоже, уже снюхались.

Макс понимал, что самим им не подняться. Это чувствовалось и по настроению внутри команды.

Не то чтобы попахивало предательством, но кое-кто уже все чаще заговаривал о том, как кудряво живут пацаны в других, более крутых командах.

В конце концов, можно было разбежаться и каждому начать все снова, по-своему. Но Макс рассудил иначе: надо идти на переговоры к тем, кто уже поднялся круто. Чечены, естественно, отпадали по определению. К солнцевским и не подойдешь – они такие вступительные взносы назначат, что потом полжизни будешь на них горбатиться.

Оставалась Бригада Белова. От людей Макс слышал, что Белый не беспредельщик и живет по понятиям. Но все же риск был. Могли и просто послать подальше, а могли и образцово-показательно. С непредсказуемыми последствиями. Но выбора – все равно не было. Гарик, второй человек в команде после Макса, был против. Однако ничего более дельного он предложить не смог. Да и вообще, последнее слово все равно было за Максом. Как раз на сегодня, через надежных людей, он договорился с Белым о встрече…

Макс нервничал, хотя и старался не показывать виду. Чтобы отвлечься, он, надев защитную маску и раскочегарив свой сварочный аппарат, принялся лечить старый карданный вал, пытаясь привести его в божеский вид.

– Макс, где ты там? Завязывай! – Гарик посмотрел на часы. Время встречи, которая ему была так не по душе, неумолимо приближалось.

– Да иду, иду! – Сняв щиток, оторвался от работы Макс.

– Зажигалка где? – спросил Гарик, осматривая тем временем свой «Макаров».

– Там, на столе. – Макс вытирал руки старой ветошью.

– Как думаешь, получится? – прикуривая, Гарик исподлобья посмотрел на Макса.

– Обещаю, Гарик, все будет тип-топ, – успокоил его тот.

– Он, говорят, весь из себя крутой. Артура Лапшина в офисе чуть на капусту не порубал.

Макс посмотрел на свои руки, потом на Гарика. И криво улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы:

– Ладно, мы тоже не пальцем деланые.

– Страшно? – то ли спросил, то ли просто сообщил Гарик.

– На серпантине было страшнее. – Макс забрал у него «Макарова» и передернул затвор…

В офисе Белова их встретили без особого энтузиазма.

– Оружие есть? – Пчела подозрительно оглядел вошедших.

– Есть, – ответил Макс.

– Сдай.

Макс выложил «Макаров» на полированный стол и легонько толкнул его в сторону Пчелы. Тот взял пистолет в руку, внимательно осмотрел его: оружие было в полной боевой готовности.

– Откуда ствол? – деловито поинтересовался Саша.

– Да так, у зверьков отобрали, – объяснил Макс, не вдаваясь в подробности.

– Садитесь. – Саша указал гостям на два стула прямо перед собой и еще раз внимательно всмотрелся в лица пришедших.

Оба были примерно ровесниками Белого. Тот, который Макс, даже немного походил на Фила – это к нему как-то неожиданно располагало. Взгляда он не отводил, не трусил. Второй, Гарик, явно на вторых ролях. Но держался независимо, хотя и посматривал подозрительно. Похоже, не засланные казачки. Ну да ладно, пощупаем.

– Вы с чеченами чего-то не поделили, и у вас проблемы… Я зачем вам нужен?

– Мы вам, Александр Николаевич, долю принесли. – Макс достал три пухлых пачки стодолларовых бумажек и положил их на стол в рядок ровно посредине между собой и Белым.

– Долю за что? – усмехнулся Саша.

– В знак уважения, – без тени иронии ответил Макс. – В общем, – он на полсекунды замялся, – мы хотели, чтобы вы приняли нас к себе… И дали право ссылаться на вас при решении разных там вопросов. – Макс твердо глядел Саше в глаза, ожидая ответа.

– Сколько вас?

– Восемь.

– А что за ребята?

– Ребята все спортивные, в районе нас уважают.

– Служил?

– Было дело. – Где?

– Под Кандагаром. В спецназе ГРУ. Потом в Таджикистане.

Саша одобрительно кивнул, бросил взгляд на напряженно молчавших Пчелу и Космоса и вновь посмотрел на Макса:

– В Таджикистане кто у вас полканом был? – запустил он проверочный вопросик.

– Савельев.

– Савва?

– Вы что, знаете? – Макс искренне изумился.

– Слышал. – Саша едва сдержался, чтобы не рассмеяться: кто же в Таджикии не знал полковника Савельева. Только тот, кто там никогда не служил. – Ладно, считайте, что вы работаете с нами, – протянул он руку сначала Максу, потом и Гарику.

– Ну, спасибо, – позволил себе немного расслабиться Макс.

– Чего такой мятый? – уже дружелюбно поинтересовался Саша.

– Да так, – тронул Макс припухшую губу, – менты попрессовали немного.

– Ну, понятно. Ладно, отдыхайте.

– Ладно, до свидания, – разговорился под конец и Гарик.

– Савва… – глядя на закрывшуюся за ними дверь, задумчиво сказал Саша. – Такой дундук был, прости господи! – И тут же вернулся из заоблачных высот на грешную землю: – Пчел, позвони Филу, пусть пробьет пацанов, узнает: кто, что, чем дышат… А я, если позволите, – несколько двусмысленно пошутил он, – поеду в Ялту. С Олей. Должны же мы когда-то урвать у жизни свой медовый месяц?

XXIV

Наконец-то, уже сегодня к вечеру они будут купаться в море. Самом синем Черном море! Чемоданы Оля собрала еще с вечера.

Ох, купальник-то положить забыла! Но вставать не хотелось – Сашка, казалось, спал так сладко. Оля потянулась и взяла с тумбочки часы. Ого! Уже скоро десять. Через два с половиной часа выходить. Так что хватит лениться.

Она решила, ради праздника, встать первой, так и быть… Она начала потихоньку выползать из широкой супружеской постели и, когда ей это почти удалось, цепкая рука мужа в последний момент удержала ее. Проснулся все-таки.

– Ты куда? – с напускной строгостью спросил совсем почему-то не сонный Саша.

– Купальник забыла положить, – отбивалась Оля. – Сашка, ну некогда, на самолет опоздаем!

– Не опоздаем. – Он притянул ее к себе, пытаясь найти губы.

– Ну, Саш! – Она отбивалась скорее для виду, медленно сдавая позиции. Ну, не улетит же без них самолет, в конце-то концов?

Целуя Олю, такую теплую и сонную, Саша рукой нащупал выключатель телека: сейчас как раз время новостей, – они интиму не помеха. Наверняка покажут что-нибудь интересное, например заседание Верховного Совета. Пусть Олькины вопли нарушат скучные рассуждения государственных мужей о перераспределении собственности, приватизации и прочей хрени.

Что за черт! Показывали «Лебединое озеро». Он переключил программу. Опять «Лебединое»! Отрываясь от Оли, он щелкнул снова. Лебеди! Еще раз. Лебеди!

– Саш, ты чего? – нетерпеливо теребила его Оля.

– Подожди, Оль. – Он лихорадочно перескакивал с программы на программу. Везде были только они – лебеди!

Резко зазвонил телефон – Саша схватил трубку. Это был Пчела.

Закончив разговор, Саша повернулся к жене и выключил бесполезный телевизор: – Ялта отменяется, – сказал он нарочито спокойным тоном. – Горбача скинули…

У него осталось чувство, что тревожная музыка балета, мрачная сценография и ритмичные движения балерин предвещали перемены. Какие? Бог весть. Ясно было лишь одно – прежней жизни, прежней страны уже не будет никогда…