Битвы, выигранные в постели

ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ, ЕГО ЖЕНА И ДРУГИЕ ЖЕНЩИНЫ

Сексуальные подвиги Л.П. Берии стали уже притчей во языцех. Когда его судили, он оспаривал свидетельские показания по многим пунктам обвинения. В данном же только махнул рукой:

— Не будем спорить. Признаю все прегрешения, сколько их ни есть…

И ему записали на лицевой счёт более чем семьсот пятьдесят женщин, совращённых, изнасилованных, погубленных им. Были они самого разного возраста — от девочек-подростков до умудрённых жизненным опытом дам — жён видных советских сановников и военачальников. Причём иной раз даже непонятно, то ли муж был репрессирован, потому что его жена попала в коллекцию Берии, то ли всё было как раз наоборот?..

Общепризнано, что Лаврентий Павлович чаще всего интересовался женщинами с одной-единственной целью — насладиться и забыть. И лишь один человек до конца своих дней, пожалуй, был уверен, что Берия общался с женщинами лишь для блага государства — они, дескать, поставляли ему ценные агентурные сведения. Этот человек — жена Л.П. Берии Нино Теймуразовна Гегечкори.

Вот её рассказ, записанный журналистом Теймуразом Коридзе в 1990 году.

«На окраине большого города, раскинувшегося по берегам Днепра, на тихой, утопающей в зелени улице, на четвёртом этаже обыкновенной „хрущёвки“ с тремя крохотными комнатками живёт восьмидесятишестилетняя грузинка, острый ум и живые глаза которой пока не подвластны времени, — начинает он свой рассказ. — Но уже давно она практически не выходит на улицу без посторонней помощи. Её прогулки ограничиваются квартирой, по которой она медленно передвигается, опираясь на палочку. Всё, что у неё есть, — это сын и внук.

Её уже давно забыла современность — так угодно было государственной машине, которая в один миг могла сделать человека влиятельнейшим лицом или же отправить его в лагеря, — машине, фактически созданной её мужем. Её имя сейчас мало кому известно — разве что нескольким историкам, которые специализируются на исследованиях о Сталине и его окружении и которые, кстати, давно считают эту женщину погибшей в мясорубке лагерей.

В истории Советского Союза она не оставила сколь-нибудь заметного следа ни во внешней, ни во внутренней политике. Она никогда не ездила за границу в составе официальных делегаций и очень редко присутствовала на официальных приёмах в Кремле — „жёны политических деятелей не принимали участия в политических делах“. И всё-таки она почти 15 лет носила официальный титул первой советской леди. Нино Теймуразовна Гегечкори была женой человека, чьё имя сегодня многие вспоминают со страхом, а кое-кто и с восхищением. Её мужем был Лаврентий Берия.

Старость не сумела уничтожить на её лице следы былой красоты. Время не стёрло память, а годы разлуки с родиной — её великолепный грузинский язык, на котором она говорит так же, как по-русски. Давайте же послушаем рассказ Нино Гегечкори…

— Я родилась в семье бедняка. Особенно трудно стало моей матери после того, как умер отец. В то время в Грузии богатые семьи можно было пересчитать по пальцам. Время тоже было неспокойное — революции, политические партии, беспорядки. Росла я в семье моего родственника — Александра Гегечкори, или просто Саши, который взял меня к себе, чтобы помочь моей маме. Жили мы тогда в Кутаиси, где я училась в начальной женской школе. За участие в революционной деятельности Саша часто сидел в тюрьме, и его жена Вера ходила встречаться с ним. Я была ещё маленькая, мне всё было интересно, и я всегда бегала с Верой в тюрьму на эти свидания. Между прочим, тогда с заключёнными обращались хорошо. Я не сказала, естественно, что мой будущий муж сидел в одной камере вместе с Сашей, откуда я могла его знать. А он, оказывается, запомнил меня.

После того как в Грузии установилась Советская власть, Сашу, активного участника революции, перевели в Тбилиси и избрали председателем Тбилисского ревкома. Я тоже переехала вместе с ними. Я к тому времени уже взрослой девицей была, а отношения с матерью у меня не складывались. Помню, что у меня была единственная пара хороших туфель, но Вера не разрешала мне их надевать каждый день, чтобы они подольше носились. Так что в школу я ходила в старых обносках и старалась не ходить по людным улицам — так было стыдно своей бедной одежды.

Помню, как в первые дни установления Советской власти в Грузии студенты организовали демонстрацию протеста против новой власти. Участвовала в этой демонстрации и я. Студентов разогнали водой из пожарного брандспойта, попало и мне — вымокла с головы до ног. Мокрая, я прибежала домой, а жена Саши спрашивает: „Что случилось?“ Я рассказала, как дело было. Вера схватила ремень и хорошенько меня отлупила, приговаривая: „Ты живёшь в семье Саши Гегечкори, а участвуешь в демонстрациях против него?!“

Однажды по дороге в школу меня встретил Лаврентий. После установления Советской власти в Грузии он часто ходил к Саше, и я его уже неплохо знала. Он начал приставать ко мне с разговором и сказал: „Хочешь не хочешь, но мы обязательно должны встретиться и поговорить“. Я согласилась, и позже мы встретились в тбилисском парке Надзалаведи. В том районе жили моя сестра и зять, и я хорошо знала парк. Мы сели на скамейку. На Лаврентии были чёрное пальто и студенческая фуражка. Он сказал, что уже давно наблюдает за мной и что я ему очень нравлюсь. А потом сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вышла за него замуж. Тогда мне было шестнадцать с половиной лет, Лаврентию же исполнилось 22 года.

Он объяснил, что новая власть посылает его в Бельгию изучать опыт переработки нефти. Однако было выдвинуто единственное требование — Лаврентий должен был жениться. К тому же он обещал помочь мне в учёбе. Я подумала и согласилась — чем жить в чужом доме, пусть даже с родственниками, лучше выйти замуж и создать собственную семью. Так, никому не сказав ни слова, я вышла замуж за Лаврентия. И сразу же после этого по городу поползли слухи, будто Лаврентий похитил меня. Нет, ничего подобного не было. Я вышла за него по собственному желанию.

Один год мы жили в Баку, а потом вернулись в Тбилиси. В 1924 году родился наш первенец — Серго. В 1926 году я закончила агрономический факультет Тбилисского университета и начала работать в Тбилисском сельскохозяйственном институте научным сотрудником. А за границу нам поехать так и не удалось. Сначала командировку Лаврентия отложили, потом появились какие-то проблемы, да и Лаврентий с головой ушёл в свои государственные дела. А потом уже никто нас за границу не посылал.

Жили мы бедно — время тогда было такое. Зажиточно, по-человечески жить тогда считалось неприличным. Ведь революцию делали против богатых и против богатства боролись. В 1931 году Лаврентия назначили первым секретарём ЦК Компартии Грузии. До него на этом посту работал Картвелишвили. Он был странный человек. Похоже, что высокая должность испортила его. В его аппарате работал один русский — Ершов. Так вот, Картвелишвили увёл у него жену. Это уже потом та женщина ушла от Картвелишвили, когда того со всех постов сняли.

Лаврентий день и ночь проводил на работе. Времени для семьи у него практически не оставалось. Он очень много работал. Сейчас легко критиковать, но тогда шла жестокая борьба. Советская власть должна была победить. Вы помните, что писал Сталин о врагах социализма? Так ведь те враги действительно существовали.

Да, я лично знала этого человека. В своё время мы часто ходили друг к другу в гости. Действительно, Сталин был очень суровый человек, с жестоким характером. Но кто может доказать, что в то время надо было иметь другой характер, что можно было обойтись без жестокости? Сталин хотел создать большое и мощное государство. И он сделал это. Конечно, не обошлось без жертв. Но почему же другие политики в то время не увидели иной дороги, которая без потерь бы привела к заветной цели?

Вот и Света{4} своим писала, что отец жестоко обращался с ней. Да, Света выросла на моих глазах. Она была очень умная и целеустремлённая девушка. Её нельзя было не полюбить. Сталин в ней души не чаял. И представляете его чувства, когда любимая дочь в один прекрасный день заявляет отцу, что она полюбила человека, который на 23 года старше её, и хочет выйти за него замуж? Этим „избранником“ был еврей, режиссёр Каплер. Как бы вы поступили, если бы ваша шестнадцатилетняя дочь ошарашила вас такой новостью? Отец дал своей дочери пощёчину. А Капплер получил то, чего был достоин. Он не любил Свету. Я уверена, что он хотел войти в круг семьи Сталина.

Сейчас о Сталине много сказок рассказывают. Но в действительности он был обыкновенным человеком со своими недостатками и отрицательными чертами. Говорят, что он не уделял внимания своим детям. Как это не уделял? Скажу, что он не уделял лишнего внимания своим детям. Он считал, что они должны самостоятельно найти свою дорогу в жизни. Зачем другие доказательства, когда есть пример его сына Якова.

Мы переехали в Москву в конце 1938 года. К тому времени репрессии 1937 года уже ушли в прошлое. А моего мужа обвиняют в этих репрессиях, не учитывая такого важного факта. Так ведь удобнее — есть человек, на которого можно повесить все грехи. Я уверена, что когда-нибудь напишут объективную историю и она всё расставит по своим местам. Я уже не доживу до этого рая. Но вы-то доживёте…

Сын Микояна, который пишет абсурдные вещи, что он знает? Он ничего не знает, но всё-таки пишет. Наверное, хочет показать себя всезнайкой. Так поступают нечестные люди. На Лаврентия свалили трагедию семьи Вано Стуруа. Это очень несправедливый навет… Знаете, тогда действовал такой механизм, и остановить его или изменить направление никто не мог. И Лаврентий тоже не мог.

Я получаю грузинские газеты — „Литературную Грузию“, „Родину“, „Тбилиси“, получаю и журналы. Вот покажу вам „Цискари“. Здесь напечатана поэма Габриэла Джабушанури, которая была написана ещё при жизни Сталина. Но напечатали её только сейчас. Конечно, можно не любить человека, но нельзя писать о нём таким тоном. Даже если всё, что он делал, было неправильно, то пусть Сталина упрекают другие, но не грузины…

Я никогда не вмешивалась в служебные дела своего мужа. В те времена партийные аппаратчики умели ставить жён высокопоставленных чиновников на своё место. Сейчас всё по-другому… Поэтому я ничего не могу говорить о служебных делах Лаврентия. А то, в чём его официально обвиняют — в антигосударственной деятельности, — это просто демагогия. Ведь что-то нужно было придумать.

В 1953 году организовали переворот — испугались, что Берия станет преемником Сталина. Я хорошо знала своего мужа и его характер. Я уверена, что ему хватило бы ума не бороться за это место. Он был рациональным и практичным человеком, он знал, что после Сталина грузина во главе государства не поставят. Никто не мог представить себе такого исхода событий. Лаврентий, наверное, помог бы человеку, который претендовал на пост главы партии и государства. Таким человеком мог быть, например, Маленков…

В июне 1953 года меня и моего сына Серго внезапно арестовали и посадили в разные тюрьмы. И только семью Серго не тронули — жена с тремя детьми осталась дома. Жену Серго звали Марфа, а её девичья фамилия была Пешкова, потому что она приходилась внучкой Максиму Горькому.

Сначала мы думали, что произошёл государственный переворот или что-то наподобие контрреволюции и к власти пришла антикоммунистическая клика. Меня посадили в Бутырку. Каждый день меня вызывали на допрос, и следователь требовал, чтобы я давала показания против мужа. Он говорил, что народ возмущён действиями Лаврентия. Я категорически заявила, что никаких показаний — ни хороших, ни плохих — давать не буду. После этого заявления меня больше не трогали.

В Бутырке я просидела больше года. Какие мне предъявляли обвинения? Не смейтесь, абсолютно серьёзно меня обвинили в том, что из Нечернозёмной зоны России я привезла одно ведро краснозёма.

Дело в том, что я работала в сельскохозяйственной академии и занималась исследованием почв. Действительно, когда-то по моей просьбе на самолёте привезли ведро красного фунта. Но так как самолёт был государственным, то получалось, что я использовала государственный транспорт для личных целей.

Второе обвинение было связано с использованием мною наёмного труда. В Тбилиси жил известный портной, которого звали Саша. Как-то он приехал в Москву, и я заказала у него платье, за которое, естественно, заплатила. Наверное, именно это и называлось „наёмным трудом“. Честно говоря, я сейчас не помню, был ли у меня в Москве какой-нибудь тбилисский портной. Может быть, и был. Но ведь я заплатила деньги. Не понимаю, в чём заключалось моё преступление.

Среди прочих обвинений я услышала и то, что я из Кутаиси в Тбилиси ездила на лошадях с золотыми колокольчиками. На лошадях я когда-то ездила, но золотые колокольчики — такого никогда не было. Знаете, люди горазды на выдумки и любят фантазии выдавать за настоящее.

Как-то ко мне в тюрьму пришёл один близкий мне человек, который хотел для меня только хорошее. Он посоветовал, чтобы я написала заявление о своём плохом самочувствии. На основании этого заявления меня должны были перевести в больницу. Да, я действительно жила в камере в очень тяжёлых условиях — слышали, наверное, про карцер-одиночку, где нельзя было ни лежать, ни сидеть. Вот так я и провела больше года. От больницы же я отказалась, потому что симпатизирующий мне надзиратель шепнул на ухо: „Ходят слухи, что вы сошли с ума и находитесь в психбольнице“.

Однажды следователь заявил, что у них есть данные якобы о том, что 760 женщин назвали себя любовницами Берии. Вот так, и ничего больше. Лаврентий день и ночь проводил на работе. Когда же он целый легион женщин успел превратить в своих любовниц? На мой взгляд, всё было по-другому. Во время войны и после Лаврентий руководил разведкой и контрразведкой. Так вот все эти женщины были работниками разведки, её агентами и информаторами. И связь с ними поддерживал только Лаврентий. У него была феноменальная память. Все свои служебные связи, в том числе и с этими женщинами, он хранил в своей голове. Но когда этих сотрудниц начали спрашивать о связях со своим шефом, они, естественно, заявили, что были его любовницами. А что же вы хотели, чтобы они назвали себя стукачками и агентами спецслужбы?»

Такая вот женская логика.

Самое интересное, что Н.Т. Гегечкори в какой-то мере права. И НКВД, и ГПУ, и КГБ широко использовали в своей работе женщин. Причём в ход в равной степени шли все их таланты, в том числе и сексуальные. Вот тому лишь некоторые примеры…

СЕКС-ШКОЛА ЛИДИИ К.

Холодная утончённость этой женщины привлекала многих незаурядных мужчин. Она всегда выглядела как жена дипломата высокого ранга или преуспевающего бизнесмена. Тем не менее Лидия К. никогда не была замужем. В недалёком прошлом она — полковник КГБ и директор школы секс-шпионов, расположенной в заброшенном местечке Верхоной близ Казани. В барачном с виду комплексе «ласточки» и «вороны» со всех концов России осваивали растлевающий тренировочный курс, предназначенный для того, чтобы устранить последние сексуальные запреты и научиться вести себя естественно в условиях, когда каждое их движение фиксируется скрытыми камерами.

Лидия К. на собственном опыте познала, как применять на практике то, чему она обучает. Бывшая «ласточка», она была послана в Западную Германию в начале пятидесятых годов для организации во Франкфурте-на-Майне сети секс-шпионажа. Обеспеченная достаточными средствами КГБ, она организовала роскошный салон красоты и массажа в центральной части города. Он был экстравагантно обставлен и пользовался популярностью у состоятельных клиентов. Лидия завербовала наиболее красивых местных девушек и хорошо платила им, чтобы использовать в качестве высококлассных проституток, не задающих лишних вопросов.

Вскоре её салон стали посещать не только спекулянты и дельцы, но и дипломаты, старшие офицеры и правительственные чиновники. Постоянный посетитель сопровождался вдоль солидного ряда комнат, в которых не было ни одной непристойной детали, к удобно расположенным кабинетам в задней части здания. Там девушки вначале раздевали клиента, а затем раздевались сами, чтобы совершить любой вид «массажа» по требованию клиента — от орального секса до обычного полового сношения.

Однако никому из клиентов и в голову не приходило, что скрытые микрофоны и камеры фиксировали каждый интимный момент. Любая неосмотрительная болтовня записывалась на ленты магнитофонов, расположенных в небольшой задней комнате, ключ от которой был только у Лидии. Бобины с 16-миллиметровой плёнкой, отснятой скрытыми кинокамерами, переправлялись контрабандой в Восточную Германию для обработки. Затем они использовались либо немедленно для шантажа жертв с целью получения от них секретных сведений, либо хранились на будущее, до нужного момента.

Хотя Лидия обеспечивала КГБ широким ассортиментом разведывательной информации, получаемой за счёт шантажа и болтливости её клиентов, направляемые ей во Франкфурт предписания содержали и особые задания. В частности, от неё требовался сбор компромата на чиновников учебно-оперативного центра ЦРУ в Германии. Расположенный в Оберурцеле на площади в двенадцать акров в десяти милях от города Аутвардли, центр выглядел, как любая другая армейская часть США. Но на его усиленно охраняемой территории европейские и американские агенты проходили курс обучения для последующей работы за «железным занавесом». Из центра осуществлялось управление сложной сетью агентов, курьеров и информаторов, действующих по всему Советскому Союзу.

Задачей Лидии было проникнуть в центр и раскрыть его секреты. И она преуспела в этом деле.

Лагерь формировал два типа агентов, называемых чёрными и серыми. Чёрные — это постоянно действующие агенты, которые жили по фальшивым документам и имели хорошо отработанную легенду для легального нахождения в какой-нибудь из стран коммунистического блока. Серые — это агенты-совместители, бизнесмены, журналисты, туристы, которые соглашались выполнить единственное шпионское поручение и вернуться за вознаграждением.

Но и чёрные, и серые при своём возвращении проходили тщательную проверку, как правило, с использованием детектора лжи. На одном из таких устройств работал сорокачетырёхлетний сержант армии США Глен Рорер. По долгу своей службы он присутствовал сотни раз на подобных проверках. Он знал имена и легенды прикрытия практически каждого агента ЦРУ, проходившего через центр, знал их методы проведения операций, задания и успехи.

В начале 1960 года Глен Рорер был завсегдатаем салона Лидии. Как и все люди, имевшие контакт с агентами, он был предупреждён ЦРУ перед его посылкой в центр, что в соответствии со строжайшими правилами безопасности в лагере он будет уволен со своей чрезвычайно ответственной службы, если женится на иностранке. Как одинокому мужчине, ему разрешались свидания с женщинами, но не более трёх раз с одной и той же партнёршей.

После почти шести лет жизни в таких не вполне нормальных условиях сержант Рорер чувствовал себя одиноким и неустроенным человеком. Салон Лидии представлялся ему исполнением его мечты. Но он позаботился о том, чтобы держать в секрете от своих начальников в лагере свои любовные связи с привлекательными и всё понимающими девушками.

Операция вербовки Рорера прошла гладко. Его шантажировали обычным способом — откровенными фотографиями, где он был главным действующим лицом. Первым, кого он выдал, стал агент, только что вернувшийся из Восточной Германии. К началу 1965 года Рорер сдал КГБ агентурную сеть со многими именами и адресами.

Но уже в августе 1965 года в ЦРУ возникла насторожённость по отношению к Рореру, и за ним была установлена слежка. Агентам КГБ это сразу же стало известно. Лидия предупредила Рорера и помогла ему бежать в Чехословакию. Его брошенный автомобиль был найден недалеко от границы, и собаки-ищейки прошли по его следу вплоть до колючей проволоки на границе.

Измена Рорера оказалась сильным ударом по западной разведке. Двадцатилетняя работа была загублена, сотни агентов арестованы. Сама Лидия в целях безопасности была отозвана в Москву. Её заслуги высоко оценили: ей присвоили звание полковника. Несколько лет Лидия К. работала на площади Дзержинского в качестве советника по вопросам секс-шпионажа в Западной Германии. Затем ей предложили важный пост директора секс-школы в Верхоное.

Девушки, обучаемые Лидией, отбирались со всего Советского Союза. Прежде чем допустить их к службе в КГБ, тщательно изучалось их прошлое и проверялась политическая благонадёжность. Красота являлась главным квалификационным качеством, но не меньшее внимание обращалось на интеллект и актёрские способности. Знание европейских языков увеличивало их ценность. Отобранные девушки проходили четырёхмесячные предварительные курсы. Примечательно, что, как правило, никого из девушек не заставляли становиться «ласточкой». Идеологическая обработка и перспектива гарантированного материального достатка чаще всего бывали лучшими аргументами.

«Вороны» отбирались по той же схеме. Не все из них были писаными красавцами, так как наиболее вероятной целью «воронов» становились одинокие или скучающие женщины среднего возраста. Характерно, что мужчины отбирались офицерами-женщинами по признакам их личной и сексуальной привлекательности.

Возрастной ценз «воронов» также допускал большую свободу, чем у «ласточек». Некоторые из них сравнительно молодые, другие — средних лет, причём со сложившейся карьерой в области искусства, журналистики или промышленности. Среди «воронов» были как гетеро-, так и гомосексуалы. Для последних, как правило, их сексуальная ориентация становилась основным родом деятельности. Зачастую гомосексуалы не имели другого выбора, кроме работы на комитет, поскольку преследуемый законом гомосексуализм подпадал под уголовную статью.

Обучение технике сексуальной западни составляло важную часть десятилетнего курса, который проходили нелегалы КГБ высшего ранга перед их засылкой за рубеж для организации шпионской сети. Воспитываемые так, чтобы вжиться в новую среду в социальном и сексуальном плане, они получали информацию о сексуальных обычаях и позах, используемых в стране, где им предстояло жить. Они читали журналы для мужчин этой страны и изучали по газетам специфику сексуальных историй; просматривали множество фильмов, идущих в этих странах, как обычных коммерческих, так и подпольных, а также отобранные порнофильмы для того, чтобы понять способы сексуального поведения, наиболее характерные для данной страны.

Их обучение проходило в обстановке, максимально приближенной к той, в какой им придётся работать. Для этого КГБ создал ряд удивительных городов-макетов, где были воспроизведены все детали образа жизни различных стран, включая такие вещи, как курс валюты, автобусные билеты, цены на продовольствие и многое другое.

…До своего дезертирства на Запад в середине шестидесятых годов Анатолий Сорокин работал в отделе «С» Первого Главного управления КГБ. Позже он рассказывал, что обстановка макета больше напоминала фильм, чем реальный город. Каждая деталь была правильной в такой же степени, как в хорошо сделанном фильме. Главная улица с кирпичными зданиями по обеим сторонам была длиной около двухсот метров. На ней расположены магазины, кинотеатры, супермаркеты, банк.

Во время учебной сессии она заполнялась людьми, одетыми типично для изучаемой страны. Например, в британском блоке должны быть полисмен, почтальон, мясник, работающий в своём магазине. Здесь разъезжал автобус с кондуктором, так что агенты могли попрактиковаться правильно задавать вопросы о стоимости проезда и станции назначения. Имелось почтовое отделение, где можно приобрести почтовую марку, бланк денежного перевода и т.д.

Другой блок представлял английскую деревню с пабом и общим складом. Вся территория макета была окружена забором из колючей проволоки и надёжно охранялась.

По описаниям перебежчиков, обучавшихся на макете в Гатчине, «виртуальный Запад» разделялся на четыре сектора, каждый из которых был изолирован от других высоким забором, патрулируемой охраной и широкой нейтральной полосой. Каждый сектор имел своих собственных инструкторов и свои макетные города и деревни. В двух северных секторах шпионы тренировались в действиях против Северной Америки и Канады — в одной зоне и против Соединённого королевства — в другой. Южные секции представляли Австралию, Новую Зеландию и Южную Африку. Агенты, готовившиеся к операциям против Германии, Австрии, Скандинавских стран и Швейцарии, проходили заключительную тренировку в шпионской школе в Праховке в ста километрах к северо-востоку от Минска.

В процессе обучения учитывалась каждая мелочь. Разговаривать можно было только на языке страны назначения, и многие люди, работавшие в этих городах-декорациях, были родом из тех стран, чей образ жизни они теперь должны были изобразить. Все товары, продаваемые в магазинах, были импортированы непосредственно из стран назначения. Это — книги, журналы, газеты, автобусные билеты, почтовые марки, бланки денежных переводов, рекламные плакаты.

В кинотеатрах шли различные фильмы, а закрытая внутренняя телевизионная сеть показывала соответствующие программы. Так, в британском секторе будущие шпионы госбезопасности были первыми советскими зрителями эпической «Саги о Форсайтах», хотя они и должны были смотреть её без прямой привязки к своим задачам. Фильм «Улица коронации» использовался инструкторами как иллюстрация жизни английских рабочих. Эта и другие программы были записаны на видеоплёнку в советском посольстве в Кенсингтоне, и плёнки были переправлены затем агентом КГБ дипломатической почтой. Таким же путём получали радиопрограммы. «Мыльные оперы» давали весьма точное представление о жизни среднего класса, хотя примечания к программе предупреждали, что всякий фильм содержит пропаганду соответствующего образа жизни.

Характерно, что товары в каждой зоне непрерывно обновлялись в свете той информации, которая поступала из соответствующей страны от агентов КГБ. Сбор подобной фактуры был дополнительной обязанностью агентов КГБ за рубежом. Каждую неделю они обязаны были объезжать магазины больших и провинциальных городов, отмечая рост цен, и препровождали полученную информацию на площадь Дзержинского так, чтобы бирки с ценами на товары в тренировочных центрах правильно отражали ситуацию.

Во время тренировочных сессий агенты получали типичную для страны назначения недельную зарплату, на которую они и должны были жить. Они практиковались в найме квартир и комнат и даже жили в них в течение некоторого времени. Они учились заказывать в ресторане нужные блюда, покупать билеты в кино, нанимать такси. Их наставники устраивали попойки, на которых алкоголь принимался в больших количествах. Но даже пьяный агент должен был делать своё дело. Если он ошибался или, хуже того, сбивался на родную речь, его ожидало суровое наказание, вплоть до отчисления с курсов. Но прежде чем все эти агенты достигали заключительных тренировочных курсов, они проходили строгий процесс отбора и исключения, так что финала достигали только наилучшие.

Писатель Бернард Хиттон, бывший член ЦК Коммунистической партии Чехословакии, а после перехода на Запад — ведущий антикоммунистический автор, даёт представление об организации «учебного процесса» в такой школе. Он свидетельствует, что обучение начиналось четырёхмесячными курсами отбора и политического воспитания в марксистской школе в Горках, близ Москвы. Большинство молодых мужчин и женщин, проходивших через усиленно охраняемые двери школы, не думали, что из них будут воспитывать шпионов. Они полагали, что тщательная проверка их прошлого, политических взглядов, личной жизни, предшествовавшая приёму на курсы, означала всего лишь заботу КГБ о чистоте партийных кадров.

Рабочий день начинался с завтрака в 7 часов утра и заканчивался с последней лекцией в 10 часов вечера. За это время бывали два перерыва на обед и ужин и две пятнадцатиминутные паузы для отдыха. Занятия изматывали так, что у молодых людей — а мужчины и женщины жили в одном помещении — не возникало и мысли о любовных развлечениях.

Из дюжины студентов, каждый раз начинающих обучение на курсах, только некоторые отбирались для второй ступени обучения — в Высшей технической школе имени Ленина. Она располагалась в Верхоное и представляла собой комплекс строений и тренировочных площадок. Жизнь в ленинской школе была точно такой же спартанской и строгой, как и в марксистской. Студенты жили в длинных мрачных строениях, личное имущество было сведено к минимуму, и железные койки в длинных спальнях разделены только узкими металлическими шкафчиками.

Целью ленинской школы являлось выявление физической и интеллектуальной пригодности слушателей для последующей агентурной работы. По утрам студентов поднимали на длительную изнурительную пробежку по холмистой тренировочной зоне. Им преподавались курсы специальной разносторонней физической подготовки, начиная с прыжков с парашютом и кончая вождением машины на высокой скорости. Особо важной частью программы являлся рукопашный бой, приёмы которого разрабатывались специалистами КГБ.

В 1970 году перебежчик Александр Демидов передал офицерам разведки во всех деталях картину жизни в ленинской технической школе. Сын чешского армейского офицера Демидов был отобран потому, что бегло говорил по-русски, а его мать родилась в Москве. Он был послан в шпионскую школу в 1966 году и вспоминал, что форма состояла из широких брюк, свитера и кедов. «Никто не носил знаков различия, но мы подчинялись строжайшей дисциплине. Занятия обычно проходили с классом численностью около тридцати человек, но были и более мелкие группы для специальных курсов. Время от времени присылался из Москвы инструктор для специальных и совершенно секретных тренировок. Основной курс включал политику, экономику, криминологию, шифровальное дело, фотографию и методы установления и поддержания контакта с резидентом».

Студентам постоянно подчёркивался зловещий характер их будущей профессии. «Лекции делились на две категории: „чистая“ и „грязная“ работа, — вспоминал Демидов. — Чистая работа включала методы вербовки применительно к людям, желающим работать на Советский Союз из идеологических соображений. Грязная работа включала методы взяточничества, вымогательства и шантажа. Нам показывали, как устраивать секс-ловушки и получать компрометирующий материал».

После лекций по грязной работе студенты применяли теорию на практике. Хотя они должны были главным образом использовать профессиональных «ласточек» и «воронов» для организации ловушек, молодые мужчины и женщины при необходимости обязаны были использовать и свои собственные тела.

«Прежде всего, мужчинам было приказано спать со своими подругами в общих спальнях, чтобы они могли освободиться от сексуальных запретов. Затем им приказано было заняться гомосексуальными действиями друг с другом. В этом не было намерения сделать их гомосексуалами, что было бы психологически невозможно, но нужно было расширить их сексуальные горизонты, если можно так выразиться. Если бы при своей жизни на Западе они оказались участниками какой-либо оргии, то они обязаны были бы заниматься любовью с людьми обоего пола. Если, по их мнению, западного мужчину можно было бы шантажировать после того, как он будет иметь половую связь с агентом, то они обязаны были бы преодолеть возможное отвращение и спать с ним. На всех стадиях обучения подчёркивалось, что любое дело, которое пошло бы на пользу Советского Союза, должно быть сделано».

Демидов вспоминал, что «часто во время учёбы студенты чувствовали недовольство, но в конечном счёте они преодолевали свою слабость».

Важное место в учебном расписании занимали занятия по стрельбе из пистолета. Чрезвычайно изощрённые способы, заимствованные из Америки, прививали студентам навыки стрельбы по целям в условиях многолюдной улицы. Сцены из фильмов проецировались на доску с мишенью, и инструктор указывал на цель. Студенты расстреливали её, заботясь о том, чтобы не задеть посторонних.

В дополнение к стрельбе из нормального автоматического оружия студенты приобретали опыт общения с бесшумными газовыми пистолетами. «Оружие было около четырёх дюймов длины и обеспечивало точность попадания на дальности около 25 футов, — вспоминал Демидов. — Но оно производило звук не более громкий, чем щёлканье пальцами, и убивало в течение четырёх секунд. Причину смерти впоследствии было очень трудно установить».

Студенты обучались применению ядов и одурманивающих средств, используя спиртное, сладости и сигареты, а также защите от таковых.

После строгих заключительных экзаменов выпускники направлялись в оздоровительный центр на Кавказе на месячный отдых. Затем они возвращались в Москву для стажировки в течение месяца в условиях, близких к реальным. Практически каждый из них подвергался неожиданному аресту или захвату, после чего следовал интенсивный и часто жёсткий допрос. При этом женщин-стажёров, равно как и мужчин, раздевали догола и искусно избивали следователи КГБ. Каждое слово их легенды отвергалось. Многие, особенно женщины, не выдерживали таких проверок. Те же, кто переносил все испытания и упрямо отстаивал свою легенду, в конце концов получали своеобразный зачёт и становились сотрудниками КГБ.

Среди инструкций, по которым обучали студентов, была одна, написанная четырьмя офицерами штаба КГБ. В 1973 году её копия попала в руки ЦРУ. Краткое изложение фрагментов из неё, приводимое ниже, даёт превосходное понимание целей и средств, которым обучались эти будущие мастера шпионажа.

Инструкция перечисляет главные объекты внимания советских агентов, работающих в США. В их число входит президент и его кабинет, члены Национального совета безопасности (который осуществляет общий контроль над службами безопасности в США), госдепартамент, министерство обороны, ЦРУ, ФБР. Среди внесённых в перечень лиц — правительственные служащие, учёные, экономисты, инженеры, молодые люди, имеющие хорошие перспективы войти в правительство или в компании, занимающиеся военными исследовательскими программами, а также гражданские лица, работающие в центрах, занимающихся секретными исследованиями.

В частности, в инструкции-учебнике подробно рассматривался один случай, в котором секс-шпионаж был успешно использован, чтобы получить информацию от одного бдительного чиновника ООН. Для этого специального задания советский резидент, работавший под прикрытием ООН, привлёк «ворона» кодовым именем Дел. Он был испанцем, на момент вербовки являлся безработным.

«Дел имел интересную внешность с типичными строгими испанскими чертами и пользовался успехом у женщин. Специалист по экономике, он был женат на русской, чьи родители покинули Россию во время революции». Его удалось убедить помогать Советскому Союзу по идеологическим соображениям. Резиденция подобрала ему службу в редакции одного небольшого журнала. Это было прикрытие, позволявшее собирать незначительные сведения об ООН. Затем испанцу дали первое серьёзное поручение — обольстить служащую ООН. Дел не только завладел чувствами этой женщины, но и смог завербовать её в качестве агента. По его наводке она устроилась в отдел, секретная информация которого интересовала КГБ. Операция была завершена, когда женщина согласилась получать деньги за шпионаж в пользу СССР.

Из сказанного видно, что хорошо обученные, жёсткие, профессионально опасные агенты КГБ с самого начала своей карьеры твёрдо руководствовались правилом, что секс-шпионаж является не только вполне законной техникой добывания нужных сведений, но и часто самым дешёвым и наиболее эффективным способом получения информации.

Для «ласточек» и «воронов» операция, спланированная интеллектуалами, заканчивалась после любовного акта с «жертвой». Детали и исход операции их не должны были интересовать, и обычно они не имели доступа к секретной информации. И хотя эти агенты, по сути, исполняли роль проституток, они, как правило, таковыми себя не считали. Многие из «воронов» имели другую работу и оказались сотрудниками КГБ, преследуя лишь интересы карьеры и материального благополучия.

«СТЕРВЯТНИКИ»

Эта операция по секс-шпионажу, которая позволила КГБ получить доступ к наиболее тщательно охраняемым секретам Западной Германии, началась с брачного объявления в боннской газете и букета красных роз, а закончилась в камере кёльнской тюрьмы, где на водопроводной трубе повесилась женщина с разбитым сердцем и без всяких надежд.

За эти семь лет, прошедших между розами и самоубийством, некая старая дева с расстроенными нервами поверила, что нашла любовь, а «стервятник» из КГБ смог выудить у неё множество военной информации высшей степени секретности. Эта информация включала в себя детали двух манёвров НАТО, призванных укрепить боеготовность западногерманских вооружённых сил; детали оборонительных приготовлений НАТО; точную дату важной конференции НАТО, состоявшейся в Канаде в 1963 году; позволила предусмотреть проведение почти всех контрразведывательных операций Западной Германии против советских и восточногерманских шпионов.

Эта операция, одна из самых катастрофических по последствиям в истории Западной Германии, ведёт своё начало с незначительного, казалось бы, эпизода. Субботним летним днём 1960 года у дверей квартиры Леоноры Гайнц раздался звонок. Осторожно приоткрыв дверь, тридцатипятилетняя секретарша расположенного в Бонне министерства иностранных дел увидела изящно одетого мужчину средних лет. Держа перед собой огромный букет красных роз, он выглядел чрезвычайно удивлённым.

— Фрейлейн Готтфрид, — проговорил было мужчина, затем смолк, и его взволнованность сменилась сильнейшим смущением. — О Господи, — пробормотал он, — похоже, произошла ошибка. Боюсь, я стал жертвой шутки. — Он протянул ей цветы: — Прошу вас принять эти розы вместе с моими извинениями за вторжение.

Фрейлейн Гайнц уставилась на него в изумлении. В её расписанном, унылом существовании одной из многочисленных незамужних правительственных сотрудниц, лишённом всякой романтики, появление у дверей привлекательного мужчины, предлагающего принять букет, было событием отнюдь не ежедневным. Она не знала, что и думать.

— А кого вы ожидали встретить здесь? И почему у вас с собой эти чудесные розы?

— Это долгая история. — Из кармана прекрасно скроенного костюма мужчина извлёк визитную карточку. — Меня зовут Гайнц Зауттерлин. Что же касается цветов, то я собирался на свидание по объявлению.

И он сконфуженно замолчал…

Гайнц Зауттерлин выражался изящно, явно был джентльменом и, очевидно, пал жертвой какого-то досадного недоразумения. Любопытство и намёк на возможное предстоящее приключение овладели фрейлейн Гайнц. Она распахнула дверь и улыбнулась.

— Заходите, выпейте чашечку кофе. По чистому совпадению мы почти тёзки — меня зовут Леонора Гайнц.

Зауттерлин поведал ей, что по профессии он кинооператор и фотограф, а по семейному положению — холостяк.

— В прошлом из-за своей работы я не мог долго находиться на одном месте, — пояснил он. — Но теперь я постоянно живу в Бонне. В возрасте сорока лет пытаюсь найти себе жену. Откровенно скажу, что получаю ответы на брачные объявления в газетах. Несколько дней назад я получил ответ от одной фрау, которая прислала мне свою фотографию и дала этот адрес. Я переписал его очень тщательно, так что ошибка исключена. Очевидно, я стал жертвой какой-то шутки. Как жестоко со стороны людей замышлять такой обман.

Вскоре их разговор перешёл к другим темам. Консервативная старая дева, чья занятость работой оставляла ей мало времени на личную жизнь, обнаружила, что ей весьма нравится Зауттерлин. Изумило её и то, как много у них общего с этим незнакомцем. Короткий разговор за кофе затянулся на весь вечер, и, перед тем как Зауттерлин покинул её квартиру, они договорились, что следующим вечером вместе поужинают.

С этого дня личная жизнь Леоноры Гайнц сконцентрировалась вокруг Зауттерлина. Они вместе посещали концерты, а затем бродили тёплыми вечерами по берегам Рейна. Он оказался гостеприимным и щедрым. Несколько недель спустя после первой встречи они стали любовниками. В постели и вне её Зауттерлин проявлял себя человеком опытным. Он был нежен, внимателен и при этом всегда оставался настоящим мужчиной. Через шесть месяцев они решили пожениться. Подруги Леоноры Гайнц восторгались, слегка завидуя.

Один человек, радость которого была особенно большой, даже прислал в качестве поздравления чек на значительную сумму. Этим человеком был офицер КГБ Евгений Евгеньевич Рунге, тридцатипятилетний глава шпионской сети, в задачу которого входил контроль за множеством нелегальных операций в Западной Германии. Зауттерлин, обученный Москвой «стервятник», считался одним из лучших и наиболее успешных агентов. Это именно Рунге проинструктировал в Москве Зауттерлина перед выездом в Западную Германию.

— Вот досье на трёх женщин, — рассказывал Рунге «стервятнику». — Все они работают на федеральное правительство, что позволяет им иметь доступ к секретной информации. Ваша задача — завлечь их в постель и, если возможно, уговорить одну из них выйти за вас замуж. В этих досье вы найдёте информацию об их симпатиях и антипатиях, привязанностях и увлечениях. Удачи, дружище!

Зауттерлин забрал досье и вышел из кабинета Рунге в мрачный и холодный зимний московский вечер.

Потерявшие всякие надежды старые девы Бонна давно уже представляли источник озабоченности для служб безопасности страны. Сонная федеральная столица, названная Джоном Ле Карре «маленьким немецким городком», была именно таковой: симпатичным провинциальным городком, который волею политических причуд стал столицей.

После того как в начале пятидесятых, как грибы после дождя, в Бонне и вокруг него стали возникать различные министерства и департаменты, потребовалась целая армия секретарш, помощниц чиновников, регистраторш и телефонисток. Они прибывали в Бонн, привлечённые возможностью работать на правительство, и вскоре с досадой обнаруживали, что жизнь их крутится вокруг офиса да унылой квартирки.

К середине шестидесятых годов здесь обитало более 25000 одиноких молодых женщин. С точки зрения одного из специалистов службы безопасности Западной Германии, по крайней мере половина из них представляли опасность для системы безопасности.

— У некоторых из них на Востоке оставались родственники, что делало их открытыми для шантажа и нежелательного давления, — рассказывал этот сотрудник. — Но даже и в отсутствие этого рычага тот факт, что Бонн не в состоянии предложить им разнообразной и интересной вечерней жизни, подобной той, которая процветает в Берлине, Лондоне или Нью-Йорке, делал их социальную жизнь очень ограниченной. Многие из них прибыли в Бонн в надежде познакомиться и выйти замуж за влиятельного и богатого человека. Но вскоре они обнаружили, что большинство из этих мужчин уже женаты и если проявляют к ним интерес, то только с точки зрения секса. В такой ситуации возможности привлекательного, изящно выражающегося и ничем не связанного мужчины увлечь их в постель очевидно велики.

Через несколько недель после свадьбы Зауттерлин сообщил своей жене, что работает на русских. Она удивилась, разозлилась, но потом смирилась. И стала приносить домой досье с секретными документами. Что ею руководило? Вряд ли любовь к деньгам. КГБ никогда не считался особо щедрым плательщиком. Вероятнее всего, Леонорой руководил страх потерять мужа. Ясно, что мужчина в его положении обладал громадным психологическим превосходством, а его к тому же обучали эмоциональному шантажу опытные эксперты.

Вероятно, первые документы Леонора принесла весьма неохотно, но, взяв их однажды, каждый последующий раз она решалась на кражи всё легче и легче. В конце концов, Зауттерлин превратил рутинное падение в тонкое искусство. Его жена отправлялась на работу в министерство иностранных дел со специальной сумочкой, сделанной в Восточной Германии и имевшей тайник. Непосредственно перед перерывом на обед она прятала необходимые секретные документы и забирала их домой. Там Гайнц, пока Леонора готовила обед, фотографировал их фотокамерой «Лейка», К тому времени, когда она заканчивала стряпню, документы возвращались в секретное отделение и были готовы к возвращению в досье. Таким образом Зауттерлины смогли скопировать более трёх тысяч секретных документов.

Гайнцу Зауттерлину часто указывали, какие именно документы необходимы КГБ. Когда хотели выйти на связь с ним, в назначенный час радио Москвы передавало особые позывные — танго «Московские ночи». На следующий день после этого он должен был подойти к одному из нескольких заранее оговорённых «почтовых ящиков».

«Почтовые ящики» представляли из себя неприметные места, где инспектора КГБ оставляли или получали послания. Такой «ящик для посланий» мог представлять из себя отверстие в стене, пустую трубу в ограждении или дупло в упавшем дереве. Зауттерлин забирал свои инструкции, а взамен оставлял катушку необработанной плёнки. Если же особых указаний не поступало, то Леонора, кодовое имя которой в КГБ было Лода, приносила домой что-нибудь на свой вкус. Из тысячи выкраденных ими документов пятьдесят имели непосредственное отношение к тайнам НАТО, а почти тысяча проходила под грифом высшей секретности.

Разнообразие материалов, которыми завладел Зауттерлин, было перечислено западной разведке начальником Зауттерлина, Евгением Рунге, после его бегства на Запад в 1967 году. «Они копировали досье дипломатов и функционеров министерства иностранных дел, тем самым обеспечивая идеальную почву для создания в последующем ловушек или шантажа. Благодаря Лоде мы в КГБ заранее знали время, когда последует приказ о начале расследования германской контрразведкой в отношении наших агентов или агентов Германской Демократической Республики. Мы получали копии всех посланий министра иностранных дел, проходящих через стол Лоды по пути в кабинет шифровки. Таким образом мы могли изучать дипломатические отчёты из-за границы. Зачастую мы читали их в Москве раньше, чем герр Герхард Шрёдер, германский министр иностранных дел, получал возможность прочитать их в Бонне!»

Более шести лет сфотографированные документы регулярно прибывали на площадь Дзержинского. КГБ получил доступ ко всем главным оборонительным замыслам НАТО и Западной Германии. Так были открыты секретные местоположения ракет НАТО и детали эвакуационных планов на случай советского вторжения в Европу.

Понятное дело, некоторые материалы дублировались сообщениями из других источников. Но какой же шеф разведки будет на то жаловаться? Наоборот, появлялась возможность перепроверить информацию, убедиться в надёжности источника, в том, что агентов не вынудили переметнуться на другую сторону и слать в центр фальшивки.

И всё-таки постепенно в изощрённых умах офицеров Первого Главного управления КГБ созрело подозрение. Уж больно успешно действовали Зауттерлин и Лода. Сомневающиеся сотрудники полагали, что служба безопасности Западной Германии вовсе не так некомпетентна, как её представляет Зауттерлин. От Евгения Рунге потребовалось всё его влияние, чтобы Зауттерлина и его жену оставили в покое.

Сам Рунге тем временем всё больше разочаровывался в своей роли наставника шпионов и советского гражданина. Своими силами и талантом он создал две основные шпионские организации в Западной Германии: помимо Зауттерлинов, на него работали шпионы во французском посольстве в Бонне. Рунге казалось, что его усилия не оценены по достоинству. Всё, что он получил от Москвы за напряжённый труд, — упрёки и подозрения. Во время работы на Западе он вкусил совсем другой жизни и теперь размышлял над перспективой оказаться в конце концов в почётной отставке с жалкой пенсией от КГБ. В результате этих размышлений, переживаний, сомнений и из страха, что начальство начнёт подозревать его самого, Рунге сбежал на Запад.

Итак, внешне ничем не примечательный мужчина среднего роста тридцати восьми лет, с умными карими глазами и коротко стриженными каштановыми волосами представлял любопытный тип человека, ставшего наставником шпионов и, конечно, весьма заинтересовал западные разведки.

Рунге родился в немецкой семье на Украине в 1928 году. Оказавшись на службе в Советской Армии, он стал переводчиком, а в 1949 году перешёл в разведку. Получив предложение обосноваться на Западе в качестве нелегала, он принял его, и три года, начиная с 1952 года, проходил обучение. Ему дали документы на имя Вилли Кунта Каста и обеспечили новым местом рождения — померанской деревушкой Дудиново, местностью, которая отошла от Германии к Польше после 1945 года. Проведя две недели в Дудинове с целью ознакомиться с «детскими воспоминаниями», Рунге затем отправился в Москву обучаться шпионской работе. Оттуда его отправили в Лейпциг, затем в Галле в Восточной Германии и, наконец, в Мюнхен и Франкфурт для повышения квалификации.

В 1956 году он женился на Валентине Раш, восточногерманской немке, которая уже работала на советскую разведку. Им выделили 1000 долларов и направили в Кёльн, чтобы они там открыли химчистку в качестве прикрытия для своей деятельности. Но капитала, отпущенного КГБ, явно не хватало на жизнь, и спустя несколько месяцев, с разрешения Москвы, Каст-Рунге занялся продажей торговых автоматов. В качестве советского агента он получал 350 долларов в месяц, которые шли на его банковский счёт. Законный же его бизнес развивался весьма неплохо, что позволяло ему содержать семью и сына Андрея, родившегося в 1960 году.

Первое задание состояло в создании шпионской организации внутри французского посольства в Бонне. Своей цели он достиг, сбив с пути истинного привратника посольства Леопольда Пишеля и его зятя, а также Мариана Магграфа, официанта, работающего по найму. Организация получилась неплохая. Пишелей снабдили фото- и звукозаписывающей аппаратурой для копирования секретных документов и записи важных совещаний. Магграфа обучили установке подслушивающих устройств и предоставили необходимое электронное оборудование. В мае 1965 года ему удалось сделать запись, которая должна считаться уникальной среди архивов КГБ, — болтовню в постели королевы Англии. Он тогда работал в роскошном «Петерсбург-отеле» на Рейне. Как один из группы официантов, отобранных германским правительством для обслуживания государственных банкетов и официальных приёмов, Магграф оказался «слугой на час» королевы Елизаветы и герцога Эдинбургского, остановившихся в этом отеле во время их поездки по Западной Германии. Он разместил подслушивающее устройство размером менее спичечного коробка в изголовье сдвоенной королевской постели. Насколько ценной оказалась эта запись для КГБ и что зафиксировал спрятанный микрофон, вероятно, никогда не станет известным.

Вскоре после создания организации Зауттерлина Рунге перебрался с женой и сыном в уютный дом в окрестностях Франкфурта и вложил часть прибыли, полученной от законной деятельности по продаже торговых автоматов, в бар и компанию по производству игровых автоматов и автоматических проигрывателей.

Когда подозрения относительно надёжности Зауттерлинов достигли той точки, что Рунге ощутил необходимость лично лететь в Москву и разговаривать напрямую с начальством, он получил приказ прибыть вместе с женой и сыном. Это был зловещий знак. Если КГБ усомнится в его надёжности, то семья останется в России в заложниках. Рунге провёл длительные дискуссии с начальством относительно преданности Зауттерлинов и, наконец, несколько притупил их подозрительность. Но на площади Дзержинского он видел или слышал мало того, что убедило бы его в надёжности его собственного будущего. Совещания в Москве подошли к концу, и Рунге отвёз семью на короткий отдых к Чёрному морю, на курорт Геленджик. Именно тут они решили, что пора бежать.

Вернувшись в Москву, Рунге предусмотрительно скопировал своё личное дело, дабы доказать свою важность западной разведке. Тут-то КГБ и предложил ему, что будет благоразумнее, если Валентина и Андрей останутся в Москве, тем самым нанося смертельный удар по замыслам Рунге.

Однако тот реагировал стремительно и умно. Обратившись к главе КГБ, самому Юрию Андропову, он горячо настаивал на том, что возвращение его на Запад без семьи вызовет неизбежные подозрения; возникнут ненужные вопросы, может начаться расследование, которое подвергнет риску всё его задание.

Андропов согласился и распорядился, чтобы семью отпустили во Франкфурт. Несколько дней спустя Рунге пошёл с повинной в разведку ФРГ. Он выдал всю свою сеть: Зауттерлины получили по семь лет; Магграф и Пишели — по три.

Рунге подтвердил, что за годы работы на КГБ Зауттерлины снабдили Москву огромным количеством документов высшей степени секретности. При аресте у Гайнца Зауттерлина оказались при себе двадцать три необработанные фотоплёнки. После их проявки выяснилось, что все они содержат секретную информацию.

Хотя доказательств против него было более чем достаточно, Леонора поначалу отказывалась говорить то, что могло бы быть поставлено в вину мужу. Всю вину она собиралась брать на себя. И тут ей показали заявление её мужа. В нём он прямо заявлял, что никогда не любил её, никогда она ему не нравилась и что их встреча, ухаживание и брак совершались по приказу с площади Дзержинского, дом № 2. С его стороны страсть была лишь долгом «стервятника», воспитанного КГБ.

До этого момента Леонора держалась стойко. И даже когда она читала этот уничтожающий её документ, ни следа эмоций не отразилось на её лице. Но тем же вечером, через четыре дня после ареста, Леонора извлекла шнур из халата и повесилась.

Зауттерлину, можно сказать, повезло. Ему дали выбрать одну из трёх женщин, и та ему не очень докучала. Другому успешно действующему «стервятнику», по имени Карл Хелфманн, которого офицеры германской контрразведки шутливо прозвали Красный Казанова, пришлось удовлетворить так много секретарш, что, когда его, наконец, схватили сотрудники службы безопасности, франтоватый шпион облегчённо вздохнул: «Слава богу, теперь я свободен от этих женщин!»

Почти пять лет Карл Хелфманн скитался по Германии от офиса к офису, от постели к постели. Он стремительно ухаживал, ловко вступал во внебрачную связь и извлекал секреты с обаятельным искусством мага, вытаскивающего шёлковые шарфы. За свои старания в пользу разведки Восточной Германии он получил более 25000 долларов, каждый пенни из которых добросовестно отработал.

Когда Хелфманн не занимался ухаживанием за новым источником секретной информации, он сидел за рулём своего «фольксвагена». Он наматывал тысячи километров в год между спальнями и перемещался столь часто, что восточные немцы снабдили его приёмопередатчиком, вмонтированным в автомобиль, чтобы передавать ему приказы и получать информацию, не замедляя скорости его передвижения. Работа всякого «стервятника» является изматывающей, но о Хелфманне стоит сказать особо.

Ему было шестьдесят лет. Прежде чем в возрасте лет сорока пяти стать шпионом Германской Демократической Республики, Хелфманн перепробовал не одну карьеру. Родившись в Германии, он выучился на механика и отправился работать в Турцию инженером. Женившись там, он вернулся домой незадолго до Второй мировой войны после расторжения брака. Какое-то время торговал нижним женским бельём, расхаживая от квартиры к квартире. Затем грянула война, и он получил работу на самолётостроительном заводе Юнкерса. Во время войны он вновь женился, но этот брак длился лишь два года.

Разруха послевоенной Германии вынудила Хелфманна трудиться изо всех сил, чтобы заработать на жизнь. Он разъезжал по стране как лудильщик, паяя горшки и кастрюли. Удача улыбнулась, когда он изобрёл клеящий аппарат. С заработанными на этом деньгами он женился в третий раз и открыл в Рудесхайме агентство путешествий. Но вскоре и бизнес, и брак пошли прахом. Тогда он принялся за экспорт вина, и именно это невинное занятие привело его, наконец, к шпионажу.

В 1953 году он отправился на торговую Лейпцигскую ярмарку в Восточную Германию — одно из мест встреч шпионов. Там он познакомился с восточным немцем Вернером Брандтом, выступавшим под прикрытием торгового сотрудника восточногерманского министерства торговли. На самом деле тот был офицером-вербовщиком разведки Восточной Германии.

Брандт сделал Хелфманну предложение, от которого трудно было отказаться. Винный бизнес прокисал, и Лейпциг оставался последней возможностью спастись от банкротства. Прекрасно осведомлённый об этом Брандт сказал Хелфманну, что мог бы обеспечить его выгодными заказами из Восточной Германии. Взамен Хелфманн представит общую характеристику состояния Западной Германии. Материал, который требовал сначала Брандт, выглядел невинно: на самом деле эту информацию можно было легко почерпнуть из документов, открыто продающихся на Западе. Хелфманн согласился, даже не торгуясь,

В течение нескольких месяцев он путешествовал по Руру, покупая карты городов и журналы по экономике и бизнесу, разыскивая документы по различным отраслям промышленности. Восточные немцы платили ему хорошо, что воодушевляло его на дальнейшее сотрудничество. После стольких лет тяжких трудов и разочарований Хелфманн, должно быть, полагал, что отыскал горшок с золотом.

Он принялся захаживать в различные правительственные и частные конторы и флиртовать с секретаршами. Хелфманн обладал привлекательной внешностью, был обаятельным и остроумным, всегда безукоризненно одевался. Юные секретарши поначалу воспринимали его как понятливого, по-отечески настроенного мужчину, а затем и умелого любовника. К этой роли его прекрасно подготовили три брака и бесчисленное количество любовниц. Секретарши более зрелого возраста приходили в восхищение от ухаживаний столь солидного поклонника. Для каждой женщины у него наготове был букет цветов, коробка шоколада или ещё какой-нибудь небольшой знак внимания. За этим следовал обед или ужин с вознёй в постели, как достойным завершением дня. Его регулярные визиты были главным событием недели для секретарш от Гамбурга до Ганновера, от Бонна до Бремена.

Однако не все источники информации являлись его партнёрами по постели. Многие женщины находили его отеческое отношение, щедрость и компанию достаточной компенсацией за выдаваемые секреты. Едва женщина попадала в эту западню, Хелфманн убеждал её снабдить его несколькими крупицами конфиденциальной информации, а затем чуть побольше. Никакой это не шпионаж, уверял он, всего лишь информация для внутреннего потребления, призванная смазать колёса его частного бизнеса. А как только женщина начинала снабжать Хелфманна секретами, требования его возрастали, и, наконец, женщина начинала приносить секретные и конфиденциальные документы, которые Хелфманн фотографировал. Зачастую он занимался фотографией прямо у них в офисах, пользуясь фотокамерой «Минокс». Затем он отправлял плёнки для обработки в фотолабораторию, словно это были невинные семейные снимки.

Носясь по Федеративной Республике в своём автомобиле, получая приказы и передавая информацию посредством спрятанной рации, Красный Казанова вёл изнурительную, расшатывающую нервы жизнь. И не только потому, что ему приходилось на шаг опережать германскую контрразведку, но и потому, что он должен был заботиться, как бы одна из его подружек не познакомилась с другой. На одной из стадий его секс-шпионской работы он занимался любовью сразу с восьмью женщинами каждую неделю, мотаясь по всей Германии.

Хелфманн обзавёлся информаторшами в министерстве иностранных дел Западной Германии, обеспечивающими его информацией из досье; любвеобильной молодой женщиной в висбаденском офисе сектора научных исследований Соединённых Штатов, выдававшей ему технические секреты; ясноглазыми секретаршами на самолётостроительных заводах, снабжавшими его производственной информацией о новых разработках; обожательницей в сталелитейной корпорации Маннесманна, выдававшей ему экономические и промышленные секреты.

От одной из самых пылких своих поклонниц, сорокачетырёхлетней Ирмгард Ромер, Хелфманн получал копии всех сообщений, проходивших между германским правительством и его посольством в Ватикане. Это позволяло восточным немцам, а через них и КГБ отслеживать западную позицию по отношению к отстранению от должности, а затем и аресту польского примаса, кардинала Стефана Вышинского в сентябре 1953 года. Ирмгард, которая оставила мужа и двоих детей ради работы на Хелфманна, признавалась, что была без памяти влюблена в него. Но она открыла суду и более необычную причину занятия шпионажем на него.

— Я помогала Карлу под влиянием неких оккультных сил, — заявила она изумлённому судье. — Словно кто-то появился рядом со мной и сказал: «Ты должна помочь Хелфманну».

Такая постановка дела была бы изумительна в исполнении любого агента, не говоря уж о Хелфманне с его возрастом. А он не только постоянно удовлетворял своих любовниц, но и тратил большую часть заработанных им у восточных немцев денег исключительно на организацию отдыха. Он всегда останавливался в лучших отелях и всегда заказывал двуспальные номера, в которых развлекался с очередной необходимой на сегодняшний день подружкой.

Каким именно образом шпионская сеть Хелфманна привлекла внимание служб безопасности, никто никогда не узнает. Полагают, что одна из его регулярных партнёрш по постели увидела его на средиземноморском пляже с последней любовницей и взревновала. И отомстила, позвонив в контрразведку.

Хелфманн не делал попыток настаивать на невиновности — доказательств против него было более чем достаточно. Но он попробовал смягчить суд утверждением о том, что занимался шпионажем из идеологических соображений. На суд это заявление впечатления не произвело, и Хелфманн получил почти пять лет каторжных работ. Ирмгард приговорили к трём годам каторжных работ, а ещё одну его подружку, ослепительную блондинку по имени Элфрид Бюхнер, к девяти месяцам.

Когда Хелфманна уводили отбывать наказание, Казакова напоследок заметил, что это вынужденное безбрачие по крайней мере позволит ему перевести дух.

— Видите ли, после освобождения я собираюсь вновь жениться, — сказал он.

СЛАДКАЯ ЗАПАДНЯ

Филиппу Латуру было сорок два года, когда он в первый раз посетил Россию в конце шестидесятых годов. Инженер по электронике, он работал в государственной французской компании, занятой разработкой систем наведения ракет. Как крупный работник своей отрасли, он поехал в страны Варшавского Договора на научную конференцию.

Второй страстью Латура была история. Мечта побывать в знаменитых музеях Москвы и Ленинграда владела им ещё с юности, и он решил воспользоваться случаем, чтобы наконец осуществить её.

Отправив жену и детей в свой летний дом на побережье Средиземного моря, Филипп улетел в Москву. Как и многие иностранцы с достатком, месье Латур остановился в отеле «Метрополь». Следующие шесть дней он потратил на осмотр города в полном неведении, что за серыми стенами штаб-квартиры КГБ в доме № 2 на площади Дзержинского (ныне Лубянка), заканчивалась детальная разработка операции западни для него.

Операция была назначена на момент его обращения, наряду с сотнями других посетителей, за визой в офисы Второго Главного управления КГБ. Информация из анкеты Латура была введена в компьютер, и спустя короткое время принтер отбил во всех подробностях его биографию — результат многих предыдущих часов поиска и наблюдений агентов КГБ. Досье, которое легло на стол чиновника второго отдела Второго Главного управления, содержало информацию по следующим разделам:

1) основные данные: нынешнее положение на службе и предыдущая работа, перспективы остаться на работе и продвижения по службе, данные, связанные с настоящей службой, личное отношение к службе, данные о секретности выполняемой работы;

2) биографические данные: возраст, родители, семейные условия, образование, основная специализация, технические или другие знания, отношение к политике, партийная принадлежность, мнение о государственной администрации, финансовое положение, позиция в отношении СССР и советской политики, оценка благосостояния своей страны;

3) личные положительные и отрицательные свойства: отношение к спиртному, любовницы, отношения с семьёй, склонность к роскоши, поведение в одиночестве, сексуальные отклонения и извращения, влияние жены (мужа), независимость в принятии решений, друзья и партнёры в работе.

Что касается Латура, то раздел основных данных информировал сотрудников КГБ, что Латур достиг высокого положения в своей компании за счёт упорной работы и удачной женитьбы на дочери правительственного чиновника. Было отмечено также, что Латур очень аккуратен, ответствен и амбициозен. Биографический раздел показывал, что Латур аполитичен в смысле партийной принадлежности, но консерватор по натуре. Его финансовое положение надёжно в значительной степени благодаря деньгам его жены, а его позицию в отношении СССР и коммунизма можно определить как недоверие и неприязнь. Заключительный раздел его анкеты говорил, что, как и большинство мужчин, он питал слабость к хорошей пище, спиртному и женщинам.

Досье Латура было заведено КГБ в начале его карьеры, когда он начал продвижение к успеху в научных кругах. Картотека частично складывалась из «белых источников», то есть опубликованных несекретных материалов газет, биографических справочников и научных журналов, а частично по данным агентов КГБ, называемых нелегалами, которые проводили опросы друзей, соседей, возможно, под предлогом выяснения его кредитоспособности в связи с получением ссуды и т.п. В течение нескольких лет информация собиралась по крупинкам и накапливалась в Центре, как называлась московская штаб-квартира КГБ.

Теперь результат всех этих стараний был изложен ровными строчками компьютерной печати. Неожиданный визит Латура в СССР давал шанс для извлечения выгоды. Чекисты понимали, что другой возможности вербовки Латура может и не представиться.

После окончания осмотра Москвы Филипп поехал в Ленинград. «Интуристом» ему был заказан номер в комфортабельной гостинице «Балтийская» на Невском проспекте. Но когда он назвал свою фамилию служащему в гостинице, ответ последнего был неожиданным. Проследив пальцем весь список заказов, он покачал головой: «Здесь нет заказа на вас». На возмущённый голос Латура прибыл управляющий. Узнав, в чём дело, он позвонил в офис «Интуриста», после чего учтиво извинился перед Латуром и сказал, что произошла непростительная ошибка, но что волноваться не стоит. Они не могут дать ему однокомнатный номер, но есть подходящий номер на третьем этаже. Они будут рады предоставить ему этот номер без доплаты в порядке компенсации своей ошибки.

Номер был просторный, с удобной мебелью, диваном, соседствующим со спальней, и элегантной отдельной ванной. Десятью минутами позже в дверь постучали, и появился посыльный с бутылкой водки и блюдом икры — дарами вежливости от «Интуриста», как он объяснил.

Филипп Латур провёл день в Зимнем дворце и Эрмитаже. Всё это время за ним велась слежка. Вернувшись в номер и переодевшись, Латур отправился в один из ресторанов на Невском. Западня для Латура захлопнулась, когда несколькими минутами позже в ресторан вошла хорошо одетая и привлекательная блондинка. Оглядевшись в поисках свободного столика, она с мнимонерешительной улыбкой подошла к Латуру, сидевшему в одиночестве в ожидании заказа, и спросила по-русски, нельзя ли ей присоединиться. «Я не говорю по-русски», — с затруднением выговорил Филипп одну из немногих русских фраз, которые он знал. К его удивлению, женщина расплылась в улыбке и перешла на безупречный французский: «Судя по вашему акценту, вы из Франции. Меня зовут Таня, я преподаватель французского языка. Мне будет приятно поговорить с носителем языка. Могу я присоединиться к вам?»

Латур нашёл в Тане интересную собеседницу. Когда обед закончился, они вышли прогуляться по Невскому. Таня двигалась как сильная, уверенная в себе кошка. Латур не мог не заметить, что встречные мужчины заглядывались на неё. Расставаясь возле гостиницы, они договорились о встрече завтра во второй половине дня.

В течение следующих двух дней Таня была спутницей и гидом Филиппа. На четвёртый вечер в Ленинграде Таня взяла Филиппа на послеобеденную прогулку по набережной Мойки. Вечером она призналась Латуру, что её жизнь из-за частых командировок мужа нелегка и ей жаль своей молодости, тускнеющей в одиночестве. Француз не мог не понять намёка и в конце концов пригласил её в гостиницу.

Когда они вошли в спальню, Филипп предпринял-таки некоторые шаги предосторожности. У него и прежде возникали сомнения, что вся эта любовная история могла быть ловушкой КГБ. Он знал, что его секретная работа по исследованию в области ракет делала его объектом интереса русских. К тому же полтора года назад на конференции в Варшаве его уже пытались завербовать. Поэтому в этот раз Филипп не только запер спальню, но и подпёр дверную ручку стулом. Затем он пересёк комнату и закрыл окно тяжёлыми занавесками, чтобы ничего не было видно с балкона. Зеркало, висевшее напротив постели, также привлекло его внимание. Чтобы исключить возможность съёмки через стекло, он выключил свет. В комнате была почти полная темнота. Только слабая полоска света пробивалась сквозь вентиляционную решётку между спальней и коридором.

После того как любовники утомились, Таня быстро оделась и легко поцеловала Филиппа в лоб: «До завтра, дорогой. Ты очень хорош в постели».

Латур никогда больше не увидел эту женщину. На следующий день вечером его вызвали к управляющему гостиницы. В его кабинете Латура встретили два офицера КГБ в штатском. Один из них раскрыл конверт и высыпал дюжину глянцованных фотографий размером восемь на десять. Каждый акт любовных действий Латура во всех деталях был представлен на этих фотографиях.

Изображение было получено не обычной фотокамерой, а миниатюрной телевизионной камерой, встроенной в стену возле кровати. Вместо обычного объектива камера была оснащена электронно-оптическим преобразователем, способным усиливать яркость в 150 тысяч раз. Лунного света или даже обычного освещения от звёзд достаточно, чтобы получить высококачественное изображение на такой камере. При опущенных занавесках свет, проникавший в комнату через вентиляционную решётку, создавал достаточную освещённость. ТВ-изображение передавалось по проводам в комнату на первом этаже, где агент КГБ мог просматривать на мониторе несколько подобных специально оборудованных спален и регистрировать изображение с ТВ-экрана небольшой фотокамерой с тонкозернистой эмульсией, обеспечивающей высокое разрешение.

Если бы изображение получилось низкого качества, то, несомненно, Таня пришла бы на следующее свидание, чтобы дать камере ещё один шанс. А поскольку изображение получилось, то её участие в операции закончилось. Приманка была проглочена, и теперь офицер КГБ пришёл, чтобы предъявить Филиппу счёт: ему нужна была информация о головках самонаведения ракет класса «воздух—воздух». Однако вопреки угрозам шантажа, Латур отказался предоставить её. Тогда его взяли из гостиницы и направили под охраной в Москву. Его протесты и требования встречи с французским послом были проигнорированы.

Полковник КГБ сказал ему, что женщина, которую он совратил, жена высшего офицера Советской Армии и, очевидно, Латур был послан как шпион, чтобы получить информацию от неё. Если они решат предъявить обвинение Латуру, то его признают виновным и осудят на несколько лет тюремного заключения.

После трёхдневной изоляции в Лубянской тюрьме нервы Филиппа Латура сдали. Он согласился дать следователям требуемую информацию. Хотя эта информация и была секретной, он был уверен, что не нанесёт серьёзного вреда интересам своей страны. И кроме того, как он убеждал самого себя, по отдельным моментам допроса было ясно, что русским уже известны наиболее существенные характеристики системы помехозащищённости ракеты.

«Они требовали информацию очень специфичного типа, — говорил он впоследствии офицерам французской контрразведки. — Ясно, что они прекрасно знали о сути исследований».

Латур дал им всё требуемое и был вознаграждён негативами и отпечатками компрометирующих фотографий. Он, однако, не сообразил, что русские имели также и видеозапись ТВ-изображения, так что при желании они смогли бы воспроизвести шантажирующий материал.

Однако у них не было теперь необходимости в секс-шпионаже. Латур, раскрыв секретную информацию, совершил акт предательства, за который он, вероятно, заслуживал тюремного заключения во Франции. КГБ имел запись его устного признания, фотографии того, как он выполняет рисунки по их требованиям, и описания электронных схем, сделанные его собственной рукой, — более чем достаточные доказательства, чтобы убедить французский суд в раскрытии научных секретов. Это был рычаг, действуя которым КГБ пытался убедить Латура стать постоянным шпионом.

Тот в конце концов согласился. После этого его доставили в Шереметьево и проводили до трапа самолёта Москва — Париж. Но, вернувшись на Запад, он сразу же направился в кабинет начальства и сообщил о шантаже со стороны КГБ.

Латур подвергся длительным допросам офицером французской контрразведки. Вначале он пытался преуменьшить степень раскрытия данных, но в конечном счёте вся правда обнаружилась. Власти посочувствовали ему, будучи, вероятно, более терпимыми к этой форме человеческой слабости, чем офицеры безопасности в других странах. Они согласились скрыть эту историю от его жены и сказали ей только, что он подвергся угрозам, запугиванию и одиночному заключению на Лубянке. Но на несколько лет Латур был отстранён от секретных работ и ему был запрещён доступ к закрытой документации, что нанесло значительный ущерб его карьере и профессиональной работе. Только в 1972 году он был наконец освобождён от всех подозрений и восстановлен в правах.

Секс-шпионская ловушка против Латура была тщательно спланированной операцией, вовлёкшей большое число агентов, искусную «ласточку» и очень изощрённое оборудование наблюдения. Не все ловушки КГБ были столь тонкими. Иногда скрытая камера заменяется таким грубым подручным средством, как два офицера КГБ, которые ударяют плечами в запертую дверь спальни и, разбив её, врываются туда. В подобных ситуациях фотографии могут быть и не сделаны. Иногда офицеры играют роль разгневанных мужей или их «лучших друзей», которые пришли засвидетельствовать неверность жён. В других случаях они играют роль офицеров милиции, расследующих предполагаемое насилие.

Подобные истории — лишь верхушка айсберга под названием «секс-шпионаж». Западные спецслужбы узнают об этих ловушках только тогда, когда жертвы признаются сами, как месье Латур, или когда бывают раскрыты. Контрразведке чрезвычайно трудно обнаруживать такое предательство, поскольку отсутствуют явные политические или финансовые мотивы. И даже если некоторые признаки имеются, западные спецслужбы могут ошибаться.

Младшие чиновники, живущие значительно лучше уровня своей зарплаты, и высшие правительственные чиновники, ранее принадлежавшие к коммунистической партии, могли действовать в важных отраслях в течение многих лет, не привлекая внимания к себе. Во многих случаях их подрывная деятельность была обнаружена только потому, что службы безопасности в их странах разоблачали коммунистических руководителей, или потому, что высокопоставленные чиновники разведки стран Варшавского Договора допускали ошибки. Очень редко случалось, что жертвы имели мужество и боролись за возвращение к нормальной жизни или чтобы операции КГБ по секс-шпионажу не удавались.

И всё же такое случилось, например, в начале шестидесятых годов, когда покойный президент Сукарно с великолепным триумфом посещал страны социалистической системы. Эта история до сих пор вызывает улыбки у работников западных спецслужб.

Имея репутацию женолюба, президент представлял для КГБ хорошую цель для секс-ловушки во время его посещения Москвы. Большое число красивых женщин было представлено ему, и всё дело кончалось в его спальне, где скрытые камеры снимали всё происходящее. В конце своего визита президент был сопровождён в штаб-квартиру КГБ, где ему показали эти фильмы в качестве прелюдии к шантажу.

Доктор Сукарно просто сиял во время демонстрации фильма. Когда же фильм закончился и включили свет, он спросил у поражённого офицера КГБ, нельзя ли сделать копию с этого фильма, чтобы он взял её домой для публичного показа. При этом он так пояснил свою просьбу: «Мой народ будет так гордиться мной».

Но вот для индонезийского посла, по данным ЦРУ, секс-западня имела значительно менее счастливый конец. В 1963 году КГБ завлёк свою жертву в ловушку, а годом позже он заплатил цену за свою любовную связь, когда его вынудили отправить ряд поддельных документов президенту Сукарно. Операция, придуманная в СССР и проведённая чехословацкой разведкой (Статни тайна безпечност — СТБ), была стандартной акцией дезинформации, направленной на то, чтобы настроить индонезийскую общественность против США. Документы, которые Сукарно принял с полным доверием, содержали подробные предполагаемые планы действий ЦРУ против Индонезии, включая объединённое англо-американское вторжение из Малайзии.

Президент ответил на это рядом антизападных выступлений, в связи с чем возмущённые толпы людей нанесли ущерб американской собственности в Джакарте. Но вся эта кампания отразилась на коммунистах, когда эти люди на местах, введённые в заблуждение, как и все остальные, предприняли попытку переворота. Они ожидали, что общественное мнение будет на их стороне, когда 30 сентября 1965 года убили шестерых генералов, чтобы взять правление в свои руки. Но предполагаемое восстание народа не состоялось, и армия устроила расправу над коммунистами. В кровавой бойне было убито, по некоторым оценкам, до 50 тысяч человек.

Первый признак того, что британское правительство восприняло угрозу секс-шпионажа всерьёз, относится к 1964 году. В то время служба безопасности Англии была занята делом, связанным с раскрытием советской шпионской сети против морского департамента подводного оружия в Портленде и шантажом клерка Адмиралтейства Вильяма Джона Вассалла на почве гомосексуализма.

В ответ на эти события британская контрразведка, тогда называвшаяся МИ-5 (сегодня известная как служба безопасности), выпустила брошюру «Их ремесло — предательство». Она могла бы иметь большое значение для бизнесменов, учёных и других, чья работа требовала поездок за «железный занавес». Однако из опасения вызвать недовольство русских её обращение было ограничено правительственными кругами. В десяти главах с такими, например, заголовками: «Как стать шпионом за шесть простых лекций» и «Как не стать шпионом за шесть не очень простых лекций» авторы описали большинство из известных тогда приёмов КГБ по секс-шпионажу.

Пятью годами позже Британская торговая палата выпустила шестистраничный буклет, предупреждавший бизнесменов, собирающихся посетить Советский Союз, относительно риска сексуального шантажа. В нём говорилось, что они могут столкнуться с такими вещами, как инфракрасная фотография и запись телефонных переговоров. Подобные же предупреждения адресовались американцам, имеющим доступ к закрытой информации, перед их поездкой в какую-либо социалистическую страну.

Ответом советской стороны на эти публикации было либо полное игнорирование их, либо высмеивание опасностей, которые там описывались. Иронизируя по поводу буклета торговой палаты, известный сатирический журнал «Крокодил» предложил, чтобы бизнесмены, обеспокоенные вредом, который может принести им их сексуальная привлекательность, надевали шерстяные кальсоны, поскольку это удерживает женщин от их порывов.

«Может ли мужчина выглядеть сексуально привлекательным в шерстяных кальсонах?» — спрашивал автор заметки в «Крокодиле». В качестве ещё одного решения он предложил, чтобы иностранцы носили юбки шотландского образца. «Это может избавить вас от женской компании. Но только вам придётся что-то придумать с усами или бородой, чтобы избавиться от опеки московских мужчин».

В заключение «Крокодил» сообщал читателям, что иностранцы, вероятно, будут ездить по Москве в гробах, установленных на катафалках. Гроб будут приносить на место деловой встречи и открывать крышку только на время, необходимое посетителю, чтобы подписать прибыльный контракт! Однако лучшее решение, заключал журнал, — сосредоточиться на своём деле и не путаться в сомнительных делах. Отвечая на упрёк одного западного визитёра, который заявил, что, возвратившись в свой отель, застал там в кровати обнажённую девушку, «Крокодил» замечает: «…он только забыл добавить, что вечером он так напился, что смог бы увидеть не только обнажённую девушку, но и фиолетовую жирафу».

Но для КГБ секс-шпионаж не был предметом шуток и веселья. Это — серьёзная и сложная методика подрывной деятельности, которая занимала время сотен штатных чиновников, техников, постельных партнёров и агентов наблюдения. Они содержали специальные квартиры в Москве, в которых устраивались ловушки, имели спальни, начинённые фотографическим и электронным оборудованием в большинстве гостиниц по всей территории Советского Союза, имели специальные секс-школы, где проходили тренировку постельные партнёры — мужчины и женщины. Очевидно, что КГБ потратил много денег и времени на организацию индустрии секс-шпионажа. Вряд ли бы всё это имело место, если бы не приносило выгоды.

Западные спецслужбы, оценивающие методику секс-шпионажа, считают, что потенциально она эффективное, но обоюдоострое оружие. Этим спецслужбам хорошо знакомы активность прессы и политический резонанс, которые возникают по поводу большинства операций секс-шпионажа, если они раскрываются. Поэтому оперативные исполнители осмотрительны. Они используют защитный секс-шпионаж, поставляя женщин важным персонам, например, когда имеется необходимость защитить приехавшего государственного деятеля или посла при наличии постоянной угрозы шантажа на сексуальной почве. Они применяют атакующий секс-шпионаж как средство получения материала для шантажа только при таких обстоятельствах, когда благоприятный исход гарантирован. Обычно это происходит в условиях, когда имеется военный или полицейский контроль за ситуацией и где среда и органы формирования общественного мнения контролируются и могут быть принуждены к молчанию, как, например, это происходило с британским секс-шпионажем в Белфасте.

Имеются некоторые свидетельства того, что ЦРУ использовало наступательный секс-шпионаж в ограниченных пределах при президенте Никсоне. Например, в феврале 1975 года вашингтонский журналист Джек Андерсон писал, что ЦРУ устроило серию «любовных гнёздышек» в роскошных апартаментах повсеместно в США. Одна такая ловушка, утверждал он, была устроена в высотном здании Гринвич-Виллиджа, где камеру скрыли за картиной, изображающей парусники. Иностранных дипломатов, устраивавших там забавы с девушками по вызову, поставляемыми спецслужбой, сфотографировали и затем шантажировали. Другое разоблачение в печати связывало сладострастную кубинку Мари Лоренц с операцией секс-шпионажа с целью выведывать секреты у Фиделя Кастро. Говорили, что она играет роль Мата Хари, проводя время в постели с кубинским лидером и выкрадывая секреты при подходящих случаях.

РОКОВАЯ ТЕНЬ ЧЕ ГЕВАРЫ

Американский журналист Дэвид Льюис, специально занимавшийся проблемой сексуального шпионажа разведывательных структур всего мира, посвятил одно из своих исследований деятельности КГБ бывшего Советского Союза. В частности, проведённое им расследование приоткрывает завесу над тайной гибели известного латиноамериканского революционера Че Гевары. Согласно Д. Льюису, роковую роль в его смерти сыграла белокурая красотка, агент КГБ Лаура Мартинес. Случай с ней вошёл в историю шпионажа отчасти как парадоксальный пример того, как секс-агент спецслужб, добившийся близости и доверия «железного» товарища Че, смогла одним ударом нанести поражение революционному движению в Латинской Америке. Че Гевара так и умер, не узнав ужасной правды о том, что его любовница и друг являлась агентом КГБ, сообщавшим о каждом его шаге в Москву и наконец выдавшим его боливийским властям по приказу её советских хозяев.

Лаура родилась 19 ноября 1937 года в Аргентине в семье немецкого профессора, убеждённого коммуниста. Настоящее имя Лауры — Хейди Тамара Бунке. В 1952 году Тамара отправилась в Восточную Германию. Она закончила сталинштадтскую школу языкознания, затем поступила в Гумбольдтский университет. Ещё в школе Тамара вступила в компартию. Вскоре её как потенциального агента для работы в Латинской Америке взяла на заметку служба разведки Восточной Германии, работавшая в тесном сотрудничестве с КГБ. Официальное предложение стать агентом не заставило себя ждать. Возможность хорошо заработать, авантюрный склад ума и преданность марксизму сделали выбор Тамары более чем осознанным. Как и положено, в одном из учебных разведывательных центров она прошла курс тайной работы и подрывной деятельности. В 1959 году, будучи ещё студенткой университета (она изучала аптечное дело), Тамара получила своё первое и главное задание.

Её вызвали в штаб-квартиру восточногерманской разведывательной службы, на углу Вильгельм Пикштрассе и Роза Люксембургплац, и сообщили, что правая рука Фиделя Кастро, Че Гевара, прибыл в Берлин, чтобы выторговать кредит для своего правительства. Деньги должны пройти через Кубинский национальный банк, президентом которого и являлся Че Гевара. В скором времени эти деньги должны были превратиться ещё в один оружейный арсенал.

Опасаясь усиления кубинского влияния в странах Латинской Америки, КГБ решил не выпускать из поля зрения ни одной сколь-нибудь серьёзной акции Кастро и его сподвижников. В соответствии с этим комитет приказал окружить всех кубинских лидеров своими осведомителями. Одним из таких агентов должна была стать Тамара. Ей вменялось в обязанность во время визита Че в Восточную Германию сблизиться с ним — и чем ближе, тем лучше.

Подобно большинству юных коммунисток, Тамара являлась пылкой поклонницей кубинских революционеров и особенно героического Че. Ей не нужно было играть роль фанатки — при виде Че её глаза сияли, как у невесты перед женихом. Че сообщили, что Тамара является экспертом по делам Латинской Америки и к тому же блестящим лингвистом, в совершенстве владеющим немецким и испанским и, следовательно, она сможет помочь ему в его переговорах.

Не только Тамаре это неожиданное знакомство доставило удовольствие. Че, подобно большинству мужчин, не устоял перед хорошенькой жизнерадостной женщиной. Через несколько часов после знакомства Тамара и Че стали любовниками.

Когда Тамара доложила начальству о сделанном, её руководители поняли, что сделали правильный ход. Оставалось развить и закрепить успех задуманной акции. Тамару вызвали в Москву на курсы повышения квалификации. В 1961 году она вылетела на Кубу и возобновила отношения с Че. Благодаря его влиянию она получила место в Гаванском университете, позже перешла в министерство просвещения и стала офицером кубинской женской милиции. Всё это время от неё в Москву поступали регулярные донесения.

В 1964 году она предупредила КГБ, что Че вскоре покинет Кубу и отправится в Боливию разворачивать повстанческое движение. Этой стране была уготована роль второй Кубы. В Москве на сообщение Тамары отреагировали немедленно. Ей приказали перебраться в Боливию, устроиться на работу и создать секретное прикрытие в ожидании прибытия Че. Тамару снабдили фальшивым паспортом, по которому она значилась как Лаура Гуттиеррез Бауэр, полуаргентинка, полунемка.

Лаура обосновалась в городе Ла-Пас и встала на учёт в фармацевтическом училище при Универсидад Майор де Сан-Андрес, ведущем высшем учебном заведении Боливии. На расспросы своих новых друзей о том, почему она покинула Буэнос-Айрес ради провинциального Боливийского университета, Лаура намекала на бурный, но несчастливый роман с одним из высокопоставленных чиновников.

Доверчивые провинциалы, воспитанные на «мыльных операх», легко поддавались очарованию тонкой столичной штучки. Журналист Гонзало Лопес Муньос, так хорошо знавший Лауру, запомнил её «симпатичной, живой и умной, необыкновенно уравновешенной». Отдавая должное пристрастиям того времени, она выказывала приверженность богемному образу жизни, общалась с художниками, писателями, журналистами, но при этом никогда не отказывалась от приглашения на великосветские званые вечера, где собирались политики, дипломаты, военные. Вышеупомянутый журналист тем не менее заметил, что она никогда не вмешивалась в дискуссии о политике.

Вскоре благодаря протекции Лаура получила работу в пресс-офисе президента Боливии. Часть сотрудниц этого учреждения составляли ядро местного нудистского клуба, под прикрытием которого происходили закрытые оргии. Лаура стала активной участницей этих вечеринок. Её отчёты в Москву обогатились новыми данными о многих влиятельных чиновниках и бизнесменах, которых она тем или иным способом сумела расположить к себе и разговорить.

В 1966 году КГБ приказал Лауре принять боливийское гражданство, чтобы она могла более свободно передвигаться по стране. Она вышла замуж за гражданина Боливии, некоего Антонио Мартинеса. Впрочем, в том же году, как только Че появился в Боливии, Лаура развелась и, используя старые связи, стала активно отслеживать каналы, по которым агенты Че Гевары осуществляли координацию своей деятельности. Вскоре Лаура имела информацию примерно о двухстах агентах Че Гевары. Увлечение народной музыкой было удобным предлогом для поездок в самые отдалённые уголки Боливии. Именно там, в джунглях, революционеры создавали свои базы.

Че появился в Ла-Пасе в ноябре, совершив окольное путешествие через Прагу, Цюрих и Дакар при помощи нескольких поддельных паспортов. По прибытии в Ла-Пас он получил от Лауры новые документы, по которым он значился американским социологом, занятым исследовательской работой. С этой искусной фальшивкой Че добрался до первого лагеря партизан, созданного при помощи Тани (новое кодовое имя Тамары-Лауры) и Боливийской коммунистической партии под видом заброшенного скотоводческого ранчо на Манкаяке, близ города нефтяников Канири. На Манкаяке к Че присоединились другие кубинцы.

Под псевдонимом Рамон Че принялся за создание своей подпольной армии. Он строил полевые склады оружия, тайные лагеря, тренировочные полигоны и даже развернул полевой госпиталь.

Вскоре боливийские власти стали всерьёз опасаться осуществления в их стране кубинского сценария: хорошо организованные рейды партизан Че Гевары создавали ему славу неуязвимого народного героя. Число сторонников Че росло. С помощью инструкторов ЦРУ правительство Боливии в короткие сроки смогло создать мобильные, хорошо вооружённые контрповстанческие силы. Через считанные месяцы к контрудару было готово восемьсот бойцов, обученных американскими ветеранами корейской и вьетнамской войн ведению военных действий в условиях джунглей. Несмотря на столь грозное противостояние, армия Че продолжала пожинать значительные успехи на военном и политическом поприще. Его армия получала финансовую поддержку из московских фондов через Боливийскую коммунистическую партию, а также от рэкета по отношению к местным промышленникам. Откупная, назначенная Че, равнялась ни много ни мало 25000 долларов.

И всё это время опасную и кочевую жизнь с Че делила Таня, которая жила и сражалась с ним бок о бок. Позже оставшиеся в живых соратники Че вспоминали, что никогда он не был так счастлив, полон надежд на будущее. Таня буквально стала тенью товарища Че.

В то время как Че добивался определённого успеха, организовывая студенческие волнения и акции неповиновения властям, нападая на армейские посты и уничтожая склады боеприпасов, в руководстве КГБ всё более росла озабоченность ситуацией. Их пугало то, что Че, исповедовавший кастровскую разновидность марксизма, расходящуюся по ряду принципиальных вопросов с советской внешней политикой, приведёт Боливию под контроль Кастро. Этот процесс мог перекинуться и на другие страны Латинской Америки, созревшие для революции по методу Гевары. Москва могла потерять важнейшую сферу своего влияния. В руководстве КГБ было принято решение расправиться с Че при помощи законной боливийской власти. Ореол очередного мученика устраивал Москву больше, нежели живой непредсказуемый герой. Таня получила приказ предать человека, которого любила и делу которого со всей искренностью романтика-революционера отдала несколько лет жизни.

В начале марта 1967 года Таня пробралась через джунгли к одному из наиболее важных и секретных лагерей Че. Она вела с собой двух важных эмиссаров от Фиделя Кастро — французского писателя Режи Дебре и аргентинского офицера связи. Прибыв на плацдарм они выяснили, что несколькими неделями ранее Че с небольшой группой бойцов отправился в разведывательный рейд. Таня прождала Че до 21 марта. Это был последний день для её исчезновения из лагеря перед запланированным налётом на него правительственных войск. Места расположения всех важнейших опорных пунктов партизан, а также агентурная сеть кубинцев была заблаговременно выдана Таней правительственной разведке. В условленный срок подпольные арсеналы и полевые склады были захвачены, базы повстанцев атакованы в самых уязвимых точках. Боевой дух партизан был сломлен. Самого Че захватили 8 октября, раненного, и вскоре хладнокровно добили.

О Тане сообщалось, что вскоре после своего мартовского визита в лагерь она попала в засаду и погибла в ходе перестрелки. Позже западными спецслужбами было установлено, что «партизанка Таня», посмертно прославленная пропагандой Кубы, смогла нелегально покинуть Боливию и добраться до Москвы. Это был один из редчайших случаев, когда «ласточка» вернулась в родное гнездо и её приняли.

В конце лета 1997 года в джунглях было обнаружено место предполагаемого захоронения товарища Че. Его останки были переправлены на родину и погребены с соответствующими почестями.

ИСКУШЕНИЕ КОНТР-АДМИРАЛА

В одной из боннских фотолабораторий некий фотограф извлёк из сушильного шкафа ролик чёрно-белой плёнки шириною с ноготь большого пальца и вставил её в просмотровый аппарат. С помощью увеличительного стекла он стал разглядывать прямоугольные кадры, сделанные фотокамерой «Минокс».

То была обычная проверка, проводимая по требованию боннской полиции, отслеживающей порнофотографов, пользующихся такой малозаметной фотокамерой. Но то, что фотограф увидел сейчас, никак к обычным явлениям не относилось. На девяти негативах содержались снимки документов. На каждом из них виднелись слова: «НАТО. Совершенно секретно».

Было 18 часов 20 минут. Пятница, 27 сентября 1968 года. Именно в этот день началась одна из самых потрясающих шпионских драм в истории Запада. Через две недели застрелится германский адмирал с почти сорокалетним послужным списком — одним из самых главных военных стратегов верховной штаб-квартиры объединённых союзных войск в Европе; пустит себе пулю в лоб заместитель главы секретной службы в Германии; умрут насильственной смертью несколько высокопоставленных чиновников, а союзники потерпят самое грандиозное и унизительное в истории поражение своей системы безопасности.

…Когда перепуганный фотограф выскочил из лаборатории, чтобы сообщить о своём открытии, фрау Труде Хельке, управляющая этим фотоателье, расположенном на боннской Штернштрассе, уже закрывала заведение на ночь. Пробормотав несколько поясняющих слов, он протянул ей плёнку и увеличительное стекло. Фрау Хельке сначала просмотрела негативы, а затем кипу квитанций, Чтобы определить имя и адрес заказчика. Плёнка была оставлена в ателье в прошлый понедельник, и оплату за обработку произвели заранее. Клиент просил, чтобы негативы и снимки ему переслали в Бельгию. Его звали контр-адмирал Герман Людке и размещался он в офицерских казармах верховной штаб-квартиры объединённых союзных войск в Европе (ВШОСЕ), в Монсе.

Фрау Хельке заперла негативы в ящик письменного стола и позвонила в полицию. Её соединили с инспектором Гайнцем Рутовски из четырнадцатого (политического) комиссариата, который немедленно приехал в ателье, где просмотрел и изъял плёнку. Вернувшись в свой кабинет, Рутовски позвонил в департамент федерального прокурора. Снявший трубку швейцар сообщил, что офис закрыт, и отказался соединить инспектора с прокурором.

Следующий звонок Рутовски сделал в военную контрразведку. Он рассказал им о своём открытии. Те произвели быструю проверку и выяснили, что Людке по-прежнему находится в Бонне. В настоящий момент он присутствовал на банкете в военной штаб-квартире. В возрасте пятидесяти семи лет он собирался по состоянию здоровья выйти в отставку, и банкет устроили его приятели-офицеры. К этому зданию и направились три старших следователя.

В банкетном зале Людке с подобающей скромностью выслушивал, как генерал Ульрих де Мезьер, начальник штаба министерства обороны, расхваливал личные и военные заслуги контр-адмирала. По окончании речей Людке стал позировать для фотографов, встав рядом с генералом. Когда же после этого он приготовился уйти, генерал де Мезьер отозвал его в сторону.

— Могу я попросить тебя на пару слов, Герман? — негромко сказал он. — Тут есть комната, где мы могли бы переговорить в спокойной обстановке.

Озадаченный Людке проследовал вслед за начальником из банкетного зала в кабинет. За ним плотно прикрыли дверь. Генерал де Мезьер со смущённым видом кивнул в сторону трёх гражданских лиц.

— Эти джентльмены, Герман, из военной контрразведки. Прости меня. Время выбрано крайне неудачное, но дело срочное.

С совершенно ошарашенным видом Людке уселся в красное плюшевое кресло и, переводя взгляд с одного сотрудника безопасности на другого, стал ждать объяснений. Ему продемонстрировали плёнку и пачку спешно сделанных фотографий. Людке спросили, знакомы ли ему эти снимки.

Контр-адмирал перебрал ряд семейных снимков и добродушно подтвердил, что сделал их он. Затем он дошёл до трёх снимков, на которых была запечатлена табличка с номерными знаками его «форда», задумчиво изучил их и сказал, что не припомнит таких снимков.

Его озадаченность сменилась смущением, когда он увидел несколько снимков привлекательных девушек, частично одетых, а частью и совершенно голых.

Когда же дело дошло до девяти последних снимков, лицо контр-адмирала приняло трагический вид. Перед ним лежали прекрасно выполненные фотографии документов, имеющих отношение к недавнему перемещению штаб-квартиры НАТО из Франции в Бельгию. Документы эти, несмотря на то что им уже исполнился год, по-прежнему оставались сверхсекретными.

— Я никогда не делал этих снимков, — запротестовал он, — Я ничего не знаю об этих документах. Это какая-то подделка. Кто-то, должно быть, похитил мой фотоаппарат «Минокс» и сделал эти снимки, чтобы меня обвинили в шпионаже. Это чудовищно.

Последовавший затем трёхчасовой допрос окончательно потряс контр-адмирала. Сотрудники службы безопасности, оставаясь предельно корректными, проявили должную настойчивость. Вновь и вновь заставляли они Людке рассказывать всю историю и задумчиво хмурились над единственным предложенным им объяснением появления обвиняющих фотографий — якобы ему их подсунули.

Такое заявление выглядело абсурдом. Основную часть плёнки занимали снимки адмиральского семейства. Он от них не отказывался, кроме тех трёх, на которых был снят номер его машины. Под давлением смущённый военно-морской офицер даже признался, что это он фотографировал обнажённых девиц. Но фотографирование документов он решительно отрицал.

Наконец сотрудники службы безопасности собрали свои бумаги и сказали Людке, что на данный момент он тоже свободен. Почему они отпустили его, несмотря на явные подозрения в шпионаже, остаётся загадкой. Возможно, они надеялись, что, охваченный паникой, он выдаст и остальных членов шпионской организации, сделав какой-нибудь неосторожный телефонный звонок. А может быть, они полагали, что освобождение его на такой ранней ступени расследования не повредит делу.

Один сотрудник службы безопасности по моей просьбе предположил, что их решение было продиктовано чувством офицерского товарищества, развитого в офицерах всего мира, при этом уважая и его высокий чин. Однако официальных объяснений этому поступку никогда так и не последовало.

Пока смущённый и негодующий контр-адмирал ехал к себе домой, в окрестностях Бонна, в службе безопасности шло совещание. Если допустить, что Людке шпионил, вставал жизненно важный вопрос: как давно и насколько успешно? Его потенциал как агента КГБ был огромен, поскольку Людке был человеком, от которого у НАТО секретов не существовало. Вплоть до января 1967 года, пока он не начал прихварывать, Людке являлся заместителем главы сектора материально-технического снабжения тыла, одного из жизненно важных секторов НАТО. От эффективности деятельности этого отдела зависела деятельность всех союзных войск, а позиции Людке в верховной штаб-квартире были столь высоки, что он отчитывался только перед верховным главнокомандующим союзных войск в Европе Лимнером Л. Лемнитцером.

В НАТО существовало три степени секретности, принятые почти всеми странами — членами организации: «Конфиденциально», «Секретно» и «Совершенно секретно». Любой сотрудник, допускавшийся к высшей степени секретности, должен был пройти всеобъемлющую проверку. Этот тщательно организованный процесс растягивался на два года. По правилам НАТО его личные связи, семейное происхождение, социальная жизнь, прошлая служба и образование скрупулёзно отслеживались. Людке прошёл эту проверку на сверхсекретность несколько лет назад. Без этого его бы просто не допустили к такой работе, поскольку он занимал один из самых важных и ответственных постов в союзнических войсках.

Работа его включала наблюдение за инвестициями миллиардов долларов в различное вооружение, начиная от ракет класса «воздух—воздух» «Сайдвиндер» и до самолёта F-104 «Старфайтер» фирмы «Локхид». Он был посвящён в сеть снабжения сил НАТО боеприпасами, продуктами, вооружением и горючим. Был он допущен к подробным сверхсекретным сведениям системы Атлантического конвоя, к размещению сети резервного нефтепровода и полевых арсеналов запасом на девяносто дней, размещённых в Европе, Греции и Турции. Он знал места расположения шахт ракет с ядерными боеголовками, размещённых от Турции до Арктики. Он мог указать все ядерные минные поля, размещённые в ключевых приграничных областях и приводимых к детонации с пульта дистанционного управления в случае вторжения Советской Армии. Его сектор занимался надзором и контролем за всей сложной инфраструктурой НАТО, имея дело с размещением таких объектов, как аэродромы, телекоммуникационные центры, военные штаб-квартиры, радарные и навигационные станции, порты, ракетные городки с системой сигналов. Короче говоря, всё то, что русские хотели бы узнать о НАТО, хранилось в мозгах и досье контр-адмирала Людке.

На следующее утро, чтобы как-то объяснить свой уход из дома, Людке надел оливково-зелёный охотничий костюм и сказал жене, что отправляется на охоту. Поскольку он часто проводил таким образом своё свободное время, она ни в чём его не заподозрила. Он же поехал в штаб-квартиру военной службы безопасности, где его допрашивали более шести часов. Вновь он настаивал на невиновности и отрицал какое-либо знакомство с обвиняющими фотографиями. Когда офицеры спросили его позволения произвести обыск у него дома, он согласился.

В субботу группа офицеров контрразведки подъехала к его элегантно обставленному дому и произвела тщательный обыск. Они не очень удивились, не обнаружив обвиняющих документов или шпионской аппаратуры. Людке попросил разрешения, которое ему было дано, съездить в штаб-квартиру НАТО в Бельгии, чтобы закончить там все свои дела перед выходом в отставку.

Только утром в понедельник 30 сентября, когда открылся офис, федерального прокурора Людвига Мартина проинформировали об этом деле, и он решил передать его в руки военной службы безопасности. К этому времени контр-адмирал Людке исчез. Забрав личные вещи из штаб-квартиры НАТО, он уехал. Товарищам по службе он намекнул, что собирается поохотиться. Куда именно он направился и что с ним произошло после этого, остаётся полной тайной. Ясно, что он не попал в руки контрразведки и не пытался покинуть страну. Возможно, он скрывался под чужим именем, пытаясь выйти на контакт со связником КГБ для получения инструкций или помощи. Известно лишь то, что по прошествии восьми дней он был застрелен.

Гибель Людке явилась пусковым механизмом для кошмарной волны самоубийств, арестов и шпионской истерии, потрясшей НАТО и Федеративную Республику до самых оснований. Катастрофа следовала за катастрофой, и агентам спецслужб в республике было приказано произвести собственную оценку причинённого ущерба. Вскоре по безопасным линиям посольской телефонной связи и с помощью зашифрованных телепринтерных посланий они доложили начальству о результатах проведённых расследований. Что раскопали они и сотрудники служб безопасности НАТО, так и не было предано огласке. После обнаружения тела контр-адмирала на всё дело опустилась пелена секретности.

Был ли Людке шпионом или его подставили? Покончил ли он с собой, как уверяли власти, или его убили, дабы заставить замолчать?

Мои собственные расследования рисуют предположительный сценарий того, что привело, а затем и последовало после драматического момента в тёмной комнате боннского фотоателье, где были замечены секретные документы. Хотя Людке решительно настаивал на невиновности во время двух состоявшихся допросов, моя информация говорит о том, что он являлся важным, пусть и не по своей воле, агентом КГБ. И пусть он работал с полной эффективностью всего лишь несколько недель, но и за это время он мог передать Советам огромное количество подробной информации о НАТО. В то же время его решительное негодование по поводу девяти обвиняющих его снимков было совершенно искренним. Он не фотографировал эти секретные документы. Его действительно подставили. И сделали это его хозяева из КГБ.

Но почему же они выдали своего человека? Что толкнуло их выдать ценного агента федеральной контрразведке?

Ответы на эти вопросы позволяют бросить зачарованный взгляд внутрь коварного и сложного мира международного шпионажа.

20 августа 1968 года, когда войска Варшавского Договора перешли чешскую границу, чтобы сместить либеральное правительство Александра Дубчека, сотни чехов бежали на Запад. Среди этих беженцев оказалось немало и избавившихся от иллюзий сотрудников секретных служб, которые с радостью продавали имеющуюся у них информацию ЦРУ, или СИС, или другой разведке, в общем, тому, кто больше заплатит. Одним из таких людей оказался генерал Ян Сенж, который по прибытии в конце августа в Бонн тут же дал знать о себе сотрудникам федеральной разведывательной службы, БНД.

Как партийный секретарь, приписанный к чешскому министерству обороны, Сенж регулярно посещал совещания Варшавского Договора и знал немало о деятельности шпионских организаций КГБ внутри НАТО. Опираясь на эту информацию, федеральная служба безопасности смогла накрыть множество шпионов КГБ, в том числе и одного из самых важных — Нихата Имре, высокопоставленного турецкого чиновника из финансового управления НАТО, чью историю мы расскажем далее.

Столкнувшись с такой катастрофой, офицер КГБ, отвечавший за шпионские операции внутри НАТО, разработал план, который мог бы позволить спасти хотя бы остатки рушащейся шпионской сети. Было принято решение извлечь из этого дела максимум пропагандистской шумихи. Если предать огласке тот факт, что НАТО кишит изменниками и агентами КГБ, то организации будет нанесён сокрушительный удар и, что ещё более важно, возникнут серьёзные разногласия в отношениях между партнёрами этой организации. В Москве знали, что Соединённые Штаты, как страна, которой есть что терять в плане военных секретов, без особой радости шли на риск, доверяя такую информацию другим странам, членам НАТО, особенно Западной Германии.

Разработанный план требовал жертвы в лице Германа Людке, но вряд ли эту потерю стоило считать столь уж значительной. Было ясно, что в любом случае в результате разоблачений Яна Сенжа на контр-адмирала скоро выйдут. Но даже если он и проскользнёт сквозь расставленную на него сеть безопасности, скорая отставка сделает его совершенно бесполезным для КГБ. Подставив его таким образом, что измена высокопоставленного натовского офицера становилась достоянием гласности, КГБ рассчитывал на нанесение максимального политического ущерба данной организации.

К тому же у них, скорее всего, имелись сомнения относительно положения своего агента в этой организации, поскольку контр-адмирал всегда представлял из себя шпиона, действующего против собственного желания. Его вынудили стать изменником, и осознание собственного предательства всегда давило на него чудовищным грузом.

Людке был завербован КГБ в 1966 году посредством секс-шпионской ловушки, организованной в Париже. Женатый человек, отец пятерых детей, он обладал жизнерадостным характером и моложавой внешностью, за что получил прозвище Сынок. Он был популярен среди товарищей-офицеров и привлекателен для женщин. Эту привлекательность Людке с радостью эксплуатировал для того, чтобы соблазнить женщин или упросить их сняться нагими. В качестве увлечённого фотографа-любителя Людке снимал с помощью аппарата «Минокс». Любимым предметом съёмок были обнажённые хорошенькие девушки.

До весны 1966 года, когда захлопнулась ловушка, он уже несколько лет находился в досье КГБ как потенциальный шпион. В ночном клубе «Левый берег» Людке увлёкся двадцатипятилетней красивой француженкой, являвшейся «ласточкой» КГБ. В тот же вечер, отправившись на квартиру этой женщины на Сент-Оноре, он сфотографировал её обнажённой, прежде чем они занялись любовью. После этого они неоднократно встречались в течение нескольких недель, а у контр-адмирала образовался целый альбом фотографий этой девушки, позирующей обнажённой.

Наконец, ловушка захлопнулась, и потрясённый любитель столкнулся с кипой снимков, на которых он был снят в процессе занятий любовью и которых он, по понятным причинам, не мог сделать. Цена, которую запросили за эти фотографии, гибельные для его карьеры и семейного благополучия, оказалась сравнительно скромной. В обмен на негативы потребовали передачу секретных документов тривиальной важности.

Людке пошёл этим, казалось бы, лёгким путём и снабдил КГБ материалами для копирования. Процесс передачи документов сфотографировали. Как и было обещано, Людке отдали негативы снимков, на которых он занимался любовью, но ему сообщили, что фотографии, на которых он заснят в процессе передачи натовских секретных документов, окажутся на столе верховного главнокомандующего через час, если он откажется сотрудничать. Несчастный Людке согласился стать шпионом.

Поначалу агенты КГБ ограничивались незначительными просьбами к новому агенту, не требуя серьёзной информации, чтобы Людке не сомневался в том, что они держат слово. Причины, по которым Людке держали в законсервированном состоянии, просты. Если бы его стали использовать с полной нагрузкой и волна высокоценной информации достигла Москвы, то по перемещениям советских войск в соответствии со свежей информацией западная служба безопасности, в конце концов, заподозрила бы в утечке Людке. Ему бы расставили ловушку и он бы попался. Его шпионская карьера, при самом удачном раскладе, оказалась бы недолгой.

КГБ ждал момента, когда так уникально помещённого агента можно будет использовать с максимальной эффективностью. И момент этот наступил в апреле 1967 года, когда командные структуры НАТО перебазировались из Франции в Бельгию. Нагрузка на Людке резко возросла.

Помимо копирования секретных документов ему приказали с помощью взяток или шантажа вербовать соответствующих сотрудников его сектора и других сотрудников НАТО. Людке оставалось лишь подчиняться. В таких стрессовых условиях его здоровье резко пошатнулось. Радующийся жизни Людке времён Парижа пропал безвозвратно. Жизнерадостный оптимист превратился в раздражительного, скрытного человека. Ему ещё доставляло удовольствие фотографирование обнажённых девушек, но уже бо́льшую часть времени он проводил у телевизора или читая газеты в казармах холостых офицеров. На выходные он уезжал в Бонн повидаться с женой и детьми либо охотился в лесах Эйфеля. Должно быть, именно на охотничьих тропках он и встречался с контролёрами КГБ, передавая плёнки, отснятые «Миноксом», или получая задания.

1 сентября 1967 года его важность для КГБ возросла из-за структурных изменений внутри НАТО. Отдел снабжения и сектор инфраструктуры, в которых Людке работал, стали сектором оборонительной поддержки, расширившим свою деятельность за счёт включения научно-исследовательских разработок в области вооружения. В несекретном документе НАТО заявлялось: «Основная роль этого сектора в областях вооружения и снабжения — добиться наиболее эффективного использования ресурсов союзников для обустройства и снабжения вооружённых сил».

Людке приходилось фотографировать всё больше документов. Здоровье его резко шло на убыль. В январе 1968 года доктора посоветовали уйти в досрочную отставку, и Людке с радостью ухватился за эту возможность вырваться из кошмара. Он объявил, что уйдёт со службы в конце сентября. В эти последние несколько месяцев КГБ решительно настроился извлечь всё до капли из своей жертвы, и к Людке стали предъявляться почти невыполнимые требования. Однажды ему приказали не просто сфотографировать, но выкрасть часть системы наведения ракеты «Хоук». Хоть Людке раздражённо и протестовал, объясняя, что таковое невозможно, но в конце концов он умудрился-таки заполучить требуемый узел.

«Хоук» представляла из себя реактивную ракету класса «земля—воздух», предназначенную для борьбы с низколетящими самолётами и баллистическими ракетами. Она обладала фугасной боеголовкой и радаром наведения на цель. В то время этот прибор наведения на цель представлял из себя сверхсекретную вещь, которую русским хотелось изучить. Людке привёз узел на место встречи в Эйфелевых холмах, где он был осмотрен и сфотографирован инспектором КГБ и советским электронщиком-специалистом. Затем эти люди приказали Людке вернуть устройство на место, однако тот упёрся, доказывая, что это слишком опасно. Наконец, они избавили Людке от узла, забрав с собою, и спрятали в груде камней близ деревушки Дерно, где его позднее обнаружили сотрудники службы безопасности НАТО.

Замысел сдать Германа Людке федеральной контрразведке не представлял для КГБ трудностей. Один из агентов, работающих в НАТО, получил доступ к документам давностью в несколько лет, но всё ещё имеющих гриф совершенной секретности. Их он перефотографировал при помощи камеры «Минокс». Затем агент с близкого расстояния сфотографировал номерные знаки «форда» Людке, стоящего на стоянке штаб-квартиры НАТО. Это было сделано, чтобы устроить звено, указывающее на контр-адмирала.

Только тут наступал единственный рискованный этап по всей операции. Специалист КГБ, проникнув в квартиру Людке в офицерских казармах, заменил плёнку в его фотоаппарате на свою. Людке не заметил подмены и отснял на эту плёнку обнажённую натуру, сделав и несколько семейных снимков во время поездки в Бонн. Отснятую плёнку он оставил для обработки и отпечатки снимков в фотоателье на Штернштрассе. Если бы даже фотограф не заметил документов на негативе, их всё равно бы заметили при увеличении. КГБ понимал, что работники ателье немедленно обратятся в полицию. Подставляя Людке таким образом, в КГБ рассчитывали, что новости о столь удивительном открытии просочатся в печать.

Потрясённый необъяснимым появлением таких фотографий, Людке готов был провалиться сквозь землю. В течение последующей недели он отчаянно пытался выйти на контакт со своим шефом из КГБ и получить помощь. Но тот отказывался от встречи с ним.

8 октября Герман Людке, однако, добился долгожданной встречи в охотничьем заказнике Иммерат в Эйфелевых холмах. Он облачился в оливково-зелёный костюм, бросил на заднее сиденье автомобиля винтовку и поехал на свидание и навстречу собственной смерти.

Жители ближайшей деревушки слышали выстрел, прозвучавший около трёх часов того же дня. Полтора часа спустя фермер Алоиз Зензен обнаружил обмякшее тело Людке рядом с автомобилем на опушке леса. Он был убит выстрелом из собственного спортивного ружья, мягкой пулей, прошедшей по диагонали от основания спины до груди. Вызванный на место происшествия доктор исключил возможность самоубийства, и местная полиция с ним согласилась.

Однако посмертное вскрытие показало, что Людке или застрелил себя, или выстрелил в себя случайно. Представитель полиции заявил прессе: «Судя по всему, он бросил на заднее сиденье ружьё, не поставив на предохранитель, ружьё выстрелило, и пуля угодила ему в спину».

Эксперименты, последовавшие в процессе изучения такого утверждения с помощью аналогичного ружья и «форда», не смогли повторить ситуацию, при которой произошёл бы такой случайный выстрел, стоивший жизни контр-адмиралу. Даже если бы винтовка и выстрелила случайно, пуля не попала бы в тело Людке таким образом. Более того, она вообще не могла поразить его. А если вспомнить, что Людке — опытный охотник, он вряд ли был способен на столь неосторожное обращение с оружием. Так что теория случайного выстрела, с которой выступили власти, рассыпается в прах. Так же не выдерживает критики и предположение, что он совершил самоубийство столь неуклюжим и трудным для осуществления способом.

Остаётся убийство — намеренное устранение офицера с целью заставить его замолчать. Если всё произошло именно так, то Людке должен был хорошо знать убийцу и доверять ему, чтобы позволить сесть на заднее сиденье с заряженным ружьём.

Однако кто именно устранил Людке? Если агент КГБ, то почему он не сделал этого раньше? К тому же, как правило, в таких случаях разведка любой страны предоставляет своему человеку возможность для нелегального выезда за пределы страны.

Наиболее вероятное объяснение этому выстрелу состоит в том, что Людке решили заставить замолчать западные спецслужбы, ЦРУ или БНД, дабы не допустить позора и судилища над ним, в результате которого на спецслужбы пала бы тень.

Гибель Людке явилась одной из первых в череде необъяснимых смертей, случившихся в последующие две недели, но первой она не стала. За три часа до гибели контр-адмирала другой высокопоставленный офицер скончался от огнестрельных ранений. На этот раз налицо было настоящее самоубийство.

Жертвой стал пятидесятишестилетний генерал-майор Хорст Вендланд, заместитель главы БНД. Контрразведчик с большим послужным списком, Вендланд уже некоторое время пребывал под политическим и профессиональным давлением. В апреле 1968 года основатель и глава БНД шестидесятишестилетний Рейнхард Гелен, бывший офицер разведки вермахта, ушёл наконец в отставку. В качестве одного из двух кандидатов на освободившийся пост Вендланд воспринимался многими как естественный продолжатель дела Гелена и пользовался поддержкой большинства сотрудников БНД. Его же конкурент, генерал-лейтенант Герхард Вессель, пользовался поддержкой самого Гелена.

В октябре 1968 года было принято решение, в результате которого пост должен был занять Вессель, чей открытый характер резко контрастировал с замкнутой, бюрократической личностью Вендланда. Тот испытал горькое разочарование, к тому же после долгих лет самоотверженной службы на БНД он имел проблемы со здоровьем.

Измена Людке и разоблачения генерала Яна Сенжа, поведавшего о серьёзном проникновении КГБ в НАТО, стали последними каплями. 8 октября в 9 часов утра он поцеловал жену Лизу, попрощался с ней и поехал из дома, расположенного в Фельдафинге, в штаб-квартиру БНД, в Пуллах-Камп. Поприсутствовав на совещании, прочитав и поправив ряд документов, он сказал секретарю, чтобы его не беспокоили несколько минут. Около 11 часов 50 минут утра он достал из ящика письменного стола 9-миллиметровый браунинг и выстрелил себе в правый висок. Секретарь обнаружил его тело в 12 часов 7 минут.

Для сенсации вполне хватало этих двух смертей — одного самоубийства и почти наверняка убийства. Но за ними в быстрой последовательности случилось ещё десять смертей: частью самоубийства, не связанные со шпионажем, прошедшие в нормальной ситуации почти бы и незамеченными; частью связанные с агентами, завербованными Людке, покончившими собой, дабы избежать ареста и бесчестья. Из-за завесы строгой секретности, окутавшей всё дело, зачастую трудно отличить одну гибель от другой, но вот далее следует ряд самоубийств, наверняка связанных со шпионажем.

Фрау Эдельтрауд Грапентин, разведённая женщина пятидесяти двух лет, делопроизводитель, работала в федеральном офисе прессы и информации с 1952 года. Она умерла от передозировки снотворных таблеток 14 октября. Гибель её объясняли личными проблемами.

Подполковник Йоганн Гримм, пятидесятичетырёхлетний офицер департамента снабжения и мобилизации министерства обороны Германии, выстрелил в себя 18 октября за своим письменным столом и спустя три часа скончался в госпитале. Официальный представитель сообщил, что он покончил с собой из-за того, что считал себя больным раком. Друзья его сказали, что это ерунда, потому что за несколько часов до гибели ему сообщили, что у него нет ни одной неизлечимой болезни.

21 октября полиция объявила о гибели доктора Ханса Гейндриха Шенка, сорока лет, высокопоставленного чиновника министерства экономики, повесившегося неделей раньше в уборной своей кёльнской квартиры. До этого сообщения смерть его была покрыта тайной.

Три дня спустя из Рейна вытащили тело шестидесятиоднолетнего сотрудника министерства обороны Герхарда Бома. Его портфель, шляпа, пальто и посмертная записка, обращённая к семье («Простите, что ушёл таким путём»), были обнаружены после анонимного намёка 21 октября на боннском мосту. Полиция утверждала, что он покончил с собой в результате депрессии, вызванной тем фактом, что его обошли продвижением по службе. Однако сразу же после исчезновения Бома из службы безопасности просочилась информация, что существовала опасность бегства Бома в Восточную Германию.

Не менее шести высокопоставленных восточногерманских агентов, учёных и физиков, приехавших в Западную Германию несколькими годами ранее под видом бегства от коммунизма, воспользовались воцарившейся сумятицей, чтобы вернуться домой. Среди тех, кто не сделал этого, оказался тридцатитрёхлетний физик из атомного центра в Карлсруэ, доктор Харальд Готтфрид. Его арестовали, и, как утверждалось, он признался в том, что передавал ядерные секреты Восточной Германии. Прокурор заявлял, что в его доме обнаружили более восьмисот фотографий секретных документов.

В это же время штаб-квартира НАТО представляла из себя арену лихорадочной деятельности чиновников, стремившихся во что бы то ни стало уменьшить ущерб, нанесённый оборонительной системе Запада. Меняли местоположение около 16000 тактических ракет с ядерными боеголовками, перемещались полевые склады, менялись шифры и коды и пересматривался «Страйк план» — стратегический план всеконтинентального противостояния НАТО вторжению войск Варшавского Договора на Запад.

Со всех точек зрения деятельность шпионской организации КГБ внутри НАТО стратегически оказалась успешной, нанеся кратковременный ущерб системе безопасности организации и неизвестно насколько длительный ущерб деликатному балансу отношений стран — членов НАТО. Но, возможно, успех этой операции стал восприниматься с меньшим удивлением, когда выяснилось, что за её организацией стоит один из самых опытных и искусных мастеров в истории шпионажа, бывший двойной британский агент Ким Филби.

ДЕЛО ПРОФЬЮМО

Соперничество между МИ-5 и МИ-6 привело в 1962 году к серьёзнейшему скандалу. Названное в честь известного деятеля «Дело Профьюмо» развивалось вокруг русского шпиона и хорошенькой девушки по вызову. Хотя вокруг этой истории написано много тысяч слов, внутреннее содержание этой изумительной секс-шпионской несработавшей операции рассказывается здесь впервые.

В 1961 году глава службы безопасности сэр Роджер Генри Холлис созвал совещание своих старших советников. Сэр Генри был честолюбивым и увлечённым офицером разведки, всегда чувствующим себя более уютно в роли нападающего, чем защищающегося. Он родился в 1905 году в семье епископа и после окончания Оксфордского университета стал служить в министерстве обороны. В начале пятидесятых годов он был направлен в Австралию для помощи в создании национальной службы безопасности, где вскоре оказался вовлечённым в политический скандал. В 1952 году резидент КГБ в Австралии Владимир Петров стал перебежчиком. Среди документов, которые он передал сотрудниками западных спецслужб, оказался, как он заверял, и список коммунистических агентов в Австралии. Представленный Петровым список привёл к чисткам в правительстве и гражданских службах, что серьёзно помешало австралийской лейбористской партии прийти к власти. Этот список мог быть и настоящим, но подозрения оставались, что этот список — по крайней мере частично — был сфабрикован службой безопасности.

Холлис по возвращении в Англию приобрёл дорогой дом в фешенебельном лондонском районе Кенсингтон и принялся делать успешную карьеру в своей службе. Он рос по служебной лестнице в контрразведке, получая различные знаки отличия, в том числе и рыцарское звание, которым был пожалован в 1960 году.

Несмотря на все предыдущие заслуги, на этом совещании, созванном в январе 1961 года, тон разговора советников в Леконфилд-Хаузе оказался унылым. Британскую службу безопасности затерзали журналисты в связи с разоблачением шпионской организации на заводе по производству вооружений в Портленде. И дело было не только в том, что шпионская организация КГБ орудовала на сверхсекретном предприятии почти шесть лет, но и в том, что один из ключевых её агентов, Гарри Хаутон, представлявший из себя определённый ранее известный риск с точки зрения безопасности, прошёл проверку и получил доступ к секретам. И хотя шпионов в конце концов поймали, служба безопасности в этом деле выглядела бледно. Но мрачную атмосферу январскому совещанию придавал даже не этот успех, а триумф СИС.

В 1960 году в Турции к ЦРУ обратился полковник советской военной разведывательной организации, ГРУ, Олег Пеньковский. ЦРУ решило, что он является подставным агентом КГБ, и отвергло его предложения предоставить секретную информацию. Тогда Пеньковский обратился в СИС и встретил здесь гораздо более радушный приём. Поскольку работа его заключалась в оценках сравнительной мощи и способности ракет НАТО, Пеньковский должен был знать немало об арсеналах СССР и исследовательских программах. Именно этой информацией он и торговал. Когда его ценность стала ясна, ЦРУ пришлось обращаться в СИС и проситься в долю для проведения этой операции.

Во время кубинского кризиса в 1962 году Пеньковский сыграл исключительно важную роль, сообщая американцам об истинных намерениях советских лидеров.

Раздражённый успехом СИС, сэр Генри отдал приказ своим сотрудникам отыскать в Великобритании столь же высокопоставленного советского агента, которого можно было бы переманить на свою сторону. Человека, на которого они вышли, звали Евгений Иванов. Он числился военно-морским атташе при советском посольстве, на самом деле являясь генерал-майором ГРУ.

Грузный и довольно глуповатый на вид тип, известный в дипломатических кругах как «лисья морда», Иванов на самом деле был опытным шпионом, в задачу которого как раз и входило проникновение на завод вооружений в Портленде. Одевался Иванов изящно и любил проводить вечера в ночных клубах. Ему явно нравился внешний блеск капиталистического общества, и его, как полагали в службе безопасности, можно было уговорить продаться при условии, что будет предложена стоящая цена. На январском совещании решили представить этому русскому британское сообщество во всём блеске как прелюдию к дальнейшему совращению, и до конца совещания были согласованы общие черты готовящейся секс-шпионской операции.

Посредником для проведения операции с Ивановым был выбран модный лондонский остеопат, художник-любитель и поставщик проституток высшему свету доктор Стивен Уорд. Сын священника, Уорд получил профессию до начала Второй мировой войны. В 1939 году он поступил на службу в королевский военный медицинский корпус и за шесть лет дослужился до звания капитана. Посланный служить в Индию, он быстро сообразил, на чём держится баланс общества, замешанного на британском владычестве. Обладая безупречными манерами, он почти гипнотически воздействовал на женщин обаянием, хоть и не был красавцем в общепринятом смысле этого слова. Такие задатки обещали многое.

В 1947 году Уорд вернулся в Лондон и взялся за частную практику. Вскоре его клиентами стали американский посол, Уинстон Черчилль, Поль Гетти и Элизабет Тейлор. Уорд культивировал дружеские связи как среди высших слоёв общества, так и низших. Он познакомился с герцогами и политическими деятелями, но не чурался гангстеров, торговцев наркотиками и проституток.

Уорд заработал репутацию человека, знающего, где отыскать страстную женщину. Вскоре словосочетанием «девушки Уорда» характеризовались самые симпатичные проститутки Лондона. В его «конюшне» числились известные красавицы Менди Райс-Дэвис и Кристин Килер, о которой Уорд однажды заметил: «Когда она попала ко мне в руки, то выглядела не лучше подзаборной кошки. Но хотела очень много и побыстрей. Она могла бы стать герцогиней».

О его деятельности прекрасно знали в службе безопасности, проверявшей знакомства Уорда с высшими политическими фигурами. Когда нужно было обеспечить соответствующей женщиной прибывающего с визитом главу какого-нибудь государства, служба безопасности действовала через его друга и патрона лорда Астора.

Члены семьи Астор всегда считались могущественными фигурами высшего общества, активными в политике, банковском деле, коммерции и дипломатии. В тридцатых годах поместье Кливден — огромный рассыпающийся дом девятнадцатого столетия, стоящий на окраине Лондона, — стало синонимом закулисной дипломатии и политического ловкачества. В далёком прошлом Кливден был построен для проведения роскошных званых вечеров и занятий запретной любовью. В своих «Эссе о морали» Александр Поуп осудил второго герцога Букингемского, потратившего целое состояние на строительство экстравагантного дома в стихотворении: «Щёголь и весельчак, в надменном алькове Кливдена, обители распутного Шрюсбери и любви».

Астор находился в дружеских отношениях с высокопоставленными офицерами службы безопасности и с радостью помогал им, а стало быть, и своей стране, когда его просили об этом. В данном случае просьба была простой. Его попросили лишь организовать знакомство Уорда с Ивановым, причём не сказали зачем. Не сообщили о намеченном знакомстве и Уорду. Всё должно было происходить естественным образом.

Состоялся намеченный обед, и Уорд с Ивановым понравились друг другу. А через несколько недель после первой встречи они стали друзьями. Уорд, одарённый художник, сделавший наброски членов королевской фамилии, попросил у Иванова разрешения написать его портрет, и русский согласился. Взамен Уорд познакомил его с привлекательной женщиной и пригласил пожить в поместье Кливден, снятом у лорда Астора за условную цену.

В субботу 9 июля в этой обители состоялась организованная Уордом вечеринка с участием Иванова и Кристин Килер. В сумерках они решили искупаться в расположенном недалеко от дома бассейне лорда Астора. Сам лорд Астор также в этот уик-энд развлекал гостей, среди которых оказался и военный министр Джон Профьюмо со своей женой.

После ужина лорд предложил прогуляться по поместью, и гости направились к огороженному бассейну. Заинтригованный доносящимися звуками смеха, лорд Астор толчком открыл дверь в высокой стене и предложил гостям войти внутрь в тот самый момент, когда из бассейна выходила обнажённая Кристин Килер, Джон Профьюмо, вышагивавший впереди процессии, «должно быть, рассмотрел Кристину во всех деталях, — позднее заметил Уорд. — А там было на что посмотреть».

Таким было начало связи между этой девушкой и военным министром, связи, которая привела к столь катастрофическим последствиям как для карьеры Профьюмо, так и для подрывной операции сэра Генри Холлиса.

Факт, что между Джоном Профьюмо и Кристин Килер завязался роман, вскоре стал достоянием службы безопасности. Последовала дискуссия, нельзя ли привлечь министра к совращению Иванова, но было решено, что это слишком опасно с политической точки зрения. Вместо этого один из высокопоставленных чиновников службы безопасности отправился к Профьюмо предупредить его, чтобы он держался подальше от Кристин. Но министр никак не хотел понимать деликатных намёков. Сотрудник службы безопасности пытался втолковать ему, что тот влезает в тайную операцию.

Складывалось впечатление, что Джон Профьюмо просто не думал о том, что может быть вовлечён в скандал, если продолжит встречаться с Кристин. А если и думал, то это никак не отражалось на его отношениях с молодой женщиной, поскольку она уже так к тому времени вскружила ему голову, что он просто забыл об угрозе своей карьере. Холлис, не имея возможности помешать Профьюмо видеться с Кристин, сосредоточился на организации дезертирства Иванова.

Любое развлечение, которое только могло предложить лондонское общество, бросали под ноги этому сотруднику КГБ. Внешне Иванов выглядел крайне увлечённым такой жизнью. На самом же деле он прекрасно понимал, что осуществляется попытка завербовать его, и сообщал в Москву о каждой встрече, начиная с первого же ужина с Уордом. Поначалу КГБ приказал Иванову продолжать игру со службой безопасности, поскольку через Уорда можно было бы внедрить в высшее общество немало ценных агентов.

Но через несколько месяцев после первой встречи с Уордом и до знакомства с Профьюмо Иванов отыскал ещё один серьёзный повод для поддержания близких отношений с остеопатом. В лондонской квартире своего друга русский обнаружил двухстороннее зеркало. Установил его не Уорд, а предыдущий хозяин квартиры. Но Уорд пользовался зеркалом, чтобы наблюдать за своими друзьями, занимающимися любовью, и делать фотоснимки. С полученных негативов он отпечатал три комплекта фотографий и разместил их по альбомам. Иванов понимал, что эти материалы открывают огромные возможности для шантажа. Он сделал копии с наиболее ценных фотографий и отослал их в Москву. Ныне они находятся в досье на Лубянке, ожидая своего часа, чтобы быть пущенными в дело.

Роман Профьюмо с Кристин Килер заставил Уорда ещё больше заняться русским, а Иванову приказали предпринять все необходимые шаги для совращения военного министра. Понимание Ивановым служебного долга оказалось столь ревностным, что он, будучи гетеросексуалом, даже отправился в постель с одним из бисексуальных приятелей Кристины Килер, лишь бы получить хоть какую-нибудь информацию.

14 декабря 1962 года один из любовников Кристины Килер подошёл к квартире Уорда на Уимпоул Мьюс и произвёл выстрел по зданию. Этот поступок, вызванный ревностью, привёл к шумному скандалу, выплеснувшемуся на первые страницы газет. На Флит-стрит уже несколько месяцев знали о связи Профьюмо с девушкой по вызову, но не решались ни слова печатать об этой истории. Теперь же сенсация разгорелась в полную силу.

Сэр Генри до конца сохранял спокойствие, делая ставку на высокопоставленного дезертира, по которой можно было бы судить об успехе всей операции. Он отказывался верить, что существует риск утечки информации к русским, связанный с романом Профьюмо, что, в общем, соответствовало действительности.

Но события уже вышли из-под контроля. 6 июня Уорд был арестован, а в конце июля он покончил с собой, приняв слишком большую дозу наркотиков. Несколько месяцев спустя сэр Генри был вынужден подать в отставку со своего поста, приносящего ему 16000 долларов в год. Он переехал на запад, в городок Бриджуотер, поселился в коттедже Кроссвэй и остаток жизни занимался выращиванием роз. При этом желчный старый человек полагал, что страна, которой он преданно служил более сорока лет, поступила с ним бесчестно. Профьюмо отказался от места в парламенте и канул в безвестность, занимаясь благотворительностью и навещая тюрьмы. Кристин Килер в 1971 году вышла замуж, но разошлась с мужем год спустя.

В октябре 1973 года сэр Генри Холлис умер. На два дня его коттедж за опушёнными шторами превратился в арену необычайной активности офицеров специального отдела, занявшихся тщательным обыском. Полагают, что они искали записи или рукописи, оставленные бывшим главою шпионов; искали то последнее послание к миру, то место в биографии, которое ему запрещали писать, — объяснение истинности обстоятельств секс-шпионской ловушки, не сработавшей потому, что министр обороны наткнулся на обнажённую проститутку.

Иванов во время этого скандала благополучно вернулся в Москву и стал высокопоставленным офицером ГРУ, преданность которого никогда не подвергалась сомнению со стороны партии. С точки зрения дня сегодняшнего, та попытка совращения, может быть, выглядит и наивной, но почти точно такие же операции проходили с тех пор, как выяснилось, что они приносят успех. Менее чем через десять лет после попытки поймать в ловушку Иванова, например, служба безопасности смогла склонить к дезертирству нелегального сотрудника КГБ Олега Лялина.

Лялин прибыл в Британию в 1969 году под прикрытием торгового представителя в составе советской торговой делегации, остановившейся в Хайгейте, на севере Лондона. В качестве офицера КГБ, служащего в отеле науки и техники директората Первого Главного управления, тридцатидвухлетний Лялин помогал координировать промышленный шпионаж против Британии. Задание у него было не из трудных. После подписания торгового соглашения между Великобританией и СССР водили по фабрикам и лабораториям в надежде воодушевить их на закупки. Для изучения представили даже список товаров, экспортируемых лишь по особой лицензии, отнесённых министерством торговли к особому контролю.

Служба безопасности вскоре вычислила Лялина не только как агента КГБ, но и как потенциального перебежчика. Женатый человек, семья которого жила в России, увлёкся секретаршей Ириной Тепляковой. Службе безопасности удалось заманить парочку в секс-шпионскую ловушку и наделать компрометирующих фотографий. В то же самое время британские друзья поддерживали в Лялине желание насладиться чудесами «пленительного» Запада. Тот призадумался.

В августе 1971 года двое полицейских остановили его за превышение скорости езды на его автомобиле «хиллман». Тест на алкоголь дал положительный результат, и русского арестовали. Лялин не имел защищающего его дипломатического иммунитета и понял, что ему предстоит предстать перед судом, а затем и вернуться после такого дела в Россию.

На этом жизненном перекрёстке сотрудники службы безопасности предъявили ему фотографии и предложили сделку. В обмен на согласие переметнуться и выдать шпионскую организацию обещали пожизненную защиту ему и Ирине Тепляковой. Он согласился. В результате была разгромлена основная шпионская организация КГБ и сто пять русских официальных лиц высланы из страны за шпионаж и подрывную деятельность.

В операциях же оборонительного характера секс-шпионажем в Британии пользовались более регулярно. Для тех глав государств и других важных персон, кто хотел переспать с хорошенькой девушкой, не подвергаясь риску шантажа и не страшась подхватить венерическое заболевание, в шестидесятых годах служба безопасности содержала особый публичный дом на Чёрч-стрит в Кенсингтоне. В этом публичном доме имелось достаточное количество элегантно меблированных номеров и привлекательных и опытных проституток. Каждая из этих девушек проходила проверку со стороны главы особого подразделения и регулярное медицинское освидетельствование. Клиенты, получавшие адрес в министерстве иностранных дел или министерстве торговли, даже не догадывались, что направляются в публичный дом, контролируемый службой безопасности. Они оплачивали услуги девушек обычным порядком, и высокие цены приносили заведению немалую прибыль. Оно было закрыто в 1969 году из-за боязни разоблачения его в прессе.

В семидесятых годах соответствующие женщины были по-прежнему доступны важным визитёрам, но оплата их услуг осуществлялась уже из представительского фонда британского правительства. Этот фонд, который ежегодно обходился налогоплательщикам Великобритании в 700000 долларов, был создан специально для развлечений заморских гостей. Официально в список представительских услуг входили лимузины с шофёрами, билеты на футбол, места в опере.

Подбором проституток занималась ирландка Норма Рассел, сама имевшая богатый личный опыт по этой части. В список её личных клиентов входили, например, лорд Лэмбтон, заместитель министра обороны, отвечавший за королевские военно-воздушные силы, и лорд Джелико, лидер палаты лордов.

Она отбирала подходящих девушек и называла их имена министерству иностранных дел, которое уже сообщало о них в службу безопасности. Девушек изучали с точки зрения безопасности, а затем подвергали медицинскому обследованию. Если они соответствовали выдвигаемым требованиям, то попадали в список министерства иностранных дел как люди, сопровождающие важных гостей. Иногда таких девушек вызывали по заявке, при этом они не должны были изображать из себя нечто большее, чем просто высококлассные проститутки.

В иных случаях осуществлялась более тонкая игра. Женщины играли роли секретарш или служащих за стойкой и позволяли важным персонам как бы увлечь себя. Идея этой игры состояла в том, что гость, придя в восхищение от собственного умения уговорить отправиться с ним в постель хорошенькую женщину, будет более восприимчив к тем политическим и коммерческим предложениям, которые ему последуют.

Сеть девушек Нормы Леви развалилась, когда в печать проникли сведения о её связи с лордом Лэмбтоном. В одной из спален её квартир оказалось двухстороннее зеркало, через которое постоянный любовник Нормы фотографировал её с клиентами. Он пытался продать эти снимки британской прессе. Одна из газет сделала вывод: этот малый с таким же успехом мог продать снимки и русским.

Несомненно, служба безопасности поняла иронию обвинения: ошиблась система, призванная как раз предотвратить такие ошибки. Комментируя идею обеспечения важных гостей проститутками, которые бы не делали попыток шантажировать их и не заражали венерическими болезнями, Маркус Липтон, лейборист, член парламента от Брикстона, должно быть, выразил позицию большинства западных правительств. Он сказал: «Все знают, что дела такого сорта являются обычными, особенно во время обмена визитами членов парламента и дипломатами с теми странами, где социальные стандарты слегка отличаются от наших. Гости просто ждут, чтобы их ублажали».

«ГОЛУБОЙ» ВАССАЛЛ

Помнится, в застойные времена на Западе ходил такой анекдот. Возвращается бизнесмен из Москвы в полном восторге и рассказывает своим друзьям:

— Понимаете, в отеле я случайно познакомился с очаровательной девушкой, заплатил ей всего лишь сто долларов… Она возила меня на своей машине, я жил у неё на квартире, ел превосходную сёмгу и икру, и к тому же она оказалась капитаном КГБ! Где ещё в мире можно получить столько удовольствий и так дёшево?!

Времена сейчас, конечно, покруче и на сто долларов особо не разойдёшься, но тогда я подумал: как импонирует публике, которая вертится вокруг интуристов, реноме капитанов и майоров КГБ — всё-таки престиж!

Понятное дело, все спецслужбы мира используют женщин для завлечения в свои сети легковерных мужчин. Но что всё о женщинах да о женщинах?! Мужчины тоже всегда были борцами за передовую теорию, верно служили государству и клали на алтарь свою плоть во имя великих идеалов. Между прочим, наши гомосексуалисты тоже потрудились на благо Отечества. Работали они виртуозно и самоотверженно, смело бросались грудью под знамёнами КГБ на иностранные посольства, словно на неприступные доты.

Именно геи помогли КГБ скроить одно из самых его блестящих дел: завербовать в Москве сотрудника аппарата военно-морского атташе Англии Джона Вассалла, проработавшего целых семь лет на советскую разведку. Нет, не потому, что он безумно любил идеи Маркса—Ленина, а потому, что принадлежал к сексуальному меньшинству.

Уильям Джон Кристофер Вассалл родился в Англии в семье священника. Другие родственники тоже выглядели вполне добропорядочно: один дядя преподавал в привилегированной частной школе в Рептоне, другой сеял разумное, доброе, вечное в не менее знаменитой частной школе в Хэрроу. Через эти школы проходят выдающиеся банкиры, бизнесмены и политические деятели Англии. Многие злопыхатели считают, что постоянное совместное проживание мальчиков (женщинам появляться на территории подобных школ строго запрещено) немало способствует развитию дурных наклонностей. Впрочем, папа Вассалла определил сына в обыкновенную школу, которую тот закончил в 1941 году.

Дальше следовали служба в банке, временная работа в Адмиралтействе — так в Англии именуется министерство военно-морских сил, — призыв в королевскую авиацию, откуда он демобилизовался в 1947 году, и возвращение в Адмиралтейство уже на постоянную работу. Поскольку Вассалл получал доступ к государственным секретам, его тщательно проверяла служба безопасности, собравшая о нём благоприятные отзывы и хорошие характеристики за время военной службы. Проверка Вассалла показала, что к «враждебной идеологии» интереса он не проявлял, в тёмных делах замешан не был и слыл вполне достойным человеком. Никаких сигналов о гомосексуализме в распоряжение службы безопасности не поступало, хотя его, естественно, никто не проверял на этот счёт, тем более что никаких централизованных архивов о гомосексуалистах в Англии не имеется.

В июне 1952 года Джон Вассалл в числе сорока сослуживцев подал заявление на вакантное место клерка в военно-морском атташате в Москве, расположенном в посольстве, и был отобран как самый подходящий кандидат.

Впоследствии в докладе парламентской комиссии под руководством лорда Рэдклиффа, созданной специально по делу Вассалла, будет записано: «Это был очень плохой выбор для службы в такой чувствительной точке за „железным занавесом“. У него всегда были слабый характер, недостаточное чувство ответственности, небольшая воля к сопротивлению при нажиме и развитое тщеславие».

Итак, Джон Вассалл был направлен в посольство Великобритании в Москве с доступом ко всем секретным документам атташата.

В условиях «холодной войны», боязни подвохов и инфильтрации КГБ жизнь английской колонии в Москве оказалась такой же пресной и оторванной от местного населения, как жизнь русских колоний за границей. Люди варились в собственном соку, встречаться с русскими без санкции начальства не рекомендовалось, о каждой встрече нужно было докладывать. Одинокий холостяк коротал время в американском клубе, где собирались американцы и другие англоязычные дипломаты, жизнь была недорогой, условия существования сносными. Москва понравилась англичанину: он много гулял, зачастил на балеты в Большой и с интересом присматривался к чуждой для него жизни.

Вот что он писал в частном письме своему начальнику в Адмиралтействе: «Я думаю, что моя профессия — ездить по чужим странам, ибо мне это нравится, нравится всё, что я здесь вижу, особенно приятно встречать представителей разных национальностей. Всё это необычайно интересно». Тон, как видно, бодрый и мажорный, хотя, возможно, и не совсем искренний.

Потом на суде Вассалл довольно критически оценит жизнь английской колонии в Москве, отметит снобизм и высокомерие дипломатов в отношении технических служащих, не имеющих привилегий и как бы относящихся к другой касте.

По мнению большинства коллег Вассалла, его поведение и разговоры не отличались необычностью и не указывали на нечто экстраординарное. Правда, мнение это разделялось не всеми, а после его ареста многие перепугались обвинений в благодушии и тут же вспомнили о различных «подозрительных моментах», кое-кто считал его «несколько женственным» и даже «гомосексуальным».

Непосредственный начальник Вассалла капитан Беннет вначале невзлюбил своего нового сотрудника, отметил его малую компетентность и леность и даже предупредил, что, если он не начнёт работать по-настоящему, его придётся отозвать в Лондон. От глаз Беннета не укрылось, что как социальный тип его подчинённый плохо вписывается в английскую колонию. Правда, к концу 1954 года Беннет смягчился и записал в характеристике на Вассалла, что тот «работал в целом удовлетворительно», не щадил усилий и был приемлем в социальном плане, «несмотря на сложности своей несколько раздражающей женственной личности».

Выйти на Вассалла нашей контрразведке помог некто Зигмунд М., советский гражданин, представленный посольству УПДК (Управлением по обслуживанию дипкорпуса) и работавший на несекретной технической должности. Зигмунд обладал талантом переводчика и разработчика, умел внушать доверие своими вкрадчивыми манерами и обходительностью.

Конечно, в посольстве предупреждали, что все сотрудники — советские граждане связаны с КГБ, но если человек улыбается, ничего у тебя не просит, оказывает мелкие услуги, то невольно приходит в голову мысль, что служба безопасности вечно преувеличивает и раздувает угрозу КГБ. Вассалл подружился с Зигмундом, который тут же распознал в нём гомосексуалиста, — Зигмунд сам иногда прикасался к этому запретному плоду. Впоследствии Вассалл покажет на суде, что он один раз находился с ним в связи, а потом они «стали хорошими друзьями».

Зигмунд давно находился на подозрении в посольстве, ибо за ним числились попытки втянуть некоторых сотрудников в махинации на чёрном рынке. Кроме того, он был хорошим приятелем одного английского дипломата, который был отправлен в Лондон по подозрению в гомосексуальных наклонностях, замешан в аналогичной истории, происшедшей с дипломатом из другого посольства.

Англичане не увольняли его лишь потому, что не сомневались: его замена также будет подыскана КГБ. Зачем же менять шило на мыло?

Зигмунд и вывел Джона Вассалла в свет, приобщил к московским ресторанам и познакомил с Володей, активным гомосексуалистом. Далее, по сценарию КГБ, наводчик отошёл в сторону и притушил свои отношения с Вассаллом.

С Володей жизнь Вассалла приобрела новый колорит, появились друзья, мягкие и ненавязчивые, совсем не похожие на монстров — агентов КГБ, о которых твердили в посольстве и в западной прессе. Сначала Вассалл вёл себя осторожно, довольно тщательно контролировал своё поведение, но затем постепенно успокоился, привык к новому образу жизни вне стен посольства. Друзья шиковали в ресторанах (благо КГБ на такие дела денег не жалел), робкие прегрешения, не имевшие поначалу никаких последствий (в КГБ не спешили, знали, что коготок увяз — всей птичке пропасть!), постепенно разрастались и приняли масштабный характер. Вассалл уже вовсю гулял на квартирах у заядлых «голубых», где легко пили и также легко менялись партнёрами, вели себя свободно и раскованно. На многообещающее дело английского клерка был мобилизован цвет московских гомосексуалистов, дружно работавших на органы. Агентов просили в интересах дела проявлять больше изобретательности и артистизма, надеясь, что запечатлённые сцены безотказно сработают.

Хорошо закамуфлированные фото- и кинокамеры фиксировали все пикантности, пополняя распухающее досье на Джона Вассалла.

Вскоре первый акт был отыгран, наступил звёздный час, когда нужно было пустить в дело компромат.

На практике чаще всего вербуют постепенно, вводя в разработку всё новые и новые моменты, затягивающие петлю на шее у жертвы (жертва этого не замечает и только радуется). Один персонаж из бессмертной книги Грина «Наш человек в Гаване» говорил: «Всё начинается с совместного разгадывания ребусов, и не успеешь оглянуться, как тебя уже завербовали!»

Вассалла предстояло вербовать, что говорится, в лоб, тянуть тут не имело никакого смысла — всё было ясно как день. Беседу с Вассаллом решил проводить самолично начальник английского отдела Второго главка, человек опытный, с репутацией волкодава — в те годы считалось особым шиком, когда руководство принимало на себя первый огонь. Это уже позже, с приходом осторожничающих партийцев и ростом тоскливого бюрократизма в КГБ, каждый начальник мнил себя Кутузовым, наблюдающим с холма, как сражаются с противником его подчинённые.

Компания «голубых» вместе с Вассаллом поехала развлекаться на загородную дачу, всё происходило легко и весело, как обычно, пока внезапно не появились блюстители порядка, глубоко возмущённые и шокированные запрещённой в Советском Союзе практикой. Вассалл не сомневался в искренности их негодования, ибо в те годы у нас о гомосексуалистах говорили полушёпотом, их считали преступниками, уголовниками, носителями родимых пятен капитализма, и тех, кто смел пикнуть о сексуальных меньшинствах, запросто могли выслать за пределы столицы и ещё дальше.

Вассаллу прямо сказали, что он грубо нарушил советские законы и понесёт за это ответственность вместе со своими приятелями — их, конечно, никто не собирался «засвечивать» в глазах англичанина. Единственный способ спасти себя и друзей — пойти на секретное сотрудничество с самой справедливой в мире организацией. Можно, конечно, и отказаться, но это чести ему не прибавит.

Вассалл краснел и бледнел, а волкодав между тем небрежным жестом достал из кармана пачку фотографий и легко рассыпал их по столу. «Если угодно, мы можем показать и фильм, — добавил он. — Фотографии, конечно, любопытны, и весьма. Бесспорно, они заинтересуют английскую службу безопасности и шефов Адмиралтейства, но это только часть неприятностей, которые вас ожидают… Интересно, что подумают о вас друзья в Лондоне? — Волкодав выдержал паузу. — А что скажет мама, когда она получит по почте эти фотокарточки?»

Вербовку сознательно проводили жёстко, зная, что Вассалл волевыми качествами не отличался, работали с напором и, пожалуй, даже перегнули палку, ибо подопытный кролик был совершенно раздавлен происшедшими событиями и, вернувшись в посольство, чуть было не пустил себе пулю в лоб. Переживал он мучительно и даже решил пойти к послу покаяться — так ненавистна была ему идея предательства. Неясно, чем бы завершилось всё дело, если бы Вассалл не поделился своим горем с Зигмундом.

Зигмунд выслушал приятеля (инструкции из КГБ он уже получил), успокоил его, как мог, посоветовал не принимать всё слишком близко к сердцу, не драматизировать события, в конце концов, жизнь прекрасна, и не надо омрачать её сложностями, они только на вид кажутся неразрешимыми. Ничего страшного не случится, если Вассалл войдёт в контакт с органами, естественно, не для того, чтобы заниматься шпионажем, да ещё против любимой Англии. Жизнь есть жизнь. К тому же ему скоро уезжать, зачем омрачать последние месяцы?

Речи Зигмунда несколько успокоили Вассалла. Шли дни, человек, как известно, привыкает ко всему, мысли о покаянии вскоре улетучились, а Зигмунд твердил о философском отношении к жизни, о том, что не надо ссориться с властями…

Вскоре раздался телефонный звонок, и знакомый голос предложил по-дружески встретиться за бутылкой вина, поболтать о жизни. Посоветовавшись с Зигмундом, рекомендовавшим не подталкивать «их» на неразумные действия, Вассалл принял приглашение.

Эту часть спектакля проводили пианиссимо — о злосчастных фото никто и не заикался, говорили о политике, о важности взаимопонимания между Англией и СССР, о мире во всём мире. Беседа больше напоминала переговоры между политическими лидерами, заинтересованными в стабильности на планете.

Режиссёры прекрасно знали, что надо делать, как снять горький осадок от первой конфронтации, сыграть на самолюбии Вассалла, продемонстрировав, что мнение простого технического работника по тем или иным международным вопросам даже важнее, чем мысли посла или военного атташе. Вербовщики понимали, что на одном компромате работать трудно, даже невозможно, нужна идейная или материальная подкладка, следует приподнять человека, расцветить его в собственных глазах — ведь никто не в состоянии смотреть на себя самого как на исчадие ада, как на предателя или подонка. На данном этапе задача была проста: добиться согласия Вассалла на встречи — никаких секретов из него не тянули.

Цели этой добились, на очередных рандеву продолжалась идейная обработка Вассалла, ему внушали, что ни о каком шпионаже и речи не идёт — разве можно нарушать английские законы? С ним хотят всего-навсего «обмениваться мнениями», что, впрочем, является нормальной дипломатической функцией, которой, как техработник, он лишён. Из этих обменов мнениями и вырастает истинная дружба между нашими странами, разделёнными стеной непонимания. Разве он не за мир и дружбу? Рюмка за рюмкой — и новые знакомцы становились всё приятнее, собственно, от него ничего и не требовали, кроме мнений, в том числе и о коллегах по посольству (на этом проверяли его искренность, ибо КГБ досье имел на всех).

Появились мелкие подарки, потом более крупные, затем денежная помощь. Жизнь продолжалась и была по-прежнему прекрасной. Зигмунд оказался прав, да и личная жизнь, хотя и претерпела изменения («голубые», участвовавшие в оргиях, были отведены с поля боя, Вассалла замкнули на двух преданных агентах), шла в привычной колее.

От характеристик на коллег перешли к пересказу некоторых документов, потом как-то само собой у друзей из КГБ появилась потребность взглянуть своими глазами на секретные материалы. Дальше пошла техническая, чисто профессиональная отработка связи, дело приобрело завершённость, агенту пытались прививать навыки конспирации и позаботились об условиях связи в Лондоне, куда вскоре предстояло возвращаться.

Как же Вассаллу удавалось встречаться на стороне, не вызывая подозрений?

Парламентская комиссия исследовала не только характеристики капитана Беннета, но и опросила 142 свидетеля. Особенное внимание привлёк корреспондент, живший в одном доме с Вассаллом и утверждавший в газете «Пипл», что вся колония и посол прекрасно знали о гомосексуализме Вассалла, да и он сам этого не скрывал, регулярно мазал лицо кремом, стараясь уберечь кожу от морщин, словно стареющая женщина, и ходил по Москве «выряженный, как кукла». И вообще все в колонии за глаза звали Вассалла не иначе как «тётушка»!

Комиссия, исследовав эти утверждения, нашла их преувеличенными. К тому же капитан Беннет, подметивший «женственность» своего подчинённого, в ноябре 1955 года уже писал в характеристике: «После плохого начала Вассалл вырос в первоклассного работника, который, несмотря на некоторые сбои, трудится много и эффективно. Я был бы рад иметь его своим секретарём почти в любой стране… Приятный молодой человек с прекрасным внешним видом и манерами. Не подвержен хвастовству. Всегда готов помочь. Явное положительное приобретение для посольства».

Впоследствии Беннет, оправдываясь, утверждал, что упомянул о возможном гомосексуализме Вассалла своему преемнику капитану Ноти. Однако последний никак не мог припомнить этой беседы и, поднапрягшись, лишь сказал, что, кажется, фигурировала фраза «женственный человечек». Ноти вообще считал, что если даже Вассалл и гомосексуалист, то он прекрасно отдавал себе отчёт, что его слабости могут быть использованы русскими.

Но до некоторых промашек службы безопасности комиссия всё же докопалась. Вместе с Вассаллом работала машинистка военного атташе мисс Винн, которая общалась с Зигмундом и не раз докладывала начальству, что тот явно пытается её изучать. Был обнаружен её рапорт, в котором сообщалось: Зигмунд намекнул ей о том, что его контролируют русские. Известный трюк, санкционированный КГБ, дабы войти в доверие к англичанам. Наблюдательная машинистка отметила в рапорте нескольких сотрудников посольства, которых, по её мнению, разрабатывает Зигмунд, в их числе был и Джон Вассалл. Но бумаге не придали особого значения, она так и осела в архивах.

Передачу документов КГБ Вассалл начал в сентябре 1955 года, встречи проходили на конспиративной квартире, где документы фотографировались и тут же ему возвращались — утром он приносил их обратно в посольство. Советовали не выносить документы в портфеле или атташе-кейсе, а запрятывать их в газеты и журналы, приучали к аккуратности в работе, растили из него ценного агента и добились успеха.

Вассалл постепенно входил во вкус новой работы. Но его командировка подходила к концу, и летом 1956 года, получив от КГБ детальные инструкции по организации работы в Лондоне, он отбыл на родину, где его зачислили в разведывательное управление Адмиралтейства — место весьма горячее с точки зрения секретов. Интересно, что по правилам он вновь подвергся проверке — и снова никакого компромата служба безопасности на него не получила. При поступлении на новую работу претендент также называл фамилии двух поручителей, которые хорошо знают его личную жизнь. Кадровики были несколько удивлены, когда Вассалл сделал своими поручителями двух пожилых дам, которые знали его отца, но объяснили это тем, что за время командировки он растерял своих друзей-мужчин, которые могли бы дать ему должную характеристику (они были «голубыми»).

Далее наступил самый эффективный период работы Вассалла как советского агента, он продолжался с лета 1956 до осени 1962 года, когда произошёл арест. Работа шла как по маслу, отличалась высокой отлаженностью, секретных документов через Вассалла проходило великое множество, и его нацелили на определённую тематику. В 1957 году по указанию своего куратора из лондонской резидентуры Вассалл приобрёл первоклассную фотокамеру «Экзакта» и мини-фотокамеру «Минокс», что позволяло ему фотографировать документы, принося их домой, и накапливать плёнки к моменту встречи с советским разведчиком.

С 1957 по 1959 год Вассалл работал у парламентского секретаря Адмиралтейства Томаса Гэлбрейта — так называется гражданское лицо, член парламента, отвечающий за дела Адмиралтейства в чисто политическом плане.

После ареста Вассалла Томас Гэлбрейт, занимавший в то время пост заместителя министра по делам Шотландии, тут же подал в отставку. Зловредная пресса безжалостно перемывала Гэлбрейту косточки и прозрачно намекала на то, что его отношения с Вассаллом носили необычный характер, о чём свидетельствовал обмен письмами между ними, в которых явно была нарушена дистанция между начальником и подчинённым. О «голубизне» отношений прямо не писали, боясь закона о клевете.

Однако хорошо смазанный механизм взаимодействия Вассалла с советской разведкой один раз пришлось приостановить почти на целый год. В начале 1961 года в Англии произошёл крупнейший провал советской разведки, имевшей и других агентов в Адмиралтействе: были арестованы сотрудники военно-морской базы в Портленде Хафтон и Джи, а также державший их на связи советский разведчик-нелегал, выступавший как канадский бизнесмен Гордон Лонсдейл (он же Конон Молодый), и замкнутая на него чета Крогеров, выполнявших функции радистов.

Провал произошёл из-за перехода на Запад сотрудника польской разведки, который знал, что Хафтона вербовали в Варшаве, где тот работал в английском посольстве. На допросах Хафтон раскололся, англичанам в результате удалось выйти на Лонсдейла, очень квалифицированно организовать за ним слежку и довести до квартиры Крогеров, где были захвачены радио- и прочая аппаратура. Эти аресты произвели шок в Адмиралтействе, и кураторы Вассалла, опасаясь, что служба безопасности начнёт проверять всех сотрудников, законсервировали работу со своим агентом и сняли табу лишь в начале 1962 года.

Как же всё-таки английская контрразведка засекла Вассалла? Англичане сообщили официально, что впервые подозрения в отношении клерка Адмиралтейства появились в апреле 1962 года, с этого момента якобы контрразведка и взяла его в активную разработку.

Об остальном можно лишь догадываться, скорее всего, сведения о Вассалле получил кто-нибудь из английских агентов, внедрённых в КГБ, или же Вассалла вычислили через агентов в тех ведомствах, где КГБ реализовывал полученные от него документы. Во всяком случае, среди коллег Вассалл особых эмоций не возбуждал, все считали, что он происходит из хорошей семьи и имеет капитал от родителей. Знали, что он ведёт светскую жизнь, бывает в ресторанах, ходит в театры и на концерты, выезжает к друзьям на уик-энды, иногда отдыхает за границей. Как-то он обмолвился о своей поездке в гости к «пожилым дамам», и сослуживцы шутили, что он хочет вступить в брак по расчёту с одной из состоятельных леди. Обращали внимание на добротные, тщательно подобранные костюмы и галстуки Вассалла, купленные в дорогих магазинах. Некоторые коллеги были у него на квартире в роскошном доме на Дофин-сквер в модном районе Лондона. Однако никаких подозрений это не вызывало — все исходили из того, что у него есть наследственный капитал.

На допросах и на суде Вассалл ничего не утаивал, но получил более двадцати лет тюрьмы — британское законодательство не отличается особой либеральностью.

В тюрьме Вассалл время зря не терял и написал книгу мемуаров, не скрывая, что он гомосексуалист, наоборот, защищая права сексуальных меньшинств. Самое парадоксальное, что он винил во всех своих бедах чопорных и холодных английских дипломатов, изгнавших его из своей среды, и с большим теплом вспоминал «голубых», не совсем «голубых» и совсем не «голубых» друзей в Москве, которые помогли ему скрасить одиночество. Жаль, что его комплименты не услышали московские геи, так и не узнавшие толком, с кем они работали.

ИСТОРИЯ МОРИСА ДЕЖАНА

Эта история началась 2 сентября 1963 года, когда группа советских деятелей культуры прибыла в Британию с визитом доброй воли. Одиннадцать дней спустя после прибытия один из членов группы, сценарист Юрий Кротков, ускользнул из отеля «Бэйсуотер», где они остановились, и поспешил в ближайший полицейский участок. Здесь он сообщил скептически настроенному сержанту за стойкой, что советский гражданин ищет политического убежища. Сержант проводил чрезвычайно взволнованного визитёра в комнату ожидания, поставил у дверей полисмена и созвонился с начальством.

Пока Юрий нервно прихлёбывал свою первую чашку британского чая, объявились два неприметных сотрудника спецслужб. Они постарались выяснить, не является ли Кротков психом? А если он всё же настоящий перебежчик, то стоит ли того, чтобы с ним возиться?

Этот русский, известный на Западе только как киносценарист, поведал на допросе, что уже не один год работал агентом КГБ, планировал и приводил в исполнение важные операции по секс-шпионажу. Он рассказал историю столь изумительную в деталях и столь настораживающую по смыслу, что офицеры службы безопасности немедленно связались с коллегами из французской контрразведки. Если всё рассказанное Кротковым правда, то в результате хитроумной подрывной операции компрометировался французский посол в Москве.

Поначалу французы отказались поверить столь невероятному сообщению. Морис Дежан был отозван из Москвы и подвергся немилосердному поджариванию со стороны французской контрразведки. Рассказ Кроткова проверялся пункт за пунктом. Оказалось, что французский посол действительно попался в ловушку секс-шпионажа. Французы утешались тем, что безопасность их в результате этой операции не пострадала, а генерал де Голль, выслушав эту историю, прокомментировал её лишь пожатием широких плечей и замечанием: «Итак, Дежан спит с кем ни попадя». Тем не менее поимка в ловушку столь высокопоставленного дипломата остаётся самым серьёзным достижением секс-шпионажа, проводимого КГБ.

Механизм этой ловушки был приведён в действие в июне 1956 года в гостинице «Москва», во время встречи между Юрием Васильевичем Кротковым и полковником Леонидом Петровичем Кунавиным, который сообщил подопечному, что следующей их мишенью должен стать Морис Дежан, прибывший в прошлом году в Москву вместе с юной красавицей женой.

Культурный и умный человек, знающий несколько языков и умеющий контактировать с людьми, Кротков без колебаний поставил свои способности на службу КГБ. В 1970 году, давая показания перед американской сенатской комиссией, Кротков (ныне проживающий в Соединённых Штатах под именем Джорджа Карлина) признал, что пользовался своим обаянием для организации ловушек для десятков человек из самых различных стран, включая Мексику, Индию, Пакистан, Америку, Францию, Германию и Великобританию.

В оправдание Юрия Кроткова можно заметить, что всю жизнь его окружали люди КГБ, которых его семья воспринимала не с презрением и страхом, как обычные русские относились к чекистам, но как друзей. Его отец, талантливый деятель культуры, принадлежал к числу наиболее близких друзей Лаврентия Берии. Когда юный Кротков-младший прибыл в 1946 году в Москву, ему показалось совершенно естественным обратиться за помощью к этим влиятельным друзьям. И те действительно помогли — подыскали и квартиру, и работу — на радио. Позднее, когда Юрий стал процветающим киносценаристом, КГБ, в свою очередь, потребовал от него оплату за услуги. Первым его заданием стала вербовка надёжных «ласточек» из числа десятков подающих надежды юных актрис, с которыми он знакомился в ходе работ над фильмом. Выполняя это задание, Юрий открыл в себе значительные способности.

…Первым шагом в сооружении очередной ловушки должна была стать дружба с послом. И Юрий решил, что самый надёжный путь — действовать через привлекательную Мари Клер, жену посла. Он отыскал формальный повод для встречи с нею, которого оказалось достаточно, чтобы развить случайное знакомство в тесные взаимоотношения.

Однажды он и несколько его друзей пригласили Мари Клер и одну из её подруг прокатиться по Химкинскому водохранилищу, расположенному в пригороде Москвы. Ступив на борт, мадам Дежан поздравила Юрия с обладанием таким прекрасным судном. Он не принял комплимент, сказав, что судно принадлежит одному его приятелю, которому он оказал услугу. На самом деле это было судно КГБ, которое по такому случаю перекрасили, очистили от ржавчины, а также снабдили запасами вина, фруктов и свежих кондитерских изделий.

К концу приятного вечера Юрий и Клер Дежан стали лучшими друзьями. Последовали другие приглашения, и постепенно в их отношения втянулся и Морис. Посла и его жену пригласили на особый премьерный просмотр фильма-балета «Жизель». Присутствовали министр культуры и артисты балета Большого театра. Во время демонстрации фильма Юрий представил Морису Дежану пышногрудую темноволосую женщину. Лидия Хованская выступала в роли переводчицы, но на самом деле была «ласточкой» огромного обаяния и изощрённого ума.

После тщательно отрежиссированного знакомства основной головной болью Юрия оставалась лишь забота об укреплении отношений Мориса и Лидии. Он закатил роскошный банкет в элегантном ресторане «Прага». Во время его Юрий развлекал Мари Клер, а Лидия укрепляла отношения с послом. Блюда и вина обошлись КГБ не в одну тысячу рублей, но, когда Юрий сообщил о происшедшем Кунавину, тот признал, что деньги потрачены не зря. Лидия не сомневалась, что Дежан страстно увлёкся ею.

Для того чтобы стать любовниками, им требовались лишь немного времени и соответствующие обстоятельства.

Вскоре после этого КГБ организовал удаление мадам Дежан из Москвы, пригласив её на денёк выехать за город; и Юрий поспешил увидеться с Морисом. Он сообщил, что его приятель устраивает выставку своих картин. Художник этот обучался в Париже и воспринял бы за большую честь, а Юрий считал бы себя должником, если бы сам посол согласился посетить эту выставку. Дежан охотно согласился. По счастливому совпадению на осмотре выставки оказалась и Лидия Хованская. Юрия вдруг кто-то отозвал в сторону, и Лидия спросила Дежана, не отвезёт ли он её домой. Он так и сделал, а потом остался в её квартире — роскошно обставленном «ласточкином» гнезде КГБ — более чем на два часа. Когда он вышел оттуда, Юрию с доброй вестью позвонил агент КГБ, приставленный для наблюдения. Обрадованный Юрий сообщил Кунавину, что ловушка сработала.

В мае 1958 года дело Дежана обрело новое важное содержание, когда агенты КГБ в Париже сообщили, что, скорее всего, новым президентом Франции станет генерал Шарль де Голль. Поскольку Дежан являлся близким другом де Голля, предполагалось, что посол продвинется на высокий пост в новом французском правительстве, а следовательно, получит доступ к более широкому кругу секретов. К тому времени роман Дежана с Лидией расцвёл махровым цветом, и КГБ обладал целой коллекцией полезных фотографий.

Однако в июне Кротков был вызван в кабинет Кунавина на срочную консультацию. Оказалось, что Хованскую уже нельзя считать надёжной «ласточкой» — Дежан стал подозревать, что Лидия собирается за него замуж, а ему это вовсе ни к чему. Чтобы посол не дал задний ход, разработали новый сценарий, согласно которому у любовницы Дежана должен быть муж. Однако в посольских кругах было прекрасно известно, что бывший муж Лидии, советский дипломат, развёлся с нею несколько лет назад. Что делать?

Лидию пришлось срочно отправить в «командировку», а в атаку на Дежана пошла новая «ласточка» — высокая, изящная актриса Лариса Кронберг-Соболевская. В досье КГБ на неё содержалось предупреждение, что иногда она слишком сильно напивается и имеет склонность к нарушению дисциплины. Однако же признавалось, что мужчины считают её сильной личностью, ни перед кем не преклоняющейся и с чрезвычайно привлекательной внешностью.

Дежан не стал исключением. Через несколько дней после знакомства они стали любовниками, и агенты наблюдения докладывали, что этот роман ещё более зноен, нежели с Лидией. Получив эти известия, Юрий Кротков вздохнул с облегчением. Вынужденный выхватить из жизни посла одну «ласточку», он переживал, что замена окажется не очень удачной.

В конце июня КГБ решил, что настала пора спустить пружину капкана, но пока без прямой конфронтации. Было понятно, что при попытке шантажа с помощью фотографий посол, скорее всего, обратится к своему правительству и тогда операция лопнет, словно мыльный пузырь. На этот раз был избран более деликатный подход — решили создать такую ситуацию, при которой Дежан испытал бы к КГБ чувство благодарности и ощущал бы себя обязанным.

После поездки за город Лариса привезла Дежана в «ласточкино» гнездо КГБ во Втором Ананьевском переулке. Как и все подобные квартиры, эта была оборудована скрытой камерой и микрофонами. Но в данном случае оборудование осталось незадействованным.

В постели Лариса с грустью сообщила Дежану, что эта их встреча — последняя, поскольку назавтра возвращается домой её муж-геолог, выезжавший на полевые работы. Услышав это, Дежан, вероятно, решил постараться напоследок изо всех сил. А за дверями квартиры два крепких сотрудника КГБ, изображающих разгневанного мужа Ларисы и сочувствующего ему друга, уже ждали условного сигнала… Как только он прозвучал, сотрудники вышибли дверь, и испуганный посол оказался лицом к лицу с двумя здоровенными и, судя по всему, разъярёнными русскими мужиками. Однако, на его счастье, поняв, что имеют дело с иностранцем, они заметно поостыли и даже позволили трясущемуся Дежану одеться.

— Дипломат ты или нет, но ещё услышишь об этой истории, — пообещал сердитый «муж» на прощание.

Тем же вечером озабоченный дипломат поведал о случившемся одному своему советскому другу, с которым познакомился через Юрия Кроткова. Он знал, что этот человек является влиятельным правительственным чиновником. Однако понятия не имел, что генерал-лейтенант Олег Грибанов возглавляет Второе управление и является организатором всей этой операции. Генерал сочувственно выслушал Дежана.

— Сделать что-либо трудно, — наконец, прокомментировал он. — Ты должен понять, Морис, что на стороне мужа мощь советского закона. Но попробуем что-нибудь сделать. В конце концов, мы не должны допустить, чтобы на доброе имя нашего любимого посла пало пятно скандала…

На следующий день улыбающийся Грибанов сообщил Дежану, что «муж» согласился не выдвигать обвинения. Обрадованный Дежан от души благодарил Грибанова. КГБ радовался не меньше. Кроткова наградили золотыми часами и медалью. Теперь, когда у Грибанова и посла был общий тёмный секрет, между ними образовались особо прочные связи. И КГБ полагал, что в нужное время долг благодарности будет выплачен и с лихвой.

В последующий год КГБ воспользовался методами секс-шпионажа, чтобы попытаться совратить и других сотрудников французского посольства, и Юрий Кротков был действующим лицом всех основных операций. Некоторые из них полностью провалились. Например, Юрий несколько недель потратил на то, чтобы добиться встречи с молодой женщиной из отдела шифровки, но та наотрез отказалась встречаться с ним.

Не удалось поймать и полковника Луи Жибо, атташе посольства по авиации. Когда посредством спрятанных микрофонов выяснили, что полковник и его жена находятся в плохих отношениях, Юрий стал посылать навстречу французу одну «ласточку» за другой. Наконец, тот не устоял, оказался на квартире некой блондинки, где и был сфотографирован. В 1962 году КГБ решил дёрнуть леску и вытащить жирную рыбку на берег. Полковника Жибо пригласили в штаб-квартиру КГБ и предъявили фотографии.

— Выбирайте между двумя вариантами, полковник, — сказал сотрудник КГБ. — Или сотрудничество с нами, или позор, который неизбежен после опубликования этих материалов…

Но у доблестного полковника нашёлся третий вариант. Он вернулся в посольство, привёл дела в порядок, а затем вышиб себе мозги выстрелом из личного пистолета.

Смерть Жибо заставила Кроткова осуществить решение, которое уже давно крутилось у него на уме. Наплевательское отношение к человеческим чувствам, циничное манипулирование мужчинами и женщинами, что требовалось для секс-шпионажа, стали частью жизни Юрия Кроткова так давно, что он никогда всерьёз не задумывался о моральной стороне его работы. Но стоило ему задуматься, как он потерял покой. Обвинив себя в смерти полковника Жибо, Юрий понял, что больше не может работать на КГБ. И он решился бежать…

ДЕЛО КУРТНИ

Никто не знает, сколько человек каждый год начинали работать на КГБ, но специалисты Запада подсчитали: в Западной Европе и Америке работало до 10000 агентов этой могущественной организации.

Дэвид Льюис, автор книги «Секс-шпионаж», ссылаясь на данные капитана третьего ранга Энтони Куртни, бывшего члена парламента от британской консервативной партии и бывшего офицера военно-морской разведки, утверждал, что эта цифра включала по крайней мере пятьдесят влиятельных британских чиновников и большую часть сотрудников министерства иностранных дел. Сам Куртни выступал за амнистию для жертв такого шантажа, которая, как он утверждал, «снимет с неведомого числа мужчин и женщин невыносимый груз вины и страха. Более того, амнистия выбьет оружие из рук русских. Они начнут подозревать, что многие из их жертв после объявления амнистии станут двойными агентами. И вряд ли им станут доверять».

Капитан третьего ранга Куртни говорил с позиции специалиста, изучавшего советскую методику как профессиональный разведчик и как несчастная жертва секс-шпионажа. В результате яростной кампании, развёрнутой против него в 1965 году, он сам потерял место в парламенте.

Дело капитана третьего ранга Куртни интересно по многим причинам. Вот хотя бы основные. Впервые британский сотрудник спецслужб был избран целью секс-шпионажа. И провал операции продемонстрировал, как бюрократическая разобщённость внутри КГБ приводит к чрезвычайной непродуктивности работы.

Дело началось 3 августа 1965 года, когда в лондонской квартире Куртни, расположенной неподалёку от палаты общин, раздался телефонный звонок. Звонил старый приятель и коллега по парламенту Джон Тилни. Он попросил Энтони зайти к нему по делу чрезвычайной срочности.

«Десять минут спустя, — вспоминал капитан третьего ранга Куртни, — мы встретились в Вестминстере. Держась напряжённо и встревоженно, он протянул мне конверт светло-жёлтого цвета.

„Взгляни. Такие конверты получили некоторые из членов парламента…“

На большом листе белой глянцевой бумаги прекрасного качества типографским способом были напечатаны шесть подписанных фотографий. Заголовок на листе гласил: „Я вам не какой-нибудь Профьюмо…“ А снимки наглядно иллюстрировали, как Куртни развлекается в компании голых женщин».

Такое послание получил не только старый приятель Куртни. Письма распространялись среди многих членов парламента, включая главу консервативного крыла Уильяма Уайтлоу, а также редактора отдела новостей «Ньюс оф уорлд» и жену капитана Куртни. Тем самым подогревалась история, которая ещё недавно гремела в кругах британских политиков в связи с тем, что тринадцать месяцев назад министр обороны Джон Профьюмо был вынужден подать в отставку из-за связи с девушкой по вызову Кристин Килер. Таким образом и Энтони Куртни грозила неизбежная потеря места в парламенте.

Но почему именно этот грубовато-добродушный бывший офицер военно-морских сил, столько сделавший для укрепления отношений между Советским Союзом и Великобританией, стал жертвой такой операции?

С юных лет Энтони Куртни с симпатией и восхищением относился к русским. Во время Второй мировой войны он был назначен заместителем главы военно-морской миссии в Москве. После войны в качестве эксперта-консультанта он частенько посещал Советский Союз и завёл там множество друзей. Однако в мае 1963 года в свете разоблачений, связанных с обвинением Вассалла в шпионаже, он поднял в палате общин вопрос о дипломатическом статусе некоторых сотрудников советского посольства и всего блока советских посольств в Британии. Куртни указал, что в российском посольстве в Кенсингтоне работают двадцать шофёров, каждый из которых наделён дипломатическим иммунитетом, а некоторые из них, между прочим, известны спецслужбам как высокопоставленные офицеры КГБ. Куртни сказал, что за девять лет Британия наделила дипломатическим иммунитетом целые семьи и обслуживающий персонал чиновников из советского блока, тем самым позволив КГБ высадить в стране армию легальных шпионов, которые отличаются от нелегальных лишь тем, что в случае поимки прибегают к дипломатическому статусу и могут быть лишь высланы из страны, но не арестованы.

Именно из-за нападок на основы всех шпионских операций в Великобритании капитан Куртни и стал жертвой КГБ, осуществившего секс-шпионскую атаку. Несмотря на два прозрачных предупреждения, что позиция в деле дипломатического иммунитета сделает его фигуру непопулярной в Советском Союзе, бывший офицер военно-морских сил не успокоился. В КГБ поняли, что капитана можно заставить замолчать только с помощью сексуального скандала.

Материал, необходимый КГБ для дурно пахнущей кампании, уже находился в досье. Был он получен два года назад при помощи привлекательной «ласточки», которую звали Зинаида Григорьевна Волкова. Она работала под прикрытием службы проката автомобилей на Кутузовском проспекте, 2, в организации «Интурист».

Когда капитан Куртни прибыл в деловую поездку в Москву в 1961 году, он находился в состоянии депрессии, связанной со смертью жены несколькими месяцами ранее. В КГБ знали об этой личной проблеме и с радостью сделали на неё ставку.

Зинаиде приказали установить отношения с капитаном. Играя роль страстной и глубоко сочувствующей женщины, привлекательная русская завоевала доверие члена парламента. Вскоре их отношения дошли до той ступени, когда она отправилась с ним в его номер, где они и занимались любовью. Во время этого свидания были сделаны фотографии. Поскольку немедленной ценности они не представляли, их отправили в архив. И вот они пригодились.

В КГБ знали, что капитан сообщил своей второй жене Элизабет о коротком романе с Зинаидой, имевшем место ещё до их женитьбы. Элизабет таким образом была не только полностью в курсе дела, она даже лично познакомилась со своей предшественницей во время визита в Москву в 1962 году. Вернувшись в Англию, она написала Зинаиде, приглашая её остановиться у них в случае приезда девушки в отпуск в Великобританию.

Зинаида, как послушная «ласточка», передала письмо в КГБ, где его и скопировали. Оно теперь тоже хранилось в досье Куртни.

Знали в КГБ и о том, что брак капитана переживает трудный период. В 1964 году, когда он находился с деловой поездкой в Советском Союзе, Элизабет написала ему, что хочет уйти от него. Энтони Куртни получил письмо, находясь в московской гостинице «Националь». Он тут же позвонил ей и просил передумать. Письмо, посланное дипломатической почтой, было перехвачено КГБ, вскрыто без повреждений, перефотографировано, прежде чем быть передано по назначению, и стало также частью досье.

В общем, затевая операцию по «обезвреживанию» Куртни, специалисты КГБ знали о нём достаточно много. А потому решили провести операцию против него в две ступени. По прибытии в Москву его должны немедленно арестовать по обвинению «в деятельности против Советского государства», сфабрикованному на основании фальшивых доказательств. Его немедленно доставят в Лубянскую тюрьму, и, пока он будет находиться там без связи с друзьями и официальными лицами, начнётся кампания очернительства. Не имея возможности оправдаться, капитан будет обесчещен и опозорен, что затруднит его освобождение, на котором станет настаивать британское правительство. Был составлен список лиц, которые получат клеветнический листок, включая Джорджа Уигга, представителя лейбористской партии в вопросах безопасности, членов парламента и т.д.

В начале июля советское посольство в Лондоне сообщило, что капитан Куртни обратился за визой, которая была ему выдана. Визит в Россию был намечен на 25 июля. На площади Дзержинского эту весть восприняли с удовлетворением. Всё вроде бы шло по плану.

Незадолго до того, как парламент распустили на летние каникулы, Куртни вынес на повестку дня запрос в правительство: «Что сделано для обеспечения национальной безопасности?» Он хотел знать, что изменилось в Англии после его предыдущего запроса. Ответа он так и не получил до самых каникул.

Уже собрав вещи для отъезда 25 июля, капитан Куртни столкнулся с неожиданным препятствием, которого ни он, ни КГБ предвидеть не могли. 22 июля вся страна узнала об отставке сэра Алека Дугласа Хоума с поста лидера консервативной партии. В такой ситуации капитан Куртни счёл невозможной поездку в Москву. Однако ему и в голову не пришло проинформировать русских об её отмене.

При таких условиях КГБ следовало бы отменить всю операцию. Однако столь грандиозная машина, будучи раз запущенной, останавливается не сразу. Не имея информации о том, что первую часть кампании осуществить невозможно, чиновники, ответственные за скандальную клеветническую кампанию, запустили свои документы согласно расписанию. К 3 августа все лица, перечисленные в намеченном списке, получили грязный листок, который заканчивался интригующей фразой: «Продолжение следует».

Вероятно, у русских существовала и ещё одна цель, для которой им нужно было арестовать капитана Куртни. В это время двое их ценных агентов — Морис и Лона Коэн — получили по двадцать лет заключения. Член парламента, сидевший в русской тюрьме, давал неплохой шанс для возможного обмена.

Словом, если б капитана Куртни арестовали, история действительно имела бы неплохое продолжение. А так он смог защититься от нападок, подключив британскую службу безопасности. И хотя клевета стоила ему политической карьеры, но контрпоследствием скандала стало то, что другие члены парламента, а также потенциальные жертвы секс-шпионажа были теперь предупреждены о тактике КГБ.

КАК ПРОСЛУШАТЬ ПОСОЛЬСТВО США?

Попытки советских спецслужб проникнуть внутрь американского посольства имеют давнюю и славную историю, считает известный разведчик Михаил Любимов.

Когда США установили с СССР дипломатические отношения в 1933 году и обосновались в «Национале», прослушивать американцев не составляло никакого труда. Затем они переехали в Спасский дом на старом Арбате. Там центральной фигурой ОГПУ стал истопник Сергей, живший в отдельной квартире этого дома и свободно бродивший по посольству. Вскоре американцы нашли подслушивающее устройство в кабинете посла, но отнеслись к этому философски.

В 1935 году посольство переместилось в здание около гостиницы «Националь», и посол Чарльз Болен призвал сотрудников больше общаться с советскими гражданами. Призыв был воспринят с энтузиазмом, и посольство наводнили красотки балерины, обедавшие, ужинавшие и танцевавшие с дипломатами до самого утра. Естественно, все дамы принадлежали к славной когорте агентесс ОГПУ—НКВД.

Однако вскоре американцы почувствовали, что у них уплывает секретная информация, и попытались ужесточить режим в посольстве. Но положение не улучшилось. Прямо в секции коммуникаций — святая святых посольства — в разгар сексуального акта были застигнуты двое мужчин: шифровальщик и секретарь посла. Большинство американцев, несмотря на запреты, продолжали крутить романы с советскими гражданами, ни в чём себе не отказывая.

Лишь в 1947 году американцы ввели охрану посольства морскими пехотинцами, и приток посторонних на территорию посольства резко уменьшился.

В 1964 году в здании посольства на улице Чайковского дети дипломатов во время игр обнаружили подземный туннель, прорытый много лет назад. В том же году американцы извлекли сорок микрофонов, умело запрятанных в стенах посольства, и ещё больше электронных «клопов» у себя на квартирах.

А тут ещё один сюрприз! Заведующий протокольным отделом МИДа подарил послу деревянного орла ручной работы, который тот поставил на письменный стол. Через год в орле обнаружили радиозакладку, с помощью которой все беседы через монитор, функционирующий в здании напротив посольства, ретранслировались на Лубянку.

Вообще развитие микроэлектроники принесло американцам множество неприятностей. Наша контрразведка начала ставить «клопов» в автомашины дипломатов, дабы выявлять их маршруты, с этой же целью мазали специальным средством ботинки сотрудников американской разведки, а потом по следам вычисляли, куда они ходят и с кем встречаются.

Но как вставить «жучки», не имея агентов внутри посольства? Поэтому КГБ держал под особым колпаком охранников посольства — морских пехотинцев, молодых и рослых ребят, командированных в Москву после прохождения соответствующей подготовки. Морские пехотинцы имели посты во всём посольстве, начиная со входа, где находилась будка с пуленепробиваемым стеклом.

Американцам в то время жить в Москве было непросто: дефицит товаров, ночных баров, клубов и ресторанов, большая зависимость от советских граждан, работавших на несекретной работе в посольстве: и нужный номер телефона узнать, и справку получить, и достать билеты в Большой театр, и покататься на лошадях за городом, и съездить на Кавказ…

Но самое главное, что терзало холостых охранников, — это грозное табу на контакты с прекрасным полом из числа советских гражданок. На здоровых молодых ребят, переполненных гормонами, иной раз было попросту жалко смотреть.

Потому так популярен был ежегодный бал морских пехотинцев, где натанцовывались и напивались до положения риз с приглашёнными югославками и россиянками. Кроме того, по пятницам в доме, где проживали охранники, устраивались танцы, куда тоже разрешалось приглашать своих знакомых обоего пола.

Инструкции по безопасности были строги, но жизнь есть жизнь: американцы впутывались и в дела чёрного рынка, и меняли валюту у фарцовщиков по завышенному курсу, и вовсю спекулировали, и грешили порой с дамами, и выбрасывали на помойку размельчённые на машине секретные документы, восстановить которые не составляло особого труда.

Принимались меры. По данным госдепартамента, с 1980 по 1987 год было отозвано досрочно из Москвы около ста охранников, которым инкриминировались махинации на чёрном рынке, изнасилования, потребление наркотиков, романы с жёнами дипломатов и конечно же связи с русскими красавицами. Но этого оказалось недостаточно.

Морские пехотинцы по-прежнему говорили только о женщинах, вспоминали подружек в Штатах, обсуждали достоинства и недостатки дам, работавших в посольстве, читали порножурналы, изнывая от похоти.

И всё это привело однажды вот к каким последствиям…

Лоунтри в посольстве заставили тщательно изучить инструкцию: валюту менять только в банке или у посольского кассира, исключены дружеские отношения с лицами обоего пола из СССР, Болгарии, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Польши, Югославии и ГДР, о всех контактах докладывать офицеру безопасности, категорически запрещено приводить женщин к себе в комнату. Но когда Лоунтри начал справляться, как живут его сексуально озабоченные коллеги, картина вырисовывалась несколько иная.

Охранники любили навещать Хаммеровский центр, где били фонтаны и имелись часы с горластым петухом; там хоть что-то напоминало о привольной ночной жизни Запада. Однако выпивать в валютном баре им запрещалось: там вроде бы сиживали проститутки, работавшие на КГБ. Вообще правила были странные: там пить запрещено, а в немецкой пивной в том же центре — пожалуйста! Также разрешено посещать валютный бар и дискотеку в гостинице «Космос». Где логика?

Между прочим, другие сотрудники посольства и строительные рабочие развлекались где угодно, и это дополнительно раздражало морских пехотинцев. Инструкцию нарушали постоянно. Однажды капрал Стафлбим заскочил вечером в валютный бар в Хаммеровском центре, познакомился с двумя девушками, выдававшими себя за итальянок. А как отличить итальянку от запретной русской, если с английским и у той и у другой всё в полном порядке? Капрала пригласили на квартиру, там он услышал, что девушки между собой говорили по-русски, но отступать было некуда, страсти играли, и он согрешил с одной из дам, пока другая сидела на кухне. Пришёл домой под утро, доложил начальству, что ехал в такси с советской гражданкой и посетил валютный бар. О сексе, естественно, умолчал.

Был эпизод и почище, когда охранник Лэтски встречался с русской красавицей целых шесть месяцев. Об этом знали все, но никто не доложил по инстанции. А девица, между прочим, вроде бы забеременела, к Лэтски приехал её «брат» и стал обсуждать, как замять скандал. Только тогда перепуганный охранник, почуяв, что пахнет жареным, сам побежал к офицеру безопасности.

Однажды на вечеринку в дом охранников пришла красотка с итальянским паспортом, в чёрных кожаных брюках и в блузке, подчёркивающей соблазнительную грудь. Закружила головы всем, осталась до утра с одним счастливцем, однако настолько насторожила его вопросами, что он в два часа ночи вызвал офицера безопасности. Проверили её по списку подозрительных лиц с фотографиями и обнаружили, что она уже проходила под другой фамилией.

Но даже внутри посольства дамы искушали, бросали в жар. Например, парикмахер Валентина работала в посольстве лет двадцать, знала многих и весьма близко. Конечно, офицер безопасности подозревал её в связи с КГБ, но, если выгнать, пришлют другую агентессу. Не выписывать же парикмахера из США?

Все эти истории Лоунтри знал, но, конечно, он и не подозревал, что сразу же попал в поле зрения КГБ, поскольку «быстро пьянеет и себя не контролирует»…

Лоунтри повадился захаживать в таможенный отдел, где положил глаз на двадцатипятилетнюю советскую дамочку — назовём её Виолеттой.

В сентябре 1985 года — о счастливая случайность! — он столкнулся с Виолеттой в метро. Поговорили несколько минут, Виолетта вела себя кокетливо и дала понять, что готова продолжить знакомство. После этого Лоунтри осмелел и иногда вёл беседы с ней в посольстве, а в октябре они вновь столкнулись в метро и прогуляли вместе около двух часов.

Лоунтри отличался детской непосредственностью, и Виолетте нетрудно было заметить, что он влюбился. Однако искусительница не торопилась углублять отношения и уступила его натиску только в январе 1986 года. Вскоре Виолетта представила его своему «папе», это была своего рода проверка его отношений к новым знакомым.

И тут же последовала новая докладная:

Однажды во время очередной встречи в метро Виолетта предложила поехать в гости к своему «дяде», который очень хотел познакомиться с Лоунтри. Поехали, познакомились. Говорили о мире и дружбе народов, Лоунтри тоже хотел не войны, а мира и заметил, что считает себя другом Советского Союза.

Во время следующей встречи «дядя Саша» уже говорил с ним как с другом, который должен помогать ему и Виолетте. Чем? Да очень просто: для начала ответить на его вопросы, кто чем занимается в посольстве, кто работает в ЦРУ, кто является резидентом, на каком этаже размещается резидентура. Ужин с выпивкой смягчил жёсткость предложения, и Лоунтри согласился.

От встречи к встрече задания его всё усложнялись, «дядя Саша» прекрасно знал все уязвимые места посольства и особенно просил содействия в установке «жучков» там, где стоят шифровальные машины. В качестве дополнительного компромата «дядя Саша» взял у Лоунтри расписку в том, что он всегда будет другом СССР. Ради любви Виолетты Лоунтри был готов на всё.

Но тут его перевели в Вену…

Лоунтри скучал в Вене без Виолетты, часто писал ей и звонил в Москву.

«Дядя Саша» один раз приехал в Вену, получил от Лоунтри информацию о делах в посольстве и познакомил его с сотрудником резидентуры КГБ в Вене. Но без Виолетты работать на КГБ Лоунтри не хотелось, он мучился, много пил и в результате пришёл к резиденту ЦРУ с повинной.

Военный трибунал приговорил морского пехотинца к тридцати годам тюремного заключения, правда, недавно приговор пересмотрели и выпустили Лоунтри на свободу. Он тут же уехал к себе в резервацию. Говорят, там он влюбился в даму из племени навахо и забыл о своей Виолетте.

ДОСЬЕ АГЕНТА ПРОЩАЙ

…Место для убийства было вроде бы подходящее: обезлюдевший зимой подмосковный дачный посёлок. Здесь он и решил избавиться от неё. Возможно, любовница знала лишнее. Не повезло и случайно появившемуся мужчине — свидетеля тоже пришлось убрать. Посчитав, что оба мертвы, убийца ушёл. Но женщина оказалась жива. И в тот же февральский день 1982 года его арестовали — так подполковник вышел из большой игры.

Он начал карьеру в КГБ в конце пятидесятых годов, после окончания одного из технических вузов. Затем — Париж, охота за секретными западными технологиями. Командировка кончалась в 1970 году, и тогда французская разведка, уже державшая «дипломата» на примете, попросила своего соотечественника, торговца электроникой, который был с русским в приятельских отношениях и часто ездил в Москву, не терять с ним связи. Наш разведчик доложил о контакте с торговцем начальству и получил «добро» на продолжение знакомства — КГБ, в свою очередь, надеялся извлечь пользу из француза.

Несколько лет эта дружба тянулась для западной спецслужбы бесплодно. Но однажды офицер намекнул: коммунизм он уже ненавидит, а вместе с ним и Лубянку — готов работать на французов. Кодовым именем нового агента стало английское слово «Farewell», что значит «Прощай». Он оказался бесценным приобретением: передал сотни документов, раскрывших невероятный размах советского промышленного шпионажа, от которого не убереглась ни одна развитая страна. На русских работали, казалось бы, совершенно надёжные люди.

Так, осенью 1984 года немецкие федеральные власти арестовали Манфреда Ротча — главу авиационного департамента фирмы «Мессершмитт-Бёльков-Блом», крупнейшего в Западной Германии производителя вооружений. Обвинение — семнадцатилетнее сотрудничество с КГБ.

Более роскошного места для шпионажа и не представишь. «Мессершмитт» участвовал в самых передовых научно-технических программах. Например, в совместном создании с итальянскими и английскими компаниями истребителя «Торнадо». Фирма производила также противотанковые ракеты HOT и «Милан», а последние разработки включали бронебойные снаряды, немецко-французский военный вертолёт, транспортный самолёт, ракету «воздух—воздух» «Корморан». Некоторые сотрудники «Мессершмитта» имели доступ к передовой технологии НАСА, у самого же Ротча был допуск наивысшего разряда. Миниатюрной камерой он переснимал документы и чертежи прямо в штаб-квартире фирмы, а затем передавал информацию советским агентам в Мюнхене или за границей.

Когда агент был арестован и ждать его возвращения на волю уже не имело смысла, французская спецслужба положила часть полученного из Москвы досье на стол президенту Миттерану. Сразу же — в апреле 1983 года — 47 советских «дипломатов» покинули Францию. И если для наших читателей и телезрителей эта массовая миграция так и оставалась загадочной, то для западных через некоторое время всё прояснилось. Весной 1985 года, когда пришла весть о казни подполковника, часть досье передали прессе. Так впервые была разглашена подробная, с именами, схема организации советской научно-технической разведки.

Документы с грифом «Совершенно секретно» рассказали, что Военно-промышленная комиссия (ВПК) при Совете Министров устанавливала ежегодный план сбора разведданных. За его выполнение отвечало управление «Т» Первого Главного управления КГБ, которое рассылало резидентурам в разных странах соответствующий опросник. Специалисты, занимавшиеся сбором этой информации, относились к «линии X». Всего в управлении «Т» было около тысячи офицеров, из них примерно триста за границей, где вместе с сотрудниками политической разведки они составляли основу резидентур.

Агент выдал всех известных ему офицеров «линии X». В ГРУ — военной разведке — такой же деятельностью занималось управление научно-технической разведки, имевшее за границей около полутора тысяч человек. В охоте за промышленными секретами участвовали также Госкомитет по науке и технике, Академия наук, Госкомитет по внешнеэкономическим связям и Министерство внешней торговли, которые анализировали в основном открытые сведения, извлечённые из научно-технической литературы.

Досье агента Прощай включало, в частности, отчёты некоего малоизвестного учреждения — Всесоюзного института межотраслевой информации (ВИМИ). Когда советским специалистам требовалась какая-то западная технологическая новинка, они направляли заявку в ВИМИ, а тот передавал заказ разведорганам и устанавливал смету расходов. Например, в конце семидесятых годов понадобились электронные компоненты американских крылатых ракет — работу поручили КГБ и выделили 170000 рублей.

И деньги не пропадали даром. Так, в одном из документов, подписанных тогдашним главой ВПК Леонидом Смирновым, отмечалось, что разведка помогла нейтрализовать новейшую натовскую противотанковую ракету «Тау»: «Мы можем определить уровень глушения, необходимый для борьбы против этого оружия».

На досье основывался и доклад правительства США 1985 года: «Советы считают, что, используя документацию по американскому истребителю Ф-18, их авиационная и радарная промышленность сэкономили около пяти лет разработок и 35 миллионов рублей». Документация по радару управления огнём Ф-18 послужила технической основой новых радаров нашлемной системы целеуказания для последнего поколения советских истребителей.

Многое из рассказанного выше почерпнуто из заслуживающих доверия, но всё же западных источников. Потому, чтобы узнать о советской научно-технической разведке (НТР), как говорится, из первых рук, специальный корреспондент известного всем журнала «Техника — молодёжи» Алексей Кузнецов отправился в тихий Колпачный переулок, расположенный в самом центре Москвы. В старинном особняке без вывески располагается пресс-служба внешней разведки России.

И вот что рассказал журналисту «неброский мужчина, в годах», который предложил называть его Юрием Фёдоровичем. По должности, как он представился, — руководитель научно-технической разведки Службы внешней разведки России. Он любезно согласился прокомментировать некоторые аспекты вышеизложенного.

— Была ли НТР важнейшей стороной деятельности КГБ с момента его выхода на международную арену?

— Ни в коей мере. НТР — лишь одно из направлений внешней разведки КГБ. Она работала по заданиям промышленности. Руководство КГБ отмечало важность НТР, помогало ей, но не относило её деятельность к приоритетной.

Организационно это подразделение оформилось во внешней разведке примерно в 1925 году. Одним из первых его руководителей был Леонид Романович Квасников.

Одна из задач НТР — отслеживание тенденций и достижений зарубежной науки и техники с точки зрения угрозы появления новейших средств вооружённой борьбы, прежде всего оружия массового поражения, и как следствие этого — нарушение сложившегося соотношения сил в мире. Сейчас НТР уделяет серьёзное внимание исследованиям и разработкам в области «критических технологий». Это наше направление созвучно с деятельностью Института критических технологий, организованного в 1991 году при Управлении научно-технической политики Белого дома США.

НТР анализирует завершённые зарубежные НИОКР военно-прикладного характера, выявляет конструктивные особенности перспективных образцов, беспристрастно оценивает сильные и слабые стороны иностранных систем оружия, отслеживает технические новинки, передовые инженерные решения и т.д. Особое внимание уделяется технологиям производств.

Важность этой работы, надеюсь, понятна. Создав новое оружие, наши конструкторы должны быть уверены, что оно в состоянии выполнить свои функции, окажется эффективнее зарубежного. В мирное время сопоставить качество отечественного и зарубежного вооружения можно лишь с помощью разведки.

Наконец, замечу, сейчас промышленным шпионажем занимаются около 75 крупнейших корпораций США. Очень активны в этой области французы и англичане.

— Можно ли привести примеры успешных или неуспешных операций советской НТР из опыта последних лет?

— Можно. Однако говорить о них пока рано. Таковы наши правила.

Вместе с тем есть примеры, которые не попадают под определение «разведывательные операции», но, на наш взгляд, заслуживают внимания печати. Так, мало кому известно, что НТР обеспечивала информацией работы по ликвидации последствий аварии в Чернобыле. Мы по своей инициативе уже 2 мая 1986 года направили своего представителя на место работы правительственной комиссии, поддерживали с ним прямую регулярную связь, получали вопросы научно-технического характера, относящиеся в основном к оценке происходящего в аварийном реакторе, прогнозам последствий, оперативно находили в своих информационных банках или за рубежом ответы на эти вопросы и сообщали их комиссии.

Добавлю, что в конце восьмидесятых годов НТР передала научным организациям Украины, Белоруссии и в Брянскую область России большой объём информации преимущественно по медико-биологическим аспектам последствий аварии, в частности, таким, как радиоактивное заражение территории, облучение людей и домашних животных.

В начале восьмидесятых годов НТР обратила внимание на развитие за рубежом СПИДа. Понимая, что болезни не признают государственных границ, мы информировали руководство СССР. К сожалению, столкнулись с определённым непониманием, поскольку тогда бытовало мнение, что у нас нет социальных условий для такого заболевания и проблема якобы неактуальна. Правда, через несколько лет правительство приняло соответствующие решения по этому вопросу.

— Не рассказали бы вы об агенте Прощай? Какое у него настоящее имя?

— Агент французских спецслужб Прощай был раскрыт в западной печати в 1990 году. Его настоящую фамилию, имя и отчество приводить в средствах массовой информации, по нашему мнению, нежелательно с этической точки зрения — ведь в Москве живут вдова, взрослый сын и другие родственники, носящие ту же фамилию.

Данные о том, что стали известны совершенно секретные документы о деятельности Первого Главного управления КГБ, мы получили в 1983 году, как ни странно, из публикаций в зарубежных научно-технических изданиях. Получается, спецслужбы Франции фактически сами вывели нас на своего агента. Контрразведывательными подразделениями КГБ и разведки был проведён сложный комплекс аналитических и оперативных мероприятий. В результате установили: сведения переданы французской контрразведке конкретным сотрудником ПГУ — агентом Фарвеллом. По данному факту в августе 1983 года возбудили уголовное дело по статье 64 «Измена Родине в форме шпионажа».

С 1959 по 1982 год он служил в органах госбезопасности, был сотрудником одного из подразделений научно-технической разведки. Дважды выезжал в длительные загранкомандировки, в том числе во Францию.

Я знал его. Он казался компанейским, всегда приветлив, общителен. Но потом в нём появилась какая-то меркантильность, стремление что-то выгодно достать, продать. Из-за таких махинаций его и отозвали из второй командировки.

Страсть к наживе, преувеличенное мнение о своих способностях и неудовлетворённое чрезмерное честолюбие, пристрастие к спиртным напиткам и женщинам, а также неустойчивость толкнули его на предательство.

В ход расследования вмешался случай. В феврале 1982 года он совершил известное вам тяжкое уголовное преступление. В ноябре того же года военный трибунал Московского военного округа лишил его воинского звания и приговорил к пятнадцати годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. А затем он признал себя виновным и в шпионаже.

Конкретные факты его шпионской деятельности были подтверждены показаниями свидетелей, заключениями экспертов, вещественными доказательствами. 14 декабря 1984 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к исключительной мере наказания — расстрелу. Приговор приведён в исполнение.

— Какие изменения произошли в НТР с распадом Варшавского Договора?

— Прекращение сотрудничества не оказало серьёзного влияния на российскую НТР, которая сейчас, как и прежде, руководствуется интересами своей страны.

— В западной печати появлялись сообщения, что с приходом к власти Горбачёва советская НТР усилила свою деятельность. В частности, агентам разрешили идти на большой риск, и именно этим объясняются участившиеся провалы. Так ли это?

— Не разделяю этот тезис, сравнивая, что было до Горбачёва и при нём. Какой-то смены установок не произошло. С другой стороны, меняются задания, методы. И периоды бывают разные — больше провалов, меньше… Но конечно, коллизии последних лет затруднили нашу работу, а чем она сложнее, тем меньше шансов на успех. Примерно с 1987 года у нас начались трудности с валютой. Произошли большие изменения в структурах, на которых мы базируемся. Поэтому можно сказать так: в настоящий период НТР усиливает свою деятельность по анализу перспективности тех или иных технологий для промышленности России в свете её реструктуризации. По ряду направлений мы снижаем активность, прежде всего по добыче образцов новой техники. Связано это с финансовыми проблемами и отсутствием у части отраслей конкретных программ развития.

Такой вот скучноватый разговор получается, когда с разведчиком сходишься лоб в лоб. Но какое отношение и сам разговор, и упоминающийся в нём агент имеют к главной теме нашей книги? Оказывается, самое непосредственное. Хотя бывшие коллеги Фарвелла не хотят об этом говорить.

Как стало ясно из источников, раскрытых в самое последнее время, окончательный провал своему агенту устроила, как ни странно, сама французская разведка. Но первоначально «подорвался» он… вы догадались правильно… опять-таки на женщине.

Говорят, настоящее имя агента Владимир Ветров, полковник КГБ, сотрудник управления «Т». И скрывать его особо не стоит хотя бы по двум причинам. Во-первых, имя это неоднократно фигурировало в зарубежных публикациях, в том числе и в специальной передаче на русском языке, сделанной радиостанцией «Свобода». Во-вторых, фамилия Ветров достаточно распространена, так что родственники всегда могут сказать, что не имеют ни к данному персонажу, ни к его истории ровным счётом никакого отношения. Мало ли на свете однофамильцев?

Итак, вот вам ещё одна версия событий.

Вернувшись после заграничных вояжей в Москву и, видимо, разочаровавшись в советской жизни, Ветров пишет письмо своему хорошему знакомому во Франции, оказавшему ему некогда большую услугу, в которой намекает, что не прочь будет вернуть должок. Получив письмо, в котором Ветров также просил о срочной встрече в Москве, проницательный знакомый поставил в известность о нём спецслужбы Франции и с их согласия вылетел в нашу столицу. Здесь он встретился с Ветровым и получил от него ещё одно послание, в котором тот изъявлял желание работать на спецслужбы Запада.

Уверовав в серьёзность намерений Ветрова, его связали с профессионалом — сотрудником французского посольства в Москве, и около года новоявленный агент, получивший кличку Фарвелл, исправно поставлял информацию. А потом вдруг исчез. Через некоторое время, после осторожных попыток навести справки, французы приходят к выводу, что их агент арестован и, судя по всему, расстрелян.

И вот в начале 1983 года, как бы в отместку за это, президент Миттеран принимает решение о высылке из Франции свыше сорока советских дипломатов и журналистов за «деятельность, несовместимую с их официальным статусом». В том заключалась трагическая ошибка французов.

В списке значились многие люди, так или иначе когда-то контактировавшие с Ветровым. Сам же он в это время был живой, хотя и находился в заключении. Но арестован и осуждён он был не по шпионскому, а по уголовному делу.

На работе он завёл себе любовницу — старшую переводчицу управления Светлану Очкину, следы которой в настоящее время таинственно затерялись. Но по словам вдовы Ветрова, эта особа пыталась шантажировать мужа, стараясь заставить его жениться на себе, бросив семью.

Поводом же для шантажа, по вероятности, послужило вот что. Зайдя как-то без стука в рабочий кабинет Ветрова, Очкина застала его за странным делом: он фотографировал секретные бумаги. Пойманный, что называется, с поличным, Ветров был вынужден согласиться на требования любовницы. Сам же тем временем решил её убрать. И вот 22 февраля 1982 года, взяв шампанское, «молодожёны» отправились на машине в лесопарк в районе окружной дороги, якобы для того, чтобы отпраздновать свою помолвку.

Однако в самый неподходящий момент возле машины, стоявшей в лесу, появился некий человек — фальшивый милиционер, уволенный из органов за взятки и пьянство. Промышлял он тем, что подкарауливал влюблённые парочки, предъявлял им удостоверение, утаённое при увольнении, грозил сообщить на работу и т.д. Многие, понятное дело, стремились от него откупиться.

Но на сей раз номер не прошёл. Разозлённый Ветров выскочил из машины и прикончил лжемилиционера ножом. Поняв, что дела плохи, его любовница бросилась бежать. Тогда Ветров сел в машину, настиг и сбил её. Будучи уверен, что женщина мертва, он покинул место преступления. Но Очкина оказалась живучей, была подобрана ещё живой, и в тот же вечер Ветрова арестовали.

Однако — удивительное дело — Очкина пожалела любовника и не рассказала, за что именно её пытались убить. Так что Ветрова судили лишь за убийство лжемилиционера в состоянии аффекта, дав ему за это пятнадцать лет. Отбывать наказание его отправили куда-то в район Иркутска, откуда, по словам жены, он довольно часто писал ей.

Но тут во Франции разворачивается акция по высылке агентов. КГБ анализирует ситуацию и решает провести повторное следствие. Во всяком случае, Ветрова узнаёт, что муж снова оказывается в Москве, в «Лефортове», а в феврале 1985 года ей выдают свидетельство о смерти мужа.

Такие вот бывают истории…