Бледна как смерть

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Гудки в телефонной трубке смешивались со стуком колес, приглушенными звуками, доносившимися из наушников парня по соседству, и разговором, который вели молодой человек в очках, одетый в модный костюм в тонкую полоску, и женщина средних лет, веки которой были обильно накрашены голубыми тенями и которая держала на коленях портфель.

Пять, шесть, восемь, десять гудков. Почему она так долго ждала? Адама явно не было дома.

Поезд миновал Рединг, так что, по ее подсчетам, было уже около половины десятого. Может, он ушел в студию. Она уже готова была нажать на сброс, когда гудки прекратились.

– Алло, – голос Адама звучал недовольно. Неподалеку разговаривала женщина. Похоже, с ним была Энджи.

– Это Наташа. Извини, что побеспокоила. Но ты сказал...

– Ты в поезде? – его голос изменился, стал теплым. – Я собирался тоже поехать в город, надо купить что-нибудь новое из одежды.

Ты собирался, как же!

– Когда ты освободишься?

– Встреча назначена на одиннадцать. Думаю, к часу буду свободна.

Секунда молчания.

– Встретимся у галереи Тейт в два.

Она знала, что Тоби ждет ее в ресторане Британской библиотеки, заказав чай и теплые пшеничные лепешки с разогретым маслом.

Библиотека была идеальным для него местом, совершенным продолжением его личности, в которой модерн ужинался со стариной. Здесь, в этом наделенном удивительной, дарящей умиротворение атмосферой современном храме знаний, каждый ощущал важность собранных информационных фондов. Огромные помещения с белыми колоннами, тусклое полированное дерево мебели, приглушающие звуки ковры, ряды мерцающих компьютерных экранов, стоящих на столах, покрытых зеленой кожей. Фойе и коридоры были открытыми, спроектированными в виде гигантских балконов, так что можно было стоять на верхнем этаже и смотреть вниз на просторный зал с широкими лестницами. В центре здания возвышалась колонна из дымчатого стекла, в которой были размещены старинные книги, символизирующие изначальное предназначение библиотеки.

Однако не все фонды были компьютеризированы. Иногда возникала необходимость проведения тщательного поиска, работы с оригинальными каталогами, требовалось специальное разрешение для просмотра особо ценных документов. Поэтому именно Тоби, который был вхож в закрытые фонды и имел доступ практически к любому источнику и хранилище, часто делал для Наташи требующую беготни работу.

Он сидел в кафетерии на третьем этаже, среди хромированных стульев, светильников с приглушенным светом, столов, украшенных вазами, в каждой из которых стояла красная роза на длинном стебле.

При виде Наташи Тоби встал, широко улыбнулся, расцеловал в обе щеки и усадил за стол.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он, и Наташа почувствовала себя виноватой, потому что, выбирая наряд, рассчитывала произвести впечатление на другого мужчину. Под кожаным пиджаком на ней была надета расшитая черная муслиновая блузка. Ансамбль дополняла длинная темно-фиолетовая юбка с неровной линией низа, а вокруг шеи обвилось черное боа из перьев.

Она жаждала услышать рассказ о его поисках, но вид у Тоби был рассеянно-равнодушным. Он заказал чай, поставил перед ней блюдечко с маслом и тарелочку с лепешками.

– Ешь давай, – сказал он тоном строгого отца.

– Ну, – проговорила она с набитым ртом, – что стряслось?

– Твои Дженет и Джон Маршалл оказались прелюбопытными личностями, – начал Тоби, поставив на стол набитый до отказа портфель из потертой желто-коричневой кожи с ремешками и пряжками, похожий на старомодный школьный ранец.

Он извлек пачку бумаг, портативный компьютер и большой черно-красный линованный блокнот. Наташа с интересом наблюдала, как он нажимает на кнопки, листает страницы. Тоби производил впечатление человека неорганизованного, но ни разу не подводил ее в работе.

– Существует собрание документов под названием библиотека Эшли, в котором можно найти переписку Россетти и членов его группы, – сообщил он. – Письма собрал человек по имени Томас Вайс, который интересовался творчеством прерафаэлитов и в то же время имел репутацию фальсификатора. Предположительно, ему удалось заполучить настоящую страничку из тетради, эксгумированной из могилы Лиззи Сиддал, но это так, к слову. Если верить документам, фигура доктора Маршалла более чем примечательна. На протяжении многих лет он был медицинским консультантом Россетти, дружил с Фордом Мэддоксом Брауном и братом Россетти, Вильямом. Судя по всему, Россетти был трудным и капризным пациентом и никогда не оплачивал счета вовремя. История стара, как мир – мятежный художник, к которому настоящая слава и признание придут только после смерти.

– Должно быть, это горько ощущать, – прокомментировала Наташа.

– Знать, что после смерти тебя ожидает слава? Хороший повод, чтобы стремиться к вершине.

Она с трудом сглотнула.

– Но все дело в том, что никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем – слава или забвение.

– В то время как большинство из нас, смертных, точно знает, что это будет забвение. Может, бедный доктор Маршалл был бы гораздо более счастлив, если бы его забыли, – усмехнулся Тоби. – Тем не менее вернемся к теме. Похоже, что между ним и его известным пациентом существовало взаимное уважение. Есть письмо Россетти к Маршаллу с выражением соболезнований по поводу смерти младшей дочери, Ады, и еще одно, в котором Россетти предлагает Маршаллу свою поддержку, узнав о том, что доктор претендует на место главы кафедры анатомии в Королевской академии. Судя по следующему письму с поздравлениями, Маршалл получил это место.

Тоби подался вперед.

– Форд Мэддокс Браун вызвал Маршалла в ночь смерти Лиззи Сиддал. – Он поднял глаза. – Ты знала об этом?

Наташа покачала головой, ожидая продолжения.

– Маршалла еще раз позвали спустя два дня после смерти Лиззи, поскольку Россетти взбрело в голову, что она не умерла, а просто впала в бессознательное состояние из-за лекарств... Бедняга. Я всегда находил ужасной их обычай оставлять трупы в доме на несколько дней.

С этим Наташа была согласна.

– Дал ли доктор Маршалл какое-либо заключение о причине смерти?

– К сожалению, я не смог его найти. Однако его мнение о состоянии здоровья Лиззи до трагедии довольно подробно записано. Он писал Россетти о том, что физически она здорова, что ее слабость вызвана состоянием, которое теперь принято называть стрессом. Он предлагал отправить ее на Ривьеру и на курорт в Мэтлок для восстановления сил и поправки здоровья. Есть письмо Джорджины Берн-Джоунс, в котором она выражает свое удивление тем, как страдает Лиззи, не имея определенного заболевания. Другой доктор поставил ей диагноз «искривление позвоночника». У меня есть предположение, что она страдала от застарелой формы анорексии. Однако при этом не исключено, что и вывод Маршалла о психическом или психосоматическом заболевании также был правильным. Можно предположить, что ее стресс, или депрессия, или что там у нее было могли усугубиться после рождения мертвого ребенка, как ты считаешь?

Наташа кивнула.

– Вернемся к доктору Маршаллу. Он присутствовал во время родов, потом Россетти послал за ним снова, когда Лиззи впала в состояние глубокого отчаяния. Джорджина Берн-Джоунс пишет, что Лиззи качала пустую колыбель возле камина, говоря входящим: «Тише, вы его разбудите». Как бы там ни было, предположение о том, что она могла покончить с собой, вполне оправданно. Эвелин Во, Виолетта Хант, Холл Кэйн соглашаются с этим, хотя надо учесть, что все они, писатели-романисты, охочи до подобных историй, не так ли? Все сошлись на том, что у Лиззи развилась паранойя: каждый раз, когда Россетти уезжал из дома, она видела его в объятиях другой женщины. Если прибавить к этому депрессию, вызванную смертью ребенка... Есть также мнение, что нашли ее предсмертную записку – то ли она приколола ее к ночной рубашке, то ли бросила на пол рядом с кроватью.

Тоби остановился, откусил кусок лепешки, медленно разжевал. Наташины мысли пришли в движение. Неужели Бетани рассказали все это, когда она звонила в Британскую библиотеку? Наташе не хотелось думать о том, что Бетани могла покончить жизнь самоубийством, оставив записку. Еще меньше ей хотелось, чтобы Бетани узнала о том, что, уходя, Лиззи оставила записку, которая давала единственный шанс узнать, была ли передозировка случайностью.

Записка также могла послужить ключом ко многим тайнам.

– Что говорят о записке?

– Никто не высказал твердой уверенности, из чего я сделал вывод: строк, написанных Лиззи, никто не видел. Версии разные: то ли она прокляла Россетти, то ли попросила позаботиться о ее брате. Холл Кэйн упоминал какую-то поездку в поезде, во время которой Россетти сказал, что записка оставила в его сердце рану, которая никогда не заживет.

Наташа понимала, что Тоби смотрит на нее, ожидая реакции. Она наклонилась к нему через стол и сжала его руку.

– Ты – гений. Невозможно поверить, что тебе удалось за такое короткое время так много узнать.

Она была тронута выражением, появившимся у него на лице, которое, впрочем, тут же сменилось озабоченностью.

– Я не понимаю, каким образом все этот может помочь тебе в поисках девушки.

Она вздохнула.

– Не напрямую. Но скажу тебе кое-что интересное. Если бы я нашла доказательства того, что Бетани – прямой потомок Маршаллов, я бы поверила еще кое-чему.

Воспользовавшись его профессиональными качествами, Наташа чувствовала себя обязанной вкратце рассказать о некоторых деталях своего расследования. Она повторила рассказ Бетани, изложенный Адамом, о воспоминаниях ее бабушки – о том, что картина «Беата Беатрикс» была нарисована Россетти с трупа Лиззи.

Лицо Тоби напряглось.

– Я никогда ничего подобного не слышал. Какой ужас!

– Тем не менее это многое объясняет, не так ли? Маршалл был в доме Россетти в ночь смерти Лиззи. Ты сам сказал, что два дня Россетти не мог поверить, что жена в самом деле умерла. Более того, Маршалла позвали еще раз. Он мог увидеть что-то интересное. Например, Россетти за мольбертом, ошибочно полагавшего, что она еще жива, и мертвую Лиззи в качестве модели. Если Бетани была родственницей Дженет Маршалл, то нетрудно предположить, что эта легенда передавалась из поколения в поколение, начиная с того человека, который видел это своими глазами. Может, Россетти забальзамировал тело Лиззи. Это объясняет, почему ее красота не исчезла, когда гроб открыли шесть лет спустя.

Наташа говорила быстро, ее мысли витали далеко отсюда. Тоби с сомнением глядел на нее. Его пальцы сомкнулись, образовав подобие мостика.

– У меня возникло подозрение, что умопомешательство заразно. – Он усмехнулся. – Серьезно. Я имею в виду, что после смерти Лиззи у Россетти развилась какая-то форма психического расстройства. Доктор Маршалл прописал ему лекарства, которые принимала Лиззи и от которых она умерла – хлорал и настойку опия. – Он снова начал рыться в своих бумагах. – Ты понимаешь, о чем я? Есть письмо Россетти к Маршаллу, в котором он прощает доктора за то, что тот вернул его к жизни после попытки суицида.

Тоби сделал паузу, посмотрел на Наташу.

– Может, и самоубийство заразно.