Блеск жемчуга

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Отель «Ветра торговли»

Вторник, 20 июля 1993 г.

- Миссис Лян, это Алисон Уитакер. Я получила ваш вызов.

Просьба перезвонить секретарю Джеймса Дрейка была передана оператору отеля в одиннадцать утра; с тех пор красный огонек на аппарате в номере Алисон горел почти непрерывно. Она вернулась к себе в два часа дня, однако слишком увлеклась подготовкой к встрече с Джеймсом и заметила вызов только в половине четвертого.

- А, мисс Уитакер, это вы, наконец то. Мне очень жаль, но мистер Дрейк не сможет сегодня встретиться с вами.

- Ох. Ну что же, это не так важно, - пробормотала Алисон. - Я, кажется, сказала вам, когда звонила по поводу встречи, что это не срочно. Я просто хотела показать мистеру Дрейку кое какие снимки, которые уже готовы. Может быть, я оставлю их в офисе, а вы потом скажете мне, насколько они ему понравились? Или не понравились.

Пенелопа Лян вежливо ждала, пока Алисон закончит свою речь, и только потом сказала:

- Мистер Дрейк просил узнать меня, не сможете ли вы поужинать с ним сегодня вечером.

- Разумеется, но вряд ли стоит так беспокоиться из за меня.

- Конечно, - ответила миссис Лян, хорошо поставленным голосом подтверждая тот факт, что мистер Дрейк вовсе не обязан беспокоиться о ком то или делать что то, если ему это не нравится. - Он полагает, что, возможно, вас устроит, если он прибудет в ваши апартаменты в семь вечера, чтобы взглянуть на фотографии, а затем, в восемь, в «Голубом фонаре» состоится ужин.

- Это просто великолепно, Алисон, - повторял Джеймс Дрейк, медленно перебирая небольшую пачку снимков.

- Спасибо, - повторила она не в первый раз и решилась добавить: - Я просто хотела узнать, нахожусь ли я на правильном пути.

- Вы на правильном пути, - ответил он, - это просто прекрасно.

Только что Джеймс Дрейк просто хвалил ее снимки, считая их великолепными, но теперь, когда его глаза созерцали не фотографии, а их автора, он находил ее не менее прекрасной. Алисон, конечно, не видела ни своих сияющих изумрудных глаз, ни золотисто рыжих волос, обрамляющих лицо, ни нежную улыбку на губах. Она только чувствовала, как бешено колотится ее сердце, - как всегда, когда он был рядом с ней, - и как теплая волна захлестывает ее щеки.

- Это лишь небольшая выборка. Остальные могут оказаться гораздо хуже.

Джеймс улыбнулся.

- Сомневаюсь в этом.

Ему очень хотелось прикоснуться к ее лицу - невозможное и невероятное желание! Джеймс отвел глаза и снова стал разглядывать фотографии, потрясающее свидетельство того, что ее зеленые глаза увидели то, чего он ждал от нее.

На снимках были привычные - но ставшие уникальными - виды Гонконга. Джеймс решил, что в них отразилось ее воображение и… чувственность. Это был настоящий пир чувств!

С атласной бумаги стекали ароматы благовоний и дыма жертвенных ароматических палочек, несло соленым морским ветром; казалось, можно лизнуть Ауэр май цзи - шарики кокосового мороженого - и отхлебнуть глоток нежного жасминового чая; так и слышалось постукивание костей маджонга в тенистых аллеях Цзюлуна, пение тысяч птиц на рынке Хунлу. К роскоши многоцветного шелка, резных драконов и других товаров так и хотелось прикоснуться.

И в каждой фотографии была схвачена магия Гонконга, потрясающего мегаполиса, сшитого из контрастов, где в лазурном небе соседствовали золотые орлы и реактивные лайнеры, между ультрасовременными небоскребами примостились буддийские храмы, а предсказатели и искатели фортуны вместе искали тысячи путей к процветанию.

Алисон удалось заснять и подать в наиболее выигрышном свете все эти великолепные контрасты. На одном снимке продавец виртуозно бросал костяшки счетов, а на другом, снятом всего в нескольких кварталах от него, красовался ультрасовременный зал гонконгской биржи, напоминавший центр управления космическими полетами, где за компьютерами сидели безупречно одетые и корректные мужчины и женщины, хладнокровно ковавшие благосостояние Гонконга.

На третьем снимке женщина народности хакка любовно обихаживала свой драгоценный клочок земли на Новых территориях, а дальше конюх успокаивал породистого жеребца в кондиционированных стойлах ипподрома в Долине Счастья. Неподалеку, на площади Статуи, Алисон засняла флаг Гонконга с его гербом - рыцарский щит с изображениями торговых судов, льва и дракона, и еще одного льва с короной на голове и сияющей жемчужиной в лапах. Этот флаг, символизирующий владычество Британии над «Жемчужиной Востока», развевался в тени Банка Китая; на стеклянной стене этого небоскреба Алисон нашла следующий сюжет: маленькое восьмиугольное зеркало, расположенное так, чтобы отражать злых духов.

На предпоследней фотографии, которую Алисон решила предъявить Джеймсу, был сделан цветистый коллаж из паромов Звездной линии, зримое воплощение души залива Виктории.

- Это очень хорошо.

- Может быть, это немного эксцентрично для отеля, - сказала Алисон. - Но когда я выяснила их названия, я не смогла удержаться; я хотела сделать такой снимок, где бы они присутствовали все.

- Я просто теряю голову. Это было довольно странное признание для человека вроде Джеймса, но судя по всему, он вовсе не стеснялся его. И когда их взгляды встретились, стало ясно, что он не имеет ничего против того, чтобы потерять голову и из за нее.

- Эти паромы, прошептала она, - у них такие названия… просто очаровательные.

Она тоже теряла голову, проваливаясь в дымчатую глубину его серебристых глаз. Теряла, но тут же находила что то взамен.

Джеймс непозволительно долго увлекался очарованием Алисон Уитакер. Он вернулся в Гонконг с одной единственной целью - найти и уничтожить человека, который украл у него мечту. Но сейчас в его сердце, жаждущее только мести, проникло совершенно иное желание.

Джеймсу пришлось сконцентрировать всю свою волю, чтобы не поддаться ее чарам. Он снова взглянул на фотографию и перечитал названия паромов, золотые буквы на зеленых бортах. Очаровательные, как сказала Алисон, названия состояли из двух слов, последним из которых было «звезда», а первым - прилагательное: Мерцающая, Утренняя, Серебряная, Полуденная, Дневная, Сияющая, Северная, Одинокая, Золотая и Небесная.

Перечтя их, Джеймс тихо, словно самому себе, сказал:

- Я совсем забыл о них.

А ведь когда то, мальчишкой, он знал их все наизусть, словно это были его друзья, и у каждого из десяти паромов была своя душа, это были десять тропических духов. Когда то поездка на «звездном» пароме по зеленовато серебристой глади залива Виктории доставляла ему радость, а в новом Гонконге, омраченном пребыванием смертельного врага, паромы стали для него просто средством передвижения.

После убийства Гуинет детский образ Гонконга, который он любил, был заслонен пеленою жгучей ненависти. И вот теперь благодаря чистоте и ясности зрения этой девушки ему вернули чудеса, которые в детстве спасли его от той холодной и пустой жизни, которая была суждена ему с рождения.

Неужели духи Гонконга сговорились, чтобы снова спасти его? Неужели они использовали наивную сообщницу, чтобы заставить его выйти из круга одиночества и ненависти? Во всяком случае, Джеймс не мог отрицать того, что он наслаждался зрелищем Гонконга, пропущенным через эти блестящие изумрудные глаза.

Наслаждался… но это невозможно.

Джеймс достал последний снимок и изумленно уставился на него.

Откуда она узнала? Этого не знал никто, даже Гуинет. Эту радость он хотел разделить с ней после возвращения в Гонконг, это был сюрприз для нее.

Джеймс решил, что, наверное, благосклонные к нему духи Гонконга помогают ничего не подозревающей Алисон пролить искры света в мрачные глубины его сердца. Это был всего лишь причудливый образ, мистическая догадка, но Джеймс, конечно, не верил в это.

И теперь, глядя на эту последнюю фотографию, Джеймс окончательно осознал правду: Алисон сделала все сама, без всякой духовной помощи. Это ее одинокое сердце героически пыталось рассеять своим золотистым сиянием мрак его души.

Алисон с тревогой наблюдала за тем, как на его лице появлялось хмурое выражение, и наступившее молчание становилось постепенно каким то мрачным.

- Мне показалось, что это удивительный, уникальный вид, - запинаясь, начала она, - он так непохож на остальные виды города и залива.

Город с высоты не птичьего, а скорее, драконова полета?

- Да, - тихо ответила Алисон. - Вы ведь там были, правда?

- На Бо Шань роуд, в Мид Левелс? На горном выступе? Да, был, конечно, но только в детстве. - Джеймс вдруг замолчал, все еще не в силах оторваться от фотографии. Когда он снова заговорил, его голос приобрел оттенок торжественности. - Я часами сидел на этом выступе. В восемь лет меня послали в школу пансион в Шотландии. Я не хотел уезжать из Гонконга, но такова вековая традиция: мальчики из аристократических семей должны воспитываться в спартанской обстановке.

«Но не твой сын, - подумала Алисон, услышав в его голосе нотки бешенства. - Ты никогда не отпустил бы своего сына».

- Этот выступ на Бо Шань роуд был моей последней остановкой перед отъездом. Я хотел впитать в себя этот вид и поклялся не забывать о нем, пока не вернусь назад, - Джеймс снова посмотрел на нее, и его глаза теперь светились так, словно он был сам изумлен своим признанием. - Алисон Уитакер, каким то образом вам удалось обнаружить мое самое любимое место в Гонконге.

В «Голубом фонаре» они оказались за уединенным угловым столиком, где их освещало только пламя свечи и городские огни. Алисон наконец то оказалась в выгодном положении, когда ничто не отвлекало от нее внимания Джеймса Дрейка. Когда Алисон удивилась, что его пейджер не издает никаких звуков, он ответил, что секретарь отвечает на его звонки, и казалось, его мысли уже не отвлекались насущными проблемами его обширной империи земли и зданий.

В центре его внимания была Алисон, которую он сам поместил на эту сцену. Но каков же был сценарий? Джеймс хотел услышать историю ее жизни в ее собственном изложении. Алисон, верная своему слову говорить Джеймсу только правду, какой бы наивной или глупой она ни казалась, рассказала ему все, что он хотел узнать. Она храбро поведала ему о своей ничем не примечательной жизни, проведенной в коконе, сотканном любовью близких.

- А когда вы обнаружили свой дар к фотографированию?

Алисон не стала поправлять его «дар» на «способности». Она знала, что Джеймс не примет такое исправление.

- В десять лет, когда у меня был приступ ревматизма.

- Ревматизма? - Джеймс порылся в своей памяти. - Но вы ведь жили тогда в Далласе?

- Да, это очень редкое заболевание в наших краях. Кроме того, благодаря постоянному применению пенициллина ревматизм вообще редок у детей в Америке. Но у меня заболело горло, и я…

- Вы не стали жаловаться домашним, - закончил за нее фразу Джеймс. - Вы не хотели их беспокоить.

- Я и не думала, что это что то серьезное. - Алисон пожала плечами, и отсветы пламени свечи заиграли бликами на ее золотисто рыжих локонах. - Конечно, это привело к серьезным осложнениям.

Алисон уже рассказывала Джеймсу, что родилась на свет недоношенной и чуть не погибла в восемнадцать лет при переливании крови. Для такой куколки, выраставшей в прочном коконе, ревматизм должен был стать серьезным испытанием. Джеймс решил, что должен узнать об этом побольше.

- У вас были осложнения?

- Нет, ничего серьезного, с точки зрения неврологии, - с какой то гордой улыбкой ответила Алисон. Потом, лукаво улыбнувшись, добавила: - Правда, мне пришлось иметь дело с артритом и ревмокардитом.

- То есть, вам пришлось долго лежать?

- Да, почти восемь месяцев.

- Это нелегко, - улыбнулся Джеймс. - Но мне почему то кажется, что вы были образцовой пациенткой.

- Наверное. Я понимала, что это важно, и к тому же первые месяцы я была слишком слаба, все время хотелось спать. Когда я окрепла, то целые дни проводила за чтением или играла во что нибудь с родственниками. Наконец доктора сказали, что я могу ходить по дому и двору. Тогда отец и купил мне фотокамеру. Мне она сразу понравилась, и это было самое лучшее лечение. Я сразу забыла о том, чего была лишена все эти месяцы - лошадях, классиках, в которые мне уже никогда не играть.

- Но в конце концов вы снова сели на лошадь? И играли в классики, и научились управлять самолетом, и обручились, собираясь выйти замуж.

- Да, все так.

- Как вы себя чувствуете сейчас? У вас не было никаких осложнений?

- Нет, я здорова. - И она взмахнула рукой, на которой болтался серебряный браслет с малиновыми буквами. - Иногда суставы похрустывают, особенно после того, как я долго сижу в одном положении или перерабатываю.

- Например, после того, как целый день бродите по Гонконгу?

Пламя свечи отплясывало в глазах Алисон, однако главный свет, золотистое сияние, горевшее в ее глазах, шло откуда то изнутри.

- В другом месте, может быть, но не в Гонконге. При такой жаре мне легче.

- А сердце?

Сердце Алисон было гораздо сильнее, чем она представляла себе: оно целый день колотилось в ожидании встречи с Джеймсом, а когда этот момент настал, амплитуда его колебаний увеличилась, отчего она чувствовала какое то головокружение и удовольствие одновременно.

- С сердцем у меня все в порядке, - ответила она наконец.

Сердце Алисон подвергалось исследованиям и раньше: чтобы убедиться, что ревматизм не оставил нежелательных последствий, врачи обследовали все четыре камеры при помощи пластиковых катетеров, но не нашли никаких пороков.

- А вы не боитесь, что в любой момент может появиться ваш жених?

- Нет, - испуганно ответила Алисон. Потом, рассмеявшись, она спросила: - Вы спрашиваете об этом, потому что мы говорили о моем сердце?

- Наверное.

- Он не появится, Джеймс; ни я, ни мое сердце не настроены на это.

- Вы уверены, Алисон? - мягко спросил Джеймс, видя, что на ее прекрасном лице промелькнула тень печали. - Мне кажется, вы не очень уверены в этом.

- Только не в этом. - Она на мгновение прикусила нижнюю губу. Потом, вдруг вспомнив о своем обещании быть честной с ним, она решилась: - Джеймс, мне кажется, я должна сказать вам кое что.

Когда Джеймс понял, что тревожит ее, он почувствовал одновременно горечь и облегчение. Алисон должна была это знать, и он сам собирался рассказать ей обо всем, но опасался, что это причинит ей боль.

По тому, как она опечалилась, Джеймс понял, что она уже знает.

- Вы ведь знаете о Гуинет, не так ли?

- Да.

- Вам сказала Ив?

- Нет, Мейлин.

- Интересно, почему она? - нахмурился Джеймс.

- Потому что я подняла эту тему. Я решила, что у вас какие то особые отношения с ней.

- И что сказала Мейлин?

- Что вы просто друзья. - Все, что до этого момента казалось учащенным сердцебиением, теперь показалось легким, спокойным и медленным ритмом. Алисон постаралась успокоиться, восстановить дыхание, но это было бесполезно. - И что вы отдаете все силы своей работе… и памяти Гуинет.

- Это так, Алисон, - спокойно подтвердил Джеймс. «Мне нечего предложить тебе, прекрасная бабочка. У меня остались только кошмары, моя ненависть и мой смертельный враг, который когда нибудь снова проявится из тени, чтобы нанести новый удар». - Я решил, что проживу остаток жизни в одиночестве.

В его глазах тоже отблескивали огоньки - золотистые на серебряном. И как у нее, настоящий их свет шел изнутри… но теперь даже золотое пламя не могло соперничать с внезапной чернью, появившейся на серебре.

Джеймс знал, какие у него сейчас глаза. Да, он был серебристой пантерой, готовой убивать, и перед лицом ее ярости хрупкая бабочка должна была грациозно улететь прочь.

Но она не хотела улетать. Девушка не отвела своих глаз, и странно: их изумруды горели сейчас еще ярче, чем прежде.

«Я поняла твою мысль, Джеймс: ты женат на Гуинет и останешься верным ей. Но ведь мы можем быть друзьями, разве нет?»