Близость

Глава 1

Джонсонвилль, Лонг-Айленд. Спустя три с половиной года

Росс Уилер был сластена.

В пятьдесят один год он был слишком полным, о чем его неоднократно предупреждал врач. Но Росс много работал и считал просто невозможным отказать себе в кусочке торта после обеда или в нескольких пирожных.

Росс руководил небольшим рекламным агентством «Уилер эдвертайзинг инкорпорейшн». Его агентство теперь входило с правом голоса в национальную цепь рекламных агентств «Модерн имиджис». Росс продал свое дело национальной цепи два года назад, потому что был уже не в состоянии переносить напряжение, вызванное тем, что приходилось в одиночку тянуть на своих плечах агентство и с тревогой наблюдать, как колеблются его доходы в зависимости от ситуации на рынке рекламы. Ему нужно было принять меры безопасности, особенно важные теперь, когда дочери учатся в колледже.

Уже десять лет, как Росс потерял жену. Рут умерла в результате быстротечной болезни, оставив Росса с двумя малолетними дочерьми.

Девочкам, Дайне и Нэнси, было в то время восемь и десять лет. С тех пор Росс работал сверхурочно, чтобы заработать достаточно денег для обучения девочек в колледже. Он обещал каждой, что ей не придется поступать в государственный университет, и она сможет выбрать любой колледж, какой понравится.

Свое обещание он сдержал. Нэнси была теперь студенткой-второкурсницей музыкальной школы при Рочестерском университете — слава Богу, она получила академическую стипендию, — Дайна только что поступила в университет Индианы. Обе девочки были счастливы, что выбрали именно эти учебные заведения, и не подозревали, насколько близок был их отец к нищете, посылая их учиться. Росс был далеко не богат. Он с трудом сохранял закладную на дом, оплачивая счета дочерей, везде ходил в тех же костюмах и галстуках, которые надевал на работу. На любого рода излишества не оставалось ни доллара. Обе дочери в летние каникулы работали: Дайна — в банке в родном городе, Нэнси — в лагере для девочек около Саутгемптона.

Жизнь была трудной, и Россу приходилось подолгу задерживаться на работе, а потому у него почти не оставалось времени на развлечения. Раз в неделю он играл в теннис со старым другом, живущим по соседству, время от времени он устраивал воскресный обед с родственниками или с одной из девушек, работавших в агентстве. В остальных случаях он проводил свободное время один, измученный работой, заботой о деньгах и одиночеством.

Поэтому было неудивительно, что он позволял себе маленькие гастрономические удовольствия в конце изнурительного дня. Что было такого ужасного в кусочке торта, в шоколадном пирожном с орехами или в нескольких булочках? По крайней мере, он не пил, понимая, что в его положении выпивать в одиночку нехорошо.

Для своих лет Росс был мужчина привлекательный. Правда, ремень пришлось ослабить на две дырки за последние несколько лет. Но в пиджаке и при галстуке он выглядел вполне презентабельно. Волосы его поседели, на макушке была небольшая лысина, светло-карие глаза светились юмором и добротой, румяный цвет лица придавал ему вид энергичного мужчины. По утрам, идя на работу, он выглядел свежим и подтянутым, от него пахло одеколоном, который любила Рут.

Именно благодаря слабости к сладкому Росс встретился с Лесли.

В публичной библиотеке завели обычай каждую субботу по утрам предлагать бесплатно пончики и кофе с целью привлечь больше читателей и таким образом поднять образовательный уровень граждан Джонсонвилля. Пончики предлагали с девяти до одиннадцати и сотрудники библиотеки рассчитывали на то, что те, кто их ест, не осмелятся покинуть библиотеку, не прихватив с собой книгу.

Росс годами не заглядывал в библиотеку. Как большинство работающих мужчин, он был слишком занят, чтобы уделять время чтению. Но теперь у него появилась привычка, от которой он чувствовал себя в некотором роде неловко: входить в старое здание библиотеки в центре города с оживленным и решительным выражением на лице и, подняв удивленно брови, говорить признательно: «Пончики? Как это мило с вашей стороны, леди». Миссис Бебидж, главный библиотекарь, при этом улыбалась и наблюдала, как Росс съедал два пончика — один глазированный, другой с шоколадом.

Однажды он заметил библиотекаря, которого до того не видел. Это была высокая девушка, очень красивая, с кудрявыми рыжеватыми волосами и блестящими карими глазами. По возрасту она была чуть старше его дочерей.

Поедая пончики, он разговорился с ней. Ее звали Лесли. Одно время она была студенткой колледжа «Стоуни Брук» при Нью-Йоркском университете, но временно оставила его и решила поработать в библиотеке, пока не выберет, чем заниматься дальше.

Девушка была веселой, дружелюбной, и Росс быстро почувствовал к ней расположение. Кожа у нее была белая, веснушчатая, а выражение лица живое и энергичное. Но Россу она показалась очень худой. Однажды Росс увидел ее, когда она сидела задумавшись, не зная, что за ней наблюдают, и ее красивое лицо было печальным и усталым, чего Росс никогда не замечал ранее.

Он спросил миссис Бебидж, давно ли Лесли работает в библиотеке.

— Дайте подумать, — нахмурив брови, ответила пожилая библиотекарша, любившая точность во всем. — Два года и пять месяцев… Нет. Два с половиной года на сегодняшний день. Как раз тогда ушла Дженис, моя прежняя помощница. Я повесила объявление на площади, что требуется помощник библиотекаря. Пришла Лесли, мы немного поговорили, и спустя пять минут она приступила к работе.

Росс кивнул головой.

— Она — красивая девушка, — сказал он, — хотя очень худая.

Миссис Бебидж пожала плечами.

То же самое я ей сказала, когда принимала на работу. Она была еще тоньше тогда. Выглядела прямо как больная. Я посоветовала ей обратиться к врачу. Но она и слушать не хотела. Она сказала, что у нее сверхактивный метаболизм. Сколько раз я приглашала ее к себе домой на обед, но она всегда находила отговорки. Сказать по правде, из-за нее появились здесь все эти пончики. Каждую неделю я приносила на работу коробку пончиков, чтобы скармливать их Лесли в надежде, что она поправится. Но это не помогло, зато у Лесли появилась идея использовать пончики для привлечения читателей. Лесли в этом отношении очень сообразительная. В первую же неделю работы она предложила изменить порядок расстановки книг и их классификации, что оказалось очень полезным для библиотеки. Она необычайно умна, эта девушка.

Росс не переставал удивляться, как и почему такая умная девушка бросила колледж и пошла работать в библиотеку маленького города. Он деликатно поинтересовался об этом у миссис Бебидж, не желая повредить авторитету Лесли в библиотеке.

— О, я сотни раз задавала себе этот вопрос, — сказала миссис Бебидж. — Спрашивала и ее, если хотите знать правду. Но она не идет на откровенный разговор. Говорит, что ей здесь нравится. Говорит, что у нее есть масса времени, чтобы решить, чем заняться в дальнейшей жизни.

Она наклонилась и проговорила доверительно:

— Скажу вам по секрету, что я думаю. Видимо, у нее проблема с мужчиной. Вот почему она приехала передохнуть в такое укромное место, как наш город. Я даже не верю, что она на время оставила колледж. Может быть, она и оставила что-то, но колледж закончила. По образованности она выше выпускника колледжа. Она где-то еще работала. Но она слишком скрытная, из нее ничего не вытянешь.

Этот разговор заинтриговал Росса Уилера, и он начал смотреть на Лесли другими глазами. Теперь она представлялась ему не просто дружелюбной, но слишком худой девушкой, а одаренной и интересной молодой женщиной с неким секретом.

Он попытался разгадать ее личность. Просил, например, ее порекомендовать, какие книги читать. Она предложила целый список романов, которые она якобы прочла во время учебы в колледже. Росс взял их и прочел от корки до корки, откладывая на более позднее время отход ко сну. По утрам в субботу, или на неделе, когда Лесли работала, он заходил в библиотеку и обсуждал с ней прочитанные книги. Ее образованность и ум произвели на него огромное впечатление, но больше всего теплота и женственность ее личности, за которыми, как он знал, скрывается тайная печаль.

Росс рассказал ей о тревожных предупреждениях врача насчет его излишнего веса и попросил поиграть с ним в теннис. Когда она отказалась, он настойчиво стал уговаривать ее, отпуская шуточки о своем слабом здоровье и ее нежелании помочь ему восстановить его. В конце концов она сдалась и в субботу пришла на теннисный корт на задах школы. Он принес две ракетки, дал ей ту, которой обычно играла Дайна, когда занималась теннисом в школьной команде.

После третьей встречи на теннисном корте он предложил ей пойти на ленч в местное кафе. Она съела только салат, но без упрека наблюдала, как он есть чизбургер и жаркое по-французски. Казалось, ей доставляло удовольствие смотреть, с каким удовольствием он поглощает заказанное.

— Мой врач говорит, что я должен есть эти салаты, — сказал Росс тоном провинившегося. — Он вечно попрекает меня чрезмерным весом. Честно говоря, Лесли, он бы прописал вам есть чизбургер и жаркое. Вы всегда были такой худой?

Она улыбнулась.

— Не всегда, — сказала она неопределенно. — Но я не возражаю. У меня действительно нет такого аппетита, как у вас.

Что-то в ее взгляде заставило Росса переменить тему разговора. Он почувствовал внутреннюю боль, скрывавшуюся за ее веселым, приветливым поведением.

Росс отказался от дальнейших расспросов, соблюдая определенную дистанцию в их отношениях. Но с этого дня он думал о ней все больше и больше.

Они играли в теннис почти регулярно, встречаясь на корте каждое второе воскресенье. Росс стал чаще приглашать Лесли на ленч. То они располагались в сквере на площади, прихватив с собой пакет с бутербродами, то заходили в кафе. От приглашений она не отказывалась. В его поведении было что-то заботливое, отцовское, и это ей нравилось.

Мир стал для него еще прекраснее, потому что он знал, что в нем есть она. Видеть ее раз или два в неделю для него достаточно. Внутреннее чутье подсказывало ему, что предстоящая встреча будет еще приятнее, чем предыдущая. Приятнее для него и, возможно, для нее тоже.

К удивлению Росса, шанс установить с ней более близкие дружеские отношения представился довольно скоро.

Солнечным днем в начале октября они встретились на площади, чтобы вместе провести ленч. Росс выглядел озабоченным.

Когда Лесли спросила, что случилось, он сказал, что его лучшая сотрудница уволилась. Неожиданно она встретила подходящего человека и вышла замуж.

Он помолчал и долгим взглядом посмотрел на Лесли.

— Как идут дела в библиотеке? — спросил он.

— Вам следовало бы сделать намек тоньше, — засмеялась она.

Через неделю Лесли уволилась из публичной библиотеки и стала сотруднице «Уилер эдвертайзинг» со скромной зарплатой, заняв пост помощника менеджера по заказам и получив все вытекающие из этого преимущества.

Через час после ее появления на работе Росс Уилер понял, что не ошибся в ней. Она быстро сошлась с другими сотрудницами, была полна непонятно откуда взявшейся энергии и привнесла молодость и красоту во все окружающее, чего здесь давно не хватало.

Несмотря на попытки казаться новичком в деле, она не могла скрыть от Росса, что уровень ее «ноу-хау» в рекламе высок. Почти сразу она внесла несколько предложений, которые радикально улучшили исполнение основных заказов агентства. В ее работе был профессионализм, которого вряд ли можно было ожидать от недоучившейся студентки колледжа.

Росс Уилер сразу догадался, что Лесли Чемберлен работала какое-то время в рекламном бизнесе. Эта догадка заставила Росса заглянуть в справочник национальных рекламных агентств, где приводился список сотрудников. Здесь он обнаружил, что она работала в «Оугилви, Торп» в Чикаго.

Он позвонил в «Оугилви, Торп» и поговорил не с кем-нибудь, а с самим Бадом Оуинсом. Тот высоко оценил способности Лесли и сказал, что до сих пор не понимает, почему она так внезапно уволилась.

Это открытие Росс держал при себе. Он не хотел, чтобы Лесли подумала, будто он шпионит за ней. Но разговор с Бадом Оуинсом вызвал у него любопытство. Что-то случилось с Лесли в конце ее успешной карьеры в «Оугилви, Торп» и заставило взяться за работу неприметного библиотекаря в городке, расположенном за тысячу миль от ее прежнего дома. Ее послужной список вызывал восхищение, но не давал ключа к тому, что могло произойти.

С каждым днем Лесли, казалось, все больше расцветала на благодатной почве отеческого расположения Росса и его веры в ее способности. Она подружилась с девушками из агентства и встречалась с дочерьми Росса, когда те приезжали домой. Она начала постепенно набирать вес. Но главное, Росс обнаружил, что сам начал худеть и потерял несколько фунтов. Возможно, размышлял он, сверхбыстрый метаболизм Лесли передался ему.

Благодаря Лесли жизнь обрела новую ценность для Росса Уилера. Не только на работе, где ее присутствие каждую неделю приносило новые сюрпризы и новые возможности, но и в личной жизни, которая до этого постепенно чахла из-за работы на износ и одиночества.

Росс не переставал задаваться вопросом о загадке в личной истории Лесли Чемберлен. Но он решил, что гораздо ценнее иметь ее в качестве друга и коллеги, чем знать о секретах, которые его не касаются.

Будущее представлялось ему таким светлым, что не было смысла размышлять о прошлом.

Глава 2

Нью-Йорк Сити. Осень 1975 года

Семейство Хайтауэров было знаменитым. Отец, Кольер Хайтауэр, был железнодорожным и металлургическим магнатом, который в двадцатые годы превратил семейную компанию в одного из монстров Уолл-стрит, а затем в один из первых национальных финансовых институтов. Его жена Андреа, в девичестве Крокер, из династии промышленников, вложила свое приданое — несколько миллионов долларов — в семейное дело.

Кольер и его жена несколько лет назад умерли. Два их сына, Форд Хайтауэр и Киган, были сенаторами. Киган был сенатором-республиканцем от родного штата Пенсильвания, Форд — сенатором-республиканцем от штата Делавэр, где он когда-то поселился с целью выдвинуть свою кандидатуру на выборах в сенат.

Немногие политики в США были так популярны, как братья Хайтауэры. Оба регулярно посещали Белый дом, оба были председателями комитетов сената, каждый имел большое политическое влияние в США. Их фотографии почти каждый месяц появлялись на обложках ведущих журналов, в некоторых писали об их светской жизни, о красивых домах, об успехах их детей, о красоте их жен и, конечно же, о блестящем политическом будущем.

Никому и в голову не приходило, что семейство Хайтауэров управляется нитями, которые дергает скрытно от глаз один из членов их семьи, боявшийся гласности, как чумы.

Этим членом семьи была Джессика Хайтауэр. Она была на два года моложе Форда и на четыре года младше Кигана. Она была истинной главой семьи после смерти Кольера Хайтауэра, скончавшегося пятнадцать лет назад.

Джессика всегда была «мозгом» семьи. В шесть лет обнаружилось, что коэффициент ее умственных способностей равняется ста семидесяти. Школу она окончила в пятнадцать лет, математический колледж в Колумбии — в восемнадцать. Через три года она одновременно получила степень доктора философии, защитив диссертацию по политическим наукам, и магистра экономики. Вскоре она заняла высокий пост в «Хайтауэр корпорейшн».

Именно Джессика организовала и руководила подъемом братьев к вершинам власти. Руководители их избирательных кампаний напрямую докладывали ей о ходе и результатах. Она распоряжалась всеми фондами и лично планировала ход кампании. Благодаря тонко продуманной стратегии и упорному стремлению к успеху Джессика сумела добиться, чтобы братья победили своих достойных противников, избежав последствий своих прегрешений.

С годами Джессика все больше становилась затворницей. Ее имя редко упоминалось в прессе, за исключением сухих статей, посвященных финансовым проблемам или деятельности корпораций. У нее было много друзей в мире масс-медиа, и она использовала свое влияние, чтобы сохранять не только имидж своих братьев незапятнанным, но и свою анонимность.

Джессика была привлекательной женщиной, высокой, хорошо сложенной, с рыжеватыми волосами и холодными голубыми глазами, как у братьев. Она держала себя в форме, занимаясь верховой ездой в собственном манеже по утрам от пяти до половины седьмого. Ела очень мало, не имея для этого достаточно времени, а потому формы ее тела были несколько угловаты. Мужчин она не прельщала, их скорее влекло ее огромное состояние, но ее сильная личность настолько их обескураживала, что они не могли ее представить в роли любовницы.

Родственники и друзья видели в Джессике личность, рожденную править, а не любить. Никто не ждал, что она когда-нибудь выйдет замуж, если, конечно, не понадобится прибегнуть к стратегическому альянсу с кем-то из делового мира. Но даже этот вариант обычно отвергался, потому что положение Джессики в семействе Хайтауэр было настолько сильным, что она не желала делить его с кем-то посторонним.

Она жила тихо, навещала семьи братьев, работала по десять часов в день, заставляя крутиться колесики международной по масштабу деловой империи. Жизнь ее была распланирована надолго вперед, и перемен не ожидалось. Немногие считали ее счастливой женщиной, но все жили в страхе перед ее сильной волей. Сама она не имела времени раздумывать над своим одиночеством, будучи слишком занятой, набирая высоту от успеха к успеху, приобретая власть, о которой даже ее отец не мог и мечтать.

Свежим октябрьским утром в штаб-квартире «Хайтауэр» в Нью-Йорке Джессика Хайтауэр вышла из комнаты, где проводила совещание с руководством и вошла в служебный лифт. Пока кабина, пропахшая запахом жареных орешков и дымом сигар, скользила вниз, она просматривала один из отчетов, представленных на совещании.

На одном из этажей лифт остановился, и в него вошла девушка. Джессика даже не взглянула на нее. Она была поглощена своими мыслями.

— Какой сегодня чудесный день, — сказала девушка. — Как бы я хотела быть сейчас на улице, а не здесь.

Джессика взглянула на нее и увидела приветливую улыбку на удивительно красивом лице. Она ничего не ответила, потому что не привыкла, чтобы к ней обращались служащие. Большинство из них, зная ее, боялись с ней заговаривать, и она ходила по зданию корпорации, окруженная молчанием.

Девушка, казалось, никак не отреагировала на то, что ей не ответили. Когда лифт остановился на нужном ей этаже, она вышла. Джессика краем глаза заметила стройную, гибкую фигуру и мягкие каштановые волосы.

Через минуту Джессика уже забыла о девушке.

В ближайший уик-энд она скакала на своем призовом жеребце по дорожке для верховой езды у клуба «Хакнис», когда увидела, что произошел несчастный случай.

Посреди верховой дорожки стояла лошадь. Наездника нигде не было видно. Джессика, натянув повода, остановила жеребца и услышала глухой стон. Она спрыгнула с лошади и увидела в кустах у дорожки лежащую девушку.

— Что случилось? — спросила Джессика.

— Лошадь сбросила меня, — сказала девушка. — Я ушибла ногу.

Было видно, что она страдает от боли. Джессика связала поводья обеих лошадей и наклонилась, чтобы помочь девушке. Ей хорошо были знакомы подобные случаи, и она знала, как оказать первую помощь. Она посмотрела на цвет лица девушки, который казался вполне нормальным, затем осторожно прощупала поврежденную ногу.

— Нога не сломана, — сказала она. Девушка вздохнула от боли, когда Джессика пощупала колено. — Здесь болит?

— Да. Я повредила ее, когда упала. Нога застряла в стремени.

Взяв руками ногу девушки, Джессика почувствовала, какая она хрупкая и мягкая. Она посмотрела на лицо девушки. Оно показалось ей знакомым.

— Похоже, что это сильное растяжение, — сказала она. — Постарайтесь не двигаться.

Девушка смотрела на нее.

— Я знаю, кто вы, — сказала она. — Вы — мисс Хайтауэр. Мы вместе ехали в лифте, на работе.

Джессика, женщина по натуре холодная, ничего не сказала. Да она и не помнила этого случая. Но прямота девушки удивила ее. Выражение незащищенности на молодом лице вызвало у нее интерес.

— Вы не помните меня, — сказала девушка, — но все знают, кто вы.

При этом замечании Джессика нахмурилась. Ходившая в корпорации дурная слава о ней доставляла Джессике удовольствие, но ее раздражало, когда о ней упоминали.

— Значит, вы работаете в «Хайтауэр»? — спросила она.

Девушка кивнула.

— Уже четыре месяца, — сказала она. — В производственном отделе. Я — инженер по системам.

Джессика посмотрела на нее с любопытством. Она казалась слишком юной, слишком нежной и красивой, чтобы быть инженером. В своем положении пострадавшей она походила на раненую лань.

— Давайте проверим, можете ли вы идти, — сказала она и помогла девушке подняться. Девушка поморщилась, но, ничего не сказав, оперлась на сильную руку Джессики.

На ногу она наступала, но идти не могла, тем более не могла сесть на лошадь. Ее глаза были влажными от непрошеных слез.

— Извините, я доставляю вам столько хлопот, — сказала она. Голос ее дрожал от боли.

— Ждите здесь, — сказала Джессика, — я позову кого-нибудь, чтобы вам помогли.

Оставив девушку, Джессика отвела лошадей в конюшню, затем вернулась с конюхом, который перенес девушку на свою тележку и отвез к зданию клуба. Джессика последовала за ними на лошади.

Поддавшись внезапному порыву, Джессика сама отвезла девушку в больницу. Поскольку была суббота, никаких неотложных дел у нее не было. В подобную странную ситуацию оказания помощи незнакомому человеку она не попадала много лет. Занимая высокое положение на работе, ей давно не приходилось общаться с кем-то из сотрудников и разговаривать с ними.

Пока они ждали результатов рентгена, пока сестра из отделения «скорой помощи» накладывала повязку на колено девушки — растяжение, как выяснилось, было сильным, — Джессика расспросила девушку и узнала, что она не замужем, окончила университет и в мире бизнеса еще новичок.

В ответ на вопрос Джессики девушка сказала, что родители ее умерли. Родственников у нее нет. Окончив образование, она поступила работать в «Хайтауэр индастрис», не лелея никаких амбиций, а чтобы заработать на жизнь.

Джессика едва ее слушала. Она рассматривала небольшую комнату, отделенную тонкой перегородкой от палаты, где находились пациенты отделения «скорой помощи», откуда доносились стоны, вздохи усталости и скуки.

На стене комнатки висело зеркало. В нем Джессика увидела отражение обнаженного тела девушки частично прикрытое больничным халатом, который сестра набросила на нее. Нога девушки была приподнята, и хорошо было видно стройное очертание ноги. Кисти рук и сами руки были изящной формы. Что-то в девушке напоминало скромный цветок, свежий и беззащитный. Хотя лицо девушки все еще было искажено от боли, а глаза выражали смущение от суматохи, поднятой вокруг нее, но ясно было видно, что черты лица необычайно красивы. Это было приятное, задумчивое лицо, немного детское, но серьезное. Очаровательное лицо.

Джессика поймала себя на том, что восхищена им. Представшая ее глазам сцена, столь необычная и непривычная, странным образом растрогала ее. Эта девушка, как и Джессика, была абсолютно одинока в этом мире. Она не обладала властью и положением, как Джессика, но было понятно, что имеет чувство собственного достоинства. В ней явно не было склонности жаловаться на судьбу. Это делало ее бедственное положение в данный момент еще более трогательным.

Пребывание в отделении «скорой помощи» заняло более полутора часов. Врач дал девушке болеутоляющее лекарство, которое подействовало на нее одурманивающе.

— Она одна поедет домой? — спросил врач. — Она не сможет управлять машиной. В подобном состоянии больная пробудет еще часов двенадцать.

— Я отвезу ее домой, — сказала Джессика.

С помощью сестры она отвезла девушку на больничной коляске к выходу, где Джессику ждал ее лимузин.

— Отвезите нас домой, Бартон, — сказала Джессика шоферу.

— О, право, не надо, — слабо запротестовала девушка. — Со мной все будет хорошо. Это ведь только растяжение. Вы можете отвезти меня к конюшне, а там я пересяду в свою машину. Или довезите до моего дома.

— Чепуха, — сказала Джессика властным тоном. — Вы побудете у меня дома, пока не пройдет действие лекарства. Бартон позаботится о вашей машине. Завтра вы будете чувствовать себя лучше. Тогда вернетесь к себе домой.

Девушка слабо улыбнулась.

— Вы необычайно добры, — сказала она. — Для вас я — никто. Я и так причинила вам столько беспокойства.

— Вы — моя сотрудница, — улыбнулась Джессика. — Это важная взаимосвязь, не так ли?

Девушка улыбнулась. Ее глаза были полузакрыты от боли и от действия лекарства.

В тот момент, когда машина выехала из лесного массива на шумную городскую улицу, Джессика вспомнила, что не спросила девушку, как ее зовут. Она повернулась, чтобы задать ей вопрос, но увидела, что девушка уже спит.

Она заметила на тонком запястье спящей девушки больничный пластиковый браслет с ее именем. Она прочла.

Джил Флеминг.

Глава 3

Это произошло совсем не драматично, как происходит большинство поистине важных событий.

Джордан стал главой нового, начинающего приобретать влияние конгломерата, возрожденного после его женитьбы на Барбаре Консидайн. Среди многочисленных дочерних компаний корпорации была небольшая химико-фармацевтическая фирма, названная «ЛК фармацевтикал инкорпорейшн». В этой фирме Лео Камински продолжал напряженно и с энтузиазмом работать над лекарством, которому посвятил восемь лет и которое вскоре произведет переворот в науке.

Джордан также был членом совета директоров «Консидайн индастрис». Все финансовые ресурсы этой огромной корпорации Барбара Консидайн-Лазарус без колебаний передала в распоряжение Джордана.

Однажды осенним ветреным днем Джордану позвонил Лео Камински и сообщил приятную новость. Длительные манипуляции, проводимые Лео с его химическими веществами, дали наконец результат. Лекарство, усовершенствованное для применения в лечении людей и названное «Экс-спан», было одобрено Управлением по продовольствию и лекарствам для производства и продажи в Соединенных Штатах.

В первые полгода после появления «Экс-спана» в аптеках его было продано больше, чем на пятьдесят миллионов долларов. В дальнейшем его продажа увеличилась. Вскоре появились разработанные на основе «Экс-спана» новые лекарства, одно сильнее другого, продажа которых все больше расширялась. Конкурирующие компании начали торопливо разрабатывать свои варианты лекарства, при этом платя немалые деньги за использование патента на «Экс-спан».

На колоссальные доходы от «Экс-спана» Джордан развернул свой фармацевтический бизнес в Европе. Для «Лазарус интернешнл» он приобрел в Европе контрольные пакеты акций финансовых, строительных и транспортных компаний. В дополнение к этому Джордан купил акции горнодобывающей и тяжелой промышленности в Южной Америке и в Европе.

С этого момента империя Джордана начала расти как снежный ком, набирая силу, фактически уже не нуждаясь в его вмешательстве.

Он даже не заметил, как вошел в десятку богатейших людей Америки. Он не придал значение тому, что его имя было включено в справочник «Кто есть кто». Он давал интервью «Форчун», «Тайм», «Уолл-стрит джорнэл», а потом читал статьи о себе с улыбкой смущения на лице. Когда в апреле семьдесят пятого года Джордан Лазарус в возрасте тридцати трех лет был официально признан богатейшим бизнесменом в Америке, эта новость оказалась для него полным сюрпризом.

Ему и в голову не приходило, что он стал живой легендой.

В последние несколько лет Джордан был настолько занят работой, что фактически ни на что другое не обращал внимания. Подобная занятость была благом, так как не давала расслабиться, не позволяла рассеивать внимание, но в то же время сделала его невнимательным к некоторым деталям, касавшимся его личной жизни. К ним относились, в частности, тайные переживания его жены и других женщин, с которыми он сталкивался.

Фиби Грейс была одной из двухсот секретарш, работавших в одном отделе гигантской страховой компании, расположенной в деловой части Манхэттена.

Ей было двадцать пять лет, и на вид она была очень хорошенькая. У нее были любовные связи с тремя из ее начальников, причем одним из них она вертела, как хотела. Он оплачивал ренту на ее квартиру, покупал ей одежду, особенно белье для их любовных свиданий.

Но Фиби была неугомонная. Будучи девушкой хитроватой, если не сказать слишком разумной, она испытывала романтическую тягу к чему-то большему, чем имела. Смотрясь в зеркало, она видела лицо, по красоте не уступавшее лицам знаменитых женщин, которых она видела в кино и по телевизору. У нее было прекрасное тело с полными упругими грудями, тонкой талией, пышными бедрами. Ноги длинные и изящной формы.

Фиби прекрасно знала, что она человек заурядный, и понимала, что с ее характером и умом не получит от жизни того, чего желала. Она сознавала, что ее тело — единственный реальный шанс добиться чего-то для себя. Проблема заключалась только в том, где найти подходящего человека, человека с положением и легко уязвимого. Это была проблема первостепенного значения.

И вот однажды такой подходящий человек появился — так, во всяком случае, решила Фиби.

Она встретила его случайно, буквально налетела на него на Шестой авеню перед зданием, которое, как она позже узнала, являлось штаб-квартирой его собственной корпорации. Он почти сшиб ее на тротуар, но потом помог подняться с церемонной почтительностью, в которой не было личного интереса. Он был удивительно красив, строен, молод, как принц.

Позже она узнала, что у него была привычка каждое утро в половине двенадцатого делать короткую прогулку, поэтому она подстроила так, что их пути опять пересеклись. Постепенно они стали раскланиваться и улыбаться друг другу, как делают работающие люди, когда регулярно встречаются в метро или на улице.

Фиби смотрела за ним в оба глаза и узнала, что он иногда берет с собой пакетик с ленчем, чтобы не ходить в столовую. В теплую погоду он садится на скамейке в Сентрал-парк и съедает свой ленч, как это делают во время перерыва многие служащие.

Однажды она присоединилась к нему, прихватив свой ленч, и они разговорились. Своего имени он ей не назвал.

Фиби пустила в ход все свое очарование, вела себя ребячливо и глуповато. Она заметила, что привлекла его внимание, хотя почувствовала, что он никогда не будет воспринимать ее всерьез.

Они встречались снова и снова, говорили на обычные темы, шутили. Фиби знала, что у нее не хватает ума, чтобы произвести на него впечатление, но, используя довольно сексуальную игривость и дружелюбие, заметила, что он получает удовольствие от общения с ней.

Однажды она как бы в шутку поцеловала его, когда он сделал особенно смешное замечание.

— Вы, — сказала Фиби, дразня его, — вы просто шутник. Я бедная, беззащитная девушка, а вы играете со мной, как с куклой.

Ее намек был более чем ясен, но Джордан не поддался соблазну. Напротив, он, казалось, испытывал отвращение к ней.

Только недавно Фиби узнала, кто он, увидев его фотографию на обложке журнала для деловых людей, который лежал на ее рабочем месте. Имя, конечно, было знакомо ей. Каждый слышал о Джордане Лазарусе. Но казалось неправдоподобным, что она, Фиби Грейс, поддерживает знакомство с таким великим человеком. Она почувствовала себя Золушкой.

Это открытие заставило Фиби серьезно задуматься о нем.

В один прекрасный день Фиби решила пойти напролом: надела свой лучший наряд — короткую юбку и кружевную блузку. В этом наряде она может открыто продемонстрировать себя настолько, насколько это позволительно в рабочий день. Она застала Лазаруса на его скамейке в парке и подошла к нему с видом, необычайно серьезным.

— Что случилось? — спросил он. — Вы выглядите так, словно взвалили себе на плечи груз целого мира.

Она разразилась слезами и уткнулась лицом в его шею.

— Мой парень, — прорыдала она. — Он ушел, взял и ушел. Мы собирались пожениться. До сих пор не могу в это поверить!

Джордан Лазарус ласково похлопал ее по плечу.

— Найдете другого парня, — прошептал он утешительно. — Вы красивая девушка. Сразите их наповал.

— Нет, все кончено, все кончено, — плакала она, — я не хочу остаться одна. Я ненавижу свою работу, ненавижу людей, с которыми работаю. Он собирался избавить меня от всего этого. Не могу поверить! В чем моя вина, что я такого сделала?

Лазарус смотрел на нее с сочувствием.

— Позвольте мне пригласить вас сегодня на обед, — сказал он. Сможете поплакаться мне в жилетку.

Она отпросилась с работы, долго провозилась с прической и тщательно наложила косметику. Надела лучшее из имеющихся у нее платьев из бледно-голубого атласа, с очень низким вырезом и узенькими лямками, которые были почти незаметны на обнаженных плечах. Внимательно рассмотрела себя в зеркале. Она выглядела соблазнительной и красивой, как никогда.

Надев плащ, чтобы скрыть свой изысканный наряд, она отправилась в парк на их обычное место и стала ждать. Точно в половине шестого на дорожке появился Джордан Лазарус.

— Ах, ах, — сказал он, — значит, день вы пережили. Не признак ли это того, что все наладится?

— Только благодаря вам, — улыбнулась она.

Джордан протянул ей небольшой букетик в белой коробке.

— Это для вас, — сказал он. — В знак счастливого будущего.

— О, спасибо! — воскликнула Фиби, беря его за руку.

Он поймал такси и дал шоферу адрес уединенного, но очень дорогого ресторана в Гринвич-Виллидж. Фиби скрестила пальцы на счастье. Она была уверена, что сегодня вечером найдет подход к Джордану Лазарусу. А если из этого ничего не выйдет, что ж, об этой истории она будет рассказывать своим подружкам до конца своей жизни.

Пока Джордан в интимной обстановке обедал с Фиби Грейс, его жена Барбара бродила по их двухэтажной квартире на Саттон-плейс, поджидая его прихода.

Джордан позвонил из офиса и предупредил, что задержится на час, потому что у него назначена встреча, и он не уверен, что она быстро кончится.

Барбара приняла горячую ванну, пролежав в ней довольно долго — она весь день была очень занята в «Консидайн», — и ей необходимо было освежиться и расслабиться. Она лежала, прислушиваясь, как шипит от лопающихся пузырьков пена, и думала о Джордане.

С того дня, как они поженились, Джордан точно придерживался их соглашения. Он сделал Барбару счастливой, настолько счастливой, что она об этом и не мечтала. Он сделал это не любя, но все же сделал.

Барбара стала другой женщиной, совершенно отличной от той, какой была до смерти отца. Она стала не только более уверенной, но спокойнее, умиротвореннее. Каждый день не казался теперь для нее пыткой, а был наполнен жизнью. И все благодаря Джордану. Ведь когда женщина знает, что Джордан Лазарус придет с работы домой и поцелует в губы, обычный день обретает новую, восхитительную ауру.

Перед тем как принять ванну, Барбара рассматривала себя в зеркало, внимательно изучая свое тело. Она выглядела теперь лучше, похудевшей и более женственной. Появившийся в глазах блеск словно разливался по всему обнаженному телу — от грудей к животу — плоскому животу нерожавшей женщины, ставшим еще подтянутее благодаря упражнениям, которые она делала, — затем к длинным ногам. Ее ни в коей мере нельзя было назвать королевой красоты. Но счастье сделало ее цветущей, более привлекательной.

И Джордан, казалось, действительно восхищался ею. Он целовал ее, возвращаясь с работы, иногда нежно гладил ее, когда они сидели рядышком, а в постели обнимал ее, согревая своим теплом. Он часто клал голову ей на грудь, почти как ребенок, и она обнимала его с материнской нежностью, прижимая к сердцу, хотя понимала, что одним целым они никогда не будут.

Джордан не любил ее. Он говорил об этом откровенно. Но если в его сердце не было настоящей любви, то было какое-то другое, не менее приятное чувство, чем любовь. Возможно, сочувствие. Барбара была для него словно зеркалом, в котором отражаются его борьба с жизнью и его одиночество.

Но Барбара знала, что все останется без изменений только при одном условии. Он не должен узнать ее тайну — страстную любовь к нему. В тот момент, когда он узнает, он начнет искать пути к свободе. И тогда она проиграет.

У нее был еще один секрет от него: желание дополнить их отношения сексуальной близостью, а потом родить ему ребенка.

Она чувствовала, что придет время, и он согласится на близость с ней. Жалость и привязанность заставят его согласиться. Что касается ребенка, то с этим будет сложнее. Она сможет забеременеть, скрыв, что не предохраняется, и он будет уверен, что она принимает таблетки. Потом она ему скажет, что это произошло по ошибке, случайно. Она уверит его, что появление ребенка его ни к чему не обяжет, что их соглашение остается в силе.

Но она надеялась, что, когда родится ребенок, его чувства к ней изменятся. Джордан был по-своему одиноким, мало чему верил в жизни. Возможно, ребенок все это изменит. Может быть, их платонические брачные отношения найдут завершение в ребенке, и тогда Джордан решит остаться с ней навсегда.

Таковы были два секрета Барбары, имеющие отношение к настоящему и будущему. С ними она шла по жизни как по высоко натянутому канату, надеясь, что Джордан спасет ее от падения, спасет ее жизнь, не зная, что затаила она в душе. Ее жизнь с Джорданом казалась счастливой обыденностью, не предвещавшей никаких перемен. Но в глубине души она с нетерпением ждала, когда эта жизнь переменится. И она не допустит, чтобы он догадался об этом.

Вся жизнь Барбары была сплошной ложью, но это ее не волновало. Двадцать восемь лет она прожила как в аду. Затем судьба подарила ей Джордана, дала ей в руки средства завладеть им. Она была благодарна судьбе за эту щедрость и приняла ее как компенсацию за загубленную молодость. Возможно, это была сделка с дьяволом, но это она как-нибудь переживет.

Единственное, чего она боялась, что он оставит ее до того, как она сможет осуществить свой план. Ему может наскучить их соглашение, он начнет проявлять нетерпение, найдет другую женщину…

Барбара ждала, любила, боялась.

И следила за Джорданом.

После обеда Джордан отвез Фиби Грейс домой на такси. Он, видимо, действительно был тронут ее горем, но когда выпитое вино ударило ей в голову, он начал смотреть на нее с подозрением, словно почувствовав, что скрывалось за ее слезами и сексуально привлекательным нарядом.

Он проводил ее до дверей подъезда. Она обернулась и посмотрела на него.

— Не хотите ли зайти выпить чашку кофе? — спросила она. — Я долго вас не задержу.

Он поднялся с ней на ее этаж и наблюдал, как она открывает дверь. Дверь распахнулась, и взору предстала типичная для центра города квартирка с шипящими радиаторами отопления, с толстым слоем известки на стенах и безрезультатными попытками женскими руками придать ей уютный вид. На низком столике лежали несколько журналов для женщин, но книг на полках не было.

— Зайдите хоть на минутку, — умоляла она.

Он вошел. Не успела дверь захлопнуться, как она оказалась в его руках, ее губы прижались к его губам, ее пышное молодое тело всеми своими выпуклостями и изгибами прильнуло к нему с такой ловкостью, которую она никогда не проявляла в разговоре.

— Извините, — сказала она без смущения, — я потеряла контроль над собой.

Но она снова поцеловала его, крепко, жадно, Джордан ощутил, как ее бедра прижались к центру его тела. Невольно он почувствовал возбуждение.

— Идем, — сказала она, — зачем сопротивляться? Я знаю, что нравлюсь тебе…

Фиби погрузила пальцы в его волосы и крепко прижалась грудями к его груди. Ее язык с необычайной опытностью извивался у него во рту, руки скользили по спине все ниже и ниже. Ее стоны наполнились восторгом.

Джордан резко оттолкнул ее.

— Не рано ли вы открыли доступ к себе? — спросил он. — Ведь только двадцать минут назад вы оплакивали приятеля, которого потеряли.

Фиби посмотрела ему в глаза и попыталась снова принять горестный вид.

— Я просто… Я просто не знаю, что делать, — сказала она, — извините.

— Не извиняйтесь, — сказал он. — Вы очень хорошенькая. Завтра утром проснетесь и начнете жизнь заново. Скоро у вас появится новый парень. Обещаю вам это.

Джордан повернулся к выходу.

— Не уходите! — крикнула она. — Пожалуйста! Вы — единственное, что у меня есть.

Он с жалостью покачал головой.

— Надо было лучше отрепетировать, Фиби, — сказал он. — Над этой фразой надо еще поработать.

И он ушел, не сказав больше ни слова.

Фиби бросилась на диван и долго проплакала. Великий Джордан Лазарус был уже в ее руках, вот здесь, в ее квартире, и она не сумела удержать его.

Двумя часами позже Джордан был в объятиях Барбары.

Он вернулся домой немного позже, чем планировал, и за обедом почти ничего не ел. Но получил удовольствие от разговора с Барбарой. Затем они перешли в гостиную и он, подойдя к ней сзади, обнял ее за плечи.

— Мне так одиноко, — сказал он, потеревшись о ее щеку. — Этот день оказался дольше, чем я ожидал. Я скучал по тебе.

Они сели рядом на диван. Он медленно гладил ее по спине, массировал, будто снимая с нее дневную усталость. Она вздыхала от удовольствия. В кончиках его пальцев чувствовался сексуальный интерес, но затем он пропал, сдерживаемый его самоконтролем и ее явным дискомфортом. Но эти сдерживающие силы не были стойкими, как раньше. Оба это почувствовали, хотя открыто не показали.

Держа в объятиях жену, Джордан думал о том, почему он так легко отказался от Фиби Грейс сегодня вечером. Ведь она все-таки красивее Барбары. И уж конечно сексуальнее.

Или это не так? Глубина личности Барбары, ее ум и даже ее счастливая жизнь делали ее намного интереснее Фиби.

Зрелость преподала ему хороший урок. Фиби была чересчур обычной. Барбара же, напротив, особенная, сложная женщина.

Вот почему со времени его женитьбы он был верен Барбаре. Он не любил Барбару, но он не мог предать ее, вступив в связь с женщиной, которую тоже не любил. Часть его принадлежала Барбаре, а почему и как, он и сам не мог понять.

Барбара притянула его голову к себе на грудь.

— Ты такой хороший мальчик, — сказала она.

Джордан с благодарностью прижал голову к груди.

Тихая истома наполнила его. Он хотел что-то сказать, слова чуть не сорвались с языка, — слова не могут выразить то, что он чувствует, — и он промолчал. Он закрыл глаза, прислушиваясь к биению ее сердца. Этот звук был как мелодия, которая успокаивала, давала отдых после трудного дня.

Джордан был счастлив.

Позже, в постели, когда она лежала в его объятиях, зазвонил телефон. Это был ее личный телефон, стоявший на тумбочке с ее стороны.

— Алло? — ответила она.

С минуту слушала молча, что ей говорили, держа Джордана за руку.

— Прекрасно, — сказала она наконец. — Тогда продолжайте. И благодарю.

Джордан посмотрел на нее.

— Что-нибудь важное? — спросил он.

— Ничего важного, — сказала Барбара, обнимая его, — совсем не важное.

На другом конце телефонной линии сурового вида мужчина в темном костюме положил трубку. Он стоял в спальне Фиби Грейс. Двое мужчин держали сопротивлявшуюся Фиби на кровати. Ее нос и челюсть были разбиты.

Мужчина вынул из кармана небольшой стеклянный пузырек. С помощью носового платка, чтобы защитить руку, он осторожно открыл пузырек.

— О'кей, поберегитесь, — сказал он своим сообщникам.

— Ты точно хочешь сделать это? — спросил один из мужчин. — У нее и так разбит нос, прости Господи. Больше ей красоткой не бывать. Дай ей шанс.

— Приказ есть приказ, — сказал сурового вида мужчина, припомнив инструкции Барбары, — заткнитесь, если понимаете, что для вас лучше.

В глазах Фиби Грейс он увидел ужас.

Он поднес пузырек к ее окровавленному лицу.

— Не бойся, милая, — усмехнулся он, — тебе нисколько не будет больно.

Одним быстрым движением он плеснул кислоту ей в лицо. Вопль девушки потряс воздух.

Мужчины набросили ей на лицо подушку и держали, пока она не задохнулась. Сделали они это просто для того, чтобы не слышать ее крики.

Глава 4

С той осени Джессика Хайтауэр стала появляться в обществе новой компаньонки.

Джил Флеминг восстанавливала силы после растяжения голени в доме Джессики Хайтауэр на Парк-авеню. Пока она поправлялась, ее вещи перевезли из маленькой квартиры в деловом районе города. В особняке ей приготовили комнату рядом со спальней Джессики.

Джил перевели из производственного отдела на новую должность: исполнительный помощник при президенте. Она стала ближайшим помощником и советником Джессики, а также ее ушами и глазами в корпорации.

К зиме сотрудники «Хайтауэр индастрис» научились бояться и уважать Джил. Джил продемонстрировала незаурядные умственные способности и проницательность в умении держать палец на пульсе происходящего в различных подразделениях корпорации. Где бы она ни появлялась, казалось, ей сопутствуют ум и жестокое властолюбие Джессики.

Джил стала заметной фигурой в «Хайтауэр», наделенной ореолом власти. Но ирония заключалась в том, что она проходила по коридорам штаб-квартиры огромной корпорации почти незамеченной, одетой в скромное, непримечательное платье без всяких украшений. Она была весьма странной фигурой, мягкой и женственной, со спокойными манерами, дружески настроенная ко всем. Но чем проще и незаметнее была она в своем поведении, тем больше люди боялись ее, потому что знали — она пользуется благосклонным вниманием и доверием Джессики Хайтауэр не только в том, что касается работы, но и в щекотливых вопросах.

Таковы были профессиональные отношения Джил Флеминг с ее новым хозяином. Их личные отношения были гораздо сложнее.

Они были очень близки. Они вместе завтракали дома, иногда все еще одетые в ночные сорочки или пижамы. Когда было возможно, встречались за неформальным ленчем на работе. Они обязательно обедали вместе, часто сами готовя еду и не позволяя повару Джессики делать за них эту работу.

В конце рабочего дня они иногда встречались в бассейне, расположенном в цокольном этаже «Хайтауэр», и плавали. В выходные дни они вместе катались на лошадях. Джил, начинающая наездница к моменту встречи с Джессикой, быстро стала первоклассной.

Со временем Джил приобрела некоторые качества, свойственные Джессике, например, инстинктивное недоверие к тем, кто стоит ниже по положению, а также острое видение перспектив на рынке. Было похоже, что Джил переняла некоторые основные черты характера Джессики, стала ее вторым «я».

Приблизительно в десять часов вечера обе женщины выходили из своих спален, прихватив бумаги для вечерней работы, и уединялись в рабочем кабинете Джессики. Джил включала тихую музыку или телевизор и массировала спину Джессики. Прикосновение мягких пальцев к спине и плечам давало Джессике ощущение физической расслабленности, которую она не испытывала много лет.

Голень Джил совсем зажила, но Джессика, узнав Джил получше, поняла, что та страдает хронической анемией, иногда вызывающей у нее слабость и требующей лечения. Джил, однако, при необходимости была полна энергии, и явно не симулировала болезнь. Видимо, причиной тому была ее хрупкость, нежность, о которой непрестанно думала Джессика.

Иногда болезнь вызывала у Джил ужасные головные боли. Никакое лекарство не помогало. Но Джил мужественно переносила их и посмеивалась над собой, когда ей приходилось лечь в постель, чтобы, как она говорила «переспать боль». В этих случаях Джессика массировала ей виски по сорок минут или больше. Она чувствовала, что Джил страдает больше, чем хочет показать. Джессика испытывала чудесное чувство быть необходимой ее подруге, чтобы избавить от боли.

Джессику переполняла тихая гордость оттого, что с Джил она как бы восполняет свое безрадостное детство, утишает свои эмоциональные и физические страдания. Она, как и Джил, несла бремя одиночества, потому что всегда была одинока в своей прославленной семье. Мать держалась отдаленно, братья были старше ее и никогда не питали к ней теплых чувств. Даже ее отец, восхищавшийся ею, в действительности не любил ее. Он больше дорожил ее способностями, чем самой Джессикой.

Джессика чувствовала непреодолимую потребность по-матерински охранять Джил, заботиться, лелеять. Это началось, когда она помогла Джил на верховой дорожке, и продолжалось до сих пор, когда Джил, образно говоря, была под ее покровительством.

Со временем Джил, откровенная и доверчивая по-прежнему, стала держаться как бы в тени, а Джессика чаще говорила о себе. В этих разговорах Джессика все больше и больше откровенничала о своих личных переживаниях. Ей хотелось разделить их с Джил. А Джил была прекрасным слушателем, тактичным и полным симпатии.

Скоро их роли поменялись. Джессика, по-матерински заботливая, стала благодарным реципиентом понимания Джил, а Джил, нуждавшаяся в защите, стала наперсницей Джессики, ее защитницей и опекуншей.

Физическая близость женщин обрела почти духовную потребность. Их близость росла с каждым днем. Они, казалось, хорошо подходили друг другу как подруги и компаньонки. Нежность Джил, ее уступчивый, мягкий характер контрастировали с крутой, независимой личностью Джессики. Под влиянием Джил Джессика стала мягче, научилась проявлять женскую уязвимость. Джессика отрастила волосы. Впервые в своей одинокой жизни она почувствовала себя женщиной.

Их близость стала такой полной, что, когда наступало время ложиться спать, чтобы отдохнуть перед очередным трудным рабочем днем, Джессика успокаивалась, убаюканная близостью двух душ, двух сердец, связанных невидимыми нитями.

Она стояла в темноте гостиной, смотря на Джил, испытывая одновременно боль одиночества и облегчение, а за окном гудел и грохотал город. Затем Джил подходила ближе, руки женщин встречались, и они шли к своим спальням.

В один из таких спокойных вечеров Джил рассказала Джессике свою печальную историю.

Она работала в корпорации «Континенталь продактс» в Детройте. Джессике об этом было уже известно.

— Почему ты решила уйти оттуда? — осторожно спросила Джессика.

Было видно, что Джил смущена.

— Ты действительно хочешь знать? — спросила она. — Это неприятная история.

— Конечно, мне хочется узнать, — улыбнулась Джессика. — Между нами не должно быть секретов, не так ли?

Джил с неохотой рассказала Джессике свою историю.

Ее пригласил на свидание сотрудник «Континентал продактс» по имени Харли Шрейдер. Свое приглашение он объяснил тем, что хочет обсудить с ней кое-что важное, касающееся работы. Несмотря на свои подозрения, она пошла с ним, тем более, он обещал содействовать ее продвижению по службе, если она позволит ему посвятить ее в некоторые важные проблемы корпорации. Джил была честолюбива, работа, которой она тогда занималась, ей надоела, поэтому она решила воспользоваться благоприятной возможностью ее поменять.

Шрейдер напоил ее и решил воспользоваться ее неопытностью в самой грубой и жестокой форме. К сожалению, Джил из-за своего слабого здоровья потеряла сознание прямо на диване в его гостиной. На следующее утро она проснулась и к своему несчастью убедилась, что была изнасилована. Она покинула квартиру Шрейдера, не попрощавшись, и поспешила домой. Обезумев от горя, она встала под горячий душ и как можно тщательнее смыла следы прошлой ночи. Она пыталась забыть то, что произошло. Шрейдер, похотливо глядя на нее, снова пригласил ее, но она отказалась.

Неделю она ходила на работу в компанию, как будто ничего не произошло. Затем, к своему ужасу, она узнала, что Шрейдер, желая похвастаться своей победой, рассказал все другим сотрудникам, заявив при этом, что Джил по своей воле стала его жертвой. В это время она встречалась с хорошим молодым человеком, работавшим в той же компании, но он бросил ее, когда услышал похвальбу Шрейдера.

Джил сразу уволилась с работы, не в силах переносить унижения. Но перед тем как уйти, она сделала заявление директору по кадрам о том, что произошло. Этот парень, друг Шрейдера, с высокомерием заявил ей, что если она не может урегулировать свою личную жизнь, то это ее проблемы. Он с полным презрением отнесся к ее женскому горю.

Упавшая духом и поставленная в тупик, Джил около года переезжала с места на место, берясь за любую работу: то секретарши, то няни, то вожатой в детском лагере. Она старалась изо всех сил забыть то, что произошло.

— Затем я решила взять себя в руки, — рассказывала она Джессике. — Я не могла допустить, что случившееся разрушает мою жизнь. Поэтому я вернулась к учебе, получила степень магистра и подала заявление о приеме на работу в «Хайтауэр». — Она улыбнулась, посмотрев на подругу. — Остальное ты знаешь, — заключила она свой рассказ.

Джессика смотрела на нее, и во взгляде ее читалась жалость, смешанная с праведным гневом.

— Как, ты сказала, зовут этого парня? — спросила она.

— Шрейдер, — сказала Джил рассеянно, — Харли Шрейдер. Это имя я не забуду, пока жива.

«Я тоже, — подумала Джессика. — Я тоже, Джил».

Через неделю после полуночного разговора Джессики Хайтауэр и Джил Флеминг Харли Шрейдер был быстро уволен из «Континентал продактс».

Друзья Харли не могли понять, чем вызвано его увольнение. Причину знали только председатель совета директоров и председатель профсоюза служащих, но они никому ничего не рассказали.

С Харли расстались без сожаления, поскольку он никогда не был плодотворным сотрудником. В первые две недели после его увольнения его обязанности поделили между несколькими сотрудниками, а вскоре один из заместителей отдела был повышен в должности и занял место Харли.

Харли в возрасте пятидесяти трех лет оказался в трудном положении. Служащим, старше сорока пяти лет, всегда с трудом удается найти работу. Как и все, оказавшиеся в подобной ситуации, Харли писал сотни писем с просьбой принять на работу. Он обзвонил всех знакомых в мире бизнеса и стал ждать.

Однако все его попытки найти работу кончились безрезультатно.

В этот период он стал больше пить. Он изменял жене с разными дешевыми девицами, поскольку всегда был бабником. Харли стал растрачивать то немногое, что осталось от его сбережений. Жена развелась с ним и вышла замуж за адвоката из соседнего города.

К концу второго года Харли нашел работу продавца в мебельном магазине, одевался в поношенные костюмы, сохранившиеся у него со времени работы в корпорации, в дырявые ботинки, кланялся и пресмыкался перед покупателями с их беременными женами и пронзительно кричавшими детьми. И все не мог найти ответ на вопрос: что стало с его жизнью, в чем и где он ошибся.

Харли так и не узнал, что все его несчастья начались в тот день, когда он недооценил юную Джил Флеминг с ее красивым телом, привлекательной родинкой и утонченно-соблазнительными повадками в постели. Разлучив ее с Роем Инглишем, он думал, что делает Рою благо, и в дальнейшем надеялся снова добиться расположения Джил. Вместо этого он обрек себя на погибель, и все благодаря случайной встрече Джил с Джессикой Хайтауэр.

Так неведомое будущее незаметным образом объединяется с забытым прошлым и губит самые хорошо продуманные планы мужчин.

Глава 5

Джонсонвилль, Лонг-Айленд

Месяцы шли один за другим. Зима была необычно снежная для Лонг-Айленда, но ее едва ли замечали сотрудники «Уилер эдвертайзинг», чья жизнь проходила оживленно и счастливо.

Благодаря Лесли дела агентства шли все лучше. Оно стало заметно выделяться среди своих конкурентов на рынке Лонг-Айленда, так же как и среди агентств, объединенных под крышей «Модерн имиджис».

И все-таки Росс Уилер был не совсем доволен происходящими переменами. Если перемены в «Уилер эдвертайзинг» привели к благополучию, то перемены в его эмоциональном состоянии вызывали тревогу.

Росс восхищался Лесли, как ни одной другой женщиной, встреченной им в жизни, и был горд своим содействием в устройстве ее жизни. Она больше не напоминала худую озабоченную библиотекаршу, какой была восемь месяцев назад. Лесли расцвела и стала молодой женщиной, которая занимается любимым делом и счастлива в жизни.

Женская зрелость в сочетании с девичьим очарованием окружала Лесли в глазах Росса новым ореолом. Это вызывало не только уважение. Это наполняло его непонятными желаниями, беспокойными фантазиями.

Росс изо всех сил боролся с этими чувствами. Лесли достаточно молода и годится ему в дочери. Придет время, и она встретит молодого мужчину, может быть, выйдет замуж. У нее своя жизнь.

После долгого рабочего дня он лежал в постели без сна, стараясь не думать о ней. Но спасительный сон, верный помощник в последние пятнадцать лет, появлявшийся регулярно в одиннадцать часов, не приходил.

«Боже, я влюбился в нее», — думал он, лежа один в постели, один во всем доме.

В пятницу в середине рабочего дня он подошел к ее столу.

— Не могли бы вы пообедать со мной сегодня? — спросил он.

Лесли подняла брови, удивленная скорее его нервным возбуждением, чем приглашением. Они часто обедали вместе.

Затем легкая улыбка озарила ее лицо.

— Не могу отказать такому красивому мужчине, — ответила Лесли.

— В половине восьмого?

— Да вы назначаете мне свидание! Между прочим, по какому случаю? — спросила она, с любопытством посмотрев на него.

Росс улыбнулся.

— Объяснение в любви. Предложение выйти замуж.

— В таком случае я надену свое лучшее платье, — пошутила она.

Росс вышел, проклиная себя за то, что так глупо выдал себя. Теперь она ни за что не примет его всерьез, если он действительно осмелится сделать предложение.

Они пошли обедать в лучший ресторан города. Без всяких на то планов Росс повернул разговор на личную тему. Он рассказал ей о смерти жены, о дочерях, о своем одиночестве. Попытался вытянуть из Лесли что-нибудь о ее прошлой жизни. Она рассказала об умершей матери, о близости с отцом. Но как всегда ни словом не обмолвилась о своей личной жизни.

— Вы для меня загадка, — сказал Росс, нервно вертя в руке бокал с вином. — Вы настоящая леди, Лесли. Настоящая женщина, хотя так молоды. Я восхищаюсь вами, но не уверен, что понимаю вас.

— Как можете вы понять, если я сама себя не понимаю? — улыбнулась она. — Может быть, я еще не в том возрасте, когда это понимаешь. Иногда я думаю, что нет смысла понимать, делать какие-то выводы. Выводы сами придут в свое время.

Не этого хотел услышать Росс, но улыбнулся.

Они долго просидели за кофе и бренди. Росс понял, что она разделяет его нежелание уходить. Но их серьезный разговор перешел в обычную болтовню, которая совсем выбила его из колеи.

Но всему, к сожалению, приходит конец, он оплатил счет и повез ее домой.

На полдороге к ее дому он все же решился сказать:

— Как вы относитесь к тому, чтобы выпить чашку кофе у меня дома?

— А что скажут соседи? — улыбнулась она.

Было уже темно. Росс открыл дверь, пропуская ее вперед. В его доме она уже бывала. Однажды он приглашал сотрудников агентства, и они все вместе готовили на обед спагетти. В другой раз он приглашал Лесли, чтобы познакомить с Ненси и Дайной, когда они приезжали из колледжа. Обе девочки с первой минуты полюбили ее.

Она посмотрела на их фотографии, стоявшие на каминной полке.

— Вы счастливый человек, Росс, — сказала она. — Ваши дочери такие красавицы.

Он промолчал, отметив про себя, что Лесли намного красивее его дочерей.

Росс уже задумывался над тем, что почувствуют девочки, если Лесли станет их мачехой. От этих мыслей он только хмурился. «О, это безумие! — думал он. — Безумие!»

Он снял с Лесли пальто и повесил в шкаф. К своему огорчению, заметил, что в гостиной полно пыли. Женщина, которая приходит к нему убираться, миссис Меррит, близорукая, да и не очень серьезно относится как к своим обязанностям, так и к нему.

— Дом потихоньку приходит в запустение, — сказал он.

— Ему нужны женские руки, — улыбнулась Лесли, все еще стоя к нему спиной и смотря на фотографии.

Росс принес бокал вина и поставил перед ней на каминную полку. Лесли по-прежнему стояла к нему спиной. Пламя, бушевавшее в нем, разгоралось все сильнее, выходя из-под контроля. Если он не даст ему выхода, то взорвется.

— Лесли, — сказал он.

Она повернулась к нему, посмотрела на его костюм и галстук.

— Ну чем не красавец-мужчина!

— Лесли, я…

Не успел он договорить, как руки сами обняли ее. Он прижал ее ближе. Губы, которыми он так восхищался, были совсем рядом. Он почувствовал ее запах — естественный, здоровый и неотразимый.

Но ее руки с силой уперлись ему в грудь, и этого было достаточно, чтобы он отпустил ее.

— Мой Бог, — сказал он, отступая от нее. — Не знаю, что на меня нашло. Вы, должно быть, подумали, что я сошел с ума.

Росс прошел через комнату и сел на софу. Лесли подошла к нему.

— Скажите, о чем вы думаете? — спросила она, пристально глядя на него.

Росс отвел взгляд, не в силах вспомнить ни слова из тех, что так долго обдумывал.

— Я гожусь вам в отцы, — сказал он упавшим голосом.

Она молча взяла его руку и сжала.

— Лесли, — сказал он, — вы выйдите за меня замуж?

Говоря это, он не смотрел на нее, но когда поднял глаза, то увидел, к глубокому сожалению, выражение удивления, которого так боялся. Лесли была ошеломлена.

Она все еще держала его руку, держала нежно.

— Я знаю, что все это выглядит глупо, — сказал Росс, — но я люблю вас. С ума схожу. С тех пор, как вы появились, я… я…

Он внезапно умолк. Выражение ее глаз лишило его мужества. Росс почувствовал себя жалким стариком, делавшим такое странное предложение девушке, которую, возможно, совсем не интересует.

— Извините, — сказал он, — я пытался скрывать это, как только мог. Просто скажите «нет», и я пойму. Я влюблен в вас по уши, Лесли. Никого так не любил. Никогда.

Лесли положила руку ему на плечо и нежно похлопала, затем поцеловала в щеку.

— Росс, вы замечательный человек, — сказала она, — вы мой спаситель. Вы подарили мне новую жизнь, когда прошлая жизнь покинула меня.

Росс печально улыбнулся.

— Значит, вы говорите «нет», — сказал он, — и не надо свой отказ ничем подслащивать. Мне не следовало делать вам предложения.

Лесли сидела, размышляя.

— Мне надо все это обдумать.

Росс просиял.

— Вы хотите сказать, что…

— Вы можете быть терпеливым? — спросила она. — В последние годы в моей жизни произошли неожиданные перемены. Я все еще пытаюсь определить свое положение.

Росс взял ее руки.

— Обдумывайте сколько хотите, — сказал он. — Мне достаточно знать, что это важно для вас, и вы думаете об этом.

Значит, она серьезно относится к его предложению. Но есть силы, что сдерживают ее, силы, о которых он ничего не знает. Он был уверен, что в глубине души она любит его, но не той любовью, что он испытывал к ней.

И все-таки ее обещание давало надежду на счастье, о котором он и не мечтал.

Росс держал ее за руки. Ему оставалось только надеяться на небеса.

В этот момент, разделенный с ней столь многим, связанный лишь тонкой нитью надежды, он любил ее еще больше.

Глава 6

Весной семьдесят шестого года случилось нечто, что резко изменило привычное существование Джордана Лазаруса.

Джордан и его банкиры-инвесторы были настолько заняты проблемами масштабного приобретения, что едва ли заметили похороненную в недрах американских компаний национальную цепь рекламных агентств, известную как «Модерн имиджис».

Одним из этих агентств, ставшими маленькими винтиками мультинациональной по масштабам машины «Лазарус интернешнл», было «Уилер эдвертайзинг» из Джонсонвилля, что на Лонг-Айленде.

Двадцать пятого марта в отеле «Хилтон» в Бостоне состоялось собрание, посвященное приему многочисленных агентств «Модерн имиджис» в лоно семьи «Лазарус интернешнл», а также рассмотрение новой политики и методов управления, разработанных специалистами «Лазарус интернешнл» для только что приобретенных компаний.

Выступление Джордана перед собравшимися в зале представителями «Модерн имиджис» было воспринято с энтузиазмом. Сразу после выступления он должен был ехать в аэропорт, чтобы как можно скорее вернуться в Нью-Йорк на своем личном самолете. На следующее утро у него были назначены важные встречи в штаб-квартире «Лазарус интернешнл», а вечером ему еще предстояло сделать несколько давно запланированных телефонных звонков. Джордан сел в машину «Альфа-Ромео», которую держал в Бостоне. Она была сделана по особому заказу, имела усовершенствованный редуктор и специально сконструированную подвеску. Он взял ее из гаража утром, а в аэропорту оставил на попечение помощника. Джордану не хотелось отрываться от реальной жизни, несмотря на свою власть и богатство. Он сам правил машиной, ходил за покупками, помогал Барбаре готовить еду, когда у них обоих было свободное время, и даже столярничал в своей мастерской в подвале дома на Манхэттене.

Джордан маневрировал своей крошечной «альфой» между рядами машин на стоянке у гостиницы, когда произошло столкновение.

Чья-то машина задним ходом выруливала со стоянки и врезалась в дверцу машины Джордана со стороны места пассажира. Удар был сильным.

«Черт», — невольно вырвалось у Джордана, когда раздался громкий удар. Придется, возможно, отложить поездку на час или больше из-за этой аварии. Он проехал немного вперед и вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. Водитель другой машины уже тоже вышел. Джордан увидел, что это женщина.

Он хотел было спросить, на какой пожар она спешит или что-нибудь в этом роде, но замер, широко раскрыв глаза и проглотив сердитый вопрос.

Водитель оказалась самой красивой, какую он когда-либо видел, женщиной.

Она выглядела смущенной и огорченной. В ее чертах чувствовалась усталость. Джордан догадался, что она провела напряженный день.

— Почему вы не смотрите, куда едете? — спросил он безо всякого сочувствия.

Она посмотрела на его машину. Дверца была сильно искорежена.

— Я думала, что вижу, — сказала она. — Видимо, ваша машина очень низкая, и я не заметила ее в зеркале. А возможно, — вздохнула она, — я слишком спешила.

Джордан посмотрел на нее. Она была довольно высокая, с тонкой гибкой фигурой. Стройные ноги виднелись под строгой, деловой юбкой, и под шелковой блузкой вырисовывались небольшие, округлые груди. Очевидно, она сняла жакет, так как на улице было жарко.

У нее были чудесные волосы. Волнистые, почти кудрявые, с рыжеватым оттенком, они казались особенно по-женски живыми и трепещущими. Они прекрасно гармонировали с молочно-белыми в веснушках щеками и сложного оттенка зелеными глазами под длинными ресницами. Что-то сдержанное и немного застенчивое сквозило в ее облике, что очаровательно контрастировало с блестящими волосами и глазами.

Незнакомка была очень молода и умна. Он понял это с первого взгляда.

Совершенно выбитый из колеи ее привлекательностью, Джордан сумел сохранить насмешливо-укоризненный тон.

— Знаете ли вы, сколько понадобится времени, чтобы получить новую дверцу из Италии? — спросил он.

Она удивленно подняла брови, глядя на него.

— Какой марки машина?

— «Альфа-Ромео», — сказал он, — прекрасная модель, — добавил он, печально посмотрев на свою машину-малютку.

— Неужели здесь нет мастерской, чтобы ее отремонтировать? — спросила она озабоченно.

Джордан покачал головой.

— Она сделала по особому заказу, — сказал он. — Привезена из Рима. Не просто будет ее отремонтировать.

Девушка выглядела очень уставшей и расстроенной, но от этого еще красивее.

— Думаю, нам лучше обменяться страховыми карточками, — сказала она. — Это явно моя вина. Мне очень жаль. Я действительно вас не видела.

От ее расстроенного вида у него больно сжалось сердце. Ее машина была старой модели. Видимо, у нее не все хорошо с финансами. Было в ней что-то очень юное, несмотря на деловой вид. Она ему понравилась, не могла не понравиться.

Порывшись в сумочке, девушка нашла кошелек и протянула ему страховую карточку. Джордан посмотрел на карточку, прочитал имя, но движения не сделал, чтобы достать свою карточку. Он быстро соображал.

— Не могли бы вы оказать мне услугу, — сказал Джордан, показывая взглядом на поврежденный бампер ее машины. — Вмятина на бампере небольшая, а я только что вспомнил, что срок действия моей страховой карточки истек три недели назад, и я не успел ее обменять на новую. В этом отношении я очень забывчив. И потом… будет неудобно, если узнают об этой аварии. Мне придется заплатить большой штраф за езду на машине без карточки.

Джордан взглянул на нее.

— Почему бы нам просто не забыть о том, что произошло? — спросил он. — О своей машине я позабочусь сам. Не хочу втягивать в это дело страховые компании или полицию. Что вы на это скажете? Вы окажете мне услугу.

Девушка, видимо, была озабочена его предложением.

— Что ж, — сказала она, — если вы считаете, что так лучше… Но я чувствую себя неудобно, не сообщив в полицию об этой аварии.

— Никто не узнает, — сказал он. — Это будет нашим секретом.

Джордан изучающе посмотрел на нее, оценив ее честность. Столкновение произошло скорее по его, а не ее вине, но она готова была взять всю ответственность на себя, в результате чего ее страховой взнос возрос бы. Даже сейчас она с трудом принимала предложение, которое шло вразрез с законами.

— Возможно, так будет правильно, — сказала она, снова посмотрев на его машину. — Прошу прощения за то, что я сделала с вашей дверцей.

— О, не беспокойтесь, — ответил Джордан. — Вообще-то, она никогда мне не нравилась.

Его попытка пошутить выглядела жалкой. Девушка улыбнулась вымученной улыбкой.

Они замолчали. Джордан не переставал восхищаться ею. В его глазах она стала еще красивее, когда он услышал, как она говорит. Ее честность и искренность словно приоткрывали дверь в глубину ее личности, придавали ей очарование, против которого Джордан не мог устоять. Ой, спрашивал себя, знает ли она, кто он. До сих пор она и виду не подала.

Послушайте, — сказал он, — не могли бы вы пообедать со мной? Просто для того, чтобы подтвердить, что между нами не осталось неприятных чувств. Вы, верно, в глубине души подшучиваете надо мной. Вот он, мол, какой преступник, ездит без страховой карточки, и все прочее.

Мальчишеская улыбка озарила его лицо, а глаза смотрели с надеждой.

Она покраснела, но держалась уверенно.

— Нет, благодарю, — сказала она. — Боюсь, что я занята. Но спасибо вам за то, что вы были так добры.

— Не стоит благодарности, — сказал он. — Это вам спасибо.

Какое-то мгновение Лесли стояла и смотрела на него.

— Не могли бы вернуть мою страховую карточку? — спросила она.

Джордан рассмеялся и протянул ей карточку.

Лесли вернулась к машине и села. Джордан хотел повторить свое приглашение на обед, но его внезапно охватило почти мальчишеское смущение и лишило смелости.

Джордан тоже сел в машину, освободил ей проезд и наблюдал, как она выезжает со стоянки. Он заметил вмятину на заднем бампере ее машины. Записал номер ее машины.

Джордан запомнил имя на ее карточке.

Лесли Чемберлен.

В этот день Джордан не улетел в Нью-Йорк.

Сорок пять минут он просидел в своей искореженной «Альфа-Ромео» на стоянке машины у гостиницы, раздумывая. Затем вышел из машины, вернулся в гостиницу и позвонил в аэропорт своему пилоту сообщить, что его полет отменяется.

В баре он заказал выпивку. В расстройстве он выпил несколько глотков и, найдя ближайший телефон, позвонил в штаб-квартиру «Лазарус интернешнл» в Нью-Йорке. Он сообщил своему секретарю, что задержится в Бостоне по крайней мере до следующего утра и попросил перенести на другое время назначенные в Нью-Йорке встречи.

После звонка он допил свою порцию, вернулся к телефону и позвонил Барбаре предупредить, что вечером не вернется домой. Свою задержку он объяснил возникшими проблемами с «Модерн имиджис» и нежеланием обижать сотрудников компании своим отъездом после короткого выступления, взваливая на их плечи всю грязную работу по проведению собрания.

Барбара восприняла это объяснение с пониманием и сочувствием.

— Я буду скучать по тебе, — сказала она. — Побыстрее возвращайся.

— Я тоже буду скучать, — сказал Джордан. — Утром я первым делом позвоню тебе.

Повесив трубку, он вздохнул с облегчением и заказал еще порцию выпивки.

Но ни спиртное, ни успешная перемена планов не могли успокоить безумное возбуждение в душе.

Он послал за одним из своих помощников, чтобы тот принес ему список всех присутствующих на встрече. Трясущимися руками он перелистал страницы.

«Чемберлен, Лесли, — прочел он, — помощник менеджера по заказам „Уилер эдвертайзинг“, Джонсонвилль, Лонг-Айленд».

Другой информации в списке не было. Придется в бюро регистрации гостиницы узнать номер ее комнаты. Джордан прикрыл глаза. Ко второй порции выпивки он почти не притронулся. Приятное волнение не давало возможности решить, что делать дальше.

Тогда он вспомнил о записанном номере машины Лесли Чемберлен.

Джордан направился к телефону в третий раз и позвонил. Затем вернулся к своей выпивке, допил ее и почувствовал себя освеженным, целеустремленным.

Он начал действовать.

На следующее утро Лесли встала рано.

Она остановилась в недорогом мотеле в двух милях от гостиницы, где проходило собрание. Она накладывала на лицо косметику в ванной комнате, когда зазвонил телефон. Шаркая шлепанцами, она подошла к телефону и сняла трубку.

— Алло?

— Мисс Чемберлен? В конторе мотеля для вас кое-что оставили.

Одевшись, Лесли прошла по довольно запущенному коридору к конторе.

— Доброе утро, мисс, — сказал управляющий. — Это для вас.

Он указал на две дюжины роз в изящной и очень дорогой упаковке. Пока Лесли пыталась понять, откуда взялись эти розы, человек в черной ливрее поднялся и обратился к ней.

— Прошу прощения, мисс, — сказал он. — Меня прислали, чтобы отвезти вас на собрание. Бампер вашей машины будет за утро отремонтирован, пока вы будете находиться в гостинице. Вечером я привезу вас в мотель.

Лесли от удивления посмотрела на него. Тогда ее осенило, и она прочла записку, прикрепленную к розам.

«Приношу свои извинения за причиненное вам вчера беспокойство, — прочла она. — Надеюсь, вы останетесь довольны заключительными мероприятиями собрания».

Внизу подпись: «Джордан Лазарус».

Лесли с минуту изучала записку, затем посмотрела на шофера.

— Кто вас послал? — спросила она.

— Мистер Лазарус послал меня, мисс, — ответил он.

Лесли задумалась, стараясь разобраться в ситуации.

Затем отнесла розы в свою комнату. Через несколько минут она вернулась с портфелем. Шофер отвез ее в гостиницу, высадил у главного вестибюля и обещал встретить ее здесь в конце дня.

Вежливо поблагодарив его, Лесли отправилась на собрание.

Утро было напряженным. Лесли посетила встречу по вопросам финансов, два семинара для рекламных сотрудников. Во время ленча она направлялась к банкетному залу, где обещала встретиться с несколькими новыми знакомыми по рекламному бизнесу. Она остановилась, когда дорогу ей преградила уже знакомая фигура. Это был Джордан Лазарус.

— Привет, — сказал он. — Как идут дела?

— Хорошо, — сказала она. — Я многое узнала. Это хорошая конференция.

— Вы получили цветы? — спросил он.

Она кивнула.

— Спасибо вам. Это было совсем необязательно.

— Шофер привез вас сюда? — спросил он немного обеспокоенно.

Лесли снова кивнула.

— Да, он был очень любезен.

— Отлично, — сказал он. — Часто, когда договариваешься о чем-то, по той или иной причине это не выполняется.

Лесли промолчала. Взгляд ее был дружеским, но явно настороженным.

— Хотите, вместе перекусим? — спросил он.

В ее глазах появилась грусть.

— Не могу, — сказала она. — Боюсь, я занята.

Он не смог скрыть своего разочарования.

— Мне все еще неловко за вчерашнее происшествие, — сказал он. — Для вас это было сильное потрясение после тяжелого дня, после всех встреч на собрании. А к обеду вы освободитесь?

Она улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

— Извините, — сказала она, — но на обеденное время у меня тоже назначена встреча.

Будь перед ним другая женщина, Джордан бы стал настаивать. Он знал, что ей известно, кто он. Никакой обед не мог быть для нее более важным, чем обед с самим Джорданом Лазарусом. Но с этой женщиной пользоваться своим положением, чтобы повлиять на нее, он считал грубым и непристойным. Он не мог заставить себя это сделать.

— Может быть, в следующий раз, — сказал он. — Кстати, я так вам и не представился как полагается. Джордан Лазарус.

Она крепко пожала ему руку.

— Я знаю, кто вы, — сказала Лесли.

Джордан почувствовал, что она неправильно истолковала его слова, приняла их за попытку использовать известность для давления на нее. Он решил побыстрее все исправить.

— Рад, что вам нравится, как проходит собрание, — сказал он. Дайте мне знать, если у вас возникнут новые проблемы с машиной.

Она улыбнулась открытой улыбкой.

— До свидания, — сказала она. — И еще раз спасибо за цветы. Очень любезно с вашей стороны.

Для Джордана начинались самые трудные в его жизни сутки.

Был субботний полдень. Конференция раньше, чем завтра, не закончится. На сегодня у Джордана намечен с десяток важных встреч в Нью-Йорке. Его жена, как он догадывался, с нетерпением ждет его возвращения вечером.

Он вернулся в свой номер, позвонил в Нью-Йорк главному помощнику и сказал, что пока не может вернуться. Возникли проблемы, которые надо урегулировать здесь на месте, в Бостоне. Есть шанс, что он вернется к концу дня. Он дополнительно сообщит помощнику о своем решении.

Джордан просил помощника немедленно позвонить Барбаре и передать ей, что его приезд вновь откладывается. Сам Джордан позвонит ей позже. Повесив трубку, Джордан нервно прикусил губу. Позже ему придется разговаривать с Барбарой. Это будет нелегко.

Джордан бродил по коридорам и помещениям гостиницы, где проходили встречи, пожимал руки участникам собрания и своим сотрудникам, которые благоговели перед ним. В их глазах он был важной персоной, принцем делового мира. Но Джордан чувствовал себя влюбленным подростком, преследующим по пятам красивую девушку, к которой возымел безнадежную увлеченность, девушку, которая и знать его не хочет.

Следы девушки неумолимо привели его к банкетному залу, где Лесли Чемберлен присутствовала на очередной встрече. Он нашел ее личное расписание встреч и семинаров у секретаря-регистратора и не мог удержаться, чтобы не побывать там, где ее можно было найти.

Тем временем он мысленно представлял ее незабываемый образ, который сохранил в памяти после двух разговоров с ней. Каждая ее черточка, казалось, раскаленным клеймом оставила след в его памяти. Костюм из хлопковой ткани, который был на ней вчера на стоянке машин, пастельного цвета юбка и блузка, которые она надела сегодня. Распущенные, курчавые волосы вчера и тщательно уложенные сегодня. Взгляд удивления и беспокойства в ее глазах после столкновения и благодарный, смешанный с нарочитой осторожностью, который он увидел, когда утром встретился с ней.

Он помнил все ее улыбки и мягкую, сдержанную манеру держаться, когда она разговаривала с ним. Даже ее сдержанность была так прекрасна и женственна, что лишь усиливала его восхищение.

В течение дня он трижды сталкивался с ней. В первые два раза он сдержался и только издали поприветствовал ее, продолжая свой путь.

В третий раз он почувствовал, что теряет время, и подошел к ней.

— Как дела? — спросил он. — Все еще довольны встречами?

— Дела идут прекрасно, — сказала она, отбросив прядь волос с глаз, и улыбнулась ему.

— Но думаю, — начал он осторожно, — что у вас будет время вечером, чтобы выпить что-нибудь перед сном. После окончания заседаний…

— Спасибо, но мне надо сегодня пораньше лечь спать, — сказала она. — Я уезжаю завтра сразу после утреннего заседания, а мне предстоит длинный путь.

— Куда вы направляетесь? — спросил он.

— На Лонг-Айленд, — сказала она. — В маленький городок Джонсонвилль, что рядом с Саутгемптоном.

— Да, это долгий путь, — сказал Джордан. — Я понимаю, что вы имеете в виду.

Он бешено искал, что еще сказать, но абсолютно лишился дара речи. Лесли пробормотала что-то в извинение и скрылась в потоке людей, шедших по коридору. Джордан почувствовал, что все рухнуло.

Остаток дня он провел в тоске, зная, что его помощники вернулись в Нью-Йорк и безумно заняты переносом его встреч, которые он пропустил. Но он не мог сорваться и уехать. Даже если Лесли Чемберлен не согласится пообедать или выпить с ним, ему все равно необходимо еще раз увидеть ее. Мысль о том, что он так быстро может потерять ее, была нестерпима.

К четырем часам дня чувство ответственности, в конце концов, восторжествовало над штормом эмоций. Пришло время сдаться, и возвращаться домой.

Из номера он позвонил в Нью-Йорк и предупредил, что выезжает в аэропорт через двадцать минут. Он свяжется с корпорацией по телефону из самолета, а позже вечером из дома.

Чувствуя себя покинутым и побежденным, он спустился в центральный вестибюль с чемоданом в руке. Минуту постоял в нерешительности, пытаясь собраться с духом. Затем решил позвонить Барбаре из телефона-автомата.

Ему нужно было услышать ее голос, сказать, что через несколько часов будет дома рядом с ней.

Трубка была уже у него в руке, и он начал набирать номер, когда увидел Лесли Чемберлен, идущую по вестибюлю. Она была одна.

Джордан повесил трубку и поспешил к ней.

— Итак, — сказал он, — заседания окончены?

— Да, — сказала она. — День был трудным.

Джордан посмотрел на часы.

— Вижу, вы готовы к обеду, — сказал он.

Она неопределенно пожала плечами. Вопрос казался смешным, чтобы на него отвечать. Она ему уже отказала.

— У вас есть время выпить что-нибудь по быстрому? — спросил он. Прозвучавшая в голосе нотка мольбы выдала его.

Она отрицательно покачала головой.

— Я должна встретиться с несколькими людьми за коктейлем, — сказала она. — Но, впрочем, благодарю за приглашение.

Джордан был сражен. У него не было сил скрывать свое состояние.

— Я вас больше не увижу? — спросил он жалобным голосом.

Она молчала. Затем сказала:

— Видите ли, я не понимаю, зачем вам надо меня увидеть?

— Мисс Чемберлен… Могу я называть вас Лесли?

— Конечно, как вам угодно.

— Лесли, пожалуйста, будьте добры и пообещайте, что потратите на меня несколько минут до того, как уедете, — его слова прозвучали так, словно он на коленях умолял ее. Это ощущение было невыносимым, но все-таки восхитительным. Подобного чувства он не испытывал с юношеских лет.

Снова воцарилось молчание. Она смотрела на него, прищурив глаза. Затем вздохнула.

— Мне надо уехать в десять утра, — сказала она. — Если хотите, мы можем выпить по чашке кофе перед моим отъездом. Мы можем встретиться в кафе.

— Не могли бы мы позавтракать где-нибудь в другом месте? — спросил он.

— Я не завтракаю, — ответила она. — К тому же, у меня будет мало времени. Как я вам уже говорила, мне предстоит долгий путь.

— Хорошо, — сдался Джордан. — В кафе в девять утра?

— Не могли бы мы встретиться в половине десятого? — спросила она. — У меня действительно много дел.

Джордан вздохнул.

— В половине десятого, — сказал он.

Когда Лесли пришла в кафе точно в девять тридцать, Джордан уже ждал ее. В руках у нее был чемодан и плащ.

— Доброе утро, — сказал Джордан, вставая и протягивая руку. — Сегодня вы выглядите восхитительно.

Они сели за столик у окна. Кафе было почти пусто, потому что большинство участников собрания разъехались, а те, кто остался, были заняты на заседаниях.

— Итак, — сказал Джордан, — вы возвращаетесь домой.

— Да, — сказала Лесли.

— Рады, что этот цирк закончился? — улыбнулся он.

— О, не называйте это так, — сказала она. — Все проходило несколько лихорадочно, но я узнала многое. Для этого меня сюда и посылали.

— Что вы думаете о «Лазарус интернешнл»? — спросил он.

Лесли пожала плечами и улыбнулась.

— Она большая, — сказала она.

— Да, это так, — сказал Джордан.

Глаза Лесли незаметно расширились, когда она услышала грусть в его голосе.

Смущенные, они молчали.

Наконец Джордан не выдержал.

— Что вы знаете обо мне? — спросил он.

— Немногое. Вы очень богаты, очень известны. Вы женаты. Вы руководите крупной корпорацией. — Она улыбнулась. — И в дверце вашей машины большущая вмятина.

— Вот видите, вы уже стали частью моей жизни, — пошутил он, но снова почувствовал, что пошутил неостроумно.

И он слышал, как она сказала, что он женат. Важность этого замечания не ускользнула от него.

— А вы как? — спросил он.

— Вы имеете в виду, богата ли я? — спросила она.

— Нет. Вы замужем? — спросил он. Лесли отрицательно покачала головой.

— Нет, я не замужем.

С этими словами она рукой откинула упавшую на глаза прядь волос. Что-то проворное и немного нервное было в этом жесте, но в то же время очень женственное. Джордан вспомнил, что видел у нее этот жест и раньше. Глубокий восторг наполнил его при виде ее естественной грации.

«Я не замужем». Джордан попытался скрыть свой взгляд, в котором отразились чувства, вызванные ее ответом, но не смог и понял это.

Эти слова в бешеной пляске вертелись у него в голове, не давая сосредоточиться на разговоре с ней. Он не мог оторвать от нее глаз, наблюдая, как она пьет кофе, как поигрывает чашкой в руке, как время от времени бросает на него застенчивый взгляд. Эти десять минут были для Джордана жесточайшей пыткой. Он едва слышал, о чем она говорит, завороженный мелодичностью ее голоса, не понимал, о чем говорит сам, все время чувствуя себя актером, которого вынудили выйти на сцену, хотя он не знает ни строчки из роли. Он придумывал какие-то слова, стараясь, чтобы они звучали естественно, но понимал, что говорит невпопад.

Наконец она посмотрела на часы.

— Ну, мне надо идти, — сказала она. — Очень любезно с вашей стороны, что вы проявили такую заботу обо мне. Я имею в виду мою машину. И я довольна, что побывала на собрании. Действительно довольна.

— Это приятно, — сказал он.

Джордан проводил ее до машины.

— Бампер выглядит отлично, — улыбнулся он.

Лесли бросила чемодан на заднее сиденье, сверху на него положила плащ и села за руль.

Он наклонился, чтобы попрощаться, и почувствовал исходящий от нее запах, напоминавший запахи весенних лугов.

— Мы теперь члены одной семьи, если можно так сказать, — проговорил он. — Надеюсь, что мы еще увидимся.

— Рада была познакомиться с вами, — сказала она уклончиво. — Надеюсь, с дверцей вашей машины будет все в порядке.

— О, — пожал он плечами. — Это не имеет значения.

Ему очень хотелось сказать ей что-то еще, но она улыбнулась и устремила взгляд через ветровое стекло. Машина тронулась с места. Он отступил, пропуская ее, и смотрел, как она удаляется от него. Таким одиноким он не чувствовал себя давно.

Джордан знал, что сегодня ему предстоит долгая дорога. Возвращение в Нью-Йорк, к Барбаре, десятки важных телефонных переговоров в самолете. На короткое мгновение у него появилась надежда, что за этими делами он забудет Лесли Чемберлен. Напрасная надежда. Ничто не заставит его забыть ее.

«Я не замужем».

Она была не замужем. Но он был женат. И он понял, что все, что она говорила, все ее поведение вызвано этим фактом.

Он стоял, провожая глазами удалявшуюся машину, его сердце мучительно тянулось к ней. Вот она дала сигнал поворота и сейчас скроется за углом.

Джордан вздохнул. В этот момент ему показалось, что к нему пришла смерть.

Он не знал, что Лесли в это время не отрываясь смотрела на его отражение в зеркале заднего обзора. Руки, державшие руль, дрожали, и ей приходилось прилагать большие усилия, чтобы сконцентрировать внимание на дороге.

Прошла еще минута. Джордан повернулся и направился к зданию гостиницы.

Но руки Лесли не переставали дрожать на руле, пока она выезжала из города. Внутренний трепет не оставлял ее до самого дома, до которого она добралась через четыре часа.

Глава 7

Фармингтон, Лонг-Айленд

Он играл с игрушечными солдатиками и кубиками на покрытом ковром полу в своей комнате.

Легкий ветерок подул в окно, надувая шторы, как парус. Где-то за окном щебетала птица. Мальчика охватила истома теплого весеннего дня.

Голос прервал его игру.

— Терри! Догадайся, кто пришел.

В двери показалось лицо мамы, ее большие, темные глаза улыбались.

Он бросил игру и побежал в гостиную.

В большом кресле около дивана сидела леди. Увидев его, она наклонилась вперед с озорным взглядом в глазах и сказала:

— Ты помнишь меня?

Терри помнил ее и не помнил. Много прошло времени с тех пор, как она в последний раз была здесь. Ум мальчика трех с половиной лет с трудом мог связать давние посещения с одним лицом.

Терри подошел к матери и ухватился за юбку, как бы ища защиты. Красивая леди продолжала улыбаться.

— Он привыкнет к тебе через несколько минут, — услышал он голос мамы.

— Конечно, — сказала леди. — Когда Клифт вернется домой, Джорджия?

— В шесть, вероятно. Если они его отпустят. Можешь с нами пообедать?

— Извини, не могу, надо возвращаться, — сказала леди. — Я ведь решила заглянуть к вам только потому, что была поблизости.

Женщины разговорились. Мальчик в это время разглядывал лицо леди. Его окружали волнистые рыжеватые волосы. Кожа была розовой с веснушками, зеленоватые глаза то и дело меняли оттенок, пока она говорила. Она была красивая из-за этих глаз, которые казались еще загадочнее, чем лучшие из его стеклянных шариков, а может быть, она была красивой из-за улыбки.

Теперь Терри начал припоминать ее. Он медленно зашагал по направлению к ней. Она продолжала разговаривать с мамой. Но когда он близко подошел к ней, она протянула руки и посадила его к себе на колени.

Терри почувствовал ее запах — свежий, сладкий аромат — и ощутил ногами ее колени. Это ощущение было другим, не таким, как то, когда он сидел на коленях матери, эта леди была худее мамы. Рука, державшая его за плечо, была нежной, как у мамы, но в пальцах было больше энергии. Он вспомнил их прикосновение. Эта леди походила на девочку.

Вот она наклонилась и прошептала ему в ухо:

— Спорим, ты помнишь, как меня зовут, — сказала она.

От замешательства он по-детски сжался, но тут же сказал:

— Тетя Лесли.

— Правильно, — сказала она.

Теперь, когда лед узнавания был сломан, он почувствовал себя уютно на ее коленях. То время, что прошло с ее последнего посещения, словно испарилось, казалось, она никуда не уезжала. Леди опять стала тетей Лесли, которую он любил почти так же сильно, как маму.

Позже, когда женщины кончили пить чай, Лесли повела мальчика на прогулку. Они обошли дом, перешли улицу и оказались в небольшом садике, где играли местные ребятишки. Здесь были: карусель, разные лестницы для лазания, качели с резиновыми сиденьями. Были здесь и горка, и песочница, и скамейки, на которых обычно сидели матери.

Тетя Лесли следила, как он несколько раз скатился с горки. Весело было смотреть, как приближается ее лицо, когда он съезжал вниз. Она стояла на корточках протягивая ему руки, и когда он оказывался внизу горки, она ловила его и обнимала.

Затем она сказала:

— Давай покатаемся на карусели.

Терри побежал вперед и прыгнул на сиденье. Лесли подошла, коснулась его рук, чтобы проверить, крепко ли он держится за ручки, и начала вращать карусель, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Это было его любимым развлечением. Он видел, как мелькало ее лицо, с каждым разом все больше сливаясь в разноцветное пятно. В эти минуты она становилась еще красивее, потому что ее облик терял очертания, мелькал и снова исчезал, совсем не походил на образ женщины, которую он мог потрогать, обнять.

Она не походила на маму. Прежде всего потому, что мама была темная, теплая и грузная, тогда как Лесли высокая, стройная и легкая. Когда он был младше, то называл ее «легкая леди».

Но самое главное, мама всегда была рядом. Тетя Лесли только приезжала время от времени. И каждый раз она была другой. По-другому выглядели волосы, на ней была другая одежда, даже свет в ее глазах и на лице был другой.

И… конечно же… сам мальчик был другим. Он становился старше, голова была наполнена новыми мыслями и чувствами, которые увлекали его за собой, как река, и эта река разделяла его с ней. Он забывал ее.

Но когда она появлялась, все менялось. С ее появлением мир начинал вращаться как в калейдоскопе, с которым он играл в своей комнате. Все смещалось, изменялось, а когда его цвета вставали на новое место, то получалась картинка, в центре которой была она. К радости, в этом новом мире для нее неожиданно находилось место, и все окружающее приобретало новые краски, более яркие оттого, что она была здесь.

Лесли была другая. Среди утешительного однообразия жизни дни ее приездов отличались оживленностью, которую она приносила с собой, но время, разделявшее эти дни, стирало ее образ, словно ластик, и только с ее новым появлением, с ее ласковой улыбкой образ воскресал, вот как теперь.

Они медленно прогулялись по садику. Ее непривычность была забыта. Он держал ее за руку. Вскоре они остановились у поросшего травой бугорка под высоким дубом.

— Давай ляжем и будем смотреть на ветви мистера Дуба, — сказала она.

Они легли рядышком и смотрели вверх. Ветви дерева были огромные, медленно покачивались и шелестели от ветра.

Получалось так, будто у него две мамы. Одна мама — та, что дома, связанная с привычными вещами, с весело проходящими днями. Тетя Лесли — мама издалека, мама, приносящая перемены, оживляющая вещи и наделяющая их чувствами.

Он повернулся на бок и посмотрел ей в глаза. Они блестели как никогда и смотрели на него.

— Тетя Лесли, — сказал он.

— Да?

— Когда я вырасту, ты выйдешь за меня замуж?

Она засмеялась.

— Ну, это будет еще не скоро, — сказала она, — может быть, ты не захочешь жениться на мне, когда вырастешь.

— Нет, захочу.

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— Что ж, — сказала она, — тогда я буду самой гордой леди на моей улице, потому что выйду замуж за самого красивого парня.

Он лег опять на спину. Они молчали, но их разговор продолжался.

Это был еще один ее секрет: она могла разговаривать молча. Он обнаружил это давно. Она могла сидеть рядом с ним на диване или идти, держа его за руку, пока он перепрыгивал через трещины в тротуаре или балансировал на камнях поребрика, и все время разговаривать с ним, не произнося ни слова.

В эти минуты молчания он чувствовал, что понимает ее лучше. Эти минуты были самыми замечательными, но когда она уезжала, именно они исчезали первыми из воспоминаний о ней. А когда она возвращалась, через несколько недель или месяцев, они были тем последним, что он вспоминал, но всегда узнавал с радостью.

«Да, — подумал он, — когда я вырасту большим, то женюсь на ней».

Через час Лесли привела Терри домой, как и обещала. День клонился к вечеру, и ему нужно было спокойно поиграть в своей комнате перед сном. Лесли не хотела нарушать его обычный распорядок жизни. Ей очень хотелось быть частью этой жизни, пусть даже редко и на короткое время.

Пока он играл в своей комнате, Лесли разговаривала с Джорджией, которая показала ей его последние рисунки и охотно отдала несколько. Джорджия была необыкновенно умная и понимающая женщина. Лесли всегда с благодарностью думала о том, что именно Джорджия дала ей возможность видеться с Терри, — что касается Клифа, то он во всем соглашался с женой. Именно Джорджия выразила желание поделиться сыном с Лесли, доверила Лесли свое сокровище.

Когда настало время прощаться, Лесли обняла Джорджию.

— Увидимся через месяц приблизительно, — сказала она.

Затем села в машину и поехала по тихим улочкам пригорода.

В глазах ее стояли слезы, и ей пришлось остановить машину, чтобы вытереть их.

Но вдруг она разрыдалась. Лесли боялась, что прохожие обратят на нее внимание — на странную женщину, рыдающую в одиночестве в машине. Но она не могла совладать с собой.

Наконец, успокоившись, медленно повела машину в сторону шоссе.

Она ехала и думала о Джорджии Бейер, ее добродушном муже Клифе — молодой супружеской паре, которая усыновила Терри, когда Лесли отказалась от него через шесть часов после его рождения в городской больнице Нью-Йорка.

Лесли приехала в Нью-Йорк сразу после внезапного увольнения из «Оугилви, Торп». Она выбрала Нью-Йорк случайно, когда ее машина, нагруженная одеждой и самыми необходимыми вещами, неслась по скоростному шоссе Эйзенхауэра. Она увидела дорожный указатель, предлагавший ей выбор: на восток и Индиану или на запад и Милуоки.

Все время, пока вынашивала ребенка, она прожила в меблированной квартире в Бруклине. Она хорошо изучила Манхеттен, бесцельно бродя от Сентрал-Парк до Гринвич-Виллидж и обратно. Город ей не стал привычнее со временем. Напротив, чем больше проходило времени, тем он больше казался ей чужим. К моменту, когда она оказалась в больнице, для нее было ясно, что она покинет его, как только родит ребенка.

Ее ребенка усыновила молодая пара, живущая на Лонг-Айленде. Лесли рассчиталась за квартиру и пустилась в путь, доехала до Уэстбери, откуда дорога привела ее в Джонсонвилль, где она остановилась перекусить. Спустя час, она нашла себе работу в публичной библиотеке, и миссис Бебидж направила ее в приличный дом, где она сняла квартиру.

Теперь у нее был новый дом.

Но в то время ничто в жизни не имело для нее значения. Безысходное отчаяние и утраты лишили ее профессии и надежд. Она последовала за своим сыном, потому что он один остался от той реальности, которую она когда-то воспринимала как должное, был единственным лучом надежды в ее жизни.

Лесли дрожала от страха, когда впервые пошла повидаться с Бейерами. Джорджия оказалась спокойной молодой женщиной с длинными, темными волосами, выразительными глазами и добрым лицом. Когда Лесли объяснила свою ситуацию, Джорджия сказала, что должна посоветоваться с мужем.

Клиф, приятного вида мужчина, работавший бухгалтером, очень серьезно обдумал предложение Лесли, а потом имел долгий разговор с ней.

Бейеры с сочувствием отнеслись к положению Лесли, но больше всего их волновало благополучие приемного сына. Было решено поступить следующим образом: Лесли будет их посещать, мальчику ее представят как «тетю Лесли», некую дальнюю кузину Джорджии. Лесли разрешат навещать мальчика раз в два месяца и быть с ним близкой настолько, насколько это позволяет положение дальней родственницы.

Лесли поняла, что Джорджия и Клиф очень любят Терри. Она заверила их, что ей не надо ничего большего, кроме возможности видеть ее мальчика, знать о его жизни. Ее искренность убедила их.

Первые несколько посещений были для Лесли мучительны. Мальчик не признавал ее, не хотел ее знать. Для него она была просто другом его родителей.

Но затем он стал теплее относиться к ней. Возможно, он как-то чувствовал ее глубокую любовь, он начал привязываться к ней. Лесли играла с ним в его комнате, водила на прогулку, рассказывала сказки и разные истории; она сумела найти подход к нему, не нарушая его душевный покой и не становясь между ним и родителями.

В три года он стал звать ее «тетя». Она посылала ему подарки на день рождения и к Рождеству, а его мать присылала ей обведенные карандашом изображения его ручонки и его рисунки, которые Лесли развешивала по стенам кухни и на холодильнике.

Когда Росс Уилер увидел эти рисунки, случайно навестив Лесли, она объяснила, что они принадлежат племяннику, сыну ее единственной близкой кузины.

Ее посещения Бейеров продолжали быть мучительными, но Лесли не променяла бы их ни на что на свете. Письма Джорджии, в которых непременно были вложены фотографии мальчика и сообщалось о развитии ребенка, рисовали картину маленького человечка, который в представлении Лесли почти не менялся. Но когда она приезжала и видела, как он вырос, это поражало ее до глубины души. Он выглядел совсем другим, и она понимала, как много упустила за время своего отсутствия.

Ребенок стеснялся, не узнавал ее, а иногда не мог вспомнить. Но уже через час непрочная нить их взаимоотношений восстанавливалась и становилась такой крепкой, что они прекрасно понимали друг друга, будто и не расставались.

Затем она уезжала, и нить опять обрывалась. Сердце сжималось от боли, когда она покидала его. Она спешила домой, вот так же как теперь, чтобы собраться с силами, пережить первые часы разлуки с сыном и опять жить в ожидании писем от Джорджии.

Если бы не Терри и его родители, она бы никогда не оказалась на Лонг-Айленде. Судьба могла забросить ее далеко отсюда, и она никогда бы не узнала сына.

Но теперь, установив отношения с сыном — пусть непрочные, пусть непостоянные, — она мысли не допускала уехать отсюда, все бросить. Как бы ни было это странно, но именно Терри придавал ей силы переносить жизнь вдали от него, думать о будущем.

Всю жизнь она будет благодарна Джорджии и Клифу за этот бесценный подарок — знать и любить своего сына. И никому, никогда она не откроет свой секрет.

С этими мыслями она выехала на шоссе и поехала быстрее. Хотя путь из Джонсонвилля и от Росса Уилера до Фармингтона к Бейерам занимал только час с небольшим, Лесли чувствовала, что проделала длинный путь.

И дорога назад была длиннее.

Глава 8

Джордан сдерживался долго, как мог. Месяц — на большее его не хватило. Но, в сущности, даже не на месяц. На следующий день после завтрака с Лесли он дал распоряжение одному из своих помощников разузнать все, что можно, об «Уилер эдвертайзинг» и ее роли в этом агентстве. Он также попросил показать ее послужной список.

Джордан очень удивился, узнав, что она поступила работать в «Уилер» после «Оугилви, Торп», где была быстро растущим молодым сотрудником. Еще больше он удивился, когда узнал, что она была автором новой рекламной кампании «Ороры» и несколько других подобных многомиллионных кампаний. Он не мог понять, почему она бросила такую блестящую карьеру, чтобы оказаться в отдаленном городке Лонг-Айленда и проработать два с половиной года библиотекарем, прежде чем вернуться в рекламный бизнес в крохотном агентстве.

Но он прекратил задаваться вопросами об ее прошлом. Все что его волновало, касалось ее будущего и возможности увидеть ее снова.

«Нет, я не замужем». Эти слова эхом повторялись в его голове, наполняя его безумным, заманчивым желанием и не давая спать по ночам. Она была свободна. Это было самым важным из того, что он знал о ней, решающим в ее загадке. Остальное его не волновало. Джордан начал обдумывать способ встретиться с ней: позвонить, написать ей. Но эти способы казались невозможными. Она дала ясно понять, что недоступна для него, знала, что он женат, и была не из тех девушек, кто заигрывает с женатыми мужчинами. Она отличалась здравомыслием и непреклонностью, которые проглядывали за нежной красотой. Было в ней что-то непоколебимое и правдивое.

Размышляя над этими качествами Лесли, он невольно вспомнил свои увлечения молодости. То было время, когда он мучился страстью к чистым девочкам из школы, наблюдая за ними издалека, и неутомимо строил о них фантазии. В тот ранний идеалистический период его восхищали не секреты их пола, а красота, естественность и правдивость, которые он возводил в некий романтический идеал.

С тех пор этот идеал потускнел от разочарований, которые он испытал от отношений с женщинами, став уже взрослым. Но Лесли Чемберлен вернула его идеалу прежние краски. Сейчас, мучительно вспоминая каждую деталь ее образа в то последнее утро в Бостоне, он представлял себе не столько ее лицо, сколько ее достоинство и прямодушие.

К сожалению, старомодное уважение правил приличия сбивало Джордана с толку и даже парализовало его надежды.

К концу месяца сопротивление Джордана иссякло.

Он должен был ее увидеть.

Найти дом по адресу, указанному в ее личном деле, оказалось непросто. Дом оказался обычным многоквартирным, но довольно привлекательным — с небольшой лужайкой, растущей на ней дикой яблоней, окруженной выкрашенными белой краской металлическими скамейками. Дом был расположен почти в миле от живописного центра старого городка с его площадью, городским советом, маленькими конторами и магазинами.

Джордан стоял у подъезда, как школьник, переминаясь с ноги на ногу. Возможно, ее нет дома, но это его не заботило. Он не в силах был ждать хоть один лишний день. Если ее нет дома, он вернется в Нью-Йорк и будет снова собираться с духом, чтобы сделать еще одну попытку.

Наконец он нажал кнопку переговорного устройства.

Ответа долго не было, затем почти неузнаваемый голос прохрипел:

— Да?

— Это Джордан Лазарус.

Он думал, что надо сказать что-то еще, но слова застряли в горле. Следующие пять секунд показались вечностью.

Затем звонок в двери издал жужжащий звук. Джордан почти подпрыгнул. Он рванул дверь, когда звук еще не прекратился.

Он оказался в прихожей, не зная, где находится дверь ее квартиры.

Неожиданно находящаяся перед ним дверь открылась, и появилась Лесли.

Она была в джинсах и в старой, измазанной краской, блузе. Волосы повязаны платком. На ногах старые тапочки, заляпанные краской. В руке она держала валик для краски. Две-три капли краски присохли к щекам.

Ее глаза широко раскрылись. В тусклом свете прихожей он не разглядел, как она побледнела.

— Ну и ну! Представить не могла, что увижу вас здесь, — сказала она, улыбаясь.

— Ух, — улыбнулся Джордан. — Мне кажется, я выбрал неподходящее время.

— Что вас привело сюда? — спросила она. — У вас дела в городе?

— Не совсем так, — сказал он. — Можно сказать, был поблизости и решил заглянуть к вам. Думаю, мне надо было предварительно позвонить.

Воцарилась пауза, очень мучительная для Джордана. Он видел, что застал ее в неудобное время. Возможно, она очень рассержена его незваным визитом.

Она улыбнулась.

— Что ж, коль вы здесь, то проходите. Боюсь, в данный момент мои апартаменты не пригодны для приема гостей, но добро пожаловать.

Она отступила, пропуская его. Мебель и пол в комнате были прикрыты материей. Эта маленькая квартирка, возможно, была уютной, если бы не забрызганные краской покрытия.

Закрыв дверь, она посмотрела на него с любопытством. Она обратила внимание, что его брюки, ботинки, рубашка и пиджак были от лучших модельеров мира. Он не задумывался о том, что привычная для него одежда стоит, вероятно, больше ее месячной зарплаты.

Ее оценивающий взгляд пропал, когда их глаза встретились. Лесли отвела взгляд, почувствовав себя неловко.

— Может быть, мне лучше уйти? — спросил он.

Но самообладание уже вернулось к ней.

— Отчего же, — сказала она, — прошу вас, чувствуйте себя удобно, хотя обстановка для этого сегодня неподходящая.

Джордан с трудом скрыл вздох разочарования. Видно было, что она занята и не готова принимать его. С другой стороны, от ее вида в старой, выпачканной краской одежде и изящных пальцев, держащих валик для краски, у него перехватило дыхание.

Он отчаянно искал выхода из сложившейся ситуации и нашел.

— Почему бы мне не помочь вам? — спросил он. — Мы сможем сделать работу в два раза быстрее.

Джордан пытался найти более убедительные слова, но они не приходили на ум. Его предложение выглядело абсурдным, и он был уверен, что она его не примет.

Но Лесли удивила его.

— Ну, раз вы понимаете, во что ввязываетесь, то — пожалуйста, — сказала она, смеясь. Тут ее взгляд снова упал на его одежду. — Но я не могу вам позволить заниматься покраской в такой красивой одежде, — сказала Лесли.

Джордан совершенно не думал, во что одет. Он смотрел только на нее.

— Нет ли у вас старой рубашки или чего-нибудь другого, чтобы я мог надеть? — спросил он.

— Хм, — пробормотала Лесли, насупив брови. — Дайте подумать.

Лесли положила валик в банку с краской и быстро вышла в другую комнату. Джордан слышал, как она открыла шкаф и рылась, отыскивая что-то.

Через несколько минут Лесли вернулась, держа в руках старый комбинезон.

— Это комбинезон моего отца, — сказала она, протягивая его Джордану. — Я надеваю его, когда занимаюсь починкой машины. Он вам коротковат, но, думаю, для работы сгодится.

Джордан снял пиджак и начал натягивать комбинезон. Он действительно оказался слишком коротким для него, и обшлага его дорогих брюк торчали из штанин. Вид у него был далеко не презентабельный.

— Не думайте, что я незнаком с тяжелой работой, — сказал он шутливым тоном. — Уверен, мы были беднее вас. К тому же у вас не было трех братьев и двух сестер, да еще дальней кузины, или тети, или дяди, спящих в дальней комнате. В свое время мне пришлось не раз заниматься покраской.

Джордан взял в руки валик.

— Вот, — сказал он. — Учитесь, молодая леди.

Она нашла другой валик и присоединилась к нему. Скоро стена гостиной была закончена, и они открыли вторую банку краски. Совместная работа спорилась.

Когда работа в гостиной была закончена, Лесли положила валик.

— Пить очень хочется, — сказала она. — Не хотите ли чашку чаю со льдом?

Джордан обернулся, и она увидела каплю краски на его щеке и несколько капель на ботинках.

— О, посмотрите на свои шикарные ботинки, — вскрикнула она. — Подождите, я сейчас принесу жидкость для удаления пятен. Мне надо было найти вам что-то на ноги.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Я почищу их после.

Они пили освежающий час со льдом, сидя на покрытой чехлом софе. Момент был подходящим для разговора, но он не клеился. Казалось, оба не находили подходящих слов. Джордан то и дело посматривал на лицо Лесли. На нем прибавилось несколько пятен краски, которые странно, но в то же время очаровательно контрастировали с веснушками. Он знал, что под платком скрываются чудесные, пышные волосы. Лесли сидела, закинув ногу на ногу, и он видел очертания красивых длинных ног под джинсами.

Джордан отвернулся, не в силах скрыть боль в сердце.

— Думаю, нам надо продолжить. Если постараться, то мы управимся со столовой за один час. А как насчет остального помещения? — проговорил Джордан.

— Я все выкрасила на прошлой неделе, — сказала она. — Осталось только это.

— Итак, приступим? — улыбнулся он, вставая.

Они работали в молчании. Джордан испытывал удовольствие и одновременно панический ужас, пока они ловко и быстро покрывали стены столовой краской. Работа спорилась, она не отвергала его присутствия и помощи. Но что дальше? Что он скажет ей?

Его напряжение все больше возрастало, когда они накладывали последние мазки на стены столовой. Закончив работу, они прошли в гостиную. Чашки все еще стояли на кофейном столике, остатки чая превратились в бледно-оранжевую жидкость.

Джордан думал, что сказать.

— Кажется, мы закончили, — вот все, что он мог придумать.

Лесли казалась немного печальной. Выражение лица было трогательно задумчивое.

Чувство боли в сердце усилилось, и он отвел взгляд. Начал снимать комбинезон.

Лесли снова обратила внимание на его ботинки; на них появилось еще несколько пятен краски.

— Позвольте, я принесу жидкость для удаления краски, — сказала она.

Вернувшись из кухни с банкой жидкости и тряпкой, она начала снимать пятна краски, стоя перед ним на коленях.

При виде ее стройного, красивого тела, склоненного перед ним, словно она была мальчишкой-чистильщиком, ее тонких рук, последнее отчаянное сопротивление Джордана было сломлено: рука непроизвольно потянулась к концу платка на ее голове. Узел легко развязался, и кудрявые волосы заблестели, как радуга после дождя.

Лесли взглянула на него. По выражению ее лица стало ясно, что их взаимным увиливаниям пришел конец.

В последний месяц Джордан обдумывал эту ситуацию тысячу раз, но заготовленные на этой случай слова не приходили. Она смотрела на него с укором и мольбой одновременно.

— Я сдерживался долго, как мог, — сказал он. — Днем еще ничего, но по ночам…

Она промолчала. Глаза ее стали глубже, словно освобождая пространство для него.

Джордан провел пальцами по ее волосам, по щеке. Боль в сердце стала нестерпимой. Внутри него что-то оборвалось.

— Я люблю тебя, — сказал он.

В застенчивости, как мальчишка, он отвел взгляд.

Когда же снова посмотрел на нее, в глазах ее были слезы. Она выглядела напуганной, как и он. Лесли молча кивнула головой, и он наклонился к ее лицу.

Глава 9

Шесть недель спустя

Океан был их сообщником.

Он ритмично и осторожно покачивал яхту на длинных, ленивых перекатах волн, а в такт ему Джордан все глубже и глубже входил в нее. Лесли обняла его руками, все больше открываясь навстречу ему с каждым плавным движением океана, соединявшим их.

Вскоре стоны Джордана слились со вздохами океана под ними. Тихие крики экстаза Лесли напоминали крики чаек, кружащих над волнами.

Он распростерся над ней, прекрасный молодой мужчина с упругими ногами, словно созданными для любви. Она взяла его лицо в руки, посмотрела в глаза взглядом, полным страстного удовлетворения. Ее ноги обвивали его, сильнее прижимая к теплому, чувственному месту в центре ее тела.

— О, Джордж…

Их близость росла, все усиливаясь от качки волн, пока наконец сердцевину ее тела не потряс спазм, подтвердивший, что она полностью принадлежит ему. Она почувствовала извергавшийся в нее мощный поток мужского триумфа, услаждавшего и успокаивающего, как бездонная толща воды, по которой они плыли.

Когда все кончилось, она прижала его к своей груди, поглаживая ногами его бока. Ее тело все еще вздрагивало от спазмов, а руки ласкали, обнимали его, как ребенка.

Они молчали. В эти недели, оглушенные страстью, они чувствовали, что слова лишние, что они понимают друг друга без слов.

Джордан думал о ее теле, которым она замечательно умела пользоваться в занятиях любовью. Да, ее плоть была прекрасна, вызывала непреодолимое влечение своим вкрадчивым обольщением. Но она предавалась любви всем сердцем, отдавалась полностью, и он чувствовал, что в их близости была что-то абсолютное, что они познали друг друга настолько совершенно, что это даже пугало.

Джордан посмотрел ей в глаза. Он подыскивал слова, которые могли бы выразить то, что только что произошло между ними. Но, как обычно, эти слова не приходили.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Лесли улыбнулась, крепче прижимаясь к нему и лаская руками его шею, странный в своей трогательности жест, которым она одаривала его в моменты истомы после любви.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она.

Ее взгляд был ослеплен любовью, тело оцепенело от блаженного удовольствия. Но она уже начинала приходить в себя. Он чувствовал, что в тело, которое он держал в объятиях, возвращается молодая энергия. И вот ее суть, живая и счастливая, показывается из-под маски страсти. В этот короткий момент перехода от пламенной страсти к состоянию спокойной влюбленности он любил ее как никогда.

Они были любовниками шесть недель. Встречались часто, как могли, поначалу в городе, затем здесь, на яхте. Джордан был страстный моряк, а Барбара ненавидела плавать на яхте, поэтому «Мег» стала для их встреч идеальным местом. Они находили, что пребывание здесь, вдали от грязного города, где вода и небо объединяют их духовно, привносит в их любовь чувство особой близости и уединенности.

До этого Лесли ни разу не выходила в море. Впервые вступив на борт, немного нервничая, она выглядела бесподобно в джинсах и кроссовках, белой майке без рукавов, и пока он объяснял ей основы судовождения, ему приходилось с трудом сдерживать себя, чтобы тут же не обнять ее.

Лесли быстро все постигла. Вскоре она уже ловко справлялась с простейшими функциями, поскольку ее острый ум в сочетании с веселой готовностью делать все своими руками, не боясь их запачкать, позволяли на лету усваивать совершенно новое для нее дело. Она научилась определять направление ветра, управлять парусами, сохранять равновесие, когда лодка делала поворот или шла поперек ветра. Джордан понял, почему она выполняла роль механика для своего отца, почему сама занималась покраской квартиры и ремонтировала разные вещи. Это было для нее естественно, помогало приспосабливаться к реальному миру.

Позже он купил ей специальную обувь для работы на палубе, ветровку, чтобы спасаться от пронизывающих ветров, и этот наряд еще больше подчеркивал ее энергичность и нежную красоту, — так что Бен, раздражительный и угрюмый «морской волк», сразу проникся к ней симпатией и всегда приветствовал ее улыбкой и добрыми словами.

— Чудесный день для выхода в море, мисс, — говорил обычно Бен, помогая ей взобраться на судно или просто стоя рядом с ними. — Теперь держитесь, — предупреждал он Джордана. — Сегодня немного штормит.

Бен проявлял к Лесли заботу как дядюшка, постепенно вошел в роль хранителя их любви, потому что не мог не заметить, что связывает их, по тем взглядам, которыми они смотрели друг на друга.

Бен никогда не видел Барбары, поскольку она ни разу не была на яхте. Но если бы он даже знал ее, то никогда бы не выдал секрет, связывавший Джордана с Лесли. В свое время он многое познал и понимал, что любовь заслуживает того, чтобы отвергать все правила и преодолевать все препятствия на своем пути. Для него Лесли воплощала образ женщины, о которой он мечтал, но так и не встретил. Быть причастным к такой любви, даже в малой степени, означало для Бена осуществление его мечты.

Каждый раз плавание проходило обычной чередой. Они управляли яхтой, вместе работали на палубе в молчании, иногда смеялись, когда яхта стремительно неслась по заливу. Заплыв далеко в море, они останавливались, Джордан опускал паруса, бросал якорь. Он спускался в каюту, где она уже ждала, сняв майку, под которой был только лифчик, затем стягивала джинсы с длинных ног, оставаясь в шелковых трусиках, которые, как скромный цветок, прикрывали магическое место ее женской сути.

Ее глаза блестели, когда она замечала его реакцию на свою наготу; расширенные зрачки, напряженные руки…

— Иди сюда, мой Очарованный принц, — говорила она, снимая лифчик, пока он подходил к ней.

Ласковое прозвище появилось вначале в шутку, но потом вошло в привычку. Оно ему нравилось, потому что он понимал, что в нем отражено и ее уважение к нему, и ее чувство юмора. А теперь оно отражало еще и эротическое пламя, разгоравшееся в глубине ее и озарявшее гибкое, податливое тело, а главное, взгляд.

В письменном столе в офисе под замком он держал ее фотографию, на которую смотрел, как только выдавалась свободная минута. Он сфотографировал ее в день рождения, перед тем как повел в сельский ресторан на Лонг-Айленде на праздничный обед. Лесли была одета в цветастое летнее платье и широкополую шляпу, особенно подчеркивающую ее красоту.

Джордан подарил ей колье из изумрудов, которое она тут же надела, сняв цепочку. На фото она весело улыбалась, демонстрируя его подарок. В ее глазах был блеск любви, которым она как будто говорила ему, что отблагодарит его за подарок в более интимной форме.

Фото зафиксировало и ее невинность, и ее чувственность так явно, что порой у него в глазах темнело, когда он смотрел на него. Это фото он считал своим самым дорогим сокровищем, не только потому, что оно воскрешало ее в памяти, но и за правдивость изображения, за правдивость их любви.

Эти мысли крутились в его голове теперь, когда он смотрел на нее. Прекрасные глаза, глубокие и зеленые, как океан, устремлены на него, обнаженная кожа манит к себе. Он поцеловал ее и прижался лицом к ее груди.

— Ты — колдунья, — сказал он. — Я не могу насытиться тобой.

— Мм… — промурлыкала она, проводя руками по его волосам. Этот звук очаровал его, так же как запах ее тела, смешанный с его запахом, и все это вместе взятое было настолько близким, родным, что ему хотелось утонуть, слиться с ним.

Но он сел, прикрыл ее чудные груди простыней, чтобы спокойно поговорить с ней. Взгляд его стал серьезным.

— Я говорил с Барбарой о нас, — сказал он.

Лесли взглянула на него, но в ее красивых глазах он ничего не прочел. Джордан знал, что она думает об их отношениях. Она была не из тех, кто принимает эту ситуацию как должное. Если бы не его уверения, она бы не допустила продолжения их отношений.

— Барбара отнеслась к этому нормально, — сказал он. — Она — женщина чести. Если бы ты знала ее, как я, то поняла бы, что я имею в виду. Ее детство было адом. Ее жизнь с отцом принесла ей немало мучений. Но это никак не отразилось на ее чувстве чести. Именно оно всегда поддерживало ее. Я всегда уважал в ней это чувство и буду уважать.

Он посмотрел на Лесли, сравнивая ее цветущую яркую красоту с печальным, темным образом Барбары, который навсегда запечатлелся в его памяти.

— Барбара всегда знала, что этот день настанет, — сказал он. Она сказала это мне прошлой ночью. Соглашение, которое мы с ней заключили, было полезным для нас обоих. Но любви в нем нет места. Это не могло продолжаться долго. Она понимает это. И она счастлива за меня.

Лесли казалась задумчивой.

— Джордан, скажи мне одно, — сказала она.

Он улыбнулся.

— Все, что хочешь.

— Ты когда-нибудь любил ее? — спросила Лесли. — Хоть немножко? Я хочу, чтобы ты был откровенен со мной.

Минуту он размышлял.

— Любил… — сказал он. — Это сильно сказано. Даже слишком. Ну да, я чувствовал что-то к ней. До сих пор чувствую. Я понимал ее грусть, ее одиночество. Я чувствовал это сердцем. И потому мне не хотелось причинять ей боль.

Он посмотрел на Лесли.

— Этот ответ удовлетворяет тебя?

Лесли кивнула.

— Именно это я и хотела услышать, — сказала она. — Ты — человек, ты — мужчина. Мне бы не хотелось верить, что ты мог жениться на женщине, к которой ничего не чувствовал.

Чувство облегчения охватило Джордана, словно он сдал трудный экзамен.

Джордан смотрел на задумчивое лицо Лесли. Задумчивость делала его еще прекраснее. Медленно он стянул с нее простыню, рассматривая длинное тело, покрывшееся загаром от летнего солнца, все еще теплое от его ласк.

Джордан тут же понял, что они не встанут и не поднимутся на палубу, — он снова хотел ее. И по ее глазам он увидел, что она тоже этого хочет. Он наклонился и поцеловал ее. Ее чувственное тело слегка касалось его обнаженной кожи, и вот он уже напрягся, готовый обладать ею.

В ту минуту, когда он лег на нее, печальная тень Барбары мелькнула перед его глазами…

Для Лесли, которую наслаждение уносило все дальше от земли в глубину морского пространства, где она и Джордан были одни, в этот момент казалось естественным, что последняя тень, омрачавшая ее любовь к Джордану Лазарусу, исчезла навсегда.

Глава 10

Десятого июня Мег Лазарус стало плохо, когда она навещала соседку.

Мег срочно отвезли в местную больницу. К этому времени ее дыхание стало затрудненным, кожа побледнела, она почти не могла двигаться, поднялась температура.

Джордану сообщили об этом немедленно. Было решено оставить Мег в местной больнице, поскольку она была слишком слаба и не вынесла бы переезда в университетскую клинику в Филадельфии, куда Джордан привозил ее год назад для лечения после сердечного приступа, менее серьезного, чем в этот раз. Поэтому Джордан послал в Уэбстер доктора Джеффе, главного кардиолога клиники в Филадельфии.

Джордан предупредил о своем отъезде Барбару, которая хорошо знала о болезни Мег и понимала, что он будет отсутствовать несколько дней или даже неделю. Он также позвонил Лесли, чтобы рассказать, что случилось. Затем он улетел в Уэбстер, куда прибыл через четыре с половиной часа после приступа у Мег.

Доктор Джеффе был уже в больнице, поджидая Джордана у поста медсестры возле палаты Мег.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Как она? — спросил Джордан, еле скрывая тревогу.

Доктор нахмурился.

— Видите ли, — сказал он, — похоже на то, что приступ вызван острым бактериальным эндокардитом. Боюсь, что на этот раз в более серьезной форме, чем год назад. На поврежденный клапан действует инфекция, и систола сердца затруднена. Вы увидите, что симптомы у нее те же, что и в прошлом году.

— Что вы уже предприняли? — спросил Джордан. — Назначили антибиотики?

Доктор печально улыбнулся на проявленные Джорданом познания в лечении заболевания Мег.

Он кивнул.

— Поверьте мне, Джордан, мы делаем все возможное.

Войдя в палату, Джордан с трудом скрыл потрясение.

Мег выглядела как никогда плохо. Она лежала бледная, дыша кислородом, поступавшим к ней по трубке. Глаза казались огромными на осунувшемся лице. На руках и шее он заметил несколько синюшных пятен, врач объяснил ему, что это симптомы сердечной недостаточности.

— Как ты, сестренка? — спросил Джордан, подходя к ней и беря ее за руку.

Она слабо улыбнулась.

— Достаточно сносно, как говорит дядя Сид, — прошептала она.

Джордан сел на край кровати. Его охватила волна чувства, в которых смешались злость на свое бессилие и почти детский ужас от боязни, что самая любимая женщина может покинуть его.

«Какая ирония судьбы, — подумал он, — Джордан Лазарус, чьи портреты мелькают на обложках всех медицинских журналов как спасителя больных с сердечными заболеваниями, ничего не может найти, что помогло бы его сестре, хотя единственной причиной, по которой он заинтересовался сердечной терапией, была Мег!»

Теперь он видел, что Мег медленно умирает. Она была намного слабее и бледнее, чем в прошлом году. Превращение красивой и хрупкой молодой женщины в постоянную пациентку больницы сулило мрачный конец. Возможно, через год ее не станет.

Джордан наклонился и поцеловал ее в щеку. Взял ее за руку. Прищурив глаза, она посмотрела на него. Он чувствовал, что она изучает его, пытается что-то разглядеть за выражением печали и тревоги.

— Как у тебя дела? — спросила она. — Ты сегодня какой-то другой.

Джордан выпрямился, как бы занимая оборонительную позицию.

— Что значит другой? — спросил он.

Мег глубоко вздохнула. На минуту ее взгляд стал отсутствующим. Затем она снова посмотрела на него. В ласковом взгляде мелькнул отсвет старой любви.

— Ты выглядишь так, — сказала она, — словно только что узнал, какой подарок получишь к Рождеству.

Джордан улыбнулся. Он вспомнил дни молодости, когда он и Мег с нетерпением ждали Рождества. Даже тогда она так хорошо его понимала, что всегда знала, чего ему больше всего хочется получить в качестве подарка на Рождество.

И эта проницательность позволяла ей увидеть изменения, которые произошли в нем в последние недели. Скрыть что-либо от нее было невозможно.

Но рассказать ей правду о Лесли он не мог. Пока не мог. Не здесь и не сейчас. Это было бы неуместно, притом, что Барбара ждет его в полутораста милях отсюда.

Джордан невольно улыбнулся, когда имя Лесли прозвучало в его сознании, как мелодия любви. Он сжал руку Мег.

Не отрывая глаз, она пристально смотрела на него.

— Это что-то новое, не так ли? — спросила она.

Он отвел взгляд. Горе и радость переполняли его, когда он держал руку умирающей сестры и думал о Лесли, первой по-настоящему любимой им женщины. Духовная близость двух этих женщин была настолько сильна, что ему казалось, будто он видит отражение Лесли в глазах Мег.

Мег чувствовала его переживания. Она улыбнулась.

— Рада за тебя, — сказала она. — Ты заслуживаешь чего-то нового, чего-то хорошего.

Джордан опять вздохнул. Он был расстроен, что не может рассказать ей правду. Мег знала Барбару и любила её. Она всегда давала понять, что верит — их брак счастливый. Здесь, в больнице, он не мог с гордостью объявить Мег, что встретил другую женщину и собирается оставить Барбару. Он просто не мог этого сделать.

Но и скрыть от нее ликование в сердце не мог. Слишком мучительно было сознавать, что это ликование смешивается с горем, вызванным состоянием Мег.

Они проговорили полчаса, избегая неуместной в этой обстановке темы, которая стеной стояла между ними, и от этого казалось, что они разговаривают, перекидываясь словами через эту стену. Это было утомительно, особенно для Мег. Вскоре силы ее истощились, и ее потянуло в сон.

— Я должен идти, Мег, — сказал он. — На сегодня мы достаточно наговорились. Я приду завтра утром.

Он хотел встать, но она схватила его за руку, удерживая подле себя.

— Джордан, — сказала она. Его поразило, что она назвала его полным именем. Так она обычно обращалась к нему, когда хотела поговорить серьезно.

— Да, Мег, — сказал он. — Что-то еще?

— Счастье приходит не часто, — сказала она, пристально глядя на него. — Случается, что подобный шанс дается нам лишь раз в жизни. Поэтому стоит за него бороться. Стоит жертвовать.

— Я знаю, — сказал он.

Она еще крепче ухватилась за него, словно решила, что он не понял ее или не пытается понять.

— Ты уже пожертвовал достаточно многим ради счастья других людей, — сказала она. — Пришло время подумать о своем счастье. Ты сделаешь это? Ради меня?

Джордан почувствовал, что слезы застилают глаза. Сестра знала, что умирает. Многие годы она тщетно пыталась заставить его отказаться от упорной борьбы за успех, за богатство, но видела, что он сопротивляется. Теперь она почувствовала, что он нашел путь к освобождению от неволи, на которую сам себя обрек. Ей хотелось придать ему мужества сделать этот решительный шаг. Но силы ее быстро иссякали. Она посмотрела на него с мольбой. Рука, удерживавшая его, ослабла. Голова упала на подушку.

— Да, — прошептал он, наклонившись к ее уху. — Я не подведу тебя. Веришь? Но Мег впала в бессознательное состояние. Она не слышала его.

Глаза его были полны слез, когда он вышел из палаты. Благодарение Господу, в коридоре не оказалось ни сестер, ни больных, которые могли бы заметить его состояние.

Еще час он пробыл в больнице, беседуя с доктором Джеффе, затем уехал домой к родителям. Его встретила мать и Луиза, которые напрасно пытались заставить его что-нибудь съесть. Спать он лег рано.

Мысли в голове путались. Он думал то о Мег, то о Лесли. Их лица стояли перед его глазами неотступно, пока он три долгих часа ворочался в постели. Лицо Мег постепенно отдалялось, но взывало к нему с большим красноречием, чем всегда. Лицо Лесли, напротив, приближалось, манило, одурманивало, звало к жизни.

Наконец с мыслью о том, что завтра утром его ждет свидание с сестрой, а через несколько дней свидание с любимой женщиной, Джордан уснул.

Когда Лесли узнала, что Джордан уезжает на несколько дней, она воспользовалась случаем ненадолго навестить отца.

Том Чемберлен не видел дочь почти полгода и очень взволновался. Он встретил Лесли в аэропорту и усадил в свой старенький седан — в свое время Лесли немало потрудилась, без конца ремонтируя его, — и повез домой по прямым сельским дорогам, казавшимся багряными в свете ранних сумерек.

Отец выглядел как всегда, только появилось больше седины да небольшая лысина. Глаза светились от радости встречи с дочерью. Казалось, он был полон энергии. Лесли чувствовала себя более уверенно рядом с ним. Жизнь ее круто изменилась благодаря последним событиям, но лицо отца и его искренняя любовь к ней были как лекарство, которое успокаивает и в то же время бодрит.

Однако на этот раз визит домой оказался не таким легким, как надеялась Лесли. В первый вечер Лесли рассказала отцу об «Уилер эдвертайзинг», во многом повторяя то, о чем писала ему в письмах: об удовольствии работать именно в таком маленьком агентстве, а не в большом, как «Оугилви, Торп», что приятно работать с таким человеком как Росс Уилер, что девушки в офисе хорошие, что ей доставляет большую радость заниматься черновой работой в маленьком агентстве, где она знает каждый винтик и колесико, чем чувствовать себя потерянной в безликой суете огромного агентства.

Том Чемберлен слушал ее с улыбкой. Он видел, что Лесли счастлива. Но восторженный блеск в глазах интриговал его. Он знал, что в прошлом она скрывала от него некоторые болезненные факты своей жизни. Сегодня у него возникло подозрение, что она скрывает что-то позитивное, что-то делавшее ее счастливой. Ему было интересно, когда же она не выдержит и откроется ему.

В следующий вечер они обедали в «Хиллтопе», славящемся своими бифштексами и блюдами из морских продуктов, который находился в двадцати милях от Элликота. Вечер прошел празднично, но у Лесли не хватало духу рассказать отцу истинную причину своего счастья. Она продолжала твердить о новой работе, о новой спокойной жизни, доставлявшей ей удовольствие.

Ее искусный обман воздвигал между ними своего рода ширму, не дававшую идти на открытый контакт с отцом, как бывало в прошлом. Маленькой девочке, все еще жившей в ней, хотелось найти защиту от беспокойной, непростой жизни у отца, каким он был для нее в прошлом — с любовью и заботой растившим ее. Но теперь это было невозможно. Она стала женщиной, у нее появились женские обиды и секреты. И эти секреты навсегда отрезали ее от прошлого.

Хуже всего было то, что клубок лжи теперь еще больше запутался, когда жизнь Лесли сделала стремительный поворот, поставила под сомнение все ее представления о себе самой. Любовь к Джордану заслоняла все в ее сердце: прошлое и настоящее, карьеру. И этот последний секрет, который она таила от отца, рвался наружу, обжигал ее желанием рассказать отцу.

По дороге из ресторана домой она наконец сдалась и поведала свой секрет отцу.

— Папа, у меня есть парень, — сказала она.

Том Чемберлен растерялся. В это короткое мгновение Лесли поняла, что он интуитивно знал обо всем, что произошло с ней в последние годы, возможно, даже истинную причину ее ухода из «Оугилви, Торп».

Вдали уже показался дом. Отец остановил машину на покрытой гравием обочине и обнял Лесли.

— Я так рад за тебя, — сказал он. — Так счастлив, дорогая.

В голосе прозвучало чувство облегчения, словно он знал, сколько несчастий принесла ей любовь в прошлом, и какой шанс представился ей теперь.

Лесли прижалась к его груди.

— Я тоже, — пробормотала она.

Отец ласково погладил ей плечо.

— Он работает с тобой? — спросил Том.

Она покачала головой.

— Нет, но познакомилась благодаря работе, — ответила она. — У него своя… У него свое дело.

Отец улыбнулся.

— Как давно ты знаешь его? — спросил он.

— О, я… Не так давно. Несколько месяцев.

Она почувствовала, что стена лжи опять возникла между ними. Он задавал ей логичные вопросы, впрочем, так спрашивает любой отец, когда дочь говорит, что влюблена. Кто этот молодой человек? Чем занимается? Как его зовут?

Правдиво рассказать об остальном она не могла. Не могла сказать, что влюблена в знаменитого человека, женатого человека.

— Когда я смогу познакомиться с этим молодым человеком? — спросил отец.

— О, не сейчас, — сказала она, — усаживаясь прямо. — Мы еще не совсем… Мы еще не дошли до этого. Но надеюсь, что произойдет скоро. Действительно, надеюсь. Я знаю, он тебе понравится, папа. Он замечательная личность, прекрасный человек. И он…

«Он любит меня», — эти слова чуть не слетели с ее языка, но она промолчала. Просто она не могла сказать их в данный момент.

— Уверен, что это так, — сказал отец. — Буду ждать, когда ты решишь познакомить меня с ним. Но это не к спеху. Я могу потерпеть. Раз ты счастлива, милая.

— О, да! — воскликнула она. — Действительно. Счастлива как никогда.

Отец обнял ее.

— Вижу это и без очков, — сказал он. — Ты давно не выглядела такой счастливой, Лесли.

Она задумчиво кивнула.

— Да, я знаю, — сказала она.

С минуту он смотрел на нее, словно измеряя дистанцию между ним и скрытым смыслом ее ответа. Затем взял ее руку и пожал. Лесли была благодарна ему за это. Между ними снова была стена, но его любовь и теплота согревали ее, несмотря на преграду.

Отец вышел из машины. Она шла за ним к дому. Ночные звуки маленького города доносились из темноты, словно приветствуя ее появление в родном доме.

В то время как Лесли с отцом входила в свой дом, а Джордан сидел в кресле, наблюдая за спящей сестрой, в больничной палате в Пенсильвании, Барбара Лазарус сидела на огромном диване в своей квартире на Манхэттене.

Перед ней на кофейном столике лежал ворох фотографий. Конверт, в котором их принесли, валялся на полу.

Барбара не смотрела на фотографии. Закрыв глаза, она откинулась на спинку дивана и размышляла. На минуту она все свое внимание обратила на звуки города, доносившиеся издалека — грохот грузовика, проехавшего по улице, резкий звук гудка, приглушенный разговор прохожих и, конечно, нестройный вой сирен, эхом разносившийся вокруг запруженного баржами острова.

Барбара чувствовала себя необычно спокойной. Она наслаждалась своим одиночеством, хотя в последние годы все с большим трудом переносила это состояние. И все-таки именно в нем она черпала ясность сознания и сосредоточенность, как в былые дни, когда пряталась от отца в своей спальне, пытаясь оградиться от жизни с ним.

Она глубоко вздохнула, потом еще раз. Открыла глаза. Села, подавшись вперед. Звуки города исчезли, заслоненные пристальным вниманием к фотографиям, лежавшим на столике перед ней.

На некоторых фотографиях был ее муж.

На других — маленький мальчик.

Но на всех фотографиях, словно объединенных одной темой, было лицо Лесли Чемберлен.

Глава 11

Спустя полторы недели после возвращения Джордана из Пенсильвании он с женой сидел на застекленном балконе своей квартиры на Саттон-плейс.

Для них это был час неторопливой беседы, когда напряжение дня медленно уступало место сонливости. Они избегали затрагивать серьезные темы, предпочитая поболтать о друзьях, родственниках или на удивление провинциальных по характеру ежедневных новостях Манхэттена.

Но в этот вечер все было по-другому. С тех пор как Джордан рассказал Барбаре о Лесли, никакой разговор не мог отвлечь их от правды, с которой они столкнулись в браке.

Между ними не было ожесточенности, конфликтов. Напротив, в их отношениях превалировала странная атмосфера покорности. Но теперь к их нежности, ко всем привычным маленьким домашним обычаям, что объединяли их, прибавилось что-то новое. Вся их устоявшаяся жизнь, их длительная совместная авантюра была обречена на провал.

Джордан не преувеличивал, рассказывая Лесли, как достойно восприняла Барбара новость и с каким пониманием отнеслась к этому.

— Я счастлива, что ты так долго был рядом со мной, — сказала в тот день Барбара. — У меня нет претензий к тебе. Я всегда понимала это. Ты был волен уйти в любое время.

Она мужественно справилась с подступавшими к глазам слезами, и Джордан был восхищен ее самообладанием и всем сердцем сочувствовал ей.

В этот вечер странная атмосфера умирающей близости нависла над ними, когда они сидели в полумраке балкона, в молчании глядя на город, ставший для них родным.

Барбара поднесла бокал хереса к губам, но не стала пить. Рука безвольно опустилась на колени. Она взглянула на мужа.

— Джордан, — сказала она. — Она сделает тебя счастливым?

Джордан вздохнул. Образ Лесли постоянно появлялся перед его глазами улыбающийся, влекущий. Ему стало неловко оттого, что он сидит в темноте и слушает, как Барбара спрашивает о любимой им женщине. Его терзала жалость к Барбаре. Но любовь к Лесли была сильнее.

— Да, — сказал он. — Она любит меня. И она чудесный человек. Она тебе понравится.

Как бы он хотел расхвалить Барбаре все ее добродетели, буквально воспеть Лесли дифирамбы, поделиться с женой своим восхищением Лесли, как это делает влюбленный юноша, восторженно описывающий свою новую подружку закадычному другу. Но он понимал, что Барбаре будет невыносимо больно выслушивать его признания. Он лишь смог заверить ее, что выбранная им женщина принесет ему счастье, потому что думал, что именно такого счастья желала ему Барбара. Ради его счастья Барбара готова отпустить его.

Они снова погрузились в молчание. Темнота сближала Джордана с женой, но углублявшаяся между ними пропасть и неизбежность разлуки разделяли их. С каждым днем им становилось все труднее оставаться наедине. И все же он пока не хотел оставлять Барбару. Ведь четыре года она была его советником, помощником и доверенным лицом. Ему будет не хватать ее.

— Пойду-ка я спать, — сказала она. — День был длинным.

Она поцеловала его в щеку и ушла. Некоторое время Джордан сидел в задумчивости, терзаемый противоречивыми чувствами, вызванными воспоминаниями о пленительном образе Лесли и о печальном, все понимающем лице Барбары.

Джордан допил коньяк и пошел в спальню, намереваясь принять перед сном душ. Барбара сидела на кровати в ночной рубашке и держала в руке книгу, которую читала перед сном. Это был томик избранных рассказов Сомерсета Моэма. Он подарил его ей прошлым летом на день рождения.

Она сидела на одеяле, нервно теребя книгу, словно не решаясь лечь на кровать, Барбара взглянула на Джордана. Он стоял в дверях, расстегивая рубашку.

Ее глаза наполнились слезами.

— О, Джордан, — плачущим голосом сказала она.

Он подошел к ней и обнял, покрывая лицо поцелуями.

Вкус слез на губах наполнил его раздирающей душу печалью.

— Мне будет так не хватать тебя, — сказала она. Ее горе было таким неутешным, что он почувствовал, что его глаза стали влажными от подступающих слез.

Заметив его душевное волнение, она притянула его лицо к своей груди, как часто это делала за годы их совместной жизни. Она ласково гладила его, словно хотела утешить, приголубить его. Он ощутил материнское тепло и нежность, исходящие от Барбары. В этот момент она напоминала мать, в последний раз прижимавшую к своей груди ребенка, чтобы затем отпустить его в мир, где его ждет другая жизнь.

Теплота ее груди, нежность ее ласк невольно вызвали желание поцеловать ее… Он обнял ее, целуя в губы, прижимая все крепче к себе. Ее тело было податливым, груди, обнаженные под ночной рубашкой, прижались к его груди. Ее язык стыдливо скользнул в его рот. Его охватило странное чувство страсти, порожденное сочувствием к ней, любовью к Лесли, всеми новыми переживаниями, которые он испытывал благодаря перемене в своей жизни.

На секунду мелькнула мысль: сможет ли она сдержаться, а главное, сможет ли сдержаться он сам? Но она все теснее прижималась к нему, ее тело было горячим и мягким.

— Только один раз, — простонала она, крепче сжимая его. — Только раз, Джордан. Чтобы я запомнила…

Почти мучительный жар охватил его поясницу. Джордан невольно подумал о превратностях судьбы, приведших к тому, что он обладает телом жены только теперь, когда их брак подошел к концу. Он боялся каким-то образом обидеть Барбару, овладев ее последним секретом, том более, что его страсть теперь и навечно предназначалась только Лесли.

Но поцелуй Барбары становился жарче, руки лежали на его пояснице, притягивая его все ближе к ней.

— Только раз, мой дорогой, — прошептала она.

Он протянул руку и выключил свет.

В тот момент, когда в спальне Джордана погас свет, Лесли Чемберлен выходила из офиса агентства с Россом Уилером.

В этот вечер они надолго задержались на работе, проверяя книги счетов с бухгалтером. Годовой финансовый отчет наводил ужас на Росса, потому что он всю жизнь был не в ладах с цифрами.

Вскоре после того как Лесли пришла работать в агентство, он спросил ее, не может ли она помочь ему вести книги счетов. К тому времени он уже полагался на нее во всем, что касается работы. Она с радостью согласилась и спустя какое-то время стала разбираться в счетах и накладных лучше, чем Росс. Поэтому ее присутствие при составлении годового отчета было просто необходимо.

— Тысячу благодарностей, дорогая, — сказал он, повернувшись к ней. — Ты спасла мою жизнь. Не понимаю, как я раньше обходился без тебя.

— О, не надо так плохо о себе думать, — сказала она. — Ты просто недостаточно доверяешь себе. Колонка цифр не должна пугать такого большого и сильного человека, как ты. Я нужна тебе только для того, чтобы лишний раз напомнить тебе об этом.

— Ты мне нужна для большего, — сказал Росс.

Она промолчала. Ведь он сказал это, имея в виду не столько работу, сколько свою любовь. И она это поняла. Он ждал, когда она ответит на его предложение. Росс был терпеливым человеком, но понимал, что, возможно, ему не следовало просить такую девушку, как Лесли, выйти за него замуж.

Но дело сделано, и ему оставалось только ждать, решится ли она принять предложение человека, намного старше ее. Он жил в страхе, что она встретит кого-нибудь моложе его. Более подходящего ей.

А Лесли не переставала задаваться вопросом, догадывается ли он, что она влюбилась в другого. Она не в силах была скрыть внутренний жар, заставлявший светиться глаза даже на работе. В офисе все обратили на это внимание и намекали ей об этом. Лесли только отшучивалась, хотя давалось ей это с трудом.

С одной стороны, ей хотелось, чтобы Росс думал, будто причина заключается в счастье, которое она испытывает, работая с ним, с человеком, избавившим ее от прежних горестей и сделавший из нее нового человека. С другой стороны, она боялась, что он ошибочно поймет это как реакцию на его предложение и тем больнее воспримет ее отказ.

Сознавая это, Лесли старалась держаться от Росса на отдалении, принимая легкомысленный и веселый вид, чтобы уберечься от немого вопроса в его глазах и избежать объяснения, результат которого его явно обидит. Она не в силах была постоянно думать об этом, вспоминая только тогда, когда была наедине с Россом. Лесли словно парила над землей, переполненная любовью к Джордану, и ей было не до того, чтобы думать о проблемах жизни, которыми она жертвовала ради него.

Лесли постояла в вестибюле у открытого почтового ящика. Как обычно, почты было немного: реклама страховой компании, письмо с квитанцией на продление подписки на журнал, который она получала, счет за телефон. Письма от отца, у которого она только что побывала, не было. Весточку от него она теперь получит через неделю или две.

Лесли прошла к лестнице и поднялась на свой этаж. В коридоре она почувствовала холод. Это показалось странным, так как день был теплым.

В квартире стояла тишина. На стене она нащупала выключатель и включила лампу. Представшая взору гостиная выглядела бедно, но уютно, с потертым диваном и креслами, с покрытыми щербинками и царапинами столиками, с картинками на стенах в дешевых рамках. Все это Лесли купила на распродаже, когда въехала в эту квартиру. Теперь, когда она встретила Джордана, старая мебель еще больше утратила привлекательность, потому что она смотрела на нее совсем другими глазами.

Лесли торопливо прошла в спальню и разделась. Ей казалось, что после долгих часов работы с книгами счетов она покрылась потом и чернильными пятнами. Бросив одежду в корзинку для белья, она голышом вбежала в ванную комнату.

Закрывая дверь, ей показалось, что она услышала какой-то шум. Дрожь пробрала ее, и тело покрылось гусиной кожей. Лесли постояла минуту, прислушиваясь, но ничего не услышала. Она решила, что шум донесся из соседней квартиры или из подвала.

Импульсивно она закрыла дверь на задвижку. Быстро встала под душ, с наслаждением подставляя тело под струи горячей воды, вымыла голову. Когда она выключила воду и вышла из-под душа, зеркало в ванной комнате запотело от горячего воздуха. Она вытерлась, надела махровый халат и открыла дверь. Подавив смутное беспокойство, она выглянула в гостиную. Как всегда, в ней было тихо и пустынно.

На ходу вытирая волосы, она прошла в спальню и включила ночник. Затем вернулась в гостиную и выключила свет. По непонятной причине ей было страшно. Лесли проверила задвижку на входной двери. Та, конечно, была закрыта. Она это сделала, когда вошла в квартиру.

Улыбаясь и попеняв на свои расшатавшиеся нервы, она легла в постель и потянулась к ночнику, чтобы выключить его. В этот момент страх опять охватил ее. Она отдернула руку и оставила ночник включенным. Чутко вслушиваясь, она оглядела спальню. Ее подмывало встать и еще раз проверить гостиную, но испытывая презрение к своим нервам и одновременно внезапный страх, она не решилась пойти в другую комнату.

В конце концов, рассердившись на себя, она выключила свет.

— Успокойся, — сказала она себе. — Ты слишком много работала и устала.

Лесли подумала, не глубокая ли перемена в ее чувствах в последнее время вызвала непонятную тревогу и страх. А возможно, это вызвано тем, что привычная жизнь нарушена ее любовью, и собственный дом кажется угрожающим.

Лесли размышляла над этим минуту-другую, и ей представилось, что стены ее теплой комнаты нависают над нею. Но в следующий момент сон спутал все ее рассуждения, и перед глазами появилось лицо Джордана Лазаруса, который увлекал ее в мир грез.

Она заснула.

Сон не был спокойным, как она ожидала. Ей снилось, что она на «Мег» вместе с Джорданом. Они изо всех сил стараются направить яхту по ветру, но шквальный ветер с брызгами воды обдает их лица и не дает им справиться с работой. Джордан кричит ей, что надо делать, но ветер относит его слова.

Она пытается пробраться через палубу к нему, но он машет рукой, показывая, чтобы она вернулась на свою сторону, потому что делает ошибку, оставляя свой пост. Он снова и снова кричит. Но как нарочно порывы ветра заглушают его предупреждения всякий раз, как он крикнет.

Внезапно она проснулась. Шум ветра в ушах превратился в настойчивый звонок. Она протянула руку к будильнику, решив, что уже наступило утро. Но звонок продолжал звенеть.

Вскочив с кровати, полусонная, она бросилась в гостиную, где не переставая звонил телефон. Она не заметила часы, стоявшие на книжной полке и показывавшие время: два часа ночи.

— Алло? — спросила она сонным голосом.

— Лесли? Это ты?

— Да, я.

Вначале она не узнала голос звонившего. Тембр голоса был непривычным от звучавшей в нем тревоги.

— Лесли, это Джорджия Бейер. У нас неприятности.

Остатки сна тут же исчезли. Слова Джорджии могли относиться только к Терри.

— Что случилось? — спросила она. — Что с Терри? С ним все в порядке?

В трубке было молчание, словно страх охватил говорящих на разных концах провода. Но Лесли уже поняла, что случилось что-то ужасное.

— О, Лесли, — сказала Джорджия, и в голосе ее посчитались рыдания. — Он пропал. Кто-то похитил его. Терри пропал.

Глава 12

С той минуты, как Джорджия рассказала Лесли, что произошло, все смешалось.

Лесли с трудом разбирала полуистерические слова Джорджии. Клифу пришлось взять трубку, чтобы объяснить ей, что они как обычно положили Терри в кровать в половине девятого вечера, и он мирно спал, когда в десять часов Джорджия заглянула в его комнату. Сам Клиф проснулся в час ночи и пошел проведать мальчика, но увидел, что его кроватка пуста.

Они немедленно позвонили в полицию, и через пять минут после звонка к их дому подъехала машина шерифа.

Лесли все еще стояла в гостиной с трубкой в руке, слушая подробный отчет Клифа о случившемся, когда в дверь позвонили. Она положила трубку на стол и спросила в переговорной устройство, кто к ней пришел. Это была полиция.

Лесли впустила полицейских — два детектива и два полицейских в форме — и снова взяла трубку телефона. Пока она слушала Клифа, детективы стояли и смотрели на нее с непроницаемым выражением на лице, характерным для полицейских, и ждали, когда она кончит разговор. Она была в таком отчаянии, что даже не чувствовала смущения от того, что четверо полицейских разглядывают ее, одетую только в пижаму.

— Клиф, пришли полицейские, — сказала она.

— Знаю. Они сказали, что сразу поедут к тебе, чтобы сообщить о Терри, — сказал Клиф.

Лесли кивнула, но не уловила логики в необходимости присутствия полиции в ее доме. Она попросила, чтобы Джорджия снова взяла трубку, и попыталась убедить ее, что все будет хорошо. Рука, державшая трубку, непроизвольно тряслась. Когда она наконец положила трубку, то поняла, что в течение всего разговора слезы лились по щекам.

Один из детективов приблизился к ней. Он явно был главный.

— Мисс Чемберлен? Я детектив Херт. А это детектив Стоукс и офицеры Валентайн и Маккенн. Как я понял, мистер и миссис Бейер сообщили вам о том, что случилось?

— Да, — сказала Лесли.

Слезы продолжали катиться по щекам. Она посмотрела на лицо детектива. Он был усталого вида человек сорока лет, немного полный, волосы коротко подстрижены. Но пытливый взгляд его глаз приковал все ее внимание.

— Вы что-нибудь знаете об этом? — спросил он.

— О чем?.. — запинающимся голосом пробормотала Лесли, вытирая слезы на щеках. — Только то, что рассказала мне Джорджия. А вы… я хочу сказать, вы знаете… Я имею в виду… — Язык с трудом повиновался ей.

— Может быть, вы хотите поехать с нами? — сказал детектив. — Я понимаю, как вы обеспокоены.

Лесли кивнула. Она торопливо прошла в спальню, чтобы одеться. У дверей спальни она столкнулась с одним из офицеров, выходящим из комнаты. Она также заметила, что другие полицейские начали внимательно осматривать ее квартиру.

Лесли все еще не понимала, что происходит. И только выйдя из спальни и увидев полицейских, разглядывающих ее осторожными и изучающими взглядами, она поняла, что они явились сюда, чтобы проверить, не она ли сама похитила Терри.

— О, — сказала она и приложила руку ко рту. — Я не думала… Разве Джорджия не рассказала вам обо мне?

— Да, мисс Чемберлен, — сказал детектив Херт. — А теперь, почему бы вам не поехать с нами?

В смущении вытирая слезы, Лесли покинула квартиру с полицейскими.

Через полтора часа Лесли была в доме Джорджии в Фармингтоне.

Полчаса она провела в полицейском участке, где ее расспрашивали детективы Херт и Стоукс. Видимо, ее отчаяние и тревога убедили их, что она не имеет никакого отношения к исчезновению Терри Бейера. От горя она была в таком состоянии, что откуда-то появилась женщина-полицейский и предложила ей выплакаться на ее плече.

Расспросив ее коротко о рождении Терри, об усыновлении его Бейерами, об ее отношениях с семьей, детективы привезли ее в дом Джорджии. В доме находилось еще с полдюжины полицейских как в штатском, так и в форме. В доме было настоящее столпотворение, так как полицейские входили и выходили, разговаривали по телефону, отдавали друг другу приказания.

Джорджия старалась сохранить спокойствие, рассказывая Лесли о деталях случившегося и рассудительно разговаривая с полицейскими. Но когда она присела рядом с Клифом на диване в гостиной, на ее лице, как в зеркале, отразились переживания Лесли. Она говорила спокойно и разумно, но руки тряслись, и из глаз не переставая текли слезы.

Лесли тоже села на диван, и они втроем смотрели на полицейских, отвечали на многочисленные вопросы, снова и снова повторяя одни и те же ответы. Они рассказывали о жизни с Терри, о том, почему Лесли продолжала поддерживать отношения с мальчиком, без конца повторяли, что никого, никого в целом свете не знают, у кого бы могли быть мотивы для похищения Терри.

Вопросы и ответы заняли остаток ночи. Казалось, никто не чувствовал себя уставшим. Лесли не смущали вопросы полицейских, потому что они отвлекали ее от страшных душевных терзаний.

Когда в окнах забрезжил серый, унылый рассвет, Джорджия встала с дивана, чтобы приготовить кофе. Приехали еще несколько полицейских, мужчин и женщин. Один из них привез несколько коробок с пончиками для полицейских, оккупировавших дом.

Лишь в девять утра Лесли пришло в голову, что надо позвонить Россу. Он, казалось, не удивился, услышав ее, так как думал, что она еще спит. Но когда она сказала, что по семейным обстоятельствам не сможет появиться на работе до конца дня, он забеспокоился.

— В чем дело, дорогая? — спросил он.

— Дело в моей кузине, — солгала Лесли. — Ее маленький сын заболел, и мне надо помочь по хозяйству. Я, должно быть, вернусь завтра. Если не смогу, то позвоню. Извини, что ставлю тебя в трудное положение.

— Нет проблем. Мы справимся. Но обязательно позвони и дай мне знать, как идут дела.

Лесли слушала его и задавалась вопросом, спрашивала ли полиция его о ней. Возможно, срочность расследования дела и подозрения о причастности Лесли заставили полицию расспросить ее нанимателя. У нее не хватило мужества спросить об этом Росса, но его нормальный тон убедил ее, что никто с ним не разговаривал.

Она торопливо повесила трубку и провела утро, сидя на диване с Джорджией и наблюдая за беспрестанным хождением полицейских по дому. Так она просидела, пока Клиф не шепнул ей на ухо, что полиция ждет звонка о требовании выкупа. От этих слов Лесли охватила новая волна паники, и она вцепилась в Клифа, ища поддержки. Заглянув в его глаза, она поняла, что надежда в нем постепенно угасает.

Теперь пришла ее очередь показать силу духа.

— Все будет хорошо, Клиф, — сказала она уверенно. — Я точно знаю.

Но ее слова прозвучали фальшиво.

Часы проходили за часами, мужество то возвращалось к Лесли, и тогда она старалась поддержать Джорджию и Клифа, то покидало, и тогда Джорджия с Клифом подбодряли ее. Уверенность полицейских тоже постепенно слабела. Телефон звонил часто, но новостей не было. Страх заполнял дом, как отравляющий газ.

Поскольку Лесли спала мало, то к концу дня выглядела совершенно измученной. Она почти не притронулась к супу, который Джорджия приготовила на ленч, съела лишь кусочек бутерброда, которым угостила ее женщина-полицейский вечером.

По настоянию Джорджии Лесли согласилась поехать домой и там ждать новостей. Она понимала, что, несмотря на искреннее расположение Джорджии, ее присутствие заставляет Джорджию еще больше нервничать. Джорджии и Клифу надо было остаться одним, чтобы справиться со свалившимся на них горем. Лесли им мешала.

Двое полицейских взялись отвезти ее домой. Сидя на заднем сиденье патрульной машины, отделенном от остального салона металлической сеткой, она чувствовала себя преступницей. От усталости и постоянного нервного напряжения она то и дело вздрагивала. Мысли в голове путались и, казалось, здравый смысл покинул ее.

Полицейский довел ее до двери.

— Постарайтесь немного поспать, — сказал он. — Мы позвоним сразу, как только узнаем что-то новое.

Лесли дала ему номер рабочего телефона, хотя сомневалась, что завтра будет в состоянии пойти на работу. Она стояла у двери и смотрела, как патрульная машина медленно движется по улице. Она чувствовала себя ужасно одинокой. Только теперь она осознала, что Джорджия и Клиф, сами находившиеся в кошмарном состоянии, обрекли ее на агонию одиночества, попросив уехать домой.

Открывая дверь подъезда, она серьезно подумала, что надо позвонить Россу и рассказать ему всю правду о Терри и ее прошлом, хотя бы просто потому, чтобы почувствовать симпатию другого человеческого существа и не испытывать одиночества.

Она обязательно позвонит, если только что-то не остановит ее на пороге дома.

В вестибюле Лесли открыла почтовый ящик. Там оказались журнал, две листовки с рекламой и белый конверт, на котором ее имя было написано печатными буквами. Не раздумывая, она открыла конверт.

Она заморгала глазами, как бы приходя в себя, когда прочла записку, вложенную в конверт.

«Идите к телефону-автомату на углу Мейн и Уоллнат, — говорилось в записке. — Убедитесь, что за вами не следят. Возьмите с собой ручку и бумагу. Сделайте это немедленно».

У Лесли перехватило дыхание. Записка трепетала в ее дрожащей руке, подобно листьям деревьев от ветра.

С минуту Лесли стояла в нерешительности, разглядывая записку. Она подумала, что надо зайти в квартиру и позвонить в полицию. Они должны узнать об этом немедленно. Но что-то подсказывало ей, что в этот момент за ней следят. Она не может не воспользоваться случаем, когда речь идет о спасении Терри.

Лесли вышла на улицу и быстрым шагом прошла три квартала до телефонной будки. Она оглянулась и внимательно посмотрела на тихую улочку. За ней явно никто не следил.

На улице дул резкий ветер, и она вошла в кабину, чтобы укрыться. От неожиданности яркого света кабины глаза сощурились. Она открыла сумочку, нашла ручку и записную книжку. В этот момент телефон зазвонил, и она вздрогнула. Она подождала, все еще не веря в происходящее, пока не раздался второй звонок, подтолкнувший ее к действию. Она сняла трубку.

— Алло?

— Лесли Чемберлен? — Голос был мужской. Он прозвучал резко, словно был изменен.

— Да, да, это я. Кто вы?

— Хотите снова увидеть мальчика? Хотите, чтобы он вернулся домой живой?

— Да, да! Кто вы? — Она почти кричала в трубку. — Чего вы хотите?

— Взяли с собой ручку и бумагу?

— Да, они у меня в руках. Скажите, чего вы хотите? Пожалуйста!

— Возьмите ручку. Записывайте то, что я скажу. Слово в слово. Когда я кончу, прочтете мне то, что записали. Поняли?

— Да, да, я готова. — Лесли дышала с трудом. Голос в трубке звучал зловеще и настойчиво.

Она записала первые слова, которые ей диктовали. Рука ее дрожала. Поначалу слова, казалось, не имели смысла. Они казались чужими, непонятными, как иностранный язык.

Затем страх сменился отчаянием, когда она увидела, что ее рука пишет на бумаге.

Голос продолжал диктовать. Слезы подступили к глазам, а рука лихорадочно записывала слова. Диктовка заняла не более трех минут, но для Лесли она длилась вечно, принося невероятные страдания. Ей представлялось, что за три минуты разрушился мир, который она уничтожила собственной рукой по команде бесплотного голоса, звучавшего в ухе.

Кончив писать, она прочла слово в слово то, что записала. Несколько раз голос ее прерывал, заставляя повторить написанное. Только после того, как она три раза прочла текст, ее абонент остался доволен.

— Идите домой и перепишите на свою почтовую бумагу, — сказал голос. — Пошлите по почте с пометкой «срочная доставка». Когда письмо будет получено, мальчик вернется домой. Никакого мошенничества, иначе мальчик умрет. Если покажете написанное полиции или расскажете им о звонке, мальчишка умрет. Понятно?

Лесли посмотрела на исписанный лист. Руки стали ледяными, глаза словно застекленели.

Все стало нереальным, кроме того, что она записала.

— Да, я поняла, — сказала она тупо.

— Пошлите немедленно. В трубке послышались гудки.

Письмо Лесли было доставлено адресату всего через несколько часов после того, как она опустила его в почтовый ящик у почтамта в Джонсонвилле. Путь письма не был длинным.

После этого прошло шесть часов, и Терри Бейер был найден полицией Фармингтона на скамейке у автобусной остановки в двух кварталах от отделения полиции. Он был целый и невредимый.

Терри вернулся к обезумевшей от горя матери, которая расцеловала его, накормила очень вкусным обедом с его любимым мороженым, выкупала его в ванне, положила в кровать, после чего впала в истерику и легла в постель лишь после того, как семейный врач дал ей сильнодействующее успокоительное лекарство.

Клиф позвонил Лесли Чемберлен через несколько минут после звонка из полиции.

— Терри в целости и сохранности, — сказал Клиф, сдерживая слезы. — Его только что привезли. Хочешь, я попрошу кого-нибудь привезти тебя сюда?

Наступила долгая пауза. Клиф было подумал, что Лесли упала в обморок.

— Лесли? Ты слышишь меня?

— Да, Клиф. — Голос Лесли звучал на удивление спокойно. — Не надо никого присылать. Тебе и Джорджии надо побыть с ним наедине. Я приеду завтра вечером, если это вам удобно.

Клиф коротко рассказал ей детали возвращения мальчика и, пожелав ей хорошенько выспаться, повесил трубку.

Лесли выполнила его пожелания. За последние двое суток она спала не более трех часов. Измученная, отчаявшаяся, она легла в постель и погрузилась в глубокий тревожный сон.

Она сделала все, что от нее требовалось. Терри спасен.

Но будущее, ради которого она спасла своего сына, для самой Лесли больше не существовало.

В тот вечер, Джордан Лазарус допоздна задержался на работе.

Он сидел за письменным столом в кабинете, читая и перечитывая письмо, полученное днем. Какое-то время он смотрел на телефон, и его рука уже потянулась к трубке, но он так и не взял ее.

Письмо он уничтожил, прежде чем вернуться домой к Барбаре. Он посмотрел на него в последний раз и сжег в пепельнице.

В письме говорилось:

«Дорогой Джордан.

Для меня мучительно писать это письмо не только потому, что мне следовало послать его давно, но и потому, что оно причинит боль не только мне, но и тебе.

У меня давняя связь с человеком, отношения с которым имеют огромное значение для меня. По правде сказать, я скоро выхожу замуж.

Я сделала ошибку, увлекшись тобой, и еще большую ошибку, когда позволила тебе думать, что наши отношения могут стать постоянными. Теперь я понимаю, что стремилась уйти от себя, уйти от правды. Я обманывала тебя, но больше не могу.

Прошу тебя, оставь меня, прошу потому, что так будет лучше и для тебя, и для меня. Вернись к своей жизни, Джордан. Люби тех, кого предназначен любить, и забудь меня. Со своей стороны я тоже постараюсь забыть. Это единственный выход для нас обоих.

Пожалуйста, пожалуйста, не звони и не пиши. Если решишься сделать это, то я буду не в состоянии ответить — это причинит нам обоим еще большую боль.

Будь счастлив, и прощай.

Лесли».

Джордан не чувствовал слез в глазах, когда смотрел как горит скомканное письмо, как по нему ползут маленькие языки пламени, пожирая его, как пустота пожирала его сердце.

Он никогда не думал, что эта минута может настать.

Впервые в его зрелой жизни он забыл об осмотрительной обороне, спасавшей его от многочисленных авантюр и беспечно покинувшей в опасной ситуации, когда он пренебрег всем ради любви, веря только в будущее.

И теперь, когда это будущее с издевкой покинуло его, голос из прошлого эхом вторил в его ушах горестный и ужасно печальный вывод: «Никогда не верь женщине».

Глава 13

Прошли недели, затем месяцы. Росс Уилер работал целыми днями бок о бок с Лесли, но все реже и реже виделся с ней за пределами офиса.

Он знал, что с ней случилось что-то ужасное. Она выглядела так, словно только что потеряла любимого человека. На лице была маска скорби. На работе она была как всегда проворной, ответственной, иногда даже шутила. Но в манерах появилась сдержанность, отстраненность, а с красивого лица не сходила маска печали, будто под ней скрывалась незаживающая рана.

Росс не спрашивал Лесли, что случилось. Он инстинктивно понимал, что она переживала личные страдания, в которые он не имел права вмешиваться. На работе он был постоянно рядом с ней и ждал, когда она оправится. Он понимал, какой гордой и жизнестойкой была ее личность. Когда она почувствует, что пришло время, если оно вообще придет, то сама все расскажет ему.

А тем временем Росс старался быть для нее другом, старался создать для нее атмосферу, в которой бы ей свободно дышалось. Он намеренно завалил ее работой и наблюдал, как она приняла этот вызов ее сильной и блестящей личности.

В этот период чувства Росса к Лесли стали менее определенными и более мучительными. С одной стороны, он вынужден был держаться в стороне, сохранять дистанцию, поскольку она явно не могла и не хотела делиться с ним своими горестями. Откровенно говоря, он подозревал, что она страдает из-за любви, из которой ничего не вышло. С другой стороны, он не мог не помнить, что сделал ей предложение выйти замуж незадолго до несчастья — каким бы оно ни было. Это его смущало и вселяло неуверенность.

Поэтому Росс вернулся к прежней роли отца, в которой проявил себя, когда впервые встретился с Лесли. Ему было особенно обидно отступать на прежние позиции теперь, когда Лесли значила так много для него, но у него не было выбора.

Мужество и решительность, с которыми Лесли преодолевала трудные и долгие часы работы, трогали сердце Росса. Он еще никогда не встречал людей с такой силой воли и цельной натурой. Его восхищение ею росло в той же пропорции, в какой он вынужден был скрывать свою любовь.

Но маска печали на ее лице не исчезала. Проходили месяцы, а она становилась все замкнутее, загадочнее: Росс понимал, что рану, от которой она страдала, за несколько месяцев не вылечишь. Для этого нужны годы, а шрам от раны может остаться навечно.

В один из ненастных осенних дней произошло событие, которое нарушило нелегкое статус кво.

Умер отец Лесли.

Об этом стало известно после звонка в офис. Лесли подняла трубку, молча выслушала, сказала несколько утвердительных слов собеседнику и подошла к Россу.

— Папа умер, — сказала она. — Я должна ехать домой и проследить за приготовлениями к похоронам. Мне нужно на это несколько дней.

Росс обнял ее за плечи.

— Конечно, дорогая, — сказал он. — Можешь отсутствовать столько дней, сколько тебе понадобится. Мне поехать с тобой? Возможно, я смогу чем-то помочь.

Росс знал, что у Лесли, кроме отца, не было никого на свете. Он представил, как ей будет одиноко в первые дни после его смерти.

Лесли отрицательно покачала головой.

— Я прекрасно справлюсь одна, — сказала она. — Кроме того, ты нужен здесь.

— Что ж, хорошо, — сказал он, все еще обнимая ее за плечи. — Но звони мне каждый вечер. Обещаешь?

Она улыбнулась и погладила его по щеке.

— О'кей, босс, — сказала она шутливым тоном.

Но ее улыбка была невеселой.

Том Чемберлен умер от разрыва аневризмы, которая унесла жизни многих людей, в том числе, как ни странно, лечащего врача Тома. Он умер скоропостижно и почти безболезненно.

Поначалу смерть отца отодвинула на задний план страдания, которые грызли душу Лесли в последние месяцы. Образ Джордана Лазаруса отошел в самые дальние тайники ее сознания, оттесненный внезапно нахлынувшим горем. Она чувствовала себя словно очистившейся от прежних страданий и даже спокойной, будто новая скорбь послужила болеутоляющим средством для переживаний последних месяцев.

Лесли была спокойной и собранной все то время, что летела домой в Элликот, где в аэропорту ее встретила дальняя родственница. В окна машины она смотрела на проносившиеся мимо улицы старого города, выглядевшие пустынными и унылыми, одряхлевшими с тех пор, когда они были единственной реальностью для нее.

Она немедленно взялась за подготовку к похоронам, навестила в тот же вечер мистера Норвелла, директора бюро похоронных процессий.

Двадцать лет назад именно мистер Норвелл произнес прощальное слово над могилой матери Лесли. Его присутствие на нынешних похоронах придавало особенно мрачную ноту этой процедуре. За эти годы Лесли много где побывала, повидала немало, прошла через потрясения, которые полностью изменили ее. А вот мистер Норвелл, его старое похоронное бюро, его благожелательные манеры не изменились нисколько. Правда, волосы поредели, подбородок обрюзг, но в остальном он был все тот же.

Это немного потускневшее постоянство, отражавшееся на лицах тех, кого она знала, на облике города, подействовало на Лесли как наркоз, лишив способности что-либо чувствовать.

Она боялась, что в момент надгробной речи ее спасительная бесчувственность будет сломлена, но этого не произошло. Пастор Рейнольдс никогда не отличался велеречивостью, и его попытки восхвалить личность и заслуги Тома Чемберлена оказались тщетными. Он говорил избитые фразы, присущие церковнослужителю, превознося Тома как набожного, семейного человека, хорошего друга, много сделавшего для семьи и окружающих. В его проповеди не было и следа реального Тома — тихого, неприметного человека, чей острый юмор и чуткая, благородная душа восполняли недостаток образования и однообразие жизни. И это тоже устраивало Лесли. По крайней мере, в ее памяти отец останется таким, каким он был.

Лесли перенесла одну из самых тяжелых недель в своей жизни.

Но в последний вечер в родном доме, укладывая немногочисленные личные вещи, принадлежавшие семье, которые она не хотела продавать со всем остальным скарбом, она наткнулась на семейный фотоальбом.

Она вспомнила, как они с отцом рассматривали альбом, когда Лесли еще училась в университете, и как отец заметил, что с возрастом она все больше начинает походить на мать. Это сходство заметила и тетя Мей, когда накануне на похоронах со слезами на глазах смотрела на нее.

Перевернув последнюю страницу альбома, она обнаружила письмо, которое написала отцу всего десять дней назад. Почерк на конверте показался ей незнакомым, словно писал другой человек. Не было нужды открывать конверт, чтобы узнать, что все письмо проникнуто ложью, как и все другие письма, которые она писала отцу с тех пор, как встретила Тони и ушла из «Оугилви, Торп», как родила ребенка и переехала на Лонг-Айленд, как встретила, полюбила и потеряла Джордана Лазаруса. И всю эту ложь ее отец принимал безропотно, с присущим ему чувством такта, никогда не подвергал сомнению, но всегда считал несовместимым с ее образом, который хранил в своем сердце.

Клубок лжи, катясь по странному лабиринту ее жизни через время, пространство и смерть, привел ее в конечном счете к тому, что только теперь, в данную минуту она осознала, что Том Чемберлен потерян для нее навсегда и никогда не вернется, чтобы обнять ее, согреть ее сердце своей улыбкой.

От этой мысли слезы покатились по щекам. Она легла на старый, потертый диван с жесткими ковровыми подушками и громко зарыдала. Столько времени сдерживаемые слезы хлынули из глаз. Боль в сердце была нестерпимой.

Лесли рыдала долго. Наконец она закрыла альбом. Она была не в силах дольше созерцать прошлое. Это лишь напоминало ей о том, что она осталась теперь совсем одна.

Никто и никогда не узнал об этих горючих слезах. На следующий день Лесли сложила все семейные реликвии в небольшой чемодан и попросила заняться продажей дома и всей обстановки адвоката отца, старого друга семьи.

В аэропорт Лесли отвезла та самая тетя Мей, которая встречала ее несколько дней назад.

— Будь счастлива, дорогая, — сказала тетя Мей. — Ты знаешь, что именно этого всегда желал Том. Твое счастье — только оно имело для него значение.

Свои чувства Лесли скрыла за вежливой улыбкой. «Еще одна ложь», — подумала она обреченно и обняла тетю.

— Приезжай повидаться с нами, — добавила тетя Мей. — Мы будем скучать по тебе, дорогая.

Лесли кивнула, хотя понимала, что уже никогда больше не вернется в этот маленький городок.

Росс Уилер поджидал ее в «Ла Гуардия». Она удивилась, увидев его, так как не позвонила ему, чтобы сообщить, что возвращается. Ей хотелось подольше побыть наедине со своими переживаниями, прежде чем вернуться на работу.

— Откуда ты узнал? — спросила она в то время, когда он обнял ее.

— Я звонил твоей тете, — сказал он. — Она дала мне номер рейса. Разве я неправильно сделал, что приехал? Я вовсе не хотел навязываться, дорогая.

Лесли ничего не ответила, но покачала головой.

Всю дорогу до Лонг-Айленда он был очень любезен, задав лишь несколько вопросов о похоронах. Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя свободно. Ее короткие ответы ясно давали понять, что она не готова говорить о том, что случилось.

Они подъехали к ее дому, когда сумерки уже наступили. Росс остановил машину у тротуара, но мотор не выключил.

— Тебе ведь не хочется домой, не так ли? — спросил он.

Она покачала головой, глядя прямо перед собой, как маленькая девочка.

Росс отвез ее к себе домой. В доме горел свет, отчего он выглядел уютным и теплым. Он провел ее в дом и помог снять пальто. Она стояла в прихожей, уставившись в одну точку.

Он повел ее в гостиную, повел как ребенка, усадил на диван. Когда Росс вышел, чтобы принести бокалы и бутылку, она посмотрела на фотографии его дочерей, стоявшие на каминной доске. Девочки улыбались, свежие лица полны юного задора и силы, той силы, которая в конце концов покинула Лесли.

Росс вернулся с бокалами, наполненными виски. Золотистая жидкость приятным теплом разлилась по замерзшему телу Лесли, когда она сделала глоток.

— Тяжело, да? — спросил он.

Лесли не ответила. Она казалась напряженной и холодной в его руках, натянутой, как струна.

— Я понимаю, — прошептал он. — Я хорошо знаю, как это тяжело, Лесли. Не надо таиться от меня.

Слезы так неожиданно подступили к глазам, что она не успела сдержать их, и они покатились по щекам. Лесли плакала долго, тихо и горько. Он не удерживал ее. Немного погодя, она успокоилась, измученная, прижалась к нему, всхлипывая время от времени, как ребенок. Почувствовав, что она приходит в себя, он принес ей бумажные носовые платки и заставил допить виски. Наблюдая, как она вытирает покрасневшие глаза и нос, он подумал, что еще никогда не видел ее такой трогательно красивой, как сегодня.

Он посмотрел на нее серьезным, отчасти строгим взглядом.

— Лесли, дорогая, — сказал он немного шутливым тоном. — Ты очень красивая и сильная. Но ты всего лишь человек. Я не думаю, что могу позволить тебе и дальше полагаться только на себя. Ты достаточно настрадалась.

Лесли взглянула на него недоуменно и улыбнулась.

Росс вынул из кармана кольцо и надел его ей на палец.

— Давай покончим с одиночеством, — сказал он.

Лесли с удивлением посмотрела на кольцо. В переживаниях и суматохе последних месяцев она совсем забыла, что Росс делал ей предложение. Она готова была сгореть со стыда за свою непростительную оплошность. Но тут неожиданно в голову пришла мысль, что именно теперь она нуждается в нем как никогда. А он не забыл своего обещания. И сейчас он давал ей еще один шанс.

— Никто и никогда не полюбит тебя так, как я люблю тебя, Лесли, — сказал он. — Не знаю, что происходило в твоем сердце в последние годы, и не хочу знать. Но уверен, что любовь, подобная моей, не приходит каждый день. Ты примешь ее? Если да, то ты сделаешь меня счастливейшим человеком на свете. Я горы сверну, чтобы ты стала самой счастливой женщиной.

Лесли заглянула ему в глаза. Она понимала, что ложь, которой она опутала себя за прошедшие годы, стоит препятствием между ней и Россом, так же как она стояла между нею и всеми остальными людьми, включая ее отца. Изо лжи она сотворила кокон, в котором осталась абсолютно одинокой.

Но доброму умному Россу Уилеру не было нужды разбираться в путанице ее лжи, любовь позволяла видеть и понимать ее сердце, знать, как его излечить.

Он взял ее руку. Кольцо было впору.

— Я знаю эти пальчики очень хорошо, — сказал он. — Они помогли спасти мою жизнь, не дали ей превратиться в развалины. Позволь мне сделать тоже самое для тебя.

Слова сами вырвались из глубины души, как только что вырвался поток слез. На мгновение она почувствовала, что совершает самую большую ошибку в жизни, величайший грех и в то же время самый достойный поступок по отношению к себе.

— Да, Росс, — сказала она с огромным чувством облегчения. — Я выйду за тебя замуж.

Глава 14

Нью-Йорк Сити. 21 декабря 1976 года

День был очень трудным и долгим.

Джил Флеминг сидела в пижаме, массируя усталые плечи Джессики Хайтауэр, а в это время из телевизора, стоявшего в кабинете дома на Парк-авеню, доносилось бормотание дикторов, ведущих вечернюю программу новостей.

Неожиданно Джессика сказала:

— Ты знаешь его?

Джил открыла слипавшиеся от сна глаза.

— Кого?

— Лазаруса.

Джил бросила взгляд на экран телевизора. В программе новостей показывали сюжет о начале строительства нового здания в деловой части города, которое вела корпорация «Лазарус интернешнл», Джордан Лазарус с женой присутствовал на закладке первого кирпича. После этой церемонии репортеры взяли у них интервью.

— Нет, — сказала Джил. — Не знаю.

Они замолчали. Джордан Лазарус, держа жену за руку, разговаривал с репортерами. Он был удивительно красивым мужчиной. Джил не могла припомнить, видела ли это лицо раньше. Это было странно, поскольку он был всемирно известен как богатейший человек в Америке, и Джил много раз слышала его имя.

Его жена, Барбара Лазарус, была черноволосой, привлекательной женщиной, почти такой же высокой, как и муж. Они составляли странную пару. Они дополняли друг друга совершенно неожиданным образом, подобно комбинации двух резких по контрасту, несовместимых красок на полотнах экспрессионистов. Он казался намного моложе ее. Что касается Барбары, то было видно, что она вынуждена идти на все, как в диете, так и в одежде, чтобы свести к минимуму разницу в возрасте.

Их любовь друг к другу была очевидной, но создавалось впечатление, что каждый из них предназначен для другого партнера, более подходящего для нее или него.

— Я знаю его, — сказала Джессика. — В «Хайтауэр» мы несколько раз имели с ним дело. Он приятный парень. Немного мечтатель. Почти как мальчик, честное слово. Очень милый. Разговаривая с ним, никогда не подумаешь, что он такой честолюбивый.

Она вздохнула, чувствуя истому от прикосновений пальцев Джил.

— Но его жена — совсем другое дело, — добавила она. — Она истинная дочь своего отца. Твердый орешек. Ни за что бы не доверилась ей, случись с ней столкнуться.

Она помолчала. Джил продолжала массировать ей плечи.

— Никогда не могла понять, что он в ней нашел, — продолжала Джессика. — Кроме денег, конечно.

Джил промолчала. Ей взор был прикован к красивому лицо Джордана Лазаруса. Она наполовину слушала, наполовину понимала, что говорила Джессика.