Близость

Глава 1

Джонсонвилль, Лонг-Айленд. 16 июня 1979 года

Оказалось, что состояние Росса не такое плохое, как этого опасались. В течение всей весны ему постепенно становилось лучше. Память на слова и имена медленно возвращалась, интеллектуальные и мыслительные способности достигли того уровня, какими были до Рождества. Благодаря сильной воле и мучительно-тяжелому лечению Росс уже мог управлять двигательным аппаратом и выполнять задания, на которые не был способен с тех пор, как перенес последний удар.

В эту солнечную среду улицы Джонсонвилля были залиты особенным сиянием, казавшимся предвестником жаркого лета. Лесли работала все утро и вернулась домой, чтобы отвезти Росса на физиотерапию. Теперь она ехала обратно в офис, чтобы закончить важную работу, которой так долго пренебрегала. Этот день закончится как и многие другие: Лесли заедет за Россом в три, отправится на работу часа на два и, возвратившись домой, ляжет в постель в девять или половине десятого, чтобы забыться усталым сном.

Лесли развернулась и, пристально глядя в зеркальце заднего обзора, подвела машину к воротам стоянки. Потом сунула билетик в узкую щель, и шлагбаум тут же взвился вверх. Но в этот момент передняя дверца внезапно открылась, и кто-то сел в машину.

Лесли вскрикнула, испугавшись, что ее сейчас ограбят, но, увидев, кто это, смертельно побледнела.

Тони Дорренс не улыбался. На красивом лицо застыло суровое решительное выражение.

— Едем, — велел он.

Но Лесли была слишком шокирована, чтобы сдвинуться с места. Она просто сидела, глядя на Тони.

— Что ты?.. — заикаясь, пробормотала она.

— Ну же, проезжай, да побыстрее. Я хочу поговорить с тобой.

Лесли удалось взять себя в руки.

— Выходи из машины, — велела она. — Немедленно, или я…

— Прежде чем поднимешь вой, — перебил Тони, — учти, я знаю, где мой сын. Его имя Терри Бейер. Живет и Фармингтоне на Лонг-Айленде. Я видел его. И тебя с ним видел.

Лесли глядела на него, раскрыв рот. Слова Тони немедленно заставили ее забыть обо всем.

Тони холодно смотрел на нее.

Ей пришлось заставить себя выдавить несколько слов:

— Что ты хочешь? Почему ты здесь?

Теперь в ее голосе уже не было раздражения. Лесли была испугана и выведена из равновесия. Раздавшийся сзади звук автомобильного сигнала заставил ее подпрыгнуть от неожиданности. Лесли посмотрела в зеркало заднего обзора и заметила еще один автомобиль, дожидавшийся очереди.

— Быстрее, — повторил Тони.

Лесли нажала на педаль и выехала из ворот, свернув на одну из маленьких боковых улочек рядом с больницей. Она не имела ни малейшего представления, что сейчас произойдет. Звук имени Терри на губах Тони потряс и уничтожил знакомый окружающий мир.

— На углу еще раз повернешь, — велел Тони. Лесли молча повиновалась. Тони продолжал отдавать приказы, пока впереди не показалось большое кладбище, которое Лесли часто проезжала по пути в больницу.

— Туда, — показал он. — Там, по крайней мере, мы будем одни.

Лесли въехала в ворота. Она никогда не бывала здесь раньше. Вид могил заставил ее вздрогнуть. Имена на памятниках выглядели зловещими, словно люди, лежавшие здесь, исподтишка наблюдали за ними. Какое жуткое место, как страшно быть здесь с Тони, человеком, причинившим ей столько зла и теперь вновь вторгавшимся в ее жизнь.

Лесли медленно ехала по дорожке, пока Тони не приказал остановиться.

— Выключи мотор, — бросил он. Лесли повернула ключ зажигания и взглянула на Тони с неприятным ощущением нереальности и абсурдности происходящего.

— Что тебе нужно? — повторила она.

Последовала пауза. Потом Тони медленно, широко улыбнулся.

— Тебя.

Лесли расхохоталась надменно, пренебрежительно, и Тони, заметив это, с силой сжал ее запястье.

— Не смейся надо мной, крошка, не стоит. Когда все это кончится, тебе будет не до веселья.

Лесли взглянула в глаза Тони и поняла, что тот говорит серьезно. Таким она его еще не видела. И, кроме того, он почему-то не был похож на себя. Вовсе не тот Тони, которого она знала давным-давно, и совершенно не тот человек, который столь неожиданно появился на пороге ее дома полгода назад. В нем так и светилось нечто абсолютно новое, жесткое, решительное и сосредоточенное.

— Просто не понимаю, что тебе в голову взбрело. Ты навеки ушел из моей жизни, Тони, — объяснила она. — Еще задолго до того, как я встретила Росса Уилера и полюбила его, я позабыла о тебе. Если тебе взбрела в голову безумная идея насчет того, что после всех этих лет можешь повернуть стрелки часов назад…

— Я видел мальчика, — перебил он. — Нашего сына, Лесли.

Странный приглушенный свет засиял в ее прекрасных глазах, словно выражая готовность признаться, но тут же погас.

— У нас нет сына. О чем ты толкуешь? — прошептала она.

— Никакой дурацкой лжи, Лесли, — резко предупредил он. — У нас для этого нет времени. Когда я увидел тебя в твоем доме, сразу понял, что тут что-то кроется. Нутром почувствовал. Декорации не те. Поэтому и глаз с тебя не спускал. Когда ты отправилась в Фармингтон повидать мальчика, я проследил за тобой, даже в парк пошел и стоял всего в нескольких футах, когда вы устроились под дубом.

Тони громко рассмеялся.

— Готов поклясться, вы чувствовали себя свободными, как птицы. Ты считала, что была так осторожна…

Он выглянул из окна и снова обернулся к Лесли.

— Конечно, я сразу понял, что он мой. И твой тоже, это любому в глаза бросится. Твои глаза и улыбка, но все остальное — мое. Нос, подбородок, словом — все. Он мой сын, Лесли.

Лесли ничего не ответила. Отрицать невозможно. Но она все-таки хотела выяснить, куда клонит Тони.

— Я постарался узнать побольше о Бейерах и обнаружил, что они усыновили ребенка. Это оказалось легко — у меня опыт в такого рода вещах. Ты родила мальчика через девять месяцев после того, как мы расстались, с Бейерами обо всем договорилась заранее. Они отвезли его домой прямо из больницы и оформили документы на усыновление, но в свидетельстве о рождении указано имя настоящей матери. У меня есть копия.

И, пожав плечами, добавил:

— Правда, в этих сведениях я и не нуждался. Достаточно было взглянуть на мальчика.

Глаза Лесли сузились.

— Ты не имеешь права обсуждать Бейеров или их сына. Это не твое дело.

Тони с понимающей улыбкой покачал головой.

— Я отец мальчика.

Лесли попыталась хладнокровно все обдумать. По лицу Тони видно, что он считает, будто приобрел над ней власть. Но она помнила его как человека, вполне способного мыслить логически.

— Хорошо, — согласилась она, — предположим, что настоящий отец ребенка ты. Но что это меняет? Ты бросил мать задолго до рождения сына. Я родила Терри и отдала его на усыновление. Приемные родители были настолько добры, что позволили мне его навещать. Все это вполне естественно и часто случается в обществе. Насколько я понимаю, у тебя нет никаких законных прав. Совсем никаких. В суде тебя попросту засмеют, если попытаешься доказать обратное.

Тони с горьким смехом покачал головой.

— Считаешь, что очень умна? И все прекрасно устроила?

Лесли презрительно оглядела его.

— Что тут устраивать, Тони? У тебя своя жизнь. Ты бросил меня больше семи лет назад в день нашей свадьбы. Теперь у тебя своя жизнь. Я ждала, что ты придешь, но ты и не подумал вспомнить обо мне. Ты оставил меня, не оглянувшись, словно я ничего для тебя не значила. Ушел навсегда и бесповоротно. Помнишь, Тони? Помнишь?

Она говорила эмоционально, внезапно забыв, что рана давно зажила. Слова, будто пощечины, градом обрушились на него. Лесли пришлось сделать усилие, чтобы сдержать гнев и не выказать, сколько горечи накопилось в ней за эти годы.

— Я устроила свою судьбу, — продолжала она. — У меня муж, семья. Мальчик, которого я родила шесть лет назад, получил дом и любящих родителей. Он здоровый нормальный ребенок, и, слава Богу, без твоего участия. Ну а теперь, почему бы тебе не заняться своими делами и не позволить мне заняться моими?

Тони снова покачал головой.

Лицо Тони осветилось необычной нежностью.

Нет. Когда я увидел тебя, мне показалось, что сейчас в обморок упаду. Именно ты стала тем, чего мне всегда недоставало в жизни. Если бы я мог объяснить, как тяжело было стоять там, в твоем доме, и говорить о страховке, когда сердце разрывается… Ты никогда не узнаешь, что я испытывал. Я люблю тебя, Лесли. И всю жизнь любил. Именно этот подарок судьбы заставил меня все понять.

— Я знал, что если буду следить за тобой, обязательно узнаю правду, — продолжал он. — Ты привела меня прямо к мальчику, Лесли. Прямо к нашей любви. К началу нашей любви. Мы снова вернулись ко времени разрыва. Теперь все будет хорошо.

И снова болезненное ощущение нереальности происходящего потрясло Лесли. В каком-то смысле Тони был прав относительно ее. Но все было совсем не так, как он думал.

Он и в правду нашел Лесли, но сумел увидеть только то, что лежало на поверхности ее жизни, не пытаясь вникнуть в суть. Она уже давно поняла, что случилось, и пришла к согласию с собой. Но Тони не видел пропущенных звеньев между давно забытыми отношениями и ее теперешним существованием. Поэтому Тони верил, что она по-прежнему любит его. И переубедить его будет почти невозможно. Она ясно видела, как Тони даже логику подчинил собственной одержимости.

— Да, — повторил он, — я следил за тобой. И раскрыл твою тайну.

Тони снова взглянул на нее. В глазах сверкало почти безумное торжество.

— И твоя тайна — это я. Я и мой сын.

Лесли была доведена до отчаяния. Он несет какой-то вздор. Но свивает эту бессмыслицу в тугую петлю, которая грозит стянуться и задушить ее, его и маленького невинного Терри Бейера.

— Ты была единственной женщиной, которая что-то значила для меня. И наша крошка, наш малыш — доказательство того, что ты тоже любила меня. Доказательство того, что мы были созданы друг для друга. Я впустую потратил семь лет собственной жизни, пытаясь убежать от истины. Но судьба заставила меня снова тебя отыскать. Теперь мне понятно, кто я на самом деле. Я знаю, где мой дом, моя семья, и где твой настоящий дом.

Тони замолчал. Лесли не могла вынудить себя посмотреть ему в глаза.

— Я люблю тебя, — повторил Тони. — И ты тоже любишь меня, Лесли. Я уже знаю это. Просто хочу услышать из твоих уст. Пожалуйста. Ты обязана мне хотя бы этим.

Лесли побагровела от ярости.

— Достаточно я наслушалась. Если желаешь строить воздушные замки, это твое дело. Извини, если твоя жизнь пошла не тем путем, каким тебе хотелось бы. Но не пытайся все свалить на меня. Пойми, Тони, ты ничуть не изменился: как и прежде, не имеешь мужества нести ответственность за собственную жизнь и пытаешься втянуть меня в свои проблемы после стольких лет после того, как ты соблазнил и бросил меня, бросил на произвол судьбы, и я выбиралась, как могла…

Невольные слезы брызнули из глаз, покатились по щекам при воспоминании о том, чем для нее был этот человек, и о страданиях, которые пришлось вытерпеть из-за него.

— И теперь, — продолжала она, запинаясь, — ты думаешь, что можешь вот так, легко и просто опять появиться в моей жизни, как будто в ней уже приготовлено тебе место. Ошибаешься. В моей жизни тебе нет места. Ты мне не нужен, и я не хочу тебя.

— Знаю, я причинил тебе боль, — мягко отозвался он. — Ты и представить себе не можешь, как ужасно я терзался из-за этого. Пойми, Лесли, судьба дала нам еще один шанс. И его упускать нельзя.

И снова в ее глазах блеснул гнев.

— И в этом ты прав. Судьба предоставила тебе возможность увидеть, какую мерзость ты сотворил из собственной жизни. Именно это, Тони, и никак иначе.

Тони отвел глаза. Эти слова глубоко ранили его. Он не переставал думать о своем позоре и унижении с тех пор, как увидел выражение ее лица, когда Лесли, открыв дверь, узнала, кто перед ней, — выражение безразличной скуки и плохо скрытого пренебрежения. Именно так встречает любая домохозяйка назойливого продавца.

— Если беспокоишься насчет денег, — начал он, — так не волнуйся, никаких проблем. Как только ты вернешься, я снова стану прежним, тем же человеком, что был всегда, до того, как мы расстались. Найду работу получше. Ты будешь жить в таком точно доме, как живешь сейчас…

Но слова замерли на губах: он прочитал в глазах Лесли всю беспочвенность своих фантазий.

Лицо Тони вспыхнуло краской стыда при мысли о том, что Лесли намеренно унизила его. И в этот момент он почти ее ненавидел.

Тони открыл дверцу и, обойдя вокруг, сунул голову в окно.

— Хорошенько все обдумай, — предупредил он. — Времени у тебя сколько угодно.

Тон его был холодным и деловитым.

— Не нужно мне время, — бросила Лесли. — И думать о тебе не желаю.

Она уже хотела включить зажигание, но Тони успел вытащить ключ и, издевательски усмехаясь, помахал перед ее носом.

— Твой муженек знает о ребенке? — осведомился он.

Руки Лесли, дрожа, легли на руль. Но она старалась смотреть вперед и не повернуть головы.

— Знает, — ответила она, молясь о том, чтобы голос звучал достаточно убедительно.

Тони продолжал звенеть ключами, не сводя с нее глаз.

— Ну что ж, увидим, — пообещал он.

Лесли, сцепив зубы, продолжала сидеть.

— У тебя ведь нет детей от него, правда? И, готов побиться об заклад, ты пыталась. Видишь, детка, это только доказывает мою правоту. Он не годится для тебя — не тот человек. Подумаешь, инвалид какой-то. Неудачник. Я наделал много ошибок, но и это — твоя ошибка. Когда-нибудь у тебя будет куча детишек. Моих.

Лесли ощущала, как все туже завязывается петля, как все больше не хватает воздуха. Собрав все силы, она глубоко вздохнула, словно пытаясь порвать эту петлю.

— Ты просто жалок, Тони, — бросила Лесли. — Уходи и живи своей жизнью. Желаю тебе удачи.

Она мягко взяла у него ключи, и Тони даже не попытался ее остановить. Лесли кое-как удалось завести машину, и хотя Тони пытался сказать еще что-то, она переключила скорость, нажала на педаль, и рев мотора заглушил его голос.

Направляясь к воротам, Лесли взглянула в зеркальце заднего обзора и еще раз увидела Тони, высокого, в деловом костюме, в окружении густых деревьев и могильных камней — жуткое зрелище, призрак прошлого, восставший из могилы, чтобы преследовать ее.

Пытаясь унять дрожь, Лесли уставилась вперед на дорогу и запретила себе оглядываться.

Глава 2

Нью-Йорк

Это был худший год в жизни Джил.

Ей приходилось постоянно носить улыбающуюся маску для прессы и посторонних, хотя на самом деле жизнь ее была разбита, а надежды на будущее разрушены. Случившееся тяжелым бременем легло на душу, и Джил искренне боялась, что не сможет стать настоящей матерью своему ребенку.

Известие о ее беременности разительно повлияло на решение Джордана покинуть ее. Теперь об этом не могло быть и речи. Джордан велел адвокатам немедленно прекратить бракоразводный процесс и начал с нетерпением ожидать рождения ребенка, заранее представляя себя в роли отца, и с какой-то одержимостью занялся приготовлениями к появлению малыша на свет. Вопреки статьям в прессе, именно Джордан, а не Джил, наблюдал за устройством великолепной детской комнаты, выходящей окнами на юг, лучшей во всем пентхаусе. Он не упускал ни одной мелочи, оставив напоследок только окончательную отделку, пока не будет известно, мальчик это или девочка.

Все это время он оставался холодно внимательным к Джил, следя за тем, чтобы она побольше отдыхала и правильно питалась. Джордан даже отвез ее к доктору и сам узнал все, что только возможно, о беременности и родах.

Все это было проявлением всего лишь долга. Джил ощущала себя сосудом, в котором покоилось драгоценное содержимое.

В самом начале беременности Джил надеялась, что они по-прежнему будут заниматься любовью, что ребенок сможет возродить былую нежность между ними и, несмотря на то ужасное, что сотворила Джил с их браком, они снова будут вместе.

Но Джордан не прикасался к ней. Раз или два Джил пыталась подойти сама, но тут же сжималась при виде искаженного отвращением лица мужа.

Джордан продолжал спать с ней в одной постели, но теперь эта постель уже не была брачным ложем. Джордан просто оберегал жену во имя новорожденного ребенка и хотел быть рядом на случай, если понадобится срочно вызвать врача. Но он всегда поворачивался к Джил спиной.

Отчужденность между Джорданом и его женой все росла. Однако по мере того, как живот Джил становился больше, любовь Джордана к ребенку, растущему в ее чреве, все усиливалась, и он едва не сошел с ума от радости, когда младенец начал шевелиться. Он целыми вечерами просиживал возле Джил, с нежной заботой поглаживая округлившийся живот. При каждом толчке он тихо вскрикивал:

— Ну, вот! Чувствуешь? — и радостно улыбался, совсем по-детски. В эти мгновения Джордан будто воскрешал мирные, почти счастливые минуты их медового месяца. Он словно бы наконец получил от жизни все что хотел.

Но эти эмоции не имели ничего общего с его чувствами к Джил. Джордан не делал секрета из своей неприязни к жене, и когда дотрагивался до нее, хотел ощутить и прикоснуться к собственному ребенку.

Как странно, как ужасно для Джил было терпеть его руку на животе, когда он вновь и вновь прислушивался к толчкам малыша. Видеть день за днем, как растет его сострадание, его любовь, испытывать прикосновение кончиков пальцев к коже было почти невыносимо. Джордана отделяла от драгоценного младенца всего лишь тонкая перегородка, вздутая оболочка, не имеющая значения, никому не нужная — сама Джил.

Джил казалось, что она сойдет с ума, видя, как любовь обходит ее, утекает, переходит на невидимое существо в ее чреве. Она так хотела, чтобы эти нежные пальцы ласкали ее плоть, гладили и оберегали ее, только ее, но Джордан не желал думать о жене, не хотел иметь с ней ничего общего. Безымянный малыш стал звеном, приковавшим мужа к жене.

Вдруг Джил, находившаяся в постоянном напряжении, начала сознавать, что носит в себе постороннее, чужеродное тело. И по мере того, как проходили месяцы, Джил начала испытывать к этому неизвестному существу нечто вроде ненависти. Эти чувства шокировали ее, и Джил изо всех сил пыталась бороться с ними. В конце концов, это ее ребенок. Она должна мечтать о нем, ждать его рождения.

Но она уже была не в силах совладать с собой — неразделенная любовь к Джордану Лазарусу лишала рассудка.

Как она может стать нежной матерью для этого нерожденного ребенка, зачатого в извращенном, искаженном маскараде, пародии на любовь, основанной на жгучей, всепожирающей ревности Джил к другой женщине? И как она может претендовать на любовь Джордана к себе, когда она соблазнила и завлекла мужа в обличье другой женщины?

Все было так, словно ребенок родится от иной матери, а Джил была попросту суррогатом, заменой, используемой для того, чтобы произвести на свет это ненавистное дитя. Как еще объяснить полное равнодушие Джордана к женщине, в которой растет его малыш?

Джил вставала в ванной перед зеркалом и наблюдала, как живот день ото дня становился больше. Ребенок не был желанным, как хотела бы она сама. Джордан не был любящим мужем, каким описывала его пресса. И эта огромная ложь, ужасный обман убивали Джил.

И все потому, что четвертый член этой семьи, чужачка, преследовала ее, как навязчивый призрак. И этот ненавистный член семьи, занимающий место в сердце Джордана, омрачал существование Джил, отбрасывал мрачную тень в ее сердце. Она словно ощущала черное пятно в животе, там, где был зачат ребенок, видела его в зеркале, как маску, которую можно было снять только с собственной кожей.

Джордан тоже не сомневался, что младенец был зачат в ночь омерзительного маскарада. И теперь он не мог смотреть на Джил, не видя перед собой той самой маски — лица Лесли. Тот навязчивый образ, который воскресила Джил, теперь уже нельзя было стереть, и этот образ и ночь навеки запечатлелись в памяти. Никакими упреками и сожалениями нельзя было вернуть его в объятия Джил. Между ними существовала непроходимая пропасть.

Теперь он с горькой ясностью сознавал, что увлекся Джил и попал под ее сексуальное обаяние только потому, что она уже тогда странным образом напоминала Лесли и обладала чем-то вроде ее колдовского очарования. В то время Джордан не видел и не понимал этого, потому что он был слишком погружен в свои собственные мысли и скорбел по ушедшей любви, но теперь осознал, что с самого начала странная аура, окружавшая Джил, казалась талисманом, добавившим часть сущности Лесли к ее собственной сути.

Неудивительно, что Бен, старый лодочник, принял Джил за Лесли. Джордан должен был увидеть все значение этой ошибки, но желание ослепило его, помешало понять правду.

С самого начала их отношения были основаны на обмане.

Но, несмотря ни на что, Джордан чувствовал глубокую примитивную связь с Джил, как с матерью своего ребенка. И все же он не мог простить ее за то, что она сделала, не мог заставить себя прикоснуться к ней. То, что она сотворила с их сердцами, любовью и близостью, вынести было поистине невозможно. Если он и дотронется до нее, откроет душу хотя бы на дюйм, то только потому, что не Джил нужна ему, не о ней он мечтает. И эта истина предстанет во всей беспощадной наготе, как ночь безумного маскарада. Это тоже было невыносимым. Поэтому Джордан и поворачивался спиной к одинокой жене.

Малыш в каком-то смысле стал символом будущего Джордана. Своим рождением он спасет отца, уничтожит его запятнанное прошлое, и Джордан сможет начать новую жизнь.

Он знал, что приводить ребенка в жизнь, полную ненависти, неестественно, но не мог с собой совладать, потому что ничего и никого не хотел на свете так, как это дитя, казавшееся его единственным шансом на счастье.

Джордан выдержит еще несколько месяцев ради малыша. А потом все начнется сначала. Или, по крайней мере, так он думал.

Таково было болезненное противостояние между Джил и Джорданом, противостояние, невидимое окружающему миру, когда внезапный поворот событий бросил новый свет на их терзания.

Мег Лазарус умерла.

Джордан получил известие о сильнейшем сердечном приступе и немедленно вылетел личным самолетом в Пенсильванию. Ко времени его приезда Мег уже лежала в реанимационном отделении больницы Святого Иосифа, куда прибыл священник, чтобы выполнить последние обряды.

Его братья и сестра собрались в приемной. Джеральд, Клей и Райан, обмякшие и измученные, сидели в коридоре и выглядели совершенно опустошенными. Мать была в палате с Мег. Луиза бросилась в объятия брата.

— Джордан! Слава Богу, ты здесь!

Вся семья казалась совершенно беспомощной и черпала поддержку только в Джордане.

Сиделка отвела его к Мег. Джордан посмотрел на сестру. Маска смерти уже начала стирать знакомые черты, которые он так любил.

— Мег, ты узнаешь меня? Это я, Джордан, твой брат.

— Джорджи?

Ее голос был слабым эхом, таким отдаленным и искаженным наступающей смертью, что казался почти неузнаваемым.

— Я здесь, дорогая. Все хорошо.

Взгляд был устремлен на него, но Мег уже ничего не видела. Джордан увидел слезы на ее щеках, и, к своему удивлению, понял, что плачет он сам.

— Джорджи, — снова сказала она. Последовала ужасная пауза. Он чувствовал, как борется Мег за этот последний момент просветления, пока страшная катастрофа, происходящая в ней, разрушает ум и тело.

Сверхчеловеческим усилием ей удалось заговорить громче, заставить взгляд сосредоточиться на брате.

— Слушай.

— Да, милая, — кивнул Джордан, нежно сжимая ее руки. — Я тебя слышу.

— Хочу, чтобы ты был счастлив.

— Я счастлив, Мег, — сказал Джордан. Пустота лживых слов потрясла его, и он отвел глаза.

— Нет… нет времени, — прохрипела Мег. — Слушай.

— Да, — всхлипнул Джордан. — Да, Мег.

— Ты так много работал. Стишком много. И забыл о себе, махнул на себя рукой. Найди себя сейчас… ради меня. Не нужно больше убегать…

— Да, Мег, — повторил он, пытаясь отогреть замерзшие руки. — Да, милая. Все, что ты хочешь.

Он старался скрыть боль, которую причиняла сестра. Она понимала, что он сделал со своей жизнью, и теперь, хоть и слишком поздно, просила повернуть стрелки часов и стать тем, кем он никогда не был: человеком, которым должен был быть с самого начала.

— Ты не можешь жить без любви, — сказала Мег. — Нельзя так больше. Нельзя.

Судорога свела ее тело. Но Мег все пристальнее смотрела в глаза брата.

— Будь добр к Джил. Она тебя любит.

— Да, — солгал Джордан. — Я знаю. Знаю, Мег. Обещаю тебе.

Бессмысленные слова слетали с его губ. Он понимал, что говорил слишком много, лишь бы прикрыть пустоту заверений. Его слезы падали на лицо умирающей бесполезным холодным дождем, таким же ненужным, как его ложь. Джордан сознавал, что Мег из последних, слабеющих сил пытается уговорить его сдержать слово. Но в это мгновение какая-то огромная тяжесть упала на нее, придавив к постели. Пальцы Мег разжались, но губы продолжали шевелиться. Джордан нагнулся ниже, пытаясь расслышать:

— …Есть… время…

Свет в глазах погас. Краска сбежала со щек. Мег ушла.

Джордан выпрямился, все еще держа сестру за руку, взглянул на спокойное, уже неузнаваемое лицо. Потом встал и открыл дверь. Братья и сестры смотрели на него с отчаянной безумной надеждой, но взгляд Джордана говорил, что все кончено.

Мать вскрикнула и закрыла лицо руками. Луиза метнулась в комнату, словно от этой поспешности что-то зависело. Братья беспомощно вскочили. Райан протянул руки Джордану.

Появились доктор и священник. Ночь тянулась бесконечно. Джордан отдавал распоряжения, заботился обо всем и, хотя выглядел так, будто из него выкачали кровь, держался спокойно и деловито с посторонними и нежно и покровительственно с родственниками. На рассвете он даже позвонил Джил и сообщил о случившемся, сказав, что будет дома через несколько дней. Джил, казалось, была потрясена, но на таком расстоянии было трудно определить ее истинные чувства.

Перед тем как повесить трубку, Джордан спросил о здоровье жены.

— Все хорошо, — заверила Джил. — Обо мне не беспокойся. Позаботься о родных и береги себя.

В словах Джил он расслышал эхо последней мольбы Мег.

БУДЬ СЧАСТЛИВ. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЖИТЬ БЕЗ ЛЮБВИ.

И, готовясь к новому тяжелому испытанию, похоронам сестры, Джордан невольно придавал ее словам совершенное значение. Он будет хорошим отцом ребенку, которого носит Джил. Он найдет в отцовстве то, что не сумел отыскать в любви.

Именно этого хотела Мег? Джордан не знал. Да, по правде говоря, знал ли он так хорошо Мег и самого себя?

Но он сделает свое дитя счастливым. Даже если это будет стоить ему жизни.

С этой мыслью Джордан постарался отодвинуть воспоминания о Мег, о собственном несчастье и вновь сосредоточиться на будущем.

Глава 3

Ребенок родился десятого ноября. Это оказалась девочка. Ее назвали Маргарет в память Мег.

Когда ребенка впервые принесли, Джил испытала смешанные чувства. Все девять месяцев она ждала и боялась этой минуты.

Девочка была неправдоподобно красива, с нежной розовой кожей, серыми глазами, цвет которых еще должен был измениться, и очаровательными ручками, сжимавшимися и разжимавшимися, пока малышка что-то ворковала. Мег совсем мало плакала и сразу же уютно устроилась у материнской груди. Ее невинность, красота, жажда жизни были поистине неотразимы.

— Разрез глаз отцовский, — заметила одна из сестер.

— И волосы тоже, — добавила другая.

Девочка и в самом деле очень походила на Джордана.

Все медсестры восхищались богатством и славой Джордана, как, впрочем, и его необычной внешностью, поэтому, естественно, сумели отыскать сходство между отцом и дочерью. Но Джил заметила, что никто, ни один человек, не сказал, что Мег похожа на мать.

Сначала она пыталась убедить себя, что это не имеет значения. Со временем все дети обязательно приобретают черты обоих родителей.

Джордан весь светился. Он вел себя так, словно стойко вытерпел невыносимо долгое одиночество с Джил только для того, чтобы теперь получить заслуженную награду. В Мег он наконец обрел собственную плоть и кровь, создание, которому инстинктивно верил, понимал и теперь отдавал все с восторгом, щедро, словно, встретив ее, обрел себя.

И наблюдая это, Джил сознавала, что ее намеренно исключают из этого круга, оставляют в стороне. Она с завистью наблюдала, как Джордан возится с малышкой. И когда Джордан, поиграв с Мег, с видимой неохотой отдавал ее матери, Джил ощущала себя ненужной, нежеланной, словно любовь и симпатии девочки уже были отняты у нее заботливым и любящим отцом. Казалось, Джордан занял место обоих родителей. С таким же успехом любая другая могла родить Мег для Джордана, и если бы Джил не знала, что ребенок вышел из ее лона, могла бы поклясться, что это не ее дочь.

Эта навязчивая мысль вырвала Джил из дремотно-удовлетворенного состояния, обычно сопутствующего молодым матерям, и погрузила в бездну смятения, такого же болезненного, как и во время беременности.

И в этом хаосе ей неожиданно показалось, что в полном отсутствии сходства дочери с ней кроется определенный безумный смысл.

В конце концов, семя, из которого выросла Мег, было пролито в Джил человеком, любившем другую женщину, и как раз в тот момент, когда Джил всю волю вложила именно в то, чтобы стать подобием этой женщины, превратиться в нее. Да, Мег была истинной дочерью Джордана. Но была ли она хоть в чем-то ребенком Джил?

Малышка не была плодом любовного союза, а скорее знаменовала непроходимую пропасть, разверзшуюся между мужем и женой, пропасть, которой никогда не суждено исчезнуть. И этот страшный, смертельный провал олицетворяла другая женщина.

Джил неустанно повторяла себе, что это безумие. Мег — невинный, беспомощный, прелестный ребенок. Ее ребенок. Семя Джордана дало всходы в ее чреве и проросло маленьким человеческим существом. Кормя ребенка грудью, Джил не могла отделаться от навязчивого ощущения, что нечто постороннее, чуждое, не имеющее к ней отношения, высасывает из нее всю плоть и сущность. И Джил изо всех сил боролась с этими отвратительными чувствами.

Возможно, она смогла бы удержать свои страхи и сохранить относительное умственное и физическое равновесие, выказывай ей Джордан хоть немного нежности, которую каждый молодой отец испытывает к матери своего ребенка. Но рождение Мег не растопило льда в сердце Джордана.

Ничего не изменилось. Рождение Мег только подтвердило фальшь их отношений, увеличило разрыв между ними. Теперь Джил была еще более одинокой. И из глубины этого одиночества в мозгу Джил родилась новая, еще более ужасная мысль.

Как-то, недели через три после рождения Мег, Джордан, как это вошло в обычай, приехал домой на обед, чтобы посмотреть на девочку. Он подержал Мег на руках, поговорил с ней и только решился положить ее в колыбельку, когда позвонила секретарь напомнить о срочном совещании. Он отдал малышку Джил, и, когда нагибался к ней, она ощутила сильный мужской запах, смешанный с детским ароматом талька и присыпки.

— Позвони, если малышка придумает что-то остроумное, — пошутил он и, бросив последний любящий взгляд на дочь, вышел.

Джил взяла ребенка. Наступило время кормления. Через минуту она расстегнет блузку и приложит ребенка к груди. Но она неожиданно для себя помедлила, подняла малышку, вглядываясь в крохотное личико. Руки Джил затряслись, с лица сбежала краска. Ребенок, почувствовав, что мать расстроена, захныкал. Джил, не отрываясь, смотрела на нос, лоб, очертания лица, и, как обычно, не замечала сходства с собой. Но сейчас, к собственному ужасу, начала различать неоспоримое подобие с чьими-то чертами.

Джил в страхе зажмурилась, словно желая отогнать кошмар, а когда снова открыла глаза, увидела лишь прелестную крошку Мег, нахмуренную и недовольную — давно было пора обедать, а мать чем-то расстроена и не желает дать ей грудь!

Однако лицо Лесли Чемберлен подмигнуло и исчезло, словно тайна, к которой не найти ключа. И, даже когда образ померк, мысль, гвоздем засевшая в мозгу, отказывалась уходить, а это проклятое лицо заслоняло собой личико девочки, бросая на него, словно волшебный фонарь, отблеск красоты и желанности.

— Я схожу с ума, — твердила себе Джил, пытаясь выкинуть из головы навязчивое видение, и прижимала ребенка к груди с таким отчаянием, словно только он мог спасти ее.

Глава 4

Джонсонвилль, Лонг-Айленд. 15 ноября 1979 года

Эта пятница выдалась совсем суматошной. Лесли уехала из офиса в одиннадцать утра и, прибавляя скорость, направилась к дому, чтобы забрать забытые утром бумаги. Росс остался управлять делами в агентстве. С самого лета он вновь начал принимать участие в работе, проводил в офисе столько времени, сколько позволяли угасающие силы.

Несмотря на оптимизм докторов, Лесли поняла, что Россу уже никогда не стать прежним. Характер у него не изменился к худшему — Росс оставался все тем же добрым, великодушным и благородным человеком, мужем, которого она сама выбрала и любила. Но болезнь лишила его физических и умственных сил, необходимых для такой тяжелой работы.

Их брак вступил в новую фазу и, возможно, последнюю. Болезнь Росса оставалась неизлечимой, и надежд на полное выздоровление не было. Только любовь и преданность могли сохранить их близость на тот недолгий срок, который им остался.

Возможно, именно потому, что оба знали об этом, они были полны решимости сделать все, чтобы остаться счастливыми до конца. Каждодневное тяжелое напряжение немного смягчилось, ушло, и жизнь стала легче и спокойнее.

Сегодня, например, Лесли чувствовала себя как нельзя лучше.

Они снова изо всех сил пытались заиметь ребенка. Сама мысль о появлении малыша придавала новое значение их существованию. Долгожданный ребенок теперь знаменовал окончательную победу их любви над смертью, смертью Росса. Лесли знала, что их браку не суждено продлиться долго, и хотела ребенка, как олицетворение ее чувства к Россу, продолжение самого Росса.

Физическая любовь была всегда затруднительна при теперешнем состоянии здоровья Росса, но он подходил к этой нелегкой задаче с обычным сочетанием мужества и доброжелательного юмора и всегда обращался с Лесли с огромной нежностью. И по какой-то странной случайности она никогда еще не наслаждалась его объятиями так, как теперь, когда он был болен. Лесли держала Росса в объятиях и изобретала все новые способы, чтобы доставить Россу наслаждение, помочь получить то, что когда-то приходило само, так легко и естественно. Именно эта изобретательность и смелость в любви, заставляла ее чувствовать себя еще более преданной женой. Каждое их соитие было очередной маленькой победой над болезнью и смертью.

С этими мыслями Лесли повернула на подъездную дорожку. Оставив машину у дома, она от крыла дверь гаража и вошла в дом через кухню. Документы, которые она искала, были в кабинете, но Лесли долго стояла в кухне, прислушиваясь к тишине пустого дома. Потом осторожно прошла в гостиную, нервно оглядываясь, и снова замерла, прислушиваясь.

Но было тихо, даже мебель и полы не трещали, ни одна ветка не билась о стекло. Просто пустой дом в осенний полдень — и ничего больше.

Лесли до сих пор отказывалась признаться себе, что побаивается Тони. Она так и не сказала Россу о той встрече на кладбище, и ей в голову не пришло позвонить в полицию и пожаловаться кому-то еще.

Во-первых, Лесли была твердо убеждена, что Тони — давно перевернутая страница ее жизни. Она просто не понимала и не представляла, почему он посмел прийти сейчас. Какая бессмыслица эти его претензии. Лесли именно так ему все и объяснила.

Во-вторых, Лесли была слишком измотана свалившимися на нее бедами, чтобы принимать Тони всерьез.

Тем не менее, входя в пустой дом, как сейчас, Лесли подолгу настороженно прислушивалась, вспоминая маниакальное выражение глаз Тони, безумную уверенность в своей правоте, заставлявшие ее держаться начеку.

Она поспешила в ванную напудрить нос и поправить косметику. Пришлось проходить через спальню. При виде постели, на которой они будут лежать с Россом после ужина, и о предстоящем уик-энде, губы Лесли тронула полуулыбка, но она тут же вспомнила, что до вечера еще далеко, и поспешила наложить грим.

Все еще поглощенная мыслями о Россе и о будущем отдыхе, Лесли быстро прошла мимо спальни, направляясь к лестнице. Но появившаяся ниоткуда сильная рука сомкнулась на ее шее прежде, чем Лесли успела крикнуть. Тони грубо толкнул ее на постель рядом с собой. Ей не нужно было всматриваться в его лицо, чтобы узнать, кто перед ней. Полузабытое старое воспоминание о его прикосновении пробудилось в теле и позволило безошибочно определить незваного гостя. Лесли даже успела глупо удивиться тому, что Тони умудрился так хорошо спрятаться в спальне.

Лесли пыталась сопротивляться, но совладать с Тони не смогла, тем более что была слишком ослаблена. Он прижал ее щекой к подушке. Лесли успела заметить стакан с водой и пузырек таблеток Росса, и страшный, бешеный гнев заполыхал в душе. Как этот Тони посмел так нагло поймать ее в ловушку!

— Что это ты вытворяешь, черт возьми! — прошипела она, вне себя. — Немедленно убирайся!

— Я люблю тебя.

Тони говорил уверенным шепотом, словно не сомневаясь в ответе. Почему-то его слова застали Лесли врасплох, хотя он уже говорил это на кладбище. Правда, тогда она не приняла его всерьез. Но признание прозвучало так тоскливо, жалобно, что Лесли больше не сомневалась — Тони не лжет.

Лесли перестала биться: тело оставалось жестким, напряженным, отказываясь поддаться этому прикосновению, она лихорадочно думала, пытаясь поскорее найти способ выгнать его.

— Не любишь, — решительно возразила Лесли.

Тони снова толкнул ее на кровать, на этот раз сильнее, словно желая причинить боль. Она почувствовала, как в бедро уперлось жесткое колено, и поняла, что за нежными словами Тони скрывается ярость.

— Ты тоже любишь меня, — пробормотал Тони, касаясь губами ее уха, — признайся. Скажи это.

— Никогда.

Последовала минутная пауза. Лесли почувствовала, как Тони пытается осмыслить сказанное, понять, насколько искренне ее сопротивление. В воздухе словно разлилось ожидание, оба были на самом краю чего-то неведомого.

Потом колено Тони грубо раздвинуло ее бедра. Лесли разъяренно отбивалась, пытаясь сбросить Тони на пол, но он только сильнее втиснул ее лицом в подушку.

— Ори, сколько хочешь, — предупредил он. — Все соседи на работе. — Да, Лесли, я походил по окрестностям, и все теперь знаю о тебе. Но если даже кто-то окажется дома, по мне даже лучше. Пусть хоть все узнают! Особенно твой муженек. Не боюсь сказать миру, кто я такой, и кто я для тебя.

Лесли ничего не ответила. Она едва могла дышать, не то что пытаться позвать на помощь. Он буквально душил ее.

— А теперь послушай, — начал он, — я хочу от тебя очень простой вещи, самой обыкновенной. Только скажи мне правду. Признайся, что любишь меня и никогда не переставала любить. Что ты никогда не любила его, по крайней мере так, как меня. Прекрати лгать, Лесли, и все будет в порядке. Обещаю.

Лесли покачала головой. Она не поддастся ему, никогда, как бы он ни заставлял. У нее воля куда сильнее. Никакая любовь не сделает Тони настоящим человеком. У него просто мужества не хватит покорить ее.

Но все храбрые мысли вылетели из головы, когда он задрал ее юбку, а пальцы нашли резинку трусиков. Секунду спустя она почувствовала легкое прикосновение между бедрами.

И тут в ней что-то взорвалось. Лесли дрожала, тряслась, извивалась, дергалась, что-то выкрикивала, но подушка заглушала вопли. Каждая мышца тела отчаянно напряглась. Но Тони, не обращая внимания на сопротивление, продолжал осторожно ласкать ее в самом чувствительном месте.

— Это ведь нравилось тебе раньше, — пробормотал Тони. — Разве не видишь, Лесли? Ты создана для меня.

Он стянул с нее трусики. Долгий восхищенный вдох сорвался с губ Тони при виде ее наготы.

— Ты так красива! — воскликнул он.

Кремовые округлости ее ягодиц, длинные упругие бедра, изящная талия были так неповторимо прекрасны, что сердце у Тони почему-то сжалось.

— Боже, я люблю тебя! Ты даже не представляешь, как люблю. Годы ожидания… Я искалечил свою жизнь…

В его мозгу логика была хаотически перемешана с безумием, а голос стал хриплым от страсти.

— Скажи, что любишь меня, — повторял он. — Только скажи, и спасешь нас обоих. Это так просто, малышка!

— Я тебя ненавижу!

Слова слетели с языка словно по собственной воле, и Лесли надеялась, что Тони не услышит, но тут же почувствовала, как он застыл и, схватив ее за волосы, дернул, оттягивая голову.

— Так, значит, ненавидишь? — злобно процедил Тони. — Ты ненавидишь меня?

Трусики сползли еще ниже. Тони одним рывком разодрал их и, отбросив клочки, вдавил Лесли в матрац.

— Значит, ненавидишь. Посмотрим, кто кого ненавидит.

Она ощутила движения его тела, услыхала зловещий шорох сбрасываемой одежды, и поняла, что сейчас произойдет. Жгучая ярость затопила Лесли, и она снова попыталась сбросить Тони.

— Будь ты проклят! — выкрикивала она. — Убирайся! Не смей!

Но силы были неравны. Он уже успел снять брюки, прижался к ее бедрам голыми ногами.

— Я был твоей первой любовью, — бормотал Тони, скорчившись над ней. — И первым мужчиной. Я раздавил твою вишенку. Помнишь? Ты не могла мною насытиться. Просила еще и еще. Я дал тебе нашего малыша. А теперь ты говоришь о ненависти.

Все тело Лесли содрогалось, как осиновый лист. Она с ужасом ощущала, как его напряженная плоть приближается к ее лону, готовая вонзиться в нее.

— Тони, если ты сделаешь это… — пыталась предупредить его Лесли, но слова не шли с губ, превращаясь в беспомощные яростные крики.

Тони медленно вошел в неподатливое тело. Ничего омерзительнее ей не доводилось переживать. В ее теле словно поселился монстр — отвратительное жесткое инородное, пробравшееся в самую интимную и уязвимую часть тела.

— Ах-х-х, — выдохнул он, — готов поклясться, у тебя такого долго не было, ведь правда, крошка?

Он двигался ровно, ритмично, в гротескной пародии на нежность.

— Наверняка этот твой муженек немногого стоит. У него-то уж не заторчит! Даже еще до того, как он свалится. Старик, что с него взять! Это не мужчина для такой женщины. Разве он сумеет, как я, дать тебе детей?

В голосе Тони звучал триумф и вызов.

— Могу побиться об заклад, вы пытались, — продолжал он. — Верно ведь? Ну, конечно, пытались. Только он не дал тебе малыша.

Лесли немедленно прекратила борьбу и теперь лежала неподвижно, скрывшись в далеком неведомом мире, где прикосновение Тони не могло оскорбить и запачкать. Она оставила ему свое тело, как ненужную мертвую вещь. Пусть берет. Он никогда не завладеет ее свободой, ее душой.

Тони мгновенно почувствовал ее отстраненность. Холодность Лесли вывела его из себя.

— Ты, шлюха проклятая, — прошипел он. — Хочешь поиздеваться надо мной и оставить в дураках? Так вот чего ты добивалась с самого начала?! Бросишь меня на съедение волкам, чтобы самой жить по-прежнему и разыгрывать примерную жену? Сука чертова!

Он сильно ударил Лесли по лицу и, видя как великолепные волосы разметались по подушке, снова дал ей пощечину. К тонкой коже мгновенно прилила кровь.

— Ну же, кошечка, — пропыхтел Тони сквозь стиснутые зубы, — ты все равно не сможешь удержаться. Ну же! Давай!

Он вталкивался в нее судорожными рывками, все сильнее и безжалостнее. Потом еще раз ударил по голове и, вцепившись в волосы, стал дергать в разные стороны, забавляясь, словно жестокий ребенок с новой игрушкой.

Но Лесли оставалась безучастной. Она отыскала укромное местечко глубоко в своем сердце, которое оказалось гораздо сильнее, чем думала Лесли. И в этом тайнике она хранила любовь к Россу и веру в жизнь, которую она спасала для себя и для него. Тони не мог проникнуть туда ни своим телом, ни гневом.

— Сука, тварь!

До Лесли смутно доносились проклятия Тони, пока он дергался, вколачивая в нее воспаленную плоть, но она ничего не ощущала. Это и было победой над насильником. В ее сердце и душе для него не было места, и Лесли сейчас доказывала это.

Но она сумела расслышать в яростных воплях нотки отчаяния и поняла, что, когда Тони увидел ее после всех этих лет, в нем что-то опасно стронулось, что прошедшие годы были ужасными для него, став годами поражения и позора. Только сейчас Лесли осознала, что Тони видел в ней спасательный круг, тихую гавань, в которой можно спастись от зыбучего песка собственной жизни, и что своим, пусть и оправданным, отказом, она бросает Тони на произвол судьбы, обрекая на гибель.

И когда наконец его бешенство ворвалось в нее жгучим фонтаном, Лесли, услыхав стоны и хриплые вздохи, поняла, что это голос несчастного брошенного ребенка, а не могучего гордого мужчины. В Тони больше не осталось сил. А может, просто никогда не было. В любом случае, он конченый человек, потерпевший поражение от жизни и собственного ничтожества. И он трусливо пытался выместить свои неудачи на ее теле.

Лесли не двигалась, пока Тони не иссяк в ней. Матрац просел под тяжестью Тони, когда он встал с кровати. Вновь послышался шелест ткани, и Лесли поняла, что он одевается.

— Ты заставила меня сделать это, — бросил он, все еще не отдышавшись. — Я не хотел причинить тебе боль. Я хотел только любить тебя. Но тебе было наплевать. Сидишь здесь в уютном домике, важничаешь, разыгрываешь из себя милую женушку старика. Тебе все равно, что будет со мной. Лишь бы наплевать и забыть. Ты единственная женщина, которую я в жизни любил, а тебе на меня наплевать, так ведь?

Лесли лежала на животе, считая удары своего сердца, и собственной неподвижностью и молчанием выказывала, что она по-прежнему отвергает Тони, отвергает бесповоротно.

— Подумай обо всем, что случилось сегодня, — предупредил он. — Ты возвратишься ко мне, так и знай. И ничто меня не остановит.

Лесли стоило больших усилий сдержать себя. «Пусть только уберется отсюда, — думала она, — а позже я найду способ навсегда избавиться от него».

— И не звони полиции, — продолжал он. — Потому что, если ты сделаешь это, я убью Росса.

Лесли опять ничего не сказала.

— Он все равно препятствие, ведь правда? Ничего хорошего ты с ним не увидишь, слишком уж болен и стар для… и к тому же стоит на пути, в этом все дело.

Вот какую игру он ведет! Тони угрожал Россу, не ей, видел в Россе главную причину ее сопротивления. И в каком-то смысле не ошибался.

— Ты никогда не любила его, — твердил Тони. — Я чувствовал это. И сейчас вижу. Он просто барьер, который ты воздвигла между собой и прошлым. Но тебе это не удастся, Лесли. Ты должна уйти от него и вернуться ко мне, иначе он плохо кончит. Лесли, я не шучу.

И, помедлив, добавил:

— Он все равно уже почти мертвец.

Тони знал, чем напугать Лесли. Угрозы похитить ее, изнасиловать, даже убить не подействуют. Лучше пообещать убить Росса, беззащитного инвалида.

Он постоял несколько минут, оценивая, какое действие произвели его слова, и, расправив плечи, направился к выходу.

— Меня здесь не было, — бросил он, — алиби у меня безупречное. Да-да, я и об этом подумал, Лесли. Ты не сможешь помешать мне вернуть свое.

Тони, искривив губы в усмешке, вновь взглянул на Лесли.

— Но ведь ты и не подумаешь вызвать копов, так ведь? Если, конечно, не хочешь, чтобы твой муженек отправился на тот свет.

Он стоял, расставил ноги, глядя на нее сверху вниз. Лесли казалась жалкой, сломленной и в то же время невыразимо прекрасной, даже в таком виде. И в этот момент Тони показалось, что он каким-то образом вернул себе власть над ней и теперь любил ее больше, чем прежде.

— Приведи себя в порядок и отправляйся на работу, — велел он. — И помни, мы еще встретимся.

С этими словами Тони вышел из комнаты.

Глава 5

Нью-Йорк. 10 января 1980 года

Это была первая встреча Джил с прессой после рождения Мег. По настоянию журналистов и просьбам собственных советников Джордан наконец попросил жену дать интервью и показать ребенка. Мировая пресса сгорала от нетерпеливого любопытства увидеть первенца одного из самых богатых людей Америки. Женитьба Джордана вызвала такую сенсацию особенно потому, что произошла почти немедленно после развода с Барбарой, поэтому плод этого брака вызвал не меньший интерес.

Но была еще одна, более важная причина, почему Джордан убедил жену уступить просьбам представителей прессы: он нуждался во всех, каких только можно, хвалебных высказываниях о себе теперь, когда настал критический момент осуществления первого этапа плана Лазаруса. Джордан обнаружил, что прохождение законопроекта через Конгресс — только начало. Кроме того, на каждой стадии процесса необходимо было получить поддержку влиятельных людей, членов правительства, могущественных бизнесменов и политиков.

Поэтому для него было жизненно важным не только сохранить закулисное влияние, но и выглядеть в глазах общества человеком высокой морали и безупречно нравственным. Как самый молодой и обаятельный из всех богатых людей Америки, Джордан обладал блеском и романтическим ореолом, которого были лишены его финансовые союзники. И теперь было необходимо использовать все эти преимущества.

Прежде всего нужно было перетянуть на свою сторону прессу. А прессе, в свою очередь, не терпелось увидеть Джил и Мег.

— Это займет не больше часа, — пообещал Джордан Джил. — Я велю своему пресс-секретарю все расписать по минутам.

Во время разговора с женой он держал на руках малышку и теперь, улыбнувшись Мег, поднял ее повыше.

— Хочешь увидеться с журналистами, милая? — спросил он и, пощекотав девочку под подбородком, поцеловал в щечку. Двухмесячная Мег расплылась в улыбке и заворковала.

Джил тихо сидела у окна, разглядывая мужа и дочь. Незадолго до этого она снова приняла таблетку сильнодействующего транквилизатора, как делала постоянно, почти с самого рождения ребенка. За эти последние месяцы реальность, казалось, приобрела для нее новые грани. В Мег сквозило нечто неестественное: в быстром развитии, росте, улыбках, неизменной любви отца к дочери, так, по крайней мере, казалось Джил.

— Думаю, у меня нет выбора, — глухо пробормотала она. Последнее время у нее появилась привычка разговаривать с мужем ледяным тоном. Инстинктивная потребность в обороне заставляла ее держать Джордана на возможно большем расстоянии.

С самого рождения девочки Джордан ни разу не попытался заняться любовью с Джил. Сначала Джил надеялась, что, вновь обретя стройную фигуру, вернет былую страсть мужа, и поэтому старательно занималась гимнастикой, уделяла особое внимание косметике и туалетам, но без всякого успеха. Чувства Джордана исчезли навеки. Теперь его сердце принадлежало Мег.

Пресс-конференция проходила в просторной детской, обставленной по указаниям самого Джордана. Ребенок лежал в колыбельке среди плюшевых игрушек, пока репортеры задавали вопросы.

— Скажите, миссис Лазарус, — начал нью-йоркский телерепортер, чье интервью должны были передавать по телеканалам, — каково это быть матерью ребенка Джордана Лазаруса?

— Я никогда еще не была так счастлива, — сказала она наконец. — С самого детства я мечтала о таком доме и дружной семье, но в жизни не думала, что это сбудется на самом деле.

Фальшь собственных слов потрясла Джил. Она физически почувствовала, как неожиданно усилилось действие лекарства, не позволяя говорить внятно — язык еле ворочался. Словно сквозь сон спросила себя, сможет ли убедительно лгать в таком состоянии.

— На кого, по-вашему, похож ребенок — на вас или отца? — спросил другой репортер.

— Видите ли, — улыбнулась Джил, — характер у нее отцовский, уж это точно. — Но, думаю, она унаследовала…

Как подобрать нужное слово? За все два месяца она не отыскала в Мег ни единой черты, которую передала бы дочери.

— Мое чувство юмора, — пробормотала она наконец, сама не понимая, что говорит.

— А что сказал мистер Лазарус, когда узнал, что родилась дочь? Может, он больше хотел сына?

Джил громко рассмеялась.

— Сказать, что он был рад, значит, попросту солгать. Он без ума от малышки, на седьмом небе, вне себя от счастья.

— Могу я предположить, что чувство взаимно? — улыбнулся репортер.

Джил кивнула.

— Они прекрасно поладили, чуть не с первых дней. Обожают друг друга, и, кроме того, совершенно одинаковы.

— Что вы имеете в виду? — настаивал репортер.

И снова лекарство лишило Джил возможности ясно мыслить. В самом деле, что она хотела сказать? Как Джордан и Мег могут быть одинаковы? О чем она говорит? Что делает в обществе этих странных людей с холодными жадными глазами, которым она безразлична, и которые стремятся лишь побольше выкачать сенсационных сведений?

— Ну… у них обоих невероятная способность развлекаться, не требуя внимания других. Мег может часами смотреть на погремушки над колыбелькой, а Джордан — сидеть в кабинете, разглядывая картину или просто наблюдая за пешеходами на улице… или уставясь на Мег. Они так освоились с собственным внутренним миром, что меня это поражает. Я… я, наверное, по натуре более деятельна и совсем не мечтатель. Всегда находятся срочные дела… И совершенно лишена привычки к самосозерцанию…

Голос ее постепенно затих, Джил сама не понимала, что говорит. С каждым предложением она словно все глубже опускалась в бездонную пропасть, темную дыру, из которой нет возврата.

А вопросы все продолжались, минута за минутой, еще целый час беспощадные, безжалостные, назойливые, иногда бестактные, почти все такие же, какие обычно журналисты задают женам известных людей. Но чем сильнее разгоралась боль, тем изобретательнее становились лживые ответы Джил.

Она ощущала, как правда о ее браке вот-вот выплывет на поверхность безбрежного моря обмана, созданного ими обоими. Она словно горела на адском огне, и избавления не было.

Наконец, после полуторачасовой пытки, вопросы иссякли. Джил уже хотела попрощаться с репортерами, когда случилось поразительное.

Какая-то женщина отделилась от группы журналистов и направилась к ней. Несколько человек обернулись посмотреть, кто это. Блистательная, в великолепном костюме от Шанель, позволявшем ей выглядеть одетой нарядно и одновременно скромно, с волосами, выкрашенными в новый, более светлый тон, в элегантной шляпке и с сумочкой Барбара Консидайн, как ни в чем не бывало, подошла к Джил.

— Джил! — окликнула она, — как я рада видеть тебя!

Джил попыталась взять себя в руки, принять спокойный, равнодушный вид, поскольку уже заметила, как защелкали камеры репортеров, спешивших заснять обеих жен Джордана Лазаруса. Непонятно, как Барбара умудрилась пробраться сюда!

Джил выступила вперед и протянула руку.

Барбара притянула Джил к себе и дружески обняла.

— Как я рада наконец познакомиться с тобой! — воскликнула она.

К ужасу Джил несколько репортеров мгновенно очутились рядом, открывая блокноты, телевизионные прожекторы вновь загорелись. Барбара приветливо улыбалась журналистам.

— Поверьте, нам крайне приятно видеть вас вместе, — заявила представительница известного дамского журнала. — Какая необычная вещь в этом мире!

Барбара уверенно повернулась к репортеру.

— Вовсе нет, — покачала она головой. — Джил и я давно стали друзьями, и между нами никогда не возникало неприязни. У нас с Джорданом был хороший брак, но потом наступило охлаждение. Я была счастлива за него, когда он женился на Джил. Она прекрасная женщина и замечательный человек.

Барбара обернулась к Мег, лежавшей на руках у няни.

— Но сегодня я пришла увидеть именно этого человека, — воскликнула она, забирая ребенка у няни. — Как ты, дорогая? Эти глупые репортеры, наверное, совсем тебя замучили!

Репортеры послушно заулыбались.

— Похоже, вы по-прежнему принадлежите к этой семье, — заметил кто-то. — Вы намереваетесь стать для ребенка родственницей?

— Конечно, — кивнула Барбара. — Я ее добрая старая тетя Барбара, и таковой навсегда останусь. Ни одного малыша в мире не будут так баловать, как эту девицу, особенно если я смогу уговорить Джил и Джордана отпускать ее ко мне на ночь. Пока что отца от нее и клещами не отодрать.

Барбара была в прекрасной форме, шутила с репортерами, прижимала к себе девочку, расписывала, как симпатизирует Джил, говорила об искренней дружбе с Джорданом. Ни следа застенчивости, которая всегда заставляла ее тушеваться на людях. Сегодня она вела себя словно знаменитость, известная всему миру, и явно наслаждалась вниманием представителей прессы.

Только один раз она стала серьезной, когда рассказывала о своей любви к Джордану, их браке и разводе.

— По правде говоря, — объяснила она, — я испытываю особое чувство к Мег и Джил. Видите ли, я никогда бы не смогла дать Джордану ребенка, которого тот так хотел. Мы разошлись не по этой причине, но я всегда ощущала отсутствие ребенка как огромную потерю. Когда Джордан женился на Джил, я с самого начала ждала появления младенца. И теперь, с рождением Мег, я чувствую себя настоящей крестной матерью. Никто не хотел ее прихода в этот мир больше, чем я, и никто не любит ее сильнее, за исключением родителей, конечно.

Джил с изумлением наблюдала за происходящим. Барбара играла не хуже опытной актрисы. С каким искусством она лгала! Репортеры были искренне тронуты ее преданностью ребенку. Им и в голову не приходило, что ноги Барбары здесь никогда не было, даже не послала поздравительной открытки, когда Джил забеременела или по случаю рождения Мег, не говоря уж об ее искренней ненависти к Джил.

Собравшиеся наблюдали великий спектакль — представление, достойное самой Джил.

Но Джил и понятия не имела, к чему приведет эта встреча.

Поболтав четверть часа с репортерами, Барбара объявила, что пора уходить. Джил не терпелось выпроводить ее и вернуться к себе.

Потом няня забрала ребенка, и Джил осталась наедине с Барбарой, пока репортеры собирали свои принадлежности во второй раз. Джил посмотрела на Барбару, не отрывавшую взгляда от малышки.

— Как вы попали сюда? — спросила она тихо, зная, что репортеры не могут их слышать.

— Одна из них — моя приятельница, — объяснила Барбара. — Она и рассказала о вашей небольшой, но приятной встрече, так что я решила тоже прийти, посмотреть на дочь Джордана.

Она снова сузившимися глазами уставилась на Мег.

— Красавица, правда?

— Верно, — кивнула Джил.

Последовала пауза, крохотная, но вполне достаточная, чтобы Джил почувствовала, что Барбара вновь оттачивает оружие для невидимой схватки.

— Но совсем не похожа на вас, не так ли? — добавила Барбара тихо.

Джил попыталась скрыть реакцию на слова соперницы. Приходилось улыбаться, поскольку один из фотографов продолжал щелкать камерой.

— Не понимаю, о чем вы, — пробормотала она.

— Прекрасно понимаете, — бросила Барбара, властно беря Джил под руку и улыбаясь репортерам. — Между вами ни малейшего сходства. Малышка — ее копия. Поэтому Джордан и потерял голову.

— Чья копия? — выдохнула Джил, смертельно побледнев.

Барбара, повернувшись, взглянула Джил прямо в глаза.

— Если вы еще не успели узнать этого, мне вас искренне жаль.

У Джил закружилась голова, накатила волна дурноты. Комната покачнулась и поплыла перед глазами. Слова Барбары были так близки к правде, что вонзились в рану, пылавшую в сердце, и разлились по телу, словно яд. Происходящее проносилось перед глазами, как на искривленном измятом экране. Вот малышку снова отдают Барбаре, и та целует ее на прощанье. Потом Барбара обнимает Джил и удаляется, сопровождаемая аплодисментами и пожеланиями счастья.

«Ни малейшего сходства с вами. Она — ее копия».

Слова звучали в мозгу зловещим гимном, звоном похоронного колокола. И была в них правда, страшная, неумолимая правда, потому что они вторили ее неразумным страхам, преследовавшим ее с самого рождения ребенка, страхам, окончательно разлучавшим ее с Мег и Джорданом и бросавшим в пучину одиночества и отчаяния.

Глава 6

Джонсонвилль, Лонг-Айленд

Они занимались любовью медленно, осторожно, не спеша, как привыкли со времени болезни Росса, но по-прежнему наслаждаясь друг другом. И теперь, когда семя Росса было в ней, Лесли чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Он молча лежал, восхищаясь женой. Какой-то внутренний свет делал ее неотразимой. Росс осторожно коснулся груди Лесли, наслаждаясь близостью, словно пил из неиссякаемого источника любви.

— Какая женщина, — улыбнулся он наконец. — Не знаю, чем это я смог заслужить тебя.

Лесли нагнулась и поцеловала мужа в губы.

— Спокойной ночи, Росс. Я люблю тебя.

— Взаимно, — пробормотал он, уже засыпая.

Лесли потушила свет и, выходя, услыхала мерное дыхание. Потом направилась в кухню и перечитала список дел на завтра. Предстоит долгий трудный день, включая обед с клиентом. Кроме того, в холодильнике почти пусто, придется заехать в магазин. Обычный утомительный день, один из многих, к которым она уже успела привыкнуть.

Из кухни Лесли спустилась в подвал, проверяя, все ли двери закрыты. Потом проверила гостиную, гараж, заднее крыльцо, черный ход, прокралась наверх и заперла окна.

Наконец удовлетворенная, Лесли вернулась в гостиную, где над пианино горел единственный ночник, и с полчаса читала, медленно переворачивая страницы библиотечной книги.

В половине одиннадцатого Лесли выключила свет и уселась в глубокое кресло, прислушиваясь к ночным звукам. Далеко в роще прокричала сова. Машина завернула за угол где-то в конце улицы, тихо прошуршав шинами по тротуару. Белка, затрещав, пробежала в ветвях.

В руке Лесли сжимала самый острый, самый длинный нож, который нашла в кухне, зная, что может уснуть в кресле, как бесчисленное множество раз в прошлом. Росс никогда не узнает об этом, потому что ночью Лесли всегда ложилась в кровать и будила его утром.

Лесли охраняла свой дом.

Она решилась на это после нескольких долгих и бесплодных разговоров с начальником местной полиции Грегом Клеменсом.

Лейтенант отнесся к ней с пониманием и сочувствием, но помочь отказался.

— Если бы вы сразу обвинили его в изнасиловании, мы смогли бы что-то сделать. Обстоятельства довольно затруднительны…

У полиции почти не было шансов посадить Тони за решетку. У Лесли нет никаких доказательств. Кроме того, Тони не зря хвастался, что запасся хорошим алиби. Возможно, он не лгал.

— Что я могу сделать сейчас? — спросила она. — Тони вернется. Я знаю это. И думаю, попытается убить Росса? Он считает мужа препятствием между ним и мной.

Детектив задумчиво кивнул.

— Ну что ж, — решил он, — я могу узнать его адрес через страховую компанию, в которой он работает. Мы проверим и узнаем, не возбуждалось ли против него уголовных дел и не преследовался ли он судом. Но кроме этого, ничего не удастся сделать, если только он не выкинет что-нибудь новенькое. Нельзя арестовать кого-то только за то, что он намеревается сделать. Я могу приказать, чтобы патрульная машина каждую ночь проезжала мимо вашего дома, просто чтобы убедиться, все ли у вас в порядке. Но это все. Я крайне вам сочувствую, но у нас не хватает ни людей, ни возможностей, чтобы постоянно следить за ним или охранять вас.

Заметив страх и беспокойство в глазах Лесли, лейтенант наклонился ближе.

— Я знаю нескольких надежных частных детективов. Можете нанять человека для наблюдения за домом. Правда, это недешево обойдется.

«И не остановит Тони», — мысленно добавила Лесли. Кроме того, у нее попросту нет лишних денег. Болезнь съела все сбережения, которые удалось накопить ей и Россу.

С этого дня она сидела по ночам в гостиной, не выпуская оружия, ожидая, пока Тони сделает очередной ход.

Лесли чувствовала в себе силу. Изнасиловав ее, Тони в каком-то смысле лишился оружия, которым мог бы сражаться с ней. Тони оставил спальню в тоске и ярости, потому что в глубине души понимал: изнасиловав Лесли, он не смог ее завоевать. Тони мог по-прежнему хотеть ее, но теперь Лесли была морально подготовлена к новой встрече. Она его не боится!

И с этими мыслями Лесли продолжала сидеть в кресле, вслушиваясь в звуки спящего дома. Они казались теперь более дружелюбными и ободряющими, потому что стены вокруг были родными и вместе с Лесли молча выжидали, пока пройдет ночь, и они с Россом вновь будут вместе.

Голова Лесли откинулась на спинку кресла. Все тихо и спокойно. Она снова закрыла глаза, и прихотливые сонные видения начали наплывать теплыми волнами, чтобы унести Лесли в восхитительный мир грез…

Тихий голос внезапно вернул ее к реальности:

— Не получится, Лесли.

Лесли испуганно вскинулась. Пальцы конвульсивно сжали рукоять ножа. Она ощущала ледяной холод, мгновенно разлившийся по телу.

Тони. Это Тони!

Лесли пыталась взять себя в руки. Она ждала этого момента, и теперь он настал. Она готова.

— Убирайся отсюда, — сказала она в темноту. — Уходи, или я убью тебя.

Она услышала хриплый смех.

— Никого ты не убьешь, — сказал голос. — Ты любовница, помнишь? Не солдат.

Наступило молчание. Лесли трясло крупной дрожью. Если бы только она могла увидеть Тони, убила бы его голыми руками. Довольно он портил ей жизнь!

— Слушай внимательно. Ты сейчас пойдешь со мной. Вещи складывать ни к чему. Я дам тебе все, что захочешь. Когда твой муженек проснется завтра, тебя уже не будет.

Он снова замолчал, по-прежнему сливаясь с мраком. Лесли вертела головой, пытаясь хоть что-то разглядеть.

— Но если попытаешься сопротивляться, — прошипел Тони, — если откажешься пойти добровольно, Росс никогда не проснется. Потому что будет мертв.

Тони снова помолчал, чтобы дать время Лесли вникнуть в смысл его слов.

— Я слышал вас наверху сегодня, — презрительно бросил он. — И это ты называешь заниматься любовью? Твоя жизнь — сплошной обман, Лесли. Ты не жена, а сиделка.

Лесли почувствовала, что Тони подходит все ближе. Через мгновение он окажется совсем рядом, и тогда она нанесет удар!

Она схватилась обеими руками за рукоятку. Если хотя бы ранить его, можно выиграть время. Расстояние до лестницы, до телефона совсем маленькое, и она хорошо знала дорогу в темноте.

И никто не осудит ее. Что ни говори, она защищает свой дом…

Но прежде, чем Лесли успела додумать до конца, что-то с силой ударило ее по запястьям так, что она невольно вскрикнула. Нож упал на ковер. Руки мгновенно онемели. Потом резкая боль прострелила пальцы и ладони.

Должно быть, Тони ударил ее изо всех сил и сейчас возился у ее ног, разыскивая нож. Лесли, полагаясь лишь на интуицию, наугад выбросила ногу вперед, и, услыхав приглушенный вопль, поняла, что попала то ли в лицо, то ли в шею.

— Попробуй только еще раз выкинуть такое, — прорычал он ей в ухо. — И я гроша не дам за жизнь твоего мужа.

Тони подтащил ее к себе. Лесли почувствовала исходивший от него запах, нечто прокисшее, зловонное, словно исходившее из звериной пасти. Одержимость превратила его из человека в животное.

Тони снова перехитрил ее. А наверху, ничего не подозревая, спал ее муж.

Лесли обмякла в руках Тони.

— Хорошо, — пробормотала она. — Я иду с тобой.

Она мгновенно почувствовала реакцию Тони. Он расслабился, объятия стали более нежными. Но руки и запястья Лесли еще не отошли. Она чувствовала себя бессильной, как новорожденный котенок.

— Ну что ж, это похоже на дело, — начал Тони. — Я знал, что ты опомнишься…

Он продолжал говорить что-то, но Лесли, собрав все силы, вырвалась, оттолкнула кресло и помчалась к лестнице. Тони на мгновение растерялся, и это дало ей преимущество. И кроме того, Лесли была права: она знала дорогу в темноте гораздо лучше, чем он. Позади послышался грохот опрокинутого стола, о который наверняка споткнулся Тони. Лесли взлетела по лестнице через две ступеньки. Но топот раздавался все ближе. Уже на верхней ступеньке Тони успел схватить ее за ногу. Лесли повернулась, изо всех сил лягнула его в лицо свободной ногой, попав пяткой в нос. Тонн грязно выругался, но Лесли вцепилась в перила и лихорадочно наносила удары в темноту.

Все происходило в полнейшей тишине. Слова были ни к чему. Битва разгорелась не на жизнь, а на смерть. Лесли сопротивлялась отчаянно, но Тони был слишком силен. Он не выпускал ее щиколотки, сумел поймать вторую ногу, и начал медленно клонить Лесли к полу. Лесли удвоила усилия и впилась ногтями в его лицо. В эти минуты ей хотелось только одного — убить Тони.

— Сука, — тихо взвыл он, — маленькая сучка.

Сквозь безудержную страсть проглядывала годами не находившая выхода потребность насилия. Теперь она понимала, что не любовь была причиной его настойчивых преследований. Ненависть. Только ненависть. Ненависть за собственное ничтожество, за проигранную жизнь, ненависть к ее независимости и гордости. Несчастный, жалкий человек, трагическая фигура! И сейчас он пытается сломить ее, снова обрести над ней потерянную власть!

Силы Лесли постепенно таяли. Она не могла совладать с ним — слишком силен был Тони. Лесли так долго боролась, столько ночей ждала, месяцы тяжелой работы, скудного питания и бессонницы окончательно измотали ее. Она не могла больше сопротивляться.

Тони почувствовал, что она вот-вот сдастся, и лег на нее, накрыв всем телом, почти как в тот день, когда изнасиловал Лесли в постели. Она все еще цеплялась за перила, но Тони с торжествующей медлительностью обвил рукой ее талию, словно наслаждаясь собственной властью. Сейчас он уведет ее отсюда и тогда сможет делать с ней все, что захочет.

Тони упивался этими мыслями, когда в холле неожиданно вспыхнул свет. На мгновение ослепленный, Тони поднял голову. На площадке стоял Росс Уилер, глядя на них сверху вниз.

Это был странный момент: красивый молодой человек смотрит в глаза пожилого, здоровый мужчина сталкивается лицом к лицу с больным соперником.

Яростный вопль вырвался из горла Тони. Он попытался оттолкнуть Лесли, чтобы броситься на Росса, и только сейчас заметил револьвер в руке старика. Слишком поздно. Прогремел выстрел.

Да, Росс Уилер был стар и немощен. Но он умел обращаться с оружием и был неплохим стрелком.

Тони отпрянул назад и закричал от боли, чувствуя, как пуля разрывает плоть, потом покатился по ступенькам, и тьма, царившая в гостиной, окутала его. Послышался грохот падающей мебели, затем стук кухонной двери: очевидно, Тони удалось удрать.

Лесли лежала у ног мужа, все еще жалко цепляясь за столбик перил. Росс медленно встал на колени, чтобы помочь ей. Револьвер выскользнул из рук на ковер. Тело у Лесли тупо ныло. Обняв Росса, она прижалась к нему.

— О, Бог мой, — пролепетала она. — О, Росс…

Росс нежно прижал ее к себе, поглаживая по плечу, и, ощутив наготу ее тела сквозь ночную сорочку, улыбнулся.

Лесли взглянула на мужа.

— Что ты?.. Как?..

— Я знал, что случилось неладное, — пояснил Росс. — Не нужно быть слишком уж проницательным, чтобы понять это. И у меня было много времени для размышлений, Лесли. Я еще не превратился в окончательного идиота.

— Где… Откуда у тебя пистолет?

— Он всегда у меня был. Это ведь Дикий Запад, не помнишь? Я должен защищать своих женщин.

Потрясенная присутствием духа, позволившим Россу сохранить юмор в столь тяжелой ситуации, Лесли улыбнулась и поцеловала мужа, но тут же, к собственному удивлению, разразилась слезами.

Росс долго молча обнимал ее, продолжая стоять на коленях на верхней площадке, положив голову Лесли себе на плечо и гладя волосы жены.

— Тебе следовало рассказать мне об этом. Я сумел бы помочь тебе раньше.

Лесли кивнула.

— Я не хотела, чтобы ты знал обо всей этой грязи. Это произошло так много лет назад. Он просто обезумел, и я ничего не смогла с ним поделать. Я думала, что сумею справиться сама… нет, не знаю, на что я надеялась…

Росс с трудом сел рядом с Лесли на верхнюю ступеньку, Лесли снова осознала, что муж стал инвалидом, человеком, неспособным делать многие вещи… Однако он, возможно, только что спас ей жизнь и только что сумел защитить свой дом. Лесли разрывалась между невыразимой гордостью и стыдом, позором, который она навлекла на них обоих.

Но его слова застали Лесли врасплох.

— Ты рассказала об этом Бейерам? — спросил Росс.

Лесли покачала головой.

— Я не подумала об этом, ему нужна была только я. И упомянул он Терри, только чтобы убедить меня…

— Тебе следовало бы позвонить им. И полиции.

— Да, ты прав.

Лесли неожиданно побледнела и неверяще взглянула на Росса.

— Хочешь сказать, что ты знал…

— Очень давно. Еще до того, как мы поженились. Просто не хотел говорить тебе. Это твое личное дело, и я был уверен, что ты все расскажешь сама, когда захочешь.

— И ты никогда… не осуждал меня?

— За что? — удивился Росс. — За прошлое? За то, что ты была молода и порывиста? Я лишь еще больше любил тебя за это. И жалею только, что тебе пришлось столько вынести одной. Это я должен был оборонять тебя, а не наоборот.

Лесли прижала его к себе.

— Ты защитил и спас меня.

И она говорила правду. В этот момент, впервые за много месяцев, Лесли почувствовала себя в безопасности.

Через два дня после нападения Тони Дорренса на Лесли, вечером какой-то человек постучал в дверь дома Клиффа Бейера в Фармингтоне. Дверь открыла Джорджия. Мужчина наставил на нее пистолет и велел немедленно привести мальчика. Джорджия медленно подалась назад. Незнакомец последовал за ней.

За дверью оказались шесть полисменов в мундирах и с пистолетами наготове. За какие-нибудь несколько секунд незваного гости обезоружили, надели на него наручники и арестовали.

Тони Дорренс, с забинтованной левой рукой, куда два дня назад попала пуля Росса Уилера, был доставлен в патрульной машине в полицейское управление, где местный судья разрешил задержать его до суда. Через месяц ему было предъявлено обвинение в попытке похищения ребенка, нападении, избиении, вторжении в частное владение, незаконном владении незарегистрированным оружием, ношении оружия и других преступлениях, в частности, запугивании и попытке похитить Лесли Уилер.

Присяжные единогласно признали его виновным, и Тони Дорренс был приговорен к сорока годам тюремного заключения. После суда его отправили в тюрьму города Аттики, где он начал жизнь заключенного.

Глава 7

Нью-Йорк

Внимание всего мира было приковано к Джил Лазарус. Ее снимки с маленькой Мег на руках были помещены на обложки всех светских, общественно-политических и модных журналов. Представители прессы воспылали к ней симпатией, не только потому, что Джил была красавицей, женой одного из самых богатых и известных людей Америки и матерью его первого ребенка, но и, как ни иронично это звучало, из-за благородного и «стильного» поведения Барбары Консидайн, которая так умело и ненавязчиво привлекла внимание к обеим женам Джордана Лазаруса.

Джил подверглась непрестанной осаде репортеров. Джордану пришлось даже нанять еще одного секретаря, чтобы как-то сдерживать их натиск. Но Джил не могла отказывать всем, поскольку ее вновь обретенный имидж оказался большим подспорьем в осуществлении плана Джордана. Каждую неделю газеты, журналы и телепередачи рассказывали о разительных изменениях, произошедших в жизни гетто благодаря армии инженеров, финансистов и планировщиков. План Лазаруса был у всех на слуху. И Джил Лазарус стала частью этого плана.

Она все реже и реже видела Джордана, поскольку его общественная деятельность часто разлучала их. А когда они все-таки встречались, барьер отчужденности, воздвигнутый Джорданом, удерживал Джил на расстоянии. Видеть его причиняло еще большую боль, чем думать о муже, когда того не было рядом.

И каждый час, проведенный с Мег, был пыткой. Чем больше Джил изучала лицо девочки, тем более незнакомой казалась дочь. Плоть от плоти Джил, исторгнутая из ее лона, Мег выглядела чужеродным созданием, чье существование стало частью тюрьмы, отгородившей Джил от мира.

Джил достигла той точки, когда попросту уже не доверяла себе и боялась оставаться одна с ребенком, боялась не только последствий своего непредсказуемого поведения, вызванного воздействием лекарств, но и бушующего водоворота чувств и эмоций, постепенно копившихся в душе. И чем больше она пыталась избавиться от наваждения, тем настойчивее возвращались мерзкие, навязчивые мысли, наполняя сознание кошмарами и несвязными образами. Она больше не знала себя и не представляла, на что способна.

Она переносила терзания в полном одиночестве, Мег была совсем маленькой и ничем не могла помочь матери. А Джордан больше не давал себе труда обращать внимание на Джил, он видел и замечал только дочь.

Через месяц подобного существования Джил дошла до предела.

В один из дней она оставила пентхаус и велела водителю доставить ее в средний Манхэттен. Выйдя на Пятой авеню, она сказала, что позвонит, когда ей понадобится машина. Джил объяснила, что собирается пройтись по магазинам. На самом же деле ей хотелось оказаться подальше от дома, от собственной жизни, среди нормальных людей.

Джил равнодушно смотрела на витрины и наконец остановилась у ювелирного магазина, где увидела запонки, которые, как ей показалось, могли понравиться Джордану. Она не купила их. У Джил не хватило сил даже на такой примирительный жест. Проходя мимо магазина игрушек, она заметила великолепного плюшевого котенка, именно такого, который мог стать любимой игрушкой Мег. Из последних сил она вошла в магазин и купила этого котенка. Игрушка стоила сто долларов, но зато была совсем как живая, с прекрасным мехом тигровой расцветки.

Оттуда Джил прошлась по Шестой авеню и остановилась на Рокфеллер Плаза, наблюдая за катавшимися на коньках людьми. Потом подняла глаза и увидела знакомое зрелище. Справа, как раз за зданием радиокорпорации Америки, возвышалась величественная громада «Лазарус интернешнл».

Джил вытянула шею, чтобы взглянуть на верхушку небоскреба, и ощутила, как закружилась голова. Казалось, что муж навис над ней, подавляя своей волей и уничтожая ее.

На другой стороне Шестой авеню, стояло административное здание «Консидайн индастрис». В этом доме в своем офисе находилась сейчас Барбара — женщина, на которой Джордан женился, но которую никогда не любил, женщина, пускавшая в ход самые низменные уловки, чтобы удержать мужа, и все-таки потерявшая его, отступившая перед соперницей, чья злобная хитрость и порочность превосходили ее собственные.

Какая горькая ирония в том, что проигравшая так элегантна, энергична и уверена в себе, тогда как победительница, преследуемая мстительными призраками, медленно сходит с ума.

Джил долго глядела на небоскреб, думая о Барбаре.

Перед лифтами офиса стоял барьер с охранниками.

— Не могли бы вы позвонить в офис мисс Консидайн и сообщить обо мне? — спросила она одного из охранников.

Тот с подозрением взглянул на незнакомку. Никто никогда не пытался пройти таким образом к Барбаре Консидайн.

— Кто хочет ее видеть? — спросил он.

— Джил Лазарус. Миссис Джордан Лазарус.

Мужчина поднял брови.

— Минуту, пожалуйста, — попросил он.

Прошло всего несколько мгновений, телефон зазвонил, и охранник сказал Джил, что она может подняться на пятьдесят шестой этаж. Вскоре она уже стояла перед незнакомой стеклянной дверью с табличкой:

БАРБАРА В. КОНСИДАЙН. Главный директор.

Джил вошла. Секретарь улыбнулась и нажала кнопку звонка внутреннего офиса. Барбара появилась почти немедленно. На ней был строгий деловой костюм с ярким шарфиком и прелестный изумрудный браслет. Она выглядела веселой, полной энергии и жизни женщиной, так поразившей Джил месяц назад.

Барбара казалась стройной и даже изящной, а когда подошла ближе и очень высокой, так что Джил приходилось смотреть на нее снизу вверх.

— Какой сюрприз! — воскликнула она, провожая Джил в свой кабинет. — Садитесь, пожалуйста. Хотите выпить? Кофе? Что-нибудь покрепче?

Джил показалось, что Барбара намекнула на появившуюся у нее в последнее время привычку пить тайком, но она не была уверена в этом. Расстроенные нервы последнее время могли сыграть с ней злую шутку.

— Спасибо, ничего.

— Ну что ж. Чему я обязана такой чести?

Джил взглянула в глаза Барбары, проклиная собственную слабость.

— Что вы имели в виду, когда говорили со мной, пока фотографы делали снимки?

Барбара в явном недоумении подняла брови, но тут же, устав притворяться, проницательно взглянула в глаза Джил.

— Что вы хотите сказать, я имела в виду? — осведомилась она. — Вы действительно хотите знать?

Джил кивнула.

— Иногда, — задумчиво протянула Барбара, — природа может проявиться даже во внешности ребенка. Видите ли, я все знаю о Джордане и Лесли. Я пристально наблюдала за ними. И видела, как он смотрит на нее, понимала силу их любви, характер Лесли, даже, возможно, ее сердце. Я знала, почему Джордан питает к ней такое чувство и что ценил в этой девушке.

Она немного поколебалась, словно обуреваемая жалостью. Но голос был чеканно-холодным.

— Это не вас он любит в этом ребенке. Совсем не вас, а Лесли.

Джил заметила, как жестко глядит на нее соперница.

— Ребенок не принадлежит вам, — продолжала Барбара. — Она — дочь Джордана Лазаруса и Лесли. Поэтому Джордан так счастлив и так трясется над ней.

Настала тишина. Барбара, казалось, пристально наблюдала за Джил.

— Я не могла дать ему детей, — продолжала она. — И вы знаете, почему. Но даже если это и было бы возможно, он не захотел бы ребенка от меня. Ему была нужна только Лесли. И теперь, через вас, он получил ее ребенка. Вы всего-навсего лишь заменяете мать, что-то вроде посредника между ним и Лесли, сосуд для совершенного содержимого.

Барбара пренебрежительно улыбнулась.

— Поэтому она не похожа на вас. Вполне естественно.

Барбара, скорее всего, блефовала, ободряемая явно депрессивным состоянием соперницы. Но даже она не могла предположить, насколько чудовищным был эффект ее слов. Никто, кроме Джил, не знал о том омерзительном маскараде, когда она вызвала к жизни душу Лесли из глубин собственного пустого сердца, чтобы пленить Джордана. И теперь Джил попала в собственную ловушку. Малышка Мег была живым доказательством ее успеха и неудачи, ее преступления и наказания.

Джил приготовилась к схватке.

— Вы не правы, — возразила она. — Мег похожа на меня. По крайней мере, многие люди так утверждают.

Барбара скептически усмехнулась.

— Думаю, вы все-таки лжете. Но даже если это не так, я знаю, что он видит, когда смотрит на девочку.

Небрежно брошенная фраза ударила в сердце словно стальным молотом. Барбара, не сводившая с Джил глаз, поняла, что стрела попала в цель.

— Вы ведь не можете не видеть, как он счастлив, верно? Он никогда не был так счастлив с вами. И теперь, когда вы дали ему ребенка Лесли, больше Джордану никто не нужен. И вы в том числе. У него уже есть все.

Джил вынуждала себя выдерживать взгляд Барбары. Откуда-то из глубины души появились последние проблески прежнего ясного видения. Она пыталась проникнуть в мысли Барбары. Что ей нужно? Почему она выходит из себя, говоря эти безумные вещи?

Ответ, казалось, на мгновение блеснул в глазах Барбары. Да, у нее есть мотив, вполне постижимый человеческий мотив, который могла понять Джил. Если бы только она могла соображать яснее, видеть более четко, хотя бы ненамного…

Но Барбара снова ускользала, расплывалась, ее духи, помада, отлакированные ногти становились частями картины, колеблющейся перед глазами Джил, словно галлюцинация. И почему-то Барбара все росла, становилась выше, пока Джил сжималась, усыхала, превращаясь в жалкую мушку, как Алиса в Стране чудес после того, как откусила от волшебного пирожка. Меньше, меньше, меньше…

И тут Барбара совсем исчезла. Джил рухнула на пол в глубоком обмороке.

Очнувшись, она обнаружила, что лежит на кожаном диване в дальнем конце кабинета Барбары. Одна из секретарш со встревоженным лицом обмахивала ее журналом, другая растирала ладони.

Позади молча стояла Барбара.

— С вами все в порядке? — хлопотала секретарь, — Может, вызвать доктора?

Джил очень медленно приходила в себя — слишком сильным оказалось совместное воздействие лекарств и долго копившейся эмоциональной усталости, одолеть его сразу оказалось невозможно.

— Стакан воды, — попросила она. — Пожалуйста…

Секретарь принесла ей стакан воды со льдом, и Джил вяло отпила несколько глотков.

— Может, все-таки позвать доктора? — снова предложила секретарь. — Он здесь, в этом здании. Несколько раз мы к нему обращались.

— Нет… нет, только моего водителя. Не беспокойтесь, мне уже хорошо. Я подожду его, если не возражаете, отказалась Джил.

— Чепуха, — вмешалась Барбара. — Мой шофер доставит вас домой. Вероника, проводите ее до самого дома и убедитесь, что все в порядке.

— Хорошо, мисс Консидайн, — почтительно кивнула секретарь.

— Теперь оставьте нас наедине на несколько минут, — велела Барбара. — Позвоните, как только машина будет готова.

Секретарь вышла. Барбара и Джил остались одни. Барбара села в кресло рядом с диваном, на котором лежала Джил, и взяла ее за руку.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

Джил ничего не ответила, чувствуя омерзение к лживому сочувствию соперницы, палача с улыбающимся лицом.

Барбара вздохнула.

— Простите, если расстроила вас. Иногда правда ранит. Никто не знает этого лучше, чем я.

Она явно намекала на способ, которым Джил отняла у нее Джордана, думала о своем трагическом прошлом и о том, как беззастенчиво использовала Джил полученные знания, чтобы украсть у нее мужа. Тогда Джил могла найти слабые места соперницы и атаковала без милосердия и жалости. Точно так, как сейчас поступала Барбара.

И при этой мысли Джил вспомнила мимолетное впечатление, полученное перед тем, как она потеряла сознание. Тогда Джил показалось, что она проникла в то, что крылось за демонстрацией силы и жестокости. Она словно играла, затаившись и выжидая.

Собравшись с силами, Джил храбро ответила:

— Вы с ума сошли. И говорите такие вещи, потому что он вышвырнул вас. Вы никогда не были ему нужны. Он хотел меня.

Барбара рассмеялась, тихо, зловеще.

— Только женщина может увидеть насквозь женщину. Может, вы и выиграли тогда, но я раскусила вас. С самого начала вы играли роль. Я все про вас знаю. В этом вам равных нет. Обводите мужчин вокруг пальца, притворяясь именно тем, что они хотят в вас видеть. Только на этот раз ваша игра обернулась против вас. Он не вас хотел, а ту женщину, которую вы изображали. Но вы так и не поняли этого, пока не стало слишком поздно. И результатом вашего милого маскарада оказался ребенок, живое человеческое существо. А нынче с вами покончено, неужели не видите? Теперь, когда у Джордана есть дочь, он в вас больше не нуждается.

Взгляд Барбары, устремленный на Джил, сверкал ненавистью и торжеством. Джил с трудом выносила его, изо всех сил пытаясь не отвести глаз и проклиная собственную слабость. Вернись к ней прежние силы, она смогла бы бороться с этой женщиной, как бы ни были малы шансы на победу.

Но Джил сейчас ни на что не была способна. Старого оружия она лишилась, нового ей никто не мог дать.

В дверь постучала секретарша.

— Машина готова, мэм, — объявила она. — Вам помочь?

— Минутку, пожалуйста.

Дверь закрылась. Барбара помогла Джил встать с дивана. Джил казалась истощенной бледной и почти неживой.

Барбара проводила Джил до двери. Та опиралась на нее, как младенец. Добравшись до порога, Джил неожиданно остановилась.

— Что мне теперь делать? — умоляюще спросила она.

— Все очень просто, — улыбнулась Барбара. — Убейте ее.

Джил взглянула на соперницу широко раскрытыми глазами.

— Лесли?

Барбара покачала головой.

— Вы так ничего и не поняли, — заметила она. — Я считала вас умнее.

Джил побледнела, поняв истинный смысл предложения Барбары.

— Мег, — прошептала она.

Вместо ответа Барбара одарила ее долгим недобрым взглядом.

Глава 8

Нью-Йорк. 1 марта 1980 года

Джил лежала в постели.

Было еще только начало вечера, но Мег капризничала, и именно Джордан дал ей бутылочку с детским питанием. Его терпение и доброта были поистине неистощимы. Немногие мужчины были способны на такую бережную заботу.

По правде говоря, Мег вела себя с Джил далеко не так, как с отцом. Она не прижималась к матери, не ворковала, как с Джорданом, а вместо этого спокойно лежала у нее на руках, словно впитывая тепло ее присутствия, но совсем не чувствуя себя уютно в материнских объятиях.

Джил ощущала это и была вне себя от отчаяния, понимая, что ее душевное смятение каким-то образом передастся малышке. Отчуждение еще усугублялось восторженным, почти страстным отношением Джордана к Мег.

Джил никогда не чувствовала подобной связи с Мег. Это только подтверждало ее убеждение, что ребенок, каким-то образом, еще не родившись, уже был оторван от нее, разлучен духовно страстью Джордана к другой женщине, страстью, так неразрывно объединившей Джордана с дочерью.

Каждый день Джил пыталась бороться с безумными мыслями. Но теперь, когда они были высказаны вслух Барбарой, когда их извращенную логику подтвердил посторонний наблюдатель, Джил ничего не оставалось, как сдаться. Это было лицо, которое она видела в зеркале каждый день.

Послушав еще немного, Джил стала готовиться ко сну.

Она задержалась в ванной, чтобы принять еще таблетку транквилизатора, быстро расчесала волосы, наложила на щеки немного румян и легла в постель дожидаться Джордана.

На ней была новая сорочка, купленная на этой неделе в одном из дорогих магазинов, не слишком соблазнительная, но чувственного покроя из материала, сквозь который зазывно просвечивали упругая грудь и стройные бедра. В ней Джил выглядела не столько сиреной, сколько привлекательной молодой женой и матерью, сохранившей свое очарование для любящего мужа, отца ее ребенка.

Джил готовилась к этой ночи со всем пылом души, всеми оставшимися силами. Ей необходимо восстановить с мужем духовную и физическую связь. Если это не удастся, она погибла.

Джил больше не винила никого, кроме себя, за все случившееся. Она завлекла Джордана из честолюбия, из корысти, без любви и поймалась в собственную ловушку, когда узнала о женщине, ставшей для мужа единственной, женщине, которую он так и не смог вырвать из своего сердца, с которой его нельзя было разлучить, как с первой женой, вынужденной уступить шантажу.

Джил начала хотеть и любить мужа, когда узнала, что его душа принадлежит другой. Наказание не заставило себя ждать. Она сама, собственными руками сотворила это. Родилась Мег, и теперь вся любовь Джордана, без остатка, принадлежала ребенку.

Но нечеловеческие муки, которые испытывала теперь Джил, становились все более невыносимыми день ото дня. Душа и сердце ее поистине разрывались. Пока не стало слишком поздно, нужно достучаться до Джордана.

Джордан вошел в комнату, все еще улыбаясь после разговора с девочкой.

Мельком взглянув на жену, он снял рубашку.

— Такая восхитительная малышка, — сказал он, — и голова у нее на плечах есть. Это уже можно понять. По-моему, она понимает все, что я ей говорю.

Он сиял от счастья. И совсем не замечал выражения лица Джил. Джордан явно собирался вернуться в гостиную и немного поработать перед сном.

Пришлось прервать его.

— Джордан, — окликнула Джил.

Он повернулся к жене. В глазах светилась знакомая холодная вежливость и безразличное одобрение.

— Что?

— Джордан…

Джил не сразу смогла найти слова, хотя уже несколько недель готовилась к этому моменту. Теперь она просто не имела права терять мужество.

— Что случилось? — снова спросил он. — Ты нездорова?

Джил удалось выдавить улыбку.

— Тебе нравится моя новая сорочка?

Джордан оглядел жену, заметив красивый изгиб груди и очертания упругих бедер. Она похудела, но по-прежнему была очень красивой: длинные белокурые волосы стелились по плечам и стройные ноги едва заметно выделялись под прозрачной тканью.

— Очень мило, — безразлично заметил Джордан, но было заметно, что он прекрасно понял смысл ее слов.

— Джордан, мне так не хватает тебя…

Джордан повернулся к ней, не успев до конца расстегнуть рубашку. Взгляд его оставался непроницаемым.

— Джордан, — прошептала она. — Пожалуйста.

Он, казалось, колебался, словно не мог решить, что делать. Потом шагнул вперед. Джил помогла ему, быстро выключив лампу на ночном столике.

Комната погрузилась в полумрак, только из открытой двери ванной струился слабый свет.

Джордан сел на постель рядом с Джил, медленно коснулся пальцем ее щеки, плеча, груди. Джил полузакрыла глаза, наслаждаясь ощущением его плоти на своей.

И тут Джордан поцеловал ее. Джил обняла его и прижала к себе. Его поцелуй казался совсем чужим, не лакомым, словно она никогда не испытывала вкуса этих губ раньше. Как много времени прошло… Почти год…

Из ее горла вырвался тихий стон, скорее боли, чем возбуждения.

Джордан сжал ее сильными руками, Джил казалась ему куклой, ставшей совсем маленькой и худой за эти месяцы, пока он оставался высоким и мужественным.

Он притянул ее ближе. Джил пыталась расслабиться, стать податливой, но что-то вроде спазма, рожденного долгими днями и неделями одиночества, заставил тело окаменеть и напрячься. Джордан немедленно отпустил жену. Значит, подумал, что она его отвергает после всего, что произошло. Он собирался покинуть ее. Джил схватила мужа за обе руки и выдавила нежную улыбку.

— Дай девушке шанс успокоиться, хорошо? — шепнула она, вымученно пытаясь придать голосу подобие прежнего соблазнительного легкомыслия, такого неотразимого для Джордана раньше, с самой первой встречи.

Джордан снова обнял ее. Они поцеловались, и Джордан осторожно погладил ладонями ее щеки. Пальцы запутались в густых белокурых волосах, совсем как раньше, когда он часто глядел в ее глаза, любуясь густыми светлыми прядями.

Джордан все больше возбуждался. Джил чувствовала это по его прикосновениям. Ее попеременно трясло от невыносимой жары и жгучего арктического холода. Джил нерешительно провела ладонью по его бедру.

— О, я так хотела тебя, — шепнула Джил.

Джордан ничего не ответил. Джил помогла ему поднять сорочку, обнажив лоно и груди, сгорающие от предвкушения. Она осталась обнаженной, по-прежнему прелестной и, может, еще более красивой для него теперь, когда ее тело все еще носило следы недавнего материнства. Джил была матерью его обожаемого ребенка и снова хотела ощутить мужа в себе.

Его руки легли ей на грудь. Соски мгновенно затвердели под большими пальцами. Джил чувствовала, как Джордан смотрит на нее зачарованно, почти как в первый раз, когда она еще была для него загадкой. Джордан тяжело дышал, как всегда, когда любовался ее наготой.

И сейчас прежняя Джил, та, что когда-то сумела соблазнить Джордана, вновь появилась на свет. Джил, улыбаясь, откинулась навзничь, предлагая себя, и притянула его голову к тугим холмикам. Руки обвились вокруг его шеи, и Джордан начал целовать эти упругие груди с каменно-твердыми сосками.

— Я так хочу тебя, — снова пробормотала она, и, повернув мужа на бок, с девической дерзостью начала расстегивать рубашку и молнию брюк, быстро отбрасывая одежду в стороны. Его тело было таким стройным, прекрасным и мускулистым… Как он смог выдержать весь этот год, не прикасаясь к ней.

Я люблю тебя.

Слова уже были готовы сорваться у нее с языка, но Джил не осмеливалась выговорить их, боясь, что Джордан не захочет их слышать, попросту не пожелает поверить в ее искренность. Поэтому она молча потянула его на себя, гладя Джордана по спине.

— М-м-м, — пробормотала она, — как хорошо…

Именно это она сказала Джордану давным-давно, когда они впервые были готовы слиться воедино. Джил молилась только о том, чтобы эти слова пробудили в нем старые воспоминания, старые чувства.

Джордан молчал, но напряженность обнаженной плоти, прижимавшейся к ее телу, не оставляла ни малейшего сомнения в том, что он испытывает.

Ляжки Джил разошлись в безмолвном приглашении, прижимаясь к его бедрам, ее руки потонули в его волосах.

— Как долго… — пролепетала она. — Я тосковала по тебе…

Единственное осторожное прикосновение дало знать Джил, что они оба были разгоряченными и готовыми к любви. Тело Джордана напряглось, мускулистые руки сжали ее чуть крепче, он входил в нее медленно, ласково, прежде чем врезаться безжалостно, до конца, как всегда, как раньше.

Невыразимое облегчение охватило Джил, словно худшее осталось позади, словно пропасть, отделявшая ее от мужа, исчезла в одно мгновение. Муки, которые терпела она, одиночество, подозрения, отчаяние наконец-то будут изгнаны, все станет, как раньше, как всегда, когда она была той, которую хотел Джордан, когда она могла быть уверена в его желании и страсти.

— Мой принц, — выдохнула она, пока он врезался все глубже, глубже, до самой ее сути. — Мой Очарованный принц…

Джордан мгновенно замер. Руки стиснули ее плечи. Глаза холодно сузились.

— По-прежнему играешь роль? — процедил он с едва сдерживаемой яростью. — И это лучшее, что ты можешь сделать после всего, что было?

Джил в ужасе уставилась на него и крепко обняла его, словно надеясь остановить Джордана, не дать ему уйти.

— Джордан, нет! Я была возбуждена и сама не знала, что говорю. Пожалуйста, Джордан!

Слишком поздно. Джордан поспешно отстранился и встал.

— Я думал, ты что-то усвоила за это время, — бросил он, — но, как видно, ошибался. Ты так же фальшива, как и прежде. Ну что ж, дорогая, придется тебе спать сегодня одной. Моя симпатия к лгуньям отнюдь не увеличилась за последние тринадцать месяцев, милочка.

— Джордан, нет, — снова закричала Джил. — Ты не понял! Я так хотела тебя… и на мгновение потеряла голову. Пожалуйста, Джордан, вернись! Я люблю тебя!

— Любовь? — спросил он с горьким сарказмом. — Что ты знаешь о любви? — Он натянул спортивные брюки и рубашку, повернулся и вышел.

Джил осталась одна на широкой постели, одеяло небрежно брошено поперек груди, сердцевина лона жгуче-горячая от желания, сердце готово разорваться. Тихие рыдания сотрясли ее. Джил хотела вскочить, бежать за мужем, прижаться к нему и умолять вернуться, но знала, что это бесполезно. Джордан уже все решил. Ненависть в его глазах не оставляла в этом сомнения. У Джил был последний, единственный шанс, но она проиграла.

Она услыхала, как Джордан открыл шкаф, и, по-видимому, вынул одежду, потому что вешалки тихо застучали. Потом входная дверь со стуком захлопнулась. Джордан уехал. И неизвестно, когда вернется.

Только теперь Джил, не скрываясь, громко зарыдала.

Тоска, раздиравшая ее сердце, была искренней, такой же естественной, как терзания любой женщины, чья любовь была отвергнута. Прежняя Джил Флеминг посчитала бы подобные эмоции попросту смешными и присущими лишь примитивным созданиям низшего порядка.

Сейчас Джил безжалостно, жестоко бросили в пучину человеческих страданий. Она слишком поздно узнала все страдания неразделенной любви.

Джил не знала, сколько времени проспала. Слава Богу, транквилизатор каким-то образом помог, погрузив в тяжелое забытье. Отвратительные кошмары, наполненные образами Джордана с другой женщиной, Джордана с Мег, Джордана, проклинающего Джил, терзали ее всю ночь.

Она проснулась от звонка телефона. Джил была так слаба, что не смогла снять трубку, пока звон не прекратился. Только тогда Джил сумела взглянуть на циферблат. Половина первого. Джордан, должно быть, еще не приехал.

Покачиваясь, словно в тумане, она поднялась, прошла через холл в комнату Мег и взглянула на спящую малышку. Мег лежала на животике, маленький зад поднят высоко в воздух. Дыхание легкое, ровное, почти неслышное. Крохотные кулачки сжались, но тут же обмякли.

Джил осторожно погладила девочку по спинке, коснулась пальцем щеки. Мег, казалось, ничего не заметила. Джил вернулась к себе и села на кровать, гадая, где может быть Джордан.

Телефон снова взорвался, Джил подняла трубку.

— Джордан? — спросила она.

Наступило короткое молчание.

— Джил?

Голос принадлежал женщине.

— Да. Кто это?

— Значит, он уехал, не так ли? — спросила незнакомка со смешком. — И оставил тебя одну.

Теперь в голосе звучало жестокое торжество. Джил поняла, кто звонит.

— Барбара, — еле слышно прошептала она.

— Ты уже придумала, как найти выход?

Джил молниеносно выпрямилась. Рука, державшая трубку, тряслась.

— Ч-что? — пробормотала она.

— Захочешь, конечно, чтобы она не страдала, потому что ты хорошая мать. Но запомни, это должно быть сделано.

Раздался щелчок, Барбара прервала разговор.

Джил сидела на краю кровати, сжимая трубку обеими руками. Назойливые короткие гудки напоминали, что трубку нужно повесить. Но Джил ничего не слышала. Тихие жалобные крики, рвущиеся из горла, заглушали все.

Глава 9

Джонсонвилль, Лонг-Айленд. 31 марта 1980 года

Наступила суббота.

День выдался необычно теплым. Лесли и Росс вышли на Долгую прогулку. Росс нее сумку поменьше, с картофельной соломкой и салфетками, а Лесли взяла корзинку для пикников. Они шагали медленно, Росс опирался на палку. Оба не выказывали ни малейшего смущения. Они давно уже привыкли к немощи Росса и воспринимали ее как часть повседневного существования.

— Как здесь тихо! — шепнула Лесли.

— Как всегда, — кивнул Росс, наблюдая, как Лесли расстилает одеяло под деревом. — Поэтому мы с девочками так любили сюда приходить. Тут никогда ни души, Дайна часто говорила, что это наше место.

Лесли, встав на колени, чтобы открыть корзину, взглянула на мужа снизу вверх. Его силуэт вырисовывался на фоне ярко-голубого неба, толстых ветвей вяза и густого леса в конце пастбища. Волосы Росса совсем поседели, и он стал очень худым. Никогда еще он не выглядел таким изможденным.

Лесли прижалась к нему.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она.

Росс нежно погладил ее по плечу, словно был могучим и древним, как это дерево, и Лесли могла чувствовать себя в безопасности в его тени.

— Я тоже люблю тебя, малышка, — ответил он.

Они долго стояли так, чуть покачиваясь, на пятнистой от солнечного света лужайке, не выпуская друг друга.

Наконец Росс решился нарушить очарование.

— Давай поедим, — попросил он, — умираю с голоду.

Они наслаждались обедом. Лесли открыла бутылку вина, и они начали обсуждать планы на будущее.

После обеда Лесли, сложив все в корзинку, уселась, прислонившись спиной к стволу и положив голову Росса себе на колени.

Лесли взглянула на него и погладила редеющие белые волосы. Муж выглядел настоящим стариком. Но ведь он и был стариком! Лесли даже улыбнулась, поняв, что невольно скаламбурила. Однако судьба дала ей новую опору в жизни, встречу с Россом. Конечно, не о такой жизни Лесли когда-то мечтала, но все равно жаловаться ей не на что. Не такая уж плохая участь стать женой любящего тебя человека, достойного доверия и уважения. Ради этого можно многим пожертвовать.

В эту минуту перед глазами Лесли всплыло другое лицо, и пришлось сделать усилие, чтобы прогнать непрошеный образ. Случись все по-иному, она не сидела бы сейчас под этим деревом с Россом Уилером, а была бы далеко отсюда, став женой Джордана Лазаруса, и размышляла бы о радостной, хотя и извилистой тропинке, по которой шла с самого детства, тропинке, приведшей ее к Джордану, великой любви всей ее жизни, человеку, навсегда завладевшему ее сердцем с самой первой встречи. Какими счастливыми, какими потрясенными могли быть сейчас ее мысли! Словно Золушка в объятиях прекрасного принца, Лесли боялась бы поверить тому, что грезы наконец стали реальностью.

Джордан всегда будет занимать потаенное от других место в ее душе. Даже сейчас, видя многочисленные статьи в журналах и газетах о Джордане, его жене и ребенке, его преданности делу преобразования городов, его постоянно растущей славе, она всегда отводила глаза, словно от вещи, слишком болезненной или попросту чересчур чуждой для нее.

Однако Джордан снился ей каждую ночь, в разном обличье — отца Лесли, Росса, иногда даже ее самой, но это всегда был он. Утром Лесли вспоминала сон и всегда узнавала Джордана за тысячью масок. Тогда она поскорее выбрасывала его из головы и старалась думать о наступающем дне.

Такова жизнь, и тут ничего не поделаешь. Необходимо забыть о своем Очарованной принце, если надеешься выжить в этом мире и не сломаться. Пусть принц живет только в мечтах и грезах. Возможно, только миру фантазий он и принадлежит с самого начала.

И с этой мыслью Лесли улыбнулась мужу.

Росс взглянул на Лесли, увидел нежное, заботливое выражение ее глаз, но понял, что она думает о чем-то недоступном ему. Теперь Росс понимал, что их мечты родить ребенка были обречены с самого начала, не потому что он был старше, не потому, что болен, причина была гораздо глубже. Лесли отдала ему все, что могла, а остальное ей не принадлежало.

Росс смирился с этим. Он и так за все был благодарен судьбе.

И тут мир Росса неожиданно перевернулся. Он широко раскрыл глаза, чтобы увидеть Лесли, но ее не было. И дерево, и пастбище исчезли. Он снова стал маленьким и очутился на материнской кухне. На плите что-то готовилось.

Мать быстро помешала в кастрюле и пробормотала:

— Господи Боже, тысячу раз просила его починить эту штуку.

И, обернувшись к Россу, добавила:

— Дорогой, дай-ка мне прихватку для кастрюли.

Росс протянул руку, но кухня тоже испарилась. Он был в поезде, и они перебирались из одного вагона в другой, и Росс смотрел на трещину в металлическом полу, где виднелась земля, проносившаяся под колесами. Голова кружилась, страх сжимал горло. Он пытался кричать, поднять тревогу, но голос пропал. Омерзительная вонь горящего масла ударила в ноздри. Но вонь тут же сменилась острым ароматом морской воды. Слышались крики чаек. Росса окружал океан. Волна под ним поднимала его все выше и выше.

Страшная боль взорвалась в голове. Росс понимал, что волна уносит его в неизвестность, в никуда. Боль становилась все нестерпимее. Земля бешено вертелась. Он отдался бы этому безумному вращению, только чтобы избавиться от страданий, если бы не сознавал, что, отпустив последнюю соломинку, за которую держался, никогда больше не увидит Лесли.

Поэтому он сделал нечеловеческое усилие, пытаясь противостоять волне и самому окружающему миру, отнимавшему жизнь. Где-то в глубине его возник мучительный стон и вырвался на волю, пока Росс боролся и сопротивлялся тьме.

Силы все убывали, и в какое-то драгоценное мгновение земля покорилась, повернулась на оси в обратную сторону и привела Росса к исходной точке. Лесли была тут и смотрела на него сверху вниз.

— Я люблю тебя.

Слова звучали в его сердце, но губы уже холодели.

Ее лицо было последним, что увидел Росс в своей жизни.

Глава 10

Вашингтон, округ Колумбия. 1 апреля 1980 года

Лужайка перед Белым домом была до отказа забита репортерами, собравшимися здесь, чтобы стать свидетелями официального приема президентом всех исполнителей плана Лазаруса.

Это была большая группа, насчитывавшая почти двести человек, приехавших со всех концов страны. За последний год они стали дружной, слаженной командой, способной эффективно и быстро выполнить любую задачу. Джордан Лазарус дал им новую мечту и заразил своим оптимизмом.

Сегодня они сидели со счастливыми улыбками на лицах и слушали речь президента.

— Мы собрались здесь, — сказал он, — чтобы приветствовать и поблагодарить вас. Ни одна команда профессионалов не была такой талантливой и преданной своему делу, и ни одна задача еще не была столь важна для страны.

Президент обвел глазами собравшихся. Он явно был в прекрасном настроении. План Лазаруса не меньше чем на сто процентов увеличил его рейтинг среди обеих партий и почти обеспечил президенту избрание на второй срок.

— Можно сказать, что план Лазаруса появился на много десятилетий раньше своего времени, — продолжал он, — или что страна отстала, оказалась далеко позади, и Джордан Лазарус помог ей догнать наш век. Так или иначе, могу с уверенностью сказать, что план этот — создание социоэкономического гения.

Он обвел глазами толпу.

— Я хочу поблагодарить вас за энергию, созидательную способность и за то, что все это может быть названо только вашим патриотизмом. Но, думаю, никто не возразит, если я скажу, что все наши коллективные усилия дали бы очень немного, если бы не дар предвидения, увлеченность и одержимость одного человека, человека, который отныне и навеки будет известен под именем создателя и инициатора, возможно, самой важной социальной инициативы нашего века, — Джордана Лазаруса.

Присутствующие, как один человек, поднялись на ноги. Почти тысяча людей приветствовала Джордана, смущенно вставшего, пока аплодисменты волна за волной накатывались на него. Помахав рукой присутствующим, он показал своим сотрудникам в знак одобрения поднятые большие пальцы рук.

Репортеры были вне себя от восторга. Событие было настолько значительным, а возможность сделать снимок Джордана Лазаруса, сверкающего своей знаменитой улыбкой, такой редкой и удачной, что даже они не могли удержаться от аплодисментов. Единственно, о чем жалели представители прессы, так это об отсутствии Джил Лазарус на столь представительном приеме. По словам пресс-секретаря Джордана, у маленькой Мег начался сильный отит, и Джил ухаживает за девочкой. Мать и дочь увидят сегодняшнее событие в вечерних новостях.

Джил в это время сидела дома одна и читала утреннюю газету.

Сообщение о болезни Мег было неправдой, специально придуманной пресс-секретарем. Девочка была абсолютно здорова, если не считать легкого насморка. Настоящей причиной того, что Джил не поехала сегодня в Белый дом, было ее полное физическое и моральное истощение, не позволявшее ей сделать самых простейших усилий. Она не могла заставить себя подняться и выйти из дома.

Атмосфера между ней и Джорданом стала настолько натянутой с той ужасной ночи, что Джил без обиняков отказалась ехать на прием. Джордан не знал, как отнестись к отказу. Он весь год вынуждал ее использовать свой публичный имидж, чтобы помочь ему в рекламе проекта, и Джил безропотно следовала его желаниям, несмотря на обстоятельства их брака. Но теперь в участии Джил больше не было необходимости. Кроме того, Джордан не мог не видеть, в каком ужасном состоянии она находится. Даже на журнальных и газетных снимках было заметно, как она побледнела и исхудала за последнее время.

— Хорошо, — согласился он. — Береги себя. Завтра вечером увидимся.

Это случилось вчера. Утром Джил проснулась одна. Было уже почти одиннадцать. Она проспала так долго под действием таблеток, но по крайней мере немного отдохнула.

Навестив Мег, за которой присматривала няня, Джил вернулась в спальню и выпила две чашки крепкого кофе, пытаясь собрать силы для наступающего дня. Это оказалось не так легко.

Она равнодушно перелистывала газеты, просматривая заголовки.

Джил уже давно привыкла уделять пристальное внимание международным и экономическим событиям, поскольку они имели прямую связь с проектом Джордана и, следовательно, влияли на его настроение. Но сегодня буквы таяли перед глазами. Было только одиннадцать утра, но Джил чувствовала себя так, словно уже полночь. Она хотела лишь одного: повернуться спиной к миру и уснуть.

Но тут она увидела в газете нечто, заставившее ее мгновенно сесть в постели.

Джордан произносил короткие речи для гостей и представителей прессы, но мысли его были далеко. Он проснулся в странном настроении, чувствуя себя так, будто в жизни что-то изменилось, нечто важное, хотя он никак не мог понять, что именно.

Целуя на ночь Мег, Джордан ощутил прилив безымянного беспокойства. Джил, лежавшая на постели, измученными глазами наблюдала за мужем. Джордан чувствовал, что его маленький мирок каким-то образом оказался в опасности, и это наполняло его тревогой. В то же время он испытывал странное ощущение того, что судьба собирается вмешаться в его жизнь, хотя, возможно, и преподнесет неожиданный и счастливый подарок. Он никак не мог разобраться в противоречивых эмоциях и отнес их за счет нервного ожидания приема в Белом доме.

Закончив речь, он пожал руку президенту и другим правительственным чиновникам и не мог дождаться подходящего момента, чтобы поскорее уйти. Джордан сознавал, что сегодня великий для него день, но ему не терпелось поскорее оказаться дома.

Но уйти было невозможно. Пришлось остаться на обед, который президент устраивал для Лазаруса и его служащих, а потом встретиться с советниками президента. Только во второй половине дня Джордану удастся отправиться в аэропорт, Джил ожидает его к ужину.

Джордан хотел позвонить жене, но понял, что ему нечего сказать. Вздохнув, он шагнул к президенту, протягивая руку.

Джил смотрела на первую страницу газеты. Только сейчас она заметила карандашную отметку на полях. Несколько слов, написанные аккуратным четким почерком: «Некрологи, страница сто двенадцать».

Джил смотрела на газету, потом отпила глоток крепкого кофе. По телу неожиданно прошел озноб.

Потом она медленно отыскала указанную страницу. Напротив одного некролога стояла еле заметная галочка.

УИЛЕР, Э. РОСС

Энтони Росс Уилер, житель Джонсонвилля, Лонг-Айленд, скончался в субботу от удара. Мистер Уилер — основатель и президент «Уилер эдвертайзинг», известного рекламного агентства, оставил жену, Лесли, и дочерей от первого брака, Нэнси и Дайну.

Прощание с покойным состоится с одиннадцати до трёх часов в доме мистера Уилера. Похоронная служба пройдет в Первой Конгрегационной церкви, в Джонсонвилле, во вторник, в десять часов утра.

На полях было написано еще два слова, тем же почерком.

«Она свободна».

Руки Джил словно примерзли к газете. Долгое время она не могла сообразить, что делать. Потом, немного придя в себя, глубоко задумалась.

Джил закрыла глаза и увидела Джордана с Лесли. Она знала, что они сумеют найти путь друг к другу. Никакая сила не сможет их разлучить. Сама Джил, пытаясь встать между ними, добилась только того, что эта связь стала еще крепче. Сама ее плоть подтвердила нерушимость близости, и свидетельством этого стал ребенок, дочь, которая не принадлежала матери.

Некролог и безжалостные заметки на полях делали болезненно очевидным то, что начавшаяся под несчастливой звездой идиллия с Джорданом Лазарусом близилась к концу. Скоро он попросит дать ему свободу, и ей придется согласиться.

Но, уходя, муж заберет Мег. Да и как же иначе? Он обожает девочку, живет ради нее. А Мег никогда по-настоящему не была дочерью Джил.

Да, все прекрасно сходилось, Джил станет помехой, пятым колесом в хорошо отлаженном механизме счастливой семейной жизни Джордана.

Тело Джил начало подергиваться, словно в припадке. Газета дрожала в руке. Она больше ничего не видела вокруг себя.

Да, — подумала она, — все кончено. Кончено. Нет смысла пытаться помешать Джордану и Лесли. Даже если убить Лесли, сердце Джордана навеки принадлежит этой женщине. Сама Джил всегда будет только пародией, эрзацем, заменой, чем-то вроде жалкой маски, существование которой только еще более могло упрочить положение Лесли в сердце Джордана.

Больше ей ничего не оставалось делать. Разве что потихоньку исчезнуть.

Но при этой мысли в голове у Джил что-то взорвалось. Она неожиданно сообразила, что может сделать еще кое-что. Даже если она сама погибла, одну ошибку все-таки можно исправить.

Джил взглянула на пометки на полях, узнала почерк и, грустно улыбнувшись, сложила газету и бросила в корзинку для мусора. Потом поднялась, пошатнулась и, едва не упав, сумела сохранить равновесие. Медленно переставляя ноги, она потащилась в комнату Мег. Няня читала журнал, а девочка спокойно играла в колыбельке.

— Миссис Керквуд, — объявила Джил, — вы можете уйти пораньше. Я везу Мег в Вашингтон. Мы должны встретиться там с мистером Лазарусом.

Миссис Керквуд недоуменно подняла брови.

— Но мистер Лазарус сказал, что будет дома к ужину, — возразила она.

— Планы изменились, — солгала Джил. — Мы договорились сделать еще несколько снимков Мег. Не сложите ли ее вещи в маленькую сумку? Я буду готова через несколько минут.

— Но меня беспокоит ее насморк, мэм, — начала няня.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась Джил. — Мы возьмем с собой лекарство.

Вернувшись в спальню, Джил сняла сорочку, встала под очень горячий душ и мельком увидела собственное истощенное, худое, как скелет, тело в большом зеркале. И почему-то ее отражение, свидетельство тех долгих мук, которым подверг ее Джордан, придало ей сил, словно на нее снизошло озарение. Теперь Джил знала, что делать.

Джил начала собирать вещи. Руки больше не дрожали.

Для Джордана Лазаруса день тянулся бесконечно. Встреча с президентом и его советниками продолжалась больше трех часов, и неудивительно — слишком много сложных вопросов нужно было обсудить. Но Джордан не ожидал такой задержки и чувствовал, что теперь все пойдет наперекосяк. Из-за сильной облачности полеты задержали до пяти часов, и Джордан добрался до нью-йоркского аэропорта «Ла Гуардиа» только к половине седьмого. В половине восьмого он был в доме на Саттон-плейс. Он уже звонил Джил, чтобы предупредить об опоздании, но ответа не было. К телефону никто не подошел. Джордан решил, что жена спит или вышла на прогулку с Мег и миссис Керквуд.

Поднимаясь в лифте, Джордан нервно барабанил пальцами по стене. Ключ дрожал в руке, никак не попадая в скважину. Джордану почему-то отчаянно хотелось поскорее увидеться с семьей.

Дверь открылась, но никто его не встретил. В пентхаусе царила полная тишина.

— Джил! Миссис Керквуд! — позвал Джордан и поспешно прошел через комнаты, зажигая по пути свет. Ни в детской, ни в спальне ни души. Миссис Керквуд и кухарки тоже не было.

Джордан постоял в гостиной, размышляя, что делать. Куда все могли подеваться? Даже если Джил отправилась на прогулку с Мег, няня или кухарка должны были остаться.

Он поискал записку от Джил, но ничего не нашел. Он снова обыскал комнаты. Всюду абсолютный порядок. Сама обыденность обстановки казалась неестественно зловещей. Даже подушки и пепельницы на своих местах.

Войдя в спальню, он заметил в корзине сложенную «Нью-Йорк таймс». Тоже ничего необычного. Джил часто читала газеты в постели. Это сегодняшний выпуск, где сообщается об извержении вулкана.

Джордан возвратился в детскую, которую знал лучше остальных, постоял, рассматривая вещи Мег и нервно переводя взгляд с манежа на колыбель. Спустя несколько мгновений он сообразил, что что-то неладно. Недоставало плюшевого мишки и одеяльца Мег. Джордан распахнул дверь встроенного шкафа. Нет маленького саквояжа.

Джордан лихорадочно соображал, что делать. Поспешив на кухню, он поднял телефонную трубку и несколько долгих минут раздумывал, кому позвонить первому. Сейчас он вспомнил предчувствие беды, охватившее его сегодня утром, ощущение того, что сегодня в его жизни должно случиться нечто вроде кризиса или кульминации, после чего начнется новый отсчет времени.

Трубка слегка подрагивала в руке Джордана, пока он набирал номер нью-йоркской штаб-квартиры.

— Сэм Гэддис там? — спросил он.

— Нет, мистер Лазарус, еще в Вашингтоне. Хотите что-нибудь передать?

— Вызовите его и попросите немедленно позвонить мне. Я дома. Передайте, это очень срочно.

Повесив трубку, Джордан долго стоял один в тишине, боясь снова пройти по молчаливым комнатам, где больше не мог отыскать дочь. И осознание этой ужасной пустоты с каждой минутой все сильнее ранило его сердце.

К счастью, минуты через две телефон зазвонил.

— Сэм, — сообщил Джордан, — что-то случилось с Мег и Джил. Немедленно возвращайся в Нью-Йорк вертолетом. Приезжай в пентхауз.

И, оглядев пустую кухню, добавил:

— Да, Сэм, лучше позвони своим друзьям из нью-йоркского департамента полиции. Думаю, нам понадобится их помощь.

Глава 11

Нью-Йорк. 2 апреля 1980 года

Через несколько часов после исчезновения Джил Лазарус армия профессионалов, полицейских и частных детективов, была мобилизована на ее поиски.

Но успешное проведение операции сильно затрудняло то, что поиски пропавшей женщины должны были вестись в тайне. Учитывая критическую фазу осуществления плана Лазаруса и безупречный имидж Джордана в глазах американцев, было бы поистине губительным позволить публике узнать, что жена столь видного деятеля исчезла, похитив ребенка. План Лазаруса был серьезным, значительным предприятием, получившим помощь и поддержку такого высшего авторитета, как сам президент. Всякая сомнительная история подобного рода, связанная с личной жизнью Джордана, может отбросить осуществление этого плана на много месяцев, если не лет.

Полиция по всей стране разыскивала молодую привлекательную женщину, путешествующую с ребенком. Фото Джил было разослано по всем полицейским участкам, со строгим приказом не показывать его без лишней необходимости. Никогда еще полицейское расследование подобного масштаба не проводилось в обстановке такой строгой секретности. Каждый аэропорт, железнодорожные и автовокзалы находились под наблюдением, владельцам всех гостиниц и мотелей без лишнего шума предъявлялся снимок Джил.

Беда заключалось в том, что лицо прелестной миссис Лазарус было хорошо известно публике, и кто мог поручиться за то, что очередной хозяин отеля или железнодорожный кассир, снедаемый любопытством, не поделится столь интересной новостью с друзьями и соседями? Полисмены убеждали, как могли, что расследование не имеет ничего общего с Джорданом Лазарусом и его красавицей женой. Но далеко не все умели убедительно лгать, поэтому пройдет не так много времени, прежде чем разразится скандал, и Джордан окажется объектом внимания репортеров-хищников.

Но у Джордана были гораздо более глубокие причины для беспокойства. И в первые несколько часов он не мог даже заставить себя высказать вслух опасения доверенным полицейским и частным детективам.

Он опасался Джил, боясь, что она может причинить зло девочке. Джил была отчаявшейся, готовой на все женщиной. Ее поведение последние несколько месяцев становилось все более нестабильным, и, что хуже всего, Джордан знал, что ее чувства к ребенку не имели ничего общего с чувствами счастливой нормальной матери. Она считала Мег кем-то вроде чужачки, посторонней, вставшей между ней и мужем и сыгравшей главную роль в распаде их брака.

Конечно, это было своего рода безумием, но Джордан не мог полностью отнести случившееся за счет умственного расстройства или потери душевного равновесия. Он сам во многом был тому причиной.

Но именно в этом он так и не смог признаться полиции.

Теперь, когда расследование шло полным ходом, выявились еще более зловещие факты, которые в противном случае, вряд ли выплыли бы на поверхность.

Глава департамента нью-йоркской полиции, руководивший поисками, задал Джордану несколько обычных вопросов о прошлом Джил: месте рождения, родителях, образовании и фирмах, в которых она работала. Джордан рассказал все, что знал: Джил родилась в Мэриленде, осиротела в раннем детстве и воспитывалась у родителей матери до того, как поступить в колледж при университете в Мэриленде, а потом закончила курсы повышения квалификации в университете штата Огайо. Джордан не знал, где работала жена до того, как стать исполнительным директором Джессики Хайтауэр, да, собственно, и не допытывался.

Детектив Ланье, сдержанный, хладнокровный человек, с неизменным цинично-усталым выражением лица, словно навеки запечатленным в чертах после многих лет работы в полиции, окончательно ошеломил Джордана на следующий день после того, как его люди начали поиски Джил.

— Ваша жена лгала вам, — бесцеремонно объявил он. — Мы связались с полицией в Мэриленде и все проверили. Ни в одной больнице нет записи о ее рождении, она не училась ни в одной из указанной школ, не поступала в университет, и номер полиса социального страхования фальшивый. Родители матери тоже никогда не существовали. Лично я сомневаюсь, что она вообще когда-либо бывала в Мэриленде.

В жестких глазах детектива промелькнула жалость: Джордан Лазарус, один из самых богатых и уважаемых людей Америки не знал, что из себя представляет его жена.

Услышав ошеломляющие новости, Джордан побелел.

— А имя на брачном свидетельстве? — пробормотал он.

Детектив покачал головой.

— Фальшивое. Мы пропустили его через компьютеры. Мне не известно, кто ваша жена, мистер Лазарус, но я точно знаю: она не та, за кого себя выдавала.

Джордан глубоко вздохнул.

— Ну что ж, значит, это только усложняет вашу работу, не так ли?

— По-видимому, — холодно усмехнулся детектив Ланье.

С этого момента загадка Джил стала вторым предметом расследования, столь же важным, как и ее исчезновение.

Медленно тянулись часы, наполненные тоской и ужасными предчувствиями, и наконец Джордан понял, что должен сам узнать истину о Джил — ее прошлом, характере, о том, на что она способна в критические минуты, — но где та ниточка, за которую он мог бы потянуть?

Джордан в самом деле едва знал жену. Ему пришлось вспомнить, при каких обстоятельствах они встретились впервые. Он направил детективов в «Хайтауэр индастрис», где раньше служила Джил. Но те вернулись с пустыми руками. Анкета, заполненная Джил перед поступлением на работу, не содержала ничего, кроме ложных сведений. Джил указала, что работала в двух компаниях: консалтинговой фирме по вопросам маркетинга в Делавэре и компьютерной фирме в Калифорнии. Ни одна из них не существовала в действительности. Рекомендации в досье Джил, подписанные руководителями отдела кадров, тоже оказались подделанными.

Руководитель отдела кадров Хайтауэр, принявший Джил на работу, ушел на пенсию и теперь жил в речном домике во Флориде. Полиции потребовалось несколько часов, чтобы разыскать его. Он припомнил Джил, в основном, из-за ее неожиданного повышения, в результате которого она стала правой рукой Джессики, и последующего брака с Джорданом Лазарусом, но не смог рассказать об обстоятельствах ее поступления на работу. Джил была всего-навсего скромной служащей, и все происходило довольно давно. Во всяком случае, не принято проверять подлинность рекомендаций и сведений, представленных каждым, кто хочет поступить на работу. Поскольку результаты теста на коэффициент умственного развития были равны ста шестидесяти, — необычайно высокая цифра, — ее приняли на работу без дальнейших расспросов.

Полицейские поблагодарили пенсионера и продолжали поиски. Его рассказ не вызвал подозрений и звучал вполне логично. Однако он не сказал всей правды. Он спал с Джил Флеминг в тот день, когда принял ее на работу, в три часа дня в скромном отеле. Высокие результаты теста были ничто по сравнению с тем, что она вытворяла в постели. Он так и не смог забыть тот день и унесет воспоминания в могилу. Но стоило ли говорить об этом полиции? Такие сведения не помогут отыскать Джил, а ему ничего хорошего не принесут, особенно если Джессика Хайтауэр узнает. Она — женщина своевольная, жесткая, а руки у нее длинные.

В личном листке Джил указала, что родителей звали Грент и Марта Флеминг, что жили они в Мэрилленде, штат Коннектикут. Сама она родилась в больнице Святого Семейства в Бэнгоре, штат Мэн, двадцать второго февраля пятидесятого года, посещала городскую школу в Мэне до второго класса, закончила образование в Коннектикуте и поступила в университет города Рочестер, где и получила степень бакалавра в области бизнеса. Замужем не была. Имеет двух старших замужних сестер, Джослин и Элиссу.

И во всем этом не было ни одного слова правды. Грент и Марта Флеминг никогда не существовали, впрочем, как и обе сестры. Ни в Мэне, ни в Коннектикуте не нашлось свидетельств о посещении ею школ. В университете никто не слышал о Джил Флеминг. Таковой попросту не существовало, а сама эта женщина оказалась ходячей подделкой. Хотя она была известна всему миру как жена Джордана Лазаруса, много раз давала интервью различным изданиям и была «своей» в каждом доме, все же она никогда не рождалась на свет. Подделка, фальшь, маска, за которой скрывалось неизвестное и, возможно, не совсем приятное лицо.

Джордан проклинал себя за то, что не попытался узнать раньше о женщине, ставшей его женой, что слепо поддался ее чарам. Как было просто приказать своим людям самим провести расследование!

Но Джордан тут же, горько улыбнувшись, понял, что именно ее неотразимое обаяние завлекло Джордана и сделало его слепым и глухим, лишило интереса к прошлому Джил и ее характеру. И это колдовство не исходило лишь от самой Джил, дело было в неисцелимой любви к другой женщине. Именно его одержимость Лесли, отраженная Джил, лишила его обычной проницательности. И сама Джил не только не попыталась развеять обман, но и постаралась усилить впечатление, добровольно превратившись в ту, которую он любил.

И секрет фальшивого брака Джордана, уже причинившего так много зла, теперь выплыл во всей уродливой действительности.

Он почти слышал язвительный смех Джил, потешавшейся над беспомощным мужем, пока она спокойно идет к своей неведомой цели. Следов, по которым можно было бы найти ее, Джил не оставила.

Единственной, кто помог найти крохотную щелку в этом лабиринте лжи, была Джессика Хайтауэр. Она согласилась на конфиденциальную встречу с Джорданом и старшим детективом, и после того, как они рассказали о сложившейся ситуации достаточно, чтобы Джессика поняла причину отчаянной тревоги Лазаруса, она согласилась рассказать обо всем, что знала.

Джессике показали личный листок, заполненный Джил при поступлении на работу за несколько месяцев до того, как они встретились. На лице этой властной женщины отразилось нечто большее, чем смущение, которое испытывал сам Джордан. Ее собственная одержимость Джил, начавшаяся после падения Джил с лошади, помешала узнать больше о прошлом молодой приятельницы. Она действительно ничего не ведала о Джил, за исключением того, что та, по ее словам, осталась совсем одна в мире и не имела родственников.

Но Джессика тоже не смогла найти ни одного несоответствия в досье, хотя припомнила кое-что.

— Джил рассказывала, что работала в компании «Континентал продактс» в Детройте. Это не отражено в ее досье, но я знаю, что она не солгала, потому что проверила сама. Она занимала там какую-то незначительную должность. Человек по имени Харли Шрейдер подвел её, каким-то образом подставил, и Джил уволили.

Джессика нервно откашлялась.

— Я знаю, где можно найти мистера Шрейдера, — пояснила она. — Меня очень встревожил ее рассказ, поэтому я постаралась не выпускать его из виду.

Она дала детективам адрес. Джордан искренне поблагодарил Джессику. Если он и удивился, почему она разузнавала о каком-то никому не известном служащем по имени Харли Шрейдер, у него все-таки хватило такта не расспрашивать. Джордан знал, что когда-то Джил Флеминг много значила для Джессики. Возможно, слишком много.

В этот же день детективы посетили «Континентал продактс». Действительно, в отделе кадров отыскалось досье Джил Флеминг, принятой на работу девять лет назад. Это досье выслали телефаксом Джордану и его помощникам в Нью-Йорк. Как и личное дело в «Хайтауэр индастрис», оно было абсолютной фальшивкой. В нем говорилось об образовании, полученном в двух университетах, работе в двух несуществующих компаниях. Рекомендации были подписаны какими-то мифическими личностями. Биография, написанная Джил, полностью противоречила жизнеописанию, составленному при поступлении в «Хайтауэр индастрис». Однако имелись весьма странные совпадения, насторожившие сыщиков. Джил назвала родителями совершенно других людей — Чарлза и Джослин Флеминг — и на этот раз написала, что имеет брата Дэвида и сестру Бетани. Местом рождения она указала Хоумстед, штат Флорида.

Детективы заметили повторение имени Джослин в обоих досье, но не смогли проследить связи между столь очевидными совпадениями. Джил Флеминг вновь потерялась. Что же касается бывшего администратора Харли трейдера, его карьера после ухода из «Континентал продактс» пришла к печальному концу. Он тоже был уволен из фирмы и с тех пор успел поработать в полудюжине компаний, спускаясь все ниже по служебной лестнице и неизменно, рано или поздно, получая расчет. Детективы увидели полностью опустившегося, потерявшего надежду человека средних лет. Они так и не узнали, что виной всему была Джессика Хайтауэр, поклявшаяся отомстить и безжалостно преследовавшая Харли. Пользуясь властью и влиянием, она заставляла владельца очередной фирмы уволить Шрейдера. Они знали только, что перед ними алкоголик, известный неразборчивыми связями с женщинами самого низкого пошиба.

Руководствуясь информацией, полученной от Джессики, они нашли Шрейдера. Тот работал продавцом в денверском представительстве автомобильной компании. Костюм на нем знал лучшие времена. Воротничок сорочки обтрепался, а туфли, очевидно, были куплены в отделе уцененных товаров.

Харли очень удивился, когда его спросили о Джил Лазарус. Да, он немного знал Джил, когда оба работали в «Континентал продактс». Но они никогда не были особенно близки.

— Она просто работала в офисе на первом этаже, — недоуменно пожал он плечами. — Я с ней только здоровался, мы даже ни разу не разговаривали.

Шрейдер взглянул на встревоженные лица детективов.

— Зато мой коллега знал ее достаточно хорошо, — многозначительно сообщил Шрейдер. — Он больше не работает в компании, но, должно быть, его нетрудно отыскать. Его зовут Рой Инглиш. Он и Джил были одно время неразлучны. Рой сможет рассказать о ней побольше.

Харли, конечно, не открыл правды о короткой связи с Джил, о той пакости, которую сделал он, объяснив Рою, что они были любовниками. Того факта, что ее разыскивают детективы, вместе с ее известностью было достаточно, чтобы наглухо запечатать рот Харли. Что скажет великий Джордан Лазарус, если узнает, что его прелестная жена имела когда-то любовника и врага по имени Харли Шрейдер?

Поэтому Харли постарался сбить детективов со следа и, чтобы отделаться, дал им имя Роя Инглиша. В тот же вечер Джордан Лазарус вылетел в Майами, где Рой Инглиш был главой большой транспортной фирмы «АДФ инкорпорейтед», занимающейся морскими перевозками.

Рой Инглиш занимал просторный кабинет с видом на океан. Он дружелюбно приветствовал Джордана, предложил что-нибудь выпить, но тот отказался.

Рою уже было под пятьдесят, волосы седели, лицо загорело под солнцем Флориды. Но он выглядел сильным и мужественным, хотя в глазах читалась усталость. На столе из тикового дерева стояла фотография жены, прелестной женщины намного моложе Роя, с двумя маленькими детьми.

— У вас прекрасная семья, — заметил Джордан.

— Спасибо, — поблагодарил Рой. — Теперь у меня есть для чего жить. Я женился довольно поздно, и они сделали меня счастливым.

У Джордана быстро создалось впечатление, что Инглиш совершенно потерял интерес к делам и жил только для семьи.

— Я здесь тоже по семейным делам, — пояснил Джордан, глядя в глаза Рою. — Прошу вас сделать мне одолжение и сохранить наш разговор в тайне. Если вы пообещаете мне это, будьте уверены, я верну долг сторицей. Но я хотел бы думать, что вы поможете мне просто, как мужчина мужчине.

— Конечно, — кивнул Рой, — только объясните, в чем дело.

— Вы когда-то работали вместе с моей женой в одной фирме, «Континентал продактс». Тогда она была известна как Джил Флеминг, согласно личному делу в отделе кадров. Она была знакома с неким человеком, по имени Харли Шрейдер, с которым мы уже говорили. И, как уже сказано, знала вас. Мне необходима любая информация о ее прошлом. Откуда она родом, кто ее родители, где жила семья и тому подобное. Я не собираюсь выяснять правду о ваших личных отношениях. В конце концов, это ваше дело. Мне необходимо найти Джил. Узнать, куда она могла скрыться.

Лицо Роя омрачилось. Он зажег сигарету и внимательно посмотрел на собеседника.

— Это было так давно.

Джордан медленно кивнул.

— Знаю. Поэтому и надеялся, что вы сумеете помочь мне.

Джордан понимал, что проницательный бизнесмен, старый профессионал, сейчас гадает, не причинит ли себе страшного вреда, признавшись самому богатому человеку Америки, что был когда-то любовником его жены, или, возможно, сумеет помочь себе, сказав правду.

Он явно оценивал сидевшего перед ним собеседника, раздумывая, как спасти свою шкуру.

— Как я уже сказал, — повторил Джордан, — меня не интересуют ваши отношения. Что было, то было. Прошу, помогите мне, и я помогу вам.

Рой Инглиш глубоко вздохнул и потушил сигарету.

— Я был влюблен в нее. Мы встречались месяцев шесть-семь, но все кончилось, когда я узнал… от Харли, Харли Шрейдера, что она спала с ним тоже.

Он взглянул Джордану прямо в глаза.

— Я всегда гордился собственным самообладанием. Но тут я не выдержал. Она… Словом, она заморочила мне голову, обвела вокруг пальца. Я сделал предложение. Мы собирались пожениться. Но она хотела, чтобы я стал президентом «Континентал». Я не видел тут никакой связи, сходил с ума по ней… но именно моя будущая должность и была причиной, по которой она согласилась выйти за меня. Потом Харли объяснил, что она с ним спала. Насколько я понимаю, она использовала его, чтобы добраться до меня, и хотела лишь денег и власти, которые я мог ей дать.

Рой вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Я уволил ее. Сразу же. И больше никогда не видел ее после этого.

Давно забытая боль вновь вспыхнула в его глазах.

— Никогда не переживал худшего времени. Ни до, ни после. Правда, не думаю, что вы способны это понять.

Джордан ничего не ответил. Он думал о такой же трагедии, которая произошла в его жизни много лет назад, причиной которой была Ребекка Джамен.

— Вот и все, что было, — кивнул Рой. — Но я никогда не знал Джил по-настоящему. Она ваша жена. Вы должны были знать ее лучше меня.

Заметив выражение глаз Джордана, Рой поспешно отвел взгляд, поняв, как сильно тот страдает. Но он испытывал инстинктивное уважение к Лазарусу и хотел помочь ему.

— Все это — чистая правда, но боюсь, мне больше нечего сказать.

— Спасибо, — вздохнул Джордан, рассматривая собеседника. По выражению глаз Роя Инглиша было очевидно, какого труда ему стоило вернуться к воспоминаниям о тех мучительных минутах!

— Откуда вы знаете, — неожиданно спросил Джордан, — что Шрейдер сказал правду, когда похвастался, что спал с моей… с Джил?

— У нее…

Рой Инглиш поколебался. Он подумал о соблазнительной родинке Джил, но, взглянув в лицо Джордана, пожалел этого влиятельного и богатого человека.

— Скажем, я знал Харли достаточно хорошо, чтобы поверить его словам.

И, покачав головой, тихо добавил:

— Мне очень жаль.

Джордан перевел дыхание, только сейчас осознав, в каком напряжении находился все это время.

— Что было, то было. Я ищу свою жену, мистер Инглиш. Говорила ли она когда-нибудь хоть что-то, что могло бы помочь в ее розысках?

Рой Инглиш нахмурился.

— Вы проверяли досье в «Континентал»?

— Да, но только очередной раз зашли в тупик. В нем нет и слова правды. Все сплошная ложь. Может, она обмолвилась о чем-то, или вы заметили какую-то ниточку, которая могла бы провести к ней. Пусть даже самую маленькую.

Рой даже улыбнулся, с восхищением подумав о столь изощренной способности к обману. Потом, откинувшись на спинку кресла, полузакрыл глаза и долго размышлял. Прошла минута, другая, третья…

— Она прекрасно плавает, — объявил он наконец, — и опытная морячка.

Джордан едва подавил боль, внезапно ударившую в сердце.

Но Рой вздохнул.

— Я хотел бы вспомнить что-нибудь еще, но Джил никогда ничего о себе не рассказывала, а я слишком любил ее, чтобы проверить досье. И не испытывал никакого любопытства. Когда женщина так заколдовала тебя, становишься слепым. И видишь только то, что на поверхности.

— Понимаю, — нахмурившись, кивнул Джордан.

Мужчины встали и пожали друг другу руки.

— Если сумеете вспомнить еще хоть что-то, самую малость, звоните по этому телефону. В любое время дня и ночи.

Джордан отдал Рою карточку со своим личным телефоном. Тот поднял брови.

— Это настолько срочно?

Джордан кивнул.

— По-видимому, времени остается все меньше, — объяснил он.

— Удачи вам, — пожелал Рой.

Воцарилось молчание. Молчание, полное взаимного понимания. Оба были в свое время слишком загипнотизированы этой таинственной женщиной, чтобы задавать простые логичные вопросы о ее происхождении и семье. Такое отсутствие любопытства уже стоило Рою Инглишу многого во время их связи. Теперь настала очередь Джордана Лазаруса, только тому приходилось платить гораздо дороже.

Рой, грустно улыбаясь, проводил Джордана до порога.

Уже выходя, Джордан бросил взгляд на фотографический портрет молодой семьи Роя Инглиша. Он не мог не заметить, что лицо его жены носило неявное, но безошибочное сходство с Джил Флеминг.

Глава 12

Автострада штата Нью-Йорк. 3 апреля 1980 года

Лайонел Круз был полицейский дорожной полиции штата Нью-Йорк вот уже шесть с половиной лет. Он был копом нового поколения, окончившим колледж в Нью-Йоркском государственном университете со степенью бакалавра в области криминалистики и сдал экзамены на звание патрульного. Его отец был участковым полисменом в Олбани, и один из трех его братьев тоже служил в дорожной полиции неподалеку от Рочестера.

В этот вечер Лайонел патрулировал шоссе рядом с поворотом на Пенсильванию. На утреннем брифинге ему вручили обычную пачку ориентировок, фотороботов, бюллетеней и снимков людей, разыскиваемых полицией.

Однако сегодня кое-что было по-другому. Сержант Тервиллиджер вручил всем патрульным снимок красивой женщины.

— Прошу всех обратить внимание на эту женщину. Следите за возможными беглецами из дома, заглядывайте во взятые напрокат машины, автобусы и пытайтесь не пропустить краденые автомобили. Только убедитесь, что это не она, если производите задержание. Будьте осторожны, когда останавливаете женщин-водителей, она может быть опасна, хотя уверенности в этом нет.

Он с важным видом затянул ремень.

— Возможно, с ней будет ребенок. Маленькая девочка, грудная, месяцев пяти. Еще раз повторяю, будьте внимательны. Они не должны пострадать. И никаких гонок на высокой скорости.

Сержант обвел взглядом собравшихся патрульных.

— Мы делаем одолжение очень важному лицу, — объявил он без тени неприязни. — Он когда-то оказал большую помощь департаменту. И поэтому теперь мы из уважения стараемся не поднимать шума. Только будьте начеку, если увидите, поезжайте следом и немедленно доложите. Наше дело отыскать ее, если она будет проезжать через наш участок. Никто из посторонних не должен знать об этом.

Лайонел Круз немедленно узнал Джил Лазарус. Он был заядлым читателем газет и журналов, прекрасно запоминал лица и часто производил впечатление на вышестоящих, узнавая малоизвестных преступников по тусклым снимкам из полицейского архива.

Лайонел гадал, почему полиция ищет известную Джил Лазарус, жену самого богатого и уважаемого бизнесмена страны. Если речь шла о похищении ребенка, сержант бы так и сказал и велел бы держать оружие наготове. Вместо этого он велел следить за ней. Что она натворила?

В шесть тридцать уже начало темнеть. Лайонел не спеша ехал по направлению к маленькому городку около самой границы штата, где находилась дешевая закусочная для водителей. Там подавали яблочный пирог, который очень любил Лайонел. Его смена заканчивалась только в восемь, а дома он будет не раньше девяти. Лайонел почему-то сегодня очень устал.

Вдруг Лайонел увидел, что немного впереди на шоссе произошел несчастный случай: полуприцеп врезался в грузовую платформу с сельскохозяйственными инструментами и мешками с семенами. Семена разлетелись по всей дороге. Несколько людей стояли на обочине, из машин с любопытством выглядывали водители-зеваки.

Несколько минут ушло у Лайонела на то, чтобы расчистить шоссе и сообщить о случившемся по рации. Оба автомобиля, казалось, не пострадали серьезно, но водитель полуприцепа пришел в бешенство оттого, что был вынужден задержаться.

— Мне сегодня нужно быть в Харрисберге, — объявил он, встав перед Лайонелом, словно тот мог чем-то помочь ему, — иначе они не заплатят мне за полдня. Иисусе…

Лайонел только кивнул и записал с прав имя водителя.

— Как это случилось? — спросил он.

— У него не горел стоп-сигнал, — объяснил водитель полуприцепа, показывая на тучного работника с фермы, мрачно стоявшего возле разбитой платформы. — Становилось темно. Я ехал на предельной скорости и как раз собирался проехать мимо этого парня, как он нажимает на тормоз! Не успел я оглянуться, как смял ему хвост.

Лайонел взял права у водителя платформы. Они оказались в порядке, но справка о последнем техосмотре отсутствовала.

— Можно взглянуть на ваш страховой полис? — спросил он.

— Видите ли, сэр, — замялся водитель, — он остался дома. Обычно я не держу его в грузовике, потому что…

Он продолжал неубедительно лгать, но Лайонел, слушая его, краем глаза рассматривал двоих людей, стоявших на обочине дороги, — молодого человека в матросской форме и плаще горохового цвета и беременную женщину с ребенком в ранце за спиной. Они выглядели грязными от дорожной пыли, усталыми и совершенно измученными.

— Кто они? — спросил Лайонел водителя.

— Попросили подвезти. Подобрал их недалеко от Элмайры. Едут в Эйри. Матрос возвращается на службу. Я и решил помочь.

— Вы, конечно, знаете, что брать пассажиров по дороге запрещено, — с усталой заученностью пробормотал Лайонел.

— Конечно, офицер, — заверил фермер. — Но у него жена беременна, видите? И ребенок маленький, и все такое. Нужно же кому-то и пожалеть их. Понимаете, о чем я?

Но Лайонела не так-то легко было отвлечь от выполнения служебного долга разговорами о сострадании. Он обвинил фермера в езде без необходимых документов.

Матрос протянул Лайонелу удостоверение. Снимок был не очень отчетливым, да к тому же уже почти стемнело, но Лайонел сумел разглядеть, что фотография подлинная.

— Почему с вами жена и ребенок? — все-таки поинтересовался он. Ведь они не имеют права находиться на территории базы.

— Марси работает неподалеку. Мы гостили у моего дяди в Вермонте.

Лайонел перевел взгляд с мужчины на женщину с мирно спящим малышом за спиной. Она выглядела усталой и грязной, от одежды несло потом и чем-то вроде чеснока. Женщина медленно переминалась с ноги на ногу, словно укачивая ребенка.

— Вы себя хорошо чувствуете, мэм? Ничего не болит? — осведомился он. Но ответное молчание было настолько красноречиво-враждебным, что полисмен только пожал плечами и вновь повернулся к мужу. Он, правда, подумывал о том, чтобы попросить удостоверение и у нее, но решил, что толку все равно не будет. Что взять с этих невежественных, обездоленных людей?

— Уверены, что никто из вас не пострадал? — на всякий случай еще раз спросил он.

— Мы почти ничего не почувствовали. — Марси и ребенок спали. Они даже не проснулись.

— Я подвезу вас до соседнего городка, — решил Лайонел, — но вам придется дать телеграмму дяде и попросить выслать вам денег. Путешествовать автостопом незаконно.

— Да, сэр. Я так и сделаю, сэр.

Лайонел отпустил фермера до суда, пожелал удачи водителю полуприцепа и отвез матроса с женой в ближайший город, где имелся телеграф. По пути матрос, не переставая, делился подробностями о морской службе и видах на повышение, произнося слова с тягучим деревенским выговором. Жена обращалась только к мужу, раздраженно-ноющим голосом. Малыш за все время не издал ни звука.

Заднее сиденье патрульной машины мгновенно пропахло омерзительной вонью, с каждой минутой все усиливавшейся тошнотворной смесью запахов давно немытых тел и чеснока. Лайонел был рад избавиться от них. Матрос пожал ему руку, но жена лишь окинула подозрительным взглядом, каким обычно бедняки смотрят на любого представителя полиции. Оба вошли в здание телеграфа, и только сейчас, на свету, Лайонел заметил фиолетово-багровый синяк на щеке женщины и распухший нос. Так значит, этот дружелюбный парень не прочь избить жену! Ну что ж, сейчас так поздно, что ему вряд ли захочется это делать. Пусть женщина жалуется полиции Пенсильвании, если пожелает, конечно! Не может же Лайонел Круз отвечать за весь мир!

Лайонел добрался до дому только в начале десятого. Жена истосковалась по нему. Он раздел ее и занялся с ней любовью — дети обычно в этот час уже спали, — а потом блаженно растянулся на постели, и начал медленно проваливаться в тихую, приятную дремоту.

Только в три часа ночи очередной сонный образ, соединивший его воедино с той частью мозга, которая всегда бодрствует, заставил Лайонела немедленно вскочить и сесть в постели.

— Что случилось? — сонно пробормотала жена, протирая глаза.

— Ничего, малыш, — успокоил он, — просто нужно срочно позвонить.

Ноги сами принесли его на кухню. Пальцы почему-то не слушались, и Лайонел с некоторым трудом набрал номер участка.

После двух звонков ответил дежурный сержант.

— Это Круз, — задыхаясь, сообщил Лайонел, — немедленно соедините меня с Тервиллиджером. По-моему, я сегодня видел ту женщину.

— Когда? — спросил сержант.

— Около половины седьмого. Я только сейчас сообразил. Она была в гриме и парике. Положила что-то на живот, чтобы казаться беременной. Волосы другого цвета, черт побери.

— Ждите. Сейчас перезвоню.

Лайонел уселся, не переставая проклинать себя за тупость и несообразительность. Только теперь, припоминая подробности встречи, он понял, что с самого начала почувствовал в молодой женщине что-то странное — осанка, манера держаться не соответствовали ее положению и чем-то расходились с образом, который она умудрилась создать с таким блеском.

Когда зазвонил телефон, Лайонел рассказал сержанту Тервиллиджеру все, что знал, упомянув о том, куда направлялся молодой матрос. По всем участкам мгновенно разослали ориентировку. Патрульных и местную полицию в радиусе тысячи миль от морских баз на всякий случай предупредили специально.

Лайонел Круз, оставив спящую жену, присоединился к поискам. Он не присутствовал при задержании матроса, но приехал почти сразу и опознал молодого человека. Лайонел решил сопровождать его и сержанта в участок.

— Матрос, тебе грозят крупные неприятности, — начал сержант. — Я бы советовал рассказать всю правду прямо сейчас, если не хочешь попасть в каталажку.

Матрос поднял испуганные глаза.

— Она дала мне сотню зеленых. Сказала, что скрывается от мужа, да и вид у нее был такой, словно попала в беду. Я подумал, почему бы нет? Сотня зеленых на дороге не валяется.

— Когда вы встретили эту женщину, она выглядела точно так же, как вчера вечером? — вмешался Лайонел.

Матрос кивнул.

— Да, сами заметили, видок не из лучших. Беременна и все такое. Словом, понимаете.

— Как долго вы пробыли вместе? — спросил сержант.

— Сутки. Прошлую ночь провели в мотеле, в Уотертауне.

— О чем вы говорили? — поинтересовался Лайонел.

— Ни о чем. Она за все время и двух слов не сказала. Я пару раз пытался завести разговор, но верите, просто язык отнимался. Взгляд у нее уж больно злобный, так что я был рад избавиться от этой бабы, а запах…

Матрос с большим трудом и не сразу выбрал фото Джил Лазарус из целой стопки снимков, предъявленных ему. Даже проведя с ней столько времени, он не смог распознать истинного лица за искусно наложенной маской.

Это действительно была Джил Лазарус, и никакие фальшивые синяки, парики и беременности не могли этого скрыть. Но только теперь Лайонел понял, почему так легко узнал ее, хотя прошло семь часов, и почему был так уверен. Хотя именно жена матроса, грязная, неряшливая, злобная, предстала перед Лайонелом на обочине дороги, лицо, то самое незабываемое лицо, изуродованное грубым гримом, но полное тайного очарования, не выходило из головы, стояло перед глазами все то время, пока он занимался любовью с женой, лицо по-прежнему преображенное, обманчивое, но неизменно соблазнительное, неизменно притягивающее.

Три часа тревожного сна прошли до того, как он связал воедино эти два образа, и правда наконец разбудила его, как раз в срок, чтобы узнать ее, но слишком поздно, чтобы схватить.

Лайонел Круз, однако, мог по-прежнему гордиться своей способностью запоминать лица и теперь мог похвастаться, что видел прекрасную миссис Лазарус во плоти.

Но не поймал. Она выскользнула из рук, обманув и лишив, может быть, самой большой удачи в его только начинающейся карьере.

По участкам была разослана новая ориентировка, отменяющая прежние распоряжения и касавшаяся лишь одной жены матроса. Полиция начала розыски беременной женщины с ребенком.

Но неряшливую молодую мать больше никто не видел.

К тому времени, как полиция схватила матроса, Джил Лазарус была уже в трехстах милях от того места, одетая в облегающую юбку и футболку. Волосы были коротко подстрижены и выкрашены в рыжий цвет. На ногах красные туфли и чулки-сеточка, в руках — маленькая красная сумка. Ей никто не дал бы больше пятнадцати лет. Жуя резинку, она лениво шествовала по универсаму в южном Кентукки, катя перед собой тележку, в которой сидел ребенок. Всякий принял бы ее за няньку или старшую сестру. И ни один человек не узнал ее. Правда, Джил была очень осторожна и старалась не смотреть людям в глаза, обращаясь только к продавцам, у которых купила кое-что из одежды и краску для волос.

Точно так же она старалась вести себя с Лайонелом двадцать четыре часа назад, мгновенно распознав в нем способность видеть сквозь все маски. Все произошло, как она боялась. Но, к счастью, Джил успела опередить врага, и намного.

Глава 13

Нью-Йорк

Четвертого апреля, через семьдесят два часа после исчезновения Джил Лазарус, Кельвин Уизерс узнал, что случилось. Его связи с полицией и другими частными агентствами были дружескими и достаточно прочными, и, пустив в ход старые знакомства, он ухитрился выяснить, в чем дело. По всей стране без лишнего шума шла охота на человека, поскольку Джил Лазарус с ребенком таинственно исчезли. С этого момента Кел не переставал думать о своей бывшей клиентке.

В чем-то он намного отстал от армии детективов, разыскивающих Джил, но в чем-то далеко их обогнал, хотя и сам не успел этого понять. Он отстал, потому что не видел Джил весь год и не ведал, что происходит в ее жизни. Зато, как ни странно, он знал Джил Лазарус гораздо лучше, чем ее собственный муж, поскольку, пока Джордан делал все возможное, лишь бы держаться подальше от жены, Кельвин поставил себе целью изучить прошлое своей клиентки.

Кел знал Джил Лазарус, можно сказать, во плоти. Она не только отдалась ему, чтобы привязать к себе и обеспечить его преданность, но и неосторожно открыла ему способы и технику обольщения. Секрет своего успеха…

Совращая Кела, Джил смогла интуитивно проникнуть в его мечты, фантазии, которые тот не осмелился поверить ни одной живой душе. Ее сила крылась в том, чтобы найти тайные образы и грезы в душе и чувствах мужчины и сделать себя их отражением. Отражением, перед которым невозможно устоять.

Кел по-прежнему ясно, словно это было только вчера, видел, как скользит на пол кожаная юбка в тот первый раз, когда он спал с Джил, видел спокойную пустоту глаз, пытающихся определить глубину его желания и быстро определивших ее, взгляд, оценивающий его удивление, возбуждение и, наконец, капитуляцию. Она сама была поверхностью, за которой ничего не скрывалось, изображением в зеркале его желания, и сама эта нереальность делала всякое сопротивление бесполезным — перед Джил нельзя было устоять.

Кел подозревал, что именно этим завоевывала мужчин Джил Лазарус. Следовательно, и Джордан не был исключением. Поведение Джил не имело ничего общего с любовью. Она выследила Джордана, наметила его в качестве будущей жертвы, забросила наживку и поймала на удочку с холодной решимостью истинной охотницы. И победила, изгнав к тому же законную жену, Барбару Консидайн, с помощью его, Кела Уизерса.

Задача, правда, была не так уж сложна, несмотря на железную волю Барбары, поскольку Джордан никогда не любил жену. Это был поистине брак по расчету. Но что, если Джил после свадьбы обнаружила, что сердце мужа вовсе не такое пустое, как ее собственное. Что позади осталась огромная любовь, которую тот не в силах забыть? И что, если его брак с Джил тоже в каком-то смысле оказался браком по расчету? В этом случае даже такая женщина, как она, обладающая несомненным талантом возбуждать желание, не сумеет завоевать любовь Джордана, если, конечно, сердце его уже отдано другой.

И если Джил догадалась или каким-то образом узнала об этом, можно легко представить ее злобу и раздражение. Она покорила Джордана Лазаруса, но оказалось, что владеет только его плотью. Сердце мужа никогда не будет ей принадлежать.

И из этого раздражения, из завистливой ревности может произрасти любовь, даже в такой опустошенной женщине, как Джил. Наоборот, ее пустота сделает любовь еще более неуправляемой. В каком-то смысле ее жизнь авантюристки, жестокой и бессердечной, должна была оставить ее сердце таким же нетронутым, как у девственницы. И как у всякой девственницы, первая любовь обязательно кончается трагически, одержимость любимым человеком принимает размеры несчастья, а ревность собственницы не знает границ.

Конечно, подобная история казалась просто невероятной, взятой из мрачного готического романа. Женщины, подобные Джил Флеминг, не влюбляются. Они попросту не знают значения этого слова.

Кел с самого начала отверг бы это предположение, если бы не два обстоятельства. Во-первых, странная, почти отчаянная реакция Джил на показанные ей снимки Лесли Чемберлен. До той минуты Джил воздерживалась от проявления каких бы то ни было эмоций. Оглядываясь назад, Кел был вынужден признать, что такое поведение свойственно лишь влюбленной женщине, любовь которой была отвергнута. Во-вторых, некролог в «Нью-Йорк Таймс» о смерти Росса Уилера. Джил Лазарус исчезла через несколько часов после выхода газеты.

Кел Уизерс давно уже усвоил, что совпадения могут сыграть злую шутку. И вовсе нет совпадения между этими двумя событиями — побегом Джил и кончиной Уилера. Кел был готов заложить собственную голову.

Но куда она направляется?

Благодаря приятелю из ФБР, которому Кел когда-то оказал большую услугу, сыщик получил в свое распоряжение две анкеты, заполненные Джил Лазарус при приеме на работу. Оба листка сейчас лежали перед ним на кофейном столике. Кел задумчиво курил маленькую сигару, изучая документы.

Получая анкеты, Кел узнал, что каждое слово в этих бумагах было ложью. Он даже заулыбался, восхищаясь хитроумной паутиной, которую удалось сплести Джил, чтобы скрыть прошлое.

Было далеко за полночь. Кел устал, пора было отправляться в постель, но не мог оторваться от тонких листочков. Что-то в этих параллельных блоках фальши, отделенных один от другого расстоянием в четыре с половиной года, не давало покоя. Поддельные рекомендации, воображаемые братья и сестры, родители с придуманными именами, — за всем этим что-то скрывалось, Кел ощущал это шестым чувством, хотя и не мог понять в чем дело.

Он уже почти сдался и отправился спать, когда одна мелочь привлекла его внимание. Кел взглянул на анкету «Хайтауэр индастрис».

Сестры: Джослин, Элисса.

Конечно, все это было сплошной выдумкой, как, впрочем, и родители, названные в анкете, и место рождения: Мэриленд, Коннектикут.

Но теперь Кел взглянул на анкету «Континентал продактс», заполненную девять лет назад.

Имя матери — Джослин.

Глаза Кела сузились. Повторение имени Джослин задело какую-то струнку в мозгу. Он снова изучил бумаги. Другие имена не повторялись. Должно быть, имя Джослин что-то значило для Джил.

Кел со вздохом поднялся, направился в маленькую кухню и набрал номер телефона. Ответа пришлось ждать долго. Наконец, трубку подняли.

— Джимми, — сказал он. — Кел. Да, я знаю, уже поздно. Слушай, твои люди проверили все имена в этих анкетах?

Он терпеливо слушал, как агент ФБР устало объясняет, что каждое имя было пропущено через компьютеры ФБР.

— Заметил, как повторяется имя Джослин? — спросил Кел.

Агент не без сарказма объяснил, что повторение было замечено с самого начала. Но компьютерный поиск не выявил связей Джил с пятью тысячами или около того преступников и злоумышленников, жертвами преступлений и подозреваемыми по имени Джослин.

— Это тупик, — заключил агент. — Поверь, мы сделали все, что могли. Возможно, это кто-то, кого она знала когда-то. Может, она просто придумала его, потому что первые буквы имен совпадают. Во всяком случае, все это никуда не ведет. Забудь об этом, Кел.

— Ладно, — согласился сыщик, — просто проверка на всякий случай. Спасибо за помощь.

Он повесил трубку и уже повернул к гостиной, когда перед глазами снова всплыло лицо Джил, в ушах зазвучал ее голос, неповторимые переливы которого заставили его неожиданно остановиться. Кел навострил уши, словно настороженно прислушиваясь к чему-то. В этом голосе слышалась смесь различных говоров, словно его обладательница успела побывать и пожить в различных частях страны. В нем можно было разобрать южный акцент обитательницы Мэриленда и северо-восточного побережья Тихого океана, присутствовали и нотки Коннектикута. Но все перекрывал выговор, присущий Среднему Западу — Миссури или Иллинойс, Кел не мог ошибиться, потому что сам вырос в Чикаго.

Джослин…

Джослин…

Неожиданно Кела Уизерса осенило.

Он взял с полки атлас и начал просматривать оглавление, штат за штатом. Глаза быстро пробегали алфавитный список городов и поселков. За две минуты он успел найти то, что искал.

Сонливости как не бывало. Сыщик спешно поехал в офис. Он добрался туда только к часу ночи, открыл дверь своим ключом, поздоровался с охранником и поднялся в лифте на четвертый этаж, в отдел информации.

Усевшись за компьютерный терминал, он набрал номер главного справочного файла. Кел не включил верхний свет, и зеленоватый дисплей казался неким сверхъестественным явлением, вроде огней Святого Эльма на мачтах корабля в бурю.

«ДЕТСКАЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ. ПРИЮТЫ». — Напечатал Кел.

«СМОТРЕТЬ ПО?..» — Спросил компьютер.

«ШТАТАМ». — Напечатал Кел.

На экране появились названия штатов в алфавитном порядке. Кел начал переходить от названия к названию, уделяя особенное внимание тем местам, где, как он подозревал, когда-то жила Джил, внимательно читая список приютов или убежищ для бездомных детей.

Он нашел ответ в Иллинойсе.

Джослин. Название маленького городка к югу от Спрингфилда, где находился самый большой приют штата для бездомных и брошенных девочек. Десять лет назад дом снесли и построили новый около южной границы штата.

Кел нервно постучал карандашом по письменному столу.

— Прекрасно, — пробормотал он.

Он не сможет связаться с властями Иллинойса до утра. Кел взглянул на часы. Половина второго. Что способен сделать детектив в половине второго? Вся страна спит.

Но до Чикаго всего два с четвертью часа лету. К чему ждать целую ночь? Здесь есть, что поискать. А время сейчас дороже всего.

Кел вышел из программы, выключил компьютер и позвонил в аэропорт. Оказалось, что в расписании есть ночной рейс на Чикаго. Самолет вылетает через сорок пять минут с посадкой в Спрингфилде на рассвете, значит, он сможет быть у цели к началу рабочего дня.

Кел не поехал домой собирать вещи, а поспешил в аэропорт.

Келу не пришло в голову позвонить своему другу детективу и предложить взять Лесли Чемберлен под охрану и надзор полиции как можно скорее. Его одержимость Джил заставила Кела совершенно забыть об этом. Но, как оказалось, в предостережении не было нужды.

Глава 14

Джордан сидел один в библиотеке своего пентхауза на Саттон-плейс, глядя в пустоту. До него доносились отдаленные голоса то и дело звонивших детективов.

Джордан прикрыл глаза. Он не спал почти трое суток.

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — ответил Джордан и, повернувшись в кресле, увидел Крейга Селека, старшего детектива.

— У меня новости, — сообщил он.

Джордан мгновенно вскинулся:

— Что именно?

— Их видели. Патрульный дорожной полиции штата Нью-Йорк опознал их после столкновения двух грузовиков. Она разыгрывала роль жены матроса и подложила что-то на живот, чтобы казаться беременной. Малышка была в ранце.

— Где они сейчас? — спросил Джордан, вставая.

Крейг покачал головой.

— Ускользнули. — Полисмен догадался лишь спустя несколько часов, хотя славился тем, что помнит хоть раз увиденное лицо. Блестящий маскарад. К тому времени, как задержали матроса, который помог ей ускользнуть, она уже исчезла. До чего же умна! Готов побиться об заклад, что сейчас она так же похожа на беременную, как ночь на день.

Джордан рухнул в кресло.

— Есть хоть какое-то предположение, куда она может направляться?

— Никакого, — покачал головой детектив. — Мне очень жаль. Мы продолжаем рассылать ориентировки и наблюдать за всеми шоссе и дорогами. Но обещать ничего не могу.

Джордан вздохнул, поняв что Джил пустила в ход свое необыкновенное актерское искусство, чтобы скрыться от полиции. И, скорее всего, ей это удастся. Разве ложь и обман не помогли ей выйти замуж за самого богатого человека Америки, а еще раньше обмануть Джессику Хайтауэр и Роя Инглиша, и кто знает, сколько еще людей перед тем, как соблазнить его? Ее лживость безгранична, и теперь она использует ее необычайно целенаправленно.

Да, но с какой целью? Куда она стремится? Каковы ее планы?

Джордан еще раз проклял себя за то, что не интересовался прошлым Джил, за то, что был столь нелюбопытен.

Эти безрадостные думы настолько поглотили его, что Джордан совершенно забыл о присутствии детектива и вздрогнул при звуках чужого голоса.

— Есть еще кое-что, — продолжал Крейг, протягивая сложенную газету. — Один из моих людей нашел ее в спальне, в корзинке для бумаг. Вы видели это?

Джордан машинально протянул руку. «Нью-Йорк Таймс» трехдневной давности, от того числа, когда исчезла Джил. Статьи об извержении вулкана, экономике, первичных выборах и, конечно, о плане Лазаруса. Все казалось давно прошедшим и незначительным.

Но детектив показывал на карандашную отметку на первой странице газеты.

«Некрологи. Страница сто двенадцать».

Джордан недоуменно нахмурился.

— Что это?

— Именно об этом я хотел вас спросить. Вы видели ее раньше?

— Я вообще не читал «Таймс» в тот день, — покачал головой Джордан. — Просмотрел в самолете «Вашингтон пост».

— Это не почерк вашей жены, так ведь? — спросил детектив.

Джордан вновь покачал головой и, приглядевшись к написанным карандашом словам, побледнел еще больше.

— Теперь найдите страницу с некрологами, — велел Крейг.

Джордан послушно нашел нужное место и прочел объявление о смерти Росса Уилера. На полях напротив чернели два слова:

«Она свободна».

Детектив не сводил взгляда с Джордана.

— Значит, вы никогда не видели этого?

— До этой минуты никогда.

— Но она, должно быть, прочла.

Наступило молчание. Джордан не объяснил, что почерк на газете хорошо ему знаком. Слишком хорошо.

Он понял также, что связал руки сыщикам и затруднил поиски тем, что не осмелился сказать правду о своей семейной жизни и истинной сути конфликта между ним и женой.

Джордан глубоко вздохнул.

— Вы думаете, она ушла из-за этого? — спросил Крейг Селек.

Джордан кивнул.

— Вам лучше сесть, Крейг, — вздохнул он. — Мне многое нужно рассказать.

Детектив шагнул вперед, и Джордан бросил последний взгляд на некролог.

Она свободна.

Глава 15

Дом был необитаем и стоял пустым вот уже шесть лет. Последние обитатели, покинувшие его несколько месяцев назад, случайно набрели на него и остались на несколько ночей: две пары подростков, пивших пиво и обнимавшихся на продавленном матраце в маленькой спальне. Свидетельствами их пребывания оставались пять пивных бутылок и красноречивые пятна, говорившие скорее о смущении, чем о полученном удовольствии, да горсть сигаретных окурков.

Подобные свидания происходили в доме на протяжении последних лет. Следы этих коротких встреч были повсюду, во всех пустых комнатах, почти стирая воспоминания о законных жильцах — нищей, живущей за счет благотворительности семье, вселившейся в этот дом семь лет назад и прожившей здесь полтора года. Семья состояла из безработного отца, матери, иногда бравшей на дом стирку, и двух маленьких девочек.

Родители беспробудно пили, и по дому вечно были разбросаны пустые бутылки из-под джина и водки. В крохотной ванной до сих пор висело разбитое зеркало, а обе двери внизу были проломлены насквозь — нога отца легко проходила через тонкую фанеру. И, конечно, кроватные пружины оглушительно скрипели.

Кухонные столы до сих пор звенели отдаленным эхом несвязных, злобных перебранок, почти всегда кончавшихся потасовками, старые стулья все еще ощущали нервный жар тел, находившихся на грани отчаяния. Стены, покрытые теперь паутиной и пятнами жира, по-прежнему слышали гнусные ругательства, сварливые голоса, повышавшиеся в бесконечных спорах. Постели все еще носили отпечатки мерзкой отвратительной любви, не только взрослых, сплетавшихся в пьяном бреду, но и стонущего в приступе похоти мужчины, взбиравшегося на собственного ребенка, всегда старавшегося не разбудить жену и при этом имевшего достаточно трезвости, чтобы предупреждать девочку:

— Смотри, если узнает кто-нибудь, попадешь в беду.

А за много лет до этого голос другого отца, насиловавшего дочь…

За сорок пять лет существования маленький домик много раз слышал подобные голоса. Голоса краденого удовольствия и вины. Он слышал также звуки наказания, топот крошечных ног, стремившихся унести подальше хозяйку, вопли боли и ужаса, когда карающая рука настигала маленькое существо!

И молчаливые стены знали также, что алкоголь всегда был частью трагического уравнения. Алкоголь… зелье, превращавшее любовь в ненависть и насилие, одиночество в инцест, раздражение в побои и пытки. Бутылки дешевого джина, водки, бутылки низкосортного виски, сотни бутылок пива, кислого калифорнийского вина — немые свидетели потаенного колодца, в котором создания человеческие топили гнев и откуда черпали мужество.

Но следы детей, на которых обычно валили вину за беспорядок в доме, теперь выглядели почти священными реликвиями, по-прежнему оставаясь в углах и на стенах, невольно выдавали робкие мечты, фантазии и надежды на лучшее будущее, дружелюбный и счастливый мир. Рисунки фломастерами внутри шкафов, крохотные зарубки на перилах, страницы, выпавшие из давно забытых школьных тетрадей, листок из блокнота с рисунком акварелью, воплотившем детское представление о безопасности и счастье.

Дом словно имел право подслушивать самые интимные человеческие отношения. Будь он мыслящим существом, давно бы понял, что мир поделен между двумя видами созданий, отличавшихся друг от друга, как ночь и день: детей, сильных своим умением применяться к обстоятельствам, поддающихся страху, только если этот страх был оправдан, и взрослых, постоянно подогреваемых муками неудовлетворенности и раздражения, приходивших в ужас от всего, включая самих себя.

Сегодня дом мирно спал в теплом воздухе апрельского вечера, безразличный к растущим в углах грибам и подозрительному потрескиванию потолочных балок.

Но тут случилось нечто.

Новый звук неожиданно пронесся по комнатам, словно шорох упавшей ветки в безлюдном лесу — тихий стон старого дерева, сопровождаемый резким стуком, а потом и скрипом пола. Старая ставня, висевшая на одной петле, была оторвана, входная дверь взломана.

Раздался шорох ног по грязным доскам, шуршание ткани о дерево и тихое хныканье ребенка.

И женский голос:

— Побудь здесь минуту, дорогая.

Тихий шелест снимаемого пальто, брошенного на кухонный стол, на котором восемь недель назад, в субботний вечер, лежала девушка в объятиях дружка. Вздох. Снова женский голос.

— Мы смогли, Мег. Мы дома.

Глава 16

Спрингфилд, штат Иллинойс

Кел Уизерс стоял в подвале архива Государственного департамента социального обеспечения штата Иллинойс.

Архивариус, пожилая сонная дама с постоянно опущенным правым веком, явно страдавшая болезнью Паркинсона, долго и подозрительно рассматривала карточку, протянутую Келом, держа ее под углом. Наконец она старательно вывела на ней номер тома, который мог ему понадобиться.

— Направо и стеллажей двадцать вниз, — показала она.

Детектив прошел вдоль разбухших от папок стеллажей, выворачивая шею, чтобы прочесть надписи на томах. Наконец он нашел, что хотел.

«Джослин, Иллинойс» — и ряды томов.

«Приют штата для бездомных девочек».

На каждом томе дата. Кел прикинул возраст Джил и вынул том, на переплете которого чернели цифры: 1955–1965 гг.

Детектив уселся за ближайший столик, начал переворачивать пожелтевшие страницы и тут же нахмурился. В книге содержались только имена и даты. Ни одной фотографии. В приюте не было девочек с фамилией Флеминг.

Кел грустно усмехнулся, поняв, что последняя ниточка утеряна, и, оставив том открытым, вернулся к столу, за которым восседала старая леди.

— Простите, — начал он, принужденно улыбаясь, — разве детей, живущих в приютах и детских домах, не фотографировали при зачислении?

Старушка недоуменно подняла брови.

— Обязательно, — ответила она с быстротой, явно не соответствующей хилому облику.

Детектив немного подумал.

— Где я могу их увидеть? — спросил он наконец.

— Найдите последний том каждой серии. Не пытались?

— Сейчас попробую, — снова улыбнулся Кел. — Большое спасибо.

Он пошел назад к стеллажам и начал открывать один том за другим, пока не нашел то, что искал.

— Черт, — пробормотал детектив, переворачивая на ходу страницы, содержащие не отдельные, а групповые снимки учащихся одного класса или обитателей одного корпуса. Кел устроился за столом и начал старательно изучать фотографии. На каждом красовалось по сорок — пятьдесят девочек, а иногда и больше. Нечетко проявленные, с пожелтевшими краями снимки, на которых лица носили одинаковое, безразлично-скучающее выражение. Приютская жизнь стирала все следы индивидуальности. Пустые глаза и тупые лица утомляли взгляд и раздражали мозг.

Кел просматривал фото одно за другим, вынуждая себя проверять каждый ряд девочек и не пропускать никого. Он обращал внимание на форму носов, подбородков, бровей — словом, всего того, что могло бы дать ключ к разгадке.

Прошло полчаса, потом сорок пять минут. Усталость бессонной ночи стала сказываться. Глаза сыщика слипались. Наверное, он вообще зря тратит время. Кел проделал долгий путь из-за одного совпадения, но, скорее всего, название «Джослин» ничего не означало. Вероятно, просто имя подружки, с которой когда-то встречалась Джил, как и предполагал его приятель из ФБР. Или девушки, о которой она читала. Или, может, ей это имя нравилось безо всяких причин…

Но тут Кел задохнулся и замер. Он подтянул том поближе. Снимок новеньких, поступивших в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Третий ряд, пятая справа.

Тут ей не могло быть больше шести-семи лет. Но Кел сразу же узнал ее. Он едва удержался от радостного вопля, но, взяв себя в руки, вынул карандаш, записал год, номер группы, класса, тома и страницы.

Потом взглянул на список имен внизу листа. Третий ряд: Фэннинг, К., Эйден, Б., Клайн, К., Хольцман, Дж., Феллоуз, К., Айдексон, С.

Детектив потер глаза. Поскольку фамилии Флеминг нигде не было, оставалось тщательно отсчитать все имена с начала ряда.

Гейбл, Дж., Хьюзер, С., Хемпхилл, М., Роддж, Д., Орландо, К., Сандберг, Дж… Сандберг, Дж.

Руки Кела дрожали от волнения. Ничем не примечательное имя каким-то непонятным образом ассоциировалось в мозгу с трогательным личиком, известным теперь всему миру.

Заложив пальцем то место, где находилась фотография, Кел начал просматривать альбом, пытаясь отыскать другие снимки Джил. Все фото были наклеены в хронологическом порядке. Он сумел найти еще несколько. С каждым изображением Джил становилась старше, а лицо приобретало все более непроницаемое бесстрастное выражение. Это было вполне закономерно — сироты отнюдь не самые счастливые из смертных. Но Джил уже тогда была прекрасна. Кел почувствовал, как сжалось сердце — хрупкая белокурая нимфа, упрямо цветущая в засушливой неплодородной почве приюта.

Кел отыскал примечания к списку обитателей приюта. Около фамилии Сандберг была всего одна пометка:

«Сандберг, Джил, поступила 15 октября 1956 года. Возраст: шесть лет. Секция Игрек, Бриско Хаус, Джослин. Мать С. Сандберг, местонахождение неизвестно. Отец неизвестен».

На листочке было напечатано еще несколько подробностей, касавшихся Джил, включая группу крови, детские болезни и результаты теста на умственное развитие. Кел вытаращил глаза, увидев, что коэффициент умственного развития девочки составлял сто шестьдесят баллов.

На полях была непонятная пометка, привлекшая внимание детектива и явно сделанная кем-то из администрации: TRV 145, 146.

Он вспомнил о старой даме за столом, которая, казалось, хорошо разбирается во всем завале документов, и, захватив с собой том, зашагал к ней.

— Не можете ли объяснить пометку касательно одной из обитательниц приюта? — попросил он. — Я ничего не понимаю. — Кел показал ей страницу.

Старушка кивнула.

— Это означает физическое и сексуальное насилие, 145 — избиения, 146 — изнасилование или инцест.

Она улыбнулась и добавила:

— В те дни не любили называть вещи своими именами, не то, что сейчас.

Кел поблагодарил ее и пошел обратно.

После еще нескольких незначительных замечаний досье резко обрывалось. Последняя запись гласила, что Джил Сандберг сбежала из приюта в апреле 1960 года. Теперешнее местонахождение неизвестно.

Кел Уизерс медленно выпустил из легких воздух, только сейчас осознав, что все это время придерживал дыхание. Так, значит, Джил скрылась! Неудивительно. Она не из тех, кто зря тратит время на жизнь в приютах.

Какие-то несколько секунд Кел не понимал, радоваться или огорчаться. Значит, интуиция не подвела его. Он нашел Джил и сумел даже угадать ее прошлое, увидеть ее образ в истории маленькой заброшенной девочки. Но теперь он снова потерял ее, и годы, проведенные после побега из приюта, также были скрыты непроницаемой завесой времени. Что она делала одиннадцать лет до тех пор, пока не начала работать в «Континентал продактс», оставалось тайной. Теперь было слишком поздно идти по следу через извилистый лабиринт лжи, обманов и отчаянных попыток выжить.

Но, возможно, эти пропущенные годы вовсе не содержали ключа к личности Джил Флеминг. Что, если ключ найдется здесь, в забытом детстве, в приюте, а именно, в причине, приведшей ее в этот приют?

Это единственный огонек, мерцающий во тьме, и без него Кел вновь оказывался там, с чего начал.

Он снова вернулся к началу досье, прочел имя сотрудника службы помощи неблагополучным семьям: X. Флеминг.

Кел улыбнулся. Так вот откуда у Джил эта фамилия!

Он встал, в который уже раз направился к хрупкой старушке и спросил:

— Скажите, есть у вас список работников социального обеспечения? Имена, адреса?

Пожилая женщина улыбнулась.

— Вы имеете в виду справочный указатель служащих? Это не здесь.

— Где я могу на него взглянуть?

— В компьютере, наверху. Я покажу вам. Я сама составила этой файл.

Кел Уизерс восхищенно ухмыльнулся, помогая ей отодвинуть стул. Да, этот день поистине полон сюрпризов!

Глава 17

Нью-Йорк

Джордан Лазарус с силой хлестнул по щеке Барбару Консидайн. Удар был так силен, что сбил Барбару с ног. Та упала спиной на диван в гостиной своей огромной квартиры. В углу рта показалась струйка крови. На щеке загорелось ярко-алое пятно.

Она глядела на бывшего мужа широко открытыми глазами.

— Где она? — спросил Джордан, делая шаг вперед. — Где она?

Барбара ничего не ответила, только во взгляде светился страх, смешанный с несгибаемым упорством.

— В чем заключалась твоя роль? — процедил он, протягивая газету с пометками, сделанными ее почерком. — Ты изводила ее? Пыталась довести до этого? Не пытайся отрицать, я все вижу по твоему лицу.

Он взглянул на нее, и в этом взгляде презрение боролось со смертной тоской. Джордан никогда раньше не питал ненависти к Барбаре, но сегодня видел в ней беспощадного врага. А выражение ее лица, одержимое, вызывающее, лишь утверждало его в этой ненависти.

— Именно поэтому ты появилась на пресс-конференции, так ведь? Поэтому сунула нос в нашу жизнь. Решила поиздеваться? Свести ее с ума? Теперь мне все ясно. Не пытайся ничего отрицать.

Барбара молча покачала головой. Большие темные глаза смотрели на Джордана боязливо, но пристально.

Он вновь показал на газету.

— Я не сказал полиции, кто писал это. Кроме меня, никто не знает. Но важнее всего, что знаю я, Барбара. Меня не обманешь. Если с моей женой или ребенком случится что-нибудь, мне известно, кто тому виной.

Джордан вцепился в плечи Барбары и с силой тряхнул.

— Если я не успею найти их вовремя, убью тебя.

Теперь их лица почти соприкасались. Он ощущал знакомый запах, чувствовал под пальцами ее плоть. Эту женщину он бесчисленное количество раз держал в объятиях, ей он доверял, жалел и даже надеялся когда-то, что она принесет ему счастье.

Руки Джордана дрожали. Неужели неправда и фальшь, уничтожившие его семейную жизнь с Джил, пробрались во все уголки его существования? Перед ним была новая Барбара, о которой он не подозревал. Фраза: «Никогда не верь женщине», — вновь всплыла в мозгу.

Поистине нужно было следовать этому правилу раньше. Теперь слишком поздно.

— Что ты сделала? Следила за Лесли и ее мужем? Ждала, пока он умрет, и тогда можно будет помучить Джил? Что? Что именно? Скажи!

Барбара продолжала молчать.

— Где она? — повторил Джордан. — Скажи все, что знаешь, иначе я покажу газету полиции.

Барбара вжалась в подушки дивана, дрожа от ужаса, но по-прежнему полная решимости сопротивляться.

— Скажи все, что знаешь, — велел он, поднимая руку для нового удара…

— Я ничего не знаю, — еле слышно пролепетала она.

Джордан поднял газету.

— Но ты это написала!

Барбара едва заметно кивнула, неохотно признавая вину.

— Тогда говори!

— Если ее нет у Лесли… если нет… тогда я не знаю. Мне никогда ничего не было о ней известно. О прошлом…

Джордан пристально наблюдал за Барбарой. Она уже не была той грустной молодой девушкой, на которой он женился когда-то, даже не той, сильной, но сдержанной женщиной, с которой он прожил шесть лет. Барбара выглядела ребенком, испуганным, напроказившим ребенком, пойманным на месте преступления и со стыдом признающим вину. Джордан почему-то верил ее словам.

— Ладно, — кивнул он.

Джордан не тревожился за безопасность Лесли Уилер. Прочтя некролог, он тотчас отрядил бригаду сыщиков и полицейских с приказом не выпускать из виду Лесли. Ее охраняли так же тщательно, как главу государства, хотя и без ее ведома, и Джордан надеялся на то, что Лесли никогда не узнает о том, что произошло.

— Может, ты и правду говоришь, — вздохнул он, вновь подняв глаза на Барбару, — и я постараюсь проверить, так ли это. Но, по крайней мере, объясни, зачем тебе это понадобилось.

Она вновь сжалась, стараясь отодвинуться от него как можно дальше.

— Я люблю тебя, — пролепетала она все тем же голосом маленькой девочки. Глаза ее вновь вызывающе блеснули. Барбара, слегка вздрогнув, взглянула на Джордана.

— Ты любишь меня, — повторил он. Слова в ее устах звучали странно. И Джордан понял, почему. За шесть лет брака Барбара ни разу не говорила ему ничего подобного. Оба обходили вопрос любви так деликатно, словно это чувство было смертельной болезнью. Но она в самом деле все это время любила его.

— Что ж, по крайней мере, ты сказала все, — вздохнул Джордан.

— Теперь я понимаю, — бросил он, презрительно скривив губы. — Ты знала, что наш брак с Джил не из счастливых, и думала, что, если постараться довести ее до отчаяния, заставить ревновать, сумеешь разлучить нас. И тогда явишься на сцену. И вся добыча достанется тебе.

Барбара ничего не ответила.

— Ты в самом деле настоящая дочь своего отца, не правда ли. Я должен был знать это, — вздохнул Джордан.

Барбара побелела и отвела глаза, впервые с сегодняшней встречи. В это мгновение Джордан догадался, что интриги Барбары начались гораздо раньше, чем он думал. Должно быть, не без ее участия он потерял Лесли за два года до того, как познакомился с Джил Флеминг. И, возможно, смерть Виктора Консидайна тоже на ее совести…

— Так вот, позволь мне кое-что объяснить, — процедил он. — Что бы ни случилось с Джил, с тобой покончено. Ты меня больше не увидишь.

Жестоко улыбнувшись, Джордан похлопал по руке сложенной газетой, бросил ее на диван рядом с Барбарой.

— Прощай, — усмехнулся он и, повернувшись на каблуках, вышел.

Барбара осталась одна в пустой квартире. Она поставила на карту все и проиграла. Джордан говорит правду. Взгляд его не оставлял в этом ни малейших сомнений. Она потеряла его. Навсегда.

Через мгновение слезы хлынут потоком, столько слез, сколько она никогда не проливала. Но пока рыдания еще не начали душить ее, Барбара сообразила, что не сказала всей правды. Ни проклятая газета, ни угрозы не смогли выбить из нее нужных слов.

Джордан ничего не знает о ребенке. Он, несомненно, стремится сейчас защитить Лесли, всеми силами. Но спасти дочь не сможет. Поздно.

Глава 18

Чикаго, штат Иллинойс

Джил стояла, внимательно разглядывая Мег. Малышка сидела на грязном полу спальни на верхнем этаже. Хотя на окнах не висело занавесок, внутренность комнаты не была видна из соседних домов, даже если там и жил кто-то.

— Кажется, мы всех одурачили, правда, детка? — спросила Джил.

Мег была одета в комбинезончик, крохотные кроссовки и белые носочки. Волосики были подстрижены ежиком. Сейчас она была похожа на мальчишку.

Сама Джил была в таком же костюме, на несколько размеров больше, чем надо, с подкладкой из ваты, чтобы казаться фунтов на тридцать толще, чем на самом деле. Волосы были выкрашены в черный цвет. С ушей свисали дешевые серьги, на запястьях звенело множество латунных браслетов, на щеке появилась неискусно нарисованная родинка. Она выглядела привлекательной, но вульгарной домохозяйкой. На последнем этапе путешествия Джил приобрела манеры и говор, свойственные фабричным работницам и, когда изредка обращалась к незнакомым, вела себя резковато, чуточку развязно, объясняя, что везет к родственникам маленького сына Майка. Водитель автобуса и владелица магазина пощекотали Мег под подбородком и улыбнулись ей.

— Привет, Майк, ну, что скажешь? — пошутила лавочница.

Из Мег вышел прелестный мальчик, а из Джил идеальная мать.

Оказавшись на месте, она дала Мег фруктового сока из пакета, добавив туда четверть таблетки транквилизатора, который принимала постоянно. С тех пор ребенок почти все время спал. Джил захватила с собой и надувной матрац, который расстелила на полу.

Теперь Мег сидела спокойно, почти не шевелясь, но, несмотря на действие лекарства, все-таки выглядела испуганной. Грязный запущенный старый дом разительно отличался от ее обычного окружения. Девочка ошеломленно озиралась, каждые несколько секунд поднимая глазки на мать.

— Я знаю, что тебе нужно, — внезапно сказала Джил, — подожди секунду, лапочка.

Спустившись вниз, она взяла спортивную сумку и поспешно вернулась. Но, оказавшись на площадке, долго стояла, не двигаясь, переводя взгляд с одной спальни на другую, казалось, ее одолел внезапный приступ нерешительности. Джил тяжело дышала. Руки слегка тряслись.

Спустя несколько мгновений она пришла в себя, отнесла сумку в комнату и поставила на пол. Потом порылась в ней, вынула маленького плюшевого жирафа, на котором все еще болталась этикетка с ценой, и протянула Мег.

— Вот, поиграй пока. Это наш друг, которого мы встретили в пути. Как нам его назвать?

Малышка молча взяла игрушку, не сводя глаз с матери.

Джил выдавила счастливую улыбку.

— Пусть он будет Бобби, хорошо? Тебе нравится?

Мег перевела взгляд с матери на жирафа, которого держала обеими руками.

— Ладно, если не нравится, тогда подумаем вместе, пока не найдем настоящее имя.

Продолжая говорить, она вынула из сумки стопку бумаги для рисования, пакет печенья, детскую книжку и маленькую коробку с красками. Кроме того, в сумке оказалось кое-что из косметики и флакон с краской для волос.

Джил дала Мег детское одеяльце и игрушечного медведя.

— Хочешь есть, дорогая? — спросила она. И, повернувшись спиной к ребенку, вытащила револьвер и положила его за сумку. Потом потянулась к пакету с печеньем. Джил не ела уже больше тридцати часов и теперь молча грызла печенье, глядя в окно. Сейчас Джил сама выглядела, как ребенок: жевала сосредоточенно, глаза, словно освободившись от взрослых забот, приобрели пустое выражение. Она не ощущала, как проходит время, и, только случайно оглянувшись, увидела, что Мег крепко спит, подложив под щеку жирафа.

Джил вытащила еще одно печенье и начала задумчиво жевать, не отводя глаз от спящей дочери.

Глава 19

Балтимор, штат Мэриленд. 5 апреля 1980 года

Миссис Кристенсен работала в саду сбоку от дома, сажая луковицы тюльпанов.

Прошлый год оказался просто ужасным для цветов. Половина растений даже не взошла, а те, что пробились к свету, выглядели хилыми и поблекшими, безмолвно требуя воды и солнечного света, но, не получая нужной поддержки, быстро погибали. Сад был для нее убежищем и отдыхом, и миссис Кристенсен поэтому привыкла возлагать неоправданные надежды на свои цветы.

Она немного помедлила, не выпуская лопатки, вспоминая умершего мужа. Чарли Кристенсен принес в ее жизнь счастье, которого она никогда не ожидала испытать.

Чарли был философом, заведующим кафедрой философии в университете, опубликовал несколько серьезных работ, включая монографию по исследованию раннего творчества Хиджела, и считался лучшим экспертом по феноменологии во всей стране.

Его манеры были самыми обычными, речь — простой, юмор несколько приземленным, а иногда и не совсем пристойным. Чарли был толстеньким коротышкой краснощеким и лысым, с крохотными усиками, первым, что привлекло ее к нему. Будущие супруги встретились в лифте, в Сент-Луисе, когда оба приехали на разные симпозиумы и остановились в одном отеле. Они заметили членские карточки на груди друг друга, и Чарли, набравшись смелости, первый заговорил с ней, — пошутил насчет зверского холода в Сент-Луисе и прекрасной погоде в его любимом Балтиморе.

Две недели спустя они поженились.

Обоим в то время было по сорок. Первая жена Чарли умерла от рассеянного склероза много лет назад, и с тех пор он смирился с унылой жизнью одинокого профессора — холостяка. В тот вечер в лифте он расцвел, словно роза, и улыбка больше не покидала его лица.

Они прожили вместе четырнадцать лет. Чарльз продолжал работать и при каждой возможности отправлялся с женой в поездки к Гранд Каньону, Ниагарскому водопаду и Дымным горам. Их семейная жизнь была полна веселья и радости, близость казалась бесконечной, а счастье — незаслуженным.

Но тут Чарли внезапно умер от сердечного приступа, оставив миссис Кристенсен вдовой в старом доме в Роланд-Парк, женщиной, любимой всеми друзьями, соседями и особенно соседскими детьми, которые то и дело наведывались к ней, отвлекая от занятий в саду, и неизменно получали в награду печенье и лимонад, а иногда и добрый совет.

Она подумала о Чарли и улыбнулась. Где бы он ни был сейчас, немного лет пройдет, прежде чем они вновь соединятся.

Неожиданно к ограде подкатил большой автомобиль, из которого вышел незнакомец. Вдова остановилась, наблюдая, как незваный гость направляется к крыльцу. Высокий мужчина в спортивных брюках и футболке, с портфелем и большой книгой, похожей на альбом. Он приветливо улыбался. Миссис Кристенсен выжидающе подняла брови.

— Миссис Кристенсен? — осведомился он, заслоняя глаза от палящего солнца.

Она нерешительно кивнула, гадая, зачем он приехал. Если бы не спортивный костюм, его можно было принять за страхового агента.

— Миссис Холли Кристенсен? — повторил он, протягивая руку.

Вдова пожала ее, глядя незнакомцу в глаза.

— В девичестве Холли Флеминг, — добавил он.

— Но это было так давно, — пожала она плечами.

— Вас нелегко было отыскать. Меня зовут Кельвин Уизерс. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Это касается давнего прошлого. Одного человека из приюта Джослин в Иллинойсе. Маленькой девочки.

Холли долго, пристально рассматривала его, но все же пригласила в дом.

Через десять минут Кел Уизерс сидел рядом с Холли на том самом диване, где муж и жена любили отдыхать все четырнадцать лет. Перед сыщиком на журнальном столике стоял нетронутый стакан лимонада. Выражение глаз Кела оставалось серьезным.

На коленях Холли лежал альбом с фотографиями из департамента социального обеспечения штата Иллинойс, открытый на той странице, где был вклеен снимок класса Джил Сандберг. Холли надела очки для чтения, чтобы взглянуть на фото, но тут же сняла. Узнать Джил было совсем нетрудно.

— Никогда не думала вновь увидеть это лицо, — покачала она головой.

— Вы, скорее всего, видели его сотни раз, просто не поняли, кто это, — пояснил Кел. — Она стала известной личностью…

Холли подняла голову.

— Именно поэтому вы хотите выведать что-то у меня?

— Вам лучше не знать подробностей, поверьте, достаточно сказать, что она попала в беду. Но ее взрослая жизнь не даст ключа к разгадке тайны, и я надеюсь, вы сможете вспомнить что-то о ее детских годах, такое, что поможет мне и ей.

Холли Кристенсен вновь надела очки, чтобы получше разглядеть фотографию и, подняв наконец глаза, кивнула.

— Я работала тогда в департаменте и привезла ее в приют. Моим напарником был парень… не помню его имени. Нас послали в дом на Саут-Сайд, потому что маленькая девочка перестала ходить в школу. Мы нашли ее совсем одну. Мать с дружком некоторое время назад исчезли из города. Собственно говоря, прошло несколько недель. Малышка осталась совсем одна, но меня тогда поразило то, что она сумела одурачить взрослых. Никто не подозревал о бегстве матери. Джил сама добывала еду, одевалась, ходила в школу, словно ничего не произошло, хотя кроме матери у нее не было никого в целом мире. Любой ребенок обратился бы за помощью к соседям, но эта продолжала вести обычную жизнь. Конечно, это не могло длиться долго. Девочка окончательно пала духом и перестала посещать уроки. Похоже, она даже немного тронулась. Мы долго искали ее, прежде чем догадались заглянуть в подвал. Джил дрожала от страха. Никогда не забуду выражения ее глаз. Словно у пойманного зверька. Такая красивая, такая измученная…

Глаза Холли затуманились. Руки нервно разглаживали снимок в альбоме.

— Над ней всячески издевались. Били, видимо, не раз насиловали. Даже доктор расстроился. Мы не сумели найти мать и так и не узнали подробностей. После того, как девочку привезли в приют, она не разговаривала восемь месяцев. Я навещала ее каждую неделю, но не смогла добиться ни единого слова. Видеть это было ужасно. Она словно ушла в себя, и на поверхности не осталось ничего, кроме маски. Прекрасной светловолосой маски без души.

Кел ничего не сказал. По всему было видно, что Джил Флеминг произвела незабываемое впечатление на Холли Флеминг. Может, и Джил не забыла первого человека, который был по-настоящему добр к ней, — недаром же она взяла фамилию Холли.

— Потом, — продолжала миссис Кристенсен, — она внезапно вышла из раковины. Или так казалось. Начала разговаривать, принимать участие в происходящем вокруг. Джил выжила в условиях приюта и, похоже, даже приспособилась к ним. Училась она хорошо, коэффициент умственного развития оказался прямо-таки астрономическим. Но психологические тесты показывали, что последствия того, чему она подвергалась несколько лет, не исчезли. Ее никак нельзя было считать нормальной. Никак.

Взглянув на снимок, Холли покачала головой.

— Через год после того, как я встретила Джил, меня перевели, и так часто ездить в Джослин уже не удавалось. Но все-таки я навещала ее и наблюдала, как она взрослеет. Джил становилась все красивее, но все больше уходила в себя. Страх и ужас прошли, но их место заняло нечто худшее. Я видела много таких детей, навсегда раненных жестоким обращением и издевательствами, но ей приходилось тяжелее всех, потому что Джил была так прелестна… Видите ли, ее словно не было. И я понимала, что она могла бы стать таким хорошим человеком, если бы только позволила себе открыться, была бы со всеми…

По щекам Холли покатились слезы.

— Вы знали, что она сбежала? — спросил Кел.

Холли кивнула.

— Да, когда приехала навестить ее. Я привезла Джил несколько книг. Повестей для детей. Я сама когда-то в детстве зачитывалась ими. Но Джил уже не было. Я так надеялась, что мы найдем ее, но она исчезла. До сегодняшнего дня я ничего о ней не слыхала.

Последовало долгое молчание. Холли Флеминг вытерла слезы. Кел Уизерс задумчиво глядел на нее, очевидно размышляя, что делать дальше. Наконец он откашлялся.

— Не стану обременять вас рассказом о ее последующей жизни. Большая часть так или иначе остается тайной. Скажу только, что последние события стали для нее тяжелым испытанием. Джил исчезла из дома. Она в бегах, и мне необходимо отыскать ее ради ее же безопасности… и по другим причинам.

Холли молчала.

— Она в таком положении, — продолжал Кел, — когда люди хватаются за любую соломинку. Джил пытается скрыться. Но если я действительно понимаю ее так хорошо, как считаю, ей некуда бежать. Вам все ясно?

Холли кивнула. Глаза ее сузились.

— Она чувствует себя брошенной. И не владеет собой… но это не означает, что она поглупела или потеряла способность соображать. Наоборот, она слишком умна, чтобы позволить поймать себя обычным способом. Во всяком случае, мы можем упустить время.

Он вновь взглянул в лицо Холли.

— У меня есть причины думать, что вы много значили для нее. Одно время она даже пользовалась вашей фамилией. Наверное, она вспоминает о вас с благодарностью. Я почти уверен в этом.

Холли задумчиво покачала головой.

— Вы поможете мне? — спросил Кел.

Снова наступила тишина. Холли перевела взгляд с посетителя на альбом.

— Извините, я на минуту, — наконец произнесла она и пошла к выходу. Кел услыхал, как Холли поднимается по ступенькам: откуда-то сверху послышался стук открываемой двери и шорох.

Через несколько минут Холли вернулась, держа в руке свернутый листок рисовальной бумаги. Вручив его Келу, она снова уселась на диван.

— Когда мы нашли ее, в доме отыскалась целая папка акварелей. Почти все — портреты одной и той же женщины. Насколько я могла понять, все это изображения феи-крестной. Видите ли, мать была настоящим чудовищем, и маленькая девочка, оставшись совсем одна, выдумала сказочную добрую спасительницу, которая любила и заботилась о ней. Я сохранила один из таких рисунков на память. Этот портрет всегда напоминал мне о ее мужестве и изобретательности. Но картина действовала на меня так угнетающе, что я никогда не могла заставить себя взглянуть на нее до сегодняшнего дня. Джил жила в аду, и это было ее единственной отдушиной.

Кел развернул рисунок. Конечно, портрет был нарисован неумело, детской рукой, слишком яркими красками. Но за резкими мазками чувствовалось большое напряжение.

Женщина на рисунке приветливо улыбалась. Она была высокой, рыжеволосой и зеленоглазой.

Кел свернул листок.

— В архиве штата не было упоминаний об адресе дома, где нашли девочку. Может, в ваших записях найдется что-нибудь.

Холли удивленно раскрыла глаза.

— Господи, конечно, нет. Это было так давно. Я почти все уничтожила после того, как вышла замуж за Чарли и перебралась сюда. За последние двадцать лет, я, возможно, выбросила и остальное. После смерти Чарли я постепенно делаю генеральную уборку, от подвала до чердака.

Кел расстроенно сжал губы.

— Есть шанс, что она могла отправиться туда, — пояснил он, — очень слабый, но, тем не менее, шанс. Я бы хотел проверить все до конца… чтобы не оставить места сомнениям.

Холли Флеминг, полузакрыв глаза, уставилась в пространство. О чем она думала?

Наконец она сказала:

— Я могу отвезти вас туда.

Кел поднял брови.

— Конечно, могу, — возбужденно повторила она. — Я работала в том районе пятнадцать лет и знаю его, как свои пять пальцев. Если я увижу этот дом, сразу узнаю. Память о нем преследовала меня все эти годы. Из-за Джил. Может, это самая память, в конце концов, сослужит мне службу.

Долгое молчание объединило их. Лицо и жизнь Джил Флеминг заполняли эту тишину, хотя и означали совсем различные вещи для этих, столь непохожих друг на друга людей.

— Чего мы ждем? — спросил детектив.

Холли встала.

— Сейчас сложу в саквояж самое необходимое. Отсюда до Чикаго путь неблизкий.

Глава 20

Становилось поздно. Сумерки только начали сгущаться, придавая пыли и мусору в спальне особенно зловещий вид.

Мег почти весь день спала — действие транквилизатора оказалось слишком сильным. Джил некоторое время наблюдала за спящей девочкой, но сама не прилегла, хотя не смыкала глаз вот уже четыре дня.

Время от времени она начинала бесцельно бродить по дому, передвигаясь на цыпочках, опасаясь потревожить малышку. Она долго стояла в другой спальне, наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то. Потом спустилась в кухню, медленно провела ладонью по крышке стола, открыла кран. Воды не было.

Несколько минут она провела в гостиной, напряженно вслушиваясь в потрескивание старых стен и половиц. Джил повсюду ощущала смерть и разложение.

В полдень она медленно, как сомнамбула, спустилась в подвал, осторожно шагая по ветхим ступенькам. Она не замечала бутылок из-под пива и полусгнившего матраца, принесенного сюда много лет назад. Омерзительная вонь била в ноздри, но не доходила до нее — Джил ничего не чувствовала. Она уселась на пол, скрестив ноги, вдыхая спертый пыльный воздух подвала. По стене неспешно полз таракан, повсюду серела паутина. Потолочные перекрытия выглядели прогнившими и ненадежными.

Потемневшая палочка от леденца привлекла внимание Джил. Она подняла ее, лениво повертела, потом прошла за печь, свернулась калачиком в грязи и долго лежала так, не вынимая изо рта большого пальца. Ощущение было таким восхитительным, что она едва не уснула, но, вспомнив о Мег, поднялась и пошла наверх. Наклонившись, она осторожно дотронулась до плеча дочери. Девочка не шевельнулась, и Джил тряхнула ее чуть сильнее.

— Просыпайся, соня. У нас много работы. Нужно приготовить сюрприз для папочки.

Мег, казалось, еще не пришла в себя, но сонная улыбка тронула ротик сердечком. Малышка, по-видимому, ожидала поцелуя, но Джил уже отвернулась, чтобы собрать вещи, принесенные в спортивной сумке. Она разложила на полу бумагу, сняла пластиковую крышку с коробки с красками и расставила в ряд маленькие пузырьки.

— Мы нарисуем картину. Это подарок для папы, — объяснила она.

Когда пузырьки были открыты, Джил сообразила, что не принесла мисочки или чашки для мытья кисточки. Она поднялась, вышла из спальни, обыскала кухню, по очереди открывая все ящички. Везде было пусто, если не считать ржавой жестянки с кошачьими консервами, вздутой от времени и стоявшей на верхней полки.

Джил постояла, кусая губы, но, вспомнив кое-что, виденное в подвале, поспешила вниз, взволнованная как ребенок, и отыскала под лестницей старую пластмассовую чашку, из которой, возможно, пила кошка, судя по сильному запаху кошачьей мочи.

Джил подняла чашку и, вернувшись в спальню, обнаружила Мег, сидящую около бутылочек с краской. На полу стояли цветные лужицы. Пузырьки с синей и зеленой гуашью были наполовину пусты: Мег уже успела перевернуть их. Остальные были почти целы.

Джил шагнула вперед и с силой ударила девочку по лицу. Малышка повалилась на спину и уставилась на мать, приоткрыв ротик. Раздался громкий плач. Но Джил, не обращая внимания на крики дочери, снова выстроила бутылочки в аккуратный ряд. Потом вынула две кисточки и, тихо напевая, положила их на пол и принялась за работу.

Но тут она увидела, что в чашке нет воды, и сообразила, что кран в кухне не работает. Вода, возможно, была давно отключена.

Джил немного подумала. Потом пошарила в сумке и вынула пакет яблочного сока, купленный по дороге два дня назад. Открыв его, она налила немного в чашку. Вспомнив о присутствии Мег, Джил подняла пакет.

— Хочешь пить, дорогая? — спросила она, только сейчас сообразив, что Мег не прекращала плакать с той минуты, как Джил ударила ее. На щеке девочки пламенело пятно. Слезы потоком струились по лицу, вопли эхом отдавались в пустом доме.

Джил отложила пакет и подползла к малышке.

— Прекрати, — велела она.

Мег села, вытянула вперед ножки, растирая ладошками грязь на лице. Она начали икать и, глядя в глаза матери, заплакала еще громче.

— Я сказала, перестань, — повторила Джил и, схватив девочку за руки, сильно тряхнула. Это вызвало только новый приступ плача.

Джил выглянула из окна, боясь, что кто-нибудь услышит крики. Она взглянула в искривленное маленькое личико и ощутила внезапный приступ ярости.

«Я покажу тебе! По крайней мере, будет из-за чего плакать. Я научу, как себя вести!»

Слова возникли в мозгу Джил будто сами собой и немедленно сорвались с языка.

— Я покажу тебе! По крайней мере, будет из-за чего плакать, пригрозила она вслух, поднимая кулак, чтобы ударить Мег. Ребенок истерически завопил при виде руки, которая уже однажды нанесла удар. В мозгу Джил начало прокручиваться нечто вроде пантомимы. Она уже видела, как бьет девочку по голове второй раз, третий, все сильнее и сильнее.

— По крайней мере, будет из-за чего плакать!

Джил представляла, как пощечины сыплются на маленькие щечки, как кровь начинает смешиваться с солеными каплями. Но и это не остановило девочку, а крики звучали дерзким вызовом.

Малышка пыталась сопротивляться, биться, но, конечно, оказалась слишком слабой, и Джил ловко связала ее. Одни орудия предназначались, чтобы причинять боль, покрывать нежную кожу порезами и рубцами, другие, чтобы вонзать в сокровенные места. Джил подумала о кистях, вспомнила о леденцовой палочке. Всегда можно найти подходящие предметы.

«Я научу, как себя вести!»

Наказание словно разыгрывалось по заранее определенному сценарию, все эти двадцать пять лет хранившемуся в подсознании Джил, ожидая этого дня, чтобы, как джин, высвободиться из бутылки. Вопли и слезы девочки служили Джил партитурой, подсказывавшей музыканту, на какую клавишу нажать, где задержаться, какой крик боли вызвать, прежде чем настанет мертвая тишина…

Но вид Мег, беспомощно лежавшей на спине, остановил взрыв внутри Джил. В глазах малышки светилось доверие, смешанное с ужасом.

Джил помедлила, глядя в пространство, и невероятным усилием воли подавила в себе безжалостный голос. Образ связанного тельца, крохотные отверстия которого были пронзены орудиями наказания, слегка отступил. Она глубоко вздохнула, ощутив во рту вкус крови. Сначала ей показалось, что это часть воспоминаний, и только потом Джил сообразила, что сильно прикусила щеку.

Отведя взгляд от дочери, она подползла к разложенным краскам и бумаге.

— За работу, крошка, — сказала она. — У нас мало времени.

Сумерки быстро сгущались в комнате. Джил подняла кисть, окунула в пузырек с черной краской и начала рисовать.

Джил работала быстро, восхищаясь собственным искусством. Рисунок уже принимал очертания. Джил нашла красную краску, потом зеленую и любовно, медленно заполнила контуры. В голове как-то странно звенело, тело, казалось, превратилось в провод высокого напряжения. Она неожиданно поняла, что времени почти не осталось. Конец близился.

Но Джил сохраняла спокойствие. Скоро картина была завершена.

— Вот, — удовлетворенно вздохнула она. — Что ты об этом думаешь?

Мег молчала, вытирая слезы с глаз, но с интересом разглядывала рисунок.

— А теперь, — продолжала Джил, — мне нужно на минутку в ванную. Я сейчас вернусь. Не бойся, лапочка. Я буду разговаривать с тобой из ванной. Хорошо?

Джил взяла сумочку, отправилась в ванную и начала снимать косметику, включая фальшивую родинку на щеке. Лицо в зеркале казалось таким же пустым, как белая бумага, на которой она так старательно нарисовала портрет всего несколькими минутами раньше. Это немного утешило Джил. Теперь у нее был чистый холст, который можно опять раскрасить.

Послышалось тихое пение. Сначала Джил подумала, что это Мег мурлычет что-то в спальне, но тут же поняла, что это мелодия из прошлого слетает с ее собственных губ. Это была знакомая песня, хотя название она припомнить не могла. Ноты следовали одна за другой естественно, без заминок и фальши.

Джил не замечала, как неряшливо ложится на лицо грим, как смазываются линии, наоборот, казалась себе настоящим совершенством: теперь ее образ соответствовал придуманному до мельчайших деталей.

Когда работа была закончена, единственной кричащей нотой оказались короткие черные волосы. Джил сунула руку в сумочку, достала парик и быстро натянула. Нельзя терять времени. Только маска может спасти ее, и только если поторопиться.

Джил еще раз взглянула в зеркало: все идеально… если не считать слез, катившихся по лицу. Она осторожно вытерла их и поспешила в комнату. Мег, сидевшая на полу, удивленно взглянула на мать.

— Разве я не великолепно выгляжу, детка? — спросила она.

Мег перевела взгляд с рисунка на мать и снова на рисунок.

— Правильно, малышка, — пробормотала Джил. — Я выгляжу совсем как леди, правда?

Она встала на колени около спортивной сумки и вынула пистолет. Потом в последний раз выглянула из окна. Наступала ночь.

Джил с нервным, почти смущенным смешком повернулась к дочери.

Глава 21

Чикаго, Иллинойс. Полночь

Город изменился.

Паутина шоссе и дорог пересекала окраины и бедные районы, где работала Холли двадцать пять лет назад. Новостройки испортили, исказили пейзаж, вырывая целые кварталы домов и ветхих многоквартирных зданий.

Темнота делала местность еще более неузнаваемой. Холли Флеминг нерешительно присматривалась к окружающему пейзажу через лобовое стекло. Надежд почти не оставалось. Возможно, дом уже давным-давно снесли.

Кел снова и снова мучился вопросом, правильно ли он поступил, приехав сюда. Почему женщина с таким уродливым прошлым, как у Джил, должна вернуться туда, где переживала худшие моменты своей жизни? Это казалось безумием.

Но необходимо все проверить. А этот след был единственным, который мог привести к беглянке.

— На следующем углу поверните влево. Это здесь, я уверена.

Кел свернул влево на древнюю улочку, застроенную ветхими домишками, бывшим пристанищем фабричных рабочих.

— Да, — кивнула Холли, — я права. Езжайте чуть дальше.

Кел медленно объехал квартал, потом, следуя указаниям Холли, свернул за угол.

— Если бы я только могла вспомнить… — пробормотала Холли. — В названии улицы было что-то женственное.

— Женственное? — удивился Кел.

— О, я ничего больше не узнаю. Это было столько лет назад! Я совсем состарилась и потеряла память.

Кел вел машину через острые осколки и брошенные автомобили, как по минному полю. Нигде ни души. Дома и тротуары были покрыты непристойными рисунками и надписями. По всей видимости, район поделили между собой шайки хулиганов и гангстеров.

— Вот! — неожиданно вскликнула Холли, показывая куда-то в сторону.

Кел взглянул на табличку с названием улицы — Роуз-стрит.

— Теперь налево, — взволнованно выдохнула Холли.

Детектив повернул баранку. Эта улица выглядела чуть получше. Но, очевидно, здесь тоже никто не жил, кроме случайных бродяг.

— Остановите машину, — попросила Холли.

Кел нажал на тормоза, прямо на середине мостовой. Здесь не приходилось беспокоиться о нарушении правил дорожного движения — вряд ли кто за последние годы проезжал по улице.

— Сюда, — велела Холли. — Белый фасад с высокими окнами наверху.

Кел нерешительно подвел машину к крыльцу, стараясь не наехать на осколки стекла, подозрительно оглядел улицу, боясь столкнуться с хулиганами или грабителями. Находиться здесь было небезопасно.

Он вынул фонарик из отделения для перчаток и вышел из машины. Холли быстро шагала впереди него к дому. Теперь в огрузневшем теле проглядывала былая энергия молодой служащей департамента социального обеспечения, стремившейся спасти как можно больше несчастных людей из лап голода и насилия.

Подходя к дому, Кел почувствовал, как по спине прошел озноб. Он думал о Джил Лазарус, женщине, известной всему миру своим богатством, красотой, легендарным мужем, прелестной дочерью. Неужели возможно, что она сейчас находится здесь, в этом ужасном доме?

В этом было что-то страшное, почти мистическое.

Холли первой добралась до входной двери, но постучался Кел — громко, несколько раз. Ответа не было.

— Вряд ли здесь закрыто, — пробормотал сыщик, поворачивая ручку. Но, как ни странно, дверь оказалась запертой. Кел в сопровождении Холли двинулся к боковой двери. Цементная дорожка провалилась в нескольких местах, и идти было нелегко. Бетонное крыльцо, ведущее к черному ходу, отошло от стены, оставив зияющую щель дюймов в шесть. В траве валялась оторванная ставня, краска на двери давно облупилась. Кел тронул ручку. Она со скрипом подалась, и дверь повисла на одной петле.

Тонкий луч света пробежал по кухне, выглядевшей как одна из сотен подобных в таких же заброшенных домах.

На поду валялись пивные банки, использованные презервативы, окурки сигарет с марихуаной, бутылки из-под дешевого вина. В воздухе стояла неистребимая вонь мочи и гниющего дерева.

Кел молча постоял, озираясь. Потом взглянул на Холли. Та казалась испуганной.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Словно все случилось вчера, — прошептала она. — Дом, конечно, не был таким заброшенным, но меня и тогда преследовало ощущение, будто он населен привидениями.

Она глубоко вздохнула.

— Хотите подождать здесь, пока я все осмотрю? — спросил детектив.

Холли ничего не ответила. Она, казалось, совершенно потеряла самообладание.

— Где вы отыскали ее в первый раз?

— Спальня… нет, погодите. Подвал.

— Я пойду туда. Оставайтесь здесь, — велел он.

Кел вынул револьвер и вышел. Холли слышала скрип половиц в гостиной, шорох разбрасываемого мусора. Она стояла в кухне, чувствуя, как прошлое, словно кольцо гигантского удава, обвивает ее. Перед глазами стояло лицо Джил Сандберг, прекрасное, молчаливое, пустое.

Холли вспомнила о спальне, где нашла акварели малышки, о чистых простынях, которыми та застилала постель.

Подталкиваемая, притягиваемая неведомой силой, она, забыв о Келе, направилась к лестнице. В окна светили уличные фонари, тускло освещая ступеньки.

— Джил! — тихо позвала Холли. Ответа не было.

Холли осторожно, нерешительно начала подниматься наверх. Доски громко скрипели под ногами. Добравшись до площадки, Холли откашлялась.

— Джил!

Молчание окутало ее пыльным саваном. Холли огляделась и вздрогнула: спальня детей, та, что справа. Давно оставшийся в прошлом день снова вернулся. Она почти слышала, как ее напарник, имя которого давно выветрилось из памяти, шарит в соседней комнате.

Дверь в спальню была открыта. Холли направилась туда. И остановилась, как вкопанная. К дальней стене был прислонен рисунок.

Холли ринулась вперед, подняла листок бумаги, поднесла к окну. Неясный свет упал на рисунок, и Холли затаила дыхание.

Именно этот портрет она уже видела двадцать пять лет назад, именно его показывала Келу Уизерсу в Балтиморе. Именно на этот рисунок она четверть века боялась взглянуть.

Холли почувствовала, как подкосились ноги. Теперь она знала, что Кел оказался прав. Джил была здесь, сейчас или раньше.

Это она нарисовала женщину, высокую красивую рыжеволосую с зелеными глазами. Фею-крестную. Она улыбалась и протягивала руку.

Листок в пальцах Холли вздрогнул, словно ожив под действием ее страха. Она отвернулась от окна и осмотрела комнату.

На старом надувном матраце под одеялом лежал ребенок.

— Господи, — пробормотала Холли. Подойдя ближе, она встала на колени и коснулась крохотной кучки. Младенец не шевелился.

— О, Боже, Боже! — вскрикнула Холли. — Кел! Сюда, быстро! Здесь маленькая девочка! Маленькая девочка!

Но Кел не слышал ее. Он стоял в подвале у печи, держа на руках мертвое тело Джил Лазарус. Струйка крови, вытекшая из пулевой раны в виске, почти высохла. Одежда была покрыта пылью, а парик, сдвинутый набок силой выстрела, едва держался на голове.

Но впервые на памяти Кела по лицу Джил разлилось выражение безграничного покоя.

Глава 22

Фармингтон, Лонг-Айленд. Год спустя

Лесли сидела в парке одна под тем самым дубом, где всего полчаса назад играла с Терри Бейером.

Терри уже был дома, и через несколько минут Лесли сядет в машину и вернется в Джонсонвилль. В офисе, как всегда, полно работы. После смерти Росса на плечи Лесли легла вся ответственность. Она теперь президент «Уилер эдвертайзинг». Маленькая компания стала ее прочной связью между прошлым и будущим, и Лесли была благодарна за это.

Но сейчас она просто не могла заставить себя уехать и все медлила, глядя на зеленый островок травы между двумя корнями огромного дерева, где совсем еще недавно сидел Терри. Это было его любимым местом.

Терри становился все старше и скоро отдалится от нее, это время не за горами. Он уже еле помещался между корнями. И стал слишком взрослым, чтобы верить в говорящие деревья. Ему исполнилось восемь с половиной, и не успеешь оглянуться, как Терри превратится в долговязого подростка. Останется ли тогда в его жизни место для Лесли?

Она постаралась выбросить из головы тревожные мысли и, опершись спиной о ствол, начала разглядывать играющих в парке детей. Все такие маленькие! И за каждым следит мать или старшая сестра, или просто няня.

И никого Лесли не может назвать своим. Возможно, никогда.

Лесли уже прошла долгий путь и видела, как разлетаются мечты под грубыми ударами судьбы. Но она видела также, как рождаются новые надежды и новые цели, и новые таланты возникают, чтобы покорить эти вершины и достичь этих целей. Она пережила потерю любви, только чтобы найти Росса, заботиться о нем и учиться у него.

Да, сейчас она осталась в одиночестве. Терри вернулся домой и, без сомнения, засел за уроки. И скоро с этого дня минет два года, пять лет, десять… Время понесет Терри в его собственное будущее.

Лесли легла на траву, глядя на покачивавшиеся под ветром ветки огромного дуба. К ней на мгновение вновь вернулось детство, звучавшее в отдаленных криках детей. Она вспомнила такой же день, когда еще была жива мать. Лесли играла на качелях рядом с домом, совсем как другие дети сейчас. Под защитой любящей матери, всегда находившейся поблизости.

Через несколько минут она встанет и уедет. Но пока осталось время соединить прошлое и будущее здесь, в этом уютном уголке, набраться мужества для дальней дороги.

Лесли очнулась, почувствовав, как на лицо упала тень. Рядом стояла маленькая девочка, одетая в хорошенькое пальтишко из шотландки и вельветовые брючки. Рыжеватые волосы со светлыми прядками вспыхивали на солнце ярким нимбом. Лицо девочки было в тени, и Лесли не удавалось различить цвет ее глаз.

— Привет, — сказала Лесли, по-прежнему лежа на спине. — Как тебя зовут?

— Мег.

— А меня Лесли. Рада познакомиться.

Лесли загородилась рукой от солнца. Теперь она увидела, что глаза у девочки сине-зеленые и очень озорные. На молочно-белой коже рыжела россыпь веснушек.

— Хочешь посидеть со мной, Мег? Мне что-то одиноко, поэтому я разговаривала с этим деревом, — объяснила Лесли.

Малышка весело хихикнула.

— Говоришь с деревом?

— Это легко. Нужно просто лечь на спину, закрыть глаза и ждать, пока дерево что-то скажет тебе. Потом ты отвечаешь, очень тихо, конечно, так, чтобы больше никто не услышал. Деревья не любят, когда их подслушивают.

Девочка явно заинтересовалась. Хотя она была совсем маленькой, все же, казалось, поняла почти все, что сказала Лесли. Ясные глаза светились умом.

— Ты хочешь попытаться? — спросила Лесли.

— Не знаю, — застенчиво пролепетала Мег.

Лесли села, опираясь на локоть.

— Ты совсем одна, Мег? Где твоя мама?

Девочка покачала головой и отвела взгляд.

Лесли, почувствовав в малышке какую-то скрытую грусть, решила не продолжать. Ей хотелось обнять Мег, прижать к себе, но она понимала, что этого пока делать нельзя. Девочка была чьим-то чужим ребенком.

— Мой папа здесь, — объяснила девочка. — Вон там.

Она показала на скамейку в конце парка. Повернувшись, Лесли увидела сидящего на ней человека. Он улыбался.

Лесли, побледнев, перевела взгляд с мужчины на малышку, потом снова на мужчину.

Джордан уже успел вскочить. Лесли судорожно сжала руку Мег и не выпускала, пока он не подошел. Лицо Джордана светилось улыбкой.

— Значит, вы уже успели познакомиться?

Мег тоже улыбнулась.

— Это Лесли, — гордо объявила она. — Она умеет разговаривать с деревьями.

— Неужели? — осведомился Джордан, подняв брови. — Хорошо, что я послал тебя к ней. Сам я никогда не умел разговаривать с деревьями. Как по-твоему, может Лесли научить меня?

Малышка засмеялась и весело закивала.

Джордан поглядел на счастливые лица, испещренные причудливой игрой теней и света, проникавшего сквозь ветви дерева.

— Вы отлично смотритесь вместе, — заметил он, но тут же заметил, что один шнурок на туфельке Мег развязался.

— Ты не возражаешь? — спросил он.

Лесли наклонилась, чтобы завязать шнурок.

— Ей нужна женская забота, — вздохнул Джордан. — Я делаю все, что могу, но мужчина не может заменить мать.

Малышка вопросительно смотрела на взрослых, прислушиваясь к скрипу веток над головой. Лесли потянулась, чтобы убрать непослушную прядку со лба девочки. Потом взглянула на Джордана, серьезно, с настойчивым безмолвным вопросом.

— Можем мы, по крайней мере, поговорить об этом? — спросил он..

Глаза Лесли наполнились слезами и засияли страстью, которой она не знала с тех пор, как последний раз глядела в лицо любимого человека.

— Еще рано, — прошептала она. — Пока мы разговариваем с деревьями.

— Тогда позже, — очень мягко сказал он.

— Позже, — согласилась Лесли, обнимая за талию малышку.

Глава 23

«Нью-Йорк Таймс», 12 мая 1981 года

ПРЕДСТОЯЩАЯ СВАДЬБА ДЖОРДАНА ЛАЗАРУСА

Джордан Лазарус, один из самых богатых финансистов Америки и автор знаменитого «Плана Лазаруса» по восстановлению и перестройке гетто, объявил о помолвке с мисс Лесли Чемберлен, живущей ныне в Джонсонвилле, штат Нью-Йорк.

После церемонии заключения гражданского брака новобрачные намереваются устроить прием в отеле «Уолдорф-Астория», 5 июня.

Это третий брак Лазаруса и второй — мисс Чемберлен. Мисс Чемберлен овдовела в прошлом году, когда ее муж, глава рекламной фирмы, умер от инсульта. Мистер Лазарус потерял вторую жену, миссис Джил Лазарус, покончившую самоубийством.

Мистер Лазарус отказался комментировать свою женитьбу, заявив только, что они с мисс Чемберлен старые друзья и встретились впервые, когда мисс Чемберлен работала агентом по рекламе в одном из филиалов корпорации Лазаруса в 1976 году.

Новобрачные планируют провести медовый месяц на островах Греции, на вилле мистера Лазаруса.

Кельвин Уизерс стоял над могилой Джил Лазарус в самом центре кладбища Будлон, где самые знаменитые люди Нью-Йорка были похоронены в дорогих богато украшенных склепах, с изысканными памятниками на могилах, символизирующими их известность и славу.

И среди всего этого великолепия Джил Лазарус, одинокая женщина, пришедшая ниоткуда и кончившая там, где начала, лежала под маленькой плитой, специально поставленной в стороне от дорожки, там, где прохожие не могли обратить на нее внимания.

В кармане Кела лежала сложенная газета с объявлением о помолвке Джордана Лазаруса. Сыщик улыбнулся при мысли о том, что Джордан наконец нашел свою любовь. Значит, Джил с самого начала была права: именно Лесли занимала главное место в сердце Джордана, место, за которое сама Джил боролась так долго, чтобы в конце концов потерять все.

Да, Джил была права, если не в поступках, то, по крайней мере, в своей интуиции. Джил выиграла множество мелких битв, но проиграла главную, единственную, имевшую смысл.

А теперь жизнь Джордана Лазаруса будет продолжаться и, может быть, он получит счастье, которого был так несправедливо и долго лишен. По всем признакам Лазарус неплохой человек, помогающий миллионам людей потерявшим надежду на лучшее. Он заслужил любовь и радость.

Джил… С ней покончено. Она стала всего лишь воспоминанием, даже меньше, чем воспоминанием, потому что даже самые близкие люди не знали ее по-настоящему. Раковая опухоль в душе, насильно пересаженная туда еще в раннем детстве, стала барьером между Джил и окружающим миром. Она прошла по жизни, как темный призрак, сначала счастливый своей способностью преследовать других, а под конец страдая от невозможности найти дорогу к их сердцам, отдать свою любовь и получить взамен любовь окружающих, простую человеческую любовь.

И в самом конце, почти потеряв рассудок от неумолимости судьбы, она скрылась от того, за которого так долго боролась, которого так старалась получить, и вернулась к месту, где пережила непередаваемо ужасные минуты своей жизни. И тут, наконец, оказавшись лицом к лицу с демонами, преследовавшими ее, Джил отдала собственную жизнь, чтобы спасти дочь.

Это стало ее прощальным даром Джордану Лазарусу. Кел был уверен в этом. Возможно, именно сознание того, что она добровольно пошла на такую жертву, принесло Джил какое-то подобие покоя и мира перед смертью, когда она покончила с собой на том самом месте, где Холли Флеминг нашла ее двадцать пять лет назад. И так же как тогда, она, измученная страхом, спряталась за печь в доме, где предал ее мир, пока маленькая дочь спала невинным сном, одурманенная лекарством, данным ей матерью перед самоубийством.

Теперь Джил ушла в небытие. Возможно, ее никогда и не существовало. Нереальная, словно не из мира людей, она сыграла последнюю отчаянную партию в мире человеческих существ и проиграла.

«Отдыхай с миром», — подумал Кел и, повернувшись, покинул кладбище.

Он никогда сюда не вернется.

Пока детектив садился в машину и выруливал на дорожку, Джессика Хайтауэр сидела поодаль в лимузине, наблюдая за ним. Она уехала из офиса, чтобы направиться сюда, и по чистой случайности увидела одинокого посетителя у могилы. Раньше она никого не встречала здесь.

Джессика бывала на кладбище два раза в неделю, иногда чаще. Она никак не могла заставить себя забыть Джил: приносила на могилу цветы и ухаживала за уже посаженными.

Однажды воскресным утром она увидела, как мужчина, приехавший в черном автомобиле, положил на плиту большой венок и поспешно уехал. Несколько раз Джессика появлялась в воскресенье и видела, как незнакомец неизменно приносил венок. Наконец Джессика поняла, что это один из служащих Джордана Лазаруса, которому поручено класть цветы на могилу.

С самим Лазарусом Джессика никогда не сталкивалась. Возможно, он был слишком поглощен новой жизнью, чтобы вспоминать о старой. Или по какой-то причине Джордан не мог заставить себя смотреть на могилу.

Джессика вышла из машины, сжимая в руке букет, и приблизилась к могиле. Позади раздавался шум мотора лимузина, слышался гул огромного города. Джессика стояла у плиты. Маленький букетик, принесенный неизвестным, лежал на траве.

ДЖИЛ ФЛЕМИНГ-ЛАЗАРУС

Умерла 5 апреля 1980 года Жена Джордана. Мать Мег.

Даты рождения не было. Точная дата рождения Джил не была известна. Кроме Джордана и дочери, у нее не осталось родственников. Самая горькая ирония заключалась в том, что в эпитафии было сказано все, что могло быть сказано об этой женщине. Все остальное было слишком мрачной тайной, чтобы вынести ее на могильный камень, включая отношения с Джессикой.

Бедная Джил! Надпись на камне так же коротка и неясна, как ее жизнь. Никто не мог по-настоящему скорбеть о ней, потому что никто по-настоящему ее не знал.

Но для Джессики Хайтауэр Джил была реальной женщиной, из плоти и крови, доказательством того, что жить стоило, что никакая жертва не велика, если приносишь ее во имя любви. Джессика потеряла эту любовь, но никогда не забудет ее. И ничто в ее прославленном существовании не было реальнее Джил.

— Спи спокойно, — пробормотала она. — Я люблю тебя.

Пока Джессика Хайтауэр стояла перед могилой Джил Лазарус, Барбара Консидайн сидела в своем офисе в здании «Консидайн индастрис». Перед ней на столе лежала развернутая «Нью-Йорк Таймс».

Заметка о Джордане была скромно напечатана в колонке светской хроники, среди других подобных объявлений, но секретарь старательно поставила карандашом пометку на первой странице газеты, чтобы привлечь внимание Барбары. Совсем как сама Барбара написала однажды несколько слов на полях той же газеты, чтобы известить другого человека о другом важном событии. И это оказалось ее неисправимой ошибкой. Возможно, если бы у нее достало самообладания спокойно дожидаться своего часа, она снова стала бы миссис Джордан Лазарус.

Но она так безумно любила, что сыграла ва-банк. И в результате потеряла его. Теперь Джордан получит все, чего был так долго лишен. Наконец он обретет счастье.

В газете не было снимка Лесли, и Барбара была благодарна за это. Она вряд ли могла бы сейчас вынести вид этого искреннего, ясного, такого красивого лица.

Но, несмотря ни на что, Барбара была счастлива за Джордана. Судьба долго преследовала его, прежде чем подарила то, что он заслужил годами страданий. Судьба и сама Барбара… и Джил, конечно. Как они старались встать между ним и Лесли!

А Лесли… От Лесли требовалось величайшее мужество, чтобы скрыть от больного мужа великую любовь, все это время не умиравшую в ее сердце. Для Джордана, должно быть, каждый день, прожитый вдали от единственной на свете женщины, становился жестокой пыткой, бегством от самого себя.

Ну что ж, теперь все кончено.

Барбара сложила газету. Скрутила в комок и швырнула в корзинку для мусора. Но первая страница с карандашной пометкой оказалась на виду и невольно притягивала взгляд. Грустная улыбка, без тени иронии, тронула губы Барбары. Она нажала кнопку переговорного устройства.

— Да, мэм? — послышался голос секретарши.

— Черил, войдите и выбросите мусор из корзины, пожалуйста.

Минуту спустя вошла секретарь и, обнаружив, что корзина почти пуста, немного поколебалась, прежде чем поднять ее. Однако, не произнеся ни слова, вышла из комнаты, держа на отлете смятую газету.

Барбара решила вернуться к работе. Но, взглянув на пустую корзину, она не могла не подумать, что слышит о Джордане далеко не в последний раз. План Лазаруса преобразил лицо американских городов и был известен всему миру как самое гениальное решение проблем упадка гетто со времен Промышленной революции. С этого времени истории о Джордане, его славе и даре предвидения, счастливой семейной жизни и будущих детях станут отныне частью жизни Барбары. Возможно, до конца дней.

И это будет ей возмездием.

И Барбара, даже в этот момент одиночества, была достаточно справедливой и здравомыслящей, чтобы не признать, что возмездие это полностью ею заслужено.

«Мистер Лазарус отказался комментировать предстоящую свадьбу, заявив только, что они с мисс Чемберлен старые друзья… планируют провести медовый месяц на островах Греции, на вилле мистера Лазаруса…»

Тони Дорренс сидел в библиотеке тюрьмы с ослабленным надзором городка Шенинго, штата Нью-Йорк, без конца перечитывая «Нью-Йорк Таймс», нахмурив брови, целиком поглощенный собственными мыслями.

«Старые друзья…»

«Впервые встретились в 1976…»

Руки Тони судорожно смяли газету. В его мозгу в это мгновение все изменяло перспективу, словно осколки цветного стекла в калейдоскопе, складываясь в картину правды, о которой он не подозревал.

Так, значит, Лесли любила Лазаруса! Вот кого она ждала! И встретилась с ним задолго до того, как вышла за этого парня, Уилера! Вот по ком она страдала все время! Наверное, верила, что он вернется!

И теперь они свободны — жена Лазаруса и муж Лесли поспешили убраться со сцены, а эти прямиком бросились друг другу в объятия.

Теперь Тони понимал все и видел натуру Лесли в истинном свете! Ее замужество с Россом Уилером, слишком старым для такой женщины, всегда было подозрительным для Тони. Не такой она человек, чтобы из корысти выйти за старика. Не в ее это правилах.

Но она могла пойти на это от отчаяния, когда потеряла Лазаруса. Такое предположение имело смысл. Лесли осталась одна, брошенная, без помощи и поддержки, и позволила Уилеру пригреть ее.

Тони вспомнил, как сопротивлялась Лесли, когда он снова вернулся в ее жизнь и сказал о своей любви. В то время Тони был сбит с толку ее свирепой верностью Уилеру, казавшейся странной, таинственной, словно она что-то скрывала. Но это оказалось не угрызениями совести за физическую страсть к Тони, как тот самоуверенно считал, а чувством вины за то, что Лесли до сих пор хотела Лазаруса и позволяла Уилеру иметь себя только из жалости.

Это объясняло также, почему она с таким пренебрежением отнеслась к Тони, когда тот продолжал возвращаться, и почему все разговоры о ребенке никак на нее не действовали. Она совершенно забыла Тони, имея ввиду гораздо более завидную цель.

Она хотела Лазаруса.

Джордан Лазарус. Человек, стоящий на вершине огромной пирамиды, в гигантских колесах которой Тони был всего-навсего крохотным винтиком, жалким страховым агентом. Человек, у которого имелось все — деньги, слава… Великая любовь Лесли.

Тони горел ненавистью при мысли о собственном унижении, неблагодарности и предательстве Лесли. Он подарил ей ребенка. Более того, навеки отдал сердце, а она и думать о нем не желала, терпеливо, не спеша поднималась наверх, пока он, Тони, катился все ниже. Разыгрывая преданную жену, Лесли думала только о себе, и как только Лазарус получил свободу, тут же побежала к нему. Потому что именно его хотела, именно о нем постоянно мечтала.

Тони думал об этих вещах и о многом другом. Но все размышления сводились к одному — для Лесли он был ни чем иным, как ошибкой молодости, неверным шагом в жизни молодой честолюбивой женщины, тут же забывшей о нем на пути к успеху и богатству.

Ошибкой, результатом которой стал ребенок.

Да, она любила мальчишку, этого не отнимешь. Даже пересекла половину страны, чтобы быть ближе к нему. А вот его, Тони, с легкостью выкинула из головы. Да и то сказать, сколько он стоил? Жалкий нищий, не президент компании и не миллионер. Кто и когда о нем слышал?

И вот теперь, после долгих странствий, она наконец достигла цели. Будущая миссис Джордан Лазарус! И все дети, зачатые от него, будут носить его имя.

Пока Тони, чья любовь к ней превосходит чувства любого мужчины, не говоря уже об этой дряхлой развалине Уилере и избалованном зазнавшемся филантропе Лазарусе, — он будет гнить в тюрьме. Тюрьме, бетонные стены которой были лишь символом стены, которой отгородилась от него Лесли в своем сердце.

Тони сложил газету и глубоко задумался. Сегодня он твердо знал, чего хочет. Положив газету на прежнее место, Тони попросил разрешения покинуть библиотеку. С самого первого дня жизни в тюрьме он был примерным заключенным. Именно поэтому его вместе с тремястами других перевели из переполненной тюрьмы в Аттике в заведение ослабленного надзора. Тони получил свободу передвижения и мог ходить и ездить почти всюду, где хотел. Режим здесь, по сравнению с Аттикой, был просто смехотворным. Любой заключенный мог выйти из ворот среди дня, и никто даже внимания не обратит!

Теперь Тони понял все. Судьба снова подарила ему шанс. И ясно указывала, как поступить дальше.

Глава 24

Лесли и Джордан проводили медовый месяц на острове в Эгейском море, где у Джордана была вилла.

Они не могли поверить своему счастью. Оба уже давно оставили надежду когда-нибудь соединиться. Теперь, в компании друг друга, они одновременно светились радостью и немного нервничали.

Оба были совсем не теми людьми, которые встретились и полюбили друг друга пять лет назад.

Джордан и Лесли прошли долгий путь разными дорогами. Теперь, когда они наконец были вместе, счастье стало полным. Казалось вполне естественным, что именно это экзотическое чужеземное место, далекое от родины и привычной обстановки, стало оправой их возрожденной любви.

Они вновь возвращались к прошлым дням, проводя почти все дни на яхте, скользившей по голубым волнам. Джордан и Лесли снова плавали вдоль побережья и добирались даже до соседних островов, на одном из которых жил старый приятель Джордана, радостно принявший новобрачных.

Они любили друг друга в каюте яхты, совсем как в старое время. Но теперь суденышко было другим. И воздух Эгейского моря пах иначе, чем ветер, свистевший над бухтой Лонг-Айленд, бывшей когда-то местом их свиданий.

Но эти различия только заставляли их еще больше любить друг друга, потому что оба сознавали, как невероятно то, что они снова смогли обрести свою любовь, как великолепен каприз судьбы, который вновь их свел после трагической разлуки.

Они говорили и говорили, не в силах остановиться, полные решимости покончить с былыми обидами и непониманием, разделаться с препятствиями, разделившими их в прошлом. Их любви были нанесены такие страшные раны, что оба стремились обезопасить ее всеми средствами, принять любые предосторожности, лишь бы она навсегда осталась с ними.

Им так трудно, так болезненно давались эти беседы. Но постепенно, пока ночи любви перемежались с долгими разговорами, все недоразумения постепенно выяснялись и исчезали, а любовь сияла все сильнее, словно солнце над Эгейским морем. Они поняли, что все годы разлуки боролись за счастье, и это лишь укрепило любовь.

К началу третьей недели медового месяца странное спокойствие снизошло на обоих. Они чувствовали себя так, словно были женаты давным-давно и накопили множество совместных переживаний и воспоминаний, а пламя страсти, закаленной временем и испытаниями, горело ровно и ярко.

Наконец они нашли друг друга, и на этот раз навсегда.

Наступила пятница. В понедельник они вернутся домой к повседневной занятой жизни. Джордану нужно продолжать работу над Планом Лазаруса, а Лесли придется ехать в Джонсонвилль, продать дом Росса и начать поиски нового президента «Уилер эдвертайзинг». Время скорби прошло. Теперь Лесли переедет в пентхаус Джордана и начнет новую жизнь.

Маленькая Мег гостит пока у матери Джордана в Пенсильвании и вернется домой во вторник. Джордану не терпелось увидеть дочь. Ему тяжело было разлучиться с ней на целых три недели. Но Лесли не ревновала мужа к малышке. Ей так хотелось поскорее стать настоящей матерью Мег и подарить ей маленького брата или сестричку.

Мег приняла Лесли сразу и безоговорочно, с радостью, заставлявшей подозревать сверхъестественную духовную связь между Джил и Лесли. Это заставляло Лесли одновременно грустить и радоваться. Она понимала, что Джил с ее трагической судьбой и безумной любовью будет всегда присутствовать в их отношениях с Мег.

После смерти матери Мег немедленно отвезли в чикагское отделение ФБР, куда прилетел вызванный Джордан. Оказалось, что Джил дала дочери довольно большую дозу транквилизатора, рассчитанную на то, что девочка проспит много часов, и спустилась в подвал, чтобы покончить счеты с жизнью. В конце концов Джил пожертвовала собой ради Мег.

Лесли понимала, что когда-нибудь Мег захочет узнать правду о смерти матери. Когда настанет время, Лесли и Джордан попытаются ей все объяснить как можно мягче, чтобы не причинить ненужной боли. Брак Джил и Джордана оказался трагическим. Не стоит Мег мучиться ненужными вопросами, пока она не повзрослеет.

Нужно рассказать все, не скрывая. На пути Джордана и Лесли стояло много препятствий, и Мег попала в скрещение чужих интриг и козней. Но теперь они вместе будут строить новую жизнь, и поэтому Лесли и Джордану не терпелось вернуться домой и приступить к работе. На этот раз тревоги и заботы несли с собой лишь радость.

В эту ночь пятницы оба были усталыми, но счастливыми — весь долгий день провели на воде. Теперь можно приготовить особенный ужин. По пути домой они купили у рыбака великолепного морского окуня и теперь собирались потушить его под белым соусом.

Но сначала они вновь занялись любовью. Было всего пять часов вечера, и неурочное время только подогревало страсть. Теряясь друг в друге, они, казалось, срывались с края земли, уносясь в полете к неведомым мирам.

Солнце садилось. Они поднялись, вышли на веранду, накинув легкие солнечные халаты, и долго глядели, как багровый шар медленно опускается в ленивую теплую воду. Деревня выглядела такой уютной на фоне безбрежного океана. Рыбачьи лодки темнели на глади волн, придавая законченность этой симфонии алого и синего. Зрелище было поразительным.

— Не могу думать об этом, — неожиданно вырвалось у Джордана.

— О чем? — тихо спросила она.

— Как легко я мог тебя потерять. И как тяжело было снова найти тебя. Я бы отдал все, чтобы вернуть потерянные годы.

— Дорогой, но, может, эти годы не прошли даром, — возразила Лесли, взяв его за руку. — Может, они были для чего-то нужны.

Она думала о своей жизненной одиссее, о том, насколько все казалось естественным теперь, когда она знала, что все дороги вели к Джордану.

— Может, — добавила Лесли, — мы так по-настоящему и не разлучались.

Джордан повернул голову, чтобы взглянуть на жену. Она заметила в его глазах отражение заходящего солнца. В этот момент ей казалось, что ни одиночество, ни страдания не были реальными, и на свете всегда существовали только она, Джордан и их любовь. Все муки и страдания были всего лишь еще одним доказательством единства их душ.

— Я люблю тебя, — шепнула она, подставляя губы для поцелуя.

Джордан неожиданно вздрогнул в ее объятиях. Внезапный спазм потряс его тело, и в это же мгновение Лесли услышала звук выстрела.

Джордан обмяк и тяжело повис на ней.

— Джордан, нет!

Лесли, в ужасе охнув, попыталась удержать мужа. Они вместе медленно опустились на каменный пол веранды.

Что-то вспыхнуло в мозгу Лесли. Она осторожно опустила голову Джордана на плиту и ринулась в спальню, проклиная себя за то, что не была настороже каждую минуту, за то, что осмелилась поверить в будущее.

Она вернулась с одеялом и подушкой, встала на колени перед Джорданом. Глаза его были открыты, но невидяще смотрели в небо.

— О, мой Бог, Джордан, Джордан…

Лесли дрожала от паники и тревоги, сражаясь с одеялом. На полу уже стояла лужица крови. Она не знала, куда ранен Джордан, но понимала, что рана серьезная. Этот невидящий взгляд… Что, если Джордан уже мертв?!

— Дорогой, — позвала она, — посмотри на меня. Скажи что-нибудь. Пожалуйста!

Сзади раздался низкий голос.

— Наконец-то все кончено.

Подняв глаза, Лесли увидела стоявшего над ней Тони с пистолетом в руках. Глаза его лихорадочно, возбужденно блестели. Подумать только, он прикончил великого Джордана Лазаруса!

— Ты! — выдохнула она.

Тот кивнул.

— Нельзя убежать от прошлого. Я думал, ты уже успела это понять.

Взглянув на Лесли, он показал на Джордана.

— Ты сделала это! Думала, что можешь все заполучить. Теперь видишь, куда тебя завела твоя жадность.

Лесли натянула одеяло на Джордана и скорчилась, положив голову ему на колени.

— Иди сюда, — велел Тони. — И побыстрее, не то я убью тебя.

Лесли подняла глаза, полные неприкрытой ненависти.

— Хорошо, — согласился он. — Оставайся на месте. Сама напросилась. Теперь увидишь, куда войдет пуля. Будешь точно знать.

Он направил револьвер на Джордана.

— Нет!! — вскрикнула она.

Тони повернул к ней голову и улыбнулся.

— В чем дело? Ты довела меня до этого. Помнишь, как ты поступила со мной? Теперь я всажу в него еще пару пуль. Думала, что можешь всю жизнь скрываться от правды? Но за все нужно платить. Ты боишься возмездия?

Тони тщательно прицелился в голову Джордана.

— Возмездия… — повторил он.

Выстрел застал его врасплох, Тони уставился на Лесли широко раскрытыми глазами.

Она выстрелила в него через одеяло. Револьвер принадлежал Россу Уилеру, тот самый револьвер, из которого он полтора года назад стрелял в Тони.

Пуля попала ему в живот, но Тони не двинулся с места. Удивление в глазах сменилось горькой радостью, а потом ненавистью.

— Считаешь, что можешь остановить меня? — спросил он. — На моей стороне судьба. С твоим муженьком покончено, крошка.

Сжав зубы, он вновь прицелился в Джордана.

Лесли выхватила револьвер из-под одеяла и снова выстрелила в Тони. Он и не подумал защищаться, целиком поглощенный намерением убить Джордана. Только сейчас он начал медленно разворачиваться к ней.

— Возмездие, — мягко повторил он снова.

Лесли вскочила и выстрелила в третий раз. На этот раз пуля ударила его в грудь, отбросила назад. Лесли опять нажала на курок. Тони рухнул на пол.

Лесли стояла неподвижная безмолвная, наблюдая за ним. Тони, не выпуская револьвера, последним усилием воли встал на колени. Не спуская глаз с Лесли, он направил дуло на Джордана. На лице его появилось жалобное почти детское выражение. Пока он пытался справиться с револьвером, Лесли поняла, что единственной силой, еще удерживающей его на земле, была любовь к ней. Последнее оружие Тони…

Он начал нажимать курок. Лесли шагнула ближе и последний раз выстрелила в Тони. Невольный стон поражения сорвался с его губ, и Тони повалился на спину. Открытые глаза уставились в чужое небо.