Блондинка в озере

30

На ней был тот же серый жакет. Она отступила от входа, и я прошел в квадратную комнату с двумя вделанными в стену кроватями. Маленькая лампа на столике у открытого окна тускло освещала желтым светом скудную, неинтересную мебель.

— Садитесь и спрашивайте, — она закрыла дверь, пересекла комнату и устроилась в деревянной качалке с высокой резной спинкой. Я сел на мягкую кушетку в другом углу. У ее края, на двери, ведущей, видимо, в гардеробную и ванную, висела тускло-зеленая портьера. На противоположной стороне была дверь в кухню. Вот и вся обстановка.

Она скрестила ноги, откинула голову на спинку и посмотрела на меня из-под длинных подкрашенных ресниц. Брови у нее были тонкие, изогнутые, такого же каштанового цвета, как и волосы, а лицо спокойное, скрытное. Лицо женщины, которая не станет суетиться по пустякам.

— Со слов Кингсли я представлял вас совсем другой, — сказал я.

Ее губы слегка изогнулись. Она промолчала.

— И со слов Лавери тоже, — продолжал я. — Это доказывает, что с разными людьми мы ведем себя по-разному и говорим на разных языках.

— У меня нет времени на такие беседы, — сказала она. — Что вы хотели узнать?

— Кингсли нанял меня, чтобы я вас разыскал. Я старался. Вы, видимо, в курсе.

— Да. Его подружка из конторы объяснила все по телефону. Она сказала, что вас зовут Марло, и описала шарф.

Я снял шарф, сложил его и засунул в карман.

— Кое-что о ваших скитаниях мне известно, — сказал я. — Но далеко не все. Я знаю, например, что вы бросили машину в отеле «Прескот» в Сан-Бернардино и встретились там с Лавери. Знаю о телеграмме из Эль-Пасо. А что было потом?

— Мои поездки вас не касаются. Мне сейчас нужны лишь деньги.

— Не стоит спорить. Если нужны, рассказывайте.

— Что ж, ладно. Потом мы с Крисом отправились в Эль-Пасо. Я собиралась за него замуж и послала Кингсли телеграмму. Вы ее читали?

— Да.

— Но потом передумала. Я попросила его оставить меня в покое и ехать домой. Он закатил сцену.

— Но все же уехал?

— Конечно.

— Что вы делали дальше?

— Отправилась в Санта-Барбару и какое-то время жила там. Больше недели. Затем поехала в Пасадену. Затем в Голливуд. Наконец, приехала сюда. Вот и все.

— Вы путешествовали в одиночестве?

Она немного помялась:

— Да.

— Без Лавери?

— Естественно, без, с того момента, как он уехал.

— А смысл?

— Смысл чего? — ее голос прозвучал чуть резковато.

— Зачем вы мотались по всем этим местам, не сообщив никому ни слова? Вы же знали, что он будет волноваться.

— Вы имеете в виду мужа? — спросила она невозмутимо. — Мне до него нет дела. К тому же, он считал, что я в Мексике. Что до смысла в целом… что ж, мне нужно было разобраться в своей жизни. Я ее совершенно запутала и хотела побыть одна, спокойно подумать.

— До этого вы провели целый месяц на Оленьем озерце и тоже пытались разобраться в смысле жизни. Но безуспешно. Так?

Она поглядела на свои туфли, на меня и серьезно кивнула головой. Волнистые каштановые пряди упали при этом ей на щеки. Подняв левую руку, она убрала их и потерла пальцем висок.

— Мне хотелось перемен. Хотелось пожить в других городах. Не обязательно интересных городах. Просто незнакомых, не связанных с прошлым. Где я была бы одна, как в гостинице.

— Ну и как, получилось?

— Не очень. Но к Дерасу Кингсли я не вернусь. А он что, хочет этого?

— Не знаю. Но зачем вы приехали сюда, в город, где обосновался Лавери?

Она прикусила зубами костяшку пальца и посмотрела на меня поверх руки.

— Хотела увидеть его снова. Не все так просто. Я вроде бы не влюблена, и все же… все же по-своему влюблена. Однако замуж за него не хочу. Вам это понятно?

— Это понятно. Непонятно другое — к чему вам понадобилось жить в неудобных гостиницах? Насколько я знаю, вас и дома уже давно никто не стесняет.

— Мне нужно было побыть одной и… и подумать, — сказала она почти с отчаяньем и опять прикусила костяшку пальца, теперь покрепче. — Отдайте, пожалуйста, деньги и уходите.

— Сейчас отдам. А каких-либо других причин для отъезда из Пумьей Вершины у вас не было? Скажем, что-нибудь, связанное с Мьюриел Чесс?

Она удивилась. Удивляться, как известно, никому не запрещено.

— Господи! Что может быть общего между мной и этим ничтожеством с замороженной физиономией!

— Вы могли поссориться из-за Билла.

— Из-за Билла? Билла Чесса? — Она еще больше удивилась. Пожалуй, даже чересчур.

— Билл утверждает, что вы его соблазняли, — сказан я. Запрокинув голову, она пронзительно, несколько деланно расхохоталась:

— Господи! Соблазнять эту неумытую пьянь? — Ее лицо внезапно стало серьезным. — Что случилось? Вы явно что-то недоговариваете.

— Может, он действительно пьянь, — сказал я. — Но полиция ко всему прочему считает его еще и убийцей. Мьюриел недавно выловили из озера. Она пролежала там целый месяц.

Она провела языком по губам и, склонив голову набок, уставилась на меня. Воцарилась недолгая тишина. Комнату наполняло сырое дыхание океана.

— Вот, значит, чем все кончилось, — медленно произнесла она. — Ничего странного. Они без конца ссорились. Так вы полагаете, ее смерть как-то связана с моим отъездом?

— Такая возможность не исключена, — кивнул я.

— Никакой связи тут нет. — Она с серьезным видом тряхнула головой. — Мое отношение к этой паре я уже объяснила. Добавить мне нечего.

— Мьюриел утонула в озере, — сказал я. — Вас эта смерть ни капли не трогает?

— Мы с ней почти не общались. Она была очень нелюдимой. И в конце концов…

— А вы не знали, что одно время Мьюриел работала у доктора Олмора?

Теперь она, казалось, была в полном недоумении.

— Я ни разу не заходила к нему в приемную, — медленно проговорила она. — Когда-то он несколько раз навещал меня на дому. Я… я ничего не могу понять.

— Мьюриел Чесс была медсестрой у доктора Олмора. Ее настоящее имя — Милдред Хэвиленд.

— Какое-то странное совпадение, случайность, — сказала она озадаченно. — Билл познакомился с ней в Риверсайде. При каких обстоятельствах они встретились или откуда она родом, я и знать не знаю. Выходит, тут еще замешан и доктор Олмор. Ну и что? Разве это важно?

— Пожалуй, нет. Действительно, совпадение. Бывает. Но теперь вы понимаете, зачем мне понадобился этот разговор? Вы уезжаете, Мьюриел находят в озере; затем оказывается, что это Милдред Хэвиленд, когда-то связанная с Олмором, с которым так или иначе связан и Лавери, живущий через дорогу. Кстати, вам не показалось, что Лавери знал Мьюриел и раньше?

Она задумалась, слегка покусывая нижнюю губу, и наконец ответила:

— Думаю, они впервые встретились на Оленьем озерце. Во всяком случае, вел он себя так, будто увидел ее в первый раз.

— Не мудрено, если вспомнить, каким человеком он был.

— Мне кажется, Крис не общался с доктором Олмором. Вот жену его он знал. А доктора, скорей всего, нет. Следовательно, не был знаком и с его медсестрой.

— Жаль, но все это мне ничего не дает. Правда, вы хоть понимаете теперь, что нам было необходимо поговорить. Вот ваши деньги. Держите.

Я вынул конверт, встал, бросил его ей на колени и снова сел. Она к нему и не притронулась.

— Вы отлично сыграли роль, — продолжал я. — Этакая невинность в бедственном положении! Нотки решительности и скорби тоже удались. Нет, люди к вам явно несправедливы. Они считают вас безмозглой и не умеющей владеть собой. Очень ошибаются.

Подняв брови, она молча уставилась на меня. Ее губы тронула чуть заметная улыбка. Она взяла конверт, похлопала им себя по колену и, все еще не отрывая от меня взгляда, положила на стол.

— И роль миссис Фолбрук у вас получилась. Теперь-то я вижу, где вы слегка пережали, но в тот момент поверил полностью. Лиловая шляпка, которая подошла бы блондинке, но на плохо причесанных каштановых волосах смотрелась просто чудовищно, грубая косметика, будто ее накладывали в темноте вывихнутой рукой, суетливо-эксцентричные манеры. Но в целом — прекрасно! А когда вы вдруг протянули мне пистолет, я почувствовал себя бревно-бревном!

Она сдавленно фыркнула и засунула руки в карманы жакета. Ее каблуки выбивали по полу дробь.

— Но зачем вы туда вернулись? — спросил я. — Утром, да еще таким поздним. Рискованно.

— Значит, вы думаете, что это я застрелила Криса Лавери?

— Я не думаю, я уверен.

— И хотите знать, почему я вернулась?

— По правде говоря, не очень.

Она издала резкий, холодный смешок:

— У него остались мои деньги. Этот фрукт очистил мой кошелек. Даже мелочь забрал. Вот я и вернулась. А риска никакого. Я знала, как он жил. Пришла занести, к примеру, молоко или газету. Люди в подобных ситуациях теряют голову. А я не потеряла. С какой стати? Куда безопаснее сохранять спокойствие.

— Понятно, — сказал я. — Значит, вы его застрелили накануне ночью. Мне бы следовало догадаться, хотя это и не имеет теперь значения. Он ведь в тот момент брился. А мужчины с темной щетиной, бывает, бреются и на ночь, особенно когда у них подружка.

— Бывает, — почти весело подтвердила она. — Ну и что вы собираетесь делать?

— Таких бесчувственных стервоз мне еще видеть не приходилось, — сказал я. — Что собираюсь делать? Само собой, сдам вас в полицию. При этом — с удовольствием.

— Не выйдет, — она говорила отрывисто, с торжеством. — В тот раз вы удивились, почему я отдала вам незаряженный пистолет. А зачем он? У меня есть другой. Вот этот.

Она выхватила из кармана пистолет и наставила его на меня.

Я улыбнулся. Может быть, не особенно искренне, но все же улыбнулся.

— Мне никогда не нравились подобные сцены, — сказал я. — Сыщик находит убийцу. Убийца вытаскивает пистолет, направляет его на сыщика и рассказывает все мрачные подробности дела, зная, что потом выстрелит. Пустая трата времени. Выстрела, как правило, не получается. Что-нибудь обязательно да помешает. Ведь богам такие сцены тоже не по душе — они всегда их портят.

— Предположим, что на этот раз все сложится по-другому, — сказала она тихо и, встав с качалки, двинулась по ковру в мою сторону. — Предположим, мне ничто не помешает, и я не буду больше ничего вам рассказывать, а просто застрелю.

— Тогда сцена понравится мне еще меньше, — сказал я.

— Вы вроде бы не боитесь. — Она сделала еще один шаг в мою сторону, совершенно неслышный на ковре, и облизнула губы.

— Не боюсь, — соврал я. — Сейчас ночь, тишина, и при открытых окнах выстрел наделает много шуму. А на улицу отсюда быстро не выскочишь. К тому же, вы паршиво стреляете. Промахнетесь. В Лавери вон три раза промахнулись.

— Встать! — приказала она. Я встал.

— Я слишком близко, чтобы промахнуться. — Она ткнула дулом мне в грудь. — Теперь уж точно не промахнусь. Стойте спокойно. Поднимите руки и не двигайтесь. Иначе буду стрелять.

Я поднял руки и посмотрел на пистолет. Язык у меня, казалось, распух, но все же еще ворочался.

Левой ладонью она охлопала меня в поисках оружия. Потом, закусив губу, уронила руку вдоль тела.

— Теперь повернитесь, — попросила она вежливо, как закройщик на примерке.

— Вы все делаете как-то неумело, — сказал я. — И с пистолетом обращаться совсем не умеете. Во-первых, находитесь слишком близко от меня. Во-вторых… мне неловко говорить, но вы забыли про предохранитель.

Она решила сделать оба дела сразу — отступить назад и, не спуская с меня глаз, нащупать большим пальцем защелку предохранителя. На это требуется секунда. Но мои советы, видно, действовали ей на нервы. Не нравилось слушаться указаний. Это небольшое замешательство и выбило ее из колеи.

Выкинув правую руку, я крепко прижал Кристи лицом к себе.

Она издала полуприглушенный возглас. Левой ладонью я ударил ее по правому запястью, зацепив большой палец. Пистолет упал на пол. Она судорожно пыталась освободиться и, казалось, вот-вот закричит. Затем, попытавшись меня лягнуть, совсем потеряла равновесие. Ее ногти рванулись к моему лицу. Я успел ухватить запястье и стал выкручивать ее руку за спину. Сил ей было не занимать, но я все же оказался чуточку сильнее. Тогда она поджала ноги и всем телом повисла на руке, которой я прижимал к своей груди ее голову. Удержать такую тяжесть я не мог, и пришлось согнуться.

Тяжело дыша, мы топтались у кушетки, и если бы доски пола заскрипели, я бы все равно не услышал. Мне, правда, показалось, что на карнизе звякнуло кольцо портьеры. Но уверенности не было, как не было и времени соображать. Внезапно, слева и чуть сзади возникла неясная фигура. Я понял, что это человек, очень крупный человек.

Больше я ничего не успел сообразить. Перед глазами у меня вспыхнуло, и наступил мрак. Я даже не почувствовал удара. Вспышка, мрак, а перед мраком — резкая тошнота.