Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна

ГЛАВА 7

– Надо же, какие красотки пашут на ТВ! – Ярослав Савин (еще более загорелый, еще более синеглазый, еще более сексапильный, чем его экранное изображение) надвигался на меня, широко расставив руки.

Странно, мы ведь никогда с ним раньше не встречались. Может быть, он перепутал меня с какой-то другой телеработницей? Может быть, мне стоило многословно представиться, едва он открыл дверь своей квартиры?

Я покорно нырнула в объятия знаменитого мотогонщика. А что мне было делать – осадить его звонкой пощечиной, что ли, чтобы он сразу понял, что я – девушка приличная? Не смешите меня. Просто Савин – человек богемный, встречается он в основном с топ-моделями, актрисами, в крайнем случае, поп-звездами. Всем известно, какие фривольные нравы царят в шоу-бизнесе. Наверное, у них принято душить в страстных объятиях незнакомых людей – это что-то вроде рукопожатия. И потом, это даже приятно – когда такой великолепный мужчина дружелюбно похлопывает тебя по спине.

– Ой, – сказала я, потому что рука великолепного мужчины переместилась чуть ниже.

– А ты еще и скромница, – Ярослав ущипнул меня за бок, – уважаю. Нет, а правда, почему ты не модель?

Я польщенно улыбнулась. И правда – почему? Я довольно высокая, в отдельных местах даже стройная. И один сумасшедший коллекционер-миллионер даже предлагал мне позировать для каталога.

– Возможно, я буду позировать для каталога антикварной одежды, – сдержанно улыбнувшись, сказала я.

Оператор Дима, стоявший за спиной у Савина, с мрачным видом покрутил пальцем у виска и возвел глаза к небу.

– Антикварной? Но почему антикварной? Потому что ты сама – старушка? – на последних словах у Ярослава задрожал голос, его душил приступ смеха. – Старушка, хе-хе! Сколько тебе, лет двадцать пять? Да ты моей последней подружке в мамочки годишься.

«Курнул он, что ли?» – по инерции продолжая улыбаться, подумала я.

– Да ладно, не обижайся, – лицо звезды мотокросса вновь стало серьезным, и я с сожалением подумала, почему так выходит, что самые красивые мужчины на поверку оказываются самодовольными хамами.

– Что ж, можно и приступить к интервью, – я достала из сумки блокнот и водрузила на нос очки.

Зрение вообще-то у меня великолепное, и очки я ношу только для того, чтобы придать своей вечно улыбающейся физиономии хоть малую толику серьезности. К тому же они мне так идут.

– Нет, так дело не пойдет, – ладони Ярослава опустились на мои плечи, – понимаю, что вел себя некрасиво. Но знаешь, меня просто достала моя девушка, я только что говорил с ней по телефону. Мы разругались в пух и прах. Получается, что теперь я одинок. И заслуживаю снисхождения.

– Да что вы говорите? – оживилась я, снимая очки. – Значит, вы только что с ней расстались? Какой ужас!

– Вот именно, – опустил голову Савин, – теперь можешь сказать, что тебе меня ни капельки не жаль. И тогда мы приступим к интервью.

– Нет, ну что ты… – осмелев, я погладила его по волосам. Мягкие, как у ребенка. Растрепанные. Отдельные прядки выгорели на солнце, – я как-нибудь могу тебе помочь?

– Это уже другой разговор, – повеселел Ярослав, – что ты будешь: вино, водку, пиво, коньяк, текилу? Могу смешать коктейль.

Мне вдруг вспомнился бар на одиннадцатом этаже телецентра, мой начальник Георгий Волгин и его неизменный бокал с золотистым коньяком. Когда он вдыхал коньячный аромат, у него был такой богемный искушенный вид! И я уже чуть было не согласилась на коньяк, но тут перехватила уничтожающий взгляд оператора Димы и проблеяла:

– Апельсиновый сок, если есть.

– В каком классе ты учишься? – усмехнулся Савин, перед тем как скрыться в кухне.

Я сделала вид, что рассматриваю записи в блокноте, чтобы не встречаться взглядом с Димой.

– Мать, ты свихнулась? – зашипел он, подходя ко мне поближе. – Он же псих, у него на лице это написано!

– Сам ты псих, – беззлобно отозвалась я, – у человека трагедия, а ты издеваешься.

– Подумаешь, трагедия! – фыркнул Дима. – Девушку послал по телефону. Представляю, что он ей наговорил. Вот у меня, может быть, вообще никакой девушки нет, я и то не переживаю.

– На тебя мне как-то наплевать, – вполголоса пробормотала я.

– Не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, но вспомни, что было с Лариным. Он пошло кокетничал, и ты легко согласилась с ним уехать, а потом вернулась в редакцию с круглыми глазами и заплаканная. А Подаркин?! Он тоже предложил тебе выпить, и вот…

– Хватит! – вскричала я. – Я прекрасно помню, что произошло у Подаркина. И больше не собираюсь так поступать. Я себя, между прочим, контролирую.

– Вижу, – с самым что ни на есть угрюмым видом Дима принялся расстегивать кофр, в котором лежала видеокамера.

Из кухни вернулся Ярослав. В его руках был поднос, на котором толпились стаканы. Дима сообщил о своем нежелании пить энергичным отрицательным мотанием головы. Я не удержалась и, улучив момент, показала ему язык. Но он даже не улыбнулся в ответ. Какая муха его укусила?

Зато осветители схватили по два стакана, даже не поинтересовавшись, что в них находится.

Пригубив апельсиновый сок, я обнаружила, что изрядную его часть составляет водка. Я удивленно посмотрела на Савина, а он заговорщицки мне подмигнул.

– Может быть, мы наконец займемся работой? – предложил Дима.

Я заметила, что у оператора слегка подергивается уголок губы, и поняла, что он рассекретил махинацию с добавлением алкоголя в мой сок. Не знаю уж, что показалось ему более подозрительным – торжествующий вид мотогонщика или блеск в моих глазах. Перехватив его взгляд, я презрительно фыркнула. Терпеть не могу, когда со мной обращаются, как с маленьким ребенком. Понимаю, я допустила пару незначительных оплошностей, но это же вовсе не означает, что я – запойная алкоголичка, от которой можно ожидать всякого.

Савин развел руками и послушно уселся на диванчик, всем своим видом выражая полную готовность к ответу на самые провокационные вопросы. Видеоинженер ловко пристегнул к его футболке микрофон-петличку, Дима выставил камеру так, чтобы в кадр попал не только Ярослав, но и стеллаж с многочисленными золотыми и серебряными кубками – наградами Савина.

Я откашлялась и распахнула блокнот, который, как всегда, был девственно чист. Опять я не придумала заранее вопросы. Хотя вчерашним вечером я честно прочитала несколько интернет-статей о Савине и даже схематично нарисовала в блокнотике мотоцикл.

Что ж, победитель мотокроссов – это вам не коллекционер антиквариата. Здесь мне хотя бы понятно, о чем с ним можно поговорить. Тем более я пару раз смотрела по спортивному каналу мотогонки и нашла это зрелище вполне увлекательным. Мы могли бы обсудить новые модели мотоциклов, и важность защитного шлема, и адреналиновую зависимость, и…

– А вы встречаетесь только с известными топ-моделями? – вырвалось у меня.

– Это что, уже первый вопрос? – удивился Савин. – Ну нет, почему, не только с известными топ-моделями.

Я расцвела. Думаю, этой фразой он явственно дал мне понять, что у меня тоже есть шанс. Между прочим, так всегда и бывает в романтических кинокомедиях. Вокруг главного героя – настоящего мужчины – вертится плеяда пустоголовых красоток с силиконовыми бюстами и отбеленными зубами. Но в итоге он отдает предпочтение главной соответственно героине, которая, может быть, и не обладает такой сногсшибательной внешностью, зато у нее на месте мозги и с чувством юмора все в порядке.

– С неизвестными моделями я тоже встречаюсь, – продолжил Ярослав, – вот, например, сегодня я расстался с подружкой, которая всего дважды была на обложке «Плейбоя». Разве это можно назвать настоящей славой?

Я прикусила губу. Издевается, что ли?

– Ну и с другими женщинами тоже, – после паузы добавил Савин, – так что имей меня в виду.

– Да я это не к тому спросила, – я почувствовала, как кровь ниагарским водопадом приливает к моим щекам, – я не то чтобы свободна, – откашлявшись, сказала я.

– Но и не то чтобы занята? – подмигнул Савин.

– Ладно, а теперь давайте поговорим о мотоциклах и гонках!

Пока Ярослав долго и экспрессивно рассказывал об особенностях избранной им профессии, я думала о своем. Интересно, такой искушенный мужчина, как он, может заинтересоваться моей скромной персоной? Считаюсь ли я девушкой первого сорта? И вообще – по каким критериям в этой циничной мужской градации дамам присваиваются сорта? Будь я чуть тоньше, может быть, тоже смогла бы блистать на подиуме. У меня большие глаза, аккуратный нос и модно пухлые губы (правда, еще в моем арсенале имеются щеки, чуть круглее желаемых, и не поддающиеся укладке волосы). Однако что-то я не наблюдаю, чтобы знаменитый гонщик и сердцеед волновался в моем присутствии. Он спокойно рассказывает мне о гонках и трассах, и на лбу его не видать бисеринок нервного пота. Значит ли это, что я совсем его не волную? Правда, есть еще один вариант – он может ждать первого шага от меня. А меня останавливает присутствие оператора Димы – представляю, как он развеселится, если я опять останусь с носом!

Итак, Ярослав разглагольствовал о мотоциклах, я терпеливо слушала и даже время от времени делала пометки в блокнот. Но хватило меня ненадолго. Я просто не могла позволить какому-то мужлану (и здесь я имею в виду оператора Диму, который грозной тенью маячил за моей спиной) испортить такой содержательный разговор. Ему, видите ли, не нравится, когда я кокетничаю с «джентльменами» – героями нашей программы. И за моими невинными вопросами о их личной жизни ему почему-то виделся корыстный умысел, заключавшийся в окольцовывании объекта. Не то чтобы он был совсем не прав. Мне просто казалось, что он меня недопонимает; он записал меня в племя легкомысленных охотниц за бумажниками. А я ведь чувствовала себя такой неприкаянной после выходки Леки, что бросалась от одного берега к другому. Я искренне верила, что смогу быть счастливой с коллекционером-миллионером Лариным. В то же самое время была немножко влюблена в своего нового начальника. Вот и сейчас, глядя в прищуренные синие глаза известного мотогонщика Савина, я почувствовала знакомое пульсирующее тепло в области сердечной мышцы. А вдруг именно этот мужчина и является той пресловутой судьбой, которую я столько лет безрезультатно пытаюсь ухватить за хвостовое перо?!

Где же Диме понять все эти тонкости? Не думаю, что его бывшая невеста когда-либо сбегала от него за океан, чтобы там повстречать его же сомнительного дружка.

Итак, пора вновь направить неинтересный моторазговор в знакомое русло. Вот только как бы потактичнее перевести разговор с мотоциклов на войну полов?

Откашлявшись, я перебила монолог Савина громким вопросом:

– Ну а девушек вы на мотоцикле катаете?

– Не всех, – Ярослав легко переключился на «женскую» тему, – только тех, кто не боится. А почти все девушки боятся скорости.

– Я вот не боюсь, – я поправила волосы и облизнула губы, положа руку на сердце, – в этом месте я действительно для большей наглядности прижала ладонь к груди, – скорость – это то, ради чего стоит жить. Это самое захватывающее, что есть на свете. Это… – я пощелкала пальцами, чтобы подобрать правильный эпитет.

Сзади послышался странный звук – словно кто-то медленно сдувал воздушный шарик. Я знала, что это тяжело вздыхает оператор Дима.

– Прости, но я не закончил. Я катаю тех девушек, которые любят скорость, только в том случае, если они мне нравятся, – невозмутимо продолжил Ярослав, – у меня просто времени нет заниматься этим со всеми подряд.

Дима сдавленно хрюкнул – и почему ему так нравится, когда я получаю по носу?

– Ладно, и снова перейдем к мотоциклам, – сухо сказала я, поправив на носу бутафорские очки, – как вы считаете…

Но закончить фразу он мне не дал:

– Кстати, Саша, а ты не хотела бы прокатиться? Раз уж ты так любишь скорость. Можно прямо сейчас.

Я с детства боюсь скорости. И высоты. Глубины, если честно, тоже опасаюсь. Ну не экстремальный я человек. Родителям пришлось пообещать мне десять мороженых и поход в дельфинарий, чтобы я отважилась оседлать трехколесный велосипед, который вручил мне на день рождения какой-то злой шутник. Было мне тогда года четыре, но с тех пор я мало изменилась.

– Вот. Примерь, – Ярослав вручил мне ярко-красный блестящий, точно начищенная кастрюлька из «ИКЕИ», шлем.

Приоткрыв рот, я продемонстрировала мотогонщику зубы – надеюсь, это мимическое упражнение сойдет за улыбку. Также я надеюсь, что он не заметит нервно подергивающийся уголок губы.

– Что смотришь? – удивился Ярослав. – Давай помогу.

Он собственноручно нахлобучил шлем мне на голову, мне же оставалось только сипло прокричать: «Осторожнее! Не помни мою прическу!!» Уши словно ватой заложило. Я попыталась пробормотать, что мне неудобно, шлем слишком тяжелый, в нем трудно дышать и у меня начинается приступ клаустрофобии. Но никто не обратил на меня ни малейшего внимания, из чего я сделала вывод, что говорить, когда на тебе такой шлем, бесполезно, – все равно никто не услышит. На ощупь я нашарила в сумочке пудреницу, мне хотелось посмотреть, на кого я похожа. Я искренне надеялась, что зеркальное отражение станет единственным положительным моментом во всей этой леденящей кровь мотоциклетной истории – может быть, я похожа на сексапильную хозяйку звездолета из голливудского футуристического фильма.

Но ожидания мои оказались напрасными – скорее, я напоминала инопланетянина подвида «яйцеголовые». На бледной тоненькой шее болталась невероятно огромная голова, из-под стекла испуганно таращились глаза. И такой запомнит меня мужчина-мечта Ярослав Савин?!

Нет уж.

Не без усилий я стянула шлем и промокнула вспотевший лоб бумажной салфеткой.

– Что такое? – удивился Савин. – Передумала?

– В этом шлеме ничего не видно. А без него никак нельзя?

– С ума сошла? – усмехнулся он. – Здесь есть пустынная улица, и я собирался разогнаться до скорости триста километров в час. Это, конечно, незаконно, но ради такой девчонки я готов на все.

Триста километров в час? У меня уже коленки трясутся. Во что я ввязалась, меня же даже на колесо обозрения не затащишь!

– Конечно, если ты боишься…

– Нет! – перебила я. Ладно, думаю, это не так сложно – потерпеть несколько минут скорости. Стисну зубы, закрою глаза и попытаюсь хотя бы не кричать.

– Без шлема ты ничего не увидишь и не поймешь.

– Правда? – обрадовалась я. – И все-таки предпочту обойтись без него.

– Ярослав, пусть едет без шлема, – вмешался вдруг оператор Дима, который все это время нарезал круги вокруг нас, точно подбирающаяся к жертве голодная акула, – Саша у нас девушка экстремальная.

– Да? – с сомнением посмотрел на меня мотогонщик. – Ну ладно… Да, пожалуй, это даже будет интересно. Что ж, тогда садимся.

Он перекинул ногу через мотоцикл – и так уверенно у него это получилось, так грациозно, что я даже немножко приободрилась. Он кажется таким спокойным, а ведь ему предстоит этим ревущим чудовищем управлять. В мою же компетенцию входит лишь по возможности бесшумное сидение на пассажирском месте.

Я невольно залюбовалась Савиным. Он и его мотоцикл смотрелись одним целым. Этакий кентавр, божество эпохи технического прогресса. На нем был черный кожаный костюм, в котором его и без того атлетические плечи выглядели еще более широкими. И шлем ему шел – в отличие от меня. Сбоку к шлему Савина была прикручена какая-то странная деталь, но я постеснялась спросить о ее предназначении.

– Ни пуха ни пера, – пожелал мне Дима, ядовито при этом улыбнувшись.

– Да пошел ты к черту! – пробормотала я, взбираясь на мотоцикл.

Я изо всех сил сжала ногами сиденье, а руками вцепилась в куртку Савина.

– Готова? – крикнул он.

– Готова, – подтвердила я, предварительно зажмурившись и стиснув зубы.

А потом – взревел мотор, мы сорвались с места, и я тут же забыла о данном самой себе обещании не кричать. Рот сам собой распахнулся, и из горла вырвался отчаянный предсмертный вопль. Надеюсь, что Савин его не услышал – во-первых, на нем все-таки был шлем, а во-вторых, в ушах пронзительно свистел воздух. Я попыталась открыть глаза, но ничего не получалось, потому что в лицо мне бил режущий воздух, превратившийся отчего-то в почти твердую субстанцию. Я уж думала, что хуже не бывает, и приготовилась молиться и тут почувствовала, что меня сдувает с мотоцикла!

Как будто бы сильные невидимые руки вцепились в мои плечи и пытались оторвать меня от Савина. В тот момент я вдруг поняла, что жизнь прекрасна; я отчаянно цеплялась за жизнь, изо всех сил навалившись на разогнавшегося мотогонщика. Я не знала ни одной молитвы, но понимала, что в такую минуту я просто обязана самой себе в чем-нибудь поклясться. Прерывающимся голосом я забормотала:

– Клянусь, что если я выживу, то стану добрее и внимательнее к ближнему, клянусь подарить моей подружке Жанне те туфли «Гуччи», которые она уже полтора года пытается хотя бы на недельку выпросить, клянусь радоваться жизни каждый день, даже если я однажды проснусь толстой, даже если меня опять уволят с работы, даже если у меня полтора года не будет секса, даже…

И в этот момент мотоцикл наконец остановился. По инерции я продолжала сидеть, вцепившись в спину Ярослава. И только когда он снял шлем и насмешливо сказал: «Расслабься, красавица, не надо меня душить, мы не в постели», – только тогда я наконец отпустила руки и распахнула глаза.

– Ну как? – со смешком спросил подбежавший оператор Дима.

– Супер, – тоненько пропищала я, – это был лучший день в моей жизни. – Губы мои тряслись. Я слезла с мотоцикла и села прямо на асфальт, потому что непослушные колени вдруг стали слабыми.

– А ты хорошо выглядишь! – засмеялся Дима. – Такая прическа тебе очень идет.

– Что ты мелешь? – Я провела ладонью по волосам и еле сдержала крик. Неужели мои испытания на этом не закончились? Волосы на ощупь были свалявшимися и жесткими, как будто бы эта непрочесанная шевелюра принадлежала кукле, которую на целую зиму забыли в песочнице.

– Однажды после такой поездочки нам пришлось вырезать барышне колтуны. Причесыванию они не поддавались, – сказал Ярослав, – она тоже не хотела надевать шлем. Потом вся голова была в проплешинах.

– Шутишь?!

– Не волнуйся, у нас просто не было под рукой кондиционера. Хочешь, одолжу тебе бандану? Чтобы ты хоть как-то могла доехать до дому.

Интересное кино – а почему бы ему вместо этого не предложить мне вместе принять душ, воспользоваться кондиционером, а потом отнести в загс паспорта – ведь я прошла тест на смелость!

– Но перед тем, как ты уедешь… У меня есть еще один сюрприз, – хитро улыбнулся Савин, – придется нам подняться опять в мою квартиру. Уверен, что это тебя не разочарует!

Дома он первым делом привел нас в комнату, большую часть которой занимал огромный телевизор.

– Располагайтесь, господа и дамы, – он гостеприимно указал на расбросанные по полу подушки, – сейчас будем кино смотреть.

Мы с Димой недоуменно переглянулись.

– Наверное, Саша заметила, что к моему шлему была пристегнута видеокамера в специальном футляре, – радостно сказал Савин, – это мое любимое развлечение. Снимать лица людей, которые сидят на заднем сиденье. Но у Саши, я уверен, лицо было спокойным. Она же от скорости без ума.

Я не сразу поняла, что он имеет в виду. А потом вдруг вспомнила тот странный предмет, примотанный к его шлему. Так, значит, это была видеокамера. Но не хочет же он сказать, что сейчас мы будем…

– Думаю, классное получилось кино, – Савин возился с какими-то разноцветными проводками.

– Но… Может быть, я лучше домой кассету заберу? – предложила я. – Зачем занимать ваше время?

– Да нет же, мы не против, – поддержал Савина оператор Дима, а я украдкой показала ему кулак.

– И времени у нас нет, – я с озабоченным видом посмотрела на часы, – надо возвращаться на работу.

– Да это не займет много времени. Две минуты всего. Готово! – Ярослав щелкнул пультом, и на экране появилось мое лицо.

Я всегда знала, что меня, что называется, не любит камера. Вот такой парадокс – в зеркалах я получаюсь почти идеальной красавицей, а вот на фотографиях и видеопленке вместо меня проявляется какой-то толстощекий монстр с небольшими глазками, рулевидным носом и дебильной улыбкой.

Узнать меня можно было с трудом. Прическа, безусловно, принадлежала мне, но вот все остальное… Что ж, теперь мне зато хотя бы известно, что особенно уродливо я выгляжу, когда мои глаза плотно зажмурены. Вокруг них сразу же проявляются резкие морщины, а доминантой лица становится красноватый нос! Интересно, а когда я сплю, я тоже так выгляжу? В таком случае неудивительно, что Эдику приспичило переехать за океан. И вопрос, почему он не звонит, тоже сразу снимается.

Мотоцикл набирал скорость, от чего физиономия экранного монстра претерпевала мимические изменения. Чудовище широко разинуло пасть, без стеснения выставив на всеобщее обозрение гланды. («Как в анекдоте, – хихикнул Дима, – такой харей медку бы попить!») Розовые губы беспомощно трепыхались на ветру, как развешанные на балконе простыни. Волосы встали дыбом. Но это было еще не все.

– Даже если я проснусь толстой, даже если у меня полтора года не будет секса… – ни с того ни с сего забормотало чудо-юдо.

Такого я вынести уже не могла. Я вскочила с подушки и, не попрощавшись с Савиным, бросилась в коридор.

Главное событие недели (а может быть, и месяца, и года, и века!!!) – Георгий Волгин пригласил меня на концерт!!!

Произошло это в баре на одиннадцатом этаже – все же не зря я спустила столько денег на ублажение желудка. Как всегда, мы обедали за соседними столиками, и вот, допив свой коньяк, он вдруг встал, подошел ко мне и спросил:

– Любите ли вы классическую музыку, Саша?

Естественно, я на всякий случай ответила, что люблю. Я, как проницательная девушка, сразу почувствовала в этом вопросе подвох. Так оно и вышло! Не успела я признаться в страсти к фортепьянным концертам Рахманинова (кстати, надо бы на досуге прослушать хотя бы один, чтобы меня невозможно было уличить), как он сказал:

– У меня есть два билета на камерный концерт. Извините, что предупреждаю в последний момент, но если сегодня вечером вы не заняты…

Знаю, что по законам обольщения я должна была помариновать его недельки две, прежде чем согласиться на свидание. Но, честно говоря, мои нервы и так уже были на пределе. Требовалась срочная разрядка. Поэтому я поспешила ответить:

– Я свободна!

Кажется, моя прыть его немного позабавила.

– Что ж, тогда я заеду за вами в шесть? – усмехнувшись, предложил он.

На том и условились.

Естественно, я слиняла с работы пораньше и отправилась в торговый комплекс на Манежной, где с легкостью влюбленной женщины истратила половину гонорара на красную юбку в белый горох. Ох, и хороша я была в этой юбке. Настоящая итальянская кинозвезда восьмидесятых!

И ничего страшного, что на самом деле я не очень разбираюсь в классической музыке. Положа руку на сердце, я бы предпочла быть приглашенной в уютный джаз-клуб – под тягучие переливы саксофона мы могли бы поговорить о любви или хотя бы о работе (да хоть о нигерийской литературе, все равно самое главное я скажу ему, используя язык жестов и взглядов)… Хотя какая разница, куда идти с мужчиной мечты. Да я бы даже смело отправилась с ним в сомнительный подвальный кабак, где беснуются панки! Лишь бы быть рядом, лишь бы нас объединял общий секрет от коллег, лишь бы услышать в трубке своего домофона его мягкое: «Саша, я уже здесь, спускайся вниз!»

Я опрометью бежала вниз по лестнице. Наверное, стук моих каблуков всех соседей перебудил. Когда я пробегала мимо квартиры Веруси, дверь приоткрылась, и из нее высунулась растрепанная голова.

– Чего расшумелась? – подозрительно спросила Веруся.

– Ничего, ничего, потом! – бросила я на бегу.

– Ну-ну. А я в окно видела, тебя там мужик какой-то ждет, – раздалось мне вслед.

Мне было все равно. Я представила себе, какой увидит меня Волгин. Вот он хмуро сидит в своем авто, нетерпеливо барабанит пальцами по рулю, а на улице – дождь. И вдруг дверь подъезда распахивается, и появляюсь я, пышноволосая, смеющаяся, в развевающейся красной юбке! Я выбегаю к нему навстречу, а он любуется грациозностью моих движений и вдруг ловит себя на мысли, что вот она – женщина его мечты. Да… Уверена, если бы о нас снимали кино, то ту сценку, где я выбегаю из подъезда, показали бы в замедленном режиме – так романтичнее.

Стоп, кажется, я начинаю мыслить как телевизионщик. Это только такие помешанные на работе курицы, как Лека Спиридонова, любят примерять свою жизнь на телевизионный экран. Я же выше этого.

Выходя из подъезда, я зацепилась подолом юбки о гвоздь, непонятно откуда взявшийся в дверном косяке. К сожалению, заметила я это не сразу. Услышала надрывный треск ткани, но не сообразила, что этот чудовищный звук имеет ко мне непосредственное отношение. Словно кто-то невидимый резко потянул меня назад. Я уже видела машину Волгина и его самого, я даже успела помахать ему рукой, когда почувствовала, что ноги мои подгибаются. Последним, что услышала я перед падением, был отчаянный крик Георгия:

– Саша!!! Осторожнее!!!

А потом… Потом он собственноручно приклеивал на мою разбитую коленку пластырь. И даже гладил меня по голове, утешая. Но при этом не стеснялся бросать весьма насмешливые взгляды на разодранный подол моей юбки.

– Хотите, не пойдем никуда?

Я с надеждой подняла на него глаза. Вообще-то я уже успела решить, что падение мое было подстроено самой фортуной. Куда же идти в такой юбке? Но и расходиться смысла нет. Так что я могу пригласить его в гости, накормить эклерами, мы бы поговорили, и я бы приложила максимум усилий, чтобы его очаровать.

Но… Но в его глазах я увидела такую тоску, что пришлось спросить:

– Но вы ведь мечтали пойти на этот концерт, я права?

И, к моему ужасу, Георгий ответил:

– Не то чтобы мечтал, но не пойти неудобно. Билеты мне дал бывший одноклассник, он скрипач. У нас лучшие места, он обидится, если я не появлюсь.

– Ну что же… Тогда придется пойти. Тем более что я без ума от классической музыки!

Он удивленно на меня посмотрел.

– Правда? Вы не похожи на девушку, которая увлекается классикой.

– Внешность часто бывает обманчивой, – мудро улыбнулась я, – тогда вам придется подождать еще пять минут. Не могу же я идти в этой юбке. А если хотите… Если хотите, можете подняться со мной.

– Да нет уж, здесь подожду, – улыбнулся Волгин, – а то точно опоздаем.

Я понеслась обратно домой. По закону подлости, все вещи в моем шкафу оказались либо мятыми, либо вышедшими из моды, либо с оторванными пуговицами, либо не подходящими друг к другу. Я втиснулась было в черное платье, но потом вспомнила, что единственные подходящие к нему туфли я как раз сдала в ремонт. У меня была потрясающая новая водолазка лимонно-желтого цвета, но красная помада, которой я уже успела воспользоваться, в сочетании с ней смотрелась вульгарно. В процессе лихорадочной примерки одного туалета за другим я порвала последние колготки. Черт, черт, черт!! За окном трижды просигналила машина. Наверное, у Волгина нервы на пределе. Надеюсь, что моя неторопливость в сборах и вранье по поводу классической музыки не станут причиной моего увольнения.

В итоге я надела обычные серые джинсы и белую блузку, завязанную узлом на животе – этот узел плюс полоска загорелой кожи были скудными романтическими деталями в моем унылом облике.

Но Волгину я, кажется, все равно понравилась. А может, просто врет хорошо.

– Наконец-то принцесса собралась! – Он помог мне забраться в машину. – Поехали, моя дорогая любительница классической музыки!

Мы не опоздали, но это было слабым для меня утешением. Ведь ради того, чтобы вовремя успеть занять свои дурацкие места, мы пропустили основное театральное развлечение – посещение буфета. А я, между прочим, всю дорогу думала о том, как сексуальным низким голосом закажу бутерброд с черной икрой и коньяк – ну, чтобы продемонстрировать ему, что у меня тонкий, изысканный вкус. Ладно, будем надеяться, что в антракте у нас появится возможность наверстать упущенное. А в качестве моральной компенсации за порванную юбку и скучный концерт я съем, пожалуй, не один, а целых два бутерброда. Подумав об этом, я немного повеселела. Рано радовалась, откуда мне было знать, что до антракта – целых полтора часа?

Не успели мы занять свои места, как в зале погас свет. Интересно, а на концертах классической музыки принято целоваться и есть попкорн? Вряд ли. Надо бы предложить эти новшества руководству Концертного зала Чайковского – думаю, с такими нововведениями их аудитория увеличилась бы как минимум вдвое.

Занавес взлетел вверх, серьезная дама в бархате монотонно объявила имена исполнителей, и на сцене появилась группа музыкантов с одинаково постными лицами. Они уселись на заранее приготовленные стулья и мрачно уставились на дирижера, всем своим видом выражая полную боевую готовность. Кто-то держал перед физиономией трубу и, глубоко вдохнув, открыл рот; кто-то занес нетерпеливые пальцы над арфой, кто-то нервно сжимал ногами контрабас.

Только когда зал грохнул аплодисментами, дирижер наконец соизволил лениво взмахнуть своей палочкой. Я украдкой зевнула и приготовилась умирать со скуки, одновременно сохраняя на лице одухотворенное выражение. Но, к моему удивлению, исполнив небольшой ноктюрн, оркестр умолк. Я недоверчиво заозиралась по сторонам – неужели уже антракт и можно пробираться к входу, чтобы занять очередь в буфет? Если так, то я даже могу полюбить ходить на классические концерты.

Музыканты поднялись со стульев, но вместо того, чтобы покинуть сцену и тем самым подать сигнал к настоящему веселью, они просто невесть зачем поменялись местами. Последовало еще несколько минут божественной музыки. И опять перемена мест. Когда то же самое произошло и во второй и в третий раз, я не выдержала и прыснула в ладошку. Мне вдруг представилось – а что, если и зрители начнут меняться местами во время каждой паузы, сохраняя при этом невозмутимо серьезное выражение лица! Я хотела было поделиться этой меткой остротой с Волгиным, но, увидев выражение его лица, осеклась. Кажется, он и впрямь относился к происходящему чересчур серьезно. У него был такой торжественный вид – вот-вот и прослезится от переизбытка чувств.

Может быть, зря я взбунтовалась, когда в детстве родители отвели меня в музыкальную школу? Подумаешь, помучилась бы несколько лет, зато сейчас смогла бы осознать всю прелесть момента. А не зевать, плотно сжимая при этом губы.

С трудом мне удалось дождаться антракта. Мне хотелось пить, есть, подкрасить губы, размять пальцы ног, уснуть, закричать от отчаяния, станцевать сальсу на концертном барабане – все что угодно, лишь бы не сидеть здесь. Даже мысль о коньяке и бутерброде больше меня не веселила.

Тем не менее, когда Волгин спросил меня: «Ну как, понравилось?» – я прижала ладонь к сердцу и прошептала:

– Это было… божественно!

Кажется, мой ответ его удовлетворил. Хотя он несколько секунд подозрительно на меня смотрел, перед тем как сказать:

– Я слышал, второе отделение еще более впечатляющее.

– Мне… мне надо в дамскую комнату.

Эх, надо было сказать, что у меня поднялась температура. Или что я оставила дома включенный утюг. Тогда бы он меня отвез обратно.

Я уныло побрела в туалет. Машинально причесалась перед зеркалом, достала из сумочки тюбик с помадой. Кроме меня, перед зеркалом топтались две девушки примерно моего возраста в одинаковых синих джемперах. Их подведенные глаза горели. Им, в отличие от меня, концерт понравился.

– Что ты думаешь о вступлении к ноктюрну? – спросила одна.

– О, это поразительно, – восторженно воскликнула вторая. – Никогда не слышала, чтобы кто-то исполнял в такой манере Моцарта. Особенно меня поразила первая скрипка, по-моему, его зовут Андрей Дятлов.

– Да, очень смело, – подхватила первая, – но какая экспрессия, какой полет!

Заметив, что я прислушиваюсь к их диалогу, девушки одарили меня вежливой улыбкой.

– Вам тоже нравится Моцарт? – светски поинтересовалась одна из них.

– Да… – неуверенно подтвердила я, – хотя я предпочитаю других музыкантов.

– Вот как? И каких же?

Теперь обе они смотрели на меня с неприкрытым любопытством. И кто меня за язык тянул? Надо было просто ответить, что нравится, вот они и отвязались бы. А теперь мне что делать – не говорить же им, что я люблю Битлз, Майкла Джексона и Дайану Вашингтон? Надо просто назвать любое громкое имя, имеющее отношение к классической музыке, и быстренько ретироваться. Как назло, кроме Моцарта, ничего не лезло в голову. Моцарт… Моцарт…

– Ээээ… Сальери! – весело брякнула я. – Ну ладно. Мне пора, рада была с вами познакомиться!

Девушки недоуменно переглянулись.

Волгин ждал меня в фойе, и в его руках была бумажная тарелочка с бутербродами. У меня поднялось настроение – не все потеряно, он обо мне заботится! Не отрывая влюбленного взгляда от лица Георгия, я ловко заглотнула целый бутерброд.

– Я всегда был неравнодушен к девушкам с хорошим аппетитом, – улыбнулся он.

– Тогда вы обратились по адресу. А вы не знаете случайно, второе отделение будет… ммм… таким же длинным, как и первое?

– Не знаю. Но если вам скучно, можем уйти. Я показался приятелю, и теперь мы с чистой совестью можем покинуть это заведение. Хотите?

Не такая уж я и дурочка, чтобы простодушно ответить: «Да, хочу!» Едва взглянув на Волгина, я сразу же догадалась, что это был тест. Ему просто захотелось проверить, не соврала ли я, когда заверяла его в своей любви к классике.

– Нет, – серьезно сказала я, – если честно, мне хотелось бы, чтобы второе отделение было еще более длинным. Давно я не получала такого удовольствия.

– Да ну? – недоверчиво спросил он.

– Особенно мне понравилось вступление к первому ноктюрну, – сказала я, вспомнив разговор девушек в туалете, – это было смело, не находите?

– Да, – кивнул Волгин.

– Никогда не слышала, чтобы Моцарта исполняли в подобной манере. Еще меня впечатлила первая скрипка. Кажется, Андрей Дятлов. Такая экспрессия, такая сила, – на этом я выдохлась.

Оставалось надеяться, что он подхватит тему и не попросит уточнить, в чем именно выражалась экспрессия. Но вместо этого Георгий взял меня под руку и сказал:

– Уже было два звонка, мы опоздаем. Сашенька, пойдемте в зал.

А все-таки не зря говорят, что жизнь полосатая. За черной полосой непременно следует светлая. Когда мы наконец покинули концертный зал, я чувствовала себя счастливой и свободной. Хотелось смеяться, топать по лужам, строить страшные рожи прохожим. Наверное, так чувствуют себя только дети накануне летних каникул. Ну и, может быть, те, кого только что выпустили из тюрьмы.

И Георгий как-то преобразился. Взял меня под руку, время от времени шутливо подталкивал в бок и даже купил мне эскимо в ларьке – я сочла этот импульс очень даже романтичным.

– Саша, вы просто удивительная девушка, – сказал он, затормозив машину возле моего подъезда.

– И чем это я вас так удивила? – кокетливо поинтересовалась я.

– Вы красивы, остроумны, вам идет красный цвет. И белый тоже. Но самое главное… Сегодня я посмотрел на вас другими глазами. Вы были такой красивой на концерте. И вы… так тонко чувствуете музыку. Я понял, что вы очень глубокий и сложный человек.

Я опустила глаза, признаться, мне даже как-то неловко стало. И немного стыдно – как будто бы я присвоила чужие достижения. Ведь я же ему соврала. Разве хорошо, когда отношения начинаются с пусть и небольшой, но все-таки лжи? Может быть, стоит признаться, что к классической музыке я более чем равнодушна? Но тогда он во мне разочаруется, и ничего у нас не получится. С другой стороны, у нас и так вряд ли что-то выйдет, если ему вздумается еще раз пригласить меня на подобный концерт. Второго такого похода мои нервы не выдержат.

– Вы тоже… тонко чувствуете музыку, – осторожно сказала я.

– Я-то? – усмехнулся Волгин. – Саша, я должен вам кое в чем признаться. Боюсь, вас это шокирует.

– Что такое? – перепугалась я. – Вы носите женское нижнее белье?

– Что вы, нет, – рассмеялся он.

– Все остальное меня, пожалуй, не шокирует.

– Саша, на самом деле я терпеть не могу классическую музыку, – глядя в противоположное автомобильное окно, сказал он.

– Что?! – Я ушам своим не поверила.

– Понимаю, что для вас это болезненный удар. Простите, если можете.

– Я… Конечно, прощаю, но… Даже не знаю, что сказать…

– Знаю. Я виноват, – вздохнул Георгий, – чувствую себя подлецом. Эти билеты всучил мне бывший одноклассник на встрече выпускников. Я и брать-то их не хотел, но он сказал, что обидится. Я не знал, кого позвать, но потом встретил в баре вас. И решил, что вы разделите мои взгляды на классическую музыку и вместе с вами мы сможем… повеселиться на концерте.

– Повеселиться? – приподняла брови я.

– Для вас это, наверное, звучит кощунственно. Но я думал, что мы будем обсуждать личную жизнь музыкантов и считать лысины в партере. Но потом я посмотрел на вас и увидел в ваших глазах слезы…

«Ну конечно, я готова была разреветься от досады, что концерт все не кончается!» – подумала я.

– Вы, наверное, самая умная из всех моих знакомых женщин.

Ну, это он палку перегнул, хотя услышать такое о себе, бесспорно, приятно. Скорее, я самая изворотливая.

– И еще кое-что. В антракте я хотел предложить вам уйти, но тут вы начали так тонко рассуждать о Моцарте, что я… Я просто не знал, что и ответить. Мне хотелось произвести на вас впечатление, но ничего не лезло в голову… Кроме каких-то глупых шуточек о Сальери!

Я накрыла его руку своей.

В тот момент, в тот самый момент я и поняла, что, кажется, влюблена в Георгия Волгина.