Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна

ГЛАВА 9

Люблю мужчин, способных на поступки. Нет, правда. Ничего с собой поделать не могу – но эффектные жесты всегда заставляли мое вполне искушенное сердце биться чуть быстрее.

Поэтому, когда Дмитрий Ерохин жестом фокусника распахнул дверь одной из пустующих палат и я увидела унылый больничный столик на колесиках, уставленный всевозможными гастрономическими радостями, вазами с цветами и горящими свечками, я онемела от восторга. Но это только в самый первый момент. А потом, будучи девушкой прожженной, подумала: откуда же он мог заранее знать, что я ему понравлюсь? Ведь для того, чтобы организовать такой романтический ужин, нужно время. И немаленькое.

Нас ждали блюда с морепродуктами, красиво разложенными на свежих листьях салата; и сырное ассорти, и тарталетки с фруктами, и бутылка шампанского в ледяном серебряном ведерке.

Может быть, я, конечно, с годами становлюсь слишком подозрительной и циничной? Может быть, у каждого уважающего себя пластического хирурга есть заначка с деликатесами на случай, если в его кабинет вдруг заглянет симпатичная девушка? Если так, то удивляться нечему.

И все-таки…

– Какая красота! Но откуда все это? – Я обернулась к Дмитрию.

Судя по его улыбке, загадочной и немного самодовольной, он был вполне доволен произведенным впечатлением.

– Если я скажу, что это секрет, вы все равно не поверите, – наконец ответил он, – поэтому придется признаться честно. Как только наше интервью закончилось, я дал своей секретарше команду заказать в ресторане ужин и сбегать за цветами. Этим она и занималась, пока мы с вами гуляли по клинике.

Я прикусила губу. С одной стороны, приятно, конечно, получить от мужчины роскошные цветы и мидии на фарфоровой тарелочке (хотя на морепродукты у меня аллергия, к тому же я не являюсь утонченным гурманом, и куда больше радости мне принесла бы пицца размером с автомобильное колесо). С другой стороны… мне становится как-то неловко при мысли, что другая женщина выбирала для меня цветы. Нет, я ничего не имею против лилий (хотя от их навязчивого сладкого аромата у меня начинается мигрень). Наверное, я просто отстала от жизни. Уверена, что все современные, занятые, успешные бизнесмены, такие как Дмитрий Ерохин, так всегда и поступают. Он ведь хотел устроить мне сюрприз, и ему это удалось. Куда менее романтично было бы банально пригласить меня в ближайшую забегаловку (хотя я знаю замечательный китайский ресторанчик совсем недалеко отсюда).

– Почему-то, едва вас увидев, я сразу понял, что вы любите лилии, – сказал Ерохин, ловко открывая бутылку, – вы садитесь, не стесняйтесь. Вас не смущает, что мы в палате? Если хотите, можно перенести все это в мой кабинет.

– Нет-нет! – заулыбалась я.

И правда – какая мне разница, где вкушать скользкие креветки и пахучие сыры (хотя почемуто мне становится не по себе, когда я думаю, что на этой самой кровати десятки женщин страдали от мук физических и моральных, ожидая, когда же с их обновленных лиц снимут бинты).

А вот шампанское было божественным. Я такого никогда не пробовала. Я бросила беглый взгляд на бутылку – какое-то незнакомое французское название. Наверняка жутко дорогое. Я где-то читала, что дорогие вина немного пахнут погребом и пробкой. Интересно, данное замечание можно отнести и к шампанскому? Не знаю, не знаю, но от золотистого напитка в моем бокале явственно попахивало плесенью. Думаю, это свидетельствует о его благородном происхождении. Хотя, возможно, все дело в самом бокале – вдруг его вымыли полусгнившей поролоновой губкой, и поэтому от него так несет?! Эх, когда Ерохин выйдет в туалет, проведу небольшой следственный эксперимент – понюхаю сначала бутылку, потом свой бокал. А пока буду наслаждаться тонким вкусом напитка – не каждый день мне доводится отведать дорогое шампанское!

– Что-то не так? – Только я хотела с облегчением поставить опустошенный бокал на стол, как Дмитрий вновь его услужливо наполнил. – Саша, у вас такое выражение лица… Не нравится вино? Можем заказать другое.

– Нет, что вы! – горячо возразила я, не желая его расстраивать. – Это мое любимое шампанское!

Я вдруг вспомнила, что когда-то мною была прочитана (а если честно, то просто бегло просмотрена) увесистая книга о вине. Вот бы припомнить парочку эффектных фраз и блеснуть перед ним осведомленностью.

– Такое амбре… и еще… мне нравятся имбирные ноты в послевкусии! – торжествующе выпалила я.

Ха! Здорово я его разыграла! Отчетливо помню эту фразу «имбирные ноты в послевкусии», правда, в книге речь, по-моему, шла о каком-то сухом красном вине.

– Имбирные ноты? – удивился Ерохин. – Странно, не заметил. А вы хорошо разбираетесь в винах?

– Как и все журналисты, я эксперт во многих вопросах, – уклончиво ответила я.

– В каких же еще? – тихо спросил Дмитрий.

Он действительно придвинулся ближе или мне просто показалось? Он мне нравится, определенно очень нравится… И из-за него я пропустила собрание корреспондентов, и теперь мне здорово влетит… И все-таки, не слишком ли мы торопимся? Не хочу сказать, что я никогда не целуюсь на первом свидании, но, по крайней мере, этого никогда не происходит до того, как мы приступим к десерту. По-моему, все логично: еда – шампанское – десерт – освежающий кофе – поцелуй. Именно в такой последовательности.

Я схватила первую попавшуюся тарелку.

– Что-то я проголодалась!

О ужас, это оказалось блюдо с острой маринованной спаржей. Начнем с того, что я спаржу вообще не перевариваю. К тому же не очень люблю маринованные овощи. А что касается острого – то я ничего не имею против пряностей и специй, но от них у меня в горле першит, а на глазах появляются слезы, поэтому я никогда не назначаю свиданий в мексиканских ресторанах. Кому же охота вместо романтичной барышни, легкой и воздушной, видеть перед собой красноносое надрывно отхаркивающееся чудище с потеками туши на щеках?

– Вы любите спаржу? Я угадал? – Просиял Дмитрий, немного отодвигаясь от меня.

Умница, сразу понял намек. Может быть, мне даже не придется есть эту дрянь.

– Вообще-то… – начала я.

Но он меня перебил.

– Мне всегда нравились девушки с утонченным вкусом, – сказал Ерохин, с восторгом на меня глядя, – я сам без ума от спаржи. Надо же, какое совпадение.

Черт, после такого заявления я просто не могла с вежливой улыбкой вернуть блюдо на стол. Видимо, придется давиться мерзкими маринованными ростками, похожими на размоченные в грязной луже щепки.

Хм, странные у него понятия об утонченном вкусе. Мне вот всегда казалось, что мой вкус вполне оригинален и тонок. Например, я обожаю закусывать суп шоколадными пряниками – да-да, такое вот глупое пристрастие с детства. Еще я люблю носить разномастное белье. Белые трусики с красным лифчиком, например. Хотя, наверное, это самооправдание – просто я жуткая неряха, и в моем ящике для чистого белья никогда не сыщешь одинакового комплекта. Так какие еще факты намекают на тонкость моего вкуса? Ах да, иногда я надеваю сапоги прямо на босые ноги (но вообще это тоже не подходит, мне просто лень возиться с колготками).

Еще мне нравится французский рэп (девушки с банальным вкусом предпочитают американский), кактусы (а не розы), серебро (а не золото), фальшивые брильянты (а не настоящие, которых, к слову, у меня попросту нет), Эдвард Нортон (а не Брэд Питт), осень (а не лето), горные реки (а не южные моря), дождь (хм… ну это только потому, что позавчера я приобрела замечательный зонтик ярко-розового цвета), сливочные йогурты (а не модные диетические со злаками) и самый низкорослый участник британской поп-группы «Файв» (а не смазливый блондин, который приглянулся бы любой девушке с мещанским вкусом). Ну, что скажете, разве все это не свидетельствует о том, что я – особа утонченная и аристократичная?!

А он хочет, чтобы я ела какую-то спаржу…

Я обреченно посмотрела на Дмитрия Ерохина, который выжидательно улыбался. «Хороший мужик, – с тоской подумала я, – но ничего у нас не получится. Опять ничего не получится!» Можно, конечно, внушить себе острую симпатию к нему, можно броситься в омут головой вниз, не думая о возможных последствиях. Жаль, что я совсем не умею притворяться. Ну как я могу всерьез задумываться об отношениях с человеком, который настолько меня не чувствует! Которому непонятно, что я терпеть не могу лилии и мидии, что благородному шампанскому я предпочитаю недорогое вино, а то и вовсе пиво, что мне неловко находиться в такой опасной близости с незнакомцем, что я… Короче, он ничего обо мне не понял, ничего. Скорее всего, он просто эгоцентрист. Послал секретаршу за букетом и полностью доволен собой.

Козел.

Жаль.

Во-первых, упущена возможность сладкой мести Эдику и Леке. А во-вторых… Во-вторых, каждый раз, когда я встречаю симпатичного мне мужчину, я неизменно надеюсь, что это и есть долгожданный Он (с большой буквы «О»). Так обидно в очередной раз разочаровываться. Особенно если тебе почти двадцать девять лет.

На чем я остановилась?

Ну да, спаржа…

Что ж, делать нечего, сама виновата. Я мужественно подцепила вилкой коричневый стебель и – эх, была не была! – отправила его в рот. Ну вот, все не так уж и сложно. Нужно просто умудриться проглотить скользкий росток, проигнорировав процесс жевания. Тогда я не почувствую ни специфического неприятного вкуса, ни изобилия специй. Ну а потом можно будет принять лекарство от гастрита – и, считай, дело сделано!

Зажмурившись, я попробовала проглотить спаржу, но кусок оказался слишком большим. Как бы не подавиться, а то Ерохину придется возвращать меня к жизни путем искусственного дыхания. Наверное, он не имел бы ничего против. Но лично я предпочитаю более формальные разновидности поцелуя.

Я осторожно раскусила росток на две части и быстро проглотила сначала одну, потом другую. Ну вот, все легко и просто, а я боялась.

– Вкусно? – с улыбкой спросил Дмитрий.

– Не то слово, – ответила я, отодвинув подальше тарелку, – просто объедение. Только вот…

Я замолчала, потому что во рту у меня вдруг проснулся непонятно откуда там взявшийся огнедышащий дракон. Язык стал тяжелым и горячим, дыхание застряло в горле тугим комочком. На лбу выступил холодный пот, из глаз хлынули слезные реки. Как же остро! Как же… Нет, это невозможно описать, это было невыносимо!!

– Саша! – перепугался Ерохин. – Саша, что с вами?

Он интеллигентно похлопал по моей спине. Вот дурак.

– Понял, спаржа была слишком острая! – наконец догадался он. – Сейчас-сейчас! Вот! Возьмите и выпейте залпом.

В моих руках оказался бокал с вонючим шампанским. Я плохо соображала, что делаю. В конце концов, Ерохин был дипломированным врачом, поэтому я решила послушаться его совета и в одну секунду опорожнила бокал.

А потом у меня закружилась голова.

А потом…

Потом…

Если вам приснился бывший начальник, значит, это не к добру.

Во всяком случае, примета действует, если речь идет о моем экс-боссе, Максиме Леонидовиче Степашкине. Удивительные штуки иногда выкидывает наше подсознание. Вот, казалось бы, уволившись из газеты, я ни разу, ни одного разу не вспомнила о милейшем Максиме Леонидовиче. Правда, на моем кухонном столе до сих пор находится его фотография, но я – честное слово – в ее сторону даже и не смотрю.

И какого, спрашивается, черта ему вздумалось мне сниться? И ладно бы явился в ночном кошмаре – по крайней мере, все было бы логично. Так нет – то был эротический сон!

На Степашкине была белая шелковая рубашка с глубоким вырезом, обнажающим его – ха-ха-ха! – мускулистую грудь. Вот умора – я уверена, что в реальной жизни он никогда не заглядывает в тренажерный зал. Его руки блуждали по моей голой спине. А я-то – тоже хороша! – нашептывала в его благодарно подставленные уши многочисленные надрывные «да-а!».

– Саша… – бормотал Степашкин, – Саша…

Я разлепила ресницы, чтобы рассмотреть его повнимательнее, и вдруг с ужасом увидела, что это и не Степашкин вовсе. А герой моего последнего интервью, прославленный пластический хирург, Дмитрий Ерохин. Ну и сон!

Я подскочила на кровати и потянулась рукой в сторону, чтобы схватить с тумбочки будильник и посмотреть, который час. Но Ерохин не исчез, более того – лицо его обрело еще более четкие очертания.

– Саша, – с улыбкой сказал он, – все замечательно.

Не без некоторой опаски я огляделась по сторонам и обнаружила, что мы находимся в полутемной, скудно обставленной комнате. Я сижу на металлической больничной кровати, рукав моего костюма закатан выше локтя. А рядом с кроватью, на металлическом штативе, стоит капельница, в которой плещется некая подозрительно зеленоватая жидкость.

– Что здесь происходит? – Я спустила ноги с кровати, но подняться не смогла.

Какая странная слабость! Как будто бы я две недели провела в бредовой горячке. Но что же произошло? Вроде бы мы находились в палате, ужинали, пили отвратительное шампанское (то есть, простите, божественный нектар), а потом… Потом я ничего не помню, кроме идиотского сна о Степашкине.

– Мне стало плохо? – догадалась я.

– Не совсем, – Ерохин взял меня за руку и доброжелательно пояснил: – Сначала вы выпили шампанского, в котором была небольшая доза снотворного. А потом я сделал вам укол.

– Укол? – тупо переспросила я. – Какой еще укол? Зачем?

– Хотел проверить, как подействует на вас наркоз, – с невозмутимым видом ответил он.

Я похолодела.

– Какой еще наркоз?

– Не волнуйтесь, Саша, все в порядке. Я просто решил сделать вам подарок.

– П-подарок? Дмитрий, говорите прямо, я и так уже чувствую себя полной дурой, – я начала нервничать. Особенно неприятным казалось то, что я была абсолютно беспомощна. Ноги словно вовсе не мне принадлежали.

– Вы же сами сказали, что мечтаете об идеальном лице. Вот я и решил вам его подарить. Саша, это будет выгодно и мне и вам. Вы получите желанную красоту, ну а я буду оттачивать новые операционные методики.

– Оттачивать методики, – нервно хохотнула я, – на мне?! Признайтесь, что вы шутите! Это розыгрыш?

– Да нет.

Только в тот момент я заметила, что улыбка Ерохина не соответствует его взгляду. Губы улыбаются, а глаза пустые. Странное впечатление – кажется, что верхняя часть лица принадлежит одному человеку, а нижняя – совершенно другому. И как я могла не обратить на это внимания?

– Вы же сами сказали, что мечтаете быть красивой. И готовы на чудо, на то, чтобы вдруг проснуться совершенной. И вы толком не могли сформулировать, что именно вам хотелось бы изменить. Я решил, что вы – идеальный пациент.

– В к-каком смысле?

Ерохин принялся мерить комнату широкими нервными шагами.

– Каждый пластический хирург мечтает быть Пигмалионом! Только вот на практике нам приходится работать не с Галатеями, а с ненормальными стареющими тетками, которым хочется избавиться от тройного подбородка.

– Но вы же сами говорили, что отговариваете женщин от операций, – тоненько пропищала я. От волнения у меня всегда садится голос. – И вы говорили, что у меня интересное лицо.

– Интересное – да! Совершенное – нет! – с апломбом объявил Ерохин. – Я сделаю тебя идеальной, дурочка. Ты сможешь жить такой жизнью, о которой сейчас и не смеешь мечтать. Не бойся.

– У меня неплохая жизнь, – неуверенно возразила я.

Ерохин презрительно хмыкнул.

– Неплохая? – процедил он. – Правильнее будет сказать – непутевая! Сколько тебе лет? Тридцать? Тридцать два?

– Двадцать восемь! – оскорбленно ответила я. – Просто я сегодня не выспалась.

– Двадцать восемь – и до сих пор не замужем, – поцокал языком он, – детей нет, мужика нет.

– Откуда вы знаете? – взвизгнула я. От возмущения я немного пришла в себя. Даже ноги перестали казаться чужими. Я осторожно пошевелила пальцами.

– Стала бы ты принимать мое приглашение остаться на ужин, если бы тебя дома ждал мужик, – он коротко рассмеялся, – ты ведь хотела меня соблазнить, признайся, ведь так?

– Нет! – выкрикнула я. – Если хотите знать правду, то я ненавижу спаржу, от лилий у меня кружится голова, а ваше шампанское пахнет половой тряпкой!

– Значит, ты неплохо притворялась. Видать, я тебе и правда очень запал в душу, – сказал Ерохин, – тем лучше. Я считаю, что между хирургом и пациентом должно быть полное взаимопонимание.

Что он несет? Что он несет?! Неужели я все-таки не сплю, неужели все это происходит со мной наяву? Но как это возможно, он ведь казался приличным человеком, я познакомилась с ним во время интервью! Куда катится мир? И неужели… неужели я ничего не могу с этим сделать?! Непонятно вот только, на что он-то рассчитывает, ведь я же могу подать на него в суд! Я могу… Если, конечно, он оставит меня в живых.

– Все уже готово к операции, – его лицо вновь стало серьезным, – сейчас я вас оставлю, вернусь через пятнадцать минут.

Не успела за ним захлопнуться дверь, как я вскочила с кровати (огромная доза адреналина вновь сделала меня сильной, наверное, это и есть инстинкт самосохранения) и заметалась по комнате. Какие у меня есть варианты? Соображать надо быстрее, а то вдруг ему приспичит за чем-нибудь вернуться.

Так, я могла бы спрятаться в шкаф. Но вряд ли это поможет мне кардинально. Скорее, эта наивная хитрость отсрочит операцию на несколько минут – вот и все.

Вариант второй – я могла бы выбежать в коридор и вломиться в чью-нибудь палату. Но не факт, что мне удастся обнаружить занятую палату немедленно. И я вовсе не уверена, что ее жилец (или, скорее, жилица) будут гореть желанием мне помочь.

Вариант третий…

Медленно и осторожно я подобралась к окну. Какое счастье, первый этаж! И на окнах нет решеток. Ну естественно, это же не тюрьма. Богатеньким пациенткам Ерохина и в голову не пришло бы от него сбежать.

Впервые за сегодняшний день мне повезло по-крупному.

Я неслась по проспекту Мира, нервная и босая. Представляю, что думали обо мне редкие встречные прохожие. Во всяком случае, они послушно расступались, давая мне дорогу. Я понимала, что нет смысла обращаться за помощью, все равно меня никто не будет слушать. И вряд ли кто-нибудь поверит мне, непутевой взбалмошной журналистке, что знаменитый на всю страну хирург – сумасшедший. Скорее, это я походила на буйнопомешанную.

Нет уж, лучше я просто остановлю такси, доберусь до дома, приму теплую ванну и забуду о том, что со мной произошло, словно это и правда был страшный сон.

Хотя это легко сказать – остановлю машину. У меня ведь и денег-то с собой нет. Волосы растрепаны, пиджак порван, туфли напрочь отсутствуют – иными словами, королева красоты на финальном выходе.

С другой стороны – а что если меня обокрали? Не бросят же меня в беде, не оставят погибать на стылом асфальте!

Я выбежала на проезжую часть и отчаянно замахала руками. Ни один из проезжающих мимо автомобилей и не подумал остановиться. И тут неприятная мысль ожгла меня, словно укус ядовитой змеи. А что если Ерохину вздумается меня догнать?! Мой маршрут вполне предсказуем – из темных переулков я выбежала на проспект Мира и помчалась в сторону Садового кольца. Наверное, любой здравомыслящий человек поступил на моем месте точно так же. В панике я обернулась, но никого, похожего на хирурга-маньяка, не увидела.

– Подруга, закурить не найдется?

Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял добродушно улыбающийся мужичок неопределенного возраста. Его давно не мытые волосы свалялись и были похожи на дешевый синтетический парик. Передние зубы отсутствовали, что не мешало ему улыбаться широко и доброжелательно. Несмотря на относительно теплый летний вечер, на нем было драное драповое пальто с изъеденным молью воротником. На его ногах, как и на моих, не было обуви.

– Не курю, – машинально ответила я, не понимая, с какой стати сему асоциальному персонажу вообще пришло в голову со мною заговорить.

– На нет и суда нет, – беззлобно ответил он, – а ты чья будешь?

– В каком смысле?

– С какого вокзала? – Он посмотрел на меня так, словно я была туповатой двоечницей, а он – старостой класса. – С Курского? С Казанского? Что-то я тебя раньше здесь не встречал.

Только после этих слов я с ужасом поняла, что добряк бомж принял меня за свою потенциальную товарку. Я посмотрела вниз, на свои босые ноги – ступни были грязными, одна штанина порвалась. Вот почему машины не останавливаются – кому же хочется лицезреть в своем авто страдающую педикулезом бродяжку?!

Пробормотав что-то невнятное, я быстро пошла прочь. Я понятия не имела, что делать. В милицию обращаться не хотелось – у меня ведь и документов с собой не было. В принципе Сокольники, где я живу, находятся не так уж и далеко от проспекта Мира, и если я пойду пешком, то… то часам к шести утра, возможно, и попаду домой. Если только на меня никто не нападет по дороге. А вероятность последнего, увы, довольно высока.

В нерешительности я остановилась на обочине, и вдруг откуда-то сбоку раздался знакомый голос:

– Александра?! Это вы?

Я обернулась и увидела, что рядом со мною припарковалась синяя «шкода», за рулем которой, как ни в чем не бывало, восседает нечаянный герой моего недавнего эротического ночного кошмара – мой бывший начальник Максим Леонидович Степашкин.

За то время, что мы не виделись, он совершенно не изменился.

Но впервые я искренне ему обрадовалась.

– Максим Леонидович! – Я бросилась к машине с такой скоростью, что он даже отпрянул и, по-моему, хотел инстинктивно захлопнуть дверцу и нажать на газ. – Как хорошо, что вы здесь оказались! Не представляете, в какую переделку я только что попала!!

– Даже представить боюсь, – пробормотал он, выразительно глядя на мои перепачканные московской пылью ступни и драные брюки, – Александра… Вы что, бомжуете? – в его глазах был неподдельный ужас. – Какой ужас, увольняя вас с работы, я и не думал…

– Вы что, шутите? – воскликнула я. – Просто меня… ээээ… ограбили!

Я решила не рассказывать историю о пластическом хирурге, опасаясь, что Степашкин, будучи человеком не в меру циничным, незамедлительно вызовет психперевозку.

– Да что вы говорите? – недоверчиво протянул он. – И туфли отобрали?

– Да! – с вызовом ответила я. – А что, на мне дорогие туфельки были, от «Сони Рикель»! Современным бандитам приходится разбираться в моде.

Он еще раз презрительно взглянул на мои грязные ноги. Наверное, подумал про себя, что эти неухоженные лапы и туфельки «Соня Рикель» – две несовместимые вещи.

– Так у вас нет денег на такси? – обреченно спросил он.

– Нет, – умоляюще глядя на бывшего начальника, сказала я.

Теперь он не отвертится, придется ему меня спасать. Хотя такой тип, как Степашкин, может запросто пробормотать: «Ну, до скорого, желаю удачи» – и, ударив по газам, скрыться за горизонтом. Но я надеялась, что этого все-таки не произойдет.

– Что ж… – близоруко прищурившись, он посмотрел на часы, – ладно, садитесь. Придется отвезти вас домой.

– Спасибо! – Клянусь, на моих глазах появились слезы благодарности. – Вы не представляете, даже не представляете, как я вам благодарна!

– Да что уж там, – хмыкнул он, – только пристегнитесь.

Я с готовностью перекинула через плечо ремень. В тот момент я бы любую его просьбу исполнила с покорной готовностью – даже если бы он попросил меня приставить ко лбу прикуриватель.

Я заметила, что Степашкин старается на меня не смотреть. Мне же – впервые в жизни – вдруг захотелось с ним поговорить. За долгие годы работы в газете под его отнюдь не чутким руководством я так привыкла его ненавидеть. Он казался мне бесчувственным роботом, которому чуждо все человеческое. И вот теперь я с изумлением заметила, что у него мягкий взгляд (может быть, все дело в цвете глаз – светло-голубом?) и трогательно-белые реснички. Пшеничные волосы, как всегда, немного растрепаны, и почему-то мне хочется пригладить их ладонью.

– Не надо так на меня смотреть, меня это раздражает, – нервно попросил он.

Но даже тогда я не рассердилась. Бедненький, он ведь прекрасно знает, что я всегда его недолюбливала. Наверное, он тоже чувствует себя неуютно в моей компании.

Мне вдруг захотелось сказать ему что-нибудь приятное.

И я сказала:

– А вы мне сегодня приснились! Между прочим, в эротическом сне. Представляете, как забавно?

Он, по всей видимости, не представлял – судя по выражению его лица. Либо представлял, но это совсем не казалось ему забавным. Возможен и третий вариант – он просто решил, что мне вздумалось над ним поглумиться.

– Я правду говорю! Честное слово! На вас была такая рубашка, белая. Как у Антонио Бандераса. И еще…

– Хватит! – гаркнул Степашкин, крепче вцепившись в руль. – Кашеварова, вы меня достали! Мало того, что я столько лет терпел присутствие в редакции такого никчемного работничка, как вы! Так еще и сейчас! Стоило мне вздохнуть свободно, как вы буквально кидаетесь мне под колеса!

– Но откуда мне было знать, что в машине находитесь вы! – возмутилась я. Его неожиданный истерический припадок испортил мне настроение. Все-таки правильно говорят, что первое впечатление о людях – самое верное. Максим Леонидович Степашкин биороботом был, им и останется. – Между прочим, меня ограбили и напугали. Могли бы и посочувствовать мне для разнообразия!

Степашкин продолжал угрюмо молчать. Я отвернулась к противоположному окну. Не больно-то мне и хотелось светски беседовать с опостылевшим бывшим начальником. Я, конечно, благодарна за то, что он не оставил меня умирать на дороге и все такое… Но почему-то хочется надеяться, что больше я его не увижу никогда.

Молча мы добрались до моего дома. Я только изредка давала ему указания, куда поворачивать.

– Спасибо, что подвезли. До свидания, – сквозь зубы процедила я.

– Не за что. Прощайте. – На меня он даже не смотрел. Нервно барабанил пальцами по рулю, ему явно не терпелось поскорее избавиться от моего общества.

Изо всех сил захлопнув дверь машины, я с натянутой, как струна, спиной гордо прошествовала к подъезду (если, конечно, босые грязные ноги и рваный костюм вообще имеют нечто общее с понятием «гордый вид»). Я уже хотела войти в подъезд, когда:

– Санька!.. Санька, стой!

Мне даже не надо было оборачиваться, чтобы понять, что визгливый высокий голос принадлежит моей надоедливой соседке Верусе. Той самой, которая уже столько лет мучает меня нескончаемыми историями о своих амурных похождениях. Бог мой, неужели она не замечает, что мой внешний вид не располагает к ведению светских бесед?! Впрочем, меня это не удивляет, я всегда знала, что Веруся – неисправимая эгоистка.

– Санька! Как хорошо, что я тебя догнала!!

Сегодня на ней было длинное бархатное платье, в котором Верка была похожа на оперную диву. Ее волосы были распущены, глаза блестели. В целом она выглядела совсем неплохо, если, конечно, не брать в расчет ее вес, давно зашкаливший за отметку сто килограммов.

– Ну что тебе? – невежливо откликнулась я. Считаю, что человек, который стоит босиком посреди двора, имеет право на хамство.

– Ничего! Просто хотела сказать тебе большое спасибо!! Ты изменила всю мою жизнь.

Я нахмурилась, припоминая. О чем она толкует? В последнее время я с ней даже не общалась. Может быть, я походя дала ей какой-то мудрый житейский совет? Относиться к жизни более философски, идти на компромиссы, быть терпимой… Да, я вполне могла сморозить нечто вроде этого. И надо же – мои вскользь брошенные слова так повлияли на ее жизнь. Теперь получается, что я для Верки – кто-то вроде гуру, духовного наставника. Хотя, признаться честно, это меня не удивляет. Я всегда знала, что у меня есть способности к психоанализу. Может быть, мне вообще бросить эту чертову журналистику и открыть психологический центр для женщин, у которых проблемы в личной жизни?

– Спасибо тебе за Пусика! Век не забуду! – продолжала тем временем распинаться Веруся.

Я непонимающе на нее уставилась.

– За какого еще Пусика? Кто это?

– Ну как же? – она хитро подмигнула. – Помнишь, ты подарила мне? Ну, игрушка, резиновая! Такая длинная, с моторчиком!

– Ах, ты имеешь в виду вибратор, – разочарованно вздохнула я, – на здоровье. Это тебе спасибо, что согласилась его забрать. А почему ты называешь его Пусиком?

– А как мне его называть, Хуаном, что ли? – удивилась Верка. – Должна же я была придумать ему какое-то имя. Раз уж вышло так, что он у меня единственный мужик.

Дамы и господа, я живу в сюрреалистическом мире. Либо кто-то из нас двоих сошел с ума.

– Это просто находка, скажу тебе, – умилялась Верка, – знаешь, я его везде с собой ношу. В сумочке!

– Это еще зачем? – изумилась я, воровато оглядываясь по сторонам. Дело в том, что у моей соседки был такой громкий и въедливый голос, что я опасалась появления зрителей.

– Ну как я могу оставить Пусика дома! – притворно ужаснулась Верка. – Смотри, я тебе покажу!

Она расстегнула сумку. Я крикнула было: «Не надо!» Но разве можно было остановить Верусю? И вот мерзкий резиновый отросток был извлечен из сумочных недр и предъявлен зрителям. То есть мне. Я брезгливо поморщилась, вспомнив, как сей предмет с тихим ворчанием носился по моей кухне.

– Убери обратно, – прошипела я, – убери его немедленно.

Но Верка мою просьбу проигнорировала. Она повертела своего Пусика в руках, демонстрируя мне разные ракурсы. Потом, для большего эффекта (так и знала, так и знала, что она это сделает!) привела в действие механизм, и отвратительный предмет принялся извиваться в ее руках.

– Ладно, Вер, недосуг мне с тобой болтать. Не видишь, что ли, мне домой надо.

Только тогда она обратила внимание на мои босые ноги.

– Это что, новая мода такая? – подозрительно спросила Веруся. – Или ты хиппуешь, Санька?

– И то и другое, – пробормотала я.

– Да ну тебя, – обиделась она, – нет, чтобы хоть раз поболтать со мной по-человечески. Ладно уж, иди…

Так я и собиралась сделать, но цепкие соседкины пальцы, похожие на горсть переваренных сарделек, вдруг ухватили меня за рукав.

– Постой! – зашипела Верка. – Санька, смотри какой мужик! И так на нас таращится. Что-то я его раньше в нашем дворе не видела.

Я обреченно обернулась. Я знала, знала, кого она имеет в виду, и все же в глубине души продолжала надеяться на то, что это не так. Но интуиция меня не подвела. В нескольких метрах от нас, возле автомобиля «шкода» стоял Максим Леонидович Степашкин. Уж не знаю, что его задержало в моем дворе. Может, двигатель заглох? Он смотрел на нас, как балетоман на исполнительниц партии Одетты-Одилии – иными словами, во все глаза смотрел. Наверное, здесь было чему подивиться – две особы престранного вида (одна толстуха, разряженная так, словно она на премьеру века собралась, другая – растрепанная оборванка) с интересом рассматривают извивающийся искусственный член. Да еще и фамильярно называют его Пусиком.

Заметив, что я перехватила его взгляд, Степашкин поспешно отвернулся и юркнул в автомобиль. «Ну и пожалуйста, – подумала я, входя в подъезд. – Мне наплевать, что он обо мне думает. Остается надеяться на одно – на то, что мы не увидимся больше никогда!»