Блуждающая в пустоте

V Чистая война

Даннисен Мейд отметил свой пятьдесят восьмой день рождения месяц назад, что делало его практически старцем среди жителей Дархарны. Накопившиеся в костях за проведенную на пыльных равнинах жизнь отложения доставляли дискомфорт, когда он двигался и когда пребывал в покое, а в последнее время он двигался меньше, чем раньше.

Годы жизни на равнинах сурово потрепали мужчину. У него облезала кожа, что предвещало возникновение инфекции. Затем чернели легкие от попадания в них песчаной крошки через нос и рот.

В конце концов, лёгочная ткань прогнивала из-за инфекций, и остаток жизни он был обречен отхаркивать кровавую слизь.

Слезящиеся глаза были вечной проблемой: постоянно текли, и при этом их резало от сухости. Он видел все сквозь пелену из-за песчинок, годами попадавших в глаза, отчего ухудшалось зрение.

Не отличался он и хорошим слухом. Лишь одному Императору было известно, что накопившиеся за десятилетия песчинки сделали со слуховыми каналами, и когда кровь разгонялась бешено колотящимся сердцем, внешние звуки казались слабыми и приглушенными, будто бы он слышал все из-под воды. Но самую ужасную боль причиняло сердце. Теперь оно гремело и бушевало всякий раз, когда ходил более нескольких минут. В общем, он был человеком, имевшим полное право на жалобы, но их у него было очень мало. Даннисен Мейд не был из тех, кто предавался размышлениям над страданиями. Он пытался отговорить Ривала от жизни на равнинах, но это не возымело никакого результата.

Все было точно так же, как и когда отец Даннисена пытался сказать ему те же слова целую жизнь назад, до того, как начались эти боли и страдания.

Он прокручивал в памяти эту часто возникающую картинку в тот момент, когда городские сирены начали свои нестройные завывания.

— Ты же это не всерьез, — громко возразил он. Бури начинались раньше в этом году. Последнее, что он слышал от Ривала, что до них остается еще несколько недель, может быть даже месяц.

Даннисен поднялся с дивана, на котором обычно и спал, и зашипел, когда его колени хором затрещали. Движения обоих суставов сопровождали уколы боли. Скверно, скверно. Стареть просто скверно, в этом нет сомнения.

За окном прошмыгнула тень. Он увидел, как кулаки забарабанили по оргалитовой доске, служившей дверью.

— Трон проклятого Императора, — проворчал он, когда колени вновь протестующе заскрипели, но он уже встал и двигался, и ему не было дела до того, что они хотели этим сказать.

Рому Чайзек стоял по ту сторону двери. И он был вооружен. Лазерная винтовка образца Имперской Гвардии была старой уже добрую половину тысячелетия, но как Соглядатай Южного сектора от 43-й улицы до её пересечения с Северным у Перекрестка-55, он имел право носить оружие во время своих патрулей.

— Собрался на охоту на пыльных кроликов? — старик смеясь указал на винтовку. — Немного рановато для отстрела падальщиков, малыш.

— Сирены, — задыхаясь, произнес Рому. Очевидно, он несся сюда на всех парусах, вниз по грязной аллее. Это была улица из быстровозводимых, похожих на бункеры зданий.

— Рано для бурь. — Даннисен высунулся из-за двери, но вид на горизонт скрадывали изломанные очертания Убежища. Семьи высыпали из своих домов и разбегались по улице во всех направлениях. Рому покачал головой.

— Давай, глухой старый ублюдок, вали в убежище.

— Ни в коем случае.

Каждый раз дом Мейдов стоял до самой Серой Зимы, как и большинство в этой части города. Южный сектор с двадцатой по пятидесятую был построен из самых прочных десантных шлюпок, оставшихся с самого Дня Крушения. Вся эта броня могла защитить даже от самой суровой бури.

— Послушай меня, это не бури. На архрегента напали.

С минуту Даннисен раздумывал, смеяться ему или отправляться обратно в постель.

— На архрегента — что?

— Я не шучу. Возможно, он уже мертв или… я не знаю что. Ну же! Взгляни на небо, сукин сын!

Даннисен видел панику в глазах Рому и раньше. Он видел её на лицах тех, с кем раньше нес службу за стенами города. Животный страх потеряться среди равнин, забыть направление, в то время как на тебя обрушивается пылевая буря. Беспомощность — настоящая, абсолютная беспомощность — окрасила его лицо, делая его слабым и уродливым.

Он посмотрел на запад, в сторону башни архрегента, где слабый оранжевый отсвет озарял вечернее небо позади неровных городских сталагмитов, составлявших линию горизонта.

— Кто? — спросил старик. — Кто бы стал нападать на нас? Кому может быть известно, что мы здесь? Кому какое дело?

Рому уже уносил ноги, смешавшись с толпой. Даннисен видел, как он протянул обмотанную тканью руку мальчику, чтобы помочь ему подняться и втолкнул его в гущу тел.

Даннисен Мейд подождал еще мгновение, прежде чем направить свои больные ноги и пораженные артритом руки обратно в дом. Когда он вернулся, у него в руках была зажата его собственная винтовка, и работала она отлично, слава богу. Он пользовался ей в те дни, когда был волонтером-Смотрителем и отстреливал грабителей во время Серых Зим после того, как оставил работу Предсказателя Бурь.

Он держался у края толпы, двигаясь на запад, хотя люди ломились на восток. Если на архрегента напали, то к черту бежать и скрываться. И пусть никто и никогда не посмеет сказать, что Даннисен Мейд не знал, как исполнить свой чертов долг.

Он посмотрел вниз лишь мельком, чтобы проверить лазган. Именно в этот момент он услышал дракона.

Толпа завопила и пригнулась, закрывая головы от ревущего над ними зверя. Они смотрели вверх испуганными глазами, а рев больно резал слух. Лишь Даннисен остался на месте, смотря вверх круглыми от страха, налитыми кровью глазами.

Черный дракон резко контрастировал с серым небом над ними, завывая… двигателями. Это был совсем не дракон. Десантный корабль. Но над Дархарной на протяжении веков ничто не летало. Толпа продолжала кричать. Родители крепче прижимали к себе детей, закрывая им глаза.

Он заложил над ними вираж, выпуская огонь из двигателей, пока ветер бился об его бронированную обшивку. Дрейфуя в воздухе, корабль сражался с бушевавшим ветром, трепавшим его темный корпус. Его скошенный нос, казалось, наблюдал за паниковавшими людьми, а затем корабль грациозно развернулся. Здания задрожали и начали трескаться, когда двигатели с громоподобным гулом подкинули транспорт в небо. Даннисен и глазом не успел моргнуть, когда он удалился на значительное расстояние.

Позабыв напрочь про боль в суставах, он бросился бежать. «Пропустите меня!» — требовал он, когда это было необходимо. Толпа, двигавшаяся в противоположном направлении, охотно расступалась. Десантного корабля было более чем достаточно.

Он пробежал три улицы, пока его колени не сдались. Припав к стене хижины, он проклинал острую боль в суставах. Его сердце билось так быстро, словно было готово вырваться из груди. Даннисен ударил кулаком по груди, как если бы его гнев мог унять разгоравшийся внутри огонь.

Еще больше оранжевых всполохов подсвечивали облака. Пожар распространялся по городу.

Он задержал дыхание и заставил колени повиноваться ему. С дрожью они подчинились, и Даннисен, шатаясь, двинулся вперед. Пройдя на трясущихся ногах еще две улицы, он был вынужден остановиться и отдышаться.

— Я слишком стар для подобного безрассудства, — прокашлял он и прислонился к стене спущенного на землю лихтера, служившего теперь фамильным особняком.

Силовая броня Легионес Астартес издает характерный звук: громкое пронзительное жужжание концентрированной, ожидающей высвобождения, энергии. Сочленения доспеха, не покрытые многослойным керамитом, наполнены сервомоторами и жгутами псевдомышц, подобных настоящим. Они урчат и воют при малейшем движении, от кивка головы до сжатия кулака.

Даннисен Мейд не слышал ничего, несмотря на то, что источник звука был в нескольких метрах от него. Пожилой человек пытался отдышаться. Его давление зашкаливало, а уши не слышали ничего, кроме сбивчивого ритма собственного сердца.

Он видел, как улица опустевает на глазах, как разбегаются люди. Многие, оборачиваясь, смотрели на него и разевали рты, что-то крича ему. Но он не слышал. Его зубы ныли, а десны болели. В глазах чувствовалась дрожь, словно где-то рядом пульсировал источник мощного, низкого звука. Что-то, чего он не слышал, но ощущал, как легкое касание.

Моргнув, он смахнул жгучую боль со слезящихся глаз и, наконец, поднял голову. То, что он увидел, сидело, сгорбившись на крыше шаттла, и одного его вида было достаточно, чтобы тонкие стенки его сердца лопнули. Фигура носила древний боевой доспех цвета полуночи, украшенный хищно изогнутыми вспышками молний. Раскосые красные глаза-линзы смотрели на него с череполикого шлема. Шипы и зубья на громоздкой броне фигуры блестели от влаги в лунном свете. Он весь с ног до головы был залит кровью. С наплечника свисали три примотанные за волосы головы, с шей которых еще сочилась кровь.

Даннисен уже стоял на коленях, а его сердце разрывалось, сбиваясь с ритма, перегоняя вместо крови боль. Странно, но к нему вновь вернулся слух.

— У тебя сердечная недостаточность, — пророкотала фигура низким лишенным эмоций голосом. — Она сдавливает твое горло и грудь. Вдох, которого не будет. Было бы веселее, если бы ты боялся меня, но тебе не страшно, не так ли? Какая редкость.

Превозмогая боль, Даннисен поднял свою лазерную винтовку. Фигура потянулась вниз, чтобы забрать её у него из рук, будто игрушку у ребенка. Не глядя, воин сломал ее, сжав в кулаке, и выбросил.

— Считай, что тебе повезло, — фигура приблизилась, чтобы схватить старика за его седые волосы. — Твоя жизнь закончится в считанные мгновения. Ты никогда не почувствуешь, каково быть брошенным в свежевальные ямы.

Даннисен сдавленно выдохнул, беззвучно шевеля губами. Он не почувствовал, как обгадился, утратив контроль над своим телом на грани смерти.

— Это наш мир, — сказал Меркуциан умирающему человеку. — Вам не стоило приходить сюда.

Торе Сич было семь лет. Её мать трудилась на базе гидропоники, а отец учил детей сектора читать, писать и молиться. Никого из них не было видно уже несколько минут с момента, как они выбежали на улицу и сказали ей ждать в единственной комнатке, служившей семье домом.

Снаружи было слышно, как люди бежали и кричали. Громко завывали городские сирены, но признаков надвигающейся бури не было. Обычно родители давали ей несколько дней на сборы и приготовления перед тем, как отправиться в укрытие до того, как оживали сирены.

Им не стоило оставлять её здесь. Им не стоило убегать вместе со всеми и оставлять её здесь совсем одну.

Рычание приближалось издалека и становилось все ближе с каждым ударом сердца. Так рычала собака, злая собака, которой надоели постоянные пинки. За рычанием прозвучали шаги. Что-то заслонило бледный свет из окна, и она выше натянула одеяло. Девочка ненавидела эту тряпицу, потому что в ней водились блохи, и от этого она чесалась, но без нее было слишком холодно. Теперь же ей нужно было спрятаться.

— Я тебя вижу под одеяльцем, — произнес голос в комнате. Он был низким, трескучим, как пробудившийся дух машины. — Я вижу тепло твоих маленьких ножек и ручек. Я слышу, как бьется твое маленькое сердечко. Я чувствую вкус твоего страха, и он восхитительно сладок.

Гулкие шаги медленно приближались, и от них дрожала кровать. Тора зажмурила глаза. Одеяло прошелестело по коже, когда его стащили, оставив её мерзнуть.

Она закричала, зовя родителей, когда холодная железная рука схватила её за лодыжку. Тень вытянула её из кровати и подняла вверх ногами. Перед ней сверкнул длинный серебряный нож.

— Будет больно, — сказал ей Сайрион. Его красные глаза смотрели на нее, лишенные эмоций, лишенные жизни. — Но это будет быстро.

Геррик Колвен видел одного из них, когда возвращался за пистолетом. Сначала он подумал, что улица пуста. Но он ошибался.

Сначала его взгляд различил фигуру почти на метр выше ростом, чем обычный человек, одетую в шипастую броню, словно из древнего мифа. С каждого плеча свисало по освежеванному телу, заливавшему темной жидкостью пластины его доспеха. Еще три изуродованных трупа волочились за ним по пыльной земле, прикованные за позвоночники к воину бронзовыми цепями. Каждый из них был освежеван одним и тем же образом: кожа была счищена и оторвана от тела грубыми надрезами. Пыль покрывала их подобно коже, и оголенные мышцы были темными от пепельного налета.

Геррик поднял оружие в самый отважный момент своей жизни.

Вариель повернулся к нему с окровавленной пилой в одной руке и богато украшенным болт-пистолетом в другой. Гром из ниоткуда прогремел между ними. Что-то ударило Геррика в живот с силой врезавшегося грузовика. Он даже не смог закричать — так быстро воздух покинул его легкие. Он не успел упасть до того, как болт детонировал в его животе, разорвав его на части во вспышке света. Боли не было. Он видел, как вращаются звезды и кувыркаются здания, а затем провалился в черноту, когда его безногий торс рухнул на грязную дорогу. Жизнь погасла в его глазах до того, как череп раскололся от удара о землю, разбросав содержимое по грязи. Он был уже мертв, когда Вариель начал свежевать его.

Амар Мериден барабанил кулаками по запертой двери.

— Впустите нас!

Вход в убежище для трех улиц данного субсектора располагался в подвале «Шлифовальщика» — дешевом баре, расположенном на третьем перекрестке.

Он никогда не пил тут, и единственный раз, когда он находился здесь дольше пяти минут, был четыре года назад. Тогда он пережидал здесь Серую Зиму, когда почти весь округ был вынужден жить под землей на протяжении трех недель, в то время как пыльные бури разоряли их жилища.

Он стоял снаружи у запечатанной переборки вместе с толпой других, отрезанных от предназначенных для них аварийных убежищ.

— Они заперлись слишком рано, — то тут, то там звучали возгласы.

— Это не буря.

— Вы видели пожары?

— Почему они заперли двери?

— Взломайте их!

— Архрегент мертв.

Амар провел пальцами вдоль сварных швов двери, зная, что не найдет ни единого признака слабости конструкции, но ему ничего не оставалось делать под давлением напиравших сзади тел. Если они продолжат так напирать на подвал — а судя по все прибывавшему потоку людей, так и будет, — его размажут по железным переборкам.

— Они не собираются открывать…

— Оно уже полное.

Он тряхнул головой, услышав последнее замечание. Как убежище может быть полным? Бункер рассчитан более чем на четыре сотни человек. С ним было около шестидесяти. В него уперся чей-то кулак.

— Прекратите напирать! — крикнул кто-то еще. — Мы не можем открыть двери!

Амар крякнул, когда кто-то пихнул его сзади. Он вжался лицом в холодное железо, и ему не оставили места, чтобы отвести локоть и освободить себе пространство.

Скрип открывающихся дверей прозвучал как райская песня. Люди вокруг него ликовали и плакали, наконец отступая назад. Потные руки цеплялись за швы двери, проворачивая её на не смазанных петлях.

— Милостивый Бог-Император… — прошептал Амар, увидев открывшуюся перед ним картину. Бункер был забит изуродованными до неузнаваемости телами. Кровь неторопливой, зловонной рекой хлынула к ногам Амара и тех, кто был позади него. Те, кто не видел того, что видел он, отпихивали впереди стоявших, желая быстрее оказаться в ложной безопасности.

Амар увидел оторванные конечности со скрюченными пальцами, лежащие повсюду в лужах крови. Тела лежали поверх других тел, многие валялись там, где упали, другие были свалены в кучу. Темный камень стен был забрызган алыми пятнами.

— Стойте, — произнес Амар так тихо, что едва услышал сам себя. Толкотня сзади не прекращалась. — Стойте!…

Шагнув в помещение, он замешкался. Едва он переступил порог, до его ушей донесся рев ускоряющегося цепного лезвия.

Залитый кровью, со свежим отпечатком ладони на лицевой пластине шлема, Узас поднялся из своего укрытия под грудой тел.

— Кровь Кровавому Богу! — произнес он, капая слюной с губ. — Черепа для Восьмого Легиона!

Архрегент смотрел на пожары и удивлялся, как металлические корабли могли гореть. Хоть он знал, что пламя пожирало не сам корпус, а горючие вещества, находившиеся внутри него, все еще было странно видеть, как дым и пламя вырываются из прорех в стенах его приземленного корабля. Ветер не мог развеять весь дым. Огромные столбы дыма загрязняли воздух вокруг наблюдательного шпиля, мешая видеть дальше ближайших зданий.

— Нам известно, какая площадь города охвачена огнем? — обратился он к гвардейцу у стола.

— Из немногих полученных нами докладов мы предположили, что большая часть населения перебирается в убежища, к которым они приписаны.

— Хорошо. — Кивнул архрегент. — Очень хорошо.

Чего бы это ни стоило, подумал он. Если напавшие пришли, чтобы убить их, подземные убежища не смогут ничем помочь людям, согнанным в стадо как животные перед скотобойней. Но благодаря им хаоса на улицах было меньше, и это уже прогресс своего рода.

— Отчеты по закрывшимся убежищам, сир, — произнес другой гвардеец. Одетый в ту же невыразительную униформу, что и первый, он держал в руке дата-слейт. Архрегент взглянул на него, отметив число убежищ, докладывавших о заполнении и закрытии зелеными огоньками.

— Очень хорошо, — повторил он. — Если налетчики объявят о своих требованиях, я хочу чтобы меня оповестили, как только слова сорвутся с их губ. Где помощник Муво?

Волей судьбы Муво вошел прежде, чем кто-либо из двенадцати гвардейцев успел ответить.

— Сир, западные амбары горят.

Архрегент закрыл глаза и ничего не ответил.

— Десантные корабли спускаются в западных районах и выгружают сервиторов, мутантов, технику и…Трон знает что еще. Они роют ямы и бросают туда тела наших жителей.

— Нам удалось оповестить другие населенные пункты?

Помощник кивнул.

— Санктум и Передышка подтвердили получение наших предупреждений. — Его налитые кровью глаза остановились на картине, разворачивавшейся за стеклянными стенами купола. — У них не больше шансов защититься, чем у нас.

Архрегент перевел дыхание.

— Как дела у нашего ополчения?

— Некоторые из них собираются, другие направляются со своими семьями к убежищам. Смотрители организуют отступление к убежищам. Нам стоит отозвать их от исполнения штормового протокола?

— Пока не стоит. Сообщите ополченцам и всем Смотрителям на улицах, что они должны занять оборонительные позиции, как только все убежища будут закрыты. Мы должны обороняться, Муво.

Взглянув на обоих гвардейцев, он прочистил горло.

— Ввиду сложившейся ситуации, могу я получить оружие, молодой человек?

Гвардеец моргнул.

— Я…сир?

— Этого пистолета достаточно, спасибо.

— Вы знаете, как из него стрелять, сир?

Архрегент выдавил улыбку.

— Разумеется, знаю. А теперь, Муво, я хочу чтобы ты… Муво?

Помощник поднял трясущуюся руку и указал на что-то над плечом архрегента. Все, кто был в помещении, обернулись и увидели сквозь пелену дыма огромный хищный силуэт. Купол был достаточно прочным, чтобы поглотить все звуки, но янтарные вспышки десантно-штурмового корабля отбрасывали множественные блики на бронированное стекло. Люди видели, как окутанный туманом птицеподобный призрак поднялся над куполом. Пламя омывало купол, растекаясь подобно жидкости по его поверхности и создавая красивое зрелище для наблюдающих снизу.

Архрегент видел, как открылась пасть транспорта, опустилась рампа, и две фигуры упали в воздух. Вспышка золота в руках одной из них нацелилась вниз и купол, и от точки соприкосновения по поверхности купола разбежались уродливые трещины.

Когда сапоги обоих фигур ударились о поверхность купола, его поверхность пошла трещинами, и он рассыпался ураганом битого стекла. Бритвенно-острые бриллианты дождем посыпались в центр комнаты под хриплый рев двигателей десантного корабля, более не заглушаемый прозрачным барьером.

Преодолев двадцать метров в свободном падении, обе фигуры приземлились на палубу, и от их удара по комнате пробежала дрожь. С минуту они стояли на коленях, согнувшись и опустив головы, в образовавшемся от их приземления кратере. Осколки стекла стучали по их броне, создавая странную музыку.

Они встали. Один держал в руках несоразмерный цепной меч, другой — золотой клинок. Они двигались непринужденно, с хищной грацией вышагивая по палубе. От каждого соприкосновения керамитовых сапог железное покрытие пола резонировало. Оба гвардейца архрегента открыли огонь. Мгновенно воины вскинули свое оружие. Первый умер, когда золотое лезвие вонзилось в его грудь, и он свалился на пол грудой подергивающейся плоти. Второй — когда цепной меч раскроил его лицо и торс, кромсая плоть ожившими зубьями. Ошметки еще теплого мяса и горячей крови покрыли архрегента и его помощника с ног до головы. Ни один из них не шелохнулся.

Архрегент сглотнул, глядя на приближающиеся закованные в броню фигуры.

— Зачем? Зачем вы пришли сюда?

— Неверный вопрос, — улыбнулся Ксарл.

— И мы не дадим вам ответов, — добавил Талос.

Архрегент поднял одолженный пистолет и навел дуло на цель. Воины приближались. Позади него помощник Муво сплел пальцы, надеясь таким образом унять дрожь.

— Император защитит, — произнес архрегент.

— Если бы он защищал, — ответил Талос, — он бы никогда не отправил вас на эту планету.

Ксарл замялся.

— Брат, — обратился он по воксу, не обращая внимания на старика с пистолетом. — У меня сигнал с орбиты. Что-то не так.

Талос повернулся к другому Повелителю Ночи.

— Я тоже это слышал. Септим, приведи «Очерненного» к восточному краю шпиля. Мы должны вернуться в космос сейчас же.

— Принято, повелитель. — Прозвучал искаженный помехами ответ. Мгновение спустя десантно-штурмовой корабль уже висел над краем купола с опущенной рампой, похожий на изогнутый орлиный клюв.

— Император защитит, — снова прошептал архрегент, дрожа как осиновый лист.

Талос повернулся спиной к смертному.

— Кажется, в редких случаях он действительно защищает.

Оба Повелителя ночи очистили свои мечи от остатков плоти и, выхватив на бегу болтеры, открыли огонь по бронированному стеклу. Закованные в броню фигуры бросились на разрушенный барьер и скрылись из виду. Архрегент немигающим взглядом наблюдал, как их силуэты исчезают в темной утробе десантно-штурмового корабля.

— Император защищает, — произнес он в третий раз, пораженный тем, что это была самая настоящая правда.

Талос обхватил голову руками. Перекатывающаяся пульсирующая боль давила на глаза изнутри черепа. Вокруг него Первый Коготь приводил оружие в боеготовность, держась за поручни, пока «Очерненный» продолжал свой полет в небеса.

— Это судно Имперского флота? — спросил Сайрион.

— Сообщают, что это корабль Адептус Астартес. — Ксарл держал руку со стороны своего шлема, будто это могло помочь ему лучше слышать. — Вокс-отчеты просто захватывающие, если не сказать больше. «Эхо» несет потери.

— Мы превосходим многие из их крейсеров, — Меркуциан стоял на коленях, занятый переборкой своего тяжелого болтера, не глядя на остальных.

— Мы превосходим их, когда они не врываются в систему и не втыкают нам в спину нож из идеально устроенной засады,— подметил Сайрион.

Талос набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, но не произнес ни слова. Он закрыл глаза, ощущая слезы и надеясь, что на этот раз это будет не кровь. Он понимал, что это кровь, но вера в обратное не давала гневу вырваться наружу.

— Сыны Тринадцатого легиона, — проговорил он, — в броне из алого и бронзы.

— Что он говорит?

— Я…. — начал было Талос, но так и не договорил предложение до конца. Меч первым упал на палубу. Пророк упал на колени мгновением позже. Жаждущая его сознания тьма из-за глаз возвращалась ревущей приливной волной.

— Опять? — рассердился Ксарл. — Что, во имя преисподней, с ним происходит?

— У меня свои подозрения, — ответил Вариель, склоняясь рядом поверженным воином. — Нам нужно доставить его в апотекарион.

— Нам нужно защищать этот проклятый корабль, если мы доберемся до него первыми, — возразил Сайрион.

— Я слышу сирены, — сказал Талос и провалился в зияющую пасть небытия.