Глава седьмая

— Батюшки светы!..

…Да что это такое! — запричитала бабуля, когда Вовка затолкал упиравшегося Георгина в квартиру. — Мил мои! Да где ж ты таку страховину выискал? Да ведь это ж телок цельный! Мил мои!

— Погоди, бабуля! Мы его кашей подкормим, он еще больше вырастет! — обнадежил ее Вовка.

— Осподи! — застонала бабушка. — Да где же в таком разе мы сами ночевать-то станем?

— А что такого? — сказал отец. — «Помнится, прежде и не в такой тесноте жили, а не в пример дружнее как нонеча!»

Бабка поджала губу и ушла в свою комнату.

— Костя! — умоляюще посмотрела на отца мать. — Ну придумай же что-нибудь…

— Вот это — пардон! — сказал отец. — Что пардон, то пардон! Я умываю руки. — И действительно ушел в ванну бриться. — Это не моя идея! — закричал он оттуда. — Что хотите, то и делайте!

— Вовочка! — робко предложила мама, с опаской поглядывая на Георгина. — А может, мы его накормим да и отпустим на волю?..

— На какую волю! — закричал Вовка. — Что он, чижик в день птиц?!

Но мама уже открыла холодильник и вытащила оттуда кусок колбасы.

— Ну-ка, собачка, собачка…

Георгин, который смущенно жался в прихожей, вдруг вздыбился, в животе у него заурчало, точно там завели небольшой тракторный мотор.

Вовке показалось, что от тарелки с колбасой до клеенчатого псиного носа натянулась невидимая нить, прямая, как луч лазера, и Георгин пошел-пошел по этому лучу, перебирая кривыми задними лапами и нервно топоча передними… В какое-то неуловимое мгновение он скакнул (или мелькнул)!

Мама вскрикнула, тарелка грохнулась вдребезги! Георгин гамкнул, и колбасы, вместе с бумагой, как не бывало. Стюдебеккер ошалело завертел глазами, не веря своей удаче, и со страшным воплем ринулся в раскрытый холодильник.

— Костя! Костя! — отчаянно закричала мама.

— Что такое? — отец с намыленной щекой выскочил из ванной.

— А ну поди прочь! — Бабуля ворвалась в кухню, воинственно размахивая шваброй. — Осподи! Дак ведь он весь недельный провиант сничтожит!

Георгин, урча и постанывая, жрал все подряд вместе с полиэтиленовыми мешками и картоном упаковок. Его сутулая, с выпирающими позвонками спина дрожала от восторга. Ошалело вертелся обрубок хвоста.

— А вот я тебя, злыдню! — закричала бабуля басом, замахиваясь шваброй.

Вовка невольно зажмурился, понимая, что бабуле нет дела до уникальности бобермана, и что она не дрогнет…

— А вот это, мамаша, не стоит! — услышал он страшно спокойный голос отца.

Вовка раскрыл глаза и увидел, что швабра, только что будто карающий меч воздетая над бабулечкиной головой, — в руке отца. А сама бабуля открывает и закрывает беззвучно рот, как рыба.

— Не стоит, — повторил отец.

Вовка невольно подивился не только той спокойной твердости, с какой была отнята швабра, но и грустным нотам, явственно звучавшим в голосе отца.

Отец подождал, пока совершенно обалдевший и раздувшийся, как дирижабль, стюдебеккер отвалился от опустошенного холодильника. Снял с его расписанной всеми закусками морды веточку укропа и, уверенно взяв за ошейник, сказал:

— А ну пошли! — и повел повизгивающего от преданности и восторга Георгина в ванну.

— Владимир! Иди сюда и смотри! — позвал отец. — В дальнейшем мыть его будешь сам.

Загрузка...