Бобруська

НОВОСЁЛ

Как-то раз я приехала в заповедник весной. И в первый же день отправилась навестить Кирилла Сергеевича.

А у него, как всегда, новый питомец.

Маленький зверёк. Чуть побольше ладони. Задние лапки с перепонками, как у гуся. А сам в мягкой коричневой шубке. Только на хвостик меха будто не хватило. Он голый и плоский. Бобрёнок.

— Потерял своих родителей, — объяснил Кирилл Сергеевич. — Теперь я ему и за отца и за мать… И назвали мы его Бобруськой.

Зверёк привстал в своём ящике. Схватился за борт маленькими передними лапками, очень похожими на руки, и давай его грызть.

Зубастый!

«И-и-и-и-и-и-и!..» — тоненько запищал Бобруська.

— Хочет вылезти, — понял Кирилл Сергеевич.

Он наклонился и помог зверьку одолеть борт ящика.

Бобрёнок уселся на полу. Опёрся на плоский хвостик. Прижал к груди передние лапы. Закивал головой, поводя усиками, точь-в-точь как это делают взрослые бобры, когда прислушиваются.

Я осторожно провела пальцем по коричневой шёрстке. Нежная, как шёлк. Зверёк ткнулся мордочкой мне в руку:

«И-и-и-и-и-и-и!..»

Что он сказал? Я оглянулась на Кирилла Сергеевича. Но тут из соседней комнаты выглянула его жена. Приложила палец к губам и тихо сказала:

— Тс-сс-с-с-с.

Кирилл Сергеевич кивнул ей и тоже прошептал:

— Тс-с-с-с-с…

Это значит: дочка заснула. Ей всего три месяца. Когда она спит, все в доме ходят на цыпочках и объясняются знаками.

Кирилл Сергеевич подхватил Бобруську, и мы, стараясь не скрипеть половицами, направились к двери.