Бог из машины

Глава 2

Кардинал Финелла не мог поверить своим ушам. Новость, которую он только что услышал, поразила его до глубины его грешной души. Пожалуй, даже не его одного. Каждый из присутствующих в зале заседания Конклава был поражён настолько, что не мог вымолвить и слова. Удивление было настолько сильным, что у кардинала закололо в шее, под третьим позвонком, как это всегда бывало, когда он волновался.

Мужчина снова быстро оглядел зал, но, на сей раз, куда внимательней. Нет, не все были поражены. Члены внутреннего круга или, как их называли в Ватикане, 'Божья длань', не были поражены ничуть. Кажется, не были удивлены чудотворица Катерина и кардиналы Верт и Риоджа, но вот остальные не могли не опешить перед столь громким заявлением. Похоже, это известие до последнего не собирались выносить на публику. Даже если этой публикой являлся папский Конклав.

Это было целый час назад, но Чезаре всё ещё помнил, какое впечатление на него произвело это известие. Казалось, что всё происходило, словно во сне. Тогда это очень глупый сон, потому что Чезаре, как самому молодому, поручалось заняться самой скучной частью подготовки народа к ошеломительной новости: второму пришествию Христа. Да-да, именно это и собирался сделать Ватикан — использовать силы чудотворцев для того, чтобы призвать на землю подзадержавшегося мессию.

Чезаре пришёл в себя в коридоре. Он как раз обнаружил, что идёт прямо к себе в кабинет, размышляя только о том, какой должна быть брошюра, освещающая данное событие. И ведь назначили даже дату: 28 апреля 2018. Через шесть дней. Здесь, в Ватикане, в полдень. Соответственно, Чезаре следовало закончить свою работу по подготовке брошюр и плакатов, самое позднее, к завтрашнему полудню. Времени чуть больше суток, а ведь у него ещё так много дел.

Войдя в свой кабинет, Чезаре закрыл за собой дверь и запер на два оборота. Затем уселся на стул и обхватил голову руками. 'Устроить новое Пришествие'! Кто здесь сошел с ума — он, они или само мироздание? Новость казалась невероятной, но тем не менее, все говорило о том, что так оно и было.

Кое-как успокоившись, он откинулся на спинку, потер виски и начал готовить требуемые брошюры и плакаты. Он не особенно вдумывался в то, что делал: с его точки зрения, любой нормальный человек, прочитав в какой-нибудь брошюре о том, что ватиканские чудотворцы собираются вызвать Бога, счел бы это либо глупой шуткой, либо надувательством. Так что и смысла вкладывать душу в эту часть работы не было: брошюры и плакаты будут такими, что не придерешься, но не более того. Лучше подумать о том, как использовать ситуацию к своей выгоде… И на всякий случай — об искуплении грехов.

Ведь он привык учитывать все варианты.

Вообще же он не был особенно верующим. Не то чтобы он отрицал существование Бога, доказанное наукой, но его мысли редко обращались к высокому: куда чаще их занимали женщины, вино, музыка… и власть. Да, в новую сигма-эпоху церковная карьера снова была эффективным путем к власти: все еще будучи крохотным государством, Ватикан, тем не менее, обладал влиянием, не меньшим, чем в Средние Века. Не в последнюю очередь это объяснялось странным, аномальным количеством людей, обладавших магической силой, на службе Церкви — их называли паладинами и чудотворцами, хотя за пределами Церкви использовались термины 'амагусы' и 'маги'.

Одной из этих 'магов' или 'чудотворцев' и была Святая Катерина. Чезаре неоднократно поглядывал на нее: будучи полногрудой блондинкой с симпатичными чертами лица, она принадлежала к числу тех женщин, на которых приятно лишний раз посмотреть. Однако главным было то, что она занимала ключевой пост в Конклаве. Она однозначно знала всю подоплеку происходящего. Не помешало бы расспросить ее, но… Чезаре избегал привлекать к себе ее внимание. Она могла увидеть, что он тоже обладал магической силой, пусть и несравнимой с ее, ограниченной всего одним даром. Но даже такую малость он изо всех сил старался скрыть. Иначе последовали бы неприятные вопросы о его прошлом…

От раздумий его оторвал голос совсем другой дамы.

— Тут-тук, — стука в дверь не было. Мария никогда не заморачивалась подобными мелочами. Вместо этого, сиротка привычно для себя озвучила стук голосом, — Разрешите войти, Ваше преосвященство.

Мария была семнадцатилетней послушницей, которая проходила практику под началом Чезаре. Помимо неё, под его началом было ещё трое послушников из разных областей. За пределами Ватикана она была бы наиболее близка к статусу студентки-практикантки на административную должность. Однако здесь, в стенах церкви всё было куда сложней. Мария могла с одинаковой эффективностью верстать макеты, составлять психологические тесты, выверять бухгалтерскую отчётность, сражаться на мечах и стрелять из пистолета. Так что практику она, как и другие послушники, проходила не только по вопросам администрирования и вёрстки. Иногда от ее присутствия Чезаре становилось не по себе: осиротев в результате действий террористов-антиклерикалов, она имела все задатки, чтобы со временем стать хладнокровной убийцей. Воспитывалась она как религиозный фанатик, а ее подготовка изрядно напоминала подготовку спецслужб. Дополнялась эта гремучая смесь нездоровым энтузиазмом.

— Разрешаю, — кивнул Чезаре, не отрываясь от попытки выправить текст брошюры в сторону меньшего пафоса и большей адекватности. Свойственный Марии фанатизм он не одобрял, полагая, что все хорошо в меру, однако ни в лице, ни в голосе не появилось и тени недовольства. Он предпочитал строить хорошие отношения с послушниками: хоть это и не столь важно, как высокая политика Конклава, но устойчивое положение складывается из мелочей.

Ведь, как известно, короля делает свита.

Мария скользнула в кабинет и закрыла за собой дверь, заперев её на те же два оборота, на которые её закрывал Чезаре. Сама она считала вскрытие замков всего лишь милой шалостью, или делала вид, что считала, а вот кардинал видел все возможные последствия её забав. Однако, это был тот случай, когда лучше не запрещать. Лучше уж она вскрывает замки, спрашивает разрешения, и, получив отказ, запирает за собой дверь. В таком случае она будет под определённым контролем. Если же ей это запрещать… Чезаре отлично понимал, что такое запрещать что-либо человеку, для которого замки не помеха. Лучше было приручить энергию Марии и направить её в своих целях, чем пытаться противостоять ей.

— А чего это вы тут заперлись? — поинтересовалась Мария, нацепив на загорелую мордашку широкую улыбку. Она отлично понимала, что раз её не прогнали, значит, дело было не настолько уж и секретным, а, значит, можно смело спрашивать.

— Чтобы посторонний шум не отвлекал меня от работы, — ответил он, с показной суровостью сдвигая брови. Учитывая, что он был всего на семь лет ее старше, смотрелось это немного комично, — Старые конспираторы из Конклава, как всегда, сообщают о дальнейших задачах в последний момент.

— Что, опять что-то, что нужно было сделать ещё вчера? — Мария тоже не восприняла суровость Чезаре всерьёз и попыталась заглянуть к нему в монитор. Поистине, любопытство было её самым главным грехом, однако, она умела аккуратно прощупывать почву. Выяснив, что начальник заперся только для того, чтобы его не отвлекали, она решила, что тайны больше никакой нет. По крайней мере такой, которую не могла бы позволить себе знать она. В конце концов, хранить тайны она умела ничуть не хуже, чем выпытывать.

— Разумеется, — слегка улыбнулся кардинал. Не было смысла делать особую тайну из того, что станет известно всей стране, пусть даже эта 'страна' уступает в размерах столице соседнего государства.

Параллельно он прикидывал, каким образом можно выведать больше о предстоящем 'Пришествии'. Кардинал Риоджа, казавшийся посвященным в эти дела, слыл дураком, и именно поэтому Чезаре отказался от идеи использовать его глупость. Или эта глупость — всего лишь маска, или его информированность весьма ограничена, третьего не дано. Второе молодой кардинал считал более вероятным, полагая, что это всего лишь бездумный исполнитель. С Вертом лучше было не рисковать: хотя он, несомненно, знал очень много интересного, Чезаре давно подозревал его в связях с одной из многочисленных разведок, заинтересованных в делах Церкви. Так что к играм словами и недомолвками он привычен. Оставалось связаться с 'Божьей дланью': Папа сегодня в три уезжает на гольф, а отца Патриция всегда можно выманить на партию в шахматы. С остальными всё гораздо сложней. Из этих вариантов он склонялся ко второму.

От размышлений его снова оторвал возглас Марии.

— Чего это тут? — недоверчиво и недоумённо спросила она, увидев макет брошюры. Она медленно обошла стол и ещё раз взглянула в монитор, протерев глаза. Макет не изменился.

— Это что, шутка? — спросила девушка, обернувшись в сторону кардинала так резко, что её длинные каштановые кудри взмыли в воздух, как в рекламе шампуня.

— Когда я впервые услышал об этом, то подумал точно так же, — тонко, одними губами, улыбнулся кардинал, — И на этой мысли остановился бы, если бы не знал, что 'Божья длань' шутить не любит. Как следствие, два варианта: либо вопреки всем нашим представлением о возможном им действительно по силам организовать Второе Пришествие, либо они поддались гордыне и несколько переоценили возможности своих чудотворцев. В силу этого, я хотел бы, чтобы ты не сильно распространялась об увиденном: если все получится, то в скором времени об этом и так все узнают. Если же нет… иерархи не очень-то любят выставлять себя в глупом свете.

Мария ещё раз взглянула на монитор, после чего задумчиво пробурчала.

— Дела-а… не похоже, чтобы 'Божья длань' сильно сомневалась в своих силах, храни их Господь, — послушница привычно перекрестилась и склонила подбородок, чуть прикрыв глаза.

Замешательство девушки и без того длилось чересчур долго, так что, было неудивительно, что она всего через секунду вернулась в норму и снова начала улыбаться.

— Я-то промолчу, но об этом, в любом случае, скоро станет известно вообще всем.

— Известно-то станет, — усмехнулся кардинал, — Но в случае неудачи чем больше будут об этом говорить, тем сильнее будет их недовольство. Буду с тобой откровенен: при всем моем искреннем уважении к иерархам, я не слишком верю в успех этой затеи. Вопрос лишь в том, почему они так уверены в успехе.

Девушка усмехнулась.

— Ну, а когда ещё Господу возвращаться на Землю, как не сейчас? Если Он задержится, Земли уже может и не быть, верно? — она изогнула бровь и чуть склонила голову на бок, как бы спрашивая 'а у вас есть другие мысли?', - Давайте я лучше оформлю макет, а то вас божественная благодать явно накрыла с головой.

Услышав ее предложение, он только покачал головой:

— Благодарю, но я справлюсь. Лень — это, конечно, не гордыня, но тоже смертный грех.

— Ну, в любом случае, — кивнула девушка, — Я ещё вчера закончила с документами из детских домов, наклеила цветные ярлычки и прошла сразу две tower defence. Если у вас нет никаких заданий, я могу набросать варианты писем промышленным в Sony и Microsoft, чтобы они пожертвовали часть продукции детишкам.

Мария не умела сидеть без дела. Порой во время 'простоев' её головка порождала хорошие идеи, а порой, откровенно бредовые. Но это не мешало ей делать всё, что только возможно, чтобы воплотить их. Возможно, было бы неплохо занять её ещё чем-нибудь, потому что варианты текстов писем, это, максимум, час времени, если послушница не забудет про браузерные игрушки и питьё чая. Хуже может быть только если у неё получится. Ведь именно на Чезаре ляжет проблема распределения подарков и полемика на тему 'стоит ли сиротам играть в видеоигры'.

— Тоже дело, — пожал плечами Чезаре. Ненужные трудности оно, конечно, навлечет, но все лучше, чем если она придумает что-то еще хуже. В принципе, этим можно было и ограничиться, но он все же счел за благо пояснить:

— Что же касается Второго Пришествия… Я верю, что когда-нибудь оно случится. Но я не верю, что Господа можно ПРИЗВАТЬ.

— Даже не знаю. 'Божья длань', всё же, состоит из учёных мужей большого ума, — неуверенно ответила Мария, — Не могут же они просто так забыть о Столпотворении Вавилонском, верно?

— Не знаю. Именно этот вопрос меня больше всего и интересует.

Послушница задумчиво прикусила нижнюю губу.

— А если забыли, тогда… — задумчивое бормотание, внезапно (нет, ВНЕЗАПНО), сменилось громким криком, растерянным взмахом обеих рук и шагом вперёд, нарушающим комфортное личное пространство Чезаре, — ЭТО ЖЕ БУДЕТ РАСКОЛ ЦЕРКВИ!!!

— Ты еще поори об этом, — фыркнул кардинал.

Девушка резко замолчала, зажав рот обеими руками, и испуганно отпрянула назад. Очевидно, до неё только что дошло, что она, собственно, уже поорала.

— Вот-вот, — кивнул Чезаре, — Будь осторожнее с тем, что ты говоришь, — а особенно, кому ты это говоришь. Я-то понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно; однако хватает людей, для которых на дворе еще Средние Века, когда за любое неосторожное слово можно отправиться на костер.

Кардинал сознавал, что к опасению за возможные последствия здесь примешивается реакция на собственную идею. Однако предпочел сделать вид, что не понял этого. Понимал он также, что только что своими руками запустил бомбу замедленного действия: Как все молодые, Мария попросту не верила, что с ней может что-то случиться плохое, а вот идейности у неё было выше крыши. 'Ну, бомба — тоже вещь в хозяйстве полезная… Особенно если постараться, чтобы она рванула, когда надо, а не когда придется', - решил он.

— Э-э-э… хорошо, — промямлила Мария, — Я того, пойду?

Она неуверенно замахала руками и начала отходить в сторону двери.

— Не понимаешь, — вздохнул Чезаре, — Впрочем, приставать с нравоучениями не буду: Лучший способ научиться не делать глупостей — это набить несколько своих шишек. Постарайся только, чтобы при таком 'обучении' тебя не убили, хорошо?

— Да не, — жизнерадостно замахала рукой Мария, — Всё нормально. С чего это кому-то меня убивать, тем более, на обучении? Ладно, я пошла!

Доложившись об уходе, послушница открыла дверь, а затем выскользнула прочь. Судя по отсутствию шебаршения в замке, запереть эту самую дверь за собой она и забыла. Юное ветреное создание. Чезаре лишь покачал головой. Кто бы мог подумать, что эта непоседливая девчонка — настолько опасный человек… Или станет таковым по окончании своего обучения. Кардинал и сам порой пусть не забывал, но не задумывался об этом, а порой даже забывал, что возня с ватиканской молодежью — отнюдь не основная его задача. Совсем не основная.

Тряхнув головой, кардинал снова погрузился в работу, которую возложил на него Конклав. Нужно поскорее закончить с этими агитками… А потом при первой возможности попробовать вытянуть немного информации из отца Патриция за партией в шахматы.

Убив пару часов на редактирование, он, наконец, признал результат более-менее удовлетворительным. По крайней мере, настолько, чтобы никто не мог сказать, что он не старался. Оставалось только передать их в печать. Быть кардиналом хорошо, хотя бы потому, что не надо было утверждать каждую буковку в агитке с десятком начальников. Вообще-то, он и был тем самым начальником, вольным перебросить эту работу на других, которые должны были бы с ним утверждать каждую буковку в макете. Но ведь если хочешь, чтобы дело было хорошо сделано… правильно, делай его сам. Именно поэтому он лично понес свои наработки в типографию. Чезаре не пытался делать вид, будто считает свою часть по-настоящему важной, вместо этого предпочитая демонстрировать подход 'вышестоящие сказали надо — значит надо'. Он демонстрировал слепую верность Конклаву, за которой с минимумом усилий можно было рассмотреть личные амбиции. Интриган, прячущийся за маской верного работника — как это типично для властных кругов… Впрочем, мало кто ведал, что у этой шкатулки было и третье дно.

Уже приближаясь к типографии, которая находилась в том же корпусе, что и его кабинет, мужчина услышал громкие крики, грохот, скрип, снова крики. В руке немедленно появился клинок. Затем Чезаре напомнил себе, что он скромный и мирный священник. Клинок убрался, появился пистолет. Сложив руки, так что до поры оружия не было видно за рукавом его рясы, кардинал неслышным шагом зашел в типографию, стараясь держаться стен, на ходу оценивая обстановку и ища возможные укрытия…

Едва кардинал подошёл к двери, как та резко распахнулась, и Чезаре чуть не сбило с ног упавшее на него тело сотрудницы типографии. Судя по сопровождающему это действие визгу, перепачканная краской женщина была живой и здоровой. Попросту не мог больной человек так громко и самозабвенно, а, главное, бодро, кричать. В любом случае, удариться обо что-то с такой силой, чтобы из деревянной двери вырвало замок, было, как минимум, больно.

Не особенно задумываясь о том, по-джентельменски ли это, Чезаре сделал стремительный шаг в сторону, сдвигаясь с точки приземления 'снаряда'. Таким образом, женщина вместо надежного плеча получила лишь секундную опору в момент собственно столкновения, зато сам священник сохранил относительную свободу движения. В частности, мог аккуратно заглянуть в дверной проем в поисках того, кто такой оригинальный 'снаряд' запустил.

Увиденное внутри больше всего напоминало сотканного из клубящейся тьмы чёрта с горящими глазами. Размером со среднюю немецкую овчарку, с длинным гибким телом, с длинным хвостом, словно смесь ящерицы и пантеры.

Увидев Чезаре, чёрт схватил открытую коробочку с тонером и запустил её, целясь в лоб кардиналу. Ловко отскочив в сторону, Чезаре убрал пистолет: он знал, что ни одно из пяти имевшихся у доброго священника средств смертоубийства не будет здесь надежной ставкой. Вместо этого он показал чёрту раскрытую ладонь, словно собирался сдаваться… После чего коротко перекрестил его, громко говоря самое банальное, что только мог придумать в данной ситуации:

— In nomine patris et filii et spiritus sancti…

На кончиках пальцев полыхнул синеватый свет, напоминающий неоновую вывеску. Простой магический трюк, своего рода недокументированное использование его скрытых способностей, но в сочетании с религиозной атрибутикой он превращается в лучшую ставку против таких 'демонов'.

Чёрт дёрнулся, словно его пронзило током, и зажал лапами глаза. Молитва возымела свой эффект, а лёгкий огонёк божественного света на пальцах слепил существо не хуже направленного в лицо прожектора. Успех задумки обрадовал Чезаре, тем более что он, кажется, наконец вспомнил подходящий случаю текст. Громким театральным тоном он начал:

Ближе к концу молитвы чёрт с трудом двигался, тратя все имеющиеся силы только на то, чтобы резко дёрнуться или громко выкрикнуть что-то похожее на 'спасите' высоким пронзительным тонким голосом. На последнем слоге существо рассыпалось в пепел, который, в свою очередь, исчез, едва коснувшись пола. Чего нельзя было сказать о бардаке и тонере.

— Спасибо большое, Ваше преосвященство, — поспешила поблагодарить Чезаре та самая женщина, что вылетела из дверей, — Понятия не имею, откуда появилась эта тварь, но она просто начала громить всё, до чего дотягивались её мерзкие грязные лапы.

Остальные сотрудники типографии чувствовали себя гораздо хуже. Им требовалось время, чтобы прийти в себя, отплеваться от тонера и вылезти из-под завала коробок.

— Дьявол не дремлет, нам же нужно лишь не терять веры в милосердие Господне, — ответил слегка скомканной клешированной фразой кардинал. Затем положил на первую попавшуюся чистую поверхность свои заготовки и без всякого перехода сказал:

— Это заготовки плакатов и брошюр, сделанные по приказу Конклава. Когда приведете тут все в порядок, их нужно будет отправить в печать.

После чего поторопился смыться, пока кто-нибудь шибко умный не задался вопросом, с чего это кардинал Финелла, никогда не отличавшийся излишней святостью, устраивает такую иллюминацию. Этот инцидент, конечно, мог поднять его авторитет на недосягаемую высоту — но он же мог привлечь внимание к секретам, которые Чезаре столь тщательно оберегал…

Спец по магии сегодня была необычайно краткой.

'Наиболее вероятен всплеск психической активности вне всякого контроля. В Ватикане, с их концентрацией магов и амагусов на квадратный метр, будет не шибко удивительно, если они кого-то упустят. Им интересней привлекать к себе магов и воспитывать их, чем рано диагностировать склонность к сигма-контролю. Кроме того, характер психоформы в виде беса наиболее вероятен именно у религиозных магов.

С другой стороны, это может быть сознательная акция. Конфуций говорил, что безумие заразно. В случае с магами, это справедливо вдвойне. Особую психологическую устойчивость магам даёт вера в их бога. Сама иллюзия нечистой силы вполне может вызвать широкий резонанс'

Следующее указание принадлежало уже не ей.

'Продолжать вести наблюдение. Ждать повтора прецедента. Способствовать психологическому резонансу среди церковных магов'

По мнению агента Танаки, это был идиотский приказ. Однако спорить он не стал, лишь поместил указание в самый низ списка приоритетов.

В это же самое время Чезаре вел совсем иной телефонный разговор.

— Партиций слушает, — услышал Чезаре знакомый голос. По манере речи отец Патриций напоминал этакую мужскую версию доброй бабушки, пичкающей всех своими пирожками. Иными словами, он умел вызывать симпатию одними только своим видом, вечной улыбкой и привычкой щуриться на солнце. Казалось, что он знает всё и всегда готов помочь, чем может. А ещё, он обладал множеством маленьких слабостей, вроде шахмат и английского чая.

Чезаре не давал такой манере поведения обмануть себя: если в змеином гнезде вдруг попадается живой и здравствующий кролик, это значит лишь то, что одна из змей научилась прекрасно маскироваться. Кардинал был искренне убежден, что в верхах Церкви доброжелательные и вечно готовые помочь долго не выживают. А значит, отец Патриций был всего лишь чуть умнее и хитрее товарищей. Но несмотря на это, его характерное амплуа давало шанс что-то узнать.

— Это Чезаре, — вообще-то, статус кардинала предполагал, что он также будет именоваться 'отцом', но в общении с настолько старшим по возрасту это звучало до того смешно, что в неофициальных случаях кардинал предпочитал об этом забывать, — Почему бы нам не сыграть сегодня партию-другую в шахматы?

— Не вижу препятствий, — беспечно ответил старший кардинал, — Я как раз собирался на полдник через полчаса. Почему бы не провести его за интересной партией в шахматы?

— С удовольствием.

Чезаре не был уверен, сообразил ли собеседник, что он пытается таким образом получить кусочек информации (хотя предположил бы, что сообразил). Да, в общем-то, это и не имело особого значения. Нет ничего удивительного, если кардинал, узнавший столь… обескураживающие новости, весь изводится любопытством. Чтобы из этого прийти к выводам о его тайнах, нужно быть или гением, или параноиком, а вероятнее всего — и тем, и другим разом…

— Хорошо, буду ждать вас в северной беседке, — ответил отец Патриций, — Удачи вам на поприще экзорцизма.

Прежде чем Чезаре смог что-либо ответить, его собеседник уже повесил трубку. Чезаре лишь покачал головой. Разумеется, слухи об инциденте с чёртом уже разошлись. Разумеется, скоро об этом будет знать весь Ватикан. Что ж, тем лучше. Версия для интересующихся у него уже была готова, — как и положено версии священника, пафосная, религиозная и ни черта толком не объясняющая. Но при этом, что самое забавное, отходящая от реальности только в важнейших моментах. В тех, когда собеседнику полагалось спросить, откуда у скромного священника столь специфические знания…

Поднявшись, Чезаре неспешно пошел к северной беседке, по пути на всякий случай все-таки поинтересовавшись местонахождением Марии. Сидевшие в кабинете послушники сказали, что не видели её уже пару часов, и Чезаре оставил их в глубокой задумчивости, относительно местонахождения главной заводилы их небольшой компании. По пути Чезаре справился у нескольких служащих, и один из них сказал, что видел, как Мария целеустремлённо шла в сторону выхода в город, а другой сообщил, что девушка справлялась о появлениях чертей. Именно так, чертей, а не черта.

Впрочем, в разговоре с таким опытным игроком в престолы, как отец Патриций, не следовало отвлекаться на посторонних чертей.

— Рад вас видеть, молодой человек, — с улыбкой сказал он, отвлекаясь от своего любимого английского чая, ради приветствия, — Прошу прощения, что не покидаю плетённого кресла, но в моём возрасте уже сложно во всем следовать этикету.

— Поверьте мне, отец Патриций, эта радость взаимна, — поклонился Чезаре в ответ.

Ценитель стилей садоводства сказал бы, что беседка находилась на пересечении четырёх разных стилей сада: лабиринта, старого венецианского, стамбульского и немецкого. Чезаре, однако, в отличие от Патриция, ценителем не был: для него сады делились по принципу 'красиво/некрасиво'. Этот сад был, с его точки зрения, красив. Был, конечно, и другой принцип — количество укрытий, видимость и простреливаемость, — но в данном случае он значения не имел.

— Сделаю вам одолжение, молодой человек, передам вам под управление армию крестоносцев. Надеюсь, вы не подведёте их, — улыбнулся старик, кивая на белые вычурные фигуры на шахматной доске. Им противостояли фигуры, стилизованные под войско Саллах-ад-Дина.

— Постараюсь, — слегка улыбнулся Чезаре, садясь напротив отца Патриция. Игра началась… Это относилось как к шахматам, так и к разговору. В первом случае его первым ходом стал вывод вперед королевской пешки. Во втором — передача хода: задумчивое молчание, нетипичное для вечно насмешливого кардинала…

Какое-то время оба молча обменивались шахматными ходами. Чезаре казался задумчивым, против обыкновения даже глядя на фигуры, предназначенные для следующего хода. Наконец, решив, что 'задумывался' он уже достаточно, кардинал сказал, как будто вырвалось:

— То есть их несколько? — посмотрев на собеседника, он торопливо пояснил, — Завхоз упомянул появление чертей. Не чёрта. Значит, инцидент в типографии был не единственным?

На самом деле он ни на секунду в этом не сомневался, и интересовало его совсем не это. Но это был хороший способ начать разговор.

— Их было ещё двое, — задумчиво ответил собеседник. Правда, задумчивость его была не связана с темой разговора: бледновато-голубые глаза отца Патриция рыскали по доске, словно он смотрел ход игры, призрак которой явился из будущего, — Значит, сегодня будут ещё четверо.

Старый кардинал вывел своего ферзя, которого изображала высокая, стройная и гибкая восточная красавица, вооружённая двумя саблями. Заняв позицию, она сурово взирала на вражеского офицера, ехидно усмехаясь в маску над печальным взором его напарника, которому теперь так просто на поле боя не выйти. По крайней мере, без прикрытия пешек-копейщиков.

Чезаре удивленно воззрился на отца Патриция:

— Так точно? Откуда это известно?

Следующим ходом он выставил своего ферзя перед королем, одновременно защищая короля и прикрывая офицера.

— Потому что семь — это красивое число, — бодро ответил Патриций, выводя второго конника, вставшего немного в отдалении от мусульманского ферзя. Кардинал готовил масштабное наступление всеми силами, не торопясь бросаться в бой, — Дней недели семь, нот семь, цветов радуги семь, смертных грехов семь, так почему бы и чертям не появиться ровно семь раз?

'Все не так просто', - понял Чезаре, но не стал допытываться, вместо этого полушутливым тоном заметил:

— И появились они за шесть дней до Пришествия. Похоже, Лукавый, стараясь высмеять деяния Господа, устроил себе выходной в первый день из семи…

Теперь кардинал сдвинул уже выведенного офицера на одно поле, угрожая коннику.

— Лукавый всё делает неправильно, — шутливо ответил старик, выводя на поле брани второго офицера, который занял уж очень удобную позицию для того, чтобы, ежели вражеский офицер решит меняться с конником, сразу же нанести подлую атаку прямо в тыл противнику, — Отдыхать полагается в седьмой день.

Чезаре чуть усмехнулся и снова замолчал. Какое-то время он старательно делал вид, что его распирает любопытство, но он пытается смолчать (что, впрочем, было недалеко от истины), затем выпалил:

— Неужели это правда? Я про Пришествие. Неужели наши чудотворцы действительно могут сделать это?

При этом он не забыл сделать следующий ход, двинув пешку и угрожая офицеру.

— Вы ведь сами сейчас готовите брошюры, — немного удивлённо поднял бровь отец Патриций, недоверчиво глядя на собеседника, — Неужели вы думаете, вам бы поручили эту работу, если бы всё это было лишь неудачной шуткой?

— Не знаю, но… — здесь Чезаре вступал на скользкую почву. Нужно было выразить сомнение, но при этом не проявить себя как еретик и отступник, — Мне сложно представить себе, что Бога можно призвать. Как бы могущественны ни были наши чудотворцы, их сила от Бога и есть лишь проявление Его воли. А если так, то какое значения могут иметь их действия для Его пришествия?

Он сделал рокировку, пряча короля от возможного шаха и одновременно прикрывая офицера. Конник был и без того достаточно прикрыт.

— Если бы от наших действий ничего бы не зависело, богу и гневаться было бы не с чего, и потопы устраивать. Да и призывали отца нашего небесного на страницах Святого Писания не раз и не два. Лишь после гибели назарянина больше ни единого упоминания об этом в каноничных житиях святых не было. Потом все больше с демонами заигрывали.

Чезаре сдвинул коня, отвечая такой же угрозой черному ферзю. Решит разменять?

— В случае с демонами как раз все ясно: Господь запер их в преисподней, и воля человека — образа и подобия Божьего, — дает им возможность вернуться в мир людей. Ясно все и с призывом, с которым человек обращается к Богу в час нужды: главная его цель — дать самому человеку поверить в божью помощь. Как в случае с чертом в типографии, например.

Это упоминание было частью версии событий, которой он собирался придерживаться. Впрочем, Чезаре немедленно вернулся к предмету разговора:

— Однако Пришествие — это, как мне казалось, совсем другое. Всю жизнь я был убежден, что Господь вернется тогда, когда сам решит, что время настало, а не когда его призовут…

— Я сначала тоже сомневался, — признался Патриций, подперев подбородок двумя пальцами. Он снова просчитывал ходы, — Однако, расчёты Серафимы были достаточно мощным аргументом в данном вопросе. Мы три месяца перепроверяли все задействованные предпосылки, но так и не смогли привести папе ни единого аргумента против.

'Серафима, значит… Ясно', - подумал Чезаре. Он не слишком-то одобрял историю с Серафимой, считая, что люди, обращенные в сигмафины, заслуживают упокоения, а не использования, однако не мог отрицать ее эффективности. Серафима была сигмафином, наделенным способностью предсказывать будущее, — и она еще ни разу не ошибалась. На мгновение лицо кардинала помрачнело, когда он припомнил судьбу бедной девочки-аутистки, ставшей не просто фигурой в чужих играх, а в буквальном смысле вещью; однако тут же сочувствие было вытеснено осознанием того, что, похоже, у них действительно есть основания ожидать Пришествия.

— А что за предпосылки? — лениво поинтересовался Чезаре, выдавая практический интерес за праздное любопытство. Вполне закономерное, учитывая высказанную им позицию и слова отца Патриция.

— Там сплошные математика и психология, — отмахнулся собеседник, показывая всем своим видом, что не собирается вдаваться в разъяснения в данном вопросе хотя бы потому, что три месяца проверок — это уж слишком большие объёмы выкладок. Вместо объяснений, он сместил своего конника поближе к намечающемуся театру военных действий, позволяя Чезаре первому начать размен, — А ещё, масса анализа исходного текста библии. Если честно, переводчиков тех бородатых времён следовало бы сжечь за ересь и нарушение главного постулата священного писания 'ни слова не должно быть изменено'.

— Увы, хороший переводчик и в наше время большая редкость, — заметил Чезаре, понимая, что допытываться дальше — значит навлечь на себя подозрения. Священник, интересующийся, из каких предпосылок сделан столь невероятный вывод, это нормально, а вот священник, ради этого пытающийся вникнуть в вопросы математики и психологии…

Размены всегда идут быстро, если просчитаны заранее. Чёрный конник галопом помчался на угрожающего ферзю белого конника, устраняя угрозу и давая шанс белому ферзю выйти из размена, но, при этом, сделать этот размер чуть менее выгодным за счёт фактически пропущенного хода.

— В любом случае, католицизм, в наше время, безнадёжно устарел. Более отсталым, чем наша ветвь, может быть только тот гомункулус, которого зовут русским православием. Я говорю уже не о протестантах, а даже об исламе. Их религия равномерно развивалась всё это время, а мы до сих пор топчемся на месте. Хорошо хоть, в девяностых признали хоть, что гелиоцентрическая теория не противоречит религиозному учению, — Патриций грустно усмехнулся, — Так что, Второе Пришествие просто жизненно необходимо, причём как христианству, так и всему миру.

— Это так, но на это можно посмотреть и с другой стороны, — ответил Чезаре, — В своем консерватизме наша Церковь поддерживала порядок на протяжении веков, в то время как ислам дробился сперва на две части, — от этого Бог не уберег и нашу Церковь, — а потом и на множество течений внутри этих частей. Причем если нас время от времени попрекают Крестовыми походами и Инквизицией, то, к примеру, низаритский ислам не помнят вообще ни за что, кроме его фанатичных убийц…

Его самого тошнило от того, что он говорил, но он достаточно умел владеть собой, чтобы ни лицом, ни голосом не выдать своего отношения. Обозрев ситуацию на доске, кардинал сдвинул королеву на одно поле по диагонали:

— Шах.

— За Инквизицию нас попрекают только необразованные люди, которые не могут отличить церковное дознание от мирских палачей, — спокойно ответил старик, переводя второго конника под удар ферзя, ставя его на одну линию с королём, — А вот Крестовые походы — это огромная ошибка. В своё время их талантливо высмеял Данте, заметив противоречие в базовых философских доктринах.

Однако, разговору, видимо, не суждено было завершиться. Всего через секунду в саду раздался дикий, полный ужаса женский крик. Он был абсолютно непохож на ту ругань, которая была в типографии. Просто оглянувшись в ту сторону, Чезаре заметил, что из центра лабиринта поднимается уже знакомый чёрный дымок.

— Похоже, осталось трое, — усмехнулся юноша, без разрешения поднимаясь и отправляясь туда. По пути он сразу вспоминал молитву, прочтенную им в прошлый раз. В этот раз без сияния придется обойтись: отец Патриций — это не служащие типографии, а опытный интриган. Он в обман зрения попросту не поверит: если и промолчит, то лишь для того, чтобы использовать информацию в дальнейшем. На всякий случай Чезаре обхватил левой рукой тяжелый нательный крест, прилагавшийся к кардинальской мантии. Не обделенный ни силой, ни ловкостью, Чезаре мог использовать крест не только как символ веры, но и как весомый аргумент для приложения к голове.

Крики повторились вновь. Похоже, ситуация была просто отчаянной, а Чезаре вдруг осознал, что гулял по саду-лабиринту не так часто, чтобы свободно ориентироваться среди высоких зелёных стен. Как будто мало было того, что даже беги он по прямой, он не был бы уверен, что успеет спасти вопящую садовницу. Убедившись, что с позиции отца Патриция его не видно, кардинал попробовал в буквальном смысле срезать путь: продраться напрямую через заросли, расчищая себе дорогу с помощью клинка…

Чезаре двигался настолько быстро, насколько мог. Ветви поддавались плохо, но оно, особо, было не надо: Чезаре не ставил перед собой задачи сделать комфортный широкий проход. Достаточно было возможности просто 'вклиниться'. Хорошо хоть, одежда священнослужителя была достаточно плотной, иначе он бы уже себе все руки бы расцарапал.

Чёрта он увидел скоро. Буквально через десять секунд. Этот чёрт отличался от предыдущего: крупный, жирный, ломающий кусты просто наступив на них. Кардиналу оставалось до него ещё две стены, а вот сам чёрт, который возвышался над стенами где-то в треть своего роста, уже настиг несчастную садовницу и, жадно облизнувшись, раскрыл свой огромный, усеянный острыми зубами рот, явно намереваясь туда отправить визжащую и бессильно упирающуюся особу.

Кардинал задумался, не пустить ли в ход еще один козырь, но потом счел, что и без того вызвал подозрения своим методом передвижения. Вместо этого он, преодолев очередную стену, во всю мощь своих легких выкрикнул 'смыслообразующую' фразу своей молитвы:

— Vade retro, Satana!

Чёрт замер, когда уже половина тела садовницы была у него в пасти. Он не дёрнулся, как сделал бы чёртик из типографии, а, кажется, просто удивился, что что-то мешает ему трапезничать. Чезаре продолжил продвигаться. Подойдя ближе к чёрту, он начал молитву с начала:

Одновременно он выставил перед собой крест жестом, скорее напоминавшим замах навязным кистенем. Покосившись на девушку, Чезаре все же зажег сияние.

Небрежно отшвырнув садовницу в сторону, черт глухо взревел, словно был от рождения немым, и с неожиданной для такой туши прыткостью бросился на кардинала с явным намерением схватить обидчика и наказать его по всей строгости голодного желудка. Подпустив чёрта близко, Чезаре резко отпрыгнул в сторону, не забыв садануть противника крестом по голове — его стойка не зря напоминала стойку бойца с кистенем. Из-за необходимости уклонения, удар получился смазанным: кистень был не тем оружием, которое вообще предполагало, что после его удара противник может остаться жив. Однако, чудовище, получив по голове, отшатнулось, глухо взревев от боли.

Несмотря на этот успех, положение было аховым. Крест и молитва были недостаточно сильны. Поэтому кардинал все-таки выхватил меч, который ранее не желал демонстрировать в типографии. Короткий, но Церковь никогда не одобряла фрейдизм…

Сделав короткий шаг вперед, Чезаре с отчаянным криком 'In nomine Spiritus Sancti, твою мать!' нанес быстрый удар прямо в оскаленную морду чудовища.

Толстый чёрт оказался проворней, чем мужчина рассчитывал. Быстрым движением пухлой руки, он перехватил предплечье священнослужителя и злобно ухмыльнулся во все свои мама-дорогая-как-их-много зубов. Чезаре, однако, заметил, что левый глаз чудовища горел несколько более тускло, чем правый, — видимо, последствия удара крестом. Поэтому он попробовал восстановить симметрию, ударив чёрта крестом в правый глаз. Параллельно он пытался, когда чёрт отвлечется на отражение удара или боль от пропущенного, вырвать руку из захвата и нанести удар коротким мечом в корпус. Увы, хоть удар крестом и заставил противника отшатнуться, но вот меч оказался неэффективен: он попросту прошел сквозь легкое черта, не причинив вреда. К счастью, Чезаре сумел удержать равновесие. Теперь оба бойца стояли на исходных позициях.

Кардиналу нужно было то, что переломит ход сражения. Чёрт был серьезным противником, кроме того, методы, проверенный на его нематериальном коллеге, были недостаточно эффективны. Он был готов отражать атаку священника… Но он был готов к атаке, нанесенной человеком — и с человеческой скоростью. Если противник сильнее — удиви его. Именно это и собирался делать Чезаре, задействовав имплантат в своей спине, чтобы разогнать организм до предела. Быстрее, чем чёрт мог ожидать, кардинал сократил дистанцию и нанес первый удар крестом по голове и второй — мечом в живот.

Удар крестом пришёлся прямо в ловко подставленную ладонь демона. Пухлые пальцы-сардельки сжались, и святой символ так и остался в кулаке чёрта, на уровне его рогатой головы. Удар мечом, напротив, пришёлся точно в живот, однако в отличие от креста, не встретил совершенно никакого сопротивления, словно противника там и не было. Чёрт, явно рассчитывая, что противник не сможет уклониться, не оставив крест на поругание нечисти, замахнулся свободной рукой для размашистого удара прямо в бок Чезаре. Рассудив, что крест — крестом, а шкура дороже, священник оставил его в руках противника, уклоняясь и отвечая ударом коленом в пах. Не очень по-христиански, зато действенно.

Это оказалось весьма эффективно: становясь материальным для человека, чтобы атаковать его, черт одновременно становился уязвимым для рукопашных атак. Потому и реакция на подлый прием была вполне человеческой. Черт обеими лапами ухватил себя за пах… И тут у него прорезался громоподобный, заставляющий дрожать землю, голос, а порождённая воплем звуковая волна чуть не контузила святого отца, попросту не ожидавшего такого развития событий и стоящего преступно близко к источнику звука столь невообразимой мощи.

Прежде чем отскочить на более-менее достойное расстояние, Чезаре нанес мощнейший удар ногой в тыльную сторону колена. Человек после такого удара вряд ли когда-нибудь смог бы ходить. Как отреагирует чёрт, кардинал не был уверен.

Оказавшись на некотором расстоянии, Чезаре стал ждать, пока противник перестанет орать, и параллельно думал, чем достать его, не подходя слишком близко. На пистолет надежды не было: если меч, который в каком-то смысле часть его, проходит не задерживаясь, почему должны подействовать пули? А вот всяческие проявления веры, похоже, пусть ограниченно, но все же действуют.

Поэтому Чезаре еще разок его перекрестил.

Чёрт послушно рухнул на одно колено. Впрочем, его это мало беспокоило: ослепшая нечисть орала, как оказалось, совершенно по другому поводу. С одной из рук, которые существо прижало к своему паху, всё ещё свисала цепочка нательного креста Чезаре. Похоже, это то, чего не хватало для нормального акта экзорцизма — пробить святым символом защиту чёрта. Теперь, после того как кардинал перекрестил чудовище, второй его глаз окончательно лопнул, и теперь клубы дыма поднимались вверх из обеих глазниц.

Наконец, всё было кончено, и от чёрта остался только злополучный крест, перепачканный копотью настолько, что было попросту непонятно, какого он был цвета изначально.

Подобрав свой крест, Чезаре направился к отброшенной чертом садовнице.

— Вы ранены? — он сам сознавал, что вопрос идиотский, но вопрос 'где вы ранены?' звучал бы еще хуже.

Садовница не отвечала: ее колотила крупная дрожь, а из глаз текли слезы. И даже будучи поставленной на ноги, она не могла самостоятельно идти.

Чезаре вообще-то и самого слегка пошатывало: все-таки последствия 'форсажа' явно не добавляли ему тонуса. Однако образ 'отважный герой тащит спасенную деву волоком за ногу' до того болезненно ранил его эстетические чувства, что приходилось все же тащить ее на руках, подставляя мощное плечо в качестве плакательной жилетки.

Несмотря на эту романтическую картину и свою репутацию дамского угодника, планов насчет приударить за ней (что, учитывая обстоятельства, скорее всего удалось бы) он не строил: и не потому, что садовница была непривлекательна, а просто потому, что сейчас его уже больше интересовало раскрытие церковного заговора, частью которого, — он не сомневался, — были и нападения чертей. Может быть, это было не вполне нормально для здорового молодого парня, но интриги, тайны и политика интересовали его куда больше, чем любые женщины этого мира.

Поэтому, стоило ей слегка успокоиться, как он не преминул расспросить ее о нападении. Увы, ничего полезного она сказать не могла: равняла кусты, вдруг откуда-то из-за спины появился черт, того, кто его вызвал, она не видела. Может, был какой-то неочевидный вопрос, который позволил бы получить крупицу информации. Но Чезаре опасался, что с помутненной после использования 'форсажа' головой невольно выдаст себя.