Богатый. Свободный. (не) Мой

Глава 16

Влад

Уютной компанией сидим под дверью палаты несколько часов. Матвей пытается отправить девушку домой, но она отказывается уезжать. Ему звонят из полиции по поводу опознания отца. Договариваются на утро, потом он уходит оформлять какие-то медицинские документы.

Я не в силах больше ждать, захожу к Олесе. Пусть она и спит, я только посмотрю.

Я старался вести себя тихо. И точно не был причиной того, что она проснулась. Тем более с криками. Постарался успокоить. Но стало только хуже. Ее накрыла истерика, и ей снова сделали инъекцию успокоительного.

А меня очень настойчиво попросили выйти в коридор. Саркисян наблюдал все это с непрошибаемым спокойствием.

Когда я вновь сел на стул рядом, начбез промолвил:

– У нее шок.

– Я ей что сделал? – не сдержав раздражения, рыкнул в ответ.

– Э-э-э... На аборт ее отправлял?

– Тимур, сколько ты будешь мне это припоминать?

– Влад, я тебя должен беспокоить в последнюю очередь. Просто, сдается мне, после всего, что стряслось, твоя фея встанет под знамена "все мужики – козлы". Но в ее ситуации даже спорить с ней неловко.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты ж мириться с ней собрался? Собрался, собрался, я вижу. Думаю, не будет. Настырная. Ребенок тебе ваш не нужен. Или она в этом уверена. Ты – тиран и бабник. И возможности у тебя покруче, чем у ее бывшего мужа... Пошлет она тебя, Влад. Без вариантов.

Мне очень хочется ему возразить. Но я и сам думаю также. Дело даже не в том разговоре, дело в том, что она напугана. И я попал в число ее врагов.

– Придумаю что-нибудь.

– Придумывай. Вон как все повернулось.

Олеся

Проспав еще сколько-то, я проснулась в отвратном настроении. Влада, к счастью, не было.

Моего пробуждения ждали Матвей и Полина.

– Ты как? – спросил сын, заметив, что я открыла глаза.

– Бывало и получше, – уверять, что все прекрасно, не хотелось, – Что с Саввой?

Поднимать этот вопрос мне пришлось, наступив себе на горло.

– Нет его больше.

Меня затопило мрачное ликование. Он не сделает мне ничего плохого. Мне не нужно будет жить в страхе.

Мне не было его жаль. Вчерашний вечер уничтожил во мне способность сострадать. Во всяком случае, этому конкретному человеку, точно.

Но хоронить его все равно придется нам с Матвеем. Больше у него никого нет.

И... Если он не оставил завещания, Матвей – его единственный наследник.

– Через два часа мне надо будет на опознание, – продолжает Матвей, – Кто его знает, куда он дел документы. Их не нашли. Необходимо удостоверить его личность. Потом отдадут тело. Нужно будет организовывать похороны.

Мы же говорим о его отце. Сын может относиться к этому иначе.

– Матвей, если меня отпустят, я этим всем займусь сама.

По выражению его глаз понимаю, он не готов ничего сейчас обсуждать.

– Мам, вот только давай не будем. Я в состоянии сходить на опознание, если это надо. И какой бы он ни был, я не могу оставить его гнить под забором. А тебе нельзя прыгать, как будто ничего не случилось. Выпишут – тогда будешь коней на скаку останавливать.

Он уезжает. Ко мне приходит врач, который категорически отказывается меня выписывать. Впрочем, ожидаемо. Мне не двадцать лет, я беременна. С Полей решаем какие вещи мне понадобятся. Она обещает привезти все через пару часов.

Когда Матвей перезванивает, я уже знаю, что услышу.

– Мам, мне предложили забрать тело. Его надо везти в Воронеж. И хоронить, – ноль эмоций у собеседника не может меня обмануть.

Ему очень тяжело. Мне – тоже. И не один из нас не виноват. Савва сам так захотел. А расплачиваемся мы.

Как же все так получилось? Полтора года назад мы все вместе ездили отдыхать. А теперь...

– Меня не выпишут, – не хочу, но голос звучит жалобно.

– Я тебе это сразу сказал. Врачи не возьмут на себя ответственность.

– И все это достанется тебе...

Да за что?

– Мам, я справлюсь. Выбора все равно нет. Деньги есть у нас?

– Да, – говорю ему, где взять.

Какое-то извращенное чувство юмора у жизни. Деньги, которые давались на аборт, пойдут на похороны.

– И еще одно. Я узнаю, не продал ли он магазины. Если нет... Ты не будешь против, если мы вернемся домой? Не зашла мне Москва, – слышу, что он усмехается.

Мой умный мальчик, который всегда старается удержаться на ногах. Чтобы не произошло.

Прислушиваюсь к себе.

Да, я очень хочу домой. Мне тоже Москва... не зашла. Как и я ей. Не богатая и не знаменитая.

– Нет, Матвей, я – не против. Я очень даже за.

Он снова усмехается.

– Вот и договорились.

Он отключается. Я же пытаюсь справиться с чувством вины из-за того, как все вышло. Матвей справится.

А я... Я не виновата. Ни в чем.

Я стараюсь не думать о Савве. Ни к чему это. Лишь бессмысленные терзания. Я не готова анализировать. Должно пройти время. Много времени, чтобы я смогла осмыслить случившееся. И вспоминать Белова без разрывающих душу мыслей.

Теперь просто надо сосредоточиться на насущном.

И первое – объясниться с Владом. Я очень хорошо помню, что он мне говорил. И если раньше мне было очень обидно от его слов, от своей ненужности ему. То теперь я полностью с ним согласна. Мы – из разных миров. Мне нет места в его, а ему нечего делать в моем.

Я думаю, если он отбросит в сторону самолюбие, то согласится со мной, что так будет лучше. Всем нам. Достаточно потрясений. Я хочу спокойно выносить своего ребенка и спокойно растить его. Подальше от шумной Москвы, в тихой зелени средней полосы России. Быть счастливой самой и дарить счастье своим детям.

У нас с Холодовым с самого начала не было ни единого шанса. Мы – разные.

А все остальное всего лишь случайность.

В двери палаты стучат и, не дожидаясь приглашения, Холодов заходит ко мне.

– Хорошо, что ты пришел. Мне нужно тебе кое-что сказать, – обращаюсь к нему ровно, без следа прошлой истерики.

Пора ему меня услышать.

У Влада на лице появляется невеселая улыбка.

– Кажется, я не хочу это слышать. Но ты решила не оставлять мне выбора? Да?

Мне все равно, чего он хочет или не хочет. Мне нужна безопасность. А сейчас я не доверю ее ни одному мужчине. В моем представлении мужчина должен ухаживать за женщиной, показать ей свою надежность. А Влад? Он хочет завести меня у себя дома в качестве домашнего питомца.

А я? Чего хочу я?

Пробегаюсь по нему быстрым взглядом. Да, красивый. Да, уверенный в себе. Весь его облик бьет по чему-то женскому во мне бешеной энергетикой. Внутри что-то сжимается, протестуя против того, что я собираюсь сделать. До боли. Когда я успела к нему прикипеть? На мгновение представляю, что мы живем вместе, засыпаем и просыпаемся в одной постели, вместе завтракаем, обедаем и ужинаем, растим общего ребенка. Боль внутри меня становится непереносимой.

Такой, что я вынуждена себя одернуть.

Это всего лишь мечты, Олеся. А реальность, она – другая.

Перед моими глазами мелькают воспоминания: взбешенный Савва с налитыми кровью глазами. А ведь он тоже много чего мне обещал, говорил, что любит больше жизни.

Хотя Влад себя такой ерундой даже не утруждает. И это, по крайней мере, честно.

Заканчиваю копаться в себе.

– Когда меня выпишут, я уеду в Воронеж, – всматриваюсь в мужественное лицо, стараясь прочесть его мысли.

Но безуспешно.

Поэтому продолжаю:

– Я прошу тебя помочь с документами Матвея. Мне бы не хотелось идти в школу и там скандалить.

Он старается не смотреть мне в глаза. Отворачивается, пододвигая стул и садясь возле моей кровати. Как будто ему нужно время обдумать то, что он услышал.

– Почему, Олеся? Почему ты так решила? – теперь он тоже смотрит мне в лицо, стараясь разгадать меня также, как и я его до этого.

Недоволен. Брови нахмурены, глаза опасно поблескивают.

Чувствую себя так, как будто мне сейчас предстоит нырнуть в ледяную воду. Даже ожидание этого обжигает.

– Я не хочу с тобой жить. Все, что случилось в домике, было ошибкой, вызванной стечением обстоятельств. Минутным помутнением рассудка. Не более того.

Наверное, вот так пройтись по мужскому эго было очень опасной игрой.

Потому что серьезное выражение лица Влада почти сразу же сменяется саркастической усмешкой.

– Так ты поэтому подо мной тогда всю ночь орала, как мартовская кошка!

Орала? Я не... Хотя, он, очевидно, прав. Действительно, так и было.

Чувствую, как жар опаляет щеки. Ему удалось меня смутить.

– Нормальная реакция здоровой женщины. У меня долго не было секса. Тогда так было бы с любым!

Молчит. Жжет меня взглядом. И молчит. Дает понять, что я перехожу грань.

Возможно, он и прав.

Значит, скажу по-другому.

– У нас с тобой ничего общего. Мы как инопланетяне. А я не готова к полету в космос. Вообще я ни к чему не готова! – повышаю голос, несмотря на то, что давала себе слово этого не делать.

Но как бы не зарекалась, продолжаю говорить на повышенных тонах.

– Ты мне не нужен! – почему от этой фразы лицо мужчины искажается, словно от пощечины?

Но не позволяю себя об этом даже задуматься. Не разрешаю себе сомневаться, что поступаю правильно.

– Да и я тебе тоже не нужна. Это новизна, которая быстро сотрется. Ты был прав, когда говорил, что я не вписываюсь в твою жизнь. У нас нет ни одной точки соприкосновения.

Он кривится так, как будто не согласен ни с одним моим словом.

– Точек соприкосновения, говоришь, у нас нет? А ребенок? – перебивает меня.

Надо же, о чем вспомнил.

– Ты назвал его "это" и сказал, что он тебе не нужен, – отбиваю удар, – Дал денег на аборт. Что поменялось-то? Мое предложение по поводу документов об отказе от каких-либо материальных претензий в силе.

Вот теперь мужчина разозлился по-настоящему. Глаза хищно сузились, венка на виске запульсировала, руки сжались в кулаки.

Я напряглась. И метнула взгляд на входную дверь.

Он это заметил и зацедил слова, словно пули.

Только успевай уворачиваться.

– А что ты такая самостоятельная стала? Может и полмиллиона мне вернешь? Раз они тебе все равно без надобности?

Как же мне захотелось швырнуть ему в лицо его деньги. Только их Матвей забрал. Чтобы отца похоронить.

Поэтому я молчала.

– А знаешь,что я думаю? Я стал тебе не нужен, потому что на горизонте нарисовалось наследство от бывшего мужа. Если бы не оно, ты бы так не выделывалась.

Он резко поднялся, так что стул упал на пол, издав громкий грохот.

Я вздрогнула и вжалась в спинку кровати. Нервы стали ни к черту.

Влад и на это обратил внимание.

Качнул головой:

– Да не бойся ты! Не трону. Не совсем еще...

Направился к двери, возле которой обернулся и припечатал:

– И знаешь, что? Ты, пожалуй, права. Ничего у нас не выйдет. Слишком разные, – он даже голос изменил на двух последних словах, подражая мне, – Вспоминай об этом почаще, когда выть в подушку будешь от одиночества.

А через паузу добавил:

– Родишь, позвони. Обсудим... алименты.

Дверь за ним закрылась бесшумно. Я долго сидела на кровати без движения, глядя в одну точку.

Ушел.

Затем неожиданно расплакалась. Сама не знаю о чем.

Наревевшись, пошла искать лечащего врача. Мое пребывание в клинике оплачивает Холодов, поэтому оставаться здесь я не собиралась.

Ничего от него не хочу. Хватит и того, что он меня теми деньгами попрекнул, которые я взяла. И которые не могу пока вернуть. Как бы мне не хотелось этого.

Врач, оглядев мою опухшую от слез физиономию, вознамерился со мной спорить. Но я написала расписку и пошла собирать вещи.

Дома лучше полежу, чем тут.

Влад

Из больницы я ушел до крайности взбешенным. Если бы Олеся не была беременна, я бы ей без труда продемонстрировал и "случайное стечение обстоятельств", и "мимолетное помутнение рассудка". Все сразу. И заставил бы подавиться этим ее коронным "ты мне не нужен".

Однако этого было делать нельзя. Я вспомнил, как она вжалась в спинку кровати, когда я уронил стул. Ни о каком принуждении речи идти не может. Если на нее чуть надавить, то начнутся нервные срывы. А там и до выкидыша недалеко. Потерю ребенка она мне не простит.

А ведь хотелось заставить. Не уговаривать, не давать ни единого шанса на свободу. Просто заставить. Даже насилия никакого не нужно было бы. Возможности для такого решения вопроса у меня были.

Просто это был бы путь в никуда.

Из клиники поехал домой. Достал бутылку коньяка, устроился на диване в кабинете, размышляя о том, что можно еще сделать.

Алкоголь позволил расслабиться, но даже он не справлялся с горечью после сегодняшнего разговора с Олесей.

Ты мне не нужен.

Эти слова прочно засели в голове, вызывая желание разнести собственный кабинет.

Это ведь неправда. Зачем она так?

Я тоже не горжусь собой. Не надо было всего этого. Надо было выслушать и уйти. Дать ей время.

Зачем-то ей про деньги сказал. С ее обостренным чувством гордости, она мне это долго не забудет. Что касается остального, это было грубо, но зато правда. Не лучше ей будет одной. И мне тоже. Наследство это еще так не вовремя. Нет, я далек от мысли, что она стала бы что-то просить, но, обеспечивая ее, можно было бы показать, что я умею заботиться. И у нее не было бы причин и возможности отказываться от этой заботы.

В дверь кабинета постучали.

– Войдите! – привычно отозвался.

В помещение вошел Саркисян. Хмуро оглядел бутылку с коньяком, бокал в моей руке и спросил:

– Ты почему не на работе?

Я едва не поперхнулся спиртным от этого вопроса.

– Там Арефьев приехал контракт подписывать а тебя нет. Два твоих зама наизнанку вывернулись. Меня к тебе с документами отправили.

Некрасиво получилось.

– Забыл я.

– А с телефоном что?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Телефон я, Тима, выключил.

Мне захотелось побыть одному. Не так часто я себе это позволяю.

– Ты у Олеси опять был? Поругались? – умный он все-таки мужик.

– Она сказала, что уезжает в Воронеж. И что я ей не сдался. Ни за чем.

– Влад, – вздыхает, качает головой, – ты же никогда на мозги не жаловался. Сейчас с тобой что? Я тебя не узнаю.

Отвечаю.

– Я и теперь на них не жалуюсь. Я все понимаю. Олеся напугана. Ей кажется, что в мире не осталось ничего надежного. Что стоит кому-то довериться, как тебе воткнут нож в спину. Я знаю, что она чувствует. Мне тоже так казалось. Что лучше не подпускать никого близко, чем потом зализывать раны. И да, я знаю, что должен ее отпустить. Что там она успокоится, поверит в то, что она в безопасности. Но я не хочу ее отпускать! Ясно тебе? Хочу, чтобы она была со мной. Может, я давно не был в таком положении. Когда, нужно что-то доказывать. Но мне тоже нелегко. Я тоже не привык доверять. И то, что я ей предложил, я считаю разумным. В конце концов, не на свидания она же собралась с животом бегать.

За то время, что я изливал душу, Тимур успел устроиться на стуле и теперь барабанил пальцами по столешнице.

– Влад, ты не можешь решить проблему, потому что она и в тебе тоже. Как бы ты действовал, если бы это не касалось тебя?

Я замолчал на какое-то время, анализируя ситуацию.

Потом сказал:

– Я бы ее отпустил. В этот ее гребанный Воронеж. Несколько месяцев вообще бы не давал о себе знать. Даже бы не звонил. Она бы встала на учет по беременности, ходила бы на приемы к врачу, делала бы узи. И перед ее глазами мелькали бы другие женщины. Которых бы привозили их мужья. Которые бы радостно им сообщали, что сегодня узнали, что ждут мальчика. Или девочку. И ей было бы некомфортно. Даже против воли она бы задалась вопросом, что с ней не так. А после можно было бы начать звонить. Сначала редко, потом все чаще. Затем можно было бы приехать. Но надолго не задерживаться. Потом приехать еще раз. И еще. И так до тех пор, пока она точно не поймет, что одна быть не хочет.

Саркисян наклоняет голову на бок и вопросительно на меня смотрит:

– Что тебе мешает поступать так, как ты говоришь?

Легко рассуждать, когда дело не касается тебя лично. И умным тогда быть просто.

– Я сам, Тимур. Я сам себе мешаю. Не знаю, выдержу ли.

– Но так, как ты поступаешь сейчас, ты тоже ничего хорошего не добился. И не добьешься. Ты ее только отталкиваешь. А она, Влад, твердо собралась жить головой. Чтобы получить что-то стоящее, нужно прикладывать усилия. И перестать себя вести, как подросток.

Он встает, передает мне ручку и бумаги. Переключаюсь на документы, внимательно их читаю. Они в порядке, поэтому подписываю.

– Наберись терпения, – советует мне Саркисян, уходя.

Я бы хотел. Только не получается.

Засыпаю, сидя на диване. Даже не знаю, как это произошло.

Будит меня грохот в коридоре. Уже поздно, осознаю это, взглянув на часы.

Иду на шум и застываю , когда вижу сына.

Пьяного.

Он еле держится на ногах и то благодаря тому, что опирается о стену.

– О, Владислав Сергеевич! Вы дома? Приветствую! – икает после того, как сказал это.

Делает попытку шагнуть. И мне приходится его ловить, чтобы голову свою не расшиб.

– Это еще что такое? – цежу, сквозь зубы, стараясь не сорваться.

– Слушай, – говорит внезапно абсолютно нормальным голосом, что я уже начинаю сомневаться в том, что он пьян, – Может, у нас с тобой проклятие какое семейное? Что ж мы на хрен никому не нужны? Только из-за бабок твоих?

Я был готов ему вломить, но после этих слов передумал.

Что-то случилось у парня. И видимо серьезное. Раз он так надрался.

Он ведь не пьет. Считает это за слабость. А слабаков он презирает.

Нужно будет с ним поговорить, когда проспится.

Отвожу его в комнату, укладываю спать.

Давненько этого не делал.

Маленькие детки – маленькие бедки. А большие...