Боги в изгнании (Художник В. Шершнев)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Возвращение богов
1. Познание себя

После того как Виза увели в Билярг и с ним прервалась мысленная связь, Ладен впала в состояние повышенного возбуждения. Она металась по посадочной площадке вдоль ограждающего парапета, невидяще смотрела на сверкавшую огнями столицу и все пыталась понять, что произошло. Почему забрали его? За что? Он ведь ничего не сказал. Может быть, думал? Он ведь хвастался, что научился думать. А почему нельзя думать, спрашивала она себя, хотя отлично понимала, что думать вредно, так как никогда не знаешь, к какому выводу приведут мысли и на чем поймают тебя цузары мысленного надзора или просто любопытные соседи. В какое-то время Ладен считала, что никакого надзора нет и не может быть: кому хочется копаться в чужих головах, когда своей заняться не хватает времени. Но выходило, времени не хватало у нее, а у цузаров его хватало. Она стала вспоминать случаи разоблачения гнусных критиканов, которые происходили в разных городах и казались какими-то потусторонними, за пределами ее жизни.

«Жена разоблаченного критикана, поставившего под сомнение правоту Нового Порядка, выбросилась из окна своей квартиры на семьсот одиннадцатом этаже и разбилась на нижерасположенных выступах здания», — явственно прозвучала в ее голове когда-то услышанная краем уха информация. Ладен прекратила свой бег вдоль барьера и, обмирая, уставилась на далекие, постоянно умножающиеся огоньки вечернего города, лежащего у подножия тысячеэтажных домов-гигантов. Вспомнила, что в той информации говорилось еще об оставленных женщиной детях. Ладен бросилась к своему флайеру, чтобы прижаться к сыну и шепнуть, что она его никогда не покинет. А мужа?… Нет!.. Но после психотрепанации он будет идиот. В лучшем случае, останется ребенком того возраста, до которого дойдет психозондаж. Надо спасать Виза. Любой ценой!.. Только как? Кто поможет?… Ворх! — пронеслось в голове Ладен. Ведь произошло все из-за него. Он улыбнулся ей, а Виз стал ревновать и напридумывал. Глупый, неуемный… Садились и улетали флайеры, а мимо Ладен проходил, проскальзывал или пробегал — в соответствии с возрастом и чином — служивый люд Билярга. Некоторые бросали на нее любопытные взгляды, проговаривая ментально: «Какая красотка!», «Пойдем со мной, не пожалеешь!», «А вот и я! Вспомни, меня ждешь». Занятая своими переживаниями, Ладен не видела этих молодых нахалов, не воспринимала их намеков. Но ведь кто-то должен был провести ее к Ворху, и Ладен стала всматриваться в лица: кто?

Неожиданно остановился и, оглядев, подошел к ней старичок, восхищавшийся Ладен в ресторане. Ладен вспомнила, бросилась к нему: «Помоги мне, умоляю!..» «Что случилось?» — спросил он удивленно.

«Виз… Мой муж. Его забрали сюда. Он не критикан, поверь». «Это неудивительно. А что я…» «К Ворху. Надо попасть к нему, я все объясню…»

«Долго. До утра твоего мужа прочистят так, что он забудет свое имя». «Что же делать? Помоги мне. Я никого не знаю здесь, никого. Я заплачу. У меня есть деньги».

«Я прощаю тебе слова о деньгах, — оборвал он ее резко и насторожился, как будто поймал преступника, которого уже не отпустит. — То, что сказала ты, — это обещание взятки. За одно только это можно привлечь тебя к анализу мировоззрения. Ты понимаешь, что поставила под сомнение праведность цузаров, на плечах которых держится весь мир? Так вся твоя семья о нас думает? Теперь понятно, почему взят на психозондаж твой муж».

«Но я же не о взятке, — взмолилась насмерть перепуганная Ладен. -

Я думала, может быть, штраф…»

«Я уловил, о чем ты думала. Но успокойся. Я прощаю тебя. Пойдем…»

«Куда? У меня сын… Он пропадет без меня. Пожалей!»

«Ты не поняла меня. Пойдем выручать твоего мужа. Ты очень его любишь? Готова на все?»

«Да- а…»

Они прошли в проем входа, ударивший струями горячего воздуха тепловой защиты, опускались на лифте, опять шли по внутреннему коридору с множеством дверей. В одну, из них вошли и оказались в комнате отдыха за служебным кабинетом, как объяснил старик.

«Кстати, зовут меня Гульбер, — назвался он и, кивнув на мягкое ложе возле столика с подставом для курения и фруктами, сказал мысленно, очень мягко и естественно: — Раздевайся, ложись…»

«Я… не понимаю тебя…»

«Все понимаешь, — нахмурился Гульбер. — Что другое ты могла бы преподнести Ворху? Может, свои жалкие гроши?…»

«Я люблю мужа», — сказала Ладен с отчаянием, все еще надеясь, что старик над ней сжалится.

«А это не унижение — твой подвиг во имя любви, — поторопил старикашка, ловко расстегнув застежку ее ланджамена. — Ты спасешь мужа. Конечно, это неприятно, но пойми, ты отдаешь свое тело на мгновения, а возвращаешь себе и мужу тысячелетия. Ведь знаешь, критиканы и всякие враги Нового Порядка лишаются права на вечность, теряют свободу, детей — все теряют», — говорил ей мысленно цузар и переводил взгляд с одной застежки на другую, которую тут же расстегивала Ладен, пока ланджамен не упал к ее ногам.

… Ладен не помнила, как она оказалась в своем флайере, где уже валялся в беспамятстве Биз, как вылетела за город. Перед глазами стояло, не желая оставлять ее, сморщенное, трясущееся личико Гульбера. Нет, старик цузар не помог Бизу. Он действительно занимал высокий пост и мог остановить психотрепанацию, но в момент, когда это нужно было сделать, Гульбер развлекался с уступившей ему Ладен. Но Ладен не знала ничего и, садясь во флайер, где уже спал крепким сном Виз, верила, что выполнила свой долг жены и друга, сделала для спасения мужа все возможное.

Но муж ли он теперь? Первый раз Ладен подумала об этом во время полета, когда Виз, открыв глаза и с непониманием глядя на нее, на разбросанные по кабине флайера вещи, на спящего ребенка, спросил, морщась от боли: «Где я? Болит голова… почему болит голова? У-у…»

Ладен замерла, боясь того момента, когда он заглянет в ее мозг, все поймет, будет потрясен… Но Виз — она это явственно видела — не узнал ее. Закрыл глаза, пересиливая приступ боли. Ладен вновь испугалась, теперь уже не за себя — за него: неужели не помнит? Неужели Гульбер солгал?…

«Ты Ладен», — с усилием произнес он и подумал, какая она старая. А спит ее сын, должно быть…

«Виз, — бросилась к нему Ладен, вцепилась руками, стала трясти. — Говори же, говори…»

«Почему ты не пришла?… Халгер брал у отца флайер, и мы летали на зеленый остров. Всем так было весело», — сказал он фразу семилетней давности, и Ладен зарыдала: Виза «обработали» до возраста учебы, когда он даже не был в нее влюблен.

«Почему ты плачешь, Ладен? Прекрати, мне больно. Почему мы… здесь?»

«Ты мой муж. Ты полюбил меня, и я… Мы поженились».

«Я люблю Венду».

«Выслушай, Виз. И постарайся понять…»

С усилием он слушал ее рассказ — как расстался с Вендой, полюбив Ладен; как стал службистом эгрегера юго-западного каскада энергостанций, женился на Ладен и у них родился сын Гулик; как они прилетели в столицу, чтобы выпросить у матери денег; как он был пойман на каких-то мыслях и психотрепанирован…

«Этого не может быть», — сказал Виз. Устало отвернулся, чтобы уснуть, и в голове его замелькал калейдоскоп его юношеских лет: девчонки, флайеры, увеселительные палаты, купания — стандартный набор радостей зеленых юнцов.

Вот тогда и пришла к Ладен отнимающая силы уверенность, что все ее старания бесполезны. У нее нет мужа. В лучшем случае, будет второй взрослый ребенок, которому предстоит повторно влюбиться в зрелую женщину.

… Как ей сообщили позже, опасных для Нового Порядка мыслей у Виза не нашли, а открытие, о котором он намекнул Ладен, оказалось самой банальной фантазией. Ладен вспылила:

«Тогда зачем?… Почему?…»

«Затем, что мы должны знать мысли кселян, чтобы обеспечить сплоченность, — наставительно проговорил с видеоэкрана службист из Билярга. — Твой прямой долг жены — сообщать нам все о муже, тогда бы он не пострадал. Так что сама виновата. Прощай».

Экран погас, а Ладен еще долго смотрела, видя на нем отвратительное лицо Гульбера. Говорила ему, глядя в маленькие бегающие глазки:

«Зачем тебе наши мысли? Нет своих?! Мой муж фантазер. Но он умел думать. А ты? А вы?»

«Так их, так! Хи-хи-хи», — услышала Ладен ментальный смех кого-то, подслушивающего ее мысли. Передернулась, как от удара по самому больному.

Чтобы быстрее избавиться от добровольного надзора любопытствующих соседей, Ладен включила первый попавшийся канал видеопередачи и внимала каждому слову диктора. На этот раз говорилось об искусстве создавать радость. Сладкоголосая красавица, которая вчера щеголяла своими пышными формами в вечерней развлекательной программе для мужчин, сейчас поучала их избегать проблем:

— Блаженство создает избыток, — наставительно произносила она, изо всех сил стараясь удержать на лице мудрую строгость и. выговаривая слова, смысла которых красавица явно не понимала. — А у нас есть избыток во всем. Осуществилась вековая мечта кселензов о создании общества счастья и радости. Так радуйтесь! Каждый день и всему. Никаких проблем! У нас есть все: пища, жилье, вещи. Нам не надо трудиться: за нас это делают скуды. Нам не надо ломать головы над сложными проблемами — для этого у нас есть думающие рабы. Каждый делает свое — провозгласил Новый Порядок. Низшим — труд, нам — блаженство. Но если ты хочешь иметь чуточку больше, чем все, если ты имеешь таланты управления — служи, поднимай свою квоту власти. Гильорт приветствует служебную активность, ибо мы каста правящая и все наше благополучие было создано благодаря мудрому управлению хозяйством Кселены. А лично я призываю вас, милые мужчины, радоваться жизни и любить нас. Право, это лучшее употребление ваших сил, энергии и фантазии… — кокетливо улыбалась красотка. Сбросив наконец остатки чопорности, она объявила танец «Блаженство Лени» и растворилась в появившейся на экране группе женщин, раздевавшихся под лучами восходящего Зведона.

Под впечатлением передачи Ладен невольно подумала: может и надо жить именно так — развлекаться, не видеть проблем? Хотя бы сейчас. Она даже представила, как однажды проснется, поднимется с постели и встанет под лучи Зведона, яростно бьющего в их широкое, во всю стену спальни, окно. Ощутит его жар, потрясет своими золотыми космами и вновь станет беспечной, как краснокрылка, веселой и бесконечно счастливой…

За стеной послышался призывный крик Гулика:

— Мама, он не дает!..

Сын жаловался на отца, отнявшего у него игрушку.

… В эгрегере, куда пришла Ладен за помощью, отказались от Виза с подчеркнутым негодованием:

«И ты осмелилась прийти сюда просить помощи! После того, как его уличили в сокрытии замыслов! Поразительная наглость! Невероятная!» — возмущался принявший ее пособник.

Ладен застонала, увидев, что преследующее ее лицо Гульбера совмещается с лицом пособника. Отвечала как в бреду: «Он не скрывал, они подтвердили. Были детские фантазии. Он думал, что…»

«Вот ты и призналась — думал! Тайно от нас. В то время, когда весь эгрегер концентрировал энергию, чтобы помочь нашему Верховному предводителю напрячь мысли и решить проблему, твой муж отделялся от всех и думал в одиночку. Он преступник!»

«Какой же он преступник? — ужаснулась Ладен. — Он…»

«Утаивал мысли, которые принадлежат всем».

«Мысли не могут принадлежать всем. Они — личные».

«Твои, действительно, никому не нужны. А он получал специальные знания, пользовался информацией нашего ведомства — его мысли не могут быть личными. Своими раздумьями в одиночку он ослаблял потенциал эгрегера, что преступно. И показал свое невежество, так как еще не понял, что время гениев прошло, что сейчас только эгрегер, работающий на своего лидера, способен решать труднейшие задачи. Твой муж предал эгрегер и больше не может рассчитывать на его поддержку!»

Окончив разговор, пособник заметил, как бы вскользь, что помочь может только ей лично, выжидающе уставился на Ладен: поняла? согласна? Ладен смерила его уничтожающим взглядом — это все, что могла себе позволить, — брезгливо передернулась и выбежала из кабинета.

«Ну и дура!» — услышала она чей-то раздосадованный голос.

«Гордячка какая», — дребезжал другой.

Ее укоряли, кололи, терзали сотни невидимо следивших за ней кселензов. Образовавшаяся вокруг Ладен пустота, когда от нее отшатнулись подруги и соседи, была наполнена подсматривающими взглядами, колющими со всех сторон. Походило на то, что Ладен оказалась в каком-то загоне на виду у всех. Ее разглядывали, подслушивали; к Ладен проникали в мозг, стремясь полюбопытствовать: каково ей? О чем думает? Как мучается? Как сходит с ума? При этом — открыла Ладен с ужасом — никто ни разу не пожалел ее, не посочувствовал ее горю.

И еще одно обстоятельство удивило Ладен: казнили ее, а не Виза, подвергшегося психотрепанации.

«Он свое получил», — ответил кто-то.

«А я за что должна страдать?»

«А ты не страдай, — сказал невидимка. — Ты привлекаешь нас, потому что остро переживаешь. Это такая редкость! Не увидишь такое ни в одном видео-сне. Станешь как все, и тут же отстанут от тебя…»

В отличие от Ладен, Биз воспринимал случившееся с легкостью, соответствующей тому возрасту, к которому его сознание было отодвинуто психотрепанацией. Перетерпев изнуряющие послеоперационные головные боли, он радовался, что может теперь просто жить, щуриться на слепящий глаза Зведон, ходить по комнатам. Несколько раз Ладен рассказывала ему, как они полюбили друг друга, поженились и прожили эти стертые из его памяти годы. Они просматривали видеозаписи событий их семейной жизни: вступление в брак, переезд на Юго-Запад, рождение Гулика, покупку флайера и первые полеты на нем — такие далекие теперь, до боли дорогие дни для Ладен, и абсолютно чужие, лишь непонятно тревожащие для Виза.

«Почему ты молчишь?» — допытывалась Ладен.

«Не знаю… наверное, все так и есть, как ты говоришь. Только я этого не помню. Извини, я устал. Можно мне выйти из дома? Хочу погулять». «Я провожу тебя».

«Я сам».

«Ты ведь не помнишь город».

«Мне будет неудобно с тобой… Скажут: ходит с женщиной, — признался Виз, что стесняется появляться с ней, так как, по его возвращенным в молодость понятиям, гулять он мог только с ровесницами. Уловив испуг и удивление во взгляде Ладен, растерялся. — Я неправильно говорю, да?… Прости меня, я все еще… не понимаю. Мне все время кажется, ты придумываешь какую-то нелепую сказку про нас, хотя вижу: ты — Ладен из клуба пловчих, только поста… извини, повзрослевшая. И мое тело не мое. Я, кажется, все понимаю, что ты рассказываешь, и не понимаю…»

«Чего?»

«Как это можно лишить памяти? Взять и стереть. А может, здесь, — постучал он по голове пальцем, — были не фантазии, а фактическое открытие, которое не поняли недоучки. И теперь оно пропадает?»

«Ты хотел гулять. Иди», — поторопилась выпроводить его из дома Ладен.

Флобург, как и родной город Биза, утопал в зелени бесконечных многоярусных навесных садов. Собранные в гроздья компактные особняки, вращающиеся на оси по прихоти владельцев, и уходящие под небеса небоскребы размещались на разновеликих возвышенностях вдоль реки, соединенных древними мостами, и на фоне близких гор представляли красивейший уголок Кселены. Жизнь текла здесь размеренно и благочинно. Каждый был на виду не только господствующей над городом станции надзора, но и ее добровольных помощников, от мысленных подсматриваний которых не ускользал ни один сколько-нибудь выделяющийся поступок. Каждый знал друг о друге абсолютно все. А если не интересовался, то лишь из-за притупившегося любопытства, потому что у всех было одно и то же: стандартный набор мебели с небольшими вариациями в отделке и излишествами для богатых, типовые моторсы для поездок и флайеры для полетов, привычный набор продуктов, единые для всех видеопрограммы и видеосны, и как результат всего этого — одинаковость взглядов на все и во всем. Это и предстояло Визу познать.

Первыми, кого он увидел, спустившись на лифте и выйдя из своего высотного дома, были старухи и старики. Прогуливая маленьких детей и всевозможных домашних животных, они в то же время заполняли ментальное пространство нескончаемым перечислением своих болезней и жалобами на лечащих баянн, которые «ничего не знают», сплетничали о владевших высшей властью и завидовали тем, кто перешел в Вечные и сейчас наслаждается новым телом и всеми радостями жизни; осуждали критиканов, из-за которых слабеет могущество господствующей касты, а старики не могут получить причитающихся благ. Этим дала тему для разговоров его психотрепанация, понял Виз и тут же убедился, что угадал.

«Вот он. Появился! — ненавидяще объявил кто-то. — Почему его выпустили?» «Он теперь «пустой».

«Вот именно — «пустой». А надо не опустошать их головы, а отрезать, как делали в старину».

«Учили его, учили. А он — критиковать. В утилизатор его!» Виз шел и крутил головой, чтобы понять, кто бросал эти. реп лики, но натыкался на окаменевшие лица с негодующе поджатыми губами и ненавидящими взглядами. Он пошел быстрее, а потом резко свернул с аллеи и побежал через парк, окружавший их высотный дом. Этого нельзя было делать. Все прирученное зверье, увидев убегающее существо, почувствовав его страх, рванулось за ним с воем, визгом, рычанием. За ними кинулись владельцы зверей, и тоже с криками и шумом. Виз бросился в одну сторону — там появился выбежавший на шум клыкастый сербер с тянувшейся по траве цепочкой. Тогда Виз юркнул в куст в другую сторону, но тут подоспела стая и с гомоном, охватывая Биза полукольцом, погнала дальше, все приближаясь к жертве.

Стая настигла Биза у стены противоположного дома. Удар в спину, в голову. Упал. Покатился в комке шерсти, крови, визга, боли. И потерял сознание… Очнулся дома. Над ним склонился седой и морщинистый баянн с маской на лице и в серебристом пылеотталкивающем одеянии. С равнодушием автомата он обрабатывал раны и прикладывал к ним присасывающиеся баночки с проводами, протянутыми к аппарату. В ногах стояла Ладен. Увидев, что Виз открыл глаза, обрадовалась: «Наконец-то!.. Ты помнишь, что произошло?»

«Помню», — сказал Виз, морщась от проснувшейся и растекавшейся по телу боли.

«Ему лучше не разговаривать сейчас, — сказал баянн и, повернув на аппарате рычажок, мгновенно усыпил Биза. Повернувшись к Ладен, объяснил: — По мере затягивания ран и роста кожи эти баночки отпадут сами. Ночью проснется».,

В вечернем выпуске местных новостей было сообщено о том, что стая прирученных животных искусала кселена. Показали и смущенных владельцев хищников, не обеспечивающих безопасность прохожих. Назвали спасителя. Им оказался сын капитана фаронов Жег. Увидев из окна квартиры бегущую за кселензом стаю, он выхватил из кобуры отцовский парализатор и метко направил луч в сбившуюся кучу тел. Далее говорилось, что одними штрафами нельзя ограничиться: этот случай показывает, что несчастье может повториться, потому что в городе развелось слишком много четвероногих тварей и не предпринимается никаких мер к их сокращению.

… Как и было сказано врачом, Виз проснулся далеко за полночь.

«За что?»

«Зло делают не за что, а почему-то, — сказала Ладен и сама удивилась пришедшей в голову мысли. — Но почему они делают так, я не знаю. И не хочу знать».

«Почему?»

«Потому что лучше ничего не знать, это я хорошо знаю».

«А разве можно не знать? Ведь что-то все равно надо знать. Иначе, как жить?»

«Как все! Низшие нас кормят, одевают и обувают. Лечат. Чего тебе еще надо?!» — говорила она громко, истерично, пытаясь вылить на него всю накипевшую боль. Виз ничего не понимал, а только испуганно и удивленно смотрел на нее. Она заметила его состояние, стала просить прощения, а потом снова долго объясняла ему, какая у них большая беда.

Наутро передача о нападении на Виза прирученных зверей повторилась и была пространной, с показом дома, парка, животных и их владельцев. Поменялся и акцент передачи. Если вчера говорилось о плохом надзоре за зверями, который привел к несчастному случаю, то сегодня — Ладен не могла поверить своим ушам — говорили о животных, помогающих выявлению критиканов, предателей правящей касты и вообще недовольных Новым Порядком.

— Мой сербер давно рычал на этого Виза, — говорила костлявая старуха, властно держа за ошейник оскалившегося зверя, — кидался на него, а я не знала почему. Оказалось, сербер уже тогда чуял предателя и не любил его. Я считаю, надо не препятствовать содержанию диких животных, которым все меньше остается места на Кселене, а, наоборот, больше их приручать и использовать для выявления всяких преступников и критиканов…

«Он, правда, рычал на меня?» — озирался Виз на Ладен.

«Ты и не видел его никогда — летал на флайере и не спускался в парк…»

Выступили другие старики и старухи и тоже с фанатичной убежденностью доказывали, что их звери задолго до психотрепанации Виза уличали его в неверности Новому Порядку, ворчали на него и кидались. Далее выступил какой-то чин из зоопарка и подтвердил предположение о наличии у зверей способности читать мысли кселян без биоников, а значит, и отличать хороших от плохих. Опять склонялся Виз, теперь уже не как жертва, а как преступник, понесший справедливое наказание. В обеденной, а потом и в вечерней передачах, теперь уже из столицы, говорилось о случае во Флобурге как о факте непозволительной терпимости к разного рода отступникам от объединяющих касту принципов Нового Порядка, о потере бдительности в тот момент, когда карательные соединения наводят порядок в Габаре и других местах, о необходимости еще крепче сплотить свои эгрегеры и не допускать разрушающего их единство влияния тщеславных выскочек и всяких критиканов.

Обоим не дано было знать, что они вновь стали невольными жертвами политики Ворха, начавшего ужесточать надзор за мыслями. Случай с Бизом был для ведомства Ворха прекрасной находкой в силу своей сенсационной нелепости: звери разоблачают отступника, в то время как живущие с ним рядом кселензы заняты собой и не следят за соблюдением единомыслия и кастовой чистоты нравов. Раздуваемый ажиотаж давал Ворху богатейшие возможности для устранения неугодных лиц, поводом к чему могло служить теперь даже простое рычание соседского сербера.

С этого дня жизнь Ладен и Виза стала невыносимой из-за непрекращающихся бесцеремонных вторжений в их мозг соседей и бывших друзей, торопившихся заявить о своем разрыве с ними. «Ты слышишь меня, Виз?»

«Да- а…»

«Хопер говорит. Мы с Эг возмущены твоим предательством и больше не хотим знать вас». «А кто ты, Хопер?»

«Не притворяйся идиотом. И забери свой колесный дублет, иначе я выброшу его в утилизатор».

«Ладен, кто такой Хопер?»

«Твой лучший друг», — усмехалась Ладен. Она тоже вела непрекращающиеся ментальные диалоги.

«Как ты могла, милочка, так опозорить наш клуб пловчих? — выговаривали ей с торопливым возмущением. — Мы приняли тебя как родную, а ты…»

«Что я?… Чем я виновата?»

«Она еще спрашивает, чем виновата! Ты нарушила первую заповедь — быть для мужа главным воспитателем. Пусть в эгрегерах они занимают любые посты, но дома мужчины подчиняются женщинам как самым верным хранительницам устоев семьи и всей нашей касты. Твоя обязанность — знать, о чем муж думает дома, и направлять его мысли».

«Я так и буду делать».

«Надо было раньше. Клуб порывает с тобой все отношения. Прощай».

«А это я, я… Визи…»

«Тоже порываешь? — иронизировала Ладен. — Прощай».

«А ты не воображай из себя, — обозлилась Визи. — Ты… ты…»

Невозможно было укрыться от проникающих в мозг ментальных слов. Они жгли, кололи, терзали, доводили до сумасшествия. Несколько раз Ладен ловила себя на желании выбежать на межэтажную прогулочную площадку и, перевалившись через перила, броситься вниз. И однажды не выдержала, выскочила за дверь и… столкнулась с плачущим Гуликом.

— Мама, они меня бьют и не пускают играть, — показывал он на таких же малышей, воинственно загораживающих песочницу.

«Здесь тоже расправа», — поняла она, подхватила сына на руки, прижалась, как к спасителю.

И закричала мучителям с ненавистью:

— Вы грязь! Вы мерзость! Хуже скотов. Хуже зверья, которое терзает ради сытости. А вы от сытости жрете детей и женщин!

Оставили их в покое через несколько дней, когда в городе начались, по примеру столицы, общественные самоанализы, на которых заподозренные в чем-либо кселензы в присутствии их надзирающих цузаров доказывали свою невиновность и преданность касте, Новому Порядку. Не только в эгрегерах, но и в семейных и домашних клубах, в юношеских и детских группах поднимались на помосты в чем-либо заподозренные и клялись в преданности обществу, Новому Порядку. Самоанализы транслировались по видео. Видя на экране знакомое лицо, слушая торопливые саморазоблачения, покаяния, наблюдая униженные попытки добиться прощения в уличенных поступках, Ладен мстительно думала о саморазоблачающихся: так вот ты какой! Виз не помнил этих лиц, он спрашивал: «Почему они такие, Ладен?»

«Ты опять думаешь. Перестань!»

«Но как же не думать? Мысли сами плывут и плывут».

«Тогда тебе рано смотреть такие передачи. Иди займись Гуликом: он что-нибудь ломает».

Биз послушно ушел, а Ладен отметила, что он с удовольствием всегда уходит в детскую. И даже спит там. А к ней относится как к «постаревшей женщине» — вспомнила она тот, первый разговор… Прошло столько дней, а они ни разу не были близки. Первое время после унижения в Билярге Ладен было противно об этом думать вообще, позже — тошно от мысли, что за этим будет следить сотня бесстыдных сластолюбцев. Ладен видела, что Биз не знает, как себя вести с ней: юношеские понятия диктуют сдержанность, а ее заверения об их супружестве не подкрепляются ничем. Она усмехнулась. И обрадовалась своей усмешке. Ведь если дошло до усмешки, то придет день улыбок. Ах, как хочется избавиться от этого кошмарного сна!

Ладен выключила видео и упала на постель. Прислушалась к звукам из детской — тихо. Что там такое? — настроилась она на Биза и увидела личико сына, его внимательные глаза. Биз рассказывал ему сказку:

— Давным-давно жил повелитель. Был он не хуже и не лучше других, но зато мог по-волшебному заглядывать в чужие головы. Как только он узнавал, что есть кто-то умный, он приглашал его к себе во дворец, заглядывал в голову и все умное забирал себе. Повелитель умнел, а несчастный уходил от него и ничего уже не помнил…

— Как ты? — спросил Гулик, и Ладен уловила, как у Биза перехватило горло.

Биз кивнул, смутно вспоминая потное, злое и раздосадованное лицо цузара, с которого, по словам Ладен, начался отсчет его новой жизни. Сверкал шлем цузара, утыканный спицами, между которыми подрагивали свитые в спиральки разноцветные провода датчиков, чем-то похожие на ядовитых червей, выползающих из цузаровой головы.

— Говори дальше, — дергал Виза за руку Гулик. И Виз отбросил видение, погладил сына, кивнув: сейчас.

— Так как повелитель был и не плохой и не хороший, то захотел он с помощью своего волшебства стать самым умным. Пригласил во дворец своих полководцев, поковырялся у них в голове и все военные таланты забрал себе.

Потом привели ему ученых, поэтов, художников, врачей — и у них повелитель отнял все таланты. И так понравилось ему умнеть, что вскоре во дворец стали приводить простых скотоводов, пахарей, портных, так как умнее их уже никого не оставалось. Последний раз заглянул повелитель в голову своего повара и остался без обеда, потому, что тот навсегда позабыл, как готовить:

— Хи- хи… — смеялся Гулик.

— Остался повелитель без прогулки на моторсе, потому что механики позабыли, как надо ездить. И без вечерних сказок остался повелитель, потому что поэты больше не умели их сочинять.

— И без флайеров, — подсказывал Гулик. — И… и…

— И даже без штанишек, — сказал Виз, и Гулик опять заливисто засмеялся.

Виз тоже смеялся, продолжая рассказывать. — Конечно. Ведь портные позабыли, как шить и клеить одежду. Но самое страшное было потом. Не только повелителю, но и всем стало нечего есть, негде жить, не во что одеваться — все все позабыли.

И началась разруха. Падали дома, потому что их не умели строить. Рассыпались глайдеры, потому что их не умели делать. В море сталкивались корабли, в небе — флайеры. Увидели все это рабы и подумали, что теперь они стали умнее правителей. Подняли восстание и пошли в наступление на дворец. Повелитель рассердился, собрал армию, а командовать полками некому. Ведь все полководцы позабыли, как воевать с врагом. А я сам, решил повелитель, умнее всех полководцев. Приказал палить из пушек, но пушкари забыли, как пушки заряжать.

Заменить полководцев можно было, их мало. Но где взять тысячу новых пушкарей?… Обрадовались рабы и всю армию кулаками переколотили, а самого повелителя выгнали из дворца…

Гулик молчал, поджав губу. Думал.

— Понравилась сказка? — спросил Виз.

— Нет. Он дурак! — без колебаний заявил Гулик.

— Правильно понял. Молодец. А теперь спи.

— А еще расскажи.

— Мы договаривались об одной. Еще будет завтра.

Ладен забеспокоилась: Виз не понимает, что рассказывает. Где только услышал такое! Она позвала мужа в спальню, мысленно показав, что не может без него снять запутавшуюся в волосах заколку. Он вошел, робко приблизился к Ладен, сидевшей на постели в ночном белье, и принялся осторожно высвобождать заколку.

«Где ты раскопал эту сказку?»

«Слышал».

«По видео?»

«Нет- ет… В голове».

«Как это, в голове?! — вскинулась Ладен, чтобы увидеть его лицо: шутит, нет? Он не шутил. Ладен стала допытываться: — Что ты имеешь в виду? Тебе ее нашептал кто-то. Только так ты мог услышать ее в голове. Нас хотят погубить, ты понимаешь?»

«Не- ет., Не нашептали. Я сам ее вызвал», — изобразил он что-то, похожее на глаз.

«Не понимаю. Что это?»

«Ты говорила, раньше я умел думать, а не сказала, как это делать. Стал присматриваться к Гулику и понял: все дети умеют думать, а их потом отучивают…»

В памяти Ладен всплыл зловещий облик Билярга, но Виз не придал этому значения, развивал мысль:

«А потом я стал учиться думать, начал присматриваться к тому, как появляются мысли. Оказывается, от предмета! Вот ты сейчас смотришь на меня, и у тебя побегут мысли обо мне. Посмотришь на кресло — побегут о кресле. Что-нибудь вспомнишь — побегут о том, что вспомнила. И так у всех, я проверял. В головах сутолока, суета, ничего интересного. Но если не спешить и задержать на чем-нибудь внимание до тех пор, пока установится в голове черное молчание…»

«Как может быть молчание черным?» — перебила Ладен.

«Оно всегда черное. Как бездна, как дыра в космосе, — показал он вновь то, что Ладен приняла за глаз. — Если увидишь ее или почувствуешь, то услышишь из этой бездны все, что захочешь узнать».

«Что ты… узнал?» — не сводила с него испуганных глаз Ладен.

«Ничего, — пожал он беспечно плечами. — Я слушал сказки. Рассказать?»

Ладен кивнула. Она чувствовала приближение новой беды. А Виз улыбался, приступив к рассказу, сопровождаемому изображением мысленно рисуемых картин и действующих в них персонажей.

«В давние, а может и не совсем давние, времена один кселенз захотел стать властелином. Осуществить задуманное без богатств и армии, понимал он, можно только хитростью. Начал он думать: как?

И придумал. Пошел в народ нашептывать, что если, мол, их старенького властелина бросить в дворцовый колодец, то вода в нем превратится в волшебную и каждый окунувшийся в нее никогда не умрет.

Кселяне смеялись над глупой выдумкой. Но ведь в народе всегда есть верующие в разные чудеса или такие, которым не хватает одной жизни. Собрались они и силой захватили дворец. Старенького властелина бросили в колодец, чтобы вода в нем стала волшебной, а во дворец посадили править своего хитроумного предводителя. Напомнили: сделай нас бессмертными!

Тогда новый властелин привел пособников к дворцовому колодцу и велел прыгать в воду. Побросались они в колодец и все утонули. Повелел тогда властелин отлить каждому утонувшему статую из золота в полный рост, чтобы обессмертились глупцы в драгоценном металле, расставить статуи на городских площадях навечно.

Волшебный колодец тоже цел. Наследники властелина хранят его для новых героев, которые никогда не изведутся на нашей Кселене…»

Виз кончил сказку картиной, изображающей статуи на городских площадях; показал колодец и владельцев дворца. С улыбкой посмотрел на Ладен, спросил: «Понравилось?»

Ладен отрицательно мотнула головой. «Мне страшно. Забудь и не делай так больше… Это плохие сказки».

«А мне кажутся очень хорошими», — обиделся Виз.

«Они хорошие, но и плохие. Плохие потому, что не понравятся Ворху».

«А ты поняла?» — обрадовался Виз, и глаза его загорелись совсем как у Гулика.

Ладен опять замотала головой: «Ничего я не поняла и не хочу понимать».

«Но почему?»

«Тебе не надо больше слушать «черную дыру». У нас есть видео, десятки программ трансляции и снов».

«Их совсем неинтересно смотреть. Одно и то же с небольшими вариациями. А я могу каждую передачу переделать по-новому. Так — интересно получается!»

«Нет, нет и нет. Прошу, не пугай меня больше». Ладен взяла его руки и, положив себе на колени, перебирала пальцы. Почувствовала, как он замер от охватившего его волнения, тяжело задышал. Ладен все поняла и готова была помочь ему, только попозже, потом… Сейчас надо увести его от новой беды, решила она и давила на Виза устрашающими картинами Билярга, от вида которого у нее самой появлялась тошнота, и видом цузара с проводами на шлеме, так похожими на ядовитых червей. Ладен убеждала, что надо навсегда разучиться думать, потому что блага дают не за мысли, а за исполнение; что Визу пора приступать к учебе, чтобы вновь служить, как все мужчины. Говорила, что лишь Бауки могут праздно жить тысячу лет, а первородные кселензы обязаны управлять хозяйством Кселены и повышать свою квоту власти, от которой зависит их личное благосостояние и счастье.

«Я… люблю тебя, — сказал он вслух. — Я не хочу уезжать от тебя».

«От нас, — воссоздала она образ сына. — Нам будет без тебя очень трудно, Виз, но я все вытерплю, поверь. Ты должен учиться. Займешься энергетикой?»

«Нет. Я хочу сочинять видеосны. Это я сумею. Даже получше, чем их делают».

«Не зазнавайся».

«Мне можно остаться здесь?» — перевел он смущенный взгляд на свободную часть постели.

Ладен нежно улыбнулась, обняла его. И вдруг услышала чужой вкрадчивый голос: «Можно». Отпрянула от Виза, вскрикнув:

«Нет, нет».

Виз непонимающе смотрел на Ладен, на то, как заметалась она по комнате, брезгливо кривясь и выкрикивая: «Нет вам… Твари! Мерзкие и гадкие. Скоты!.. Не будет вам зрелищ. Никогда!..»

Виз все понял. Поднялся и ушел в детскую. Бороться с подлостью он еще не мог.