ГЛАВА III

Милка ожидала увидеть Берестова совсем не таким, а гораздо более высоким, статным и грозным.

Он, видно, устал и долго протирал глаза ладонями, прежде чем взглянуть на нее. А посмотрел он почему-то довольно весело.

- Что, товарищ Людмила Ведерникова, досталось вам?

Милка была сбита с толку. Как-то странно ссутулившись и чуть ли не собравшись в комок, сидела она против Берестова и смотрела на него во все глаза.

- Не горюйте, - сказал он, - все это в прошлом.

«Вот, именно, что все», - подумала она.

- Ну а теперь расскажите мне о вечеринке на даче.

Милка, конечно, тотчас же вспомнила вчерашнее посещение Николая и его недвусмысленное предупреждение. Она подняла глаза на Берестова и сразу же их опустила.

- Вы хотите сказать, что к вам вчера уже приходили и предложили помалкивать. - Он встал, подошел к двери и широко распахнул ее. - Вы видите, нас никто не подслушивает, в комнате, - он развел руками, - никого нет, я здесь один. Разговор с глазу на глаз ни к чему не обязывает вас. Валяйте.

- Да, у меня вчера был этот… Николай и сказал, что если я…

- Что он сказал, я приблизительно представляю.

Вы, наверно, заметили, что провели вас сюда со всевозможными предосторожностями, что никто, кроме Бориса, вас не видал, никто, значит, и не будет знать о нашем разговоре. Давайте. Все сначала, по порядку.

Милка стала рассказывать. Денис Петрович внимательно слушал.

- Когда ушел Левка, вы помните?

- Я точно не заметила.

- Часов в десять?

- Наверное.

- Какое впечатление произвел на вас Нестеров?

- Нестеров? Он вел себя как-то странно. Ну, во-первых, он меня предупредил. Потом… Он, конечно, там у них свой человек, . только у него такой вид, словно он слушает и мотает на ус.

- Да, видно, не простой он человек. Интересно, что все, принимавшие участие в этом деле, оказались тогда у полотна, он один исчез. Теперь об убийстве. Они говорили, что в Леночку стрелял Николай?

- Да, и хвастались убийствами.

- И грозили вам?

- Просто они говорили об этом как о деле решенном.

- Что-нибудь из этого их разговора вы помните?

- Они говорили, что теперь уже так не работают, что теперь «на два аршина под землей - и всё».

- Понятно.

- Кроме того, они пели какую-то контрреволюционную песню. Кто-то из них сказал: «Споем, пока мы не стали правоверными».

- Ах вот как. И тут же заговорили про инженера?

- Да, помнится, разговор шел так.

- Это очень интересно.

Вспоминая и стараясь ничего не пропустить и передать все возможно точнее, Милка сидела выпрямившись и старательно моргала.

- А теперь о самом главном. Сейчас вы повторите все, что говорили об инженере.

- Это был отрывистый разговор, и все с угрозою,- медленно говорила Милка. - Левка сказал, что разговаривал о нем со своей мамой. Он, кажется, страшно носится со своей мамой, знаете.

- Я ее даже видал. Дальше.

- Потом кто-то сказал, что инженер красив, а потом кто-то, знаете, с такой издевкой, кажется сам Левка, сказал: «Пока красив». А потом еще кто-то: «Возьмем, значит, инженера за хобот». А потом: «Вот живет человек, никого не трогает и не подозревает, какая роль ему в пьесе приготовлена».

- Даже так. И больше ничего?

- Кажется, ничего.

Правда, у Милки все время было такое чувство, что она забыла что-то очень важное, но она не могла вспомнить - что.

- Последний вопрос, Людмила. Если бы я вас попросил повторить этот ваш разговор для протокола или, скажем, на суде, вы бы повторили?

Милка ничего не ответила. Она даже и не думала в этот миг. Просто она видела, как мать ее, одна, совсем одна, идет по улице поселка. Не сидеть же ей дома, да и дом сейчас ни для кого не спасение, придут и домой.

- Я понимаю, что это дело нелегкое, - сказал Берестов. - Подумайте - я не тороплю вас. Только помните-решать придется вам самой, никто здесь вам помочь не сможет. Суток на размышления вам хватит?

Милка машинально кивнула головой.


Легко сказать - сутки на размышление. Что можно решить за сутки, если ничего не изменилось и сам вопрос остался таким же неразрешимым, каким был?

Милка ходила по комнате - она остановилась в городе у родственницы - от окна к столу и обратно.

Они думают, что мне страшно умереть. Вот уж неправда. Как покойно, как тихо, как славно было бы теперь ничего не видеть, не слышать и не помнить. Главное - не помнить. Ни леса, ни этих позорных встреч, от которых теперь жжет душу. Если можно было бы уснуть и не просыпаться! Только не хочется, чтобы было больно. А если снова встретить убийц с глазу на глаз и ждать, и знать, что эти не пожалеют?

Нет, страшно, страшно! Лучше не думать.

Обратиться за помощью в розыск? Так ведь там даже Ленку не уберегли. Да не все ли теперь равно, Александр Сергеевич мертв, его не воскресишь.

Сцепив пальцы, ходила она по комнате.

Да, он погиб. И не только погиб, но опозорен и оклеветан, и скоро Левка, который его убил, будет

выступать на суде. А она, Милка, не скажет ни слова. Сходи на кладбище, спроси у Ленки, что бы она сделала на твоем месте? Неужели она стала бы молчать? Да ни за что на свете!

Но самого главного опять она себе не сказала. Она только по-прежнему видела все одно и то же: как мать, одна, идет по поселку. Идет медленно и ничего не знает. Когда она устала или несет что-нибудь тяжелое, она всегда немного косолапит.

Нет, нет, никогда ни на каком суде выступать она не будет! У нее один-единственный долг: сберечь и защитить мать - кроме нее, никто этого не сделает, никому в целом свете ее мать больше не нужна, только ей. Пусть все летит к черту!

Ах, до чего же нехорошо на сердце! Да, Берестов оказался прав: решать придется самой, никто за нее этого не сделает. Если бы ей нужно было решать одну лишь собственную судьбу!

Настал день, а Милка была так же далека от решения, как и накануне вечером.


- Что же вы надумали? - спросил ее Денис Петрович.

- Я решила, - неожиданно для себя и с ужасом в душе сказала она.

- И что же вы решили?

Она ответила со всей торжественностью, какую подсказывала ей молодость, чувство опасности и сознание ответственности минуты.

- В память Александра Сергеевича я это сделаю.

- В память? - удивленно повторил Берестов.- Ах, да, вы ведь не знаете: Александр Сергеевич жив.


- Ну что вы смотрите на меня, словно это я встал из гроба? - улыбаясь говорил Денис Петрович. - Да, да, Дохтуров жив. Не так чтобы очень здоров, но жив вполне.

Милка ничего не могла сказать. Ей хотелось плакать, слезы копились в глазах, и она старалась изо всех сил не моргать, чтобы они не полились разом.

- Ладно. Не старайтесь, - сказал Денис Петрович. - Яна вас смотреть не стану. Лучше послушайте, как все это произошло. Он лежал тогда совсем как мертвый около рельсов. Я сам думал, что он мертв. Вообще же никто ничего не мог тогда понять. Видели только, что путь минирован в двух местах и что тут же лежит убитый диверсант. Пока мы с нашими ребятами исследовали все это дело, к толпе приковылял старый доктор, который тоже ехал в этом поезде. Не обращая на нас никакого внимания, он стал слушать сердце убитого, и, представьте себе, мохнатое его ухо расслышало слабое биение. Ничего нам не сказав, он приказал перенести Сашу в поезд, в санитарное купе. Здесь часа через четыре он добился каких-то признаков жизни. Сейчас Дохтуров в городской больнице. Я знаю, разнесся слух о его смерти, мы не опровергали его, он нас даже устраивал.

- Кто бы мог поверить такому счастью? - воскликнула Милка.

- Он в городской больнице только потому, - продолжал Берестов, пристально глядя на Милку, - что у нас в городе нет тюремной.

Она совсем забыла, что инженер, оставшись жить, должен был еще отстоять эту свою жизнь.

- Что ему грозит, если не удастся доказать его невиновности?

- Расстрел, - твердо сказал Денис Петрович.- Где вы сейчас работаете?

- Пока нигде.

- Вот те раз! Кругом нехватка в сестрах милосердия, каждая на вес золота, а она… переживает. Может быть…

Он не без лукавства, посмотрел на нее.

- .. .устроить вас в больницу?

- Нет, - сухо ответила Милка.

- Нет так нет. Тогда идите в уздрав, берите первую попавшуюся работу и перестаньте переживать. Все будет хорошо.

- Вы уверены?

- Ну… постараемся сделать так, чтобы все было хорошо. А теперь нам нужно обсудить главное: нужно сделать так, чтобы эта история не коснулась вашей матери. Мы ее увезем и спрячем так, что ее никакие бандиты не отыщут. Бедные мамы, рассовываем мы их, кого куда придется. А пока отправляйтесь, Борис вас проводит.

Опять повели ее в темноте по пустынным улицам со множеством всяческих предосторожностей - ей казалось, что она участвует в какой-то игре. Проводив Милку, Борис вернулся в розыск.

- Было в больнице странное происшествие,- сказал ему Берестов, - какой-то человек сделал попытку прорваться к инженеру. Его не пустили, он, кажется, кого-то ударил, или что-то в этом роде. Задержать его не успели или побоялись.

- Запомнили хоть, как он выглядит?

- Все говорят: большой, толстый, лысый. Молоденькая сестрица, так она говорит: нахальный и грязный. А старушка нянечка: представительный такой мужчина.

- Ну что же, возьмем на заметку всех толстых и лысых.

- И грязных.


Когда Борис вернулся домой, в клубе еще не было убрано после молодежного вечера. На стене висел плакат: «Долой флирт! Позор тем, кто разбивается на парочки!»

Как далек он был сейчас - усталый, порядком голодный и более одинокий, чем всегда, - как далек он был сейчас от мысли «разбиваться на парочки!». Темнело. Он зажег керосиновую лампу и сел просматривать бумаги, накопившиеся за неделю.

Однако мысли его, как это почти всегда случалось с ним теперь, оказались далеко.


Сегодня я был в парке и смотрел, как хлещет дождь на нашу с тобой скамейку. Пожалуй, я даже рад был этому, не знаю - почему. Впрочем, забежал я на одну только минуту и то по дороге. Нет времени

совсем. Странно мы живем. Борьба теперь идет лицом к лицу, враг вот он тут, но его не возьмешь, он под защитой. Никогда мы еще так не работали. Банду нужно держать под присмотром, это отнимает массу времени и сил. Потом твоя Милка, в тот раз мы ее уберегли, но все равно никак нельзя считать, что она в безопасности. За ней неотступно следует кто-нибудь из наших парней. Потом - допросы Прохорова. Это дело длинное и нелегкое. Я, например, совершенно еще не умею ставить вопросы. Наконец - Нестеров, его во что бы то ни стало нужно найти, а он как сгинул со своей проклятой кобылой. На работу давно уже не являлся, тетя Паша, разумеется, «ничего не знает». Найти Нестерова должен я - это мое задание.

Но самое главное не в этом. Здесь все очень трудно, но зато ясно и знаешь, кто враг. Есть еще что-то такое, что делает нашу жизнь словно бы двойной и призрачной, - Водовозов. Я ничего не могу здесь понять. Еще совсем недавно я следил за ним - и выследил! Не может быть сомнений, он скрывает от нас что-то. И вот все удивительным образом осталось по-прежнему. Я не раз видел, как они с Денисом сидят рядышком и разговаривают - и я не знаю, что происходит между ними. Доверие ли это, или лицемерие? Если доверие, то странное это доверие, основанное на незнании. Если бы ты только могла себе представить, как страшно запутались мы все в этом деле.


Он сидел и ничего не делал и заметил это только тогда, когда за дверью послышался какой-то шум. Дверь приоткрылась, и в нее просунулась серебряная трость, на конце которой качался узелок. Асмодей. Они не разговаривали с того самого дня, когда рассорились из-за «коня бледного».

- Вы сердитесь, мой высокопринципиальный друг, - произнес бархатный голос. - Видите, я принес искупительную жертву.

- Полученную от сестер ваших во Христе?

- Не сердитесь, - повторил, входя, Асмодей. - Я хотел уподобиться апостолу Павлу, который проповедовал среди язычников, ибо сестры мои это настоящие языческие ведьмы.

- Чего же вы с ними якшаетесь?

- У вас в розыске есть такая решительная дама - разве она лучше? - с улыбкой возразил Асмодей.- Вот видите, в каждом человеке есть и хорошее, и дурное, причем обычно дурного больше, чем хорошего. Будем же терпимы.

- Это равнодушие, пожалуй.

- Может статься. Поживите с мое, и вы узнаете, что людей на свете утомительно много, и все они на редкость одинаковы, и переживания их поразительно похожи. И тогда вы, подобно мне, начнете искать все яркое, все, что из ряда вон, - словом, всякий талант. И будете ценить в жизни смешное. Вот, например: нам из губернии предложили рассматривать Эсхила через призму современности и решать постановку средствами конструктивизма. Я готов - пожалуйста, можно и «через призму», но как, скажите мне, это сделать? Им там хорошо, они разломали старый трамвай, вот тебе и конструкция, а у нас трамваев нет, в моем распоряжении только тачка об одном колесе. Не могу же я вывезти мою Клитемнестру на тачке… Нет, умом России не понять!

А вот кого жаль, так это Дохтурова, - продолжал Асмодей, - такой обаятельный человек, и такая чудовищная история. Шпионы! Диверсанты! Вы знаете, я пришел к выводу, что с тех пор как исчезли ведьмы, домовые, тролли и прочая нежить, людям стало скучно. Прежде всего, каждый человек любит, чтобы им занимались. Людям лестно знать, что за их душу борются злые и добрые силы. И даже какой-нибудь хозяйке, которая до смерти боится домового, все-таки приятно, что он, грязный, нечесаный, шатается по чердаку, обдумывая на ее счет какую-нибудь пакость: ведь как-никак, а он занят ею. И вдруг оказалось, что все пусто: в лесу нет лешего, а в воде водяного. Никто не интересуется человеком и его душою, некого заклинать, некому противопоставить свою волю, и, главное, нет ничего таинственного. Вот тогда-то и выдумали их, шпионов и диверсантов, которые охотятся за душами и тайно сыплют яд. Все мы без памяти любим шпионов. Разве вы не хватаете книги про них, пренебрегая графом Львом Николаевичем Толстым? Дохтурова, конечно, жаль, но сознайтесь, что все это вместе с тем очень смешно.

- Мне не смешно, - сказал Борис.

- Если говорить правду, и мне не очень, - с неожиданной серьезностью ответил старик, - мне тоже не всегда бывает смешно.

Борис подумал немного и сказал:

- Да, я видел однажды вас на улице у кутаковской витрины. Мне тоже показалось, что вам не смешно.

- О да! Еще бы! - живо откликнулся Асмодей.- Какой там смешно, это было ужасно! О, если бы вы только знали, как ужасно! Светила луна, и эта витрина! Понимаете, это был кусок города, осколок большого города, освещенного уже не луною, а сотней голубых фонарей. И эта тишина, и эта кукла, похожая на мертвую девушку, ведь последнее время у нас так много мертвых. И знаете: мне казалось, что там я увидел самого себя. Впрочем, этого вы не поймете, вы не жили в старом Петербурге и не знаете, что там на углу можно столкнуться с самим собою…

Борис не знал другого: как отнестись к столь странным речам. Однако слушал очень внимательно. Асмодей говорил теперь размеренно и задумчиво.

- Да, двойника можно встретить только в большом городе. В поле, в лесу, у речки его не встретишь. Это принадлежность одних только больших туманных городов, таких многолюдных, что людей уж и нет в них, они становятся ничем, призраками, легко исчезающими в тумане. Как я люблю эти города!

Бориса удивил не только этот странный вывод, но и глубокая печаль, прозвучавшая в словах старика.

- А теперь вот вы здесь, - сказал он.

- Да, а теперь вот я здесь.

- И у вас есть ученицы, которые в вас души не чают.

Асмодей насторожился и стал похож на петуха, готового клюнуть.

- Одна из них, Маша, -продолжал Борис,- недавно говорила со мной о вас.

- Машенька?! Боже мой! Это прекрасная девушка, святая девушка, одна из тех, в которых взгляд, движение, слово - все талант! Боже праведный! Если взять ее за руку и осторожно повести по тропе искусства, из нее будет вторая Вера Федоровна Комиссаржевская. Поверьте, я не преувеличиваю. И вы с ней разговаривали обо мне?

- Разговаривал.

Ах, как старику хотелось знать, что про него говорила будущая Вера Федоровна Комиссаржевская! Он налился краской и растерянно смотрел на Бориса, а потом стал суетливо развертывать свой узелок. Но Борис был добрым человеком и разговор с Машей передал старику безвозмездно.

Асмодей страшно развеселился и начал хохотать. Оказалось, что на этот раз в узелке его лежат два коржика.

- Нет уж, коржиков ваших я есть не стану,- сказал Борис, - отдайте их обратно вашим паршивым старухам.

- Вот видите, видите! - заливаясь смехом, кричал Асмодей. - Сразу и паршивые, уже сразу и на гильотину, господа якобинцы! Если бы вы, подобно мне, изучали бы историю, вы бы знали, что все на свете повторяется, и не тратили бы столько сил на пустяки.

- Это какие же пустяки? - настороженно спросил Борис. - И что повторяется?

- Ах, ничего, ничего! Жизнь вечно нова, вы правы, она неповторима, и следует прожить ее возможно ярче и… если хотите, горячей! Вы не думайте, я тоже живу не бесцветной жизнью, у меня тоже есть свои радости… и свои тайны, может быть.

«Зато царя в голове у тебя нету», - сердито подумал Борис. Ему уже давно хотелось остаться одному.

- Да, и тайны. Причем за некоторые из них вы дорого бы дали.

- Вот как? - удивленно откликнулся Борис.- Не может быть, чтобы у вас были уж такие великие тайны.

- Ну, мой юный Пинкертон, я стар, но еще не впал в детство и на такие приемы не ловлюсь. Да, я владею тайной, и, может случиться - если вы будете хорошо себя вести, - открою вам ее… или одну из них. Но только, когда будет на то моя воля. Насилия я не терплю.

«Представляю себе, что это за тайны», - подумал Борис, оставшись один, и занялся более важными мыслями.


«Хорошо, что дело Дохтурова попало к Морковину. Пусть Анатолий Назарович строг и жестковат,- думал он, - здесь как раз и не нужно никакой мягкости, нужны только ум и справедливость». Когда на следующий день он поделился своими соображениями с Рябой, тот только раскрыл глаза.

- Да знаешь ли ты, что это за человек? Да знаешь ли ты, что он смертельный враг Дениса Петровича?

- Уж и смертельный. И что значит враг, когда речь идет о нашем общем деле.

- А вот увидишь, что значит.

Борис рассердился:

- А знаешь ли ты, что Морковин был на фронте. .. словом, был на фронте и замечательно сражался.

- Вместе с кем? - спросил чуткий Ряба.

- С отцом моим вместе.

- О, тогда другое дело, - сказал Ряба и замолк, однако ненадолго. - Слушай, - воскликнул он радостно,- от него же теперь все зависит! Это же прекрасно! Пойди и расскажи ему, что ты знаешь об этом деле. Уж тебя-то, раз с отцом, он обязательно послушает!

Морковин был очень занят и не мог с ним поговорить. Борис даже испугался того сухого тона, каким разговаривал с ним следователь, однако тот, видно, действительно был занят, потому что попросил Бориса прийти к нему вечером домой и быстро настрочил на бумажке адрес.


Вечером Борис пошел по этому адресу. Морковин жил в маленьком, крепком как орешек домике с красивыми белыми наличниками. Вокруг был небольшой огород с образцово разделанными грядками, где во влажной и рыхлой земле правильными рядами сидели морковь, огурцы и другие овощи - все упитанное, коренастое и зеленое. «У кого же он живет? - подумал Борис. - Что за хозяева?»

Отворила Борису дверь маленькая женщина, гладко причесанная, с большими жилистыми руками.

- Мужа нет, - сказала она, - еще не пришел с работы. Посидите.

Они разговорились. Женщина жаловалась на жизнь. Как ни крутись, как ни гнись, никак с хозяйством не управишься.

Скоро пришел Морковин. Он сел на диван, закрыл глаза и сказал словно бы с облегчением:

- Устал.

Потом они обедали неслыханным борщом на постном масле и вареной картошкой. Морковин понемногу развеселился и подшучивал над женой.

- Скопидомка ты у меня стала. Все тебе мало. Скоро кулачкой заделаешься. Смотри, я пойду на тебя в союзе с беднейшим крестьянством при нейтрализации середняка.

Словом, он был в самом благодушном настроении, когда Борис решился наконец заговорить о деле Дохтурова.

Пока Борис рассказывал, Морковин смотрел на него как-то особенно умно и весело. Борису показалось, что он что-то взвешивает, обдумывает и собирается принять решение.

- Все, что ты рассказываешь, это очень интересно,- задумчиво сказал он, выслушав Бориса, - и важно. Кто знает…

Борис с надеждой смотрел на него.

- .. .кто знает, может быть, действительно нам раскинули ловкую ловушку.

Борис не помнил себя от радости.

- Что ж! - весело воскликнул. Морковин, хлопнув себя обеими руками по коленкам. - Будем разбираться! И если это ловушка, мы ее раскроем. Пусть они с нами шуток не шутят.

Ряба несказанно был рад.

- Ну вот видишь, как прекрасно все получилось! - воскликнул он. - Бывает так: Дениса Петровича он не послушал, а тебя послушал!

- Он так и сказал, - говорил Борис, - «пусть они с нами шуток не шутят».

Он был счастлив в тот день. Ему казалось, что это не только Морковин помогает ему, что сам отец его приходит к ним на помощь.


На следующий день к Борису вечером в клуб прибежала Милка. Она была белее мела и не могла сказать ни слова.

- Подожди, подожди, - твердила она, - не могу.

Потом уронила голову на руки и некоторое время

сидела неподвижно.

- Господи, будет ли этому конец! - воскликнула она с такой тоскою, что Борис испугался.

С трудом удалось ему узнать, что же все-таки произошло.

Милка дала показания в розыске и подписала протокол. Когда она подписывала, душа у нее была в пятках, но все-таки она подписала. С мольбой смотрела она на Берестова. «Ничего? Ничего не случится? Вы уверены?» - говорил ее взгляд. Денис Петрович ей улыбнулся.

- Ты здорово мне помогла, - сказал он.

Но и у него на душе было неспокойно: протокол должен был пойти к Морковину.

Через несколько дней Милку вызвал к себе следователь. По ее рассказам, разговор их был таков.

- Кто заставил вас подписать эту бумажку?! - заорал он, швырнув на стол протокол, еще недавно стоивший ей таких героических усилий.

- Денис Петрович, - прошептала эта правдивая душа.

- Я так и знал, - бросил Морковин и начал что-то быстро писать. - Подпишите здесь и здесь, и побыстрее.

Со страху Милка не могла понять, что там написано, да и вообще готова была подписать все, что угодно, только бы уйти от этого человека. В руке ее оказалась ручка с пером.

- Быстро, быстро, - с каким-то бешенством говорил Морковин.

Милка дрожала.

- Где? - спросила она.

- Тут и тут.. Быстрее!

Она наклонилась и собралась было подписывать, но в это время ей бросилось в глаза имя Берестова, и она стала читать. «Свидетельствую, - значилось там, - что протокол по делу Дохтурова был подписан мною под нажимом и угрозами…»

- Чего еще нужно?! - опять заорал следователь.- Здесь написано только то, что вы сказали.

От его крика Милка сбилась и опять ничего не могла понять. Но она знала со слов Бориса, да и сама это чувствовала, что Берестов очень хороший человек, поэтому она собралась с силами и прочла.

- Ах ты, господи, - сказал Морковин, - что здесь думать!

- Не могу, - сказала она и положила перо.

Следователь мгновенно успокоился.

- Вот что, Ведерникова,- сказал он, - с такой репутацией, как у тебя, лучше вести себя иначе. Советую подумать.

Удар попал в цель. Милка сжалась и даже закрыла лицо руками.

- Нет и нет, - глухо сказала она, трясясь, - делайте что хотите.

На этом, однако, ее несчастья не кончились. Первый, кого она встретила, выходя от Морковина, был

Николай. Сделав вид, что не узнает, она с бешено бьющимся сердцем чуть не бегом пустилась по улице. Он догнал ее у ворот рынка.

- Зачем так торопиться? - сказал он.

Милка шла не оборачиваясь.

- Сюда, - коротко и повелительно, как собаке, приказал он.

Обычно такой тесный и шумный, рынок сейчас был совершенно пуст. Ларьки задвинуты глухими щитами. Николай свернул в коридор между палатками.

- Куда дела мать? - грубо спросил он.

- Мама уехала.

- Ты помни, от нас не уедешь. Если придешь на суд или скажешь хоть слово… сердце вырежу. Можешь идти.

Получив это разрешение, она пустилась бегом. А сердце ее ныло так, словно хотело напомнить, как ему будет больно, если его станут вырезать.

- Не реви, - сказал Борис.

- Ну почему, почему, - еле выговаривала она, рыдая, - почему все это на меня одну? Где взять силы, Боря, где же взять силы?

Да, нужно было принимать срочные меры. На следующий день он пошел к Берестову (который уже от своего сотрудника знал о встрече Милки с Николаем), потом в уздрав. А еще через день Милка в составе эпидемиологической тройки поехала по деревням, где обнаружился сыпняк. Это дело на время было улажено. Оставался Морковин.

«Что же это такое? - с недоумением думал Борис.- Только вчера он обещал мне раскрыть ловушку, а сегодня… Здесь какая-то ошибка. Может быть, Милка что-нибудь напутала? Или у него какой-то свой следовательский расчет?»

Он подумал, что речь идет о слишком серьезных вещах, чтобы допустить здесь какую-нибудь путаницу, и решил еще раз пойти к Морковину домой. Конечно, было неловко являться без приглашения к столь занятому человеку, однако Морковин - такой непреклонный и жесткий - бывал неизменно добр к

Борису; наверно, он не откажет ему в разговоре и на этот раз. Морковин в самом деле встретил его приветливо.

- А, Боря! Заходи, заходи, у меня гости, с которыми тебе полезно познакомиться.

На диване у Морковина сидели два молодых человека и, по-видимому, довольно давно:. в комнате было сильно накурено.

- Садись, Борис, - сказал Морковин, - послушай, что наши герои рассказывают.

Борис разглядывал героев. Одного он знал, это был Николай, другой, невзрачный и невысокий, был незнаком.

- Да что там, - смутившись, сказал невысокий и, опустив голову, посмотрел на свои сапоги, - это мы рассказываем, как Марусю брали.

Марусю? Знаменитую атаманшу, натворившую со своей бандой столько бед на Украине? Посчастливилось же этим парням!

- Ну, «брали» - это слишком сильно сказано,- продолжал тот же парень, - она от нас раненая ушла. Однако банду ее мы разбили навсегда, это правда. Я помню, со мной в этом бою конфуз приключился. Я тогда совсем пацаном был и с коня упал. И верите ли: я не столько боялся, что меня потопчут, сколько боялся, что меня в эскадроне засмеют.

- А кто у вас начальником был? - спросил Морковин.

- О, начальником у нас был горячий человек; может быть, слыхали - Хаджи Мурат.

- Ну как же, - Морковин поднял брови, - начальник эскадрона при Первой конной.

«Ах, парни, неужели же вы были в Первой конной?!»

- Да, - сказал Морковин и насмешливо посмотрел на Бориса, - я забыл вас познакомить. Это Борис Федоров, это Николай Латышев, а это Лев Курковский, известный в городе под именем Левки.

Неужели? Неужели это тот Левка?! Да, фамилия того была Курковский… Но здесь, у Морковина… Первая конная, Хаджи Мурат…

По-видимому, на лице его, по обыкновению, было написано все, что он думал, потому что они весело рассмеялись. Николай Латышев очень похорошел при этом, и Борис вспомнил Милку. Морковин еще раз указал ладонью на Левку и торжественно сказал:

- Знаменитый бандит.

И все трое опять рассмеялись. Усилием воли Борис овладел собою и улыбнулся. «Что ж, посмотрим»,- сказал он себе и обратился к Левке:

- О вас в городе невесть что рассказывают.

- И вы, сознайтесь, не раз меня ловили? - насмешливо спросил Левка.

- Ну нет, мы ловили только бандитов, - добродушно ответил Борис.

Он откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. «Больше вы не увидите, о чем я думаю. Жаль, что я не курю, стало бы полегче. Ну ничего».

- Вы расскажите, герои, как вы диверсантов ловили,- сказал Морковин, - а не то Борис не верит.

- Не верит? - удивленно спросил Левка.-Так ведь…

Он рассказывал всем уже знакомую историю так просто, с таким увлечением смотрел Борису в глаза, что…

«А может быть, это все-таки не тот Левка? - думал Борис. - Ведь никто из нас его не видел. А Милка не видела этого...»

Парни держали себя свободно, а главное - Морковин был с ними запросто. «Если это действительно не тот, то и разговаривать нам с Морковиным сегодня не о чем, нужно подумать. Ах, Милка уехала…»

Странное дело - все последнее время он мечтал о встрече с Левкой, о схватке не на жизнь, а на смерть. И вот в уютной комнате с абажуром сидит перед ним Левка. А может быть, совсем и не Левка.

- Ну, мне пора, - сказал Борис и поднялся.

- И нам, - ответил Левка, и парни тоже поднялись.

Когда они шли по городу, Борис на всякий случай держал руку в кармане.

- Итак, ты работаешь в розыске, - сказал неизвестно какой Левка, - и у вас здесь неспокойно?

Внезапно он остановился и сказал:

- Говорят, недавно в поселке ночью девушку на дороге убили.

Остановился и Борис. Ему показалось, что сейчас что-то должно произойти.

- Сознайся, - медленно сказал Левка, - записка, приколотая к кофточке, - помнишь, «дураков нет»? - это было остроумно.


Ты не бойся, к тебе это не имеет отношения - к тебе и твоей кофточке, в которой тебя похоронили. Я хорошо ее помню - заводы с трубами и дымом из трубы. Ты не можешь себе представить, до чего это не имеет к тебе никакого отношения. Он думал, что сразит меня насмерть, а на самом деле даже не задел. Я что-то сказал ему, самое простое, попрощался и ушел. И это было не самообладание, нет, просто мы с ним в разных плоскостях. Зато теперь я знаю, кто это такой. Только потом, когда я ушел, какая-то слабость охватила меня, такой я раньше не знал, пришлось посидеть немного на чужом крылечке. И потом вот еще: я не могу передать тебе своего изумления от того, что у Левки есть лицо с глазами, губами и бровями. Оказывается, до сих пор я представлял себе что-то темное, потайное, звериное, а вот просто человека с руками и ногами никогда себе не представлял. И волосы он себе зачесывает на пробор. Значит, стоит перед зеркалом и зачесывает. С таким, оказывается, вести борьбу гораздо труднее.


Поздно ночью он опять стучался в дверь к Морковину.

- Анатолий Назарович, откройте, очень важно.

На этот раз Морковин был раздражен.

- Ну, что такое? - Он быстро надевал гимнастерку.

- Анатолий Назарович, это он, - торопясь говорил Борис и стал рассказывать историю с запиской.

- Понимаете, - говорил он, - кроме нас троих и бандитов, которые ее писали, об этой записке не знает ни один человек. Это он, тот самый Левка.

Морковин пристально смотрел на него.

- Только трое? Да вы, поди, по секрету всему свету рассказали уже про эту записку.

- Мы?! Могу поклясться вам…

- Поклясться! - насмешливо бросил Морковин.- Шел бы ты лучше спать, чем ерундой заниматься. Мне завтра вставать в шесть. Спокойной ночи,- и захлопнул дверь.

«Неужели именно на это и рассчитывал Левка? - вдруг подумал Борис, возвращаясь домой. - Именно на то, что Морковин захлопнет дверь?»


- Подведем итоги, дети мои, - говорил Левка.- Пока, надо сказать, все идет благополучно. Инженерова теща сработала на нас, да так хорошо, что лучше и не придумаешь. Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Сережа, милый мальчик, тоже не подвел. Сказать правду, я совсем забыл о нем и придумал весь этот разговор, когда увидел, что он бежит по дорожке. Впрочем, он свое дело сделал и больше интереса не представляет. Теперь посмотрим, как остальные. Тетя Паша волком воет, она и сама не пойдет и Петровича не пустит. Да он и смылся, надо сказать, весьма предусмотрительно. Осталась Милка.

- А почему бы ее тогда было не убрать? - спросил один из парней.

- Голова! - презрительно сказал Левка. - Да разве можно было нам, идя на такое сложное и опасное дело, связывать себя еще и покойником. Эта пигалица в мертвом виде нам была бы куда опасней, чем живая. Как она, Николай?

- Дрожит, - усмехнувшись, ответил Николай,- еле жива.

- Ну вот видите? А без показаний Милки никакие показания других, бывших у тети Паши, не играют роли. Ну собрались, ну выпили, ну и что? Так Милка на суд не придет?

- Ручаюсь.

- Итак, всё в порядке, кажется. Следователь нам верит вполне. С Берестовым они на ножах, наша записка Морковину тогда, насчет Водовозова, только подлила масла в огонь. У Берестова нет как будто никаких улик, у нас же их полны карманы. Согласны поделиться, если попросит. При таких условиях еще можно жить, не так ли? Конечно, это только в том случае, если Прохор не проговорился. Эх, как бы это узнать, сказал он что-нибудь или не сказал, совсем другая жизнь была бы! И потом помните: никаких мокрых дел - мы теперь добродетельные советские граждане. Скучновато, конечно, но ничего не поделаешь. Потом наверстаем.

- А теперь, - продолжал Левка, - нам с Николаем пора к следователю. Он без нас уже жить не может.

Однако, против их ожиданий, Морковин встретил их весьма холодно.

- Что это вы плели Федорову про записки и про кофточки? - раздраженно спросил он.

- Ну, это я его подразнил маленько, - добродушно ответил Левка, - про эту записку весь город говорит. Да я сам от соседа узнал. Честное слово. Могу и вам этого соседа привести.

- В следующий раз лучше не дразните, - так же холодно сказал Морковин.

- У нас к вам просьба, - вмешался Николай.

- Да, большая просьба, Анатолий Назарович,- подхватил Левка, -мы только не знаем, удобно ли. Понимаете, эти пентюхи из розыска сдуру схватили одного нашего парня, хорошего, понимаете, парня. И вот получается, что и доказать на него они ничего не могут, и отпустить не отпускают…

- Вы говорите о Прохорове?

О нем, о нем. Ведь это такой тихий парень, мухи не обидит, смешно даже.

Левка подождал минуту, а потом осторожно сказал:

- А с другой стороны, парень он робкий, может со страху что-нибудь наболтать…

Он испытующе посмотрел на Морковина. Тот ответил ему непроницаемым взглядом. Николай напряженно смотрел то на того, то на другого.

- Что он может наболтать? - сказал Морковин, пожимая плечами.

Левка слегка подался вперед. Глаза его блестели.

- Думаете, не может?

Морковин не ответил.

- А что это за парни, - начал он, помолчав,- которые приехали из Дроздовки?

- А что - парни?

- Прохоров ведь тоже из Дроздовки?

- Да. Я что-то не пойму вас, Анатолий Назарович.

И опять Морковин ничего не ответил.

- Меня интересует вот какой вопрос, - сказал он, - почему у болота на опушке леса обнаружили кровь?

- Кровь? - Левка поднял брови. - Откуда нам знать, что и когда нашли на каком-то болоте. Может быть, там свинью резали. Да и потом хорошо известно, что когда привезли собаку, уже давно шел дождь, и никакой крови…

- Вам, Курковский, следовало бы меньше рассуждать,- прервал его Морковин. - Берестов обследовал всю местность задолго до дождя и нашел на земле пятно крови. Он уже послал ее в губернскую лабораторию, откуда я все это и узнал. Там без труда определят, свиная она или человеческая, более того, там определят группу крови. Знаете вы, что это такое?

Николай с тревогой смотрел на Левку. Тот закусил губу и, прищурившись, что-то соображал.

- Знаете или нет?

- Догадываюсь. Это что-то новое?

Морковин встал.

- Если эта кровь и кровь инженера совпадет по группе… Может это быть?

Видно было, что Николай испуган и растерян, однако Левка ответил, холодно глядя на Морковина:

- В принципе все может быть. Откуда нам знать?

- Так вот, - сказал Морковин, - если это будет так, ваше дело сильно… проиграет. Можете идти.

Парни поднялись.

- Еще один вопрос, - сказал Морковин. - Это вы написали мне записку относительно Водовозова?

- Что греха таить, - ответил Левка.

- Что же вы можете о нем рассказать?

- Да, собственно, ничего, кроме того, что мы написали. Сказали нам, что он связан с бандитами, мы и решили: пусть знающие люди проверят. Правильно?

- А кто сказал?

- Я уж и не помню.

- Хорошо бы вспомнить, - сухо заметил Морковин.

Левка был задумчив, когда они шли от следователя. Николай не решался начать разговор.

- Что-то следователь заговорил по-другому,- сказал он наконец.

- А, ничего подобного, - небрежно ответил Левка,- говорит он на том же самом языке. Во-первых, он нам сказал, что Прохоров еще не проболтался. Во-вторых, что парней из Дроздовки нужно куда-нибудь сплавить, и, наконец, он дает нам знать об опасности. С ним все в порядке. Гораздо больше меня беспокоит это проклятое пятно.

Загрузка...