Большая игра

Глава 11

Выехав из Петербурга и посетив Москву, два американца добрались до Саратова. Россия выглядела живописно и колоритно. Яркая самобытность сочеталась в ней с искренней верой, провинциальностью, грязью, неграмотностью, душевной добротой и каким-то едва уловимым духом патриархальной старины.

Времени на преодоление внушительного расстояния американцы потратили совсем немного. Более того, ехали они с комфортом, воспользовавшись недавно построенной железной дорогой.

Затем они сели на пароход «Чайка», служивший паромом и неторопливо поплыли на восточный, азиатский берег Волги.

— А ведь все это построено на наши деньги. На деньги от аренды Аляски, — заметил дипломатический советник посольства САСШ Томас Скайлер, одетый в дорожный костюм, из кармашка которого свисала серебряная цепочка брегета. В его голосе слышалось отчетливое раздражение. Оно появилось при путешествии по России. Советнику здесь многое не нравилось, но больше всего его раззадорил вид строящегося через Волгу исполинского моста. Мост фактически завершили, через полгода планировали его открытие. Он стал чуть ли не крупнейшим в Европе, заодно свидетельствуя о том, как неудержимо развивается промышленность России. И глядя на гигантское сооружение, Скайлер чувствовал негодование.

Для советника это было, как нож по сердцу, ведь он считал, что американское правительство совершило крупную ошибку, заплатив столько денег за аренду никому не нужной Аляски.

— Запомните мое слово, Януарий, русские весьма хитрые бестии. Они вытащили из нашего дурака-президента Эндрю Джонсона кругленькую сумму. Президент сменился, но они так провернут дело, что и следующие будут платить. А все почему? Потому что наследник, цесаревич Николай Александрович чертовски обаятельный мистер, который к каждому может найти ключик и подход. Наши против него как младенцы, честное слово! С такими задатками он станет великим государем, и заставит нас платить снова и снова, — добавил он с горечью.

Спутника Скайлера звали Януарий Алоизий Мак-Гахан. В жилах его текла ирландская кровь, хотя он и родился в штате Огайо. Двадцати девяти лет, среднего роста и мускулистого телосложения, с небольшой бородкой и усиками, он являлся корреспондентом газеты «Нью-Йорк Геральд» и ехал в Среднею Азии с заданием написать серию статей о том, как русские завоевывают себе новые земли. Платили ему щедро, и в путешествии он мог ни в чем себе не отказывать — естественно, в разумных пределах.

Проживая в Петербурге и работая на газету, Януарий познакомится с чудесной девушкой. Ее звали Варвара Николаевна Елагина, и сердце Мак-Гахана оказалось безоговорочно покорено ее красотой, тактом, умом и схожими представлениями о жизни. Американец собирался сделать ей предложение, как только закончится вояж в Азию.

Так что Януарий находил в России многое, что ему нравилось и привлекало. Более того, если бы он верил в теорию перерождений, то признал бы, что раньше уже жил в России — так ему здесь все было ясно и понятно на каком-то интуитивном уровне. Да и русский язык он блестяще выучил буквально за полгода.

— Россия живет своим укладом. Она расположена между Европой и Азией и у нее свой менталитет. Тем более, мы не вправе указывать русским, на что тратить заработанные деньги. По-моему, они молодцы, что так выгодно их вложили, — дипломатично заметил Мак-Гахан. Скайлер не особо распространялся, но все указывало на то, что он активно сотрудничает с разведкой САСШ. И в Россию его направили не просто так, а по делу — посмотреть на страну, оценить их армию и экономический потенциал. Так что, особо откровенничать при Томасе не следовало.

— Допустим… Но с чего нам радоваться успехам наших конкурентов?

— А я не радуюсь.

— Но в вашем голосе мне послышалось уважение.

Пожав плечами и показывая, что соотечественник волен думать так, как ему угодно, корреспондент «Геральда» отвернулся и стал смотреть на необъятную Волгу. Здесь, около Саратова, она разлилась широко. От берега до берега было никак не меньше восьми миль, и река ничем не уступала Миссисипи, гордости американцев. По водной глади безостановочно скользили пароходы и рыбацкие лодки. Снизу, немилосердно дымя приземистой трубой, поднимался сухогруз, тащивший за собой баржу с зерном.

Но основное внимание привлекали внушительные опоры, перекрытия и арки возводимого Александровского моста. Мост и в самом деле казался исполинским сооружением. Несмотря на холод, ветер, тучи и сыпавшийся с небес мелкий снег, работа не прекращалась. Конструкции облепили тысячи человеческих фигурок, а небольшие пароходы безостановочно подвозили строительные материалы, которые затем поднимались лебедками наверх. Слышался лязг железа, скрежет пил, удары молота, крики рабочих.

Стоило признать, русские развернулись с размахом, да и полученные от Аляски деньги они потратили с умом. Два берега Волги впервые связали одним мостом. На Земле насчитывалось мало сооружений аналогичного масштаба. Даже суда с высокими мачтами имели возможность проходить под его главным пролетом. И поистине, зрелище внушало уважение.

— Посмотрим, как у них дальше дело пойдет, — Томас сплюнул за борт.

На восточном берегу путешественники дождались, когда выгрузят их багаж, а затем, перекусив в привокзальном буфете блинами с икрой и чаем, вновь заняли места в вагоне первого класса. Мост еще строили, но железную дорогу уже проложили до самого Оренбурга, через бескрайние степи. Еще одно удивительное достижение, учитывая, что строительство начали всего несколько лет назад.

Правда, тут американцам нашлось, чем ответить. И у них имелся свой повод для гордости. И имя ему — Трансконтинентальная железная дорога, которую достроили в 1869 г. Она связала Восточное и Западное побережье и была куда длиннее, чем ее русская версия.

Зимний воздух сверкал от мороза. Первые мили поезд двигался через аккуратные поселки. В основном здесь жили немецкие колонисты, основавшиеся тут во времена Императрицы Екатерины II. Занесенные снегом домики, проносившиеся в окне купе, выглядели приветливо и уютно. Приземистые кирхи с высокими колокольнями напоминали указательный перст, поднятый к небесам. На станциях в буфетах подавали свежий хлеб, масло, бутерброды со стерлядью и осетриной, колбасы, хороший кофе и, конечно же, традиционный в русских трактирах и гостиницах чай из самовара. Достоинство сей необычной посуды Януарий уже успел оценить сполна. А брызжущий кипятком чай с блюдца, да под малиновое варенье, стал лучшим подспорьем в борьбе против холода и морозов. Это даже и Томас оценил, хотя и про предусмотрительно захваченное виски товарищ не забывал.

Немецкие поселки кончились задолго до Уральска. Их сменили казацкие станицы. Януарий сидел у окна и периодически записывал в блокнот дорожные впечатления и различные сведения. Он уже твердо решил, что будет писать не только для «Геральда», но и для себя, постаравшись со временем издать полноценную книгу о своем путешествии. Все указывало на то, что оно окажется необычным и понравится читателям. Правда, пока до этого было еще очень далеко. Для начала следовало хотя бы благополучно добраться до Ташкента и представиться генералу Кауфману. А если повезет, то и самому Наследнику.

В Оренбурге железная дорога закончилась. В городе американцы провели сутки, выспались, нашли тарантас с ямщиками-киргизами и отправились на юг, переправившись по льду через Урал.

Начался долгий переход по однообразной, занесенной снегом степи. Хорошо хоть, что на тракте постоянно встречались почтовые станции, готовые предоставить путникам отдых, горячее питание и свежих лошадей. Правда, не все станции выглядели одинаково. Иногда такое название носили несуразные кособокие землянки, грязные, темные и холодные. Лошадей здесь не было, их угоняли в ближайшее стойбище, и тогда приходилось ждать по несколько часов, пока их пригонят обратно.

В основном тут жили киргизы и немногочисленные русские. В общении с ними прекрасно показал себя нанятый американцами в Оренбурге слуга, татарин по имени Ак-Маматов. Хитрый и плутоватый, он, тем не менее, умел прекрасно находить общий язык со всеми встречными. Другое дело, что его часто приходилось заставлять проявлять полезные качества. Татарин не имел ничего против, чтобы задержаться на той или иной станции на сутки или двое, мотивируя подобное плохой погодой и отсутствием свежих лошадей.

Покидая очередной занесенный снегом домик, одинокий на многие мили пути, Мак-Гахан задумался об унылой и скорбной судьбе смотрителей таких мест. Как же скучно и однообразно течет их жизнь! Лишь путники дают им свежие впечатления и средства к существованию.

Дули ветра, трещали морозы, сверкали звезды, а по ночам выли волки. Дни сменяли друг друга, а Януарию казалось, что они стоят на месте и никуда не движутся — так однообразно выглядела степь. Ему представлялось, что он стал белкой, которая бежит в колесе, но никуда не движется.

И все же, через какое-то время местность начала меняться. По мере приближения к Сырдарье погода стала теплее, снег понемногу исчезал, а тарантасу приходилось постоянно переправляться через ручьи и вязнуть в грязи. Повсюду встречались киргизы с кибитками, лошадьми и верблюдами.

В один из дней, уже двигаясь по Каракумам, тарантас поднялся на маленький песчаный холм. Стоял ясный солнечный вечер. Впереди раскинулось Аральское море, сверкающее, как бирюза в обрамлении золотых песков и свежей зелени.

А еще через день американцы въезжали в Казалинск, также называемый Фортом № 1.

— Не верю, что мы добрались до цивилизации, — Скайлер по привычке сплюнул. — Хотя, кажется, я погорячился. Это не цивилизация, а всего лишь пограничный пост.

Януарий промолчал. За время пути Томас порядочно ему надоел своими бесконечными придирками и пессимизмом. Хотя, прямо сейчас он был в чем-то прав. Казалинск действительно производил впечатление весьма скромного поселения. Как Мак-Гахан узнал чуть позже, небольшой земляной форт вмещал тысячу человек гарнизона, а жителей было около пяти тысяч. За исключением военных, в городе насчитывалось совсем мало русских. Основных жителей представляли киргизы, татары, таджики, бухарцы и кара-калпаки. Зато здесь имелся речной порт и такое достижение человеческого гения, как удобная гостиница. Именно в нее путники и отправились.

Путешественники помылись, отужинали жареной уткой и легли отдыхать. А утром, после обильного завтрака, пошли осматривать окрестности. Сам город особого внимания не привлекал, но американцы вышли за его пределы и выбрались к Сырдарье, на покрытый изумрудной травой берег. На глаз казалось, что ширина реки около мили, вода была грязной и мутной. Густые кустарники еще относительно недавно служили пристанищем местных тигров. На реке стояло около десятка судов Аральской флотилии. С труб пароходов поднимался дым.

Сегодня было Светлое Воскресенье, самый большой праздник православного календаря, и берег представлял собой оживленное зрелище. По сходням на пароходы безостановочной живой ниткой текли грузы. Капитан Ситников через три или четыре дня готовился спуститься по реке, выйти в Арал, отправиться к устью Амударьи и подняться по реке навстречу отряду генерала Кауфмана, подвезя ему провизию и прочие припасы.

Этот путь казался удобным и быстрым, но американцев, к большому их огорчению, капитан на борт взять отказался.

— Мы пойдем на войну, и я не могу принять на себя ответственность за жизни граждан другой страны, — так мотивировал свою категоричную позицию Ситников.

Русский язык Мак-Гахан освоил замечательно, но услышанное ему совсем не понравилось.

Досада американцев была велика. И только значительно позже Януарий поблагодарил судьбу за то, что Ситников не взял их на борт своего парохода. Мало того, что пока война не закончилась, капитан не смог подняться достаточно высоко по реке, чтобы встретиться с Кауфманом, так на судно еще и хивинцы напали. А самого Ситникова чуть не заманили в ловушку, навязав сражение, при котором русские сошли на берег и попали в засаду. Хивинцы обезглавили двенадцать человек и отвезли их головы хану, чтобы, по своему обычаю, продемонстрировать свою доблесть и потребовать награду.

Но все это выяснилось позднее, а пока же Мак-Гахан чувствовал нешуточную досаду. Русские уже начали войну, войска из Ташкента и Оренбурга выступили в поход, и ему теперь предстояло как-то их догнать.

Трудности американцев на этом не закончились. В Казалинске ранее находился небольшой отряд под командованием полковника Голова и великого князя Николая Константиновича. Было б неплохо отправиться в путь под их надежной защитой, но отряд уже как неделю выступил на юг, углубившись в пески Каракумов. Оставалась возможность догнать его, но и этим планам не суждено было осуществиться благодаря капитану Верещагину, заступившего место начальника форта вместо ушедшего Голова.

— Без разрешения генерал-губернатора фон Кауфмана я не могу позволить вам переправиться через Сырдарью и отправиться к войску, — непреклонным тоном заявил тот. — Каракумы опасны, вы легко можете повстречаться с хивинцами, которые с радостью вас и прирежут. Впрочем, если вас подобное утешит, я отправлю гонца в отряд полковника Голова, с тем, чтобы он сообщил о вас.

Никакие доводы не могли поколебать его позицию, но об истинной цели такого упрямства догадался, что не выглядело странным, именно Скайлер.

— Русский капитан видит в нас шпионов и не хочет рисковать, — выругался Томас, когда американцы остались одни. — Он подозревает, что мы здесь, чтобы собирать тайные сведения об их войске.

— Так ведь он прав, разве нет? — с открытой улыбкой поинтересовался Мак-Гахан. Сам он был честным корреспондентом газеты, но подобного нельзя было сказать о его спутнике.

— Ну и что? — удивился Томас. — При любой армии любой страны всегда находятся представители иных держав[29]. Это нормальная практика.

— Может и так, но на юг мы ехать не имеем возможности. Значит, следует двигаться на восток и искать другие возможности догнать армию, — решил Януарий. — Я не имею право ничего не делать. «Герольд» не простит мне лишней задержки.

Пришлось терять время и отправляться вдоль Сырдарьи. Путь до форта Перовского занял три дня, во время которых Скайлер окончательно разочаровался в идее отправиться в пустыню.

— Я не получил приказа лезть в гущу сражений, — рассуждал он, утомленный дорогой, жарой и пылью. — Русских я могу дождаться и в Ташкенте. Чего ради убивать себя в песках?

— У вас есть выбор, и вам повезло, — ответил Януарий. — У меня такой роскоши нет. Дирекция газеты вряд ли поймет, почему я истратил командировочные деньги, но так и не догнал наступающую армию. Читателям нужно описание войны, вот для чего меня послали.

— Да, Януарий, вам не позавидуешь, — сочувственно вздохнул Томас.

В Перовском американцы расстались. Скайлер выдвинулся на Ташкент, а Мак-Гахан принялся готовиться к переходу через пески.

Комендант местной крепости подполковник Родионов выглядел сонным и апатичным. Ему, в отличие от капитана Верещагина, и в голову не пришло препятствовать планам американца. Если бы все русские офицеры занимали такую безразличную позицию, то путешествовать было бы куда проще.

Приобретя шесть лошадей, провизию, наняв проводника по фамилии Мустров и мальчишку-киргиза Жалына для ухода за вьючными животными и присмотром за багажом, Януарий взошел на паром и пересек Сырдарью.

На другом берегу паром пристал к маленькой деревушке. Из войлочных кибиток высыпали добродушные киргизы, которые совершенно бесплатно помогли лошадям сойти на берег и перенесли груз.

Мак-Гахану, Ак-Маматову и Мустрову предназначалось по лошади, Жалын довольствовался ишаком. Четвертая лошадь везла ячмень, на пятую нагрузили два с половиной пуда багажа, а последней доверили гардероб американца, его бумаги и оружие.

— Я человек сугубо мирный, — вполне серьезно заявлял Януарий Томасу по дороге в Перовский. — Но оружия много не бывает.

Потому он вез с собой четыре ружья, тяжелую английскую двустволку, винчестерскую винтовку, три револьвера, несколько ножей и сабель. К каждому огнестрельному оружию прилагалось по полторы сотни патронов.

Главным стремлением американца было быстрее догнать армию Кауфмана и цесаревича Николая Александровича. Он часто оглядывался назад, ему все мерещилось, что подполковник Родионов одумается и пошлет за ним погоню.

Проводник Мустров решил следовать берегом Ямыдарьи. Она вытекала из Сырдарьи и, по-видимому, вначале была одним из арыков, который со временем превратился в полноценное речное ответвление.

Путь лежал на юго-запад. Иногда встречались сидящие на лошадях киргизы, вооруженные старинными фитильными ружьями.

Речную долину покрывала жесткая растительность, тростник и кусты терновника. Со всех сторон щебетали птицы. Пахло цветами, свидетельствующими о приходе в эти места лета.

Ночевали путники либо в кибитках, либо ставили палатки, благо погода позволяла. Во время одного из привалов Януарий с удовольствием поохотился на туркменского фазана — золотистого окраса, с сильно развитым «чешуйчатым» рисунком, синевато-зеленой шеей и длинным хвостом. Но охотник чуть сам не стал добычей. Когда в зарослях промелькнуло гибкое тело тигра, американец похолодел, решив не испытывать судьбу и не начинать преследование столь опасного хищника. Поглядывая по сторонам и держа палец на курке двустволки, Мак-Гахан отступил обратно к их временному лагерю.

Временами река начинала выделывать кольца, и тогда проводник сводил их с тропы и они двигались сквозь пески, срезая путь.

Днем немилосердно припекало, и американец уставал все больше. Пытаясь в очередной раз сократить путь проводник заплутал. Маленький отряд сбился с дороги и несколько часов бесцельно бродил по раскаленной пустыне.

Направление выдерживали по солнцу и компасу, но что-то не складывалось и они никак не могли вновь отыскать реку. Воду выпили быстро. С каждым часом жажда одолевала все сильнее. На целые мили, куда ни глянь, пустыня состояла из сухого песка с редкими кустиками чахлой растительности. От зноя кружилась голова, мысли путались. Губы потрескались. Желтое солнце казалось безжалостным пятном. Януарий закрывал глаза, но оно никуда не пропадало, продолжая гореть яркой точкой. Колодцев не было, а перспектива пробыть еще сутки без воды едва не сводила американца с ума.

Но все обернулось благополучно, путники вновь вышли к реке и на следующий день встретили конный русский патруль. Это были казаки.

Через час Мак-Гахан уже входил в ворота небольшого земляного форта, носившего название Иркибай и воздвигнутого всего несколько дней назад. Как оказалось, они вышли на дорогу, по которой двигался из Казалинска отряд полковника Голова и великого князя Николая Константиновича. И здесь русские заложили небольшую крепость.

— Кто вы такой? — удивился встретивший их возглавляющий гарнизон офицер. Звали его Гизинг, и он носил чин капитана.

— Американец.

— Американец? Тот самый, о котором сообщили из Казалинска?

— Тот самый.

— Невероятно! — лицо русского выражало неподдельное удивление. — И скажите, ради Бога, как вы сюда добрались и что здесь ищите?

— Добрался я через форт Перовский и Сырдарью. А ищу я генерала Кауфмана.

— Более странной истории я в жизни не слышал, — офицер продолжал оглядывать их с немалым изумлением. К нему присоединилось несколько товарищей. Около десятка казаков стояли неподалеку, с любопытством прислушиваясь к беседе. Американец уже начал волноваться, что дальше их не пустят.

— Надеюсь, что бумаги ваши в порядке, — наконец решил офицер. — А пока пройдемте в мою палатку. Вижу, вы чертовски устали, вам не помешает немного перекусить. У меня и мясо отварное есть, и вино имеется.

Мак-Гахан с удовольствием воспользовался гостеприимством. За простой, но вкусной едой он рассказал, что является корреспондентом газеты и сюда прибыл из самого Петербурга.

Но капитан Гизинг, несмотря на все радушие, мало что знал о месте нахождения отряда Кауфмана. Правда, он сказал, что две недели назад отряд полковника Голова покинул Иркибай и двинулся на соединение с основным войском.

— Искать их надобно в окрестностях Аму, — добавил офицер. Аму — так звучало сокращенное название Амударьи. Её так же часто называли Оксу.

Капитан Гизинг не препятствовал американцу и следующим утром тот отправился дальше. Дорога, по которой они двигались, казалась широкой и хорошо убитой. Недавно здесь прошел отряд, да и караваны часто ей пользовались. Но река осталась позади, и теперь вокруг расстилалась песчаная пустыня, со всеми ее ужасами. До ближайшего колодца Кизил-как насчитывалось около шестидесяти миль, и данный отрезок считался всего лишь одним из этапов пути.

Это было тяжелейшее испытание, но Мак-Гахан был бывалым путешественником и смог его выдержать. Наконец вдали показалась темная линия уходивших на восток холмов.

— Букан-Тау[30], — негромко заметил Мустров.

Через час отряд подъехал к холмам и нашел в их тени небольшой аул, около сотни верблюдов и ручей с превосходной водой.

Несмотря на относительно поздний вечерний час, солнце продолжало безжалостно припекать. Гостеприимные киргизы выделили для Мак-Гахана отдельную кибитку, где он сразу же скинул сапоги, чувствуя такую страшную усталость, как никогда ранее. За исключением чая, сухарей и изюма он ничего не ел за последние дни, проехав более ста миль.

Проглотив чашку чая и лепешку, Мак-Гахан отправил Ак-Маматова узнать, не продадут ли им барана, а сам лег на одеяла и уснул мертвым сном.

Ранним утром он вновь отправился в путь. Холмы остались за спиной, но местность продолжала выглядеть пересеченной, с подъёмами на барханы и спусками вниз. Поднимаясь на очередную вершину, американец видел уходящие вдаль пески, а затем спускался и словно оказывался в котловане. Здесь даже звуки глохли, да и ветер практически не дул.

У очередного колодца местные джигиты объяснили, что именно тут десять дней назад полковник Голов сошелся с отрядом Кауфмана и Наследником Белого Царя. За последние недели Януарий не слышал новости отрадней — все указывало на то, что он движется в правильном направлении и нагоняет русское войско.

Переходы от одного колодца до другого, горы, песок и жара — все эти виды уже окончательно приелись американцу. Он мечтал лишь о том, как наконец-то догонит генерала Кауфмана, представится ему, покушает, а затем будет спать. Долго, не меньше суток, если получится, конечно.

Несмотря на апатию, американец по сторонам поглядывал. Из живности на глаза попадались маленькие земляные черепахи и ящерицы, размером до фута, и даже больше. Вдоль утрамбованной до каменного состояния дороги с завидной периодичностью попадались следы двигавшегося ранее войска — мертвые верблюды, вата, тряпки, разбитые бочки, истертые подметки от сапог, следы привалов и разводимых костров. Когда они подъезжали поближе, падаль с недовольным клекотом оставляли стервятники или убегали поджавшие хвост шакалы.

Встретились мирные бухарцы. Выглядели они встревоженно, и их тревога быстро передалась спутникам Януария. Дело в том, что в окрестностях не раз замечали хивинцев. Не решаясь вступить с русским войском в открытый бой, они всячески пытались раздергать его, двигаясь вокруг и ища возможность напасть на отбившиеся отряды.

— Как бы нам головы не сложить, господин, — заметил Ак-Маматов, почесывая спину засунутой под халат нагайкой. Татарин, как и проводник Мустров, не скрывали тревоги. Мальчишка-киргиз таращил испуганные глаза. — Хивинцы — сущие разбойники, и никого не пощадят.

— А делать нечего, нам все равно придется двигаться дальше, — ответил американец. Его люди заартачились, поднялся крик. Американцу пришлось вытащить револьвер и взвести курок, чтобы заставить их подчиняться. Лишь только после этого отряд отправился дальше.

Ак-Маматов вроде как не держал обиды за то, что ему угрожали револьвером, но и не скрывал плохих предчувствий.

— Прирежут нас здесь, как баранов, клянусь Аллахом, — не раз и не два повторял он, привставая в стременах и оглядывая округу.

Поначалу его опасения никак не подтверждались. После полуденного отдыха, уже под вечер, их небольшой отряд двинулся дальше и забрался на очередной бархан. И там, получив прекрасный вид, глазастый Ак — Маматов оглянулся назад и закричал на всю пустыню.

— Хивинцы! Хивинцы! О, проклятые дети шайтана, они нас выследили!

Встревоженный американец оглянулся. Позади них, милях в двух, на вершине другого бархана показались первые всадники. Одетые в халаты, цветастые шаровары и сапоги, они держали в руках сабли и что-то азартно кричали. И если поначалу американец решил взяться за оружие, то почти сразу же отказался от опрометчивой идеи — разбойников было слишком много. Все новые и новые всадники взбирались на песчаный урез, а затем пропадали из виду, спускаясь вниз и двигаясь в их сторону. Было их не меньше трех десятков, и то, только тех, что он успел пересчитать.

— Быстрее, быстрее! — торопил проводник Мустров. Жалын первым подстегнул ишака и унесся далеко вперед, хотя шансов сбежать на осле от лошадей у него было не много.

Вьючная лошадь, на которой везли ячмень, заржала, оборвала поводья, вырвалась и понеслась в сторону. Гнаться за ней времени не оставалось — тут бы свои жизни спасти!

Мак-Гахан ударил коня плеткой и помчался следом за Мустровым и Ак-Маматовым.

Началась погоня. Еще минуту назад их маленький отряд двигался совершенно спокойно и вот теперь удирает от врагов! Прихотлива же судьба! Американец не знал, чем все это для него закончится. Про хивинцев ничего хорошего не говорили. Это был дикий и жестокий народ, который никогда не упускал случая пограбить и убить богатого путника. А Януарий был богат по степным меркам — один его запас оружия тянул на приличную сумму.

— Куда, дурак! — по-русски выругался Ак-Маматов, видя, как Жалын с побелевшим от ужаса лицом, безостановочно подстегивая ишака пятками, направил его в сторону, в пески.

— Стой! — закричал Мак-Гахан и попытался направить коня ему наперерез.

— Он уже мертвец! — за уздечку схватился Мустров. — Его не спасти, и мы мертвецы, если нас догонят.

Оглянувшись, американец увидел, как мальчишка скрывается за барханами. Пропадет же! Но чем он мог ему помочь? На ишаке от коня не ускакать.

Так что ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством. Поначалу они получили небольшое преимущество, но минут через пять бешеной погони хивинцы начали неотвратимо их нагонять. Их кони казались более свежими, отыгрывающими один ярд за другим. За спиной все громче слышался свист и топот копыт.

Американец огляделся и выругался — враг был совсем близко.

Дикая скачка увлекла американца, но головы он не потерял. Слыша азартные крики преследователей, он вытащил револьвер и несколько раз выстрелил. Понятное дело, из такого неудобного положения, да еще целясь назад и на скаку, попасть в кого-то было тяжело. Он и не попал, но зато добился другого — вырвавшиеся вперед хивинцы несколько подрастеряли свой воинственный пыл и придержали скакунов, дожидаясь, когда их догонит основной отряд.

Погоня продолжалась, и еще через милю Мак-Гахан осознал, что им не уйти. Хивинцы нагоняли их, вроде бы неторопливо, но неуклонно. Все громче слышались их воинственные кличи.

— Урус! Урус! — в их предвкушающем вое звучала такая неподдельная радость, что американец понял — ничего хорошего от встречи со степняками ожидать не приходилось. Они приняли его за русского, и потому убивать будут долго и мучительно.

Дорога поднялась на очередной бархан и сразу же нырнула вниз. Мансуров и Ак-Мамотов унеслись вперед и первыми закричали от неожиданности. Что-то они увидели… Едва хрипящая и роняющая пену лошадь Мак-Гахана одолела подъем, он чуть не выстрелил. Хорошо хоть, патронов в револьвере больше не осталось.

Дело в том, что спасаясь от хивинцев, они невольно попали в новую опасность — внизу, прямо перед ними и перпендикулярно дороге стояло около сотни всадников на превосходных скакунах. Несмотря на пыль, в лучах заходящего солнца они выглядели так грозно, что у американца невольно сбилось дыхание.

В первый краткий миг он подумал, что попал в ловушку, но молодой сильный голос мигом рассеял его тревоги.

— Сюда, быстрее, — впереди строя находился офицер. Он бросил на Мак-Гахана быстрый взгляд, обернулся к своим всадникам и поднял над головой саблю. — Эскадрон! В ружье! Целясь!

В этот момент на вершину бархана вылетели первые хивинцы. Их азартный крик моментально превратился в вопль ужаса. Так кричит загнанное в угол животное, которое вдруг осознало, что жить ему осталось последние секунды, и спасения нет. И нет надежды. А затем раздался спокойная команда.

— Эскадрон — пли! Пли! Сабли и пики вон! Вперед! В атаку, гусары Смерти!

Хивинцы попадали, как скошенные колосья. Их было мало, а в каждого целились сразу по нескольку человек. Да и почти все пули попали, куда надо.

Никогда прежде американец не наблюдал бой так близко, фактически он находился в его центре. Едва не оглохнув от проносящихся рядом пуль, американец приник к шее лошади. Залп русских получился отработанным и спокойным, эскадрон явно был, что называется «пристрелянным», успевшим повоевать.

Американец, Ак-Маматов и Мустров опешили, не зная, что делать. Выстрелы гусар прошли над их головами и по сторонам, изрядно напугав всех без исключения. Что если кто-то промажет?

Никто не промазал. Разрядив карабины, гусары чуть ли не синхронно убрали их в седельные кобуры и бросились вперед, вынимая сабли и пики. Живая волна в один миг надвинулась на американца и обтекла его с двух сторон, не причинив ни малейшего вреда. Ак-Маматов не выдержал и с болезненным криком сполз на песок, попытавшись спрятаться под конем.

Но подобное не имело смысла. Убивать их не собирались. Офицер и его помощники повели своих всадников вперед, добивать хивинцам. И судя по испуганным воплям живых, ничем хорошим для них это закончиться не могло.

Минута, и основная масса всадников поднялась на бархан и, усеивая песок вражескими телами, погнала оставшихся куда-то в пески. Рядом с американцем и его спутниками остались лишь сбитые на землю хивинцы, вокруг которых кружились русские, добивающие их без всякого сожаления. И только тут Мак-Гахан сообразил, кто пришел им на помощь. Это же прославленные Александрийские гусары, всадники Смерти, которых в Азии прозвали Кара Улюм, что значило Черная Смерть! В дороге Мак-Гахан не раз и не два слышал рассказы о них, да и на привалах проводники пару раз вспоминали этих воинов. Вспоминали с низменным уважением и опаской.

Тогда американцу казалось, что у гусар Смерти слегка преувеличенная репутация. Не такие уж они и опасные, чтобы о них ходило столько легенд. Люди, как люди. Во время Гражданской войны в Америке так же хватало прославившихся кавалерийских полков, как на Севере, так и на Юге.

Но сейчас, видя, как блестяще гусары провели свой маневр, как атакуют единым строем, как послушны их кони и как сами они слушаются своего командира, как погибают степняки и как зло, но вместе с тем и хладнокровно действуют русские, американец понял — нет, рассказы о гусарах Смерти не врут. Они действительно Кара Улюм — Черная Смерть для всех тех, кто решится встать на их пути.

И только тут американца отпустило. Он несколько раз глубоко вздохнул, чувствуя, как начал затихать бешеный пульс. Смерть прошла рядом, на волоске. Но теперь все будет хорошо.

Мак-Гахан покинул седло и сделал несколько шагов. Он вытянул руку и с неудовольствием заметил, что ее слегка потрясывает. А гусары тем временем добили хивинцев и принялись негромко переговариваться, с любопытством посматривая в его сторону.

Их загорелые лица издалека казались вполне дружелюбными. Вот только американец присмотрелся и понял, что встречаться с такими головорезами лишний раз ему совсем не хочется. Да у них такой вид, что знаменитые докеры Нью-Йорка, славящиеся буйным нравом и ежедневными драками с поножовщиной, десять раз бы подумали, прежде чем их задирать.

Поначалу Януария возмутило столь безжалостное отношение к пленником. Где это видано, что бы всех добивать? Европейцы так не воюют! А затем, немного придя в себя, он понял, что иначе и нельзя.

Здесь не город, рек и колодцев нет на многие мили вокруг. Кто будет ухаживать за ранеными? Кто поможет им выздороветь? Сейчас идет война, никому до них и дела нет, некогда с ними возиться. Так что в действия русских имелась логика — суровая и безжалостная логика войны. Можно сказать, что они последнюю милость врагам оказывали, прекращая их мучения.

Командир гусар вернулся через несколько минут. Его сопровождал еще один офицер и больше дюжины человек. Остальные, судя по всему, углубились в пески, продолжая преследования хивинцев.

— Ротмистр Соколов, — всадник спрыгнул на землю и небрежным движением руки поднес руку к кепи. Только сейчас Януарий разглядел узенькую полоску шрама, пересекающую бровь и верхнюю часть щеки русского. Шрам придавал ему вид грозный и опасный, как человеку, с которым надо думать, о чем говоришь. — Кто вы такой?

— Я американец, Януарий Мак-Гахан, корреспондент «Нью-Йорк Геральда», и я тороплюсь догнать генерала Кауфмана.

— Все верно, мы не ошиблись, — ротмистр оглядел его с ног до головы. Странно, но в голосе русского не слышалось и намека на теплоту. Он и его подразделение спасли им жизни, но симпатии явно не испытывали. — А где еще один американец? Вас же должно быть двое.

— Если вы имеете в виду мистера Томаса Скайлера, то мы с ним расстались в форте Перовском. Я отправился сюда, а он в Ташкент.

— Ясно. Цесаревич и генерал-губернатор уже знают о вас. Собственно говоря, меня и мой эскадрон послали к вам навстречу, опасаясь возможных неприятностей. Кажется, мы подоспели вовремя. Жизнь коротка, так что не упускайте случая ею наслаждаться.

— Так и есть. Благодарю вас от всей души! — несмотря на холодный тон ротмистра, взволнованный американец с чувством схватился за руку русского и с силой ее пожал. — Вы действительно спасли меня, и я этого никогда не забуду. Спасибо вам, спасибо!

— Рад был оказать небольшую услугу, — ротмистр не улыбнулся, но в глазах его появилось что-то, похожее на одобрение. Надо полагать, пылкие слова американца все же нашли отклик в его сердце. — Вы в состоянии продолжить путь?

— Я готов!

— Прекрасно. Пока можете передохнуть, мы закончим начатое и только тогда выдвинемся. Познакомьтесь, мой товарищ и друг, поручик Георгий Рут. Георгий, угости нашего нового знакомого коньяком.

— Верно, выпить вам не помешает, — Рут пожал американцу руку, улыбнулся, покопался в седельной сумке, вытащил фляжку в матерчатом чехле и протянул ее американцу.

— Благодарю, господа, — Мак-Гахан обвел взглядом своих спасителей, отсалютовал им горлышком и сделал внушительный глоток. Коньяк явно был не французский, похуже, к тому же теплый до отвращения, но прокатившаяся по горлу и пищеводу горячая волна мигом привела его в чувство.

— Курите? — поинтересовался ротмистр Соколов, протягивая портсигар. Такие великолепные изделия, да еще из золота, американец видел не часто. Дорогая вещица!

— Благодарю, — американец взял папиросу и достал коробочку со спичками, которые все еще оставались диковинкой во многих странах.

Закурили, разговаривая о том, как американец добирался из Петербурга. Окончательно пришедший в себя Мак-Гахан вспомнил, что он репортер, и принялся по привычке подмечать мелкие детали. Гусары Смерти оказались весьма колоритным подразделением, а их командир однозначно являлся личностью неординарной. Держался он спокойно, но с немалым достоинством, словно генерал какой. Золотой портсигар, великолепный конь, превосходное оружие, уверенная речь… Нет, он был кем угодно, но только не обычным кавалерийским офицером.

Гусары вернулись. Погибших среди них не было, но двое оказались легкоранеными. Соколов выслушал рапорт об итогах схватки от офицера по имени Егоров Егор. Тот сообщил, что догнали практически всех туркменов, уйти удалось лишь троим.

— Молодцы, ребята, славно себя показали! — Соколов с довольным видом оглядел гусар. — Как встанем на привал, всем по чарке водки за мой счет!

— Ура! Премного благодарны, вашбродь! Рады стараться! — раздалось со всех сторон. По загорелым зверским лицам поползли улыбки. Улыбались они открыто, радостно. Разница между ними сейчас и их безжалостными эффективными действиями всего десять минут назад просто поражала!

Американец никогда такого не видел и как-то сразу понял, что на одних лишь гусарах Смерти, описывая их быт, привычки и действия во время боя есть шанс сделать себе имя. Можно такую статью написать, которая раз и навсегда его прославит. Это же золотая жила, не меньше! Репортерская удача!

— Пока же вот что: раненых перевязать, пленных допросить, оправиться, проверить оружие, выставить часового вон на тот бархан. Выступаем через четверть часа! Выполнять! — приказал ротмистр Соколов.

Гусары рассыпались. Было видно, что обязанности в эскадроне давно распределены, люди занимались каждый своим делом и друг другу не мешали.

На некоторое время всем стало не до американца, и он почувствовал себя брошенным. От нечего делать, Мак-Гахан принялся наблюдать, как допрашивают пленных. Их оказалось двое, и никто с ними не церемонился.

Поначалу хивинцы решились проявить смелость и отказались отвечать на вопросы. Несколько полновесных ударов и угроза поджарить на огне пятки мигом развязали им языки.

Допросом руководили два офицера, Дворцов и Фальк. Разговаривали они на незнакомом языке, вся беседа заняла менее десяти минут. Януарий глазам не поверил, когда пленников развязали, вернули коней и позволили ускакать в пустыню.

— Почему вы подарили им жизнь? — спросил он поручика Людвига Фалька, провожая взглядом спины хивинцев. Кажется, те не верили в подобную щедрость и ожидали, что по ним начнут стрелять.

— А что с ними делать? — Фальк улыбнулся, блеснув белыми зубами. — К тому же наш командир придумал презанятную штуку — отпустив пленников, мы сказали, что если кто из хивинцев попадется нам в руки, то пощады не будет. Так что пусть трижды подумают, нужно ли им встречаться с нами!

В голосе молодого поручика слышалась юношеская бравада. А так же гордость. Фальк гордился собой, своим подразделением и командиром. Стоило признать, повод для гордости имелся, да и затея с пленниками выглядела недурно.

И тут Януарий вспомнил о Жалыне. Это же его человек, он его нанял! Стало так стыдно, что американец невольно покраснел.

— Господин ротмистр, — он бросился к Соколову. — Выслушайте меня, прошу, и помогите. Со мной был мальчик-слуга. Когда мы удирали от погони, он покинул нас и скрылся в песках. Помогите его найти! Не дайте умереть, может еще есть шанс!

Мак-Гахан говорил быстро, глотая окончания слов. Ротмистр выслушал его, а затем задумчиво покрутил ус.

— Георгий, возьми десяток человек и осмотри дорогу. Отъехать разрешаю на версту, не более. Покричите там, что ли. Как зовут мальчишку?

— Жалын.

— Кричите его имя, может он и выйдет, если не убили, конечно. Даю вам двадцать минут.

— Я поеду с вами, — решил американец, глядя на Руту. Тот посмотрел на Соколова, поймал кивок командира и лишь затем ответил.

— Как вам будет угодно. Следуйте за мной.

Вместе с Рутом и гусарами они отъехали от основных сил, двигаясь по дороге. Не обращая внимания на валяющиеся тут и там трупы хивинцев, Мак-Гахан кричал, пока не охрип. Жалын на крик так и не вышел.

— Нам пора возвращаться, — помолчав, решил поручик Рут. — Мальчишку могли убить, он мог заплутать или ускакать за десяток верст.

— Еще пару минут! — взмолился американец и вновь закричал. — Жалын! Жалын!

— Мы и так задержались, нарушив приказ. Все, нет вашего мальчишки. Если повезет, выживет. Едем! — в голосе русского прозвучали непоколебимые ноты и американец понял, что спорить бесполезно.

— Мы на войне! — голос Соколова, когда он выслушал вернувшегося поручика Рута, звучал слегка устало. — Люди гибнут, и мы ничего не можем с этим поделать. Если ваш Жалын еще жив и если он не дурак, то опомнившись, рано или поздно вернется на дорогу и доберется досюда. А если нет, то его жизнь возьмет пустыня. Людвиг, оставь флягу с водой, если что, вода парню не помешает. А мы выступаем. Время, господа.

Всадники торопливо забирались в седла. Кони, хоть и устали, могли продолжить путь.

— Гусары! В походную колонну, по трое, становись! Вперед! — приказал Соколов.

Под звук эскадронного горна кавалеристы снялись с временного лагеря, отправив впереди себя дозорных.

Эскадрон растянулся. Лошадей у них и так было много, многие везли какие-то грузы, а теперь, после победы над хивинцами, их стало еще больше.

Первую милю американец все оглядывался назад, надеясь увидеть фигуру Жалына. Все было бесполезно. Мальчишка пропал, как пропала и лошадь, отбившаяся от них в самом начале погони. Но о ней он не жалел, она — животное, а вот смерть человека оставила на его сердце рану.

А затем Мак-Гахан глубоко вздохнул и понял, что сделать ничего не сможет. Так получилось, так бывает. Назад он больше не смотрел.

Раздалась команда, и молодые сильные голоса впереди эскадрона затянули песню.

Наливай, выпивай, чашу круговую!

Зачинай, запевай, песню полковую!

Помимо воли американец улыбнулся. Офицеры как-то по-доброму принялись шутить и расспрашивать Мак-Гахана, не испугался ли он, и что бы стал делать не приди они ему на помощь.

— Что бы стал делать? Да скакал бы без остановки, хоть сто миль, пока не добрался бы до генерала Кауфмана, — отшутился Януарий под смех русских. Время от времени он поглядывал на ехавшего чуть впереди ротмистра Соколова. Похоже, тот отнесся к нему с прохладцей, не совсем радушно. И подобное отношение странным образом не давало Януарию Мак-Гахану покоя.