Большая игра

Глава 7

Несколько дней шла обычная эскадронная рутина. Интенданты, у которых и снега зимой не допросишься, выделили тысячу патронов калибра 4,2 линии для карабина Бердана. Немного, но пострелять хватило. Что бы их «выбить», мне пришлось приложить усилия, которые вполне попадали под определение «небольшой подвиг».

Обязанности по стрелковой подготовке полностью взял на себя штаб-ротмистр Егор Егоров, который наряду с Седовым и Изюмовым входил в пятерку лучших стрелков в полку. Егоров был отличным товарищем, надежным, смелым и честным. Если бы он не распускал руки, и не мордовал нижних чинов по различным поводам, то ему бы вообще цены не было.

— Что, слон, боишься за свой хобот? — обычно такими словами Егоров начинал экзекуцию на плацу или в казарме, а затем в ход шли кулаки. Нижние чины перед ним трепетали. Из самого свирепого вахмистра он за месяц делал смирную и послушную овечку.

В русской армии до сих пор существовала система телесных наказаний, да и офицеры не особо стеснялись поддерживать свой авторитет с помощью зуботычин и тычков. Мне подобное не особо нравилось, но переделать сложившуюся за несколько веков систему я не имел возможности. Тем более, те же вахмистры и унтера сами любили лупцевать «по мордасам» глупых и безграмотных первогодок, не представляя свою службу без крепкого кулака и матерного слова.

Одно время я обдумывал идею покупать патроны на личные деньги. Винтовка в настоящее время стоила 45, а 100 патронов к ней — 12 рублей. Американский инженер выбил для себя хороший контракт, стремясь продать свое изделие дороже, но через некоторое время цена неизбежно упадет. А пока имеем то, что имеет. Сто патронов для эскадрона — капля в море. Тут и тысяча мало, расстреляли и не заметили. Так что для меня подобные развлечения на постоянной основе все же дороговаты. Скорее всего, я куплю две-три тысячи патронов, но пока что лучше трясти интендантов.

Для сопровождения Пашино я отобрал тридцать сабель во главе со старшим вахмистром Чистяковым по прозвищу Леший. Гусары — кавалерия легкая и подвижная. Можно сказать, спецназ девятнадцатого века. И то, что нам поручили, как раз укладывалось в подобный род деятельности.

Все складывалось замечательно. Печалило лишь то, что никто, ни гусары в частности, ни Русская армия в целом не знала, что такое рукопашный бой и различные приемы. Люди умели пользоваться штыком, саблей и пикой, но дальше этого мысль пока не шагнула. Официально не шагнула, так как всяких умельцев на Руси всегда хватало.

Но вот вопрос — есть ли на сегодняшний день в России мастера рукопашного боя? Кроме кулачных боев на ум пока ничего не пришло. Борцы и всякие тяжелоатлеты у нас имеются. Они, как правило, разъезжают по различным варьете, ярмаркам, и на потеху публики ломают медведей, рвут цепи и гнут подковы. Интересно, Иван Поддубный уже родился? Хотя, он же вроде как больше силач, чем борец. Или нет? А вообще, мир не стоит на месте. У англичан развивается бокс, а во Франции так называемая «французская борьба». Японцы знамениты самураями, кобудо и джиу-джитсу, в Китае есть Шаолиньский монастырь и свои глубоко разработанные системы. Значит, и нам надо чем-то подобным озаботиться.

Пару месяцев назад, получив эскадрон, а вместе с ним и немалую власть, я поставил себе цель превратить вверенное мне подразделение в образцовое. Сейчас во многих полках таковым считались те, кто мог превосходно маршировать, показывать себя на учениях и вообще, иметь выправку и бравый вид. Подобная мишура очень нравилось генералам и высоким лицам.

Но я хотел иного — превратить эскадрон в таких головорезов, кому и сам черт не брат и с кем по силам выполнить практически любую, учитывая нашу численность, тактическую задачу. Сейчас «головорезами» могли с полным на то основанием считать себя человек десять-двенадцать. Мне же надо, чтобы все 128 сабель были готовы по моему приказу штурмовать врата Ада.

Рукопашный бой — прекрасное начинание, несмотря на то, что кавалерия редко сражается пешей. Пусть пока мои гусары рубят на всем скаку лозу и отрабатывают до автоматизма различные удары и движения саблей, но я обязательно что-нибудь придумаю и с рукопашным боем.

Поручик Георгий Рут был превосходным наездником, и он взял на себя обязанности по обучению эскадрона джигитовки.

Правда, все немного откладывалось, так как теперь приходилось отвлекаться и отправляться в Термез. Меня ждало не менее, скорее даже более важное дело. Командиром эскадрона я оставлял штабс-ротмистра Егорова, а с собой решил взять поручика Рута. Он заведовал разведывательной командой и занимался тем же, чем и мы с Андреем ранее в первом эскадроне. А мне помощники, причем именно разведчики, нужны.

За два дня до нашего отъезда в Ташкент наконец-то прибыл Ариан Ахад Хан. Я уже и не надеялся его увидеть.

Нас с ним не должны лишний раз видеть вместе, особенно в Ташкенте, так что встреча прошла в небольшом домике, который Шауфус и несколько его агентов использовали как раз для такой цели. По документам он проходил как «дом для секретных встреч» и был удобен тем, что стоял в саду, и к нему имелась возможность подойти с нескольких сторон.

— Ариан! Как же хорошо, что ты добрался! Еще немного и мы бы не встретились, — я с удовольствием пожал его руку. Выглядел пуштун таким же спокойным, как и при прежней встрече. — Как себя чувствуешь? Как здоровье?

Мы присели за стол в глубине комнаты. Темнело, и я зажег несколько свечей, задернув окна и усадив гостя так, чтобы с улицы его не могли увидеть. Различным мерам конспирации меня заранее обучил Шауфус.

— Слава Аллаху, все хорошо.

— А что так долго?

— Торговля пошла добрая, грех прибыль упускать, — немного легкомысленно сообщил он. Для агента он действовал не профессионально, явно отдавая первенство торговле, а не службе на русскую разведку. Но осуждать его я не стал, он в своем праве, сотрудничество у нас добровольное.

Как оказалось, правильно я его не критиковал. Хан пробыл в Хиве долго, и многое успел заметить. Он обстоятельно перечислил силы гарнизона Хивы, высоту стен, надежность ворот и упомянул отряды нескольких беков, наиболее приближенных к Мухаммад Рахим хану.

Достав личные пометки, выполненные каким-то таинственным алфавитом, он перечислил мне полученные сведения, а я перенес их на бумагу.

— Все? — спросил я.

— Нет, Михаил, не все. Я выяснил, что в Хиве находится Ата Джан, младший брат Мухаммад хана. Его содержат в зиндане[17].

— Мы о нем знаем, — естественно, что столь долго пробыв в Азии, гусары уже разобрались в местных политических раскладах. К тому же и Шауфус открыл несколько секретов. — Этот Ата Джан приходится хану братом по отцу, матери у них разные. Он молод, но по слухам, любим простым людом. Хан его ненавидит, но убить не решается, опасаясь народного гнева.

— Так и есть.

— Ата Джан нам интересен, мы могли бы многое ему предложить и не отказались бы с ним познакомиться. Вот только все это пока выглядит маловероятным.

— Да-да, в хивинскую тюрьму так просто не попадешь, — пуштун покачал головой.

— Теперь всё, Ариан?

— Всё, — последовал ответ.

Чтобы Хан не волновался, я при нем сжег его записки и долго благодарил, расспрашивая, чем могу помочь. Ариан упомянул, что семейные дела требуют его возвращения домой, но я попросил его задержаться в городе еще на день или два. Мне требовалось переговорить с Шауфусом и получить новые инструкции.

С Ханом мы расстались, я потушил свечи, и он первым бесшумно выскользнул в Ташкентскую ночь. Через минут пять дом покинул и я.

— На первый раз блестяще, — заметил Шауфус, после того как я рассказал ему о полученных сведениях и о самом пуштуне. — Теперь, Михаил Сергеевич, вам надлежит все эти данные оформить рапортом и передать мне. Это станет официальным документом. Кстати, поздравляю с первым агентом. Ваш пуштун как будто выглядит перспективным. Берегите его!

— Спасибо, буду беречь. А как писать такой рапорт и на чье имя?

— На имя генерал-губернатора, гриф «секретно». Пишите, что от агента такого-то, который был там-то, получены такие-то сведения. Никаких личных оценок, одни лишь сухие факты. Ну, и число с подписью, само собой. Да, вот еще что. Вам необходимо придумать псевдоним для Хана. Агентурное имя. В случае чего, именно им он станет подписывать свои донесения. О том, кто под ним скрывается, знать будем лишь мы с вами, да сам Ариан.

— Псевдоним? — я озадаченно потер подбородок. Раньше я ничем таким не занимался и с подобными тонкостями знаком не был. — «Афганец» подойдет?

— Нет, слишком приметно. В последнее время принято решение называть агентов так, чтобы не возникало никаких ассоциаций с реальным человеком. Это служит для его же безопасности.

— Тогда, наверное, назову его «Зверобоем», — мне неожиданно вспомнились книги Фенимора Купера и его главный герой. Имя звучало хорошо, ведь такие люди охотятся на разных животных, в том числе и на заморских львов. — Подойдет такой псевдоним?

— Не вижу препятствий. Зверобой, так Зверобой. Значит, я его оформляю?

— Да.

Шауфус достал из несгораемого шкафа толстый журнал, сел за стол, макнул перо в чернильницу и вписал в одну из граф несколько строчек. Затем открыл ключом выдвижной ящик и вытащил ассигнацию. — Сто рублей. Вознаграждение вашему Зверобою. Сведения его нам не помешают. Распишитесь за него вот здесь. Прошу.

— А что, Дмитрий Николаевич, всем агентам мы так хорошо платим? — я расписался и взял ассигнацию. На передней стороне шла надпись «Государственный кредитный билет», а на обратной поместили портрет Екатерины II, «100 рублей» и год выпуска — 1866. Именно из-за императрицы купюру успели прозвать ласковым словом «катенька».

— Не всем и не за всё. Но сведения доставленные Зверобоем ценны. Передайте ему эти деньги и дайте новое задание — по возможности вновь вернуться в Хиву и продолжить наблюдения. Вы знаете, что нас интересует. Сделайте акцент на колодцах и самых удобных местах переправы через Амударью. Было бы замечательно наладить связь с Ата Джаном, но вряд ли Зверобою удастся подобное. Уж больно сложное дело.

— А если он не захочет отправиться в Хиву?

— Агентами должны управлять вы, а не они вами. Вы должны ставить им задания, — Шауфус для внушительности повысил голос. — Впрочем, определяйтесь сами.

Русская разведка делала первые шаги, многое еще казалось неясным, неотработанным и непонятным. Но мне было приятно стоять у истока всего этого.

В настоящее время Россия получала разведданные по двум линиям: дипломатической и армейской. Всю военную разведку возглавлял генерал-майор Обручев, правая рука военного министра Милютина. Про Обручева говорили, что он «мозг» всего ведомства. Забавно, но ныне разведка носила несколько туманное и запутанное название, а именно — Военно-ученый комитет Главного Штаба, сокращенно ВУК. При ВУКе имелась Канцелярия, архив и два отделения, Европейское и Азиатское. Европейским руководил полковник Фельдман, а Азиатским — Богачев. Именно последнему подчинялся Шауфус. Причем, все было достаточно скромно, общий штат ВУКа в Петербурге не превышал двадцати человек, в число которых входило десять делопроизводителей.

От Шауфуса я ушел задумчивым. Что же делать с деньгами? Сто рублей для Ариана не такая уж и большая сумма. Он их возьмет, но это не вызовет особой благодарности. Лучше будет, если я куплю ему что-нибудь полезное.

Так я и сделал и при нашей второй встречи вручил Хану подарки — новенький карабин Бердана и такой же новенький, в лакированной коробке, револьвер Смит и Вессон. К ним шли патроны и две превосходные кожаные кобуры с растительным узором.

— О, какое замечательное оружие, — он с восхищением взял карабин, затем принялся осматривать револьвер. — Спасибо, саиб, твой дар пришелся мне по сердцу.

— Пусть он принесет тебе пользу, — пожелал я и показал, как разбирать и собирать оружие, и как за ним надо следить. Оружейное масло так же шло в комплекте.

— А не удивятся мои друзья, что у меня новейшее оружие русских? — неожиданно забеспокоился пуштун.

— Оружие не наше, а американское, к сожалению. Если будут спрашивать, скажи, что купил его в Ташкенте. Кстати, за твои сведения и риск тебе полагается сто рублей. Я взял на себя смелость и приобрел вот эти вещи. Ты не разочарован?

— Нет, оружие куда лучше денег. Да и пользы от него больше, — Хан передернул затвор карабина и широко улыбнулся, блеснув белыми зубами.

Я объяснил ему, что отныне его имя «Зверобой» и что в будущем, если захочет передать послание, он должен подписываться именно так. Имя моему агенту понравилось, жаль только, что он наотрез отказался от возвращения в Хиву.

— Нет, саиб, и не проси. Не поеду. Не могу. Понимаешь? У меня отец тяжело заболел, надо его навестить.

— Что ж ты сразу не сказал? Конечно, поезжай. Обязательно поезжай. Но только не пропадай. Найди меня, если что, или отправь записку.

— Напишу, конечно, напишу.

В самый последний момент, когда мы уже практически расстались, я кое о чем сообразил и обругал себя последними словами. Тоже мне, разведчик! Олух царя Небесного, а не разведчик, вот ты кто, Миша Соколов! У тебя проверенный человек собирается в Афганистан, а ты мух ловишь!

Пришлось вновь сесть за стол. Естественно, о миссии Пашино я не упоминал. Петр это совершенно другая операция, секретов раскрывать не стоит. Но Зверобой мог помочь. В частности, никто не мешает ему собирать сведения об англичанах в Афганистане. Таким образом, он дополнит наблюдения Пашино. Да и оставить надежного человека в Мазари-Шарифе, через которого можно держать связь, ему по силам. Это будет наш запасной вариант на крайний случай.

Около часа мы обговаривали различные детали, и под покровом ночи, как жрицы любви какие-то, покинули «дом для секретных встреч».

Агент Зверобой собирался отправиться в Афганистан сразу после нас. Дорога у нас одна, но не стоит ехать в Термез вместе. Да и в пути нам лучше не встречаться.

3 марта отец Василий, новый полковой священник Александрийских гусар отслужил молебен. Сразу после него и отправились. Полковник Оффенберг, полковник Шауфус и еще ряд офицеров провожали их в путь.

Для конспирации и чтобы не бросаться в глаза среди группы одинаково одетых людей, Петр Пашино облачился в форму рядового гусара. Кавалеристы поглядывали на новичка с немалым интересом, но вопросов не задавали. Миша Соколов, несмотря на молодость, сумел внушить эскадрону надлежащую дисциплину.

Гусар Смерти насчитывалось тридцать человек, включая самого Соколова, поручика Рута, старшего вахмистра Чистякова, двух офицерских денщиков и двух унтеров, Козырева и Петухова. Еще имелся горнист. С собой гусары вели три десятка лошадей, навьюченных различным грузом.

— Ну, с Богом! — Пашино перекрестился, покидая город.

— Поражаюсь твоей смелости, Петр, — заметил Соколов, когда дорога пошла душистыми садами. — Рисковый ты человек.

— А ты разве не рисковый? — Пашин посмотрел на друга с немалой иронией. Соколов сидел в седле великолепного жеребца по кличке Хартум. Молодой ротмистр мог и не знать, но большая часть офицеров относилась к нему с теплотой и немалым уважением. Правда, завистники поговаривали о высоких покровителях делающего блестящую карьеру гусара, но Пашино внимания на подобное не обращал. То, что есть покровитель — хорошо, значит, сумел его найти. Тем более, сам Соколов ни разу не заводил каких-то необычных разговоров, не ставил себя выше прочих и не торопился переводиться в столицу, как полагалась всякому уважающему себя фазану. Он служил с честью, рискуя жизнью, не увиливая от опасностей и трудностей. Всем крикунам можно было лишь посоветовать брать с него пример.

Говоря откровенно, Пашино с немалым интересом наблюдал за быстрым карьерным ростом своего молодого друга. И он бы совсем не удивился, скажи ему кто, что через пять лет Соколов получит полковника и станет командиром гусар Смерти. А что, если Миша и дальше продолжит так геройствовать, то и не такое возможно. Тот же Паскевич[18] генерала вообще получил в двадцать восемь лет.

Ташкент остался за спиной. Ранее Пашино доводилось проезжать этой дорогой. Четыре раза по служебным делам, а пятый, последний, когда он сопровождал посла Аксакова в Бухару. Тогда с ним так же были Александрийские гусары. Надворному советнику нравилась их компания.

Вечерами они играли с Соколовым или Рутом в шахматы, а гусары вновь угостили его своей знаменитой жженкой.

Джизак оставался все таким же маленьким и пыльным городом. Да и в Самарканде за минувшее время ничего не изменилось. Все та же нищета, пыль, вонь, базарные крики и ишаки с верблюдами. И лишь величественные минареты да дворец Тамерлана напоминали о былом могуществе узбеков. Здесь стоял гарнизон под командованием генерала Абрамова и второй эскадрон гусар Смерти. Соколов и Рут с большим удовольствием воспользовались их гостеприимством. Сам Пашино, соблюдая секретность, старался лишний раз никому на глаза не попадаться. Тем более, при генерале находился изгнанный эмир Афганистана Абдур Рахман. У него имелась свита, родичи и множество слуг. Многие из них могли его запомнить и встретить впоследствии уже в Афганистане. А подобных встреч Пашино допускать не хотел ни в коем случае.

К русским большая часть населения относилась достаточно хорошо. Жить стало пусть и немного, но лучше, и люди такие вещи замечать умели, несмотря на повальную безграмотность.

От Самарканда до Термеза насчитывалось 370 верст. Дорога резко свернула к югу. Цветущие маковые поля покрывали всю округу, напоминая яркий ковер. Начался плавный подъем к перевалу Тахта-Карача. Он находился на седловине Агалыка, одного из отрогов Зеравшанского хребта.

Холодало. По сторонам поднимались не слишком высокие вершины. Снегом мог похвастаться лишь далекий Кемкутан. Ночью выли волки и шакалы, а днем над их головами парили беркуты.

— Миша, ты знал, что здесь, на Тахта-Карача в древности произошла битва? — на вершине перевала отряд сделал передышку. Гусары проверяли подпруги и разминали ноги. Послышался приказ вахмистра «оправиться». Пашино говорил на фарси, тренируя друга. — Здесь сошлись арабы Омейядского халифата и воины Тюргешского каганата.

— И когда это случилось? — Соколов заинтересованно посмотрел по сторонам.

— Более тысячи лет назад.

— О чем вы говорите? — потребовал разъяснений поручик Рут. Фарси он не знал. Когда ему повторили на русском, тот насмешливо хмыкнул. — Преданья старины глубокой!

— Тот, кто забыл уроки истории, обречен на их повторение, — напомнил Пашино. Он уже успел составить мнение о Руте. Георгий оказался честным и смелым офицером, явно рвался в бой, но ничем более серьезным обременять себя не желал. Может, он и изменится с возрастом, а может, и нет. Сейчас, во всяком случае, ни на что более ответственное, чем командование разведывательным отделением, поручик не подходил. Рекомендовать его к серьезной работе не имело смысла.

Хорошо, что началась весна. Зимой здесь было не пройти. На перевале лежал снег, отрезая плодородную южную долину от остальной части Бухарского эмирата — эти земли на бумаге принадлежали именно Бухаре, Россия лишь осуществляла протекторат.

С севера на перевал вела плавная и неспешная дорога, а вот спуск превратился в бесконечно вьющуюся и выделывающую «кольца» веревку. Впереди раскинулась бескрайняя Кашкадарьинская степь, и лишь слева ее ограничивал хребет Байсунтау. Местными землями правили беки Шахрисабса.

— Мы покидаем земли древней Согдианы и вступаем в не менее древнюю Бактрию. До нас здесь ступали кони Александра Македонского, — с немалым воодушевлением поделился Пашино.

— Неужели греки добрались и сюда? — поручик Рут рассмеялся. — Признаюсь, я не ожидал от них подобной прыти.

Шахрисабс оказался совсем небольшим городом. Правил им Ахмад-бек. Оставляя хребет Байсунтау по левую руку, отряд последовательно миновал Гузар, Шураб, кишлак Аччикудук на сорок домов из кирпича-сырца, Шуррават и еще один кишлак — Ангор.

То, что они проезжали, даже поселками язык не поворачивался назвать. Жили здесь совсем бедные, забитые люди. Русских они видели впервые, тем более, Черных гусар. Все мужское население в каждом кишлаке выстраивалось вдоль пыльного тракта и провожало их изумленными взглядами. Детишки таращили глаза и ковырялись в носу, да и взрослые переговаривались с немалым изумлением. Гусары, их оружие, амуниция, прекрасные кони — подобного они ранее не видели и теперь малость опешили. И лишь убеленные благородными сединами старцы-аксакалы выглядели так безмятежно, словно ничего в целом мире не могло больше их расшевелить.

— Хм, — задумчиво протянул Соколов, когда они наконец-то добрались до Термеза. — Я ожидал большего.

Пашино, хоть и сам оказался здесь в первый раз, полностью его понимал. Термеза, как такового, не было. Когда-то он считался богатым, чуть ли не великим, городом и стоял на месте древней переправы через Амударью. У афганцев даже существует легенда, утверждающая, что здесь какое-то время жили Адам и Ева, изгнанные из рая. А еще тут последовательно нашли приют пророки Зороастр и Авраам. Никто не знал, что делал здесь основатель зороастризма, но Авраам якобы именно отсюда переселился в землю Ханаанскую.

Пашино как лингвист и филолог был очарован подобными легендами, хотя довольно скептически относился к их правдивости. Легенды нельзя ощутить. А вот время ощутить можно. Его можно понять по тем изменением, что происходят с людьми и окружающих их миром. И время оказалось безжалостным к Термезу.

Город разрушил Чингиз-хан. После него остались кости и дымящиеся развалины, которые давным-давно поросли кустарником и редкими деревьями. За минувшие века их покрыл слой земли и даже очертания крупных домов и крепостных стен угадывались с трудом.

В двух верстах к западу от развалин Термеза находился кишлак Патта-Гисар и остров Арал-Пайгамбар, который обтекали мутные воды Амударьи.

— Осмотреться, найти место для лагеря. Выслать разъезд вдоль реки, вверх и вниз по течению, — скомандовал Соколов.

— Так точно, ваше благородие! — пробасил старший вахмистр.

Слушались командира с удовольствием, чувствовалась, что гусарам нравится лихой ротмистр.

Лагерь обустроили за час. Лошадей стреножили, сняли с них седла, задали овсу и воды. На ближайший холм встал часовой. Гусары поставили палатки, сбили коновязь и выделили место для нужника. Из втекающего в Амударью ручейка набрали воду, развели костры и принялись готовить ужин. Поручик Рут съездил в Патта-Гисар, осмотрел кишлак и по возвращению доложил Соколову, что ничего необычного там не заметил.

Одну из пик укрепили на склоне, и на ней затрепетал русский, черно-желто-белый, флаг. Глядя на него, Пашино ощутил прилив гордости — шутка ли, флаг России наконец-то добрался до самой южной точки Империи! Судьбоносное событие отметили бутылкой красного Бургундского вина, припасенного как раз на такой случай.

После ужина гусары наскоро соорудили легкую баньку — вкопали в грунт четыре жерди, обернули их парусиной и натаскали внутрь раскалённых на огне камней, которые полагалось поливать водой. Первым мылся сам Пашино. Он прекрасно понимал, что следующую баню придется ждать очень долго.

Когда он вышел, вытирая голову, гусары уже поставили для него отдельную палатку. Пожелав всем спокойной ночи, Петр Иванович залез внутрь и почти мгновенно уснул.

Утром, после общего завтрака, Пашино вновь занял палатку и принялся готовиться. Еще в дороги он выбрился налысо и слегка подравнял бороду, так чтобы она походила на те, что носят мусульмане. Он неважно видел, но от очков пришлось отказаться. Светлая, как у каждого европейца, кожа, могла доставить неприятностей, но Петр знал, как исправить данное недоразумение — он начал втирать в лицо ослиный навоз[19]. За этим крайне неприятным занятием его и застал Соколов.

— Ничего себе, — заметил тот, с интересом наблюдая за приготовлениями. — А что, Петр, разве нет ничего менее… экзотического?

— Есть, конечно. К примеру, дамская косметика может подойти. Только скажи на милость, где ее в Афганистане найти?

— Твоя правда, — ротмистр улыбнулся. Он молча наблюдал, как Петр Иванович распаковал тюк с одеждой и принялся переодеваться. Основой выступила ал-хирка, напоминающая халат, сшитый из большого числа разноцветных лоскутков. Голову прикрыла остроконечная шапка кулох, составленная из четырех клиньев, мехов наружу. Ее украшал вышитый зеленой нитью (священный для мусульман цвет) простенький орнамент. Ноги он обмотал рваными портянками и натянул старые сбитые сапоги, а к матерчатому поясу привязал флягу из тыквы. Прожжённые в нескольких местах шаровары и не первой свежести нательная рубаха дополнили его наряд. Разведчик повесил на плечо грязную сумку. В ней находилось несколько мелких медных монет Бухары и Хивы, деревянная миска для подаяний, кусок хлеба, черствая кукурузная лепешка и горсть изюма. В руки он взял яшмовые четки. Они стоили дороже, чем все его лохмотья вместе взятые, и как бы символизировали поиск святости их обладателя.

— Ну, как тебе? — спросил Пашино, выйдя из палатки и делая пару шагов.

— Потрясающе, Петр. Скажи что-нибудь на фарси.

— О Аллах, защити нас от зла, что есть в этом дне и последующих, и от зла того, что мы сделали в дни минувшие, — негромко и внушительно разведчик прочитал на память подходящую суру. Коран он знал наизусть и понимал, что это станет его преимуществом. Он сел, сложил ноги и под заунывный напев принялся перебирать четки.

Поручик Рут стоял, похлопывая себя плеткой по голенищу сапога. Рядовые гусары поглядывали в их сторону с немалым любопытством. Естественно, им никто ничего не объяснял, но они были людьми опытными и за минувшее время сумели о многом догадаться. И сейчас, понимая, какая непростая миссия ожидает Пашино, помалкивали. На их лицах разведчик без труда читал участие и уважение.

— Невероятно, — оценил Соколов. — Просто невероятно! Смотрю на настоящего правоверного. Я сам бы так никогда не смог.

— Если захочешь, сможешь.

— Какая у тебя легенда?

— Я буду изображать паломника, турка из Аясунука, что под Смирны. Имя мое — Мухамед Алба Эфенди, и я, посетив Самарканд, теперь направляюсь в святыню Мазари-Шарифа, гробницу халифа Али. Я примкну к другим паломникам и посещу святыню, а оттуда пойду дальше в Индию, перебираясь с одного святого места на другое. Таков мой обет.

— Твоя речь выдает в тебе начитанного человека, Мухамед.

— Так и есть, гяур. Мой недавно умерший отец, да примет Аллах его душу, занимал пост мухаддиса в медресе[20] и был знатоком хадиса и фикха[21]. Он дал мне хорошее образование. Но я много грешил в молодости, пил вино, распутничал с гулящими женщинами и услаждал свои глаза непристойными зрелищами.

— У тебя есть семья?

— Да, две жены и три сына. Я отдал им все свое имущество и занялся спасением души, став паломником.

— Ты был в Мекке?

— Нет, хадж я не совершил, иначе имел бы право назвать себя хаджи. Это моя мечта, посетить Аль-Харам в Мекке, мечеть Пророка в Медине и Аль-Аксу в Иерусалиме.

— Почему же ты не начал с них, а направляешься в Индию?

— Потому, что самое дорогое сердцу оставляют напоследок.

— Откуда ты пришел?

— Через Тегеран, Хиву, Бухару и Самарканд я добрался до Термеза.

— Говорят, в Термезе видели Кара Улюм?

— Так и есть, достойный сын своего отца. О, они страшные воины, свирепые и непобедимые. В блистательной Бухаре их именем до сих пор пугают детей.

— Они тебя не тронули?

— Нет. Да и зачем я им нужен? Они сражаются лишь с врагами Белого царя.

Соколов задал еще несколько вопросов, а затем поднял руки, признавая, что удовлетворен, получив ответы на все вопросы.

— Я пока еще не могу называть себя профессионалом, но к твоей легенде замечаний у меня нет.

— Посмотрим, как она покажет себя в деле, — ответил Пашино.

День тянулся нестерпимо медленно. По крайней мере, так казалось самому Пашино, изнывающему от безделья. Да и нервничал он все же, несмотря на свой внешне полностью беззаботный вид. Но его девиз — пока человек жив, унывать ему не следует — выручил его и на сей раз.

Ночь выдалась темная. Ветер нагнал тучи и закрыл небо. Помолившись и перекрестившись, Пашино выбрался из палатки. Нательный крестик он снял, поцеловал и отдал на хранение другу.

В лагере было тихо, лишь часовой расхаживал на ближайшем холме. Соколов проводил его к берегу. Там находилась лодка — ее, вместе с веслами и сетью гусары купили днем у местных рыбаков.

— Ну, с Богом! — Пашино первым забрался в лодку и занял место на кормовой банке. Снегирев взял карабин и устроился на носу. Два гусара сели на весла, а Соколов присел рядом, заставив Пашино потесниться.

— Хочу самолично проводить тебя за речку, — сказал он на невысказанный вопрос.

Петр промолчал, но на сердце стало теплее от подобной заботы.

Тихо скрипели весла в уключинах. Поросший камышом берег медленно удалялся. На стремнине течение усилилось и их начало сносить.

Через некоторое время нос лодки уткнулся в южный берег Амударьи. Снегирев первым выбрался на песок и замер, прислушиваясь. Тихо шелестел камыш. Лишь голоса ночных птиц изредка раздавались в ночи.

— Всё, я пошел. Прощаемся. Если что, не поминайте лихом, — неловкое молчание прервал сам Пашино, так как гусары начинать разговор не торопились.

— Возвращайся, Петр, — Соколов крепко обнял его. — И не вздумай сложить свою голову. Ты живой нам нужен. Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную, — гусар к случаю вспомнил афоризм Козьмы Пруткова.

— Бог даст, увидимся, — Пашино напоследок помахал рукой, прислушался для порядка и начал осторожно удаляться от берега. Он подобрался и даже думать теперь стал на турецком — имелась у него и такая способность.

Через некоторое время Пашино вышел на дорогу. Днем по ней двигались многочисленные купцы и путники, идущие в Шахрисабс и Самарканд. Но сейчас здесь было пустынно, порядочные люди по ночам не ходят.

Русский разведчик удалился от реки, прошел около трех верст, свернул в какие-то кусты и прилег прямо на землю. Именно таким образом ему и предстояло спать ближайшие недели, а то и месяцы.

Новый день он начал с фаджра, предрассветной молитвы. Большая Игра, в которой для него отвели свою роль, требовала от ее участников полной достоверности. Молитвой и прочими ритуалами пренебрегать не стоило ни в коем случае. Теперь он будет молиться по пять раз в день, как и предписано настоящему мусульманину.

Ему подпевали птицы. Пашино счел их беззаботные трели прекрасным знаком. Выпив из фляги воды и закусив кусочком лепешки, он выбрался на дорогу. Негромко насвистывая, он направился к Мазари-Шариф, до которого от Амударьи насчитывалось около пятидесяти верст. Там его дожидался надежный и проверенный человек — афганец Абдулгани. Когда-то тот входил в отряд Искандер хана, перешедшего на службу от Бухарского эмира к генерал-губернатору Кауфману.

Абдулганди встретит его, поможет, чем сможет и немного проводит. Вместе они дойдут до Кабула, и если все сложится хорошо, то афганец повернет обратно и постарается доставить Соколову первую весточку.

В настоящее время Афганистаном управлял эмир Шир Али, дядя изгнанного в Самарканд Абдур Рахмана. Государство при нем продолжало оставаться в варварском состоянии. Правители отдельных провинций и городов чувствовали себя практически независимыми властителями. Для развития страны ничего не делалось, а сам эмир, на бумаге оставаясь суверенным, поддерживал англофильскую политику. Британских военных специалистов в стране насчитывалось великое множество. Они уверенно, а временами и нагло, контролировали дипломатию, армию и торговлю Афганистана. И тех, кто пытался им помешать, считали врагами.

Примерно через час Пашино догнал какой-то путник верхом на ишаке, с навьюченными на него переметными сумками.

— Мир тебе! — первым сказал незнакомец, с интересом оглядывая Пашино.

— И тебе мир! — разведчик поклонился. Приветствовали его на узбекском. Скорее всего, путник, как и он сам, недавно переправился через Амударью. Интересно, где тот ночевал?

Некоторое время невольный попутчик ехал рядом. Как и все простые люди, он отличался любопытством и крайней степенью наивности. Пашино поведал, что недавно посетил Медресе Шердор в Самарканде, а ныне держит путь в Голубую мечеть.

Путник поспрашивал еще немного, а затем, утолив любопытство, подстегнул ишака. Какое-то время разведчик шагал в одиночестве, а затем от ближайшего ответвления на главную дорогу выехало несколько арб. Они везли в Мазари-Шариф горшки на продажу, и Пашино принял решение присоединиться к ним.

Афганцы не были купцами, лишь обычными ремесленниками. Пахло от них своеобразно. Похоже, последний раз мыться им довелось еще в прошлом году. Один из них запустил грязные пальцы под замасленную тюбетейку, нащупал вошь, вытащил ее и со счастливой улыбкой раздавил на ногте. Гончары с немалым уважением оглядели странствующего паломника, пошептались, потеснились и предложили ему прилечь рядом с собой, на мягком клевере.

— Да прольет Аллах на вас свою милость, — от чистого сердца пожелал разведчик, занимая место на арбе и давая отдых ногам. Так началось его опасная миссия.

С этого дня он мог рассчитывать лишь на Бога, достоверность тщательно продуманной легенды, прекрасное знание Корана, языков, а также на личное хладнокровие. И конечно, ему совсем бы не помешала малая толика удачи.