Большая игра

Глава 13

«Дело у Уч-учака», как его впоследствии назвали, закончилось быстро и не принесло особой славы.

Утром мы обнаружили, что дорогу на Амударью перекрывает порядка четырех тысяч степняков, конных и пеших. При них находились пушки.

Наш авангард располагал вдвое меньшим количеством людей, к тому же, хивинцы могли хитрить и где-то оставить засаду. Потому Бардовский осторожничал, не атаковал, приказав начать перестрелку. Вполне ожидаемо, наша артиллерия стреляла и точнее, и дальше.

Перед строем туркменов принялись гарцевать четверо богато одетых всадников, размахивая саблями и вызывая на бой. По ним стреляли, но расстояние было слишком велико, на пределе выстрела из карабина Бердана.

— Вот же храбрецы! — с некоторым восхищением заметил Егоров. — Все им нипочем.

— Снегирев! — повысил голос я.

— Здесь, вашблагородие! — сразу же раздался молодецкий голос.

— Пятьдесят рублей даю, если подстрелишь одного из джигитов.

— Разрешите спешиться? — гаркнул гусар.

— Разрешаю.

Эскадрон с интересом принялся наблюдать за действиями Архипа. Снегирь слез на землю, вытащил карабин, зарядил, заставил коня встать неподвижно и, положив оружие на седло, принялся выцеливать хивинца.

Мушка медленно двигалась за одним из них, слева-направо и обратно, а неприятель тем временем совсем страх потерял, гарцуя и что-то крича.

Раздался выстрел, один из джигитов упал. С нашей стороны раздалось громкое «ура». Правда, почти сразу степняк кое-как поднялся и, шатаясь, отступил. Его товарищи что-то кричали, махали руками и заставили коней податься назад. Урок они усвоили.

— Молодец! Деньги получишь вечером, — похвалил я Снегиря.

— Рад стараться! — Архип улыбнулся, вполне довольный.

— Вот так, ребята! Учитесь стрелять и вас отметят, — я обвел эскадрон многозначительным взглядом. Жалко, что хороших, по-настоящему хороших стрелков под моей рукой всего ничего.

Артиллерия продолжила стрелять, ей вторили ракетчики. У нас имелась ракетная команда, командовал которой штабс-капитан Гахович Владимир Игнатьевич. В Среднею Азию он прибыл три месяца назад. Гахович имел прекрасные задатки артиллериста-ракетчика, и Военное Министерство явно направило его сюда не просто так.

В наших с цесаревичем Николаем беседах я неоднократно упоминал, что за ракетами будущее. Что с того, что сейчас они и летят плохо, и попадают один раз из десяти? Все изменится, технологию отработают и «подтянут».

Наследник мою идею не забыл. Я больше чем уверен, что перевод сюда Гаховича — его инициатива. Естественно, не напрямую, а через верных людей, в Министерстве у него такие имелись.

Ракетная команда располагала тремя станками. Они представляли собой треногу, на которой укреплялась полая стальная труба, служившая направляющей для ракеты. Ее можно было наклонять или поднимать, а также крутить вокруг оси. Необходимое положение фиксировали специальные штифты. Имелись конструкции с четырьмя, и более «стволами», но пытаясь улучшить точность от них временно отказались.

Один станок позволял выпускать до трех ракет в минуту, но «частить» командование запретило особым приказом — это были достаточно дорогие игрушки. Ракеты летели красиво, с каким-то необычным воющим звуком, и попадали куда угодно, но только не туда, куда их направляли.

— Цельтесь лучше, ребятки! — возбуждённый Владимир Игнатьевич ругался на команду и скрипел от злости зубами. — Я вас в порошок сотру, сволочи! Что ж вы меня перед генералом контузите?!

То ли его угроза подействовала, то ли удача наконец-то повернулась к ракетчикам передом, а не афедроном, но одна из ракет угодила прямо в гущу сарбазов, вызвав немалый переполох. К тому же и боги войны не сидели без дела. Правда, пока их так никто не называл. Артиллеристы спокойно и методично делали свою работу, при этом поглядывая на ракетчиков с отчетливым превосходством и за серьезных людей их не считали.

Во всяком случае, именно ракета стала последней точкой, после которой неприятель стал организованно отступать.

Гусары и казаки рвались отправиться в преследование, но мы легко могли попасть в ловушку и Бардовский приказал оставаться на месте. Возможно, тот же Головачев решил бы иначе, но вышло, как вышло. Генерал осторожничал, ожидая основные силы, хотя Ухтомский несколько раз предлагал ему выдвигаться вперед.

Неприятель отошел, освободив дорогу. А я мог бы поклясться, что среди богато одетых хивинцев видел в подзорную трубу Джочи-бека. Встреча наша откладывалась, а «дело у Уч-учака» на этом закончилось.

Главные силы начали прибывать на Уч-учак к вечеру, а же утром мы с радостью встречали цесаревича и Кауфмана. Крики «ура» звучали так, словно русские уже захватили Хиву. С прибывшими находился и Мак-Гахан, успевший неплохо освоиться и завязавший достаточно неплохие отношения с генералом Головачевым. Во всяком случае, тот его привечал.

День прошел спокойно, Кауфман и цесаревич провели совет, собрав генералов и полковников.

Выступили вечером. В шесть часов утра 10 мая Бессмертные гусары первыми омыли копыта своих коней в мутных водах Амударьи. Все, переход через безжалостные и безжизненные Каракумы закончился! Мы преодолели основные трудности. Теперь будет легче. Сражаться предстоит не с природой, которую не одолеть, а с обычными людьми.

Вышли к реке мы вовремя. Запасы сухарей, солонины и джугура в войсках практически закончились. Еще немного, и начнется чувствоваться нехватка провианта. Но невзгоды остались позади, в богатой речной долине есть все, что душа пожелает.

Около пяти сотен туркменов виднелось ниже по реке. На другую сторону пытались переправиться несколько местных каюков — больших и прочных лодок, достигающих в длину семи саженей[32], имеющих подобие паруса и способных поднять до 700 пудов.

Три каюка благополучно достигли противоположного берега, а четвертый попал на мель. Ухтомский приказал лучшим стрелкам «развлечь» хивинцев. Гусары произвели меньше сотни выстрелов, в кого-то попали. Степнякам подобного хватило за глаза, они попрыгали в воду и поплыли на левый берег.

Следом за нами к Амударье подходили все новые и новые роты. Крики «ура» раздавались непрестанно. Люди радовались воде, как никогда ранее. Всеобщее ликование охватило войско. Кауфман сиял счастливой, столь редкой в последнее время улыбкой. Улыбался даже цесаревич Николай.

Состоялся торжественный молебен, который провел протоирей Малов. Все войско, от рядового до командующего, благодарили Бога за благополучный и счастливый выход к Амударье.

Зачитали приказ Кауфмана, в котором тот выразил полное свое удовлетворение войском и проявленной им стойкостью. Несколько человек отметили особо. В их число входил Бардовский, Головачев, начальник штаба Троцкий, командующий артиллерией Жаринов, предоставивший верные сведения полковник Шауфус, инженер-полковник Шлейфер, главный отрядный врач статский советник Суворов, главный интендант Касьянов, великий князь Николай и герцог Романовский, а также наш князь Ухтомский.

Тут же был отправлен нарочный с охраной в Ташкент, с радостной и долгожданной вестью, что войско добралось до Амударьи. Телеграф уже построили, так что донесение из Ташкента достигнет столицы быстро.

Свободные от службы люди бросились в реку купаться и мыться. Радостный крик, смех и шутки звучали повсеместно. Играл оркестр, входивший в состав 3-го стрелкового батальона.

— А что, ребятки, не найдется ли среди вас охотников пригнать ко мне вон тот каюк? — Кауфман прищурился, указывая на лодку, застрявшую на мели.

Охотники нашлись. На вызов явились уральские казаки во главе с прапорщиком Каменецким. Каюк находился в трестах саженях от берега. К тому же дул сильный ветер, поднявший большую волну, да и течение было быстрым.

Уральцы быстро разделись до исподнего и бесстрашно поплыли. Казалось бы, в чем сложность проплыть триста саженей, а затем снять каюк с мели? Вроде ничего невыполнимого в таком деле нет, но мы знали, что в Аму водятся сомы, которые могут спокойно проглотить человека. Да и волны сильно мешали пловцам.

Уральцы добрались до цели благополучно. Весь берег наблюдал, как провозившись минут тридцать, они смогли справиться с лодкой, сняли ее с мели и направили к нам. Офицеры хохотали в голос, видя, как Каменецкий накинул на плечи трофейный хивинский халат и растопырился, пытаясь изобразить собой и мачту, и парус.

Кауфман лично поблагодарил казаков, приказал выдать им «для согрева» по чарки водки, а заодно подарил сто рублей на всю команду. В каюке нашлось две коровы, несколько баранов, запас лепешек, риса, две шашки, три халата и прочее. Всё это разрешено было оставить, как военную добычу, удальцам-уральцам. Кауфман нуждался в прочной лодке для переправы, и он ее получил.

День прошел спокойно. Жара достигла сорока пяти градусов, но все, кто должен был заниматься своими непосредственными делами, продолжали трудиться.

Военные топографы полковника Жилинского выставили рейки и принялись картографировать местность. Дозорные отряды казаков рассыпались во все стороны. Командовал ими подполковник барон Аминов.

Кроме Шауфуса из разведчиков при войске находились Терентьев и Костенко. Они практически ежедневно отправлялись в рекогносцировку, обеспечивая войско свежими данными.

Согласно нашим сообщениям, которые подтверждали перебежчики и пленники, Садык и его отряд отошли вниз по течению реки к городу Шурухану. Гусары Смерти выдвинулись следом, добравшись до небольшой деревеньки Ичк-яр, где и встали на отдых.

Настроение у всех было великолепное, праздничное. Его решили «закрепить» ухой из свежей рыбы, жареным барашком, горячими местными лепешками, изумительными дынями и, конечно же, вином.

— Сомневаюсь, что в мире найдется много армий, способных выдержать подобный переход по Каракумам, — поделился Седов.

— Кауфман любит солдат, вот они и делают то, что другие делать не в силах, — заметил Тельнов.

— Точно! Знаете, что мне вспомнилось, товарищи? — я обвел взглядом знакомые лица, с которыми было пройдено тысячи верст. — Суворов любил своих солдат, и потому спал с ними.

— А-ха-ха! — первым рассмеялся Некрасов. Вино попало ему не в то горло, и друг принялся давиться, вытирая слезы. Громогласный смех раскатился по округе. Смеялись все. Шутка явно удалась.

Первоначальный план заключался в том, чтобы добраться до Шурухана и форсировать реку в районе Ханки. Тем более, Садык отступил именно к городу. Преследуя его, мы не давали врагу возможности прийти в себя и перегруппироваться.

Но затем Кауфман передумал. Топографы и разведчики подсказали более подходящее место для переправы — урочище Тюнуклю. На противоположном берегу находился Шейх-арык, рядом с которым располагался весьма удобный плацдарм для высадки войск, с которого можно выдвигаться на Хазарасп и Хиву. Инициатором изменений стал начальник штаба генерал Троцкий.

Кауфман и цесаревич добрались до Тюнуклю 15 мая. Осмотрев место, командующий признал его удобность и изменил первоначальный план, приказав готовиться к переправе.

Около сотни человек принялись собирать понтоны. При подготовке экспедиции Кауфман показал себя и как грамотный военный инженер. Именно по его чертежам еще с 1871 г. на Волге и верфи Аральской флотилии в Казалинске строились железные понтоны. Один понтон составлялся из четырех ящиков, свинчивающихся винтами. Каждый ящик весил примерно восемь пудов, а его сборка занимала два часа. Паром, собранный из понтонов, поднимал 2 орудия и 16 человек. Понтоны, предназначенные для переправы через широкую Амударью, прозвали «кауфманками». В походе ящики от них служили емкостями для водопоя верблюдов, лошадей и взятого на мясо, так называемого порционного скота. Напившись из кауфманок, верблюды несли их на себе дальше.

Целые сутки армия готовилась, в то время как вдоль реки подходили все новые и новые силы. Вместе с великим князем Николаем до нас наконец-то добрался шестой резервный эскадрон. Теперь Александрийские гусары были практически в полном составе.

В подзорную трубу виднелся небольшой земляной форт на противоположном берегу. Из него по нам постреливали, но вяло, без особого энтузиазма, используя фальконеты и какие-то древние пушки. С нашей стороны артиллерия работала куда деловитей, окончательно подавив врага через три часа.

Началась переправа. Войска использовали «кауфманки» и каюки, тот, что уральцы сняли с мели и еще четыре, которые отбили у неприятеля за время движения вдоль Аму.

Согласно данным, Садык, Джочи-бек и приданные им воины уже переправились у Шурухана, отдав весь правый берег до Арала включительно. Но враг наверняка захочет еще раз попытаться остановить нас. Во время переправы, когда река разделит русское войско, подобное выглядело вполне естественно.

Как только Садык покинул Шурухан, из города прибыло внушительное посольство, состоящее из сановников, купцов и имамов. Они беспрестанно кланялись и уверяли в своей верности, прося не грабить город.

Не обошлось и без обычной хитрости. Выражая покорность, они не преминули заметить, что «мы станем курицами того, чьё просо быстрее созреет».

— Если вы пришлете мне пятьдесят коров, сто баранов, свежие лепешки и фрукты, мое просо созреет быстро, — сдерживая улыбку, ответил им Кауфман. — Тогда я пощажу Шурухан и не стану отдавать его на разграбление своим воинам.

К вечеру через Аму удалось переправить шесть рот и пять пушек. Они заняли покинутый неприятелем форт, командование над которым принял генерал Бардовский.

Пехота неплохо устроилась в форте. Позиция выглядела сильной, спину и фланги отряда прикрывала вода, а спереди находились цветущие сады и селения. Сады эти, как потом выяснилось, начинались от Шейх-арыка и непрерывно тянулись до самой Хивы, временами образуя широкие поляны. Среди них тут и там стояли деревни и усадьбы богатой знати.

Под вечер усилилось течение, начала прибывать вода.

— Не знаю, что случилось в верховьях, но все указывает на то, что Господь Бог открыл шлюзы, — заметил князь Ухтомский. — Меняем стоянку, господа, отходим от берега.

В лагере сыграли тревогу. Темнота и шум воды добавляли нервозности, солдаты бестолково суетились, о чем позже Кауфман не преминул высказать неудовольствие. Люди ломали голову, почему так произошло, и почему за несколько часов уровень воды поднялся на два аршина[33]. Река сделалась шире, течение усилилось, а каюки и лодки начало сносить еще на одну версту ниже по течению.

Утром Кауфман решил послать в Шурухан Александрийских гусар.

Ничего необычного маневр нам не принес. За несколько часов мы добрались до города и разбили временный бивак в окрестностях.

Шурухан оказался и не городом вовсе, а скорее большим селом, с базаром, медресе и мечетью. Местные жители, узбеки и киргизы, смотрели на нас, открыв рты, с изумлением и страхом. Испугались нас так сильно, что отправили Кауфману вдвое больше из того, что тот потребовал.

Правда, совсем уж бесполезным наш рейд не оказался. В Шурухане к нам прискакала 1-ая Уральская сотня под командованием моего старого друга есаула Гуляева.

— Откуда ты здесь, Саша? — спросил я его, после того, как он представился Ухтомскому. Изумлению моему не было предела. Встретить в Шурухане уральских казаков — это нечто.

— Меня отправил генерал Веревкин. Пароход переправил нас на правый берег Аму. Поначалу мы двигались песками, опасаясь неприятеля и забирая к северу. Но когда берег очистился, погнали коней в Шурухан напрямую. У меня новости для генерал-губернатора.

— Ясно, — я оглядел невысокую, коренастую и полную сил фигуру друга. — И что за новости, если не секрет?

— Какой секрет, если о них все знают? — он засмеялся. — Оренбургский и Мангалышский отряды соединились под Кунградом. Мы взяли город, выдвинулись к Ходжейли, захватили его и теперь генерал Веревкин нацелился на Мангыт. А оттуда и до Хивы рукой подать.

— Донимают вас туркмены?

— Не то слово! Но мы их раз за разом отбрасываем.

Ситуация прояснилась. Отряд генерала Веревкина вышел из Оренбурга, прошел степями, песками и западным берегом Арала внушительное расстояние и, соединившись с посланными из форта Александровского силами полковника Ломакина, напал на Хиву с севера.

— Кауфман обрадуется таким вестям, — заметил я. — А как там Михаил Скобелев?

— Прекрасно! Получил подполковника и командует авангардом в отряде Ломакина.

— Ничего себе! Молодец! — порадовался я за Мишу. Относительно недавно, в рейде на Сарыкамыш он был, как и я, штабс-ротмистром. А ныне уже подполковник! Быстро же друг продвинулся в чинах.

Уральцы устали, но путь продолжить смогли. Через час мы покинули Шурухан, а еще через три добрались до Тюнуклю.

За время нашего отсутствия наследник, Кауфман, великий князь Николай и герцог Романовский успели переправиться на левый берег, но по воде продолжали скользить каюки и «кауфманки», перевозившие людей и коней. С верховьев реки, со стороны Уч-Учака продолжали подходить растянувшиеся отряды.

Для Гуляева мигом нашлась лодка, и он отправился к командующему с докладом. Мы же остались на берегу еще на одну ночь и только затем начали переправу.

Проходила она без нервов и неприятностей. Кауфман действовал в своей обычной манере — спокойно, без спешки. Он не собирался наступать, пока на левый берег не переправиться большая часть войска, так что нас никто не торопил.

Повозиться с нами и с нашими лошадьми, конечно, пришлось. Но уже под вечер гусары Смерти в количестве пяти эскадронов разбили лагерь недалеко от Шейх-арыка.

Теперь, достигнув обжитых земель и не испытывая нужды в воде, войско вновь двигалось днем, а ночью спало, как и положено всем порядочным людям.

Утром, проезжая лагерь, я встретил Мак-Гахана и пригласил его на завтрак. Он с удовольствием принял мое приглашение.

Завтрак состоял из холодного вареного мяса, копченого цыпленка, коробки сардинок и бутылки водки, расставленных на белой скатерти, разостланной на зеленой траве.

В эскадроне к американцу относились дружелюбно. Рут и Фальк угощали гостя, предлагая не стесняться и чувствовать себя, как дома.

— Жаль, мне нельзя отправиться с вами, — признался он, когда мы допили бутылку.

— А вы попросите у генерала Головачева, может он вам и разрешит, — посоветовал ему Егоров.

— Вы думаете? Интересно, так я и сделаю, — призадумавшись, решил американец. К нам всем он относился одинаково ровно, с искренней симпатией, но я видел, что меня Мак-Гахан отмечает особо, похоже, испытывая искреннею симпатию. Глядя на его открытое честное лицо, я и сам немного «оттаял». Может, он и не шпион вовсе, а обычный корреспондент.

Как бы там не было, в путь мы пока отправились без Мак-Гахана.

Александрийские гусары снова двигались в авангарде. Места казались изумительными! Дорога шла деревнями и садами. Дома хивинцев были низкими, с маленькими окошками и плоскими крышами, на которых хозяева спали с ранней весны и до осени. Их окружали высокие заборы, сложенные из глины. Практически в каждом дворике имелся небольшой бассейн, обложенный камнями или плиткой, который затеняли карагачи и тополя. И в каждом доме имелась темная комната для разведения тутовых шелкопрядов. Шелк являлся одним из основных товаров Хивы, и никто не упускал возможности на нем зарабатывать.

Сады утопали в зелени. Чего здесь только не росло! Летали пчелы, а воздух казался медовым от многочисленных ароматов. Левый берег Аму выглядел ухоженным и благоухающим райским оазисом, особенно на контрасте с песками Каракумов, которые мы пока еще не успели забыть.

Здесь, в этих прекрасных садах, нас и попытались остановить. Неприятель устроил парочку засад, а один раз на нас вылетели туркмены под предводительством Джочи-бека.

Впрочем, особых неприятностей все эти «осиные укусы», как выразился князь Ухтомский, нам не доставили. В первом эскадроне погиб гусар Алексей Кривоухов, двое оказались сильно ранены и около дюжины слегка пострадали. Мы же не только сумели отогнать неприятеля, но и срубить более сотни горячих джигитов.

Население Хорезма не выглядело однородным. Его общая численность по первоначальным прикидкам едва ли достигала шестисот тысяч человек. Наибольшими привилегиями пользовалась узбекская знать. Хан и его семья как раз к ним и относились. В Хиве так же проживали киргизы и кара-калпаки, но прав у них было меньше. Самым воинственным народом считались туркмены. Именно они на нас и нападали. И если бы вся Хива действовала схожим образом, то легкой прогулки нам бы не видать.

Так же в Хиве проживало множество рабов, большую часть которых представляли персы. Среди них имелись и русские. Когда мы их освобождали, они не могли поверить своему счастью, плача и смеясь от радости.

Мы еще не достигли столицы, а через наши руки уже прошло четыреста русских пленников. Некоторые из них служили рабами по двадцать, и более лет, забыли родную речь, а о свободе и мечтать перестали.

В деревнях нас встречали с поклонами и заверениями в дружбе. Кроме туркмен, воевать никто не хотел, но на освобождаемых рабов смотрели недобро, зло, словно на предателей.

Дорогу от Шейх-арыка до Хазараспа, второго по численности города Хорезма, пересекали семь арыков. Арыки были широкими, по двадцать и более саженей. Переходили через них с помощью мостов. Никто даже не подумал разрушить эти мосты!

Сделай так хивинцы, прояви они больше отваги и желания отстоять свою страну, и мы бы умылись кровью. На арыках можно было организовать прекрасную оборону. Но хивинцы своим шансом не воспользовались.

Люди просто провожали нас тревожными взглядами, не зная, чего ожидать от чужаков. От Шейх-арыка до Хазараспа насчитывалось семнадцать верст. Мы прошли это расстояние за день, успев занять Янги-базар, небольшой торговый пост с двумя караван-сараями. Несколько раз начинались короткие перестрелки.

Хазарасп представлял собой город, который защищала одноименная крепость. Она стояла на острове, который со всех сторон окружало озеро. Дорога на Хиву шла через остров и крепость. Нам пришлось бы попотеть, прежде чем взять это укрепление.

Но и тут мы не встретили сопротивления. Город сдал его губернатор и дядя хана Сеид Эмир Уль Умар, семидесятилетний старик с отвисшей нижней челюстью и открытым ртом — судя по всему, большого любителя гашиша. Он был одет в яркий зеленый халат, высокую баранью шапку и сапоги с загнутыми носками и узкими каблуками.

— Мы не воюем с прославленными Кара Улюм, — с поклоном сообщил он генералу Бардовскому. — И отдаем себя в руки воинов Белого Царя.

— Мы не возьмем ваши жизни и не станем забирать ваше имущество, если вы будете вести себя мирно и спокойно, — заверил его Бардовский, не обращая внимания, что его отнесли к числу гусар.

— Таково наше желание, — удовлетворенно заметил Уль Умар.

Крепость на озере оказалась куда красивее издалека, чем изнутри. Везде была пыль и грязь, кругом валялись подушки, одеяла, посуда, мебель и раскрытые сундуки. Похоже, из крепости успели вывести все самое ценное.

Ночь прошла спокойно. Днем к нам начали подходить пехотные роты. Открылся базар — непременная часть восточной культуры. Гусары и казаки вели себя не как завоеватели, а как гости, ничего не забирали силой, и местные жители моментально почувствовали возможность заработать.

Войску не помешали бы дополнительные припасы, да и поизносились мы, но жадность местных превысила все мыслимые пределы. Так нельзя!

Я вызвал Снегиря и еще десяток гусар и отдал им конкретный приказ — потолкаться в рядах и распространить слух, что русские хотят предать город огню и забрать у жителей их имущество.

Я и сам не ожидал, что эффект окажется настолько ошеломляющим. Слух распространился по рядам мгновенно, подобно лесному пожару. Купцы торопливо закрывали лавочки и сворачивали торговлю, ожидая самого страшного.

Похоже, ночью они совещались, решая, что делать. А утром базар вновь открылся, но цены упали в десять раз — предполагая, что их неизбежно ограбят, купцы попытались сбросить товар, выручив за него хоть что-то.

— Давно бы так! — удовлетворенно заметил Рут, когда мы отправились прогуляться по рядам. Местный базар не мог и близко сравняться с Бухарским или Самаркандским, но здесь было практически все то же, пусть и в меньших объёмах.

Цены казались смешными, купцы вели себя как овечки, чуть ли не задаром всовывая в руки свои товары — все же перепугались они не на шутку.

Мы закупили для эскадрона все необходимое — клевер, овес, джугур, солонину, свежие лепешки, баранов, дыни и виноград. Люди заслужили возможность отдохнуть и хорошо поесть.

Снегирю я купил новые сапоги из прекрасной кожи и отрез ткани для матери. И себя не оставил без подарков — пять изумительных шелковых шалей, столько же хивинских халатов, которые, хоть и уступали по красоте бухарским, все же были хороши, и что самое важное — прекрасный набор китайского фарфора, состоящий из двух чайников, пиал и тарелок. Еще купил серебряный кальян, два ковра и четыре кинжала — всё знаменитой хорасанской[34] работы. И конечно, большой резной сундук для хранения и транспортировки всего этого великолепия.

— Да, Мишель, разошелся ты от души! — рассмеялся Некрасов, глядя на груду вещей. Хотя, он и сам не отказал себе в возможности купить парочку подарков, чтобы порадовать родных.

Утром следующего дня Бессмертные гусары выдвинулись дальше. До Хивы оставалось шестьдесят две версты.