Больше, чем мы можем сказать

– Да, – говорю я. – Да. Пожалуйста.

– Буду через десять минут. Оставайся на месте, слышишь меня?

Все десять минут я провожу, выкручивая руки и гадая, не стоило ли мне

перезвонить ей и попросить ее не приезжать. Гадая, что я скажу Кейт.

Гадая, когда отец, наконец, оторвется от телефона и заметит, что я сижу снаружи, рыдая в ладони.

Но он не прерывается.

Я замечаю блестящий бордовый минивэн миссис Кэмерон, встающий на парковку, и быстро печатаю отцу.

Эмма: Опоздаю в школу. Меня подвезет Кейт.

Может быть, это его разбудит.

Он смотрит на экран мобильника, затем бросает взгляд из окна в тот момент, когда

минивэн подъезжает прямо ко мне.

Он показывает мне большой палец. Гребаный большой палец.

Я поворачиваюсь к минивэну. Кейт открывает дверь.

– Прости, – говорю я, и снова начинаю рыдать. – Кейт, мне так жаль...

Она бросается на меня и заключает в объятия.

– Ох, Эмма. Ты должна была мне рассказать.

– Едем, девочки, – зовет миссис Кэмерон. – Мне еще нужно отвезти мальчиков в

школу.

Мы забираемся в машину. Дверь захлопывается.

И я снова вспоминаю, на что это похоже, когда тебе рады.

Глава 29

Рев

«Рев,

Ибо я знаю свои грехи, и грех мой предо мною.

Псалом 51:3.

Другими словами, прости.

Эмма»

Записка была просунута в щель моего шкафчика, и я не нахожу ее, пока не меняю

учебники перед ланчем. Я перечитываю ее три раза.

Я не уверен, что на это ответить. Моя голова все еще переполнена страхом из-за

моего отца. И из – За Мэтью, который так ничего и не рассказал маме, и теперь секреты

его жизни так же давят мне на плечи, как и мои собственные. Я не знаю, является ли

извинение Эммы просто отмазкой, или предлогом к более серьезному разговору, или же

она настолько потеряна в своих собственных заботах, что нам просто стоит оставить все

как есть.

Не знаю. Не знаю. Не знаю.

Я засовываю записку в рюкзак. Мне нужно поесть.

Деклан уже ждет за нашим столом.

К моему удивлению, Мэтью тоже там. Коричневый бумажный пакет лежит на столе

перед ним, но он ничего из него не достал. Я гадаю, ждет ли он, что я его прогоню.

Поездка в школу этим утром была наполнена его привычным молчаливым мятежом.

Я гадаю, гадает ли он, когда я поделюсь с ним своими секретами.

Может быть, мне стоило бы это сделать. Я почувствовал такое неожиданное

облегчение, когда рассказал все папе. Я так беспокоился, что он меня осудит, но вместо

этого он напомнил мне, что я не одинок.

Впрочем, этот секрет принадлежит не мне.

Я бросаю рюкзак на пол и достаю свой ланч.

– Привет, – говорю я.

Мэтью ждет еще короткий момент, затем раскрывает свой пакет.

Джульетта подходит к столу с подносом в сопровождении своей подруги Рован, а

так же парня Рован, Брендона Чо. Они все над чем-то смеются. Между Декланом и

Брендоном нет ничего общего, но они научились терпеть друг друга ради девчонок.

Обычно мне приходится пинать его под столом, когда его приглушенные комментарии

становятся особенно язвительными. Я совершенно уверен, что Джульетта пинает его с

другой стороны.

Мэтью наблюдает за тем, как все они рассаживаются на скамейках. Его рука

замирает на одном из контейнеров, которые запаковала ему Кристин.

Девушки и Брендон коротко машут ему и представляются.

Он бормочет «Привет», и снова возвращает внимание к еде, хотя он все еще так

ничего и не открыл. Проходит мгновение, но они не настаивают на большем, и

возвращаются к своему разговору. Я гадаю, что Деклан рассказал о нем Джульет.

Я склоняюсь через стол к Мэтью.

– Ты в порядке? – спрашиваю я у него.

Его пальцы теребят крышку контейнера.

– Нормально.

– Мы можем сесть за другой стол.

– Я же сказал, что все нормально.

Он не провоцирует. Его голос звучит спокойно. Кажется, он пытается убедить

самого себя.

Щелкает затвор камеры, и я подскакиваю. Так же, как и Мэтью.

– Прости, – говорит Джульет. – Извини. Надо было спросить. Просто... просто это

был хороший кадр.

– Все в порядке. – Я приказываю своим нервам расслабиться.

Мэтью ничего не говорит. Он смотрит на свою еду.

Джульетта нажимает кнопку на своем фотоаппарате, рассматривая экран с другой

стороны. Брендон с другой стороны склоняется к ней, чтобы посмотреть.

– Хороший кадр.

Она разворачивает камеру, чтобы я мог посмотреть. Мэтью и я замерли, смотря

друг другу в глаза через стол, наши лица напряжены. Другие ученики смешиваются в одно

размытое красочное пятно позади нас.

Рован тоже наклоняется вперед, чтобы посмотреть. Она не фотограф, в отличие от

них, но говорит:

– Мне нравится. Тебе стоит назвать ее «Финальный отсчет».

– Мы не деремся, – говорю я.

Мэтью так ничего и не сказал до сих пор.

Деклан тоже молчит. Я гадаю, думает ли он о своем отце. Интересно, сказал ли он

Джульет, что собирается сделать? Когда он забирал нас сегодня утром, он лишь спросил:

«Ты не передумал насчет сегодняшнего дня?»

Когда я ответил, что не передумал, он сменил тему.

Джульетта рассматривает Мэтью.

– Извини, мне нужно было и тебя спросить. Я знаю, что Рев не любит... – Она

прерывается. – Я не хотела быть навязчивой.

– Все нормально. Мне все равно. – Голос Мэтью низкий и тихий. Он наконец– То

открыл свой контейнер, но ест словно животное, которое боится, что у него отнимут еду.

Деклан сказал, что те парни со вчерашнего дня, вероятно, больше его не

потревожат, после того, что я сделал, но, может быть, он ошибается. Может быть, Мэтью

прячется здесь с нами.

Это должно меня обнадежить после нашего сумбурного знакомства. Но не

обнадеживает. Это огорчает.

Но потом он смотрит на меня.

– Тебе не нравится, когда тебя фотографируют?

Я замираю. На другом краю стола Джульетта морщится. «Прости», – шепчет она

одними губами.

И, конечно же, теперь внимание всех приковано ко мне.

– Забей, – говорит Деклан. – Им не нужно знать.

Даже здесь мой отец имеет надо мной власть. Я откладываю еду и смотрю на

Мэтью.

– Когда я был маленьким, мой отец любил делать фотографии. Чтобы у меня

остались воспоминания.

– Воспоминания о чем? – спрашивает Рован, прежде чем Джульетта шипит на нее.

Мэтью смотрит на меня в ответ.

– Твой отец – настоящий ублюдок.

У меня вырывается нервный смешок. Мэтью снова переводит взгляд на еду и

больше ничего не говорит.

Впрочем, я рад, что он хоть что-то сказал мне, даже если это и касалось такой темы.

Я осознаю, что знаю самую темную сторону его жизни, но кроме этого не знаю о нем

ничего.

– Какое у тебя расписание? – спрашиваю я его.

Он поднимает взгляд, будто удивлен вопросом. Возможно, это удивление –

единственная причина, почему он вообще мне отвечает.

– Обычное. Меня вернули в тот же класс, в котором я был раньше.

Я гадаю, на что бы это было похоже – все время менять школу, даже если и в той же

самой стране. Знакомиться с новыми учителями посреди учебного года и привыкать к

новой рутине. Слова папы о том, что незнакомое может быть особенно пугающим, когда

ты никому не доверяешь, звучат у меня в сознании.

– Ты в одном классе с теми вчерашними парнями?

– Да.

– Они все еще дразнят тебя?

Он пожимает плечами.

– Не важно.

– Нет, важно. Ты можешь поменять класс.

– Да какая разница. Думаешь, я так или иначе задержусь здесь надолго?

Это застает меня врасплох.

– Ты не можешь все время сбегать.

Он фыркает.

– Я вовсе и не о побеге говорю.

Я моргаю.

– Но...

– Я не хочу об этом говорить, ладно? – Его плечи напряжены, глаза прикованы к

еде.

– Конечно. – Я бросаю взгляд на Деклана, чтобы узнать его мнение, но он снова

витает в облаках своих собственных мыслей.

Здорово. Мы все можем сидеть здесь и играть в молчанку.

«Я вовсе и не о побеге говорю».

Должно быть, он имел в виду маму с папой. Я хочу сказать ему, что они никогда –

ни единого раза – не бросали ребенка в беде. И ни разу они не передавали взятого ими

ребенка другим приемным родителям.

Но опять же, они никогда прежде не брали подростков. И папа спрашивал меня, нужно ли ему найти для Мэтью другую семью. Если для меня это было слишком. Я сказал

«нет». И, даже не зная историю Мэтью, я бы никогда не согласился на это. Я гадаю, знает

ли об этом Мэтью.

Я смотрю на его сведенные плечи, на то, как он давится едой, и гадаю, имеет ли это

значение.

– Та девчонка – твоя подружка? – внезапно спрашивает он.

– Какая девчонка?

– Та, с собакой.

– Эмма. Нет. – Я не знаю, кто она мне.

Я бросаю взгляд на Джульетта и Рован, которые перестали на меня таращиться, и

теперь обсуждают Весенний Бал. Я даже не знаю, когда он состоится. Удивительно, что я

вообще знаю, что речь идет о танцах.

Полагаю, Деклан пойдет. Я был всего на одних танцах за всю старшую школу, и это

был Выпускной Бал прошлой осенью. Я пошел туда исключительно, чтобы играть

стражника Дека.

– В тот вечер, когда я видел вас под дождем, я думал, у вас свидание, – продолжает

Мэтью.

Слова бьют меня, слово разряд тока.

– Нет.

Он слегка прищуривается.

– Уверен?

Звучит так, будто бы он в одном шаге от того, чтобы начать меня дразнить. Я так же

прищуриваюсь в ответ. Может быть, Джульетта сможет сделать еще один напряженный

снимок.

– Уверен, я был запомнил, будь это свиданием.

– Кажется, у нее есть занятия в соседнем зале от меня. В компьютерной

лаборатории. Я видел ее вчера и сегодня утром тоже.

– Она увлекается программированием. – Я делаю паузу, думая о ее записке. Вчера

она плакала в машине Деклана, а я сорвался и нагрубил ей. – Как она выглядела?

– Как девчонка, которая увлекается компьютерами. – Мэтью начинает снова

закрывать контейнеры.

Я хмурюсь.

– Куда ты идешь?

Мэтью запихивает контейнеры в рюкзак.

– В класс.

– Ланч еще не закончился.

– Какая разница.

Затем он проталкивается мимо других учеников.

Не знаю, что только что произошло.

Мой мобильник гудит. Я вытаскиваю его из кармана, радуясь возможности

отвлечься. Любой возможности.

Кроме этой. Это сообщение от моего отца.

Вторник, 20 марта 12:06:16 дня

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Послушание

Если сын твой упрям и мятежен, который не слушает голоса своего отца и

который, если отец его карает его, не прислушивается к нему: То пусть отец его приведет его к старейшинам его города и к воротам своего

дома, и скажет старейшинам города «Этот мой сын упрям и мятежен, кто не внимает

моему голосу. Он обжора и пьяница».

И все люди в городе изобьют его камнями, пока он не умрет, и избавишься ты

ото зла.

– Рев. Эй. Рев.

Голос Деклана.

Я моргаю. Поднимаю взгляд. Столовая наполовину опустела. Рован и Брендон

ушли, но Деклан и Джульетта наблюдают за мной.

Как долго я таращился на телефон?

Слишком долго, если ланч уже закончился.

Я хорошо знаю этот стих. Слишком хорошо. Лучше, чем любые другие псалмы из

Библии.

Эти строки из Второзакония. Ветхий Завет, полный жестоких историй вроде этой.

Стих на самом деле включал и мать тоже, но мой отец совершенно очевидно переделал его

под свои нужды. Он и раньше это делал. Не удивлен, что он помнит стих слово в слово.

– Рев? – снова зовет Деклан.

Этого сообщения достаточно, чтобы сломить меня. Думаю, оно подавляло меня, пока Дек не освободил меня.

Звенит звонок. У нас три минуты, чтобы быть в классах. Деклан смотрит на

Джульет.

– Иди, – говорит он. – Тебе незачем попадать в неприятности.

Она не двигается.

– Тебе тоже.

– Я в порядке, – говорю я. – Идите.

Но сам не двигаюсь с места.

Деклан смотрит на Джульет. Что-то невысказанное проносится между ними. Она

уходит.

– Твой отец? – спрашивает он тихо.

Я передаю ему свой телефон. Он читает.

– Мальчики! – Миссис Джеимс, моя новая любимая учительница, спешно

приближается к столу. – Первый звонок прозвенел.

– Идем, – говорит Деклан. Он забирает мой мобильник.

Я следую за ним.

– Хочешь, чтобы я ему ответил? – спрашивает Деклан. – Потому что у меня прямо

руки чешутся сказать ему пару ласковых.

– Нет. – Я выхватываю у него телефон.

«Люди в городе изобьют его камнями, пока он не умрет».

Я не могу позволить этому снова подавить меня.

Я продолжаю думать о записке Эммы. «Ибо я знаю свои грехи, и грех мой предо

Мною».

Она извинилась. Значит ли это, что я должен попросить прощения у своего отца?

Мобильник звякает. На экране появляется сообщение.

Это от папы.

Папа: Просто хочу знать, как у тебя дела.

Мне хочется зарыдать прямо здесь, в коридоре. Я не одинок. Не одинок.

И, может быть, это тот знак, к которому мне следует прислушаться.

Я делаю снимок сообщения отца. И посылаю его папе.

– Идем, – говорю я Деклану. Мне приходится подавить слезы. Он подумает, что у

меня аллергия. Что, по – любому, лучше.

Мобильник звякает снова. Снова папа.

Папа: Ты не упрям и не мятежен.

Ты добрый.

И заботливый.

Ты самый лучший сын, о котором мы только могли подумать.

Мы любим тебя. И мы гордимся тобой.

Мобильник все звенит и звенит, пока поступают сообщения, и его слова должны

быть банальными, но прямо сейчас каждое из них откладывается заверением в моем

сердце.

Мы подходим к пересечению коридоров, где Деклану нужно идти налево, а мне –

направо. Коридоры почти пусты, и у нас меньше минуты до последнего звонка, когда мы

уже должны находиться в классе.

– Хочешь свалить? – спрашивает Деклан.

– Нет. – Я тру лицо. Голос звучит хрипло. – Нет. Я в порядке. Я переслал его текст

папе.

– Хорошо.

Мы расходимся, и каким-то образом я вовремя успеваю добраться до своего места в

классе аналитической алгебры. Ученики снуют вокруг меня, рассаживаясь по местам и

игнорируя меня. Впервые я рад этому.

Мой мобильник звенит в последний раз.

Папа: Дай знать, если хочешь, чтобы Кристин забрала тебя. Все нормально, если тебе нужна передышка.

Я улыбаюсь и пишу ответ.

Рев: Нет. Я в порядке.

Спустя мгновение я снова достаю телефон из рюкзака и добавляю еще одну

строчку.

Рев: Спасибо, пап.

Затем блокирую экран, засовываю мобильник в рюкзак и сосредотачиваюсь на

уроке.

Глава 30

Эмма

«Как сталь закаляет сталь, так и один человек закаляет другого».

Стих 27:17

Собираюсь кое – куда после школы с Деком, но могу встретиться с тобой в 8 у

церкви, если захочешь поговорить.

Рев.»

Кейт приносит мне записку в конце дня.

Мне нравится, что он написал мне записку в ответ. Мне нравится его почерк, аккуратный и ровный, каждое нажатие и наклон четкие. Это очень на него похоже. Мне

хочется прижать записку к груди и кружиться с ней. Хочется провести пальцами по его

имени.

Я практически прыгаю в припрыжку к автобусной остановке рядом с Кейт.

– Значит, он тебе действительно нравится, – говорит она.

У нее мягкий голос. Мы провели ланч в библиотеке, и я вывалила на нее все мои

жизненные неудачи. Она знает обо всем, начиная с ссор мамы и папы и их развода, и

заканчивая Nightmare и его троллингом. Она знает о Реве и о наших тайных встречах за

церковью.

Она знает, насколько я съехавшая с тормозов истеричка.

Я перестаю скакать на месте.

– Я веду себя глупо? Так и есть. Можешь сказать.

– Ты не ведешь себя глупо. – Она делает паузу и легкая, загадочная улыбка трогает

ее губы. – У него сексуальный голос. Я как-то не замечала раньше.

– Ты с ним разговаривала? – Я резко оборачиваюсь к ней. – Что он сказал?

– Он же не просто бросил в меня записку и прошел мимо. Естественно, он говорил

со мной.

Мне хочется ее встряхнуть.

– Ч то он сказал?

– Дай-ка вспомнить... он сказал что-то вроде... – Она прикладывает палец к своим

перламутровым губам и смотрит вверх. – Ах да. Он сказал: «Не передашь это Эмме?»

Она произносит это тем самым низким баритоном, которым, в ее представлении, говорят все парни, который не имеет ничего общего с Ревом, но как только я слышу эти

слова, то представляю, как он их произносит.

Мне снова хочется кружиться на одном месте.

Я вспоминаю, как мы сидели в тот день под дождем, прижавшись спина к спине.

Наши переплетенные пальцы. Длинную линию его челюсти, его темные глаза под

капюшоном толстовки. Его губы.

Очевидно, я слишком долго думала о его губах.

Автобус останавливается перед школой, и мы с Кейт садимся на оливково –

зеленые сидения.

– Хочешь зайти ко мне? – спрашивает она.

Слова произнесены обычным тоном, но в них заложен скрытый смысл.

Особенно, когда она быстро добавляет:

– Если хочешь пойти домой и поработать над своей игрой, то ладно. Я просто

спросила.

– Нет, – говорю я, и ее лицо омрачается, совсем чуть – чуть. Я быстро качаю

головой. – В смысле, нет, мне не нужно работать над игрой. Я хочу зайти.

– Правда? – Ее глаза радостно светятся.

– Ага. – Я засовываю телефон в передний карман рюкзака и застегиваю молнию. –

Мне нужен перерыв от всякой электроники. – Я делаю паузу, собираясь предложить что-

нибудь за ее терпение со мной. – И, поскольку у меня сегодня свидание, может быть, ты

могла бы показать мне, как сделать такой макияж.

Ее лицо смягчается.

– Ага, Эм. Могу.

Я думаю о записке Рева, о том, что один человек закаляет другого. Очевидно, это

может работать в обоих направлениях – так же, как ты можешь быстро разрушить

устоявшиеся отношения, ты так же быстро можешь и создать новую дружбу.

Или спасти старую, я так думаю.

Двери автобуса захлопываются и мы катимся со школьной остановки.

– Прости за все, что я сказала, – говорю я тихо. – Я не соображала, что делала.

– Все в порядке, – быстро говорит Кейт.

– Не в порядке. – Я пристально смотрю на нее, впервые замечая, что она приклеила

крохотные зеленые стразы вдоль линии волос за ухом, которые сочетаются с несколькими

зелеными прядями в волосах, что делает ее немного похожей на панка. – Ты

действительно хороша в своем деле.

Она краснеет.

– Спасибо, Эм.

– Нет, я имею в виду, действительно хороша. – Я протягиваю руку и дотрагиваюсь

до стразов на ее шее. – В смысле, кто бы до такого додумался?

Она закатывает глаза.

– Я уже тебя простила. Не нужно ко мне подлизываться.

– Я просто... – Я медлю. – Я никогда не считала это пустой тратой времени. Я

думаю... думаю, я просто завидовала.

– Завидовала?

Я сглатываю.

– Из-за того, что твоя мама тебя поддерживает.

Кейт пристально смотрит на меня.

– Эм...

– Что?

Она вздыхает.

– Может быть, твоя мама тоже поддержала бы тебя, если бы ты дала ей шанс.

Моя спина напрягается, но затем я думаю о завтраке со своим отцом. О том, насколько он был отвлечен и рассеян.

И так же, как мое суждение о Кейт напоминает мне о моей матери, так же и мой

игнор напоминает мне об отце.

Я отвожу взгляд.

– Ты права.

– Погоди. Что ты только что сказала?

Я краснею и по – дружески толкаю ее в плечо.

– Я сказала, что ты права.

– Я права и мне можно сделать тебе макияж? Кто-нибудь, ущипните меня. – Она

притворно охает. – Может, ты и на ужин останешься?

– Конечно.

Она прикладывает ладони к моим щекам и пристально смотрит мне в глаза.

– Кто ты такая? И что ты сделала с Эммой?

Я смеюсь.

– Я твоя лучшая подруга. – Мой голос прерывается. – Думаю, я просто в какой-то

момент забыла об этом.

– Ох, Эм. – Она обхватывает руками мои плечи и прижимается ко мне. – Ты

доведешь меня до слез.

Я обнимаю ее в ответ.

Затем она говорит:

– Значит ли это, что я могу сделать тебе макияж как у Харли Куинн?

Я фыркаю.

– Не испытываю удачу.

– Черная вдова?

Это заставляет меня улыбнуться.

– Договорились.

Глава 31

Рев

Попасть в тюрьму гораздо труднее, чем я думал.

Может быть, это хорошая шутка. Может быть, мне стоит сказать об этом Деклану.

А может быть, и нет. Он сидит рядом со мной в комнате ожидания, дрыгая коленом.

Комната более приветливая, чем я ожидал, с зеленым ковролином и желтыми стенами.

Единственное, что указывает на то, что мы находимся в тюрьме – это толстая

плексигласовая стена между нами и охранником. И тяжелые металлические двери.

Плакаты предупреждают о запрете проноса контрабанды, указывая на то, что посетителей

могут попросить пройти досмотр вещей, прежде чем их пропустят дальше.

Ладно, совершенно очевидно, что мы находимся в тюрьме.

Мы просидели уже полчаса, и это после часовой поездки сюда. Нам обоим

пришлось заполнить бланк и дать согласие на то, чтобы у нас взяли отпечатки пальцев. У

охранника за стеклом все еще находятся наши водительские права, и мы не получим их

обратно, пока не уйдем. В данный момент мы ждем, когда досмотрят наши вещи. Затем

нам придется пройти личным досмотр, и только тогда нам позволят пройти туда, где мы

встретимся с отцом Деклана.

Если его отец согласится на встречу.

Не думаю, что Деклан был готов к этой пытке. Думаю, он полагал что это будет как

в кино: мы сможем приехать, попросим увидеть его, и будем сидеть по ту сторону

стеклянной стены, в то время как его отец выйдет и будет удивлен, пытаясь разгадать, кто

мы такие.

Нет, отцу Деклана сообщат, что мы здесь. И он должен будет дать согласие на

встречу с нами.

Так что так мы и сидим. И ждем.

Другие люди тоже ждут, но никто так же долго, как мы. Полагаю, они все уже

прошли проверку. Хотя, с другой стороны, комната ожидания не переполнена. Должно

быть, вторник во второй половине дня – не самый пик активности в Исправительной

Колонии штата Мэрилэнд.

С громким гудением металлическая дверь открывается. Деклан вскакивает, будто

его ткнули раскаленным копьем. Он делает это каждый раз, как открывается дверь.

В этот раз охранник действительно вызывает нас. В голосе мужчины звучит скука, когда он произносит:

– Деклан Мерфи и Рев Флетчер.

Деклан вскакивает. Я следую за ним.

– Уверен, что хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спрашиваю я, понизив голос.

– Ага. – Его голос звучит напряженно. Никаких эмоций. Он боится.

Деклан никогда ничего не боялся.

Нам приходится пройти через три запертые двери и вниз по небольшому коридору, пока нас не пропускают в белую комнату без мебели. Лицо Деклана побледнело на два

оттенка, отчего веснушки на его носу становятся более заметными.

– Мы здесь с ним встретимся? – Его голос хриплый и тихий, но спокойный.

– Нет, – отвечает охранник. На его бейдже стоит «Маршалл», и в его голос все еще

звучит скука. – Разведите руки в стороны. У вас есть при себе оружие?

Деклан качает головой.

Охранник смотрит на него.

– Мне нужен устный ответ.

– Нет.

Охранник начинает ощупывать его. Несмотря на скуку в голосе, он действует

тщательно, прощупывая Деклана до самых лодыжек, и даже проводя рукой по волосам.

– Какие-нибудь наркотики или медицинские препараты?

Деклан снова качает головой, затем откашливается.

– Нет.

– Ты чист. – Он поворачивается ко мне и его выражение лица бесстрастно. – Этот

свитер слишком широкий. Они должны были сказать тебе, чтобы ты оставил его на входе.

Я замираю. И конечно же именно в этот день я надел футболку с короткими

рукавами под толстовку.

Я стоял тут, мысленно психуя из-за того, что меня будут прощупывать, что уже

будет ужасно. Но это уже совершенно новый уровень. То, к чему я совершенно не готов.

Охранник машет рукой. Он думает, что я колеблюсь потому, что не знаю, что

делать.

– Я могу передать твой свитер на пульт за тебя.

Деклан смотрит на меня.

– Все нормально, – говорит он. – Я могу пойти один.

Но я уже стягиваю толстовку через голову и расставляю руки. Воздух кажется

холодным и незнакомым на голой коже. Не помню, когда последний раз я носил футболку

с короткими рукавами, не надев что-нибудь сверху.

Деклан знает каждую отметину на моем теле, у нас нет секретов, но я готовлюсь к

замечанию охранника.

Но он ничего не говорит. Он даже не смотрит. Он прощупывает меня, что на

удивление напоминает медицинский осмотр, несмотря на то, как это выглядело со

стороны, и задает мне те же вопросы, что и Деклану.

Затем говорит «Ты чист» и с этими словами идет к двери на противоположной

стороне комнаты.

Деклан смотрит на меня.

– Спасибо, – шепчет он.

Я пожимаю плечами, будто в этом нет ничего особенного.

Но внутри меня все трепещет.

Хотя, может быть, и не так сильно, как мне казалось. Отстраненная манера

охранника помогла мне. Может быть, он видел так много людей, проходящих через эту

процедуру, что его уже ничем не удивить.

Дверь открывается с громким гудением, и нас проводят в помещение, которое очень

напоминает нашу школьную столовую. Люминесцентные лампы светятся над головой, но

маленькие зарешеченные окна находятся на равном расстоянии вдоль потолка. Дюжина

круглых столов расставлена вдоль всего помещения. Большинство из них заняты.

Заключенных легко опознать – они носят выцветшие оранжевые комбинезоны. Низкий гул

разговора наполняет зал. Очень беременная женщина плачет за одним из столов. Пятеро

охранников стоят вдоль стены.

Я ожидал увидеть пластмассовые перегородки и телефоны.

Кажется, Деклан тоже, потому что его дыхание учащается.

Затем я осознаю, что он смотрит на стол в двух третях пути через зал. Одинокий

мужчина заметил нас, и встает. Он выглядит знакомым, но не может быть, чтобы это был

отец Деклана, потому что этот человек кажется меньше ростом, чем я помню. Джим

Мерфи всегда казался великаном, его личность больше, чем его жизнь.

Этот мужчина высок, но не намного выше нас. У него рыжевато – коричневые

волосы с проблеском седины и густая борода. Но его серые, как сталь, глаза такие же, как

и у Деклана. Его потрясенное выражение идентично тому, которое застыло на лице

Деклана.

Конечно же, он больше не кажется таким высоким. Мы не видели его с тех пор, как

нам было тринадцать лет.

Мы все замираем на месте. Никто не двигается.

Охранник Маршалл произносит позади нас:

– Ваш заключенный не имеет права отходить от стола. Любой физический контакт

– не более трех секунд. Держите руки над столом. Можете сесть, когда будете готовы.

Ваш заключенный. Это звучит так близко, и так отчужденно.

Но слова приводят Деклана в движение. Он скользит вперед и я следую за ним. Мы

проскальзываем мимо других посетителей, и останавливаемся у стола, напротив отца

Деклана.

Я держусь чуть позади, потому что не знаю, что будет делать Деклан. Обнимет его?

Пожмет руку? Накричит на него?

Очевидно, Деклан тоже не знает, что делать. Он так и сказал об этом в машине.

Пока что они просто стоят так, сморят друг на друга.

– Мерфи! – рявкает охранник у стены.

Оба, Деклан и его отец, подскакивают и оборачиваются. В любое другое время это

было бы забавно.

– Тебе и твоим сопровождающим нужно сесть, – говорит охранник.

Мы все занимаем места за столом. Стол холодный и металлический, привинченный

к полу.

Отец Деклана, кажется, не может перестать таращиться на нас. У них с Декланом

это общее. Но если честно, я тоже не могу перестать смотреть.

Весь этот момент такой... нереальный. Я думал, что почувствую что-то знакомое, но

этот человек – чужой. Он худее, чем я помню, его взгляд более настороженный. Мы с

Декланом стали лучшими друзьями с семи лет, и мои воспоминания о его отце очень

четкие. Кэмпинг на заднем дворе, страшилки при свете фонарей и поджаренный на костре

зефир. Поедание хлопьев на диване и игры на приставке до полуночи, пока мама Деклана

не спускалась вниз и не начинала качать головой, отчитывая нас. Пикники на заднем дворе

в кругу семей, и наши отцы, суетящиеся вокруг гриля с парой бутылок пива.

Я помню, когда отец Деклана выпивал больше, чем пару – тройку.

Воспоминания Деклана об этом, должно быть, еще более яркие, переплетенные с

менее радостными. Он отчасти винит себя в смерти своей сестры. Всегда винил. Хотел бы

я знать, чего он добивался – конца или начала.

– Привет, – наконец говорит он. Его голос хриплый и тихий, как будто он не

уверен, что готов говорить. – Папа.

Его отец прикладывает кулак ко рту, затем опускает руку, чтобы вытереть ладони о

брюки, прежде чем вернуть их обратно на поверхность стола. До этого момента я не

замечал, что его руки дрожат.

– Привет. Деклан. – Его голос слегка дрожит. – Я не был готов... – Он

откашливается. – Ты стал настоящим мужчиной.

Деклан, кажется, удивлен.

– Мне восемнадцать.

– Знаю. Я знаю. – Он переводит взгляд на меня. – И... Рев?

Я киваю.

Дыхание мистера Мерфи дрожит.

– Я так... я так рад, что вы, парни, все еще дружите.

– Конечно, – говорит Деклан неуверенно.

Они замолкают, просто смотря друг на друга. Воздух с обеих сторон наполнен

нервной энергией. Я хочу отойти от стола, чтобы оставить их наедине, но не хочу

оставлять Дека, когда все это до сих пор кажется непредсказуемым.

Его отец делает глубокий, дрожащий вдох.

– Когда мне... когда мне сказали, что ты здесь... – Он прижимает ладонь к глазам. –

Я думал, это шутка.

У Деклана в глазах тоже стоят слезы, но он фыркает.

– Это была бы дерьмовая шутка.

Его отец усмехается сквозь слезы.

– Ты прав. Была бы. – Он протягивает руку и кладет ее поверх руки сына. – Я так

рад, что ты здесь. Я скучал по тебе... – Его голос срывается. – Так сильно по тебе скучал.

У Деклана перехватывает дыхание, но он переворачивает ладонь, чтобы сжать

ладонь отца.

– Я тоже по тебе скучал.

– Мерфи! – орет охранник. – Три секунды.

Они отпускают друг друга. Убирают руки. Напоминание того, что это не обычное

воссоединение отца с сыном.

Но эта заминка, кажется, помогает им побороть слезы.

– Твоя мама знает, что ты здесь?

Деклан качает головой.

– Я думал... – Он медлит, будто не был готов к этому вопросу. – Я думал, это ее

расстроит.

Его отец кивает и волна эмоций проскальзывает на его лице.

– У нее все хорошо?

– Она... – Деклан делает глубокий вдох, и его заминка полна тех вещей, о которых

он не хотел бы говорить. Ее замужество с Аланом. Ее беременность. Я знаю это, потому

что он говорил обо всем этом в машине. – Да. У нее все в порядке.

Его плечи напряжены. Он беспокоится, что его отец станет расспрашивать, и весь

визит пойдет прахом.

Но его отец не настаивает. Он снова тянется, чтобы взять Деклана за руку, как будто

не может пересилить себя.

– Я должен... должен сказать тебе, как сильно я сожалею. Как сильно я сожалею о

том, через что заставил тебя пройти. Как сильно я сожалею о бедняжке Керри. – По его

лицу скатывается слеза.

Деклан кивает.

– Мне тоже жаль. – Он убирает руку, затем смотрит на охранника. – Не хочу, чтобы

они снова на меня орали.

Его отец улыбается сквозь слезы и снова трет лицо.

– Они орут на меня.

– Ох. – Деклан выглядит смущенным.

– Расскажи мне о себе. Расскажи, что я пропустил.

Деклан снова делает глубокий вдох и шумно выдыхает.

– Не знаю как вместить пять лет в тридцать минут.

Глаза его отца снова затуманиваются и он едва заметно смахивает слезы.

– Попытайся. Пожалуйста.

Лицо Деклана меняется, пока он просеивает воспоминания. Я гадаю, что он ищет.

Его мама – небезопасная тема. Возможно, ему так же некомфортно говорить и о Джульет, учитывая те обстоятельства, при которых они познакомились, и то, насколько тесно их

отношения переплетены с горем и исцелением.

Так странно сидеть здесь и знать, что я так долго был частью жизни Деклана, а его

отец ничего об этом не знает.

Внезапно я осознаю, что-то же самое можно сказать и о Деклане.

Наконец Деклан произносит:

– Я все еще езжу на Charger.

– Вот как! – Лицо его отца светлеет.

Деклан кивает. Некоторое напряжение уходит из его позы. Он может говорить о

машинах с кем угодно, где угодно, и сколько угодно. Так же, как и его отец.

– Я закончил ремонтировать его, после... – говорит Деклан и прерывается. – После.

Я бы показал тебе фото, но нам не разрешили проносить телефоны.

– Все в порядке. Все нормально. Я бы убил за право снова перебрать мотор.

На мгновение его слова повисают в воздухе. Как будто они оба осознают, что он

только что сказал.

Деклан первым нарушает молчание.

– Я выполняю кое – какую работу в той автомастерской. Всякие заказы. Это

интересно. Я откладываю деньги для школы.

– Школа! Верно, ты же выпускаешься в этом году. Куда ты собираешься поступать?

– Эй, – говорю я, и они будто бы забыли о моем присутствии. Что и неплохо.

Вообще– То, это даже хорошо. – Я подожду у двери, чтобы вам не мешать. – Я смотрю на

Дека. – Ладно?

– Ага, – отвечает он. – Спасибо, Рев.

Я беспокоюсь, что охранники наорут на меня за то, что я не сижу рядом со «своим

сопровождающим», но я подхожу к двери, и охранник, стоящий ближе всего ко мне, спрашивает, готов ли я покинуть помещение. Я отвечаю, что лучше подожду здесь, если

это возможно, и он указывает на свободный стол.

– Правила все еще те же, – говорит он.

Сидя там, я не могу ни к кому прикоснуться, но, полагаю, он имеет в виду, что мне

нужно держать руки на виду. Это я могу сделать.

Хотя это и кажется странным – сидеть за столом, вытянув на нем свои голые руки.

Совершенно очевидно, что я снимаю одежду, когда иду в душ и переодеваюсь, но я

никогда себя не рассматриваю. Шрамов много и они все разные. Ожоги от плиты. Толстая

белая линия от пореза ножом, который, вероятно, нужно было зашивать, но что так и не

было сделано. Маленькие розовые пятна там, где меня жгли спичкой или зажигалкой.

Введенные под кожу чернила там, где мой отец хотел убедиться, что его послание

действительно останется со мной навечно.

Так же, как и вид Джима Мерфи, эти отметины мне знакомы, но в то же время и

нет. Я смотрю на них так долго, что начинает казаться, что я смотрю на кого-то другого.

– Рев. Мы закончили.

Я поднимаю взгляд на Деклана и он выглядит... помятым. Мой взгляд падает на

стол, где они сидели, но его отца уже нет.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Ага.

И он просто направляется к двери.

Он больше ничего не говорит, пока мы не выписываемся, не получаем назад наши

вещи и не покидаем здание. Солнце начало садиться, принося с собой прохладу. Когда

воздух касается моих рук, я не хочу надевать свитер. Я хочу вытянуть руки и чувствовать

его.

Я чувствую себя дураком, идущим рядом со своим другом, который так очевидно

«переживает Что-то Из Ряда Вон». Когда мы подходим к парковке, он вытаскивает ключи

из кармана и протягивает мне.

– Можешь сесть за руль?

Я не задаю лишних вопросов; просто обхватываю пальцами металл.

– Конечно.

Он избегает смотреть на меня, пока мы, наконец, не садимся в машину.

– Ты не надел снова свой свитер.

– Знаю. – Я завожу мотор и переключаю скорость. – Ты голоден? Я сказал маме, что мы, возможно, не приедем к ужину.

Она знает, где мы. Я больше не могу им врать, и я знаю, что она не скажет маме

Деклана.

– Нет. – Он смотрит на заходящее солнце. Затем переводит взгляд на меня. – Если

хочешь остановиться, я не против.

– Я в порядке.

Когда мы выезжаем на шоссе, он, наконец, произносит:

– Не знаю, чего я ожидал. Думаю, я превратил его в какого-то монстра в своем

сознании. Если в этом есть какой-то смысл. – Он смотрит на меня и не ждет ответа. –

Конечно же, есть. Но я так волновался, что он не захочет меня видеть, что все это время он

винил меня. Но он не винил. Он винит себя. И он так несчастен. Я не ожидал, что он будет

так несчастен. – Деклан трет ладонями лицо. – Он просто человек, который облажался, Рев. Он просто... просто человек. Не думаю, что я когда – Либо осознавал это. Это глупо?

– Нет, – говорю я.

Деклан больше ничего не говорит. В машине постепенно становится темнее, по

мере того, как заходит солнце, и мы заперты в безопасности этого небольшого кокона. Он

так непривычно долго молчит, что я бросаю взгляд в его сторону.

Кажется, он уснул.

Вау. По крайней мере, он попросил меня сесть за руль.

Я смотрю на часы на приборной панели. Мы почти дома, но сейчас только

половина седьмого. Еще девяносто минут до встречи с Эммой.

Так что я пропускаю наш выезд. И еду дальше. А Деклан спит.

Глава 32

Эмма

Сегодня в церкви состоится собрание, поэтому везде горит свет и парковка

переполнена. Несколько человек мелькают у входа. Я не была уверена, захочет ли Рев

снова встретиться у скамеек, но у нас и так нет этой возможности, если только мы не

хотим делить скамью с мужчиной, нянчащим двух малышей.

Я обхожу церковь с другой стороны, Текси покорно плетется рядом со мной. Я не

могу спустить ее с поводка, когда здесь собралось так много людей, потому что не хочу,

чтобы кто – либо из них орал на меня по поводу того «как я могу позволять своей собаке

гадить на газоне».

Так что я падаю в траву, достаю телефон и жду.

«У меня для тебя есть сюрприз».

Больше пока никаких сообщений от Nightmare. И с каждой минутой мои мышцы

наполняются все большим напряжением. Вне игры его сообщения полны подтекста, но не

содержат ничего явно угрожающего. У меня даже нет способа доказать, что они посланы

одним и тем же человеком.

Хотела бы я выключить свои мысли.

Должно быть, Рев взял машину Деклана, потому что я узнаю машину, которая

подъезжает и встает на парковочное место вдоль бордюра.

Когда он выбирается с водительского сидения, я вижу, как он натягивает свитер, затем взъерошивает волосы, чтобы выбить из них статическое свойство.

Он был без свитера. Интересно.

Текси рада его видеть, и я отпускаю поводок, чтобы она могла как следует его

поприветствовать. Она практически сбивает его с ног.

Он чешет ей морду и шею, и слегка ее обнимает. Я отсюда вижу его широкую

улыбку. Она озаряет все его лицо. Не думаю, что видела раньше, чтобы он так улыбался.

Он выглядит более... расслабленным, чем раньше. Я гадаю, что изменилось.

А еще я ревную.

– Привет, – говорит Рев. – Я не знал, что здесь будет столько народу.

– Я тоже.

– Хочешь пойти куда-нибудь?

Позволь мне просто упасть в твои объятия. Я смотрю на машину позади него.

– Твой друг не будет против собачьей шерсти в машине? И куда мы могли бы пойти

с Текси?

Он пожимает плечами.

– Я имел в виду, что мы могли бы просто прогуляться. Дек спит на пассажирском

сидении.

– Правда? Сейчас только восемь часов.

– У него был... трудный день.

– Можем прогуляться. Ничего, если мы оставим его одного?

– Ну, мы не совсем его оставляем. – Он указывает. – Мы можем дойти до конца

дороги.

– Хорошо.

И мы идем. Траву, окружающую церковь, недавно покосили, и воздух наполнен

запахом скошенной травы и пыльцы. Несколько дней, пока шел дождь, принесли с собой

прохладу, и мороз кусает меня за щеки.

Я не знаю, что сказать.

Должно быть, он тоже, потому что идет молча. Бирки Текси звякают, когда она

бежит рядом.

– Прости, – говорит Рев. – Я не должен был срываться на тебе тогда в машине, когда ты спросила про моих родителей.

– Ты не должен извиняться.

– Нет. Должен. Это нормально, что ты спросила. Ты знаешь поговорку о том, что

нет плохих вопросов, а только плохие ответы? Папа постоянно ее повторяет. Ему

нравится, что люди задают вопросы. Он обожает, когда его расспрашивают, особенно о

национальностях, политике или религии. Он говорит, что Интернет заставляет многих

людей делать громкие заявления, а многих – молчать, но мы слышим только громкие

заявления. И нам приходится задавать вопросы, чтобы услышать молчаливых людей.

– Думаю, мне бы понравился твой папа, – говорю я.

Рев улыбается, и в этой улыбке чувствуется искреннее тепло.

– Я не хотел становиться слишком серьезным. Но ты извинилась, и я чувствовал, что тоже должен извиниться.

Он не должен был. Или, может быть, должен был, потому что так легко, всего

несколькими словами, устранил этот груз, повисший между нами.

– Мне понравилась цитата в твоей записке. О том, как один человек закаляет

другого.

Он кивает.

– Это одна из моих любимых.

Машина проносится вниз по дороге, и Рев оборачивается назад, чтобы убедиться, что его друг не проснулся, затем снова устремляет взгляд вперед.

– Вообще– То, сперва я просмотрела кучу цитат о разводе, – говорю я. Я хмурюсь

и убираю прядь волос с лица. – И все они были... ужасные.

– Иногда мне приходится напоминать себе, что мир был другим, когда эти слова

были написаны. И хотя предполагалось, что они продиктованы Богом, все же они были

интерпретированы людьми – а люди могут ошибаться. Когда ты смотришь на что-то

слишком внимательно, любая система веры может показаться немного безумной.

Особенно, если посмотреть, что делают люди во имя религии.

– Ты говоришь о войнах?

– Мог бы, но нет. Я говорю о людях.

– Каких людях?

Мы достигли конца дороги, где ограда окружена лесом. Дорожная пыль и щебень

толстым слоем покрывает дорогу, потому что мы в полуквартале от перекрестка, и

единственный стоящий здесь дом имеет вывеску «Продается», и выглядит заброшенным.

Фонарь у нас над головами перегорел.

Рев поворачивается и садится на ограду. Отсюда видно церковь, машина Деклана

мирно стоит рядом на обочине. Витражи церкви ошеломляют светом изнутри, изображения распятия размыты в красках, которые не изображают страданий с этого

расстояния, а несут только красоту.

– Всякие люди, – тихо произносит Рев.

И тогда я осознаю, что он говорит о своем отце.

Я сажусь на ограду рядом с ним, затем бросаю поводок Текси у ее лап.

– На тебе не было свитера там, в машине, – говорю я.

Какое-то мгновение Рев молчит.

– Мы ездили навестить отца Деклана. Мне не позволили носить его внутри.

Мои брови взлетают.

– Боже. Где же его отец? В тюрьме?

Я шучу, но Рев кивает.

– Дек не видел его пять лет. Как я и сказал. Трудный день. Думаю, он выжат.

Пять лет. Я пытаюсь представить, что не вижу своего отца пять лет.

В данный момент я была бы не против.

Я бросаю взгляд на Рева. Каждый раз, находясь рядом с ним, мне хочется пялиться

на него. Отчасти потому, что он так многое скрывает. Все, что я когда – Либо видела, – это

край его челюсти, точный изгиб его губ, линию носа. Его глаза, всегда в тени.

Я думаю об играх, где я все держу под контролем и никто не видит меня

настоящую. Я гадаю, является ли компьютер моей версией капюшона.

Наши ладони покоятся рядом на перилах ограды, но сегодня все по-другому, чем в

субботу. У меня не хватает смелости взять его за руку.

– Почему ты снова его надел? – спрашиваю я.

– Не знаю.

– Лжец. Ты знаешь.

Он замолкает, но потом качает головой и усмехается.

– Ты бесстрашная.

Должно быть, мне снится этот разговор.

– Я – что? Нет, вовсе нет.

– Да. Бесстрашная. Ты никогда не медлишь. – Он поворачивает голову, чтобы

смотреть прямо на меня. – Думаю, это то, что мне нравится в тебе больше всего. Вот

почему я подумал о цитате о том, что сталь закаляет сталь. Каждый раз находясь рядом с

тобой, мне хочется быть храбрее.

У меня кружится голова. А я– То думала, что то, что Итан назвал меня потрясной, уже не побить.

Рев поворачивается и снова смотрит на дорогу. Ногой он скребет щебень.

– Я снова надел свитер, потому что не хотел, чтобы ты разочаровалась во мне.

– Рев. – Я качаю головой. – Я бы никогда...

Он снимает свитер.

Весь воздух мгновенно покидает мои легкие. Я ошибалась раньше. Вот теперь я

сплю.

Он бросает свитер рядом с собой. И не смотрит на меня.

– Если у меня будет приступ, позвони моим родителям, – говорит он.

Я не могу перестать пялиться. Черная футболка прилипла к его фигуре, и мы сидим

на темной стороне улицы, но шрамы на бледной коже все же заметны. Так же, как и

черные, корявые надписи, тянущиеся по обеим рукам от запястий к рукавам, наподобие

необычных татуировок.

Хотя, если честно, я не могу отвести взгляда от его бицепсов.

– Ладно, а я если приступ будет у меня, позвони моим.

Он смеется, мягко, и смотрит на меня.

– Уже второй раз за день я это делаю. Каждый раз, как я ожидаю, что это будет

ужасно, – каждый раз все проходит спокойно.

– Насколько ужасно?

– Не знаю. Не знаю, что, по моему мнению, должно произойти. Это странно?

– Нет.

– До этого дня я бы сказал, что существует всего горстка людей, которые видели

меня с короткими рукавами.

– Не могу поверить, что ты сидишь здесь вот так и называешь меня бесстрашной. –

Я делаю паузу. – И ты никогда не ходил так в школу?

– Нет. – Он делает паузу. – Разве не знаешь? Меня называют Мрачным

Потрошителем.

– Я знаю. Я не знала, что ты знаешь.

Он бросает на меня красноречивый взгляд.

– Да ладно. Я странный, но не тупой.

Забавно, что он называет себя странным. Он самый уверенный в себе подросток, которого я знаю.

– Тебя это беспокоит?

– В средней школе меня это очень беспокоило.

– И что случилось?

– Ничего не случилось. Я сидел в самом конце класса и игнорировал их, и в конце

концов им это надоело и они нашли себе новую жертву. – Он пожимает плечами, как ни в

чем не бывало. – Так странно, – говорит Рев. – Я забыл ощущение воздуха на коже. – Он

вытягивает руки над головой, затем складывает их у себя на коленях. – Чувствую себя

ребенком.

Если он не перестанет потягиваться, я упаду в обморок. Я придвигаюсь ближе.

– Что означает твоя татуировка?

– Это не татуировка. – Он делает паузу. – В смысле, да, но мой отец сам ее сделал.

Она тянется вдоль всей моей спины. От одной руки к другой.

Каждый раз, когда он рассказывает что-то о своем отце, и я думаю, что хуже быть

уже не может, – оказывается, что может. Я сглатываю.

– Он сделал это сам? – Я прерываюсь, чтобы не спросить, было ли это больно.

Конечно же, это больно.

– Да.

Я начинаю различать слова.

-... «так и он избавит тебя ото зла внутри тебя...»

Рев шлепает ладонью поверх предплечья.

– Не читай вслух.

Я отшатываюсь назад и выпрямляюсь, шокированная.

– Прости.

– Нет. – Его голос напряжен. Спустя мгновение он очень неохотно убирает ладонь, затем кладет обе руки на перила. – Ты меня прости. Этот стих о том, как непослушный

сын должен быть убит. – Рев делает паузу. – Он прислал мне его по эмэйлу сегодня днем.

Вау. Я не знаю, что сказать.

– Ненавижу это, – говорит Рев, и я впервые слышу яд в его голосе.

– Хочешь снова надеть свитер? – шепчу я.

– Да. И нет. – Рев не делает попытки поднять его.

– Хочешь подержать меня за руку? – Я протягиваю ему руку.

Рев изумленно смотрит на меня.

Затем делает глубокий вдох и переплетает свои пальцы с моими.

Его ладонь теплая рядом с моей, пальцы надежные и сильные. Это то, чего не

хватает моей виртуальной дружбе. Тепла человеческого тела. Звука его дыхания и

ощущения его кожи. На мгновение мне хочется закрыть глаза и раствориться в этом

чувстве.

– Ты придешь завтра в школу без свитера? – спрашиваю я неожиданно.

– Не знаю. Не думаю. Я не хочу... я еще не готов.

Я смотрю в его сторону и мой взгляд снова блуждает по его рукам, по мышцам его

груди. Мои щеки горят огнем, но я так же польщена, что он настолько мне доверяет.

– Уверяю тебя, никто не станет смотреть на твои шрамы.

Теперь краснеет он. Он отводит взгляд.

– Ты забавная.

– Я даже не шучу. Если я тебя ударю, ты вообще почувствуешь это?

Он приподнимает брови.

– Думаешь, что смогла бы меня ударить?

Эта самая близкая к флирту вещь, которую он когда-либо делал. От этого мне

хочется его ударить, только чтобы посмотреть, что он будет делать. Я смотрю в его глаза и

вижу в них звезды.

– Хочешь узнать?

Он смеется.

– Видишь? Бесстрашная. – Затем он фыркает. – Вперед. Врежь мне как следует.

– Что, если я свалю тебя с перил?

– Я попрошу тебя показать мне, как ты это сделала.

Мне нравится, что в его голосе нет высокомерия. Тем более, если учесть, что он, вероятно, мог бы сбить меня с перил всего одним пальцем.

Может быть, это то, что предает мне мужества сжать кулак, отвести руку и

замахнуться.

Он двигается, словно молния. Я ожидаю, что он отобьет мою руку, но он этого не

делает. Не совсем. Он двигается внутри круга моего движения, и внезапно я оказываюсь

охвачена его руками, его лицо у моего плеча.

Он такой теплый рядом со мной. У меня перехватывает дыхание и кружится голова.

– Мне уже давно стоило попытаться ударить тебя.

– На самом деле, ты вовсе не пыталась меня ударить.

Он отпускает меня и, по правде говоря, очень напрасно.

Теперь он стоит, а я пялюсь на него.

– Ты останавливаешь удар объятиями? Я совершенно точно неправильно понимала

джиу-джитсу.

Он смеется, громко.

– Цель в том, чтобы оставаться близко. – Он делает паузу. – Дистанция дает

противнику возможность ударить тебя.

– Можешь повторить?

– Конечно.

Я снова замахиваюсь. Он снова меня ловит.

– Думаю, мне понадобится еще около сотни демонстраций, – говорю я.

Он снова смеется, и я чувствую это по его телу. В субботу вечером я была

потрясена чувством его спины, прижатой к моей спине. Это в миллион раз лучше.

В этот раз он отпускает меня гораздо медленнее.

– Значит, вот так по настоящему нужно останавливать удар? – говорю я. – Кажется, по телевизору мне врали.

– Технически, я должен был уложить тебя на землю, но...

– Звучит многообещающе.

Совершенно точно мой мозг утратил связь с моим языком. Мое лицо вспыхивает.

Его брови взлетают. Рев сдавленно усмехается.

-... но не думаю, что тебе бы понравилось упасть на асфальт.

Я беру его за руку.

– Ладно. Тогда пошли.

Он с готовностью следует за мной, и я веду его в сад заброшенного дома. Мое

сердце подпрыгивает в моей груди. Трава густая, а земля мягкая от недавнего дождя. Текси

оббегает двор, таща за собой поводок.

– Покажи мне по – настоящему, – говорю я.

Рев медлит. Кажется, он обдумывает это.

– Боишься? – дразню я, но мой голос звучит прерывисто.

– Нет. – Он делает паузу и его щеки снова краснеют. – Возможно. А ты?

– Я же бесстрашная, помнишь? – Я сжимаю кулак и замахиваюсь.

Он обхватывает меня руками, но я оказываюсь не готова к подножке. Я уже лежу на

спине в траве, прежде чем успеваю понять, что падаю.

Его тяжелое тело придавливает меня, его лицо совсем близко к моему. Я чувствую

его дыхание у моей шеи.

Я бы согласилась остаться в таком положении целый следующий час.

Текси использует именно этот момент, чтобы начать лизать мой лоб. Я хихикаю.

– Текси... уйди. Уйди, собака!

Она снова облизывает мой лоб и убегает.

Рев отклонился назад. Он смотрит на меня сверху вниз, оперевшись руками о

землю рядом с моими плечами. Такая поза оказывает потрясающее действие на его

бицепсы.

– Это именно то, что ты себе представляла?

Я смеюсь.

– Даже больше этого. – Я делаю паузу. – Что дальше?

Его глаза светятся в темноте.

– Сама мне скажи.

– Ты же у нас эксперт в джиу-джитсу.

– Ну. – Его голос звучит строго. – В джиу-джитсу ты не позволила бы мне уйти так

далеко.

– Дистанция – это плохо?

Рев кивает.

– Дистанция – это плохо.

Мои руки находят его плечи, лишь легкое касание кончиков пальцев, следуя вниз по

швам его рукавов, пока не находят голую кожу.

Рев замирает. Улыбка исчезла.

Мои пальцы тоже замирают.

– Так нормально? – шепчу я.

Он кивает – движение быстрое и едва уловимое, как будто он не доверяет своему

голосу.

Я провожу пальцами еще на пару дюймов вниз по голой коже, и Рев дрожит.

– Все еще нормально? – шепчу я.

Он снова кивает. Одна рука спускается к локтю, и теперь он оказывается ближе, отчасти касаясь меня своим телом. Его грудь вздымается рядом с моей при дыхании.

– Так нормально? – шепчет он.

Теперь моя очередь кивать.

Его пальцы следуют линии моего лица, задерживаясь, словно он хочет запомнить

это чувство. Изгиб моей брови, мягкость щеки, линию челюсти.

Мои ладони замерли на его предплечьях. Каждое касание его пальцев наполняет

меня теплым медом. Я тянусь к его лицу, его челюсть немного жесткая под моими

ладонями. Я хочу, чтобы он был еще ближе, весь целиком.

И в самом деле, дистанция – это плохо.

Его глаза закрываются, и он поворачивает лицо, чтобы поцеловать внутреннюю

сторону моего запястья. Я охаю.

– Все нормально? – мягко спрашивает Рев.

Я энергично киваю, и он улыбается.

Затем его губы касаются моих губ, и я снова охаю. Мои волосы переплетаются у

него в волосах.

Еще одно касание его губ, но в этот раз оно задерживается дольше. Его губы

двигаются у моих губ, и мои губы раскрываются в ответ. На вкус они, как корица, и пахнут

ванилью, и я утопаю в этом моменте.

Его руки находят мою талию, полоску кожи там, где кувыркание в траве задрало

мою футболку, оголив спину. Мои собственные пальцы забрались ему под рукав, и я

стискиваю его плечо, прижимая его ко себе.

Затем его язык касается моего, и у меня из горла вырывается низкий хрип. Его руки

скользят за край моей футболки, его пальцы теплые на моей голой талии. Весь мой мир

сосредотачивается на этом моменте, на тепле и сладком запахе и ощущении его тела рядом

с моим.

Затем Рев отклоняется. Его дыхание немного учащенное, глаза темные и

выразительные.

– Понятия не имею, что я делаю, но, кажется, мне нужно немного притормозить.

Я почти задыхаюсь.

– Я тоже понятия не имею, что ты делаешь, но, кажется, ты в этом действительно

хорош.

Он улыбается и отодвигается еще дальше.

– Нет, – говорю я. – Дистанция – это плохо.

Его улыбка становится усмешкой, но он откатывается в сторону, чтобы лечь рядом

со мной.

– Погоди. У меня момент переосмысления.

Он переплетает свои пальцы с моими.

– Это что, какой-то эвфемизм?

Рев улыбается.

– Без комментариев.

Не могу поверить, что срывается у меня с языка.

Боже, я находилась в виртуальной реальности слишком долго. Вот это похоже на

эвфемизм. Слава Богу, я не сказала это вслух.

Я переворачиваюсь на бок и смотрю на Рева. Тени почти скрывают его шрамы, а

лунный свет отражается в его глазах. Его лицо спокойное, расслабленное. Таким

беззащитным я его еще никогда не видела.

– Где бы ты ни занимался джиу-джитсу, – говорю я, – им следует добавить эту

технику в брошюры. Думаю, тогда гораздо больше людей захотели бы им заниматься.

Рев поднимает наши переплетенные руки и подносит мои костяшки к губам, целуя

их.

– Я опущу твое предложение в ящик с предложениями.

Я придвигаюсь ближе к нему, упираясь рукой ему в грудь, чтобы удержать вес.

– Чему еще ты можешь меня научить?

Рев усмехается. Мне нравится, как его широкая улыбка озаряет все его лицо. Это

тот Рев, которого никто не видит.

– Думаю, что могу что-нибудь придумать.

Глава 33

Эмма

Мои воображаемые сценарии свидания с парнем никогда не включали в себя джиу-

джитсу.

Не то, чтобы мои воображаемые сценарии когда – Либо заходили слишком далеко.

Но теперь, да. В том смысле, что теперь они заходят так далеко. В некотором роде.

У меня нет никакого опыта, чтобы судить об этом. Но я смотрела «Игру Престолов».

Отлично. Теперь я краснею в траве. Я хочу спрятать лицо. Слава Богу, взгляд Рева

устремлен вверх, на звезды.

Наши пальцы снова переплетены, его теплая ладонь прижата к моей. Текси бегает

по двору где-то рядом. Мои губы опухли, волосы растрепались, а трава щекочет руку, но

мне плевать. Я думаю об ощущении его рук, обхватывающих меня, о том коротком

мгновении, когда он замер совершенно неподвижно, и мой мир съежился до

прикосновения и дыхания, и мое сердце так бешено колотилось в груди.

Я никогда не перестану краснеть.

Рев перекатывается на локоть, устраняя половину расстояния между нами. Смотря

на меня сверху вниз, он заслоняет собой лунный свет, и его лицо оказывается в тени, его

глаза освещены только мерцанием звезд. Наши лица разделяет всего каких– То шесть

дюймов.

– О чем ты думаешь?

Я кусаю губу. Я думаю, что мои щеки сгорят с моего лица.

– Ну же, Бесстрашная, – шепчет Рев. Его глаза такие выразительные, темные и

сияющие. Его рука поднимается, пальцы убирают прядь волос с моего лица. Его

прикосновение легкое, словно перышко, но бьет меня, словно удар молнии. Каждый раз, как мы прерываемся, чтобы перевести дыхание, я думаю, что это хорошо, но затем он

прикасается ко мне, и мне хочется всего и сразу.

Его большой палец ласкает мою щеку. Все мое тело снова теплеет, всего от одного

этого прикосновения. Мои губы раскрываются, будто по собственной воле.

Техас лает.

Я подскакиваю на целую милю. И резко сажусь. Наши головы врезаются друг в

друга.

Оу. Привет, психушка.

Кое – как мне удается схватить поводок Текси, но она тянет меня через траву, прежде чем я могу ее контролировать. Она готова была сорваться вдогонку за пожилым

мужчиной, выгуливающим маленького йорка. Мужчина таращится на нас, но продолжает

путь.

Я тру лоб и смотрю на Рева. Он делает то же самое.

– Ты веришь в то, что все происходит по определенной причине? – спрашиваю я.

Он улыбается.

-«Вера – это уверенность в том, на что мы уповаем, и убеждение в том, чего не

видим».

– Кажется, мне нужен перевод.

Рев придвигается ближе и склоняется ко мне, будто хочет нашептать мне на ухо. Я

дрожу от его близости.

– Это значит, – говорит он мягко, – что события происходят, если им суждено

произойти.

Его мобильник гудит. Дважды.

Он выпрямляется и вздыхает.

– Например, так.

Когда он смотрит на свой телефон, он смеется.

– Дек хочет знать, специально ли я оставил его в машине перед входом в церковь. –

Рев обхватывает пальцами телефон, чтобы напечатать ответ. – Мне стоило бы ответить

ему, что я понятия не имею, о чем он говорит.

Я улыбаюсь, затем достаю свой собственный мобильник и тоже проверяю

сообщения. Звонок был отключен, но я не ожидаю многого. Мама, вероятно, даже не

заметила, что меня нет, а даже если бы и заметила, она никогда не беспокоится, если со

мной собака.

К моему удивлению, я пропустила двенадцать сообщений. Все от Итана.

Он начал писать в 8:30 вечера.

Итан: Ты давно заходила в OtherLANDS? Что-то происходит. Тебе нужно это

увидеть.

Пять минут спустя.

Итан: Ладно. Что-то определенно не так.

Еще четыре минуты спустя.

Итан: Тут по всему полю стоят указатели. Сейчас я смотрю на один, на

котором стоит «Azure M – Шлюха».

Любая унция тепла, созданная Ревом, превратилась в лед. Я не могу дышать.

Еще спустя десять минут.

Итан: Эмма, пожалуйста, проверь свои сообщения.

У тебя есть какая-нибудь информация об этом типе, который посылал тебе эти

сообщения?

Я просмотрел его прежние аккаунты, но они не существуют.

Он был на 5Core? Я знаю людей, которые могут его отследить.

Я дрожу.

Восемь минут спустя.

Итан: Стало еще хуже.

Смотри.

Приходит снимок, должно быть с экрана его компьютера. Прямо посреди моей

таверны, места сбора новых персонажей, находится огромная порнографическая картинка.

Она расплывчатая на телефоне, но я могу распознать женщину, стоящую на коленях.

Сдавленный стон срывается с моих губ.

Десять минут спустя.

Итан: Эмма, мне жаль.

Последнее сообщение было послано пятнадцать минут назад.

– Эй.

Я поднимаю взгляд. Мои пальцы дрожат на телефоне. Рев пристально смотрит на

меня.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Я не... я не знаю.

Я снова перечитываю сообщения Итана. В тот же момент он получает уведомление

о том, что они были прочитаны. Должно быть, он сидит и смотрит на телефон в данную

минуту, потому что я вижу, как он начинает печатать новое сообщение.

– Это твои родители? – спрашивает Рев.

– Нет... это просто... это парень, с которым мы иногда играем вместе.

-Nightmare?

Я сглатываю.

– Нет. Итан мой друг. Но что-то случилось. Он... я не знаю, как воспринимать эти

сообщения.

– Можно мне посмотреть?

Я медлю, затем протягиваю ему свой телефон, как раз когда приходит новое

сообщение от Итана. Я не вижу, что в нем написано.

Я почти что не хочу знать, что в нем. Первого снимка было достаточно.

Рев читает какое-то мгновение, затем смотрит на меня.

– Эмма. Тебе нужно... вызвать полицию или что-то в этом роде. Это должно быть

незаконно.

– Мне нужно вернуться домой. Мне нужно удалить игру. Я могу его

заблокировать...

– Тебе не кажется, что это уже вышло за рамки блокирования кого-то? – Он снова

пролистывает сообщения. – Этот Итан знает, кто это делает?

Мои щеки краснеют. Я вырываю у него телефон.

– Нет.

– Он говорит, что знает людей, которые могут его отследить. Думаешь, это кто-то

из школы?

– Нет... Итан не ходит в Хэмилтон. Я не... он просто друг по игре. Я не знаю кто он

на самом деле.

Рев хмурится.

– Но у него есть твой номер телефона?

– Да! – рявкаю я. – И слава Богу, потому что иначе я вообще не знала бы, что

происходит.

Это ужасно. Мне нужно домой. Мне нужно удалить OtherLANDS.

Я едва не плачу.

Текси сует свой нос мне под руку, и я отстраненно чешу ее за ушами.

– Ты можешь это исправить? – спрашивает Рев. – Что я могу сделать?

Я смотрю вниз на свой телефон.

Итан: Ты можешь вернуться домой? Я могу помочь тебе найти его.

– Ничего, – говорю я. Я смотрю на Рева. – Мне нужно вернуться домой.

– Ладно. Дай мне только взять у Дека ключи...

– Нет. Мне нужно это исправить. – Я сглатываю. То непристойное изображение

стоит у меня перед глазами. Мне хочется плакать. Хочется кого-нибудь ударить. Хочется

кричать.

Рев берет меня за руку.

– Эмма... все в порядке. Я пойду с тобой.

Я отшатываюсь и смотрю на него.

– Ты шутишь? – настаиваю я. – Ты видел, что он сделал?

– Да. Видел.

Я теряю время. Я иду вперед.

– Мне нужно домой, – говорю я. Мой голос срывается. – Ладно? Просто отпусти

меня.

Рев хмурится.

– Эмма. Тебе нужно рассказать своим родителям. Пожалуйста, я пойду с тобой...

– Думаешь, я могу рассказать родителям? Ты издеваешься?

– Это не просто какой-то интернет – тролль, – говорит он, и в его голосе слышится

ярость. – Почему ты никому не позволяешь тебе помочь?

– Потому что я сама могу с этим справиться, Рев. Ты не понимаешь.

– Эмма. – Он все еще следует за мной. – Я доверился тебе, когда ты предложила

мне свою помощь. Когда я должен был рассказать своим родителям про письма отца...

– Нет. – Я оборачиваюсь к нему. – Ты прогнал меня. И я ушла.

Он резко останавливается. Он знает, что я права.

– Я могу с этим справиться, – говорю я. – Ты сказал мне, что если кто-то не хочет

твоей помощи на матах, ты не станешь помогать ему. Что не станешь вмешиваться. Вот я и

говорю тебе. Мой черед прогнать тебя.

Эти слова заставляют его резко остановиться. Я тут же о них жалею. Как будто я не

могу контролировать то, что срывается у меня с языка.

– Ладно, – говорит он тихо.

Я хочу, чтобы он пошел за мной. Но он не идет.

Я скольжу в темноту теней вдоль дороги.

Глава 34

Рев

Вторник, 20 марта 10:05:44 вечера

От: Роберт Эллис

Кому: Рев Флетчер

Тема: Притчи

«Тот, кто воспитывает дурака, делает это с печалью. И отец дурака не имеет

радости».

Мой мобильник вспыхивает сообщением, когда я поднимаюсь по лестнице, чтобы

войти через заднюю дверь. На кухне темно, и я осторожно отодвигаю стеклянную дверь.

Меня приветствует тяжелая тишина, и я на цыпочках крадусь по кафельному полу. Я так и

не поужинал и умираю с голоду. Я хватаю коробку хлопьев и бутылку Гаторейд из

холодильника и готовлюсь проскользнуть дальше по коридору.

– Рев. – Мамин мягкий голос застает меня врасплох, когда я делаю первый шаг в

коридор.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю ее сидящей с книгой в углу гостиной.

– Я думал, все уже спят, – шепчу я.

– Они спят. Я ждала.

– Меня?

Она кивает.

– Как все прошло?

У меня уходит мгновение, чтобы понять, что она спрашивает о Деклане. Такое

ощущение, что наша поездка в тюрьму была несколько дней назад. Я хочу говорить о

Деклане и его отце не больше, чем об Эмме и том, что между нами произошло. Ее

прощальные слова не выходят у меня из головы.

«Мой черед прогнать тебя».

Не знаю, заслужил ли я это. Может быть, заслужил.

Хотел бы я все исправить. Ради нее. Хотел бы я защитить ее как-нибудь.

Я падаю на диван напротив Кристин и запускаю руку в коробку с хлопьями.

– Нормально. Думаю, ему это пошло на пользу.

– Вас не было гораздо дольше, чем я предполагала.

– Дек уснул в машине. Я немного поездил по округе. – Я делаю паузу. – А затем

встречался с Эммой.

– Эмма. – Мамино выражение лица теплеет. – Я надеялась услышать больше об

Эмме.

Мое собственное лицо мрачнеет.

– Правда?

– Конечно. – Она делает паузу. – Приятно видеть, как ты немного выбираешься из

своей раковины.

Интересно. Это немного сбавляет мое раздражение.

– Думаешь, я прячусь?

– Я бы не назвала это прятаньем. Но я в самом деле думаю, что ты держишь все

свое окружение под строгим контролем. Вы с Декланом оба это делаете. – Она немного

медлит. – Честно говоря, я надеялась, что то, что он начал встречаться с девушкой, откроет

и тебе небольшую дверцу.

Это довольно откровенное заявление, и я не уверен, что был готов к этому. Я

выбираю мармелад из хлопьев в своей ладони.

– Угу.

Мама ждет.

Мои мысли настолько хаотичны, что мне нужно время, чтобы их рассортировать.

– Можно мы сейчас не будем говорить об Эмме?

Она преподнимает брови, лишь чуть – чуть, но кивает.

– Конечно.

Я бросаю взгляд в коридор.

– Как дела у Мэтью сегодня?

– Хорошо. Они с папой ходили гулять после ужина.

Я потрясен. Уверен, мое выражение лица выдает меня.

Мама улыбается.

– У него был выбор пойти гулять или вымыть посуду.

Если бы делали ставки, я бы поставил на то, что Мэтью будет стоять в кухне с

полотенцем, надежно спрятав свои мысли в своей голове.

Но затем я вспоминаю, как он сидел в школьной столовой за одним столом со мной

и Декланом, после того, как выкинул такой номер за день до того. Папа сказал, что иногда

мы толкаем, чтобы посмотреть, станет ли кто-то толкать в ответ.

Я гадаю, дал ли я отпор в правильном направлении.

Мама все еще наблюдает за мной.

– Не прерывай чтение, – говорю я. – Не думаю, что хочу разговаривать.

Она долго смотрит на меня, затем раскрывает книгу. Я выуживаю хлопья из

коробки и прислушиваюсь к тихому шелесту страниц. Этот звук впечатался мне в память.

Она читала мне, сидя рядом с моей кроватью, когда я был маленьким, напрягая зрение под

светом ночника, ожидая, когда я засну. Она делает это с каждым ребенком, который бывает

в этом доме. Она хочет, чтобы они знали, что она рядом.

– Почему вы меня усыновили? – спрашиваю я.

Кристин мягко закрывает книгу.

– Потому что мы любим тебя и хотели, чтобы ты был нашим сыном.

Она говорит совершенно искренне, но я не хочу слышать банальности.

– Нет. Почему меня?

– Кажется, я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, Рев.

– Вы брали к себе не один десяток приемных детей. Почему вы выбрали меня?

Она долгое время молчит, пока я не начинаю думать, было ли неправильно задавать

этот вопрос.

– Ты знаешь, что мы любим детей, – говорит Кристин. – Когда мы поженились, мы

даже не стали ждать. Мы так сильно хотели детей. Но потом... у меня случился выкидыш.

Это часто случается, особенно при первой беременности, но тем не менее это было

ужасно. Но затем это случилось снова. И снова. А затем в четвертый раз. Я помню, как

сидела в кабинете врача, читая какой-то дурацкий журнал, и он раскрылся на статье, где у

женщины было восемь детей, и она шутила, что ходила беременная целую вечность. Я

помню, как прочла статью и возненавидела ее. Я ушла. И плакала всю ночь. – Она делает

паузу. – Мы говорили об усыновлении. Другая семья по соседству усыновила малыша, и

мы говорили с адвокатом о наших возможностях. Джефф готов был выписать чек

агентству по опеке, но это только... это казалось мне неправильным. Впрочем, я была так

подавлена тем, что потеряла стольких детей, что не хотела его огорчать, так что мы

поехали за кофе, и я согласилась на любые его действия.

Кристин снова замолкает. Я знаю, что ей еще многое нужно сказать, так что жду.

Мое усыновление во всех смыслах не было традиционным.

– Когда мы подошли к кафе, там была женщина, у которой пробило колесо. Она

спросила, можем ли мы вызвать ей эвакуатор. Джефф предложил помять ей колесо, и она

согласилась. Она опаздывала забрать ребенка.

– Бонни, – говорю я изумленно. Мамина подруга. Я знаю, как они познакомились.

Но никогда не знал всех подробностей этого знакомства.

Мама улыбается.

– Бонни. Да. Пока Джефф менял ей колесо, мы с ней разговорились. Она первый

человек, который упомянул опеку. Я тут же пригласила ее на обед на следующий же день.

Мы тут же все решили. Этому суждено было сбыться. Я знаю это. Гораздо больше

времени у меня ушло на то, чтобы убедить Джеффа. Теперь я знаю, что он больше

беспокоился за меня. Он видел, как я потеряла стольких детей и волновался, как я

перенесу то, что мне придется с ними расстаться.

Мы прошли все круги ада. Интервью, посещение приютов, все это. Мы

подготовили комнату. И стали ждать звонка. Я думала, что это будет что-то срочное. Но не

было. Спустя пару дней, я начала сомневаться. Джефф был в панике. Комната стояла

пустая. Я начала гадать, не допустила ли я ошибку. Однажды ночью, ложась спать, я не

смогла заснуть. Я до сих пор помню, как каждый час смотрела на часы. Я была так

измучена. К пяти утра я не сомкнула глаз. Я помню, как думала: «Пожалуйста. Я знаю, что

есть ребенок, который нуждается во мне. Пожалуйста».

Кристин промокает глаза, затем тянется за платочками на краю стола.

– О боже, я не была готова к этому разговору. Я думала, мы будет говорить о

Деклане. – Она вытирает лицо, затем улыбается мне сквозь слезы. – Но в тот самый

момент... Рев, в тот самый момент, как я подумала об этом – раздался звонок. И это была

Бонни. По поводу тебя.

Я совершенно точно не помню этого с ее стороны, но отчетливо помню со своей.

После того, как полиция забрала меня от моего отца, меня отправили в больницу. Многие

из тех моментов засели у меня в памяти – хотя некоторые из них совершенно стерлись.

Иногда я гадаю, может быть мне просто не хватало сил осмыслить их все. Я никогда до

этого не видел врача. Ни рентгена, ни физического обследования, ничего. Если бы я был

здоров, возможно, мне бы дали день или два смириться со своим положением, но персонал

скорой помощи не мог игнорировать сломанную руку. Они также не могли

проигнорировать шрамы и отметины. Я так отчаянно хотел покинуть больницу, что готов

был пойти куда угодно и с кем угодно.

Но когда Бонни привела меня сюда, я думал, что умер. Я думал, что попал в ад. Я

думал, что так меня наказывают.

– Ты был так напуган, – говорит мама мягко. – Я прочитала так много историй о

приемных детях. Я представляла столько различных сценариев, но ничего похожего на

тебя. Я думала, что самым нашим тяжким испытанием будет младенец, которому нужен

будет уход, или малыш с отклонениями в развитии. Но ты... ты отказывался говорить. Ты

никому не позволял прикасаться к себе. Бонни рассказала мне позже – значительно позже

– что социальный работник в больнице настаивал на том, чтобы тебя отправили в

спецучереждение. Она даже угрожала получить постановление суда, но Бонни встала

перед ней и сказала ей прямо в лицо, чтобы та попыталась.

Я сижу совершенно неподвижно. Я ничего этого не знал.

Я мысленно стираю все, что знаю о своей жизни, и пытаюсь представить себе

жизнь в приюте.

И не могу. Все, что я вижу перед собой – это тюрьма, где мы расстались с Джимом

Мерфи, и, думаю, разница была бы невелика.

Я сглатываю.

– Мне жаль.

– За что ты извиняешься?

Кристин поднимается из кресла и садится рядом со мной на диван. Она берет меня

за руку и держит между своими ладонями.

– Когда ты убежал в дом к Деклану в тот первый день... ох, мы так перепугались.

Джефф думал, что мы совершили ошибку. Я так боялась позвонить Бонни, потому что

была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у

Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука

прижата к груди, а глаза закрыты.

– Что? – спрашиваю я мягко.

Ее голос звучит так тихо.

– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и

попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.

Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от

газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те

детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой

отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о

последствиях.

Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана.

Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.

Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У

нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.

– Возможно, увидишь.

– Знаю. – Она сжимает мою руку. – Возможно, еще увижу. И я сделаю все

возможное, чтобы помочь им справиться с этим.

– Ты все еще не ответила на мой вопрос.

– Рев, я не уверена, что могу. Почему не ты? В тот момент, когда зазвонил телефон, я знала, что ты должен быть здесь. Я все еще помню первый раз, когда ты засмеялся. – Она

снова прижимает руку к груди, но затем прижимает ладонь к моей щеке. – Ох, это заняло

так много времени. И ты вырос таким щедрым, добрым молодым человеком...

Я убираю ее руку, но не грубо.

– Ладно, ладно.

– Ох, Рев, но это так. Я помню, когда тебе было десять, ты спросил, почему мы не

можем помочь другим детям тоже, если у нас есть другая комната. Я не могла в это

поверить. Из всех детей, ты заслужил мир и покой больше всех, но ты спрашивал, почему

мы не можем сделать больше. Так что мы взяли маленькую милую Роуз. Ты помнишь ее, верно?

– Да.

Роуз была первым приемным ребенком после меня. Ей было два года. Сейчас, должно быть, десять. Маме лучше знать. Она, вероятно, ведется с ней. Она делает все

возможное, чтобы оставаться на связи со всеми детьми, которые когда – Либо у нас жили.

– Конечно, помнишь. Ее бедная мать так старалась снова стать «чистой». Помню, как Джефф так беспокоился о том, что мне будет так сложно снова отдавать Роуз, и так оно

и было. Это всегда сложно. Но мне нравится помогать другим матерям. – Кристин делает

паузу. – После того, как Роуз вернулась домой, ты спросил меня...

– Я спросил, когда мне тоже придется вернуться домой. – У меня хриплый голос. Я

это помню.

– Да. – Она берет еще один платочек и промакивает глаза. – Твой голос... я никогда

не забуду твой голос. Бедный ребенок. Я сказала Джеффу в тот вечер, что хочу тебя

усыновить... а он уже успел поговорить с нашим адвокатом. Это длилось вечность. Я так

беспокоилась, что этот человек найдет какую– То лазейку, какой-нибудь способ забрать

тебя у нас. – Еще один платочек. – Я никогда не чувствовала такого облегчения, чем в тот

момент, когда судья озвучил приговор.

– Я тоже, – говорю я честно. Тот день такой ясный в моих воспоминаниях. Новый

костюм, который я надел для суда. Как адвокат похлопал меня по плечу. Осознание того, что мой отец не мог сделать ничего – ничего – чтобы разлучить меня с новой семьей.

Ничего, кроме как послать сообщение после моего восемнадцатого дня рождения.

Я хмурюсь.

– Папа что-нибудь выяснил о нем?

Кристин медлит. Это на нее не похоже.

– Скажи мне, – говорю я.

– Он живет в Эйджвотер, – говорит она. – Это все, что наш адвокат смог пока

узнать.

Эйджвотер. Юго-запад Аннаполиса. Совсем недалеко. Мы ездили дальше, чтобы

встретиться с отцом Деклана.

И все же... Я знал, что он должен быть близко. Я видел марку на его первом письме.

Я жду, что эта новость поразит меня, словно пуля, так же, как и куча других вещей

совсем недавно поразила меня. Но нет. Это просто факт. Он живет в Эйджвотер.

Нет, это больше, чем просто факт. Это перчатка, брошенная к моим ногам.

Я думаю о Деклане, охваченном ужасом, сидящем в тюремном зале ожидания. Если

он смог это сделать, то и я смогу.

– Я хочу с ним увидеться, – говорю я.

Кристин всхлипывает и мнет платок в кулаке.

– Я боялась, что ты это скажешь.

Я пытаюсь понять ее выражение лица, эмоции в ее голосе.

– Ты не хочешь, чтобы я это делал.

– Нет, Рев. Нет. Не хочу. – Новые слезы выступают на ее лице и она достает еще

стопку платочков.

– Ты боишься... ты думаешь... – Я не знаю, как закончить предложение.

– Я боюсь, что он может причинить тебе вред. Я боюсь, что он заставит тебя

сомневаться в себе. Когда Джефф рассказал мне о том, что происходит, я почувствовала

себя такой глупой, что не осознала этого раньше. Я видела сообщения, которые он

посылал тебе раньше, о том, чтобы наказать непослушного ребенка до смерти. Какой же

жестокий, пропитанный ненавистью...

Пол скрипит в глубине коридора, и она прерывается. Я думаю, что сейчас из

спальни выйдет Джефф и прервет ее тираду, но никто не появляется.

– Нет, – говорит она еще тише. – Я не хочу, чтобы ты с ним виделся.

Я сижу и думаю о каждом моменте за последнюю неделю, каждом сообщении от

своего отца, каждом слове, сказанном мной Эмме, Деклану, Мэтью. Я думаю о своем

разговоре с папой и о том, что все происходит по определенной причине, но есть причины, стоящие за причинами, и события, над которыми мы не властны, вызывая рябь, которую

мы можем так и не увидеть.

Когда я снова заговариваю, мой голос звучит очень тихо.

– После того, как Деклан увиделся со своим отцом, он сказал: «Он всего лишь

человек». Мой отец тоже. Думаю, я никогда этого не осознавал. Он всегда был главой

своего прихода. Он всегда был больше, чем сама жизнь. Но... это не так. И, думаю, мне

нужно самому в этом убедиться.

Кристин долгий момент молчит, а когда заговаривает, это не то слово, которое я

ожидал услышать.

– Хорошо, – шепчет она.

Затем она целует меня в лоб, идет по коридору и исчезает в своей комнате.

* * *

Мэтью не спит.

Молчаливая темнота льется из его комнаты, но в воздухе висит нервное

напряжение, давая мне знать, что он все еще не спит.

Его дверь почти прикрыта, но не защелкнута на замок, так что я мягко стучу, от

этого движения дверь приоткрывается на пару сантиметров.

Можно подумать, я крадусь с дробовиком в руках. Мэтью садится прямо в кровати.

– Прости, – говорю я.

Он ничего не говорит.

– Просто хотел поздороваться. Прости, что бросили тебя сегодня днем и сбежали.

Все еще никакого ответа.

– Ладно, – говорю я, берясь за ручку двери и собираясь снова закрыть ее.

– Я кое-что слышал из вашего разговора с Кристин, – говорит он.

Я замираю с рукой на ручке двери. Я не знаю, как реагировать на это сообщение.

– Я не подслушивал, – быстро добавляет он. – Просто шел в ванную.

– Да? – Я гадаю, что он слышал.

– Твой отец тебя и драться научил? – спрашивает он.

Вопрос застает меня врасплох.

– Нет. Я позже научился.

– Просто было интересно.

Он снова замолкает. Я убираю руку с ручки двери.

Моя комната – гостеприимное убежище. Я падаю на кровать и прикладываю руку к

глазам, чтобы не слепил свет.

Затем я сажусь прямо и скидываю свитер, оставаясь в одной футболке. Я снова хочу

почувствовать воздух на своей коже. Я снова падаю на подушку и накрываю рукой глаза.

Моя рука у моих глаз. Хотел бы я запечатлеть этот момент. Это все равно, что

впервые увидеть океан. Или впервые почувствовать, как снег тает на языке.

Таким же было и чувство, когда мы с Эммой кувыркались в траве. Все это, такое

совершенно незнакомое, прекрасное и неожиданное. Были моменты, когда мои руки

смыкались вокруг ее талии и мне хотелось сказать «Стой. Подожди. Дай мне просто так

подержать тебя».

А затем все распалось на части.

Я беру телефон и посылаю ей сообщение.

Рев: Ты в порядке?

Я жду вечность, пока не начинает казаться, что она вовсе не напишет ответ.

С порога раздается голос.

– Охренеть.

Мэтью. Я натягиваю свитер, даже не задумываясь над этим.

Нет, я определенно не готов пойти в школу вот так.

Осознание этого удручает. Я не могу скрыть это.

– В чем дело?

Мэтью не отошел от двери. Его темные глаза ничего не выражают.

– Тебе не нужно снова надевать свитер из-за меня. Мне плевать. Я просто...

удивился.

Я тереблю край рукава, но не могу заставить себя снова снять свитер. Почва между

нами еще слишком неустойчива.

Я смотрю на него.

– Не хочешь зайти?

Мэтью входит. Он садится на край кушетки, стоящей у двери, и подтягивает ноги, чтобы сесть по-турецки. Синяки на его лице значительно поблекли, отек спал полностью.

– Джефф тебя научил? – спрашивает он.

Он снова спрашивает об умении драться.

– Нет. Я хожу в секцию.

– О.

Я не могу распознать тон его голоса. Не разочарование, но близко к этому.

– Хочешь научиться? – спрашиваю я. – Есть занятия для начинающих по

вторникам. Мы могли бы пойти.

Он пренебрежительно фыркает.

– Они не станут платить за что-то подобное ради меня.

– Ну. Может быть, и станут. Но, так или иначе, пару недель ты можешь заниматься

бесплатно. – Я делаю паузу. – И я тоже могу тебя научить.

– Может быть.

Он больше ничего не говорит. И не двигается с кушетки.

Я бросаю взгляд на часы, потом снова на него.

– Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

– Нет.

Но он все еще не двигается.

Хотелось бы мне заглянуть ему в голову. Хотел бы я его понять. Я размышляю о

том, как он присоединился к нашему столу за ланчем, прячась почти на краю стола. Я

задумываюсь о его прошлом и гадаю, является ли пустая комната для него источником

страха, а не убежищем. Я знаю, что это такое – бояться неизвестности.

Я хватаю одну из дополнительных подушек и бросаю в сторону кушетки. Затем

тянусь к выключателю и выключаю свет.

– Оставайся, если хочешь. Но я собираюсь спать.

Затем я поворачиваюсь к нему спиной.

Но затем мой телефон вспыхивает. Эмма.

Эмма: Я в порядке. Все так запутано.

Я медлю, не уверенный по поводу того, как мы расстались. Медленно я обхватываю

пальцами экран.

Рев: Я здесь, если хочешь поговорить.

Эмма: Я не должна была говорить того, что сказала. Прости.

Некоторое напряжение, сковавшее мою грудь, спадает.

Рев: Я не должен был давить на тебя.

Эмма: Я просто хочу разобраться с этим сама. Для меня это важно.

Рев: Знаю. Но тебе не обязательно быть одной, Эмма.

Эмма: Спасибо, Рев.

Рев: Думаешь, сможешь исправить свою игру? Хотел бы я тебе помочь.

Эмма: Хотела бы я, чтобы ты мог показать пару приемчиков из джиу-джитсу

этому кошмарному типу.

Рев: Хочешь, чтобы я и ему назначил свидание?

Как только я печатаю эти слова, я краснею. Затем вспоминаю, что я в комнате не

один.

Я бросаю взгляд на кушетку. Голова Мэтью покоится на подушке. Глаза закрыты.

Если он не спит, то очень хорошо притворяется. Не думаю, что он когда – Либо

сомкнул глаза в моем присутствии.

Приходит еще одно сообщение.

Эмма: Нет, можешь сохранить эти уроки джиу-джитсу для меня.

Мое сердце начинает подпрыгивать и кружиться, пока я не начинаю чувствовать

себя, как в свободном полете.

Затем приходит еще одно сообщение.

Эмма: Мне нужно перезагрузить сервер и переписать пару кодов. Мы можем

поговорить утром?

Рев: Конечно.

Эмма: ♡

Мое сердце пропускает удар. Я краснею, прежде чем осознаю это.

У меня уходит целая вечность, прежде чем я засыпаю.

Но впервые за долгое время я вовсе не против.

Глава 35

Эмма

Итан: Я его нашел.

Сообщение будит меня в 5:30 утра. Я сажусь в кровати, протирая глаза.

Я ничего не хочу помнить, но помню.

То, что сделал Nightmare.

То, что сделал Рев.

То, что сделала я.

У меня уходит три попытки, чтобы понять, о чем говорит Итан.

Эмма: Ты его нашел???

Итан: У меня вся ночь на это ушла.

Эмма: Ты всю ночь над этим работал?

Итан: Ну, после того, как ты закрыла игру, мне больше нечем было заняться...

Мне пришлось закрыть игру. Это первое, что я сделала. Ущерб был огромным.

Везде. Должно быть, Nightmare потратил целый день, продираясь через мой код.

У меня есть резервные файлы, так что будет достаточно просто вернуть все так, как

было, но я не смогу так же легко стряхнуть чувство насилия.

Слава Богу, что я так и не рассказала отцу об игре. Представляю его комментарии.

«Отличная игра, милая. Особенно понравился тот порно – снимок из таверны.

Вот что значит безопасность».

Я морщусь и возвращаюсь к переписке.

Эмма: КАК?

Итан: Я тебе говорил, что знаю нужных людей.

Эмма: Кто он?

На моем телефоне появляется изображение. Это удостоверение студента. Его имя

Уильям Ролл. Я совсем его не знаю. Я смотрю на год выпуска.

Эмма: Он второкурсник? В Южном Арунделе?

Итан: Да. Я послал его маме все снимки.

Я кашляю, подавившись воздухом, и перечитываю эту строчку.

Эмма: Ты сделал ЧТО?

Итан: И его директору тоже. Этот псих совершенно свихнулся.

Я таращусь на его сообщения, разрываясь между облегчением и разочарованием.

Единственная по – настоящему важная проблема в моей жизни, а я даже не смогла

решить ее сама.

Итан: Не волнуйся. Я отсортировал всю информацию о тебе.

Эмма: Спасибо.

Итан: НП. (нет проблем)

Я не знаю, что еще сказать.

Итан: Прости. Я должен был с тобой посоветоваться. Но я ненавижу, когда эти

придурки достают хороших людей. Ты хорошо поработала над этой игрой.

Эмма: Нет. Спасибо ТЕБЕ. Я бы никогда не смогла его найти.

Итан: Пожалуйста. А теперь мне нужно придумать, как убедить свою маму, что я был болен всю ночь, так что могу сегодня пропустить занятия.

Эмма: Иди, поспи немного. Ты мой герой.

Итан: ☺ ♡

Я таращусь на сердечко целую минуту. Это просто смайлик. Это ничего не значит.

Мне стоит написать Реву. Мое сердечко, посланное ему, кое-что да значило.

Теперь я краснею. Может быть, лучше сперва позавтракать.

Мама на кухне, когда я спускаюсь вниз по лестнице, что оказывается большой

неожиданностью. Ни тебе йоги, ни музыки кантри. Вместо этого по всей кухне

разбросаны бумаги, и они похожи на счета или финансовые отчеты. В ее руке зажата

ручка, зависшая над блокнотом. Рядом с ней дымится кружка, но, должно быть, она уже

выпила целую колбу, потому что кофеварка сухо щелкает на стойке.

Мой мать? Выпила целый кофейник кофе?

Она поднимает взгляд, когда я вхожу. У нее мешки под глазами, но не похоже, чтобы она плакала. Она выглядит усталой.

– Привет, – говорю я осторожно.

– Привет, Эмма.

Я не могу понять тон ее голоса. Кажется, она подавлена, а моя мама никогда не

бывает подавлена.

В любое другое утро я бы ее проигнорировала, схватила бы самую большую

кружку кофе, и направилась бы обратно в свою комнату. Но я продолжаю думать о папе за

завтраком, о том, что его внимание было сосредоточено исключительно на его смартфоне

и выпуске новой игры.

Впервые я задумываюсь над тем, одинока ли моя мама.

Я сажусь за стол.

– Чем ты занимаешься?

Она снова смотрит в блокнот.

– Пытаюсь собрать общую картину нашего финансового положения для адвоката.

Не хочу ничего упускать.

– О.

Мама бросает взгляд на часы над плитой.

– Ты сегодня рано встала.

– Мне нужно в школу.

– Я знаю это, Эмма. Но до автобуса еще сорок пять минут.

Оттенок ее привычного поведения проскочил в ее голосе, и мне приходится

заставить себя не реагировать на это. Впервые я задумываюсь над тем, является ли ее

раздражение реакцией на мое.

– Я подумала, что могла бы приготовить завтрак. – Я делаю паузу. – Для нас обеих.

Ты что-нибудь хочешь?

На короткое мгновение в кухне повисает тишина, которая кажется бесконечной.

– Да. Спасибо.

Так что я делаю яичницу. В этот час обычно тихо, но дребезжание венчика в миске

никогда не казалось мне таким громким. Я стою к ней спиной, пока выливаю взбитые яйца

на сковородку, но больше не чувствую себя неуютно. У меня больше нет чувства, что мама

наблюдает за мной. Мне кажется, будто она плывет по течению, будто ее стул – это лодка

без весел, а я стою на дальнем от нее берегу.

Я выкладываю яичницу на тарелки, выливаю сверху немного сальсы и ставлю

тарелки на стол.

– Еще кофе? – спрашиваю я.

– Нет, ты приготовила завтрак. Я сделаю кофе.

Как только мы садимся за стол, звон вилок становится еще громче, чем до того

казался звук венчика.

Осилив половину, мама опускает вилку и смотрит на меня.

– Я знаю, что ты ненавидишь меня за это, Эмма. Прости. Но я не могла больше это

выносить.

Я замираю с вилкой на полпути ко рту.

– Я не... – Мой голос срывается и мне приходится откашляться. – Я тебя не

ненавижу.

– Я тоже заслуживаю счастья.

– Я не знала, что ты несчастна.

Но нет, знала. Как только слова срываются у меня с языка, я чувствую, насколько

неискренне они звучат. Мама тоже это знает, потому что ее взгляд задерживается на мне.

– Я знала, – говорю я. Эмоции поднимаются у меня в груди. – Прости.

– Нет, – говорит она. – Ты не должна извиняться. Это не твоя обязанность делать

меня счастливой.

– Это была обязанность папы.

Мама качает головой.

– Нет, и не его тоже. Это была моя обязанность. – Она оглядывается вокруг. – Ты

знаешь поговорку, что счастье за деньги не купишь? Я уж точно пыталась.

Я не знаю, что на это сказать, так что проглатываю еще кусок яичницы. Так же, как

и она. Мы снова погружаемся в молчание.

Наконец она снова опускает вилку.

– Уверена, завтрак с твоим отцом прошел более весело. В данный момент я не

самая лучшая компания, Эмма.

– С ним было хуже, – говорю я.

Она приподнимает брови.

– Что?

– С ним было хуже. – Я делаю паузу. Я не могу на нее смотреть. – Он ни разу не

оторвал глаз от телефона. Мне пришлось позвонить маме Кейт, чтобы она приехала и

забрала меня, чтобы не опоздать в школу.

– Эмма. – Мама кладет руку поверх моей. – Ты могла позвонить мне.

Я смотрю на ее руку, на идеально ровные ногти, и осознаю, что не помню, когда в

последний раз мама прикасалась ко мне.

– Я не... ты уже и так на него злилась. Я думала, ты и на меня злишься.

– Я не злюсь на тебя, Эмма. – Она делает паузу. – И мне жаль, что завтрак стал

таким разочарованием. Ты всегда идеализировала своего отца.

Мне приходится протереть глаза, и мечтаю о том, чтобы они оставались сухими.

– Я никогда не думала, что он такой.

Потому что всегда была поглощена собственной техникой и собственными

проектами. Я просто хотела быть на него похожей. Я никогда не отводила взгляд от экрана, чтобы посмотреть, что творится вокруг меня.

– Прости, – говорю я.

– Нет, – говорит мама. – Ты меня прости. Я не должна была позволять этому

тянуться так долго. – Она снова осматривается в кухне. – Я даже не знаю, что мы будем

делать с этим домом. Мне не нужно столько места. Нам не нужны все эти вещи. Я помню, когда мы осматривали окрестности, твой отец сказал: «Какое-то время придется туго. Я не

хочу иметь большой дом и несчастную семью». И вот чем все закончилось.

– Я не несчастна, – шепчу я.

– В самом деле? – фыркает она. – А я – да.

Я вздрагиваю.

Мама снова осматривается вокруг.

– Я всегда хотела только лучшего для нашей семьи, Эмма. Меня воспитали, чтобы

усердно работать. Я усердно работала в медицинской школе, и на своей работе. Я думала, что твой отец – так называемая свободная душа, что он будет поддерживать меня. Я не

осознавала, что это будет значить, что я одна буду тяжело работать.

Я напрягаюсь.

– Папа тоже усердно работает.

Мама смотрит на меня.

– Ты правда так думаешь, Эмма?

– Я... я это знаю, мам. Он всегда работает...

– Он все время играет. – Ее голос звучит очень тихо. – Это большая разница.

– Я знаю, что разница огромная. – Я отодвигаю стул.

– Эмма. – Ее голос очень тихий. – Позволь мне кое-что тебе сказать.

Я не хочу ждать, но и не хочу убегать. Я глубоко вздыхаю.

– Ладно. Что?

Она встречается со мной взглядом.

– Твоего отца уволили. Снова.

Слова бьют меня, словно две отдельные пули, и я не могу решить, которая ранит

больнее.

– Снова? – шепчу я.

– У него всегда были проблемы с тем, чтобы продержаться на работе долгий срок.

Но как только он завершит выпуск своей игры на следующей неделе, его компания с ним

распрощается.

– Но... у папы всегда была работа.

– Нет. Эмма. Не всегда. У него всегда были игры, но не всегда была работа. – Мама

делает паузу. – Отчасти такова специфика его работы. Он много работает по контракту. Но

большей частью все зависит от него. Вот почему я иногда пытаюсь тебя одергивать. – Еще

одна пауза. – Поэтому я хочу, чтобы ты построила карьеру, которая даст тебе стабильность.

Я сглатываю.

Она снова кладет ладонь поверх моей.

– Мы справимся. Мы всегда справлялись.

Я не знаю, что сказать. Мы так сильно отдалились друг от друга, что я не уверена, что существует карта, которая смогла бы снова свести нас вместе.

Она указывает на тарелки.

– Я имею в виду, только посмотри. Ты приготовила нам завтрак.

– Это всего лишь яичница.

– Это завтрак. – Она делает паузу. Ее глаза прикованы к моим, и я ошеломлена тем

фактом, что едва ли помню, когда в последний раз мама уделяла мне внимание – или когда

я уделяла внимание ей. – Мне жаль, Эмма. Мне жаль, что нам приходится проходить через

это.

Я снова смотрю на нее.

– Мне жаль, что я не была хорошей дочерью.

– Ох, Эмма. – Ее голос срывается, и впервые мне кажется, что это искренне. – Мне

жаль, что я заставила тебя так думать. Я так сильно тебя люблю.

Эмоции в ее голосе поднимают мои собственные на поверхность. Мне приходится

приложить руку к глазам.

– Я тоже тебя люблю.

– Я просто желаю тебе самого лучшего.

– Я могу быть лучше, мам.

Она улыбается.

– Я тоже.

* * *

Я веду наблюдение за шкафчиком Рева. Сегодня утром я подвела глаза и нанесла

немного румян. Когда Кейт увидела меня в автобусе, у нее чуть глаза на лоб не вылезли.

А затем она одолжила мне свой блеск для губ.

Рева не трудно вычислить. На нем снова темная толстовка с капюшоном. Он снова

прячется. Я думаю о том, как прогнала его и гадаю, имею ли я к этому какое-то

отношение.

Но опять же, он отправил мне сегодня утром сообщение, в котором спрашивал, хочу ли я все еще встретиться с ним до начала уроков.

Нервное напряжение взрывается у меня в желудке.

Он останавливается передо мной и улыбается, хотя и чуть натянуто.

– Эмма.

Я краснею. Я могла бы сделать сальто от того, как он произносит мое имя.

– Привет.

Рев протягивает руку, чтобы убрать прядь волос с моих глаз. Его пальцы касаются

моей щеки, и я вздрагиваю.

Я хочу запрыгнуть на него прямо здесь, посреди школьного коридора.

– Все в порядке с твоей игрой? – спрашивает он.

– Ох! Ага. Да. – Я не могу перестать думать о наших поцелуях, и выпаливаю: –

Итан нашел парня, который это делал. Он послал снимки его директору.

Рев замирает.

– Он это сделал?

– Да. Он сказал, что знает людей, которые могут зайти на 5Core и...

– Я думал, ты сказала, что хочешь сама с этим разобраться.

– Я пыталась. Но я не знаю, как взломать систему, чтобы узнать чьи – либо данные.

Я не настолько продвинутый хакер.

– О. – Рев молчит короткое мгновение, но, кажется, что оно длится час. – Эй, мне

нужно поменять учебники.

Я отодвигаюсь в сторону и наблюдаю, как он вынимает то, что ему нужно. Его

движения быстрые и четкие, и он совсем на меня не смотрит. С его капюшоном, скрывающим почти все его лицо, трудно угадать его настроение – хотя, кажется, мы

немного отдалились от взаимных ласк.

Он плавно закрывает шкафчик, затем закидывает рюкзак на плечо.

– У меня матанализ. Мы можем пойти в ту сторону?

Его голос стал холодным. Я быстро киваю.

– Ага. Конечно.

Кажется странным идти рядом с ним по коридору. Люди никогда не уступали мне

дорогу, но они уступают дорогу ему. И он прав – они действительно на него пялятся. А

может быть, они пялятся на нас. Я вижу, как по мне скользит множество взглядов. И

гадаю, о чем они думают.

Я бросаю взгляд на Рева, чтобы посмотреть, как он воспринимает всеобщее

внимание, но все еще не могу увидеть его лица.

– Ты можешь опустить капюшон? – спрашиваю я его. – Или ты не хочешь..?

– Все нормально. – Он откидывает его назад и смотрит на меня. – Так лучше?

Он выглядит иначе при ярком свете ламп. Это первый раз, когда я вижу его с

опущенным капюшоном при дневном свете. Его волосы немного светлее, чем я думала, а

кожа не такая бледная, как я представляла.

– Да. – Я сглатываю. – Спасибо.

В данный момент я настолько выбита из колеи.

– Ты злишься из-за Итана? – предполагаю я.

– Я не злюсь, Эмма.

– Но ты и не рад, – говорю я быстро. – Я же сказала, что не могла сама решить...

– Я понял. – Его подбородок напряжен. – А вчера вечером я сказал тебе, что тебе не

обязательно решать все в одиночку. А ты кричала мне в лицо, что не нуждаешься в моей

помощи.

– Я и не хотела помощи! – говорю я. – И я не хотела помощи и от него.

– Значит, ты сказала ему не вмешиваться, а он все равно это сделал.

– Нет... он помогал... – Я теряю нить разговора. Это заявление. Я чувствую, что

один из нас ошибается, и отчасти беспокоюсь, что это я. – Итан просто решил проблему, потому что мог. Он думал, что помогает.

– Звучит здорово. Ты знаешь многих виртуальных людей, которые стали бы просто

так помогать незнакомому человеку?

– Да что с тобой такое? Я даже не знаю Итана! Как ты можешь ревновать меня к

парню, которого я даже не знаю?

Рев вздрагивает, затем хмурится.

– Ты думаешь, я ревную? Ты хоть представляешь, как это звучит, когда ты говоришь

«Я просила его не вмешиваться, но он все равно помог»?

Теперь я чувствую себя так, будто меня ударили.

Звенит первый звонок, и Рев делает шаг назад.

– Мне нужно в класс.

– Подожди. – Я не понимаю, как нити моей жизни так быстро рвутся. –

Пожалуйста, не уходи просто так. Мы можем сегодня встретиться у церкви. Поговорить.

Ладно?

Он медлит, и время останавливается на этом моменте, когда я затаила дыхание и

жду, что судьба снова даст мне по зубам.

Но затем он кивает.

– Ладно.

Глава 36

Рев

Это не должно быть так сложно.

Может быть, это знак. Я все время пытаюсь поладить с Эммой, но, может быть, мы

оба слишком сломлены.

Я все рассказываю Деклану. Мэтью тоже, потому что он сидит с нами за одним

столом за ланчем, будто всю жизнь это делал.

Прошлой ночью он заснул на кушетке. И еще спал, когда я проснулся, так что там я

его и оставил. Он не сказал ни слова по этому поводу, так что я тоже промолчал.

Сегодня в кафетерии не так много людей. Погода снаружи превосходная, так что

большинство людей взяли свои подносы и вышли во двор.

Я бы хотел, чтобы Джульетта тоже была здесь и могла дать свой женский взгляд на

происходящее, но она работает над чем-то для ежегодника.

– Как думаешь, что мне делать? – спрашиваю я.

Деклан разводит руками.

– А что ты хочешь? Ты сказал, что встречаешься с ней сегодня.

– Я хочу, чтобы ты сказал мне, что я должен делать.

– Нет. – Деклан качает головой. – Ты потратил слишком много времени, беспокоясь

о том, что ты должен делать. Речь о том, что ты хочешь делать.

– Я не знаю, что я хочу делать. – Так же, как и все остальное в моей жизни, с

Эммой все не просто. С ней все сложно.

Не могу поверить, что она думает, будто я ревную.

Хотя нет, могу. Судя по ее описанию, любой другой человек в ее жизни – эгоист, который ее контролирует; почему и мне не быть таким?

– Эй. – Деклан протягивает руку и стучит меня по макушке. – Выбирайся из своей

головы. И ешь свой ланч.

– Это так сложно.

– Ничего сложного, – отвечает Деклан. – Есть девушка, которая хочет поговорить.

И ты знаешь, как это делается. Девушка, которая принимает тебя за двух разных людей –

вот что сложно.

– Что? – спрашивает Мэтью.

– Долгая история.

Я отодвигаю от себя пакет с ланчем. Отстой.

– Я не голоден.

Впрочем, слова Деклана крутятся у меня в голове. «Ты потратил слишком много

времени, беспокоясь о том, что ты должен делать. Речь о том, что ты хочешь делать.»

Это похоже на разговор, который у меня был с папой.

«Ты хочешь, чтобы твой отец был частью твоей жизни?

Я не знаю.

Думаю, ты знаешь, Рев».

Деклан хотел увидеть своего отца, и увидел.

Даже Мэтью хотел действовать. Он схватил нож и готов был выскочить через

входную дверь.

Не очень умный ход действий, но он хоть что-то делал.

Эмма хочет поговорить.

А я сижу, застыв в нерешительности.

За столом напротив меня Мэтью тоже замер. Он переглядывается с кем-то тем

самым способом, которым глядел на меня первые несколько ночей, пока жил у нас.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Ни в чем.

– Так же, как и Нил был «никем»?

Он переводит на меня быстрый взгляд, но тут же уходит в себя.

– Не говори об этом.

Я сканирую людей в кафетерии, но потом замечаю их – парней, которые издевались

над ним тогда.

– Они все еще достают тебя?

– Отстань.

– Чувак. Они не могут...

– О тстань.

Деклан поворачивается, чтобы проследить за моим взглядом, затем снова смотрит

на меня.

– Дружеский совет: если соберешься сцепиться с ними, бей их. Не меня.

– Я ни с кем не собираюсь драться.

Мэтью полностью перестал есть. Его плечи сжаты, пальцы теребят крышку

контейнера.

– Ты должен рассказать маме и папе, – говорю я ему.

Он фыркает.

– Конечно.

– Думаешь, не сможешь?

– Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь не доставлять проблем? – Его голос

звучит низко и насмешливо, но он смотрит в направлении парней.

Парни платят на кассе. Один из них замечает нас и толкает своего друга, чтобы

показать, где мы сидим.

Мэтью запихивает свою еду обратно в обеденный мешок. Его движения предельно

скованные.

– Куда ты идешь? – спрашиваю я.

– Никуда. – Он закидывает рюкзак на плечо, и бредет от стола.

Я хочу позволить ему уйти. Я не люблю разборки. Но, может быть, в этом вся

проблема.

– Присмотри за моими вещами, – говорю я Деклану.

Мэтью успевает раньше меня протолкнуться через распашную дверь и выйти в

коридор, но я легко его нагоняю. Он направляется в южную часть школы, что меня

удивляет. Все, что находится в этом крыле – это художественная студия. Должно быть, Джульетта где-то здесь в фотолаборатории.

Мэтью не останавливается. Он на меня даже не смотрит.

Без предупреждения, он исчезает в классе.

Это так неожиданно, что я чуть не прохожу мимо. Это художественная студия –

помещение, в котором у меня никогда не было занятий. Занятия искусством не являются

обязательными и предлагаются выпускникам в качестве альтернативного предмета, но я

выбрал класс музыкальной оценки для начинающих, только чтобы держаться от всего

этого подальше.

Художественная студия – огромный зал, но кажется какой-то замкнутой. Повсюду

цвета, начиная от рисунков и картин, висящих вдоль длинными полотнами бумаги и

заканчивая баночками темперной краски и рулонами газетной бумаги, выстроенными в

ряд в задней части помещения. На одной половине зала стоят шесть длинных столов, с

задвинутыми под них табуретками. На другой стороне стоят десятки мольбертов.

Освещение здесь идет от светлых трековых светильников, а не от флуоресцентных ламп.

Это тихая комната. Мирная комната.

Я гадаю, берет ли он здесь уроки, или это просто его любимое место для пряток.

– Ты занимаешься рисованием?

Мэтью медлит, потом кивает.

– Да. Это просто дополнительный предмет.

Он бросает рюкзак под доской впереди класса, затем идет к узким полкам под

окнами. Достает темное полотно и несет его к мольберту.

Как только полотно оказывается на свету, я осознаю, что оно не темное. Это

картина. Большая часть полотна была покрыта широкими полосами красных оттенков, разбавленных черными полосами и зигзагообразными кривыми. Самая верхняя часть

холста осталась нетронутой. Все очень абстрактно, но картина так и сочится гневом.

Мэтью ставит картину на мольберт. Он не посмотрел на меня ни разу с того

момента, как мы вошли сюда. Внезапно в воздухе ощущается смущение, как будто я

проник в очень личное пространство.

– Это не просто дополнительный предмет, не так ли? – спрашиваю я.

Мэтью не отвечает на вопрос, но ему и не нужно.

– Я начал заниматься пару месяцев назад. Мистер Прейтер все еще сохранил

набросок. Сперва я обрадовался, потому что терпеть не могу оставлять что-то

недоделанным. Но я продолжаю биться над ним и никак не могу привести в порядок.

Наверное, я просто выброшу его и начну заново.

Чем дольше я смотрю на картину, тем меньше мне хочется отвести от нее взгляд.

Мои глаза начинают различать мелкие детали. Небольшие мазки пурпурного и

оранжевого, почти скрытые за сочетанием красного и черного.

– Как ты этому научился? – спрашиваю я.

– Не знаю. – Он пожимает плечами. – В одном доме, где я жил, женщина была

иллюстратором – типа для детских книжек. Она позволяла мне рисовать. – Он делает

паузу. – И это то, чем можно заниматься в практически любой школе.