Большие перемены

Глава 14

Ёлку они достали, самую большую и пушистую. Блэку поначалу приглянулась сосна, но Эйвери, как более сведущему в гербологии, удалось его отговорить — все должно быть «по-настоящему»!

Ёлка в комнату еле влезла и заняла собой почти что её четверть. От идеи просто наколдовать игрушки Сириус категорически отказался и притащил откуда-то огромную коробку.

— Раз по-настоящему — значит, по-настоящему! — заявил он твёрдо и решительно вытащил лежащую на самом верху в коробке мягко светящуюся звезду и отлевитировал её на верхушку ёлки.

Эйвери с Блэком так увлеклись украшением сначала ёлки, а затем и комнаты, что опомнились только, когда услышали от двери растерянное:

— Э-э-э... э-это... что?

Рабастан Лестрейндж озадаченно мялся на пороге и смотрел вокруг почти испуганно.

— А ты что, сам не видишь? — огрызнулся Блэк и тут же потребовал: — Иди сюда, гирлянды будешь развешивать!

— Но ведь... вроде... сейчас вроде лето же? — неуверенно спросил Рабастан, делая робкий шаг вперёд.

— Сентябрь кончается, — просветил его Блэк. — А что, это кому-то мешает? Хочу ёлку нарядить — и наряжаю!

— Но... зачем? — Рабастан помотал головой и даже зажмурился. — И комната... это же как спальня в Хогвартсе, — сказал он уже немного увереннее.

— Правда же, похоже? — обрадованно спросил Эйвери.

— Похоже, — растерянно кивнул Рабастан. — Очень. Даже. Да.

— Надо за окнами русалок наколдовать! — потребовал Блэк, — таких... выразительных!

И показал жестами, насколько выразительными должны быть русалки.

— Зачем русалок? — испугался Рабастан, отодвигаясь от ненормального Блэка. Впрочем, нормальных Блэков, видимо, практически не бывает.

— Помнишь, они приплывали к нам? — спросил его Эйвери. — И смотрели в окна?

— Ещё бы, — Рабастан немного оживился. — Я их рисовал тогда... а зачем всё это? — он снова огляделся.

— Надо, — нахально заявил Блэк.

— Мы подумали — вдруг Ойген так проснётся, — пояснил Эйвери. — Вдруг он просто не хочет просыпаться, потому что думает, что всё ещё в Азкабане?

— А может быть, — задумчиво проговорил Рабастан — и сразу оживился: — Тогда нужен пунш и имбирное печенье! И пироги нужны, и жареная курица, — начал он перечислять. — Или у вас обычно что-нибудь другое было?

— Нет, по-моему, — ответил Эйвери. — Да, точно, пунш был и печенье... и курицу мы забирали с ужина...

— И жарили потом на маленьких жаровнях! — воскликнул Рабастан. — Блэк, у тебя жаровня есть?

— Кричер, живо сюда! — заорал Блэк. — И жаровню тащи!

Ненормальный Блэковкий домовик появился через пару секунд — видимо, ему тоже было любопытно, что творит сын бедной госпожи Вальбурги, и поставил на пол большую старинную жаровню. Бронзовую, любовно начищенную.

Без углей.

— Угли нужны, — деловито распорядился Рабастан. — И курица. Лучше сырая — и замариновать её в вине. И печенье! И пирог.

— Я думаю, — вступился Эйвери, — что пирог с печеньем мои эльфы могут сделать...

— Ну, так вызывай своих бездельников сюда, — отмахнулся от него Блэк, — с пирогами и печеньями.

— Никогда! — трагически возопил Кричер и стукнулся головой о жаровню. — Никогда чужие эльфы не переступят порог благороднейшего дома Блэков! И не надо нам ничьего гадкого печенья и мерзких пирогов! Бедная, бедная моя госпожа!

— Рот закрой! — заорал на него Сириус. — Иди вон угли принеси и курицу! Пошёл, быстро!

— Давай лучше я... ох, — Эйвери понурился. — Я же не смогу тогда вернуться... Просто эльфы правда очень не любят приходить в чужие дома — и когда к ним приходят, тоже... И я даже не уверен, что мои эльфы могут сюда попасть...

— Тогда пусть Кричер сам готовит, — возмутился Сириус Блэк, — совсем одурел под старость.

— Так скажи ему, — предложил Рабастан, кажется, вполне проникшийся идеей внепланового Рождества. — А то можно наших эльфов позвать — они куда хочешь пройдут и что хочешь приготовят.

— Вот только Лестрейджевских эльфов тут не хватало, — Блэк зло зыркнул на непрошеного советчика, — мало нам тут трёх Лестрейнджей. Кричер, мать твою лопоухую, слышал? Иди готовь пирог, имбирное печенье и курицу сюда тащи, старая развалина!

— А что тебе наши эльфы сделали? — Рабастан искренне обиделся.

— А что, они ещё и сделать что-то должны? Мне тут одного чокнутого Кричера хватает. Пошёл вон, тебе говорят, а то одежду подарю!

Кричер с глухим ворчанием убрался прочь, чтобы через пару минут всё же принести угли, вино и сырую курицу.

А спустя полчаса в доме вкусно запахло имбирным печеньем и яблочным пирогом.

Комната к этому моменту представляла собой, пожалуй, самое рождественское помещение на свете — особенно на данный момент. Рабастан нетерпеливо принюхивался и время от времени тыкал маринующуюся курицу пальцем, сглатывая и облизываясь, словно кот, которому вот-вот дадут вот этот кусочек.

Наконец, Кричер явился снова и принёс пирог с печеньем, и Рабастан, не выдержав, почти отнял их у эльфа и за неимением большого стола водрузил их на свою кровать.

И в этот момент распахнулась дверь, и на пороге возникла сама хозяйка дома — Вальбурга Блэк.

— Что здесь происходит? — спросила она строго. — Сириус?

— Рождественское угощение готовим, — заявил Блэк, сгребая в карман мантии горсть ещё горячего печенья. — Рождество у нас.

— Я надеюсь, вы есть это не собираетесь? — спросила Вальбурга не менее строго.

— А что, мы на это глядеть должны? — изумился Сириус, — конечно, собираемся! Как же меня бесит эта мерзкая овсянка с бульоном!

— Идиоты, — сообщила им Вальбурга. — Ни один из вас не притронется ни к чему, чего не было бы в списке этого вашего целителя. Я надеюсь, мне не нужно объяснять причины этого?

— Какой из Снейпа целитель! — фыркнул Блэк и демонстративно бросил в рот одно печеньице.

— Идиот, — повторила Вальбурга, двумя взмахами палочки открывая ему рот и извлекая оттуда почти целое печенье. — Я не собираюсь узнавать, что случится с вашими ссохшимися желудками, когда туда попадёт что-нибудь из этого. Поэтому, — она снова подняла палочку, — ты сейчас мне объяснишь, для чего вы всё это устроили — или я немедленно всё уберу. Сидеть, — бросила она вскинувшемуся было Рабастану.

— Простите, миссис Блэк, — испуганно произнёс Эйвери, видя, что Блэк упрямо сжал губы, явно не собираясь ничего объяснять матери, — то есть, мадам Блэк... мы просто... мы подумали, что это может быть неплохим решением... Дело в том, что мой друг, то есть мистер Ойген Мальсибер, до сих пор не может прийти в себя, и мы решили...

Под ледяным взглядом Вальбурги он побледнел и замолчал.

— И вы решили? — переспросила она. — Я могу узнать, что именно?

— Устроить Рождество, — влез в разговор Рабастан, — чтобы он очнулся. А то ему кажется, что мы до сих пор в Азкабане.

— На удивление разумная мысль, — заявила Вальбурга. — Ты придумал? — спросила она у Эйвери, но тот только замотал головой и испуганно показал на Сириуса. — Что же — всё готово, — сказала она, поглядев на сына. — Так чего вы ждёте?

— Санта-Клауса, — мрачно буркнул тот.

Вальбурга в ответ указала на него палочкой и нарисовала её кончиком что-то вроде спирали — и мантия Сириуса покраснела и опушилась белым мехом, а голову украсили длинные белоснежные локоны и борода. Рабастан придушенно хрюкнул, зажимая рот руками, чтоб не рассмеяться в голос, а Вальбурга коротко сказала:

— Будите.

— Ойген! — позвал Эйвери дрожащим голосом, поднося поднос с вкусно пахнущим печеньем к постели друга, — вставай уже! А то все печенье съедят!

— Хватит дрыхнуть! — поддакнул Рабастан. — Ты, между прочим, староста, а в гостиной все скоро уже упьются пуншем! И курица закончится, — он потряс его за плечо. — Ойген, ну вставай!

— А ещё Блэк в пунш подмешал утащенное у Северуса зелье и не говорит, какое! — поддержал его Эйвери.

На лице Сириуса под седой бородищей расплылась предвкушающая ухмылка.

— А Барти это же зелье вылил в чашу с пуншем, — подхватил Рабастан. — Которая в гостиной. Вставай, а? А то Слагги нас убьёт...

Мальсибер вдруг вздохнул прерывисто и пошевелился, тихо застонав.

— Ойген! — позвал его Эйвери, — Ойген, ты меня слышишь?

— Вот упьются там сейчас — а ты будешь отдуваться, — предупредил Рабастан. — Ты даже не представляешь, что там Барти вытворяет! Даже я будить тебя пришёл.

Мальсибер вновь вздохнул. На сей раз его ресницы дрогнули, а губы шевельнулись, он вздохнул ещё раз — и, наконец, приоткрыл глаза.