Брачное ложе

Глава 15

На ужин Ричард пришел с влажными волосами и чисто выбритым подбородком. Изабель начал мучить один вопрос: он помылся из-за предстоящей вечерни, или это их первая брачная ночь вынудила его соблюдать чистоплотность? На самом деле она не хотела знать ответ, что было для нее крайне необычно. Может, во всем виноват их с Элис разговор?

Оставшуюся часть дня, не занятую подглядыванием за дерущимся Ричардом, Изабель терзалась в сомнениях. Ей хотелось исповедаться отцу Лангфриду, но она не могла заговорить с ним, так как была слишком возбуждена, а уйти ей не давало растущее чувство вины.

Сначала оно было очень слабым, но неотвязным. Изабель не могла самостоятельно избавиться от него, и оно начало разрастаться, заполняя все ее существо и не желая оставить хотя бы на время в покое. Неужели она преследовала Ричарда так же, как Элис преследует сейчас Эдмунда? Она знала, что Эдмунду это страшно не нравится: он напоминал ей об этом при малейшей возможности. А еще он говорил о бестактности в поведении Элис. Он не тешил себя надеждами и не отвечал ей взаимностью.

Неужели Ричард чувствовал то же самое?

Она решила, что Ричард ушел в монастырь именно из-за нее, потому что был не в силах дольше сдерживать свою к ней любовь, любовь, которую сам считал недопустимой, потому что Изабель была обручена с его братом. И эта любовь незрелого и неопытного юноши вылилась в один-единственный жгучий поцелуй. Страстный, полный огня и стремления к большему. Чувственный. Запретный.

Он не мог принадлежать ей, но все же она хотела, чтобы он продолжал любить ее. Он хотел ее, она была ему нужна, и Изабель хотела, чтобы так и продолжалось, чтобы он помнил ее всю свою жизнь, даже если до конца своих дней он будет жить в монастыре. Пусть он любит ее в своих молитвах, в своих мечтах и даже во сне.

Ведь сама она чувствует именно это.

И вот теперь он у нее есть, время пылких молитв и слабых надежд осталось позади. Но изменилось ли отношение Ричарда к ее навязчивому поведению? Или она замужем за человеком, которому совсем не нравится?

Теперь это уже ни для кого не имеет никакого значения: их земли, деньги и люди объединились. Их соединили церковь и сам король. В этом союзе семейств симпатия или любовь вовсе не обязательны.

Но для нее это имеет значение. Имеет, потому что ее мужем стал Ричард. Ее сердце всегда принадлежало ему, хотя даже в самых смелых мечтах она не представляла, что может отдать ему всю себя в качестве жены. Что он думает о ней? Он избегает брачного ложа, потому что избегает ее? Может, он вовсе не хотел быть монахом, а просто отверг ее? Так же, как Эдмунд отвергает сейчас Элис.

Она не может найти в себе силы, чтобы признаться в своих опасениях отцу Лангфриду, но поговорить с Ричардом и узнать его мнение по этому вопросу вполне в ее силах. Она должна знать, что думает о ней Ричард. А в первую очередь – как он относится к ее многолетнему преследованию. И если окажется, что он думает о ней то же, что Эдмунд думает об Элис, она попытается загладить свою вину. Она никогда не хотела мешать ему жить и уж тем более позорить перед всеми. Но что она может сказать в свое оправдание? «Прости, Ричард, что я хотела тебя слишком сильно». Она фыркнула, насмехаясь над самой собой. Сидящий рядом с ней за столом Ричард озадаченно посмотрел на нее.

– Ты поперхнулась? – спросил он.

– Нет, я… нет, – сказала она, опустив глаза. Уставившись на свои колени, она начала нервно теребить тесьму на платье.

Услышать от Изабель просто «нет»? Ричард был заинтригован. Когда это Изабель начала изъясняться так кратко? И нервно теребить шнурок. Судя по всему, она страшно волнуется, но он никак не мог понять, что было тому причиной. Изабель никогда не сомневалась, никогда не нервничала.

Но сколько раз у нее была первая брачная ночь?

Нет, прошлым вечером она была настроена достаточно решительно, размышляя о том, что ей предстоит лишиться девственности. Изабель всегда действовала смело, нетерпеливо и импульсивно.

Однако у каждой девственницы есть определенные страхи…

Ведь, несмотря на свой взрывной характер, она действительно девственница, и прав был Ричард, когда игнорировал грязные намеки Николаса на ее порочность. Он уверен, что она чиста перед ним. Возможно, именно так она и должна вести себя: бояться предстоящего совокупления. Ведь она почти ничего не знает об этом, а невежество порождает в ней опасения, расхолаживая ее истинные желания.

Да, истинные. Она с самого начала хотела его, и Ричард был больше чем уверен, что она желает его и сейчас, хотя и сидит вся бледная, кусая губы в кровь. Странно, как все вдруг перевернулось: Изабель испугалась, в то время как он, напротив, был настроен решительно. Он выполнит данные им клятвы, уложит ее в постель, лишит девственности и сделает своей настоящей женой. Он твердо решил выполнить свои обязанности лорда Дорни и так же твердо решил, что не получит от этого удовольствия.

Ведь нет греха в том, чтобы спать с женой, но не наслаждаться этим.

Если в нем не проснется чувственная жажда, он будет в безопасности.

Ричард внимательно изучал ее: ясные зеленовато-карие, под цвет изумрудов на ее брошке, глаза, обрамленные темными ресницами; резкие движения; странное смущение, румянцем горящее на бледных щеках. Он знает Изабель уже довольно давно, большую часть своей жизни, и сумеет развеять все ее страхи. Он будет вынужден причинить ей боль, но все же она не должна мучиться от неизвестности.

– Я не причиню тебе зла, – произнес он, глядя ей прямо в глаза.

Изабель резко подняла свой кубок, отчего вино выплеснулось прямо на белую скатерть, растекаясь по ней ярко-красным пятном. В волнении она отломила кусок хлеба и хотела целиком запихнуть его себе в рот. В воздухе запахло свежими дрожжами и пшеницей. Он перехватил ее руку, прежде чем она сумела скрыть свои чувства за едой и проглотить вместе с хлебом все адресованные ему слова.

– Но некоторое время тебе будет больно, – сказал он, поглаживая ее нежную ладонь большим пальцем руки. Ее глаза расширились. В их блестящей глубине легко можно было прочитать все ее мысли. – Хотя я сделаю все, что в моих силах, чтобы уменьшить неприятные ощущения, когда я буду выполнять свой долг.

– Выполнять свой долг, – повторила она, глядя ему в глаза, и он увидел написанное на ее лице страдание, очевидное даже в тусклом свете свечей.

– Да, свой долг. У нас есть некоторые супружеские обязанности, и ты сама напомнила мне об этом. Ты не хочешь, чтобы я говорил об этом сейчас?

– Нет, вовсе нет, – покачала головой она и сунула в рот маленький кусочек хлеба с сыром. Она жевала с таким удовольствием, как если бы это была оленина.

– То, что мы будем делать, вполне естественно, – продолжал он, все еще держа ее за руку. Его большой палец рисовал круги на нежной коже внутренней стороны ее запястья. – Нас создал Господь, и он предопределил слияние двух тел в единое целое как священный союз двух людей, соединение как духовное, так и физическое.

Ее глаза расширились еще больше, напоминая огромные поляны зеленого мха, а обрамляющие их длинные черные ресницы казались крыльями порхающей в небе бабочки. Ему были знакомы каждая частичка ее тела, малейший оттенок ее волос, кожи, глаз. Он знал ее запах, приятный и пряный аромат, который она источала, знал, как нежна ее кожа, какие шелковистые на ощупь ее волосы. Она была светлой и живой, как жаворонок, ее голос был сладок, а движения быстры и проворны.

Она всегда была такой. Даже превращаясь из ребенка в женщину, она не была неуклюжей.

Ему было бы намного легче, если бы она была некрасивой.

Но она была прекрасна.

Господь и все святые, а также весь Молтон знали, какой трудной она сделала его жизнь. Но, как ни странно, он не думал, что об этом знала сама Изабель. Она никогда не смотрела вокруг себя, как делали это большинство людей в поисках одобрения окружающих. Нет, если Изабель хотела чего-то, она мчалась прямо к намеченной цели, и все, что было помимо этого, просто переставало для нее существовать. Как и вся его жизнь, его стремления, желания: она положила на него глаз, и все остальное потеряло свой смысл.

И вот теперь она не может выдержать его прямой взгляд.

Он никогда не сможет понять ее.

Теперь, когда он признал свое право, нет, обязанность прикасаться к ней, Ричард не мог перестать делать это. Его пальцы пропутешествовали по ее руке к изгибу локтя и начали ласкать нежную кожу. Даже через ткань платья он чувствовал, какой горячей она была. Ее стройное хрупкое тело соблазняло его. Она такая маленькая, утонченная, женственная.

Во всех отношениях она была полной его противоположностью.

Всего через час ее лоно примет его. Всего через час она пустит его внутрь себя, окутав горячей плотью. Всего через час она поймает его в сладостный плен своего нежного тела. Всего через час он будет лежать между ее ног, делая Изабель своей. Всего через час…

– Настало время вечерней мессы, – объявил во всеуслышание отец Лангфрид.

Ричард неуклюже встал и помог подняться Изабель.

– Восхваляй Бога за каждое сделанное Им чудо, – хрипло сказал он, сжав кулаки, чтобы снова не прикоснуться к ней. – Я чуть было не решил взять тебя до вечерни.

Он покинул холл с решительным видом. Изабель семенила следом, на ее лице было написано величайшее удивление. Он чуть было не предпочел ее общество чтению молитв?! Поистине пути Господни неисповедимы.

Изабель покинула часовню, как только закончились заключительные хоры вечерней мессы. Ричард остался поговорить с отцом Лангфридом.

У нее в распоряжении есть некоторое время.

Она никогда не думала, что будет бояться своей брачной ночи, тем более что с ней будет Ричард. Ей и не было страшно, разве что совсем чуть-чуть.

Она находилась в уборной, протирая влажным кусочком ткани лицо и… интимные места. Ей вдруг нестерпимо захотелось еще раз принять ванну, но на это уже не оставалось времени. Вечерняя месса закончилась. Скоро придет Ричард. Солнце еще не село, но он все равно придет. Он должен выполнить свою обязанность, разве не так? Им движет только это? Только ли чувство долга толкает его к ней в постель?

Он говорил только о долге.

Она думала, нет, надеялась, что все будет хорошо, как только он станет ее мужем и лордом. У нее будет все, чего она хотела. Но она хотела, чтобы ее муж был полон желания. А у Ричарда этого не было. Он был полон решимости, но не страсти.

Возможно, в Ричарде вообще никогда не было страсти, и, может быть, она вызывала в нем только смущение. Но в их поцелуе не было и капли смущения, и это было единственным утешением Изабель.

Но это мало помогало, так как поцелуй был давно, а брачное ложе стояло прямо перед ней. Эта огромная кровать стала казаться холодной и твердой от одной только мысли, что придется разделить ее с человеком, который идет на все это лишь из чувства библейского долга. На какие поцелуи может вдохновить такая постель?

Нервничая из-за своего безвыходного положения, Изабель принялась тереть тканью ноги, словно счищала с них грязь и золу. В этот момент зашла Джоан, и Изабель испуганно спрятала ноги под подол платья. К счастью, Джоан ничего не сказала относительно манеры Изабель приводить себя в порядок.

– Вот и пришла наконец твоя ночь, – торжественно сказала Джоан. Выпитые за ужином пять кубков вина заметно прибавили ей храбрости. – Доверься Ричарду, он знает, что делать. Тебе нечего бояться.

– А боли? – решилась спросить Изабель.

Джоан уставилась в одну точку где-то за спиной Изабель.

– Сначала ты почувствуешь… будет немного неприятно… но ты не будешь обращать на это внимание, так как с тобой Ричард. Через это должна пройти каждая женщина. И ты должна пройти через это достойно.

Звучит весьма неприятно: «пройти через это достойно».

Джоан вышла из комнаты так же неожиданно, как и появилась в ней. Уже на пороге она обернулась:

– Он не будет смотреть на твои ноги.

Изабель несказанно обрадовалась этому, так как не была уверена в их чистоте.

Ей хотелось, чтобы Джоан осталась, чтобы по-женски помогла ей подготовиться к предстоящим событиям, чтобы она стала посредником между мужем и ею, посредником, подводящим их к полному физическому соединению. Ей совсем не хотелось одной дожидаться Ричарда в бывших покоях ее отца.

Но ей не пришлось долго ждать.

В комнату вошел Ричард.

У Изабель был такой взволнованный и нервозный вид, что Ричарду показалось, будто она готова вот-вот убежать. Он подумал, что такое состояние естественно для невесты, прощающейся со своей девственностью, но чтобы так себя вела Изабель? Где его смелая девочка?

Он не знал, как себя вести с такой Изабель. Она всегда была горячей и взрывоопасной, а не скромной плаксой. Он не знал, как ему поступить, поэтому сделал то, зачем пришел, – снял с себя тунику.

Почему она не раздевается? Она ведь знает, что им предстоит сделать.

Сидя рядом с ней во время ужина, вдыхая ее аромат, размышляя о ней, Ричард не мог сдержаться, и его мужское естество стало большим и твердым. Во время вечерни он ощущал сильную пульсацию во всем теле и был сам себе отвратителен. Он нисколько не изменился. Он не годился для жизни в стенах святой обители среди набожных людей, поэтому Господь выгнал его из монастыря. Всевышний знает все, Он насквозь видит человека, желания его сердца и души; Он видит Ричарда и суккуба, мучающего его. Год, проведенный в молитвах и посте, нисколько не изменил его. Сейчас Ричард был настроен решительно: он должен аккуратно выполнить все свои обязанности. А то, что Изабель похожа на преследуемую ястребом мышь, должно мало его волновать.

И все же с какой стати ей переживать?

Разве на этот раз она не получила того, чего хотела? Впрочем, она всегда добивалась желаемого.

Его жизнь перевернута с ног на голову, в то время как она получила в мужья человека, о котором мечтала всю свою жизнь. Чувство долга вынудило его взять ее в жены и тем самым свело на нет результат всех его трудов и усилий. Он лишился чистоты, которой добивался так долго. Да, он потерпел неудачу, и, хотя его тело пока еще целомудренно, мысли предали его.

Он лгал. Разве не говорил Иисус: «…грешный помыслом грешен вдвойне»?

А он испытывал вожделение. Он не мог избавиться от своего вожделения, поэтому сделал то единственное, что смог: он подавил его. Низменные желания пронизывали все его воспоминания, и он каждую ночь медленно, но верно убивал их молитвами, так как не мог уничтожить их разом одним ударом меча. Да, он был сильным и волевым борцом, но, несмотря на ежедневные сражения, его враг нападал снова и снова, отказываясь умереть.

Может, у него просто не хватало воли, чтобы окончательно убить в себе эту страсть?

Он смотрел на Изабель, на ее тело, которым ему предстояло овладеть, и понимал, что ему остается только одно: сделать ее своей женой, но не получить от этого наслаждения. Соитие без страсти – это выход. При этом он убьет сразу двух зайцев: выполнит свой долг и усмирит похоть. Это единственно правильный путь, которым он может идти при данных обстоятельствах. Это единственно правильный путь, который поможет ему не умереть от собственного вожделения. Вожделения, которое росло с каждой минутой, когда он находился рядом с ней, чувствовал источаемые ею сладостные запахи, видел колыхание распущенных шелковистых волос, струящихся по ее нежным изгибам. Он прилагал немалые усилия, борясь с желанием во что бы то ни стало дотронуться до нее, ласкать мягкую нежную кожу, восхищаться ее совершенством. Скоро он должен будет сделать ее своей. Нет, прямо сейчас, не то горящий внутри его пожар превратит его тело в пепел и он останется один на один с уничтожающим его чувством собственной несостоятельности.

Сейчас она смотрит на него, и в ее глазах он видит грусть и страх. Ричарду вовсе не хочется, чтобы Изабель боялась его, но сила разгоревшейся в нем страсти пугает его самого: он сдерживал себя уже несколько часов, но каждая секунда отсрочки только подогревала его желание. Он искал только избавления. Избавления от обязанности, но не удовлетворения выжигающего его изнутри желания.

Она подошла к нему, скрестив на груди руки, и посмотрела прямо в глаза. Ее взгляд был полон смущения и раскаяния. Она не должна бояться его сейчас, когда он должен взять ее и сделать своей.

Небо сплошь заволокло облаками. Их серая масса, освещенная лучами заходящего солнца, местами отливала розовым. Сильный восточный ветер, проникая через узкое окошко, шевелил ее волосы, заставляя их то медленно взлетать, то опускаться на плечи. Его нежное дуновение напоминало прикосновения любящей матери. Но Ричард не хотел прикасаться к ней. Он знал: если он дотронется до нее хоть пальцем, то потеряет над собой контроль.

Но сам Господь требовал, чтобы он прикоснулся к ней.

Он стоял перед ней обнаженный до пояса. Она все еще была в нижнем платье и блио и в тусклом свете казалась таинственным темно-голубым облаком. Шелковые нити ее наряда отбрасывали искры света.

Он хотел ее.

И в этом его позор.

– Прости меня, – сказала она.

Ричард был поражен, услышав такие слова. Он проиграл эту битву. Ее голос, взывающий к нему через пелену вожделения, был настойчивым, но приятным.

– Я никогда не хотела, чтобы тебе было из-за меня стыдно. – Ее голос сорвался.

Он стоял как вкопанный.

Она подошла к нему, хотя сама признала, что ей известен источник его позора. Он не будет обсуждать это с ней. Всю силу его внутренней борьбы видит только Господь Бог.

Она подошла к нему, окутав облаком своего терпкого аромата. Ее волосы летели к нему, подгоняемые дующим ей в спину ветром. И тогда он ясно увидел, как поднимает ее юбки и погружается в нее прямо там, не сходя с места; ее ноги безвольно раскинуты, ее ногти страстно впиваются в кожу на его спине, ее черные волосы сплошной пеленой окутывают их обоих.

Он видел это.

Он чувствовал это.

Если она не отойдет от него…

– Отойди от меня! – хрипло прорычал он.

Он говорил ей так и прежде, и причина была той же. Он сгорал от страсти, от желания обладать ею.

Он говорил ей так и прежде, и она знала почему. Он ненавидит ее.

Как могло случиться, что ее мечты закончились таким образом? Как могли ее молитвы сослужить ей такую службу? Она просто хотела любить его и чтобы он отвечал ей тем же. А вместо этого она заставила его ненавидеть себя, невольно выставляя его на посмешище там, в Молтоне. Сможет ли он принять ее извинения?

Она попробует извиниться еще раз, постарается подобрать слова, которые заставили бы его понять, как ей горько сейчас: она не сумела увидеть, насколько уязвима гордость молодого мужчины. Она не думала о его гордости. Единственное, чем была занята ее голова, – это он сам.

Она хотела подобрать нужные слова, но они застряли у нее в горле, когда она посмотрела ему в глаза. Его взгляд почти напугал ее.

Ричард был в отчаянии. Он был в отчаянии оттого, что не хотел наслаждаться их соитием. Он должен сделать ее женщиной, и тогда все будет позади: его долг будет выполнен и совесть чиста.

А Изабель? Что она знает об обязанностях? Она знает только одно: у нее есть определенные желания и их надо удовлетворить, и чем скорее, тем лучше. Теперь он принадлежит ей, и это все, чего она хочет. Он вынужден расстаться со своей мечтой, чтобы воплотить в жизнь ее грезы. Внезапно Ричард почувствовал накатывающую на него волну гнева, но, к сожалению, это нисколько не охладило разрывающее его изнутри плотское желание.

– Приготовься, – сказал он, еле сдерживая свои чувства.

Неужели это и есть та ночь, о которой она мечтала? Неужели это и значит быть женой Ричарда? Неужели ее муж – этот холодный человек, отдающий тупые прямолинейные распоряжения? Не так она представляла себе Ричарда, приглашающего ее на брачное ложе. Этому человеку она отдала свое сердце, этот человек знал ее лучше, чем кто бы то ни было, этого человека она безответно любила столько лет. Неужели он не понимает всю важность и прелесть этого момента? Неужели не понимает всю сладость обладания ею как своей женой? Глядя на него сейчас, на его застывшее грозное лицо, она поняла: нет.

Она медленно выскользнула из блио, а затем из нижнего платья. За ними последовала светлая нижняя рубашка. Он следил глазами за падающей на пол одеждой. А затем он стал с мрачным и решительным видом, скрывающим его бурное желание, рассматривать свою невесту.

Ее светящиеся глаза были похожи на две полные луны – такие же яркие и светлые.

Ее ноги были красивыми и стройными, бедра – округлыми, живот – гладким. Ее груди были довольно полными и налитыми, и Ричард как зачарованный уставился на ее нежные розовые соски. Ее кожа была цвета слоновой кости, черные волосы прикрывали плечи и грудь, а в орехово-зеленых глазах застыла тревога. Она была точной копией его суккуба, его ночного мучителя. И она была его женой.

Глядя на нее, на это совершенное Божье создание, Ричард понял, что ему будет еще труднее, чем он полагал. Он задул тонкую свечу около двери, и комната погрузилась во мрак ранних сумерек.

Он делает то, что требует от него чувство долга. И ничего больше. Он не будет обращать внимание на обволакивающее его со всех сторон желание, сдавливающее грудь, заставляющее дышать тяжело и часто. Он не может хотеть ее, свою жену Изабель. Он не может прикоснуться к ней, иначе сгорит на месте. Не может. Не может.

И все же Господь не дал ему другого пути.

Он толкнул ее назад, не обращая внимания на мягкость ее кожи, на ее белизну, заметно контрастирующую с прикасающимися к ней пальцами. Она упала на кровать, и ее беззащитное, но напряженное тело предстало его глазам.

Его мужское естество пульсировало от напряжения, и Ричард закрыл глаза, чтобы не видеть открывающейся ему картины. Есть столько способов, которыми он мог взять ее, столько мест на ее теле, которые он мог бы обследовать своими губами и языком, но все, что от него требовалось сейчас, – это выполнить свою обязанность. Он не должен делать больше, чем требует от него долг: ему нужно только лишить ее девственности, пролив кровь ее невинности, и тем самым сделать ее своей, как хочет того Господь.

– Поцелуй меня, Ричард, – попросила она дрожащим голосом. – Пожалуйста, поцелуй меня, как тогда…

Поцеловать ее? Да он не хочет находиться рядом с ней в одной комнате. Ей нужна слепая страсть и бушующее желание их первого и единственного поцелуя? Она хочет снова утонуть в океане вожделения? Нет, этого не будет.

Ее рот был розовым и мягким, что было отчетливо видно даже в уходящем свете дождливого дня. Он не мог перестать смотреть на ее рот.

– Я не хочу целовать тебя, – сказал он.

Он стоял рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз и больше всего мечтая закрыть глаза и прогнать от себя ее образ. Но его глаза отказывались повиноваться. Он положил руки ей на бедра и развел их в стороны, не обращая внимания ни на ее тщетные усилия свести их вместе, ни на ее руки, удерживающие его за запястья, ни на то сильное отчаяние, которое овладело им, когда он прикоснулся к ней.

Против своей воли он наклонился вниз и поцеловал ее тонкую шею. Кровь застучала у нее в висках, и она повернула голову, подставляя шею его жадным поцелуям. Покорная. Испуганная.

Ее страх не остановил его. Ничто не могло удержать его от выполнения предписанного Богом долга.

Он провел пальцами правой руки вверх по внутренней стороне ее бедра. Ее кожа была мягкой и теплой, она вся дрожала. Он просунул пальцы в ее скрытое темными завитками волос лоно и почувствовал, что там сухо. Она еще не готова.

– Я не хочу прикасаться к тебе, – прошептал он ей в ухо.

Он направил свою руку вверх по ее телу, минуя нежное бедро и плоский живот, и остановился на мягкой округлости груди. Его тяжелая ладонь накрыла чувствительный холмик, и нежный сосок мгновенно затвердел. Он не хотел причинять ей боль. Он не хотел брать ее неподготовленной.

Но это уже не имело значения. Он не мог остановиться. Так глубоко было его желание, так силен был зов плоти. Но он не хотел брать ее такой: испуганной и невозбужденной. Он прикасался к ее телу, ласкал его.

– Я не хочу чувствовать твои груди, их мягкость, их тяжесть.

Он ласкал ее, его рука познавала ее тело, хотя он не хотел этих знаний. Ее сосок нашел кончики его пальцев и заставил ласкать себя против их воли. Он возбуждал ее, стараясь ни о чем не думать, чтобы не поддаться вожделению, которое она в нем вызывала. И потерпел неудачу. Он отдавал своим прикосновениям слишком много страсти, хотя знал, что она этого не чувствует.

Изабель чувствовала только душевную боль. Она лежала тихо, неуверенная и напуганная. Каждая его фраза была ударом, который бил больнее копья. Это не были слова любви и желания. Не так она представляла все это.

Он не хочет ее.

Он не любит ее.

Мечта о нем, о них рассыпалась, как карточный домик, и одна она, казалось, понимала это. Неужели он не чувствует, что все рушится?

– Так не делай этого! – закричала она, отдаляясь от него, высвобождаясь из его рук. Она радовалась, что в комнате темно и он не видит ее наготы. Ее абсолютной наготы. Он не чувствовал к ней ничего, это следовало из каждого его слова, ощущалось в каждом прикосновении.

– Не делать? – спросил он, также радуясь темноте: она не могла видеть всю силу его плотского желания. Несмотря на все его сопротивление, вожделение сжигало его изнутри. – Я должен. Как твой муж, я должен выполнить свой долг. Ты знаешь, что это правда, Изабель.

Он лгал. Лгал себе, лгал ей. Он прикасался к ней, потому что не мог остановиться. Он возьмет ее, потому что он животное, которое не может сдерживать свое желание, свою похоть, даже если его партнерша – Изабель. И теперь Изабель увидит его таким, какой он есть. Даже знание этого не могло остановить его. Он должен обладать ею, чувствовать себя в ней, обнимать ее.

Он так отдалился от Бога, что любое проклятие будет казаться ему раем в сравнении с тем, что творится в его душе. Использовать Изабель подобным образом и ее же винить, что вызвала в нем эту жажду… даже он не знал, как далеко человек может зайти в своей развращенности.

Она восприняла его слова как упрек, потому что уложила его на брачное ложе, взывая к чувству долга. Но такого она не ожидала. Он вел себя так, как будто ненавидит ее.

Она должна попросить у него прощения. Возможно, если он поймет всю глубину ее раскаяния и простит, все будет хорошо.

– Прости меня, Ричард, – сказала она, переборов свой страх. – Пока я не увидела, как Элис бегает за Эдмундом, я не понимала, что сама делала то же по отношению к тебе.

Она отползала от него, удерживая его запястье, стараясь оторвать от своей груди его вторую ладонь. Она не может разрешать ему касаться себя таким образом. И все же, казалось, он вездесущ: она не могла увернуться от его прикосновений, кровать лорда была слишком маленькой, чтобы позволить ей отдалиться от него.

– Я знаю, я опозорила тебя. Прости меня. Я просто очень хотела быть твоей. Я не желала смерти Хьюберта, я только хотела, чтобы лордом Уорфилда был ты, а не он. Я не думала, что это станет реальностью… если он умрет.

Он выпустил ее грудь, и она подумала, что самое худшее – позади. Но только на мгновение, потому что в следующую секунду его руки легли ей на бедра и развели их в стороны. Она почувствовала, как холодный ночной воздух проникает к ее самым интимным местам.

– Прости меня. За мои мольбы, чтобы ты ушел из монастыря, отказался от той жизни, к которой обратился из-за меня. Из-за того, что я делала. Из-за того, что делали мы. Из-за нашего поцелуя, – плакала она.

Она доползла до изголовья кровати, но он резко притянул ее обратно. Ее согнутые в коленях ноги свесились с кровати, слезы текли у нее по щекам. Эта ночь совсем не вязалась с ее мечтами. Но, видимо, это расплата за ее бездумные эгоистичные молитвы. Он сильно прижал ее к кровати, когда она выкрикивала слова прощения.

– Остановись, Изабель, чтобы мы смогли выполнить то, что предписал нам Господь, – велел он, и голос его был холоднее ночного ветра.

Она просит о прощении, в то время как он навис над ней, готовый взять силой? Как плохо знает она человека, с которым сочеталась браком. Но нет, возможно, теперь это изменится.

Он освободился от бриджей: Изабель слышала, как скользит ткань по его ногам. Но видеть она этого не могла. Ее глаза распухли от слез.

– Пожалуйста… – взмолилась она.

– Не я поставил перед собой эту задачу, не я выбрал для себя этот путь, – сказал он. В темноте комнаты его тело казалось огромной черной тенью. Он грозно навис над ней. Никогда еще его размеры не казались ей такими устрашающими, такими громадными.

– Я не хочу погружаться в тебя, – бормотал он, отчаянно желая, чтобы это было правдой. Он не хотел быть человеком, который может вот так вот взять женщину. Но остановиться уже не мог. Он потерял себя, потерял во грехе, в плотской жажде, в чувственном желании. И Изабель была поймана в плен его рук, потому что он стремился быть пойманным в плен ее горячего лона.

Все, что он знал о себе, оказалось правдой, правдой, которая сейчас всем своим весом навалилась на дрожащее тело Изабель.

Крепко держа ее за бедра, он вошел в нее. Она знала, что должна подчиняться, но не могла заставить себя. Она продолжала отползать от него, тщетно силясь высвободиться из его объятий. Она чувствовала боль, жгучую, рвущую на части боль, боль внутри, боль снаружи. Это расплата за грехи, и она ничего не может сделать, чтобы избежать этого.

– Я не хочу желать тебя, – прошептал он, выплескивая семя в ее жаркие недра. Изабель не слышала его слов, заливаясь слезами. Уже второй раз за этот вечер Ричард порадовался, что в комнате темно.