Когда Элис начала изливать на Изабель скопившиеся в ней боль и стыд, леди Дорни поняла, что спектакль, который Ричард устроил во дворе, предназначался именно для нее. И имел свой результат. Теперь ее задача – закончить начатое Ричардом дело, чтобы то, что произошло сегодня по вине Элис, никогда не повторилось.
– Ты думаешь, что я поощряю твои попытки избежать брака с лордом Иво? – серьезно спросила она. – Ты не права. Или ты думаешь, что сможешь выйти за Эдмунда? Или теперь тебе больше нравится Ульрик? Ты забыла, что мой брак с Ричардом был устроен лордом Робертом и самим епископом? Ты думаешь, что я могла выбрать, за кого и когда мне выйти замуж?
Элис стояла, дрожа всем телом, по ее раскрасневшимся щекам текли слезы. Изабель продолжила:
– Ты, наверное, вообще не думаешь, раз могла предположить, что я рада смерти двух братьев Ричарда. Ты глубоко заблуждаешься, Элис. Я сделала так, как мне было приказано, и ты поступишь так же. И если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, сделаешь это по доброй воле.
У нее самой здравого смысла не было, и вот к чему это привело.
Элис вышла вся в слезах, но Изабель не сделала попытки успокоить ее. Даст Бог, Элис что-нибудь поймет. Даст Бог, это положит конец ее заигрываниям и бесконечному флирту.
Видел ли Ричард в Элис Изабель? Неужели она такая же своенравная? Изабель надеялась, что нет. Хоть он ей теперь и безразличен, все же совсем не хочется, чтобы Ричард так о ней думал.
От этого человека она должна произвести на свет наследников.
Это будет чудом из чудес, потому что Изабель не могла даже представить, что останется с ним в одной комнате.
Но глупо мучить себя мыслями об этом, когда день еще только начинается. Ее ждут дела. У нее нет ни времени, ни желания думать о Ричарде. Она должна вынести все это, ведь леди Дорни обязана родить наследников. Три года? Сможет она терпеть Ричарда в своей постели целых три года? Нет, не сможет и не будет. Каждым своим словом он давал ей понять, насколько она ему отвратительна, каждый его взгляд, каждое действие говорили о том, как ему не нравится жить с ней. Она не станет делить с ним постель столько лет; Ричарду придется постараться, чтобы выполнить свою обязанность как можно скорее. Он всегда прилежно и хорошо исполнял свои обязанности; наверное, и с этим справится намного быстрее, чем дряхлый папаша Элзбет. А потом, когда у нее прекратятся месячные, он сможет вернуться назад, к своим излюбленным молитвам и песнопениям. И к мечтам о Бертраде.
Да, он выполнит свой долг по отношению к ней, а она – свой. Она не хуже его знает, как исполнять свои обязанности.
А ее долг – проследить за приготовлением ванны для гостей. Изабель направилась к лестнице, ей необходимо было разыскать дворецкого, но тут в холл взбежала запыхавшаяся Джоан. Изабель подумала, что Джоан, увидев ее, развернется и умчится обратно, как делала это весь день. Ей не хотелось обсуждать тему брачной ночи, как и самой Изабель не хотелось говорить об этом.
– Изабель, – пропыхтела она, нервно поправляя платок, – в Дорни прибыли гости.
– Да, я знаю. К нам приехали лорд Уильям из Гринфорда и…
– Нет, Изабель! – произнесла Джоан, и ее голос зазвенел от напряжения. – В Дорни приехал лорд Хенли.
Ричард не мог не впустить его в замок. Хенли воспитывал его как отец, он не мог дать ему от ворот поворот. С каменным лицом Ричард наблюдал, как лорд Хенли и его свита въезжают в ворота Дорни.
Он не был подготовлен к приему такого гостя. Они с Уильямом как раз состязались на мечах, и тот обучал Ричарда некоторым редким приемам, которые узнал во время жестокого сражения с сарацинами. Ричард был весь потный, его кожаная куртка была вся в грязи. С дрожащими от напряжения мускулами, он стоял лицом к лицу с человеком, которого хотел видеть меньше всего на свете.
Его напряжение передалось всем присутствующим во дворе. Уильям опустил меч и встал рядом с Ричардом. Роланд стоял прямо у него за спиной, и одно только присутствие его темной фигуры успокаивало. Гилберт хмыкал, поглаживая пальцами рукоять меча, очевидно не доверяя новому гостю. Но все же Хенли ни в чем не виноват. Это Ричард заслуживает недоверчивых и подозрительных взглядов.
Он знал это.
И Изабель тоже.
Ричард повернул голову в сторону холла, надеясь увидеть ее и одновременно не желая ее прихода. Пусть она не увидит этого. Всевышний, сделай так, чтобы она не стала свидетельницей его позора.
– Кто он? – спросил Уильям.
– Лорд Хенли из Молтона. Я провел там свою юность, – ответил Ричард.
– Были трудные времена? Ты совсем не рад его видеть, – заявил Уильям. Это звучало как утверждение, а не как вопрос.
Ричард не ответил. Да и что он мог сказать? Молясь про себя, чтобы Бог дал ему смирения, и стряхнув грустные мысли, Ричард пошел навстречу Хенли, чтобы поприветствовать его. Если бы он был настоящим мужчиной, он рассказал бы Хенли о том, что произошло между ним и Бертрадой. Если бы он был настоящим мужчиной, он с гордостью встал бы перед лицом смерти, достойно встречая свой конец. Именно так поступил Иисус. Хотя Иисус был невинен, а Ричард погряз в грехе.
Но у него есть Изабель. Он не может оставить ее одну, без защитника.
Он не хотел оставлять Изабель.
В этот момент все мысли покинули его. Люди, сопровождавшие Хенли, начали снимать шлемы, один за одним. И внимание Ричарда привлекло к себе одно лицо: солнце вспыхивало в его огненно-рыжих волосах, серые глаза радостно сияли в предвкушении скандала. Адам снова оказался в стенах Дорни, приехав в числе рыцарей, сопровождающих лорда Хенли. Адам, которого он прогнал, осмелился вернуться в Дорни. Прежде чем Ричард успел заговорить, Хенли жестом остановил его. В этом был весь лорд Молтона: неимоверно гордый человек, который взрывался каждый раз, когда что-то шло не так, как ему хотелось. Если он решил что-то сказать, его ничто не остановит, и уж тем более какое-то там приветствие не помешает ему высказаться.
– Остановись, Ричард, – скомандовал он, и голос его вполне соответствовал тучной фигуре. – Теперь Адам – мой вассал. Он такой же свободный человек, как и ты, и волен приносить присягу кому захочет. Ты потерял власть над ним, когда выгнал его из своих владений.
Уильям и Роланд вышли вперед и встали плечом к плечу с Ричардом, в любую минуту готовые пустить в ход свои мечи. Никогда прежде никто не стоял с ним рядом, он всегда был один. Как хорошо, когда рядом есть люди, которым доверяешь, а они безоговорочно доверяют тебе.
– Этот человек нанес оскорбление моей жене. Ему нет места в стенах Дорни.
Хенли улыбнулся. Его улыбка была резкой и угрожающей: за год, что Ричард провел в монастыре, он потерял передний зуб.
– Возможно, ты принял все слишком близко к сердцу, Ричард. За тобой всегда водилась эта черта. Адам поклялся мне в верности. Теперь он мой человек.
Он говорил так, словно пытался пристыдить Ричарда. Так ругают и учат вести себя по-мужски маленького мальчика, который плачет оттого, что разбил коленку. Именно так общался с окружающими лорд Хенли, и Ричард хорошо это помнил. Но за год, проведенный в стенах монастыря, он кое-чему научился, в том числе выдержке, самодисциплине, а также умению осознавать ту опасность, которую несут в себе поспешно сделанные обвинения или ложное чувство вины. Но теперь его не заставишь слушаться из-за чувства собственной вины, как это было однажды.
Хенли продолжал:
– Ты не умеешь прощать? Или ты стремишься вынуть щепку из его глаза, не замечая бревна в своем собственном?
Все вернулось. Он целый год скрывался, неустанно молясь и раскаиваясь, но все, что он пытался забыть, опять встало у него перед глазами в ярком дневном свете. С этой секунды нет смысла скрываться, хотя ему даже сейчас хочется закрыть голову руками и сжаться в комочек.
Ричард чувствовал, как эти слова вытягивают из него душу. Слова проклятия и ясные блестящие осуждающие глаза.
Хенли знает.
Он знает все.
То, что произошло между ним и Бертрадой, открылось во всем своем отвратительном, пошлом и уродливом виде, и все, кто находится во дворе, стали тому свидетелями. В сердце Ричарда забурлило чувство стыда, переплетаясь с тяжестью лежащей на нем вины. Он чувствовал то же, что и год назад, как будто его пребывание в монастыре было всего лишь сном. Даже сидящий на лошади Адам смотрел на него с улыбкой, как будто знал о позорном клейме, которое Ричард носил на себе.
Теперь все отвернутся от него, кончится его нежданная дружба с двумя хорошими и благочестивыми людьми, стоящими рядом с ним сейчас. Его выбросят из своей жизни, как вырывают из земли никому не нужный сорняк. Так и должно быть. Они не должны связывать свою жизнь с ним – с человеком, который пал так низко.
В этот момент во двор вбежала Изабель. Дикая, импульсивная Изабель, которая должна бы держаться подальше от всей этой грязи, от раненой мужской гордости и плотского греха. Но она бежала прямо к нему с точностью и целеустремленностью ястреба, преследующего свою добычу. В ее огромных ясных глазах горели нескрываемый гнев и ярость.
Ей было все равно, о чем все подумают. Хенли злорадствовал. Она ясно видела это, и в ее памяти мгновенно всплыло то время, когда подобное выражение не сходило с его лица: когда он имел дело с юношей или девицей младше и слабее себя. Он был заносчивым, напыщенным и высокомерным человеком, и Изабель радовалась, что ей не приходилось иметь с ним дел. Все обитатели Молтона, едва завидев его грозную тень, чувствовали, как по спине бежит неприятный холодок, и дрожали от страха.
Ричард испытал на себе взрывной характер Хенли, как никто другой, потому что довольно долго лорд Молтона держал его при себе, оказывая ему покровительство. Никому не удавалось мирно прожить бок о бок с Хенли долгое время. И то, что сейчас он притащил в Дорни Адама, чтобы показать тем самым Ричарду, что не он решает, кого пускать в Дорни, а кого – нет, говорило отнюдь не о его хороших качествах.
А с какой злорадной улыбкой сидит на лошади Адам! Эта улыбка исказила его лицо, не оставив на нем ни одной красивой черты. Он подлец, это видно по его глазам.
Она помчалась к ним, на ходу замечая все: молчаливую поддержку Уильяма, Роланда и Гилберта, немой гнев и отчаяние Ричарда. Да, отчаяние, ибо теперь, зная о Бертраде, она понимала, как он страдал, видя перед собой Хенли. Он страдал от того, чему большинство людей не придает значения: он страдал от своей честности. Ричард стоял перед человеком, которого предал, и Изабель почти чувствовала болезненные уколы совести, которые, без сомнения, истязали душу Ричарда.
В этот момент он посмотрел на нее своими глубокими темно-синими глазами, отчего ее гнев увеличился в сто раз, он стал больше ее самой, больше всей земли, даже больше солнца, потому что она поняла то, что было в этих глазах: Ричард думает, что она встанет на сторону его врагов, что она присоединится к тем, кто нападает на него в его собственном дворе. Он думает, что она встанет на сторону Хенли, будет против него. Глупый человек! На свете нет мужчины, который знал бы женский характер хуже, чем Ричард! Неужели он не понимает, что она будет на его стороне, даже если ей вовсе не хочется находиться рядом с ним? Как плохо он ее знает. Он не знает ее вообще.
– Добро пожаловать, лорд Хенли, – произнесла она. Слова ее были доброжелательными, а вот голос – нет. – Добро пожаловать в Дорни. Спешивайтесь, отдохните. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили еду.
Хенли посмотрел на нее, как смотрел на каждого, кто был ниже его. Его взгляд был задумчивым и немного презрительным.
– Спасибо, Изабель. Я вижу, теперь ты леди Дорни, это правда.
– Разумеется, – ответила она. Она не станет играть с ним в его витиеватые словесные игры, которые могут привести к обману и вконец запутать. – Я думаю, что это вам прекрасно известно.
– Да, известно, – улыбнулся он. На месте недостающего зуба чернела дыра, которую не могли прикрыть губы. Изабель зло порадовалась этому обстоятельству, и ее нисколько не волновало, что он может прочитать ее мысли по глазам. – Я не знал, выйдет ли из тебя хорошая хозяйка большого имения. Ты всегда казалась мне чрезмерно мечтательной. Но Бертрада уверяла меня, что, когда придет время, ты вспомнишь уроки, преподнесенные тебе в Молтоне. По-видимому, она оказалась права.
Она чувствовала, как напряжен Ричард: он, как еж, окружил себя защитными иголками, стараясь погасить снедавшее его отчаяние. Она знала, почему он был такой… и прокляла Хенли. Она живо вспомнила Молтон, вспомнила многочисленные, всем ненавистные обеды в его обществе. Она думала, что ее воспоминания были правдой лишь отчасти: она была маленькой девочкой и наверняка многое домысливала и приукрашивала. Но теперь она поняла, что все это было на самом деле. Она не любила Хенли. Он не нравился ей, и ее не заботило, известно ли ему об этом.
– В свое время все мы вспоминаем то, что нам нужно, милорд, но также в свое время многое забываем. – Она зло улыбнулась, наслаждаясь действием на него своих слов. – Как я могла плохо преуспеть в домашних делах, если моей учительницей была леди Бертрада? Или вы думаете, что она ни на что не способна?
Недовольно хмыкнув, Хенли спешился.
– У твоей жены острый язык, Ричард. Ей нужен строгий хозяин. Неужели ты не можешь приструнить ее?
Ричард вздрогнул и сжал руки в кулаки. На его скулах заходили желваки, выдавая его внутреннее напряжение.
– Я вполне доволен тем, что дал мне Бог. Все в Дорни меня устраивает.
– Ну что ж, каждому – свое, – злобно проворчал Хенли.
– И моя жена тоже устраивает меня, – тихо добавил Ричард. Его гнев, казалось, существовал в нем как самостоятельное существо, грозя поглотить в любой момент.
– В Дорни позаботятся о вас, лорд Хенли, пока вы наш гость, – вставила Изабель.
Она не приняла всерьез слова Ричарда о том, что она устраивает его, потому что знала: это всего лишь часть его словесного поединка с Хенли. Теперь он разговаривал с ними иначе, и это очень радовало. Они больше не дети, которыми он может командовать и управлять. Теперь они лорд и леди и вовсе не обязаны сносить его дурацкие оскорбления. Пусть Ричард тоже поймет это и оставит наконец свой гнев. Неужели он не видит, как это радует Хенли?
– Эдмунд, – позвала она, – покажи лорду Хенли дорогу к холлу. Роберт, проследи, чтобы для наших нежданных гостей принесли пирог с курятиной и сыр. Элис, проверь, готовится ли вода для ванны. Я уверена, что по крайней мере один человек сегодня будет принимать ванну, – улыбнулась она Уильяму.
Он улыбнулся в ответ, и она увидела восхищение в его глазах. Это придало ей сил.
Хенли ушел. За ним поспешили Адам и остальные. Плестись вслед за Хенли – вот все, что им осталось в этой жизни. Адам должен был уехать, как она велела ему, в имение, которое давалось ей в приданое, и остаться там. Но он не сделал этого.
Когда они удалились, Ричард расслабился, расправил плечи и сказал:
– Изабель, позаботься, пожалуйста, чтобы воды было достаточно для двух ванн. Никогда в жизни мне не хотелось залезть в воду так, как сейчас. В Дорни найдется бадья, которая вместит меня целиком?
– Найдется, – сказал Уильям. – Она у меня в комнате.
Губы Ричарда растянулись в улыбке уже во второй раз за этот день.