Брачное ложе

Глава 5

Сразу после заутрени Эдмунд помог Изабель оседлать лошадь. Она уезжала из монастыря. Весь остаток прошлого дня и всю ночь она молилась, чтобы Ричард подчинился приказам лорда и настоятеля, молилась, чтобы он принял тот дар, который Господь преподнес ему, не упустил ту возможность, которая выпала им обоим.

Да, Бог дал ей Ричарда, услышав ее просьбы, но ответит ли Ричард взаимностью?

Ответ она увидела в его глазах.

И все-таки она продолжала молиться, чтобы он захотел ее и взял в жены.

Она потерпела поражение в битве, потеряв свою гордость, много лет назад. Но она будет бороться за свою любовь до тех пор, пока у нее будет оставаться хоть малейшая надежда завоевать Ричарда.

Но он не пришел: ни тогда, ни теперь. Изабель много часов ждала, что вот-вот откроется дверь и на пороге она увидит его. Что такое один час ожидания в сравнении с той тяжкой ношей, которую она несла в себе?

Но сейчас остатки гордости не позволяли ей оставаться в стенах монастыря: она не может вечно ждать, когда же Ричард примет наконец какое-нибудь решение. Вот если бы она была действительно нужна ему… но нет. Если он и согласится на их брак, то только из-за того, что ему так приказано. Он пойдет против своей воли.

Что ж, если он решит все-таки взять ее в жены, пусть сам приезжает за ней в Дорни. А она, Изабель, вовсе не собирается ждать, пока он обдумает свое положение. Пусть просит Бога о милости сколько ему угодно. Она уедет отсюда, и как можно скорее.

И как только могла она желать такого мужа?!

И все-таки это же Ричард.

Она вскочила в седло, поблагодарила Эдмунда и повернулась, чтобы попрощаться с братом Джоном. И тут увидела его. И вид у него был довольно хмурый. Она отчетливо поняла это, хотя солнце только начало подниматься и в утреннем воздухе еще стоял туман.

И все-таки Ричард пришел. По жесткому выражению его лица, по тому, как он твердо поджал губы, она поняла, какое решение он принял. Они поженятся.

Ее сердце подпрыгнуло в груди и бешено заколотилось, но она сдержала свое ликование при виде его. Он все-таки пришел! Да, она не должна показывать виду, что безумно рада его решению, потому что он подумает, что она насмехается над его поражением. Но все внутри ее прямо-таки кипело от радости, пока Ричард подходил к ее лошади.

– По воле церкви и короля мы должны соединиться в браке, – сказал он. В бледных лучах восходящего солнца его темные волосы отливали серебром. Свет слабо отражался от его скул, отчего Ричард казался более худым, чем раньше. И еще более прекрасным.

А он был действительно прекрасен со своими черными волосами и темно-синими глазами. У него был прямой нос, четко очерченный чувственный рот. Видя его презрительно сжатые губы, она вспомнила, как приветливо и ласково он может улыбаться.

Да, что и говорить, она не видела его улыбки уже лет сто. Вот и сейчас он стоит напротив нее с каменным лицом.

– Я вынужден подчиниться воле людей, имеющих надо мной власть. Каков будет ваш ответ? – спросил он ее.

Каков ее ответ? Да она не знает, как сдержать радостный вопль, который буквально рвется наружу. Стать женой Ричарда? Да она поползла бы на край света на коленях, только бы это произошло.

– Я согласна, – пробормотала она, еле сдерживая улыбку. – Я подчинюсь мудрой воле тех, кого сам Господь поставил выше меня.

Ричард пристально смотрел на Изабель, сидящую в седле невысокой лошади. Казалось, она давно была готова подчиниться столь неожиданному приказанию барона. Но ведь она женщина, а доля всех женщин – смиренно подчиняться воле своего господина. И вся эта ситуация была тяжелой не столько для нее, сколько для него. Она всегда питала к нему нежные чувства, и он знал это.

Мало того, он заметил радость в ее глазах, которую она тщательно пыталась скрыть от него и от брата Джона, стоящего рядом. Да, определенно, для него все было гораздо сложнее: ему приходилось отказываться от своего призвания. Она просто выходит замуж, а в этом и заключается данное Господом предназначение любой женщины.

– Тогда, – сказал он, – прошу вас пройти со мной. Мы должны исполнить наш долг.

Он повернулся к ней спиной и прошел через внутренний двор к часовне. Пусть оруженосец поможет ей спешиться, а он, Ричард, не обязан смотреть на нее дольше, чем вынуждают его к тому обстоятельства.

Она пошла следом за ним, как ему показалось, достаточно нетерпеливо.

В часовне их ждал с довольным видом аббат. К радости Ричарда, церемония, на которой присутствовали Эдмунд, брат Джон, отец Филипп и в силу необходимости Изабель, была милостиво короткой. И все же он почти физически ощущал, как на него накатываются волны эмоций, исходящие от Изабель. Она была счастлива. Да простит его Бог, но он не хотел, чтобы она испытывала радость. Покорность – да. Чувство долга – конечно. Но не радость. И не счастье. Ему же не приносит удовлетворения их союз. Так же должно быть и с ней.

Оторвавшись от своих мыслей, Ричард обнаружил, что церемония закончилась. Отныне они соединены узами брака.

Брак… это свято, он заключается на земле и на небесах, это союз двух сердец, двух душ и тел. Отныне у них общая жизнь и общее имущество.

Сам настоятель соединил их, и Ричарду предстоит с этим жить. А как еще он может доказать свое смирение?

И все же вряд ли за всю историю существования святой церкви Христа хоть один жених на собственном бракосочетании был облачен в монашескую сутану.

Но все уже свершилось, хотя и без ритуального обмена кольцами. Единственное, что от него требовалось, это поцеловать женщину, ставшую его женой. Ричард опустил глаза и посмотрел в лицо той, которой дал обет верности.

Румянец залил ее щеки, она подняла на него свои глаза цвета темно-зеленого осеннего мха, и Ричард увидел в них величайшую радость, которая переполняла сердце Изабель. Радость, а не скромность покорной девушки. Все ее лицо, казалось, светилось от счастья.

Он нерешительно замер, и она, подняв голову, приблизила к нему свое лицо, жаждущее поцелуя.

Он коснулся ее губ своими быстро и бесцеремонно. Но ее губы были такими мягкими и податливыми, что Ричард не смог оторваться от них, и поцелуй получился более затяжным, чем он того хотел.

Но ему вовсе не понравилось целовать ее. Безусловно, он сделал это только ради нее. И их союз не принесет ему радости. Они соединили свои семьи, объединили земли и, наконец, соединят свои тела, но земного наслаждения ему это не принесет. Ричард отказался от наслаждений такого рода, и она не сможет заставить его принять их.

– Я буду молиться за тебя, – произнес аббат, когда церемония закончилась. – И благословляю тебя, сын мой.

– Я благодарен вам, отец, и очень ценю вашу заботу, – сказал Ричард. – В самом деле, я жажду ваших молитв, ибо возвращаюсь в мир, где мне нет места.

– Там есть тебе место, Ричард. Так пожелал Господь, и Он благословил тебя. Тебе нужно просто подчиниться.

– Я уже подчинился, – ответил Ричард.

– И я тоже, – вставила Изабель.

Ричард искоса взглянул на нее. Она излучала радость. Какова цена ее повиновения? Какой в нем смысл?

– В смирении мы покидаем вас, – продолжил Ричард, – и отправляемся в Дорни.

Так они и сделали. Без шума и волнения. В то время как он выезжал из монастыря, ставшего ему домом, в зеленый влажный весенний мир, монахи в обители продолжали молиться Господу. Аббат смотрел ему вслед. С одной стороны от него стоял брат Джон, с другой – брат Ансельм. Все они молча молились за Ричарда. И за Изабель, которая с такой радостью взяла в мужья человека, не желавшего ее.

Ричард не стал оглядываться. Не стала и Изабель. Только Эдмунд посмотрел назад, помахав на прощание.

Выглядели они довольно странно: новобрачные ехали на значительном расстоянии друг от друга, причем на мужчине была монашеская ряса. Тихо и торжественно чета новобрачных прокладывала себе путь в Дорни по грязной весенней дороге.

Они добрались до места довольно быстро: покрытые грязью дороги не слишком задержали их. Пели птицы, радуясь весне; солнечные лучи мягко согревали воздух, очищая небо от последних следов влажной ночи. Ричард хмуро смотрел на оживающую природу. Он не замечал ни птичьего пения, ни игры нежного весеннего солнца на верхушках деревьев, ни зеленых полей.

Он ехал в Дорни и вез туда свою жену.

Вскоре перед ними выросли высокие стены Дорни, их резкие очертания казались грубыми на фоне окружающей зелени. Замок Дорни представлял собой массивное сооружение: расположенный на холме, он имел зубчатые стены, сложенные из камня в два ряда. Эти владения не были завоеванными, башни и стены были построены перед самой войной за правление Англией, которая свирепствовала между королевой Мод, дочерью Генриха I, и Стефаном.

Война окончилась провозглашением сына королевы, Генриха II Анжуйского, королем, и жизнь вошла в нормальное русло. После многих лет гражданской войны Англия наконец обрела мир. Дорни пережил те времена, оставаясь благодаря Господу целым и невредимым. Отец Изабель, Бернард, сумел в те беспокойные времена обезопасить свои владения. Земля, окруженная стенами, была превращена в поля, которые тщательно обрабатывались. Сейчас как раз начинали зеленеть первые всходы. Все это говорило о благополучии имения.

Выросший за стенами город представлял собой беспорядочную мозаику коричневых крыш и старых черных стен. В городе, имеющем две большие дороги, всегда было много людей, процветала торговля.

Завидев приближающуюся к воротам Дорни конную троицу, обитатели города начали перешептываться, каждый хотел посмотреть на них собственными глазами.

Первым к воротам подъехал Эдмунд, помахав рукой в знак приветствия, затем он отступил в сторону, пропуская Ричарда. Жители Дорни не знали, что и подумать о монахе-бенедиктинце, который въезжал в город, оставив позади себя их госпожу.

– Леди Изабель, вы в добром здравии? – выпалил привратник с обеспокоенным выражением. – После смерти отца вы так неожиданно исчезли…

– Как видите, с леди Изабель все в порядке, – перебил его Ричард, спешиваясь. Эдмунд, который должен был бы помочь своему новому лорду слезть с коня, все еще сидел на лошади, грубо нарушая благородный этикет. Ричард заметил его ошибку, но ничего не сказал оруженосцу. – Она отправилась в монастырь Святых Стефана и Павла за помощью и получила ее, вот и все, – добавил он язвительно.

– Но, леди, вы уехали как раз тогда, когда надо было готовиться к похоронам лорда Бернарда, – стоял на своем привратник.

– Как твое имя? – снова перебил его Ричард.

– Привратник Одуин, – ответил тот, чувствуя себя не в своей тарелке, стоя между Изабель и монахом.

– Одуин, ты всегда ставишь под вопрос поступки своей леди? Если да, то тебе придется побороть эту свою вредную привычку, – резко сказал Ричард.

– Если действительно нужно что-то исправить, я сам обычно слежу за тем, чтобы это было сделано, святой брат, – раздался голос.

Ричард обернулся и столкнулся лицом к лицу с рыцарем, лет, наверное, сорока. Его морщинистое лицо было румяным, а темно-рыжие кудри перемежались серебряными прядями. Коренастый и рослый, он смотрел на Ричарда, готовый броситься на него в любую секунду, хотя даже понятия не имел, кто перед ним. Ричард состроил гримасу, отдаленно напоминающую улыбку, если не сказать хуже.

– Теперь нет, только если я сам не прикажу, – сухо сказал Ричард.

– Миледи, кто этот монах, который думает, что вправе заправлять всем в Дорни? – спросил Гилберт, держа руку на рукояти меча.

– Твой новый лорд, Гилберт: Ричард из Уорфилда, нынешний хозяин Дорни, – был ответ Изабель. Она повернулась к Эдмунду, чтобы тот помог ей спешиться. Юноша тут же отреагировал на ее знак, хотя Ричарду не помог.

Ричард заметил и это, но опять промолчал. Да, теплым прием, оказанный ему в Дорни, не назовешь. Но, слава Господу, Ричард не особенно в этом нуждается, а иначе…

– Ваш супруг – монах?! – насмешливо спросил Гилберт, его лицо покраснело, серебряные волоски на голове весело запрыгали.

– Да, именно так, – ответил за жену Ричард. Но ответ был адресован не столько рыцарю, стоящему перед ним, сколько Изабель. Он хотел, чтобы она знала, каковы его обязательства перед ней. Его заставили жениться, и он сделал это. Только долг связывает их. Никаких чувств, никаких сердечных привязанностей.

Этого требовал долг, и вот они вместе. И больше ничего. Пусть она знает, что больше ничего не получит от него, как бы далеко ни распространялись ее желания.

– Он хозяин Уорфилда, Гилберт, а также Бледли и Эйчли, – объяснила Изабель, пытаясь поднять его в глазах окружающих.

– Хозяин Уорфилда? Значит, он брат Хьюберта?

Изабель опустила глаза и отряхнула юбку, смахивая капельки воды и грязи.

– Да, он брат Хьюберта, – ответила она, посмотрев на Гилберта и совершенно не обращая внимания на Ричарда. Хотя лучше сказать, что она не смотрела на него, потому что не обращать на него внимания она не могла. – Наши семьи должны были породниться, такова была воля наших отцов. Теперь у Дорни и Уорфилда один хозяин… А сейчас мне нужно пойти посмотреть… что к чему, – сказала она и побежала через широкий внутренний двор замка. Ричард остался стоять вместе с Гилбертом и ссутулившимся Эдмундом.

– Отведи моего коня в конюшню, парень, и проследи, чтобы о нем позаботились, – спокойно сказал Ричард Эдмунду.

Эдмунд, оставшийся без защиты Изабель и даже Гилберта, который никогда не вмешивался не в свое дело, стушевался. Ему не нравился этот человек – не монах и не лорд, а может быть, наоборот – и монах и лорд одновременно, но, как бы то ни было, не похожий ни на одного из знакомых ему людей. И здесь он был абсолютно прав: Ричард был необычным человеком.

– А затем ступай к своей госпоже и узнай, не нужно ли ей чего-нибудь. У нее, должно быть, найдется для тебя много работы: лорда Бернарда нужно подготовить к захоронению, – добавил Ричард тоном, не терпящим возражений. Он говорил так, будто ему и в голову не могло прийти, что Эдмунд может не послушаться его. Так оно и было, и именно так Эдмунд и поступил.

– Да, лорд Ричард, – пробормотал он, потянувшись за поводьями.

Но Ричард не выпустил их из руки, а когда удивленный Эдмунд поднял на него глаза, сказал:

– Если ты хочешь что-то сказать, парень, говори. Не нужно бормотать, глядя на землю, где тебя слышат только черви да клюющие их птицы. Говори громко, если сам понимаешь, о чем речь.

– Да, милорд. – В глазах Эдмунда вспыхнула мужская гордость.

– Тогда ступай, – с достоинством ответил Ричард.

Эдмунд ушел.

А Гилберт остался, но в тот момент Ричард именно этого от него и ждал.

– Скольких рыцарей имеет Дорни? – осведомился Ричард. – И сколько покинуло замок после смерти Бернарда?

– В Дорни двадцать пять рыцарей, всего двое покинули его вслед за исчезновением Изабель, – грубо ответил Гилберт.

– А вам не захотелось уехать?

– Я не мог оставить леди Изабель, когда так нужен ей, – сухо сказал Гилберт.

– А разве когда-нибудь было время, чтобы леди Изабель никто был не нужен? – спросил Ричард, улыбнувшись. Поверх плеча Гилберта он изучал оборонительные сооружения Дорни. Все выглядело достаточно хорошо, но ведь Изабель еще не приходилось распоряжаться всем этим. И все же как преданны ей эти люди. Ни сама Изабель, ни то впечатление, которое она производила на мужчин, совсем не изменились. Дорни был от нее в таком же восторге, в каком был Молтон в свое время. Но Ричарда она не сможет очаровать. Больше не сможет.

Гилберт не улыбнулся и ничего не ответил.

– Будьте осторожны, брат рыцарь, когда выбираете, кому доверить свою честь, а иначе вы рискуете в одно прекрасное утро проснуться бенедиктинцем, – предостерег Ричард.

Гилберт ничего не успел ответить, так как Ричард уже шел к замку, преследуемый развевающейся от быстрых шагов черной сутаной.

В холле Ричарда уже ждали. Видимо, Изабель позаботилась об этом. И дворецкий, и управляющий стояли перед ним, готовые выполнить любое его распоряжение. По крайней мере именно это читалось по их лицам.

Ричард был не настолько глуп, чтобы полагать, что все вокруг будут просто счастливы оттого, что их лордом отныне будет бенедиктинец, но ему хотелось думать, что он по меньшей мере возбудил их любопытство и что со временем ему удастся по-настоящему стать хозяином Дорни.

Управляющему Джерому он велел подождать некоторое время, пока он не приступит к рассмотрению и проверке счетов. Если в чем Ричард и преуспел за год жизни в монастыре, так это именно в ведении счетов и рассмотрении договоров. Его грамотность и образованность открыли перед ним многие двери обители, и он мог бы хорошо устроиться в монастырской общине, если бы не Изабель.

Джером откланялся, и Ричард повернулся к дворецкому. Этот высокий стройный человек с рыжими волосами и зелеными глазами казался слишком молодым, чтобы занимать это место. Дворецкий должен следить за всем в доме: за горничными, кухарками, пекарями, судомойками, прислугой, конюхами. Все свершается с его ведома и по его приказу. Этот же человек был недостаточно зрелым, чтобы брать на себя такую ответственность.

– Как вас зовут? – задал вопрос Ричард.

– Роберт, милорд, – был ответ.

– Как долго вы служите дворецким?

– На Сретение будет пять лет.

– Пять лет?! – На вид ему нельзя было дать больше двадцати.

– Мне уже тридцать лет, милорд.

– Это довольно значительный возраст, – сказал Ричард. – Года были к вам милостивы.

– Благодарю вас, лорд Ричард. – Он поклонился. – Леди Изабель распорядилась, чтобы я отвел вас в покои лорда Бернарда, чтобы вы могли переодеться и смыть с себя дорожную пыль, прежде чем…

Прежде чем. Ричард понял, чего не сказал Роберт и что подразумевала Изабель. Дорни – богатое владение, следовательно, его лорд должен выглядеть представительно. Ричард же в своей монашеской сутане не вязался с общей обстановкой и отнюдь не внушал доверия. Она же хотела, чтобы все восхищались ее молодым супругом. Что ж, не так уж много она хочет, к тому же в этом была логика: люди с большей охотой подчиняются тому, кого уважают. И если им не по нраву просто одетый монах, то облаченный в меха господин им точно понравится.

– Хорошо, Роберт. Проводи меня в покои лорда Бернарда. Посмотрим, каким нужно сделаться человеком, чтобы заслужить одобрение Дорни.

Покраснев, Роберт повернулся и повел Ричарда через просторный холл к дальней лестнице, спиралью поднимающейся наверх. Дорни оказался действительно очень большим и преуспевающим владением. Холл занимал в высоту три этажа. Его стены были выкрашены в темно-красный цвет и увешаны дорогими и красочными гобеленами. На окнах не было ни паутины, ни птичьих гнезд. Земляные полы были выстланы прочно связанными стволами тростника. Внушительное помещение втрое превышало размеры холла его родного Уорфилда. Винтовая лестница была узкой, как того требовала предосторожность, но красивой. Стены извилистой каменной лестницы обиловали узкими окошками для лучников. Миновав один лестничный пролет, Роберт подошел к комнате, занимающей большую часть этажа, – покоям лорда Бернарда. В центре комнаты стояла массивная кровать, устланная толстыми мехами и покрытая дорогой парчой, в ногах кровати стояла обитая лисьим мехом скамья. Слева находился очаг, а справа стоял сундук. Около двери висел кувшин, из которого свисал почти до пола кусок ткани. Все кругом было чисто. В покоях царила гнетущая тишина, они были пустыми и безжизненными. Казалось, комната безмолвно ждала, когда очередной лорд Дорни займет в ее стенах свое законное место.

Роберт поднял тяжелую деревянную крышку сундука и, убрав в сторону свечу, чтобы не закапать воском содержимое, простым жестом пригласил Ричарда осмотреть его новый гардероб. По-видимому, Роберт был молчаливым от природы, что подходило Ричарду как нельзя кстати.

Его поразило изобилие разнообразных предметов богатой, прекрасно сшитой одежды. Ричард вовсе не хотел одеваться так пышно, но понимал, что обстоятельства требуют того. Пышность – это свидетельство изобилия, достатка и безопасности. Лорд Дорни должен всем своим видом олицетворять достаток и благоденствие, одного взгляда на него должно хватать, чтобы понять, что дела в Дорни идут как нельзя лучше. От него требовалось совсем немного: одеться как подобает хозяину богатого имения. Он погрузил правую руку в сундук, ощущая мягкость шерстяных и жесткость льняных тканей насыщенных цветов. Это была одежда богатого человека, и он должен был принять ее. Теперь Ричард – лорд Дорни. Он провел рукой по своей черной сутане – простой одежде смиренного слуги Божьего. Больше он не вправе носить ее. И все из-за Изабель.

Покопавшись в недрах сундука, Ричард извлек самую простую вещь, какую смог найти: тунику темно-синей шерсти, подпоясанную красным шнурком. Из самого темного угла огромного сундука Роберт вытащил подходящий плащ: сшитый из ткани цвета красного вина, он крепился на плече золотой брошью. По правде сказать, Ричард еще никогда не одевался так хорошо. И чувствовал себя неуютно в такой одежде. Да, жадность – это порок, который с легкостью может овладеть человеком, особенно если его окружают столь обильные земные богатства.

Отец Изабель был довольно богатым человеком и дал за своей дочерью очень хорошее приданое. Ричард знал это еще до того, как их обвенчали, когда в брачный контракт записывали имущество каждого из них, которое отныне стало их общим. Изабель была единственным ребенком, и все имущество досталось ей. Она была очень богатой наследницей с высоким положением, и родство их семей было бы огромной радостью для их отцов. Но сейчас оба они мертвы, а ему пришлось стать недостающим звеном в претворении в жизнь их замысла шестнадцатилетней давности. Пришлось, потому что он остался единственным живым наследником, который должен был жениться на женщине такого высокого положения.

Он никогда не думал о том, чтобы взять в жены Изабель. Даже в юности, когда был особенно мечтательным, он не осмеливался надеяться на то, что когда-либо женится. Его миром был мир мужчин, борцов телом или духом, и он никогда не думал покидать его.

Он никогда не думал о женитьбе, но даже сейчас перед ним вырос ее образ, окутывая его мысли, искушая его… женщина с длинными черными волосами, спадающими на чистую белоснежную рубашку. Обнаженное тело. Чарующие глаза. Как хорошо он знал ее, своего суккуба, который приходил к нему. Она стала столь бесстыдной, что, не дождавшись ночи, явилась, чтобы соблазнять его среди бела дня. Однако Ричард и вдали от братства не позволит одолеть себя этому вульгарному исчадию ада независимо от того, как привлекательно она выглядит.

К большому удивлению Роберта, Ричард упал на колени и начал молиться. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть ее – своего демона. Он искал спасения в молитве. Но все же одна мысль не давала ему покоя, как ястреб, преследующий добычу в дождь и туман и не знающий преград: Изабель была с младенчества обручена с его братом, но еще в юности Ричард чувствовал, что она хочет его, и это желание ярко светилось в ее ореховых глазах.

Ее увлечение им было очевидно. Но может ли порядочная женщина с такой готовностью выставлять напоказ свои противозаконные и противоестественные желания?