Бран Мак Морн: Последний король

Я завоевал Египет и какое-то время правил на троне страны, в которой я был рабом.

Но египтяне восстали против меня, и я был вынужден бежать в Эфиопию.

Но ни одна египетская армия никогда успешно не вторгалась в Эфиопию во время моего правления, и я был доволен эфиопским королевством, потому что я превратил его в могущественную нацию, верховную в этой части Африки.

Я был пиктом, и меня звали Мерак. Я был жилистым мужчиной среднего роста, с очень черными волосами и очень черными глазами.

Мое племя жило в плетеных хижинах на восточном побережье Британии. Тогда это место не было известно как Британия, поскольку бритты еще не дали острову его названия.

Тогда мой народ был ремесленниками, а не воинами. Мы немного охотились и возделывали землю и были мирным народом.

Я сидел перед дверью своей хижины, выковывая бронзовое копье.

До гэльского вторжения пикты изготавливали свое оружие и орудия труда из искусно обработанного кремня, обсидиана и нефрита.

Но первые кельты пришли из Гибернии и поселились в Британии, принеся с собой первый металл, который когда-либо видели пикты острова. Гэлы никоим образом не завоевали Британию полностью и никогда полностью не подчиняли пиктов.

Мы были ремесленниками, и мы не были воинами, но мы были хитры и искусны во многих видах ремесел.

Создавая копье, я поднял глаза и увидел проходящую Меа-лах, дочь одного из советников вождя.

Я почувствовал, что большие, темные, красивые глаза смотрят в мои. Всего мгновение, и девушка прошла дальше.

Я наблюдал за ней, и смутная тоска наполняла мою душу.

У Меа-ла были очень красивые глаза, ее кожа была нежно-белой, как снег. Ее мягкие темные волосы струились по стройным белоснежным плечам. Она легко ступала на изящных ножках, которые, казалось, едва касались земли.

Она направлялась к морскому берегу, и вскоре я увидел ее хрупкую фигуру, очерченную на фоне затянутого облаками неба. Она стояла на большой скале, глядя в сторону моря, ее развевающиеся волосы развевались на морском бризе.

Изящное, прелестное создание, едва ли больше девочки – и она должна была выйти замуж за сына вождя.

Видели ли эти прекрасные глаза во мне больше, чем в обычном деревенском ремесленнике? Была ли в их взгляде определенная тоска?

Я, всего лишь обычный пиктский соплеменник, он, сын вождя племени – и все же я видел, как она отшатнулась от него.

Он был жестоким человеком, Нерок, сын вождя, и Меа-ла была создана для того, чтобы ее ласкали и нежно использовали. Но ее отец был членом совета –

Я пожал плечами и наклонился, чтобы поработать с копьем.

Но время от времени я поднимал глаза, чтобы посмотреть на Меа-ла, стоящего на скале на берегу моря.

В те дни с моря приходили купцы и торговки. Тирийцы и финикийцы из Испании.

Мы не были морским народом, но для нас море было всем, что было странным и романтичным, поскольку купцы и торговки рассказывали нам о далеких землях, о странных людях и странных морях.

Меа-ла всегда проводила много времени на морском берегу, играя с волнами, бродя по пляжу или лежа на песке, глядя на голубую дымку, обозначавшую далекий хорризон, и предаваясь мечтам.

И я молча наблюдал за девушкой, мечтая о своих собственных мечтах, тоскуя по ней.

И однажды я подошел к двери своей плетеной хижины и увидел странные, длинные, черные корабли, приближающиеся с моря. Длинные весла и парус быстро несли их вперед. И они были переполнены незнакомыми нам людьми, огромными, свирепыми мужчинами в крылатых шлемах, со светлыми волосами и длинными светлыми бородами, которые потрясали копьями и длинными мечами и издавали странные, языческие, боевые кличи.

Корабли причалили к берегу. Это были не финикийские торговцы, не африканские купцы. Это были воины, пираты с далекого Севера.

Они были норманнами, викингами. Одни из первых жестоких рас, которые много веков спустя наводняли побережье Британии.

Они обрушились на пиктскую деревню с огнем и мечом.

Пикты не были воинами. Они не могли устоять перед гигантскими викингами в их железных и бронзовых доспехах и с их огромными мечами.

Мы бежали из деревни, мужчины, женщины и дети, мужчины, но пытались прикрыть отступление женщин и детей.

Скандинавы постоянно переходили в наступление, бросаясь в битву с безрассудством, равного которому пикты никогда не видели. Пикты, с другой стороны, сражались только в обороне, постоянно отступая, и когда женщины и дети оказались в безопасности в лесу, пиктские мужчины отделились и разбежались во всех направлениях. Многие из них были убиты, среди них Нерок, сын вождя.

Я довольно быстро направлялся к лесу, время от времени оглядываясь в сторону деревни, где норвежцы разрывали плетеные хижины на куски в поисках добычи и женщин, которые могли прятаться.

Некоторые из них прыгали и размахивали своим оружием в каком-то диком танце, другие ревели грубые военные песни, третьи подносили факел к хижинам.

Ближе ко мне были рассеянные группы воинов, преследовавших убегающих пиктских мужчин и всех пиктских женщин, которые не исчезли в лесу.

Женские крики перекрыли лязг мечей и дикие боевые кличи.

И затем я услышал, как назвали мое имя.

“Merak! Merak!”

И я увидел, кто позвал меня. Меа-ла боролась в руках огромного норвежца, который нес ее, как младенца.

Ее прекрасные темные глаза были широко раскрыты, ее милое лицо побелело от ужаса. Ее мягкие руки были протянуты ко мне с мольбой.

И я увидел красный туман ярости и бросился на норвежца, молча, свирепо.

Норвежец, обернувшись, увидел лишь пикта, вооруженного длинным бронзовым кинжалом, несущегося на него.

С громким смехом он сдвинул сопротивляющуюся девушку и, держа ее беспомощной одной могучей рукой, другой поднял огромный меч, чтобы уничтожить самонадеянного пиктского глупца, который осмелился напасть на норвежца.

Он был высокомерно самоуверен и не мог оценить скорость, с которой я приближался. Огромный меч едва достиг высшей точки своей восходящей дуги, когда я поднырнул под его руку и нанес ему три удара, вонзив кинжал в щели в его железном корсете.

С ревом он отшатнулся назад, меч выскользнул из его рук. Он рухнул на землю, его густая желтая борода торчала вверх, девушка выпала из его рук, когда он падал.

Я схватил ее и подтолкнул к лесу. Не останавливаясь, чтобы посмотреть, справится она или нет, я повернулся, чтобы встретить натиск трех других норвежцев, которые неслись на меня с дикими криками.

Но я усвоил одну вещь. Я был намного быстрее норвежцев и легче на ногах.

Когда они обрушились на меня, я нырнул под боковой взмах меча и подставил владельцу подножку, так что он растянулся на земле. Плоскость чужого меча нанесла мне сокрушительный удар по голове, но я собрался с силами и, бросившись вперед, вонзил свой кинжал по рукоять в грудь норвежца, выдернув его, когда он падал.

Другой викинг остановился в нескольких ярдах от него и занес над плечом длинное копье для броска.

Я со всей силы метнул свой кинжал в его грудь. Когда он сделал выпад вперед, он метнул копье, но древко нанесло мне лишь скользящий удар по лесу.

Я пошатнулся, и кто-то подхватил меня, поддерживая. Это был Меа-ла.

У меня кружилась голова, но я схватил ее за руку, и мы убежали в лес.

Норвежцы не захотели следовать за пиктами в густой лес, и вскоре мы были в безопасности.

Затем я прислонился к большому дереву, измученный и слабый, но счастливый.

И затем я почувствовал мягкие руки на своей шее, мягкие волосы, падающие на мое лицо и струящиеся по плечам, мягкую, стройную, девичью фигуру, прильнувшую и уютно устроившуюся в моих объятиях, мягкие губы на моих. Спасибо.

Я был Лакуром, лучником в стране Кита. Мы были воинственным народом, и много-много раз я проходил маршем через великие ворота Кархемиша с сотнями, а иногда и тысячами лучников, мечников, копейщиков и возничих на колесницах.

По большей части мы сражались, защищая нашу страну, и при этом у нас было достаточно войн.

Иногда армии возвращались через великие ворота Кархемиша, разбитые, разбитые; чаще всего с длинными вереницами награбленных повозок и пленников, сильных мужчин, красивых детей и молодых женщин в рабство.

В первом упомянутом событии старики, женщины и солдаты города заняли стену и приготовились удерживать город.

В последнем весь огромный народ собрался и устроил праздничный день, и награбленное было распределено, а рабы проданы.

Говоря о рабах, была пословица: “Лучше быть рабом у хеттов, чем свободным человеком в Ассирии”.

Ибо мы, хетты, славились своим мягким обращением с пленными и рабами. Свирепыми и дикими мы были на войне, но в мирное время мы были честным народом. У нас не было семитской жестокости, и мы принадлежали к другой расе, чем другие племена Ханаана.

В истории не зафиксировано, чтобы захваченные на войне пленники умоляли хеттов продать их, но это правда.

Не закон был причиной снисхождения к рабам, а снисходительность хеттской натуры. Я не могу объяснить, почему хетты были настроены более доброжелательно, чем другие племена Ханаана, но факт остается фактом: они были.

Однажды мы прошли через ворота Каркемиша, чтобы противостоять могучей армии, которая пришла с Востока через пустыню, опустошая страну по мере своего продвижения.

Они были ассирийцами, воинами самого свирепого и воинственного народа, который когда-либо знала ранняя Азия.

Их вел великий полководец, могучий доблестный человек, чье мастерство было настолько велико, что немногие племена осмеливались противостоять его армии, и чья дикая жестокость превосходила его мастерство и доблесть.

Куда бы ни направлялась ассирийская армия, везде были грабежи, убийства, пожары и грабежи. Они убивали мужчин, женщин и детей, оставляя только самых красивых молодых женщин в рабыни и наложницы.

Какое-то время они были владыками Азии, за исключением хеттов.

Мы выступили навстречу ассирийской армии и встретили ее в нескольких лигах от Хиты. Таков был обычай хеттов никогда не вступать в битву в пределах своих границ и тем самым избавлять народ Хиты от ужасов армии вторжения, а в случае поражения давать им время занять города, окруженные стенами.

Мы не сразу вступили в битву с ассирийцами. Наш лагерь был разбит на склоне, их лагерь - на равнине; и равнина была белой от их палаток.

Они значительно превосходили нас числом, но мы удерживали выгодную позицию, потому что у подножия склона, на котором мы разбили лагерь, было много оврагов и лощин и огромных валунов.

Ассирийцы не собирались нападать на нас там, пока не запаслись провизией и не проверили свое оружие. Не зря хетты более восьмисот лет противостояли всем враждебным нациям.

Мы также не собирались совершать вылазки против них, поэтому мы отдыхали и возводили укрепления, натягивали луки и точили мечи, а ассирийцы грабили и разоряли равнину, и дым от горящих городов и деревень поднимался к небесам вместе с визгами убитых мужчин и детей и воплями женщин.

С наступлением темной азиатской ночи многие разведчики выскользнули из лагеря хеттов, чтобы шпионить среди ассирийцев, узнать их численность и, по возможности, их планы.

Я, Лакур лучник, был одним из шпионов.

Это было трудное дело, полное риска для шпионов. У ассирийцев было много часовых, расставленных вокруг лагеря, и некоторые из хеттов были обнаружены и пали, сражаясь, под ассирийским мечом.

Но некоторые из них перешли в ассирийский лагерь, и среди них я.

Я проник в лагерь украдкой, то бесшумно скользя от тени к тени, то крадучись вперед на четвереньках, то лежа плашмя, едва осмеливаясь дышать, когда ассириец проходил рядом.

Наконец я оказался рядом с большим шатром, который казался шатром какого-то вождя.

Я подобрался к нему вплотную, держась в его тени и сильно осмелев, прорезал кинжалом небольшой разрез в ткани.

С большой осторожностью заглянув внутрь, я увидел, что в палатке находились три или четыре женщины, одна из них - пленница, остальные - рабы, но ассирийки.

В земляной пол палатки был вбит кол, а рядом с ним на корточках сидела пленница, ее запястья были привязаны к колу. Она была немногим старше девочки, стройной, красивой девушкой, которая из-за своих аристократических черт и изящества могла бы быть дочерью великого вождя или короля.

Ее глаза были расширены от ужаса, а золотистые волосы в беспорядке рассыпались по обнаженным плечам. Ее единственная одежда, похожая на мантию, была местами порвана, а на мягкой округлой руке виднелся синяк, свидетельствующий о том, что с ней грубо обращались.

Пока я смотрел, полог палатки раздвинулся, и вошел ассирийский воин. Это был вождь, высокий, крупный мужчина с густой бородой, с суровым, жестоким лицом. Плененная девушка отпрянула от него с тихим криком испуга.

Он жестоко улыбнулся и выгнал рабынь из шатра.

Затем он подошел к девушке и, развязав ей руки, поднял ее на ноги.

Я не понимал их языка, но мог сказать, что она отчаянно, жалобно умоляла. Ассириец только посмеялся над ней.

Он привлек ее к себе и грубо поцеловал, снова и снова. Затем он оттолкнул ее от себя с такой силой, что она упала ниц на пол палатки. Она лежала там, ее стройное тело сотрясали рыдания. Ассириец усмехнулся и, снова подняв ее на руки, прижал к себе, похотливо глядя в ее глаза, игнорируя ее плач и мольбы.

Я удивлялся, как какой-то мужчина мог найти в себе силы так плохо обращаться с такой изящной и беспомощной девушкой, как она.

Но жестокость была преобладающей чертой ассирийцев. Ассириец всего лишь играл с ней, как кошка с мышью.

Рука девушки, отталкивающей своего похитителя, когда она боролась в его руках, пока ее несли к ложу в углу палатки, коснулась рукояти кинжала у него на поясе.

Она мгновенно выхватила кинжал и попыталась ударить им ассирийца. Но он был слишком быстр для нее. Он вырвал кинжал у нее из рук и швырнул его через палатку. Затем выражение его лица сменилось с презрительного смеха на жестокую ярость, он швырнул ее на пол палатки к своим ногам.

Он схватил кнут для колесницы и одним диким рывком сорвал с девушки одежду и опустил кнут на ее мягкие, белоснежные плечи. На ее нежной коже появился красный рубец, но она не вскрикнула. Она только закрыла лицо руками и, дрожа, ждала следующего удара.

Обращение ассирийца со своей прекрасной пленницей разозлило меня, но я вмешался, потому что чувствовал, что не могу допустить, чтобы лагерь обнаружил меня. Но теперь моя ярость была слишком велика.

Злорадствуя над девушкой и решая, куда ударит хлыст следующим, ассириец не услышал, как разошлась ткань палатки, когда я нанес семифутовый разрез. Он не тронул меня, когда я молча бросился через палатку. Я был почти рядом с ним, прежде чем он обернулся.

Его глаза расширились, а затем сузились до щелочек, когда он увидел меня.

“Хеттеянин!” - прошипел он, выхватывая из-за пояса короткий меч. Прежде чем он успел им воспользоваться, мой кинжал сверкнул в свете палатки, когда я нанес один удар.

Ассириец покачнулся и отшатнулся назад, меч выпал у него из руки.

Мгновение я стоял над ним, прислушиваясь к любому звуку. Но я не слышал ничего, кроме шума воинов, играющих в азартные игры и веселящихся в других палатках или у больших лагерных костров.

Я повернулся к девушке. Она все еще сидела на корточках, глядя сначала на меня, а затем на тело ассирийца. Ее глаза загорелись, когда она увидела, что он больше не сможет причинить ей вреда, а затем наполнились сомнением, когда она посмотрела на меня.

Я поднял ее на ноги и успокаивающе заговорил с ней, и хотя она не понимала моего языка, часть страха исчезла с ее прекрасного лица. Затем она взглянула на себя, и ее щеки покраснели, и она со стыдом отвела глаза.

Длинный плащ, такой, какие носили ассирийские вожди, лежал на кушетке, я поднял его и накинул на девушку.

Затем я подошел к передней части палатки и выглянул наружу. Рядом никого не было. Вернув кинжал на место и обнажив короткий меч, я взял девушку за руку и, жестом призвав к тишине, повел ее через прорезь, которую я проделал в палатке. Ее присутствие помешало бы моему побегу, но какой был бы смысл или право спасать ее от одного ассирийца и оставлять во власти нескольких тысяч из них?

Мы молча двинулись в том направлении, куда я вел. Я видел группы лошадей, привязанных тут и там в лагере, и к некоторым из них я и направлялся.

Нам пришлось немало потрудиться, чтобы избежать встречи с воинами и держаться подальше от света костров, но наконец мы добрались до места, где было привязано несколько лошадей. Рядом сидели двое ассирийцев и играли в кости.

Рискуя всем в одном броске, я подхватил девушку одной рукой и одним прыжком пантеры приземлился среди лошадей.

Они вставали на дыбы и ныряли, но путы выдержали, и в одно мгновение я оказался на спине одного из них, прижимая к себе девушку. Тремя взмахами меча я разорвал путы и в следующий момент изо всех сил старался удержаться в седле, в то время как мой конь бешено мчался через лагерь вместе с остальными.

Ассирийцы сидели, уставившись на меня, почти ошеломленные моим внезапным появлением и быстрыми действиями. Но теперь к ним вернулось присутствие духа, и они вскочили, дико крича.

Через мгновение весь лагерь был охвачен ревом. Люди мечутся вокруг, крича, (как я узнал позже) одни, что в лагере мятеж, другие, что на них напали хетты.

Люди замахнулись на меня мечами, и несколько стрел были направлены в меня. Но свет костра обманчив, и я прошел через весь ассирийский лагерь, не получив ни царапины. Ни у коня, ни у девушки не было.

Когда я пробегал мимо последней линии палаток, я осознал, что кто-то был рядом со мной, верхом на лошади и мчался со скоростью ветра.

Полуобернувшись, я поднял свой меч, но всадник пронесся рядом со мной, и я увидел, что он безоружен.

“Побереги свой меч для ассирийцев!” - крикнул он на языке хита. “Я твой друг, будь ты хеттеянином, васанитянином или дьяволом! Все, о чем я прошу, это сопровождать тебя ”.

Я мог бы сказать, что он не был ассирийцем.

“Приходи, если хочешь”. Я ответил.

Это была поездка! Я никогда этого не забуду.

Это была поездка, достойная воспоминаний, я мчался на лошади, едва ли менее быстрой, чем ночной ветер, который бил мне в лицо, развевая по моему лицу и плечам мягкие волосы девушки, которую я нес перед собой; и и странный всадник, ехавший рядом со мной.

Дикая скачка, и незнакомец сделал ее еще более дикой, выкрикивая варварский боевой клич, пока я не приказал ему замолчать, чтобы он не выдал нас ассирийцам.

У меня не было желания получить стрелу от часового моего собственного народа, и я не хотел ввергать лагерь в панику.

Поэтому вместо того, чтобы ехать прямо к лагерю киданей, я свернул и объехал его, остановившись на некотором расстоянии от лагеря и, конечно, на большем расстоянии от лагеря ассирийцев, хотя и не так далеко, как я мог бы пожелать.

Я спешился и снял девушку с лошади. Она прижалась ко мне, и я знал, что она напугана. Я попытался успокоить ее, как мог, а затем обратился к незнакомцу: “Мы подождем здесь до рассвета, а затем войдем в лагерь хеттов”.

“Хорошо”. - ответил он.

Мы привязали лошадей, а затем устроились поудобнее, насколько могли, среди группы огромных валунов, которые давали тепло от холодного ночного воздуха, а также служили укрытием от ассирийцев.

Мы с незнакомцем сидели лицом друг к другу, прислонившись спинами к валуну. Девушка прижалась ко мне, вздрагивая при каждом слабом звуке, доносившемся из далекого ассирийского лагеря. Бедное дитя было очень напугано, но, казалось, она полностью доверяла мне.

В темноте я не мог разглядеть черты лица незнакомца и подумал, что это за человек. Мы разговаривали вполголоса.

“Кто бы ты ни был, ” сказал он со смешком, “ и какова была твоя миссия в том лагере ассирийских дьяволов, я, несомненно, обязан тебе жизнью. Действительно, ассириец поднял свой меч против меня, когда эти лошади промчались через лагерь, сбили с ног ассирийца и рассеяли остальных, кто держал меня. Итак, я вскочил на спину одной из лошадей, сначала сбив с ног двух или трех ассирийцев, чтобы они запомнили меня, и поехал за этим. Я заметил, как ты выезжал из лагеря со скоростью, которая, казалось, указывала на то, что тебе здесь не очень рады, поэтому я решил разделить с тобой свою судьбу. По крайней мере, на данный момент. Затем, слегка изменив тон: “Кажется, хорошенькая маленькая ассирийка пришла достаточно охотно, или ты напугал ее, чтобы она подчинилась?”

Я видел, что он принял девушку за ассирийку, которую я увез насильно.

“Девушка не ассирийка, - ответил я, - и я не похищал ее. Она была пленницей ассирийцев, и я спас ее, убив ее похитителя”.

“Хорошо”. он тихо поаплодировал. “Ты хеттеянин, я улавливаю твою речь”.

“Да, я Лакур, лучник Кархемиша. А ты–”

“Меня зовут Амон, - ответил он, - и я амаликитянин”.

“Амаликитянин? Тогда что ты делаешь так далеко на севере?”

“Я в некотором роде странник”. он ответил с капризом: “У меня всегда была тяга видеть новые места и незнакомые земли. Я сражался в армии Вавилона, когда меня захватили эти ассирийские дьяволы.”

И так мы разговаривали, рассказывая друг другу истории о войне, лагерной жизни, городах и нациях, разговаривая тихо, чтобы не разбудить девушку, которая спала в моих объятиях.

Я рассказал ему о великой нации Кхита и могущественном городе Кархемиш, а он рассказал мне о своей земле, которая лежала на границе пустыни Шур. Он рассказал мне о войнах с филистимлянами, аморреями, хананеями и мадианитянами. Он рассказал мне о Соленом море в земле Аморреев, и о заливе Акаба, и о пустыне Син, на границах которой обитали ханаанские великаны. Он рассказал мне о городах Хорив, Кадес, Газа, Аскалон и Вавилон.

Он не был хвастлив в своей речи, хотя путешествовал дальше, видел больше достопримечательностей и незнакомых земель и участвовал в большем количестве сражений, чем любой другой человек, которого я когда-либо видел.

Он также обладал даром речи, и простым рассказом истории он сделал ее настолько ясной, что его слушатель сразу же представил в уме картину того, что рассказал амаликитянин.

Он был североамаликитянином, одним из племен, обитающих в Ханаане, между пустыней Сур и пустыней Зин. Южноамаликитяне жили в горах пустыни Фаран, к северу от земли мадианитян. Я слышал об амаликитянах, но первым, кого я встретил, был Аммон. Я слышал, что они были дикими племенами, свирепыми в бою, но миролюбивыми, если оставить их в покое.

Когда рассвет начал освещать суровый ландшафт пустыни, мы приготовились отправиться в лагерь хеттов. При свете я увидел, что Амон был довольно высоким, гибко сложенным мужчиной, с телосложением настоящего бойца: широкими плечами, узкими бедрами и длинными руками. У него был высокий и широкий лоб, свидетельствующий о высоком интеллекте, а его глаза были ясными и, казалось, лучились весельем и хорошим настроением. В целом Аммон Амаликитянин был красивым мужчиной, и я никогда не видел человека, чья внешность нравилась мне больше.

Мы разбудили девушку. Она вздрогнула, в ее прекрасных глазах был испуг, но, увидев меня, улыбнулась и протянула ко мне руки, как доверчивый ребенок. Она с любопытством уставилась на Аммона Амаликитянина.

“Воистину, она не ассирийка”. Он прокомментировал: “Она также не хеттеянка, не васанитянка и не вавилонянка”.

Он говорил с ней на нескольких разных языках, и наконец, казалось, что он использовал тот, который она могла понять. Ее лицо просветлело, и она ответила. Они поговорили некоторое время, а затем Амон повернулся ко мне.

“Она принцесса Киликии”, - сказал он, - “Она направлялась в Агаде, чтобы выйти замуж за тамошнего младшего короля, когда на нее и ее эскорт напала банда ассирийцев. Она была захвачена в плен и доставлена вместе с ассирийской армией.”

Итак, девушка, которую я нес перед собой на полудиком ассирийском коне, девушка, которая спала у меня на руках, была принцессой. Я был поражен тем, что я, Лакур, простой лучник в армии Кархемиша, имел право даже прикоснуться к человеку королевского происхождения. Я чувствовал себя неуверенно, неся ее так, как нес, но другого выхода не было, так что вскоре мы тронулись в путь, девушка сидела на лошади боком, обняв меня за плечи. И когда она улыбнулась, я почувствовал себя странно непринужденно.

Без происшествий мы добрались до лагеря хеттов. Принцессу я отдал на попечение генерала, который был рад помочь ей, поскольку таким образом мы могли бы заключить союз с Цицилией.

Затем я отправился на поиски компании лучников, членом которой я был.

Аммон выразил желание присоединиться к битве, поэтому я спросил его: “С кем ты хочешь сражаться? Ты лучник, копейщик или кто?”

“Дай мне меч, - ответил он, - меч и коня и позволь мне сражаться среди всадников”.

Я попросил его сопроводить меня к моему капитану Гурому, которому я рассказал о пожеланиях Амона.

“У тебя будет конь”. Гуром ответил: “Я думаю, когда ассирийцы выступят против нас, нам понадобятся крепкие воины. Что касается мечей, выбирай сам”.

И он указал на стеллаж, заполненный оружием. Глаза Аммона сверкнули, когда он быстро осмотрел оружие. Он выбрал длинный обоюдоострый меч с узким лезвием, я думаю, это был мадианитский меч.

С возгласом удовлетворения он вращал меч до тех пор, пока тот не запел и не превратился в круг из сверкающей стали.

Ассирийцы двинулись вперед под звуки труб и лязг доспехов. Их были тысячи на тысячи. Тяжеловооруженные пехотинцы шли первыми, их с обеих сторон окружала тяжелая кавалерия. За ними следовали боевые колесницы и пехотинцы с более легким вооружением. Легковооруженные всадники устроили перестрелку на равнине.

Великая армия медленно двинулась вперед, подобно стальным волнам.

Ни крика хеттской армии, ни звука трубы. Не было выпущено ни одной стрелы, не было брошено ни одного копья до тех пор, пока ассирийцы почти не достигли огромных валунов у подножия склона. Затем, в ответ на приказ, отданный в виде сверкнувшего в воздухе копья, воздух наполнился стрелами, дождем обрушившимися на ассирийцев. Они все еще наступали, поднимая щиты для защиты от стрел. Они достигли валунов, и строй был нарушен, когда первые ряды армии вошли в ущелья. И тогда на них набросились хеттские копейщики и мечники, которые прятались там.

Прыгая, наступая и отступая, чтобы снова наступать, хетты пускали в ход мечи и боевые топоры и метали тяжелые копья с близкого расстояния, в то время как выше по склону легковооруженные пехотинцы метали дротики и метательные копья, а еще выше лучники, стреляя высоко над головами своих людей, обрушивали град за градом стрел на ассирийцев.

Непривычные к таким сражениям ассирийцы уступили. Они сбежали со склона и, перестроившись на равнине, снова двинулись вперед. Всадники и колесницы были бесполезны среди валунов, поэтому против нас можно было послать только пехотинцев. И снова и снова наши люди сокрушали ассирийскую мощь и отбрасывали их назад. Наконец пришли разведчики с известием, что часть ассирийской армии делает крюк, чтобы подняться по склону в точке, удаленной от поля битвы, и таким образом напасть на нас с тыла. Затем, когда ассирийская армия была разделена, царь Хиты нанес свой смелый удар.

Он отдал приказ построиться для атаки. Быстро валуны, блокирующие дороги, которые мы построили, были откатаны. Прибыв раньше ассирийцев и работая под покровом ночи, мы в некотором роде выровняли дороги вниз по склону, которые позволили бы колесницам и всадникам спускаться. Ассирийцы не знали об этом, потому что мы перегородили дороги огромными валунами. Они думали, что мы не более способны бросить против них всю мощь наших всадников и колесниц, чем они были нами.

Поэтому они с величайшим изумлением увидели, как вся хеттская армия с бешеной скоростью несется к ним вниз по склону.

Лучники быстро последовали за ним, на бегу выпуская множество стрел. Отряд всадников пронесся мимо моего отряда. Среди них, мчась подобно вихрю, был Аммон Амаликитянин. Он сражался с хеттами среди валунов, и его меч уже был красным.

“Хо!” - крикнул он, проносясь мимо меня, размахивая мечом. “Вот так надо сражаться! Не так, как лисы среди скал!”

Спускаясь по склону со скоростью ветра, колесницы и всадники Хиты обрушились на ассирийскую армию. Многие лошади и всадники упали, многие колесницы покатились вниз по этому склону, но оставшиеся колесницы проехали прямо сквозь ряды ассирийцев, а хеттские всадники пронеслись за ними.

За ними шли тяжеловооруженные пехотинцы, затем легковооруженные пехотинцы, затем лучники.

Это была битва! Ибо ассирийцы, сплотившись по приказу своего дьявольского генерала, сражались как дьяволы и почти превратили поражение в победу.

Из двух выстроенных в ряд боевых линий битва превратилась в бурлящую, смешанную битву, в которой колесницы, всадники, пехотинцы и лучники смешались без порядка или построения.

Я оказался в гуще битвы, сражаясь коротким мечом и кинжалом. Такой ближний бой врукопашную был мне не по вкусу, и я был в самом худшем положении в конфликте, будучи окруженным тремя ассирийскими фехтовальщиками, когда высокий, похожий на пантеру воин проложил себе путь сквозь боевой пресс. Тремя молниеносными выпадами он расправился с тремя ассирийцами, и я увидел, что это был Аммон амаликитянин. Его меч был красным от острия до рукояти, его щит и шлем были помяты, и он истекал кровью из порезов от меча на руках и небольшого пореза на щеке. Но в его глазах плясало удовольствие.

“Великая битва!” - крикнул он, взмахнув щитом как раз вовремя, чтобы поймать опускающийся меч и пронзить ассирийца насквозь. Копье, которое он отклонил своим мечом и в то же время ударил своим щитом в лицо ассирийцу, который взмахнул копьем с такой силой, что человек отлетел назад.

“Этот дьявольский полководец начинает сплачивать ассирийцев!” - закричал он. “Мы пропали, если не сможем разбить эту часть армии до того, как другая часть спустится по склону и нападет на нас”.

На мгновение пространство вокруг нас очистилось, когда битва закружилась вдали.

“Смотри!” - закричал Амон, схватив меня за руку, “Видишь ассирийского дьявола?” он указал на колесницу на некотором расстоянии. В ней я увидел человека. Он был вождем, одетым в дорогие доспехи, с длинной черной бородой и взглядом, полным такой злобной жестокости, что даже на расстоянии я содрогнулся.

“Это он!” Аммон закричал: “Это ассирийский полководец!”

В моем колчане оставалось несколько стрел. Я выбрал одну осторожно, но поспешно.

Прицелившись вдоль гладкого древка, я натянул его изо всех сил. Я выпустил. Далеко и быстро унеслась стрела, от нее зависело спасение народа Хеттов.

И ассириец широко раскинул руки и бросился сломя голову со своей колесницы, когда стрела пробила его длинную черную бороду и пробила его доспехи из железа и бронзы.

“Хо!” - крикнул Аммон Амаликитянин. Он взмахнул своим мечом высоко в воздухе.

“Хо!” - снова крикнул он, - “Чудо! Ты знатный лучник, Лакур хеттеянин!”

И из рядов ассирийцев раздался крик: “Бегите! Генерал убит! Ужасный Сени-Ашшур убит!”

“Сплотитесь, люди Хиты!” - закричал Амон, - “Сплотитесь и поразите этих ассирийцев!”

И он прыгнул в гущу битвы, его меч вращался и прыгал, как пламя.

"Анналы Хиты" расскажут вам, как хетты сплотились под командованием своего генерала. Как они с безрассудной отвагой бросились на колеблющихся ассирийцев и прогнали их обратно через равнину, потерпев поражение, их армия была разбита. Как затем полководец Хиты развернул армию и встретил атаку другой ассирийской армии, которая неслась вниз по склону, и отбросил эту армию с поражением.

"Анналы Хиты" расскажут вам, как остатки этой могучей и ужасной ассирийской армии бежали обратно через равнину в быстром отступлении и как хеттские воины прошли обратно через большие ворота Кархемиша со множеством пленных и богатой добычей, в то время как люди радовались и устроили из этого праздничный день.

Они расскажут вам о хитрости и отваге хеттского полководца, о мощи и отваге воинов Хиты.

И все это так, как и должно быть, ибо никогда не существовало более могущественных воинов, более проницательного полководца, чем воины и полководец Кхиты.

Но я говорю, и говорю это без тщеславного хвастовства, что это была стрела меня, лучника Лакура, который выиграл ту битву за хеттов, и так говорит Аммон Амаликитянин.

ГЛАВА 2,

ВИКИНГ.

Я жил в стране далеко на севере. Там было холодно, шел сильный мокрый снег и пронзительные метели.

Мой народ жил на берегах великого моря и был морским народом. Мы были высокими и крепко сложенными, с ниспадающими светлыми волосами, а мужчины носили густые светлые бороды. Мы были воинственным народом, который бороздил моря.

Меня звали Хакон, и я отличался от большинства членов моего племени тем, что у меня были черные волосы и серые глаза.

Я был мужчиной приличного роста, но не гигантом, каким были многие из моего народа.

Когда я был молодым человеком, я ходил к одному из самых свирепых и могущественных морских капитанов того времени, Тостигу Могучему.

И могущественным он был, великим, желтобородым гигантом, ужасным воином и человеком, чье желание было для него единственным законом.

Он был на несколько дюймов выше меня, его крылатый шлем увеличивал его рост, его рука, словно по привычке, покоилась на рукояти его огромного меча.

“Ты хочешь присоединиться к моей команде?” он посмотрел на меня довольно презрительно, “Как пожелаешь, но не вступай, если не хочешь далеко продвинуться и сражаться во многих битвах”.

У него было два корабля-дракона. Одним из них он командовал сам, а капитаном другого был викинг по имени Рагнар.

Быстрые, ожесточенные сражения и богатая добыча всегда были уделом людей Тостига. Мы безрассудно вышли в великие моря, наша длинная низкая галера раскачивалась на волнах, как щепка, но стойко держалась в самых высоких морях.

В те дни на морях было не так уж много кораблей, но мы взяли всех, кого смогли перетащить, и кто был не слишком силен для нас.

Финикийские и итальянские торговцы, другие пиратские корабли, любой корабль был для нас добычей.

Мы также не были прочь совершать набеги вглубь страны. Мы разграбили множество деревень в Альбе, Гибернииии и Британии.

Жил-был свирепый старый викинг, у которого был скалли на побережье Ютландии. Каждый корабль, проходивший мимо этой части побережья, был вынужден платить пошлину.

Наши корабли-драконы обогнули выступающий мыс, где находился "скалли" старого викинга.

Мгновенно длинный низкий корабль-дракон обогнул мыс суши и устремился к нам.

Два наших корабля приблизились к нему, и после короткой перестрелки на дальней дистанции корабль-дракон развернулся и направился к маленькой бухте, из которой он появился. Мы могли видеть скалы викингов на самой высокой части мыса.

“За ними!” - прогремел Тостиг, - “Клянусь Одином и Тором! Мы разграбим скалли!”

“Медленно, Тостиг, медленно”. сказал старый Рейн, “Возможно, это какая-то ловушка. Эрлинг хитер, как лиса, и хорошо известно, что у него пять кораблей-драконов. Мы видели только один.”

Но Тостиг был увлечен жаждой битвы и перспективой добычи.

“Меня не волнует, что у старого Эрлинга есть сотня кораблей-драконов, битком набитых людьми!” - крикнул он. “Держи курс на залив, рулевой!”

Мы вошли в бухту, и там, на берегу, куда они ее вытащили, лежал корабль-дракон. Но он был покинут.

“Когда мы разграбим и сожжем скалли, - сказал Тостиг, - мы заберем корабль с собой, потому что это надежный корабль и красивый”.

“Но где ее люди?” - спросил Сигурд, “И где другие корабли Эрлинга?”

“Люди этого корабля, несомненно, отправились защищать скалли”. ответил старый Рейн. “Что касается других кораблей, я понятия не имею”.

“Они бежали”. Тостиг ответил: “Они все бежали, потому что узнали, что Тостиг Могучий идет грабить скалли и деревню”.

И именно столько людей бежало при появлении Тостига.

Нет смысла рассказывать о битве при скалли Эрлинга. Мы оставили наши корабли и бросились вверх по склону, выкрикивая наши боевые кличи.

Воины и главы домов скалли храбро сражались, но мы превосходили их числом, и мы ворвались за стены скалли, и вскоре наши враги оказались в плену или бежали, а многие были убиты.

В большом зале скалли нам противостоял старый Эрлинг.

Он был разоружен, и его зал был переполнен вооруженными викингами Тостига Могучего, но он смотрел на нас вызывающе и с надменной гордостью.

“Но из-за того, что остальные четыре моих корабля-дракона и большая часть моих людей отправились в рейдерский поход, наши места изменились бы, Тостиг”. - сказал Эрлинг.

“Хо-хо!” - порывисто рассмеялся Тостиг, - “Высокие слова для пленника! Если бы все ваши корабли и все ваши викинги были здесь, я бы победил точно так же! Я Тостиг, Тостиг Могучий, и я непобедим!”

Эрлинг с ненавистью посмотрел на него. Как раз в этот момент в комнату ворвалась девушка, дочь Эрлинга, преследуемая несколькими людьми Тостига. Она подбежала к своему отцу и прижалась к нему.

Тостиг пристально посмотрел на нее.

“Прекрасная девушка”. он сказал: “Я возьму ее”.

“Ты бы этого не сделал!” Эрлинг плакал.

“Почему нет?” спросил Тостиг: “Я Тостиг Могучий. Я беру то, что я желаю”. Затем хитро: “Чем ты заплатишь за свою свободу и свободу девушки?”

Эрлинг был побежден, и он знал. Он отдал приказ домоправителю, и вскоре в зал вошли рабы, неся корзины и охапки сокровищ.

Они вывалили все это на длинный стол. Там были золотые украшения, браслеты, нарукавники, кольца, груды золотых и серебряных монет, дорогое оружие, доспехи и богатая одежда.

“Это богатство, которое я собрал за годы набегов и мародерства”. Эрлинг сказал: “Забирай все это и уходи”.

“Да, мы так и сделаем”. - холодно сказал Тостиг. - “Это хорошее приданое для твоей дочери, Эрлинг”.

Девочка вскрикнула и прильнула к отцу. Она не была похожа на большинство наших норвежских женщин, потому что была маленькой и стройной, с робким видом и большими, умоляющими фиалковыми глазами.

Эрлинг свирепо посмотрел на Тостига. “Виллиан!” - воскликнул он, “Ты возьмешь все это великое сокровище и нарушишь свою клятву? Ты отрекся!”

“Нет, ” холодно сказал Тостиг, “ я не давал никакой клятвы, и ты будешь свободен, Эрлинг”.

И в этот момент Сигурд ворвался в скалли.

“Прочь, прочь!” - закричал он, - “Корабли Эрлинга приближаются к нам! В море!”

Мгновенно все пришло в замешательство. Викинги Тостига бросились к дверям скалли, освобождая пленников и хватая все, что попадалось под руку. Викинги Эрлинга и члены его дома напали на людей Тостига с криками и боевыми кличами, пытаясь вырвать оружие.

Я пробирался к столу, где лежала добыча, и случайно оказался к нему ближе всех. Члены дома карлов, как тигры, набросились на Тостиг, а Эрлинг подхватил девушку и отступил в тыл скалли.

“Хакон!” - взревел Тостиг, разбрасывая нападавших направо и налево взмахами своего огромного меча, - “Схватите девушку и унесите ее!”

“Фенрис схватит девушку и тебя тоже!” - Закричал я, подскакивая к столу. Эрлинг, отступив, закинул девушку за спину, крича своим людям, чтобы они собрались вокруг него. Я не обращал на него внимания. У меня не было времени на девушек, когда нужно было добыть добычу. Я схватил корзину, наполненную добычей, и побежал к двери скалли.

Викинги Эрлинга пытались схватить меня и наносили удары мечами и копьями, но я пригибался, уходил в сторону и уклонялся от каждого удара. Я выскочил из двери скалли и побежал вниз по склону к нашим галерам с остальными викингами Тостига, среди которых был и Тостиг.

Поскольку мы могли ясно видеть четыре длинные низкие галеры, приближающиеся с моря и численно превосходящие нас, мы хотели только попасть на борт наших галер и бежать в море. Даже Тостиг не захотел остаться и сражаться с такими силами. Галеры пытались зажать нас в бухте, но мы выбрались в открытое море. Несколько лиг они следовали за нами, но в конце концов повернули и поплыли обратно в бухту Эрлинга.

Все викинги Тостига были в отвратительном настроении, Тостиг не меньше. Потому что викинги не привыкли убегать от врагов, и были сражения, и бегство, и никакой добычи. Я улыбался, наблюдая за викингами.

“Никакой добычи”, - сердито сказал Холгар, - “Ни безделушки, ни монеты”.

“Мы могли бы награбить полные лодки, если бы Тостиг не попытался схватить девушку”. Добавил Эйнар.

Это был разговор, который я был рад услышать. Я спрятал свою корзину с добычей под какими-то мехами. Теперь я поднял ее и отнес на середину палубы. Все викинги смотрели на меня в недоумении.

“Вот несколько безделушек”. Я сказал: “Если бы я подчинился приказу Тостига и унес девушку, у нас не было бы этого сейчас”.

Я достал из корзины кинжал с золотой рукоятью в золотых ножнах и горсть браслетов и колец.

“Остальное разделите между собой”. Сказал я, махнув рукой в сторону корзины.

“Клянусь Тором!” - изумленно выругался Лодброг, - “Такой щедрости я давно не встречал! Если мои глаза не обманывают меня, в этой корзине есть серебряные ножны для меча, которыми я хотел бы завладеть.”

Я наблюдал за ними с легкой улыбкой на лице, когда они, сердечно поклявшись, делили добычу. Их уважение ко мне росло семимильными шагами, как я и предполагал.

Затем пришел старый Рейн, чтобы объявить, что Тостиг немедленно отдал мне приказ перед ним. Я вышел вперед, на квартердек, где был Тостиг.

Тостиг был в прекрасном гневе, проклиная всех ютов в целом и Эрлинга в частности.

Он яростно посмотрел на меня, его рука играла с рукоятью меча.

“Я приказал тебе схватить девушку и унести ее”. Он яростно сказал: “Ты ослушался моего приказа”.

“Чтобы я мог унести часть добычи Эрлинга и люди не говорили, что набег был напрасным и что мы бежали с пустыми руками”.

“Какое мне дело?” - прогремел он, - “Твое место - повиноваться”. И он со всей силы ударил меня кулаком в лицо. Я принял удар на поднятую руку, но силы было достаточно, чтобы сбить меня с ног и отправить кататься по палубе.

Со стороны викингов донесся ропот разочарования.

Наполовину оглушенный, я поднялся на ноги. Я повернулся к викингам.

“Ты видишь, - сказал я, - как Тостиг поступает с теми, кто не подчиняется его приказам. Захватив добычу для всех нас вместо девушки, я пошел против приказов Тостига. Теперь вы знаете, что Тостигу нужно повиноваться ”.

Я говорил хитро, и Тостиг уставился на меня, не уверенный, сразить меня или нет. Тогда он смог увидеть, что, хотя они ничего не сказали, викинги явно были на моей стороне. Я полагал, что мог бы поднять мятеж там и тогда, но это не входило в мои намерения. Глаза Тостига вспыхнули, и он шагнул вперед, его пальцы сомкнулись на рукояти меча.

Но прежде чем он смог заговорить, я умело отверг все, что он мог сказать, делая вид, что признаю его превосходство.

“Смотрите, чтобы вы во всем подчинялись приказам Тостига”. Я сказал, все еще обращаясь к викингам: “Я поступил неправильно, не захватив девушку для Тостига. Зная, что мы все разделим добычу, я взял ее. Но Тостиг - наш вождь, и ему решать, брать добычу или нет. Почему я должен ослушаться Тостига и забрать добычу для себя, когда он приказывает мне захватить женщину для Тостига? Со всей покорностью тебе, Тостиг.” Смиренно добавил я и ушел, оставив Тостига неуверенно смотреть мне вслед, а викингов с озадаченными лицами. Я улыбнулся про себя. О, я был хитер, я, Хакон Скандинав.

Тостиг и викинги были озадачены. Ремесло мало что значило для них. Все, кроме одного. Я увидел, что Сигурд наблюдает за мной, и слабая улыбка появилась на его губах. Между нами не было сказано ни слова, кроме понимающих взглядов.

Корзина с добычей была большой и до краев наполнена множеством дорогостоящих трофеев. Мне едва удалось донести это, и на корабле не было ни одного викинга, который не получил бы свою долю.

Сам того не видя, я услышал, как двое викингов обсуждали добычу и меня.

“Тостиг поступил неправильно, поразив Хакона”. сказал Эрик: “Если бы не Хакон, мы ушли бы от скалли Эрлинга с пустыми руками”.

“Но если бы Хакон похитил дочь Эрлинга, как приказал Тостиг, ” возразил Гарульф, “ мы могли бы получить все богатство Эрлинга в качестве выкупа”.

Эрик презрительно рассмеялся: “Думаешь, ты, Тостиг, отдал бы ее за выкуп? Кроме того, если бы Хакон похитил ее, Эрлинг последовал бы за нами со своими пятью кораблями-драконами и убил бы нас всех. Нет, Хакон поступил так, как должен был поступить.”

“Несомненно, ты прав”. согласился Гарульф.

Хитро, не выступая против Тостига и не давая ему повода убить меня, хитро, не навлекая на себя никаких подозрений, я настроил викингов против Тостига, против его высокомерия, его заносчивости, его жестокости. Многие из них все равно ненавидели Тостига, так что это было не так уж сложно. Тостиг был высокомерен, эгоистичен и жесток, правя железной рукой.

Корабль Рагнара, который отделился от корабля Тостига во время бегства из бухты Эрлинга, снова встретился нам.

Два корабля пронеслись бок о бок, и викинги закричали друг другу.

“Какая у тебя добыча?” Саркастически выкрикнул Холгар. Ответом был поток проклятий, направленных в основном в адрес Эрлинга и его ютов.

Люди на корабле Тостига размахивали награбленным и выкрикивали насмешки.

“У вас на корабле нет такого человека, как Хакон!” - крикнул Лодброг. “У него одного хватило быстроты и смекалки унести любую добычу”.

Позже, когда Рагнар поднялся на борт “Кракена”, как назывался корабль-дракон Тостига, и Тостиг с множеством проклятий рассказал ему о моем подвиге, вождь викингов оценивающе посмотрел на меня. Я тоже оценивал его. Рагнар не был так знаменит в битвах, как Тостиг, но по славе он уступал вождю и был проницательнее и искуснее в совете. Я решил, что могу использовать Рагнара.

“Мы поплывем в Бретландию”. сказал Тостиг, “На побережье должно быть много добычи”.

Итак, мы отправились в Бретландию. Тостиг пренебрег тем, что прижимался к побережью, и мы поплыли прямо через море.

Недалеко от берегов Оркнейяра, Оркнейских островов, мы заметили два корабля-дракона. Они повернули нам навстречу, и вскоре мы увидели, что это Англы, викинги Гатлаффа, который был таким же свирепым вождем, как Тостиг. Между норвежцем и Энглом было мало дружбы, и викинги немедленно вступили в бой. Прямо на корабль-дракон Гатлаффа несся “Кракен”, его швыряло по воде длинными веслами, которые сгибались в руках гребцов, когда они гнали корабль вперед, викинги столпились у поручней всех кораблей, размахивая оружием и выкрикивая дикие боевые кличи. Тостиг стоял на носу "Кракена”, его длинная желтая борода струилась по доспехам, его голос гремел боевыми кличами и проклятиями, дикими и порывистыми, как морские ветры, его огромный меч сверкал в руке.

Корабли с грохотом столкнулись и в одно мгновение были скреплены быстро брошенными абордажными скобами, а корабельные поручни были переполнены сражающимися людьми, и стоял грохот от лязгающих мечей и щитов, когда каждая команда пыталась взять на абордаж другое судно. Быстрый взгляд, брошенный через мое плечо, показал другой угловой корабль и корабль Рагнара, сцепленные вместе таким же образом.

Какое-то время борьба на корабельных поручнях была нерешительной, а затем, с неистовым криком, Тостиг расчистил пространство потрясающим взмахом своего меча и перепрыгнул через поручни на палубу углового корабля.

Англы на мгновение дрогнули, а затем отступили на несколько шагов, прежде чем решительный натиск норвежцев и несколько десятков из нас сумели перелезть через поручни и присоединиться к Тостигу на палубе.

В одно мгновение вихрь битвы переместился с корабельных поручней на палубу корабля Англа.

Палуба представляла собой бурлящее море сверкающих мечей и сражающихся викингов. Тостиг и Гатлафф пытались приблизиться друг к другу, а их люди стремились помочь им, но боевое давление было слишком велико.

Мужчина едва мог найти место, чтобы размахивать мечом, а копья были выброшены за ненадобностью. Это был тот вид рукопашного боя, который мне нравился больше всего. Я был не таким высоким или крупногабаритным, как большинство мужчин, и я сражался низко пригнувшись, полагаясь в основном на удары ножом и уколами, мой щит был поднят над головой и плечами. Большинство викингов предпочитали стоять прямо и размахивать своими длинными мечами со всей их силой и с полной досягаемостью, поэтому такой ближний бой был для большинства из них обременительным.

Длинный меч обрушился на мой поднятый щит, отбросив меня на палубу. Обладателем меча был Гатлафф. Я спрыгнул с палубы, нанося удар в прыжке, но мой меч был отклонен щитом Англа, и, в свою очередь, я отклонил его меч в сторону, когда он со свистом опустился.

Затем я прыгнул, и мой меч рассек руку Гатлаффа, когда он отбил ее в сторону. В следующее мгновение битва закружилась, разделив Англа и меня. На кварт-деке бушевала яростная битва.

Я увидел, как нога Сигурда поскользнулась, и он упал на палубу. Угол прыгнул вперед, подняв меч. Ударом сверху я сбил Угол и другой рукой поставил Сигурда на ноги. Углы давили на нас, и мы сражались спина к спине, пока не освободилось пространство.

Тостиг и Гатлафф встретились на носу корабля-дракона. Сражающиеся викинги отошли в сторону, оставив свободное пространство.

Два вождя были хорошо подобраны, оба умелые и свирепые бойцы, оба светловолосые гиганты.

Их мечи сверкали в воздухе и оглушительно сталкивались, нанося удары и защищаясь.

Они раскачивались взад и вперед и сражались, нанося удар за ударом и отражая их с молниеносной быстротой.

Затем меч Гатлаффа обрушился на крылатый шлем Тостига. Норвежец пошатнулся и одним быстрым ударом вогнал свой меч в железный доспех Гатлаффа.

Гатлафф широко раскинул руки и отлетел назад, перевалившись через борт корабля. Тостиг пошатнулся, а затем рухнул на палубу, меч выпал у него из руки.

На мгновение и норвежцы, и англы замерли, пораженные падением обоих вождей.

Тогда я увидел свой шанс. Я прыгнул вперед, размахивая мечом.

“Соберитесь, викинги!” Я крикнул звонким голосом: “Гатлафф пал! Подметите палубы! Одно усилие, и мы победили!”

Скандинавы издали неистовый вопль. С воплями они ринулись вперед и сметали Углы назад и назад, пока не оказались прижатыми к поручням корабля. Они сражались как дьяволы, но норвежцы рубили их и сбрасывали за борт, пока я не подскочил и не остановил их. Мне пришлось пустить в ход кулаки и плоскую часть меча, но Сигурд понял, что я задумал, и помог мне, и вскоре норвежские викинги неохотно отступили и опустили мечи. Около двадцати Англов стояли в страхе у поручней корабля, их мечи были красными и зазубренными, доспехи разорваны и измяты. Но неукротимое мужество проявилось в их поведении. Они не выказали страха, когда столкнулись с нами.

Наряду с несколькими другими способностями, которыми обычно не обладают викинги, я мог говорить на нескольких языках, помимо моего собственного. Одним из таких языков был энгл, и на этом языке я обращался к энглам.

“Бросьте оружие”. Я сказал: “Бесполезно сражаться дольше. Вы окружены во много раз превосходящими вас силами, Гатлафф, ваш вождь, убит. И смотрите, ” продолжил я, указывая на другие корабли, “ ваш второй корабль захвачен”.

На его палубе несколькими углами, вплотную к грот-мачте, стояли победоносные норвежцы Рагнара. Я приказал Сигурду приветствовать Рагнара и остановить битву.

“Если вы сложите оружие, вы будете спасены”. Я продолжал: “Я предлагаю вам выбор: поступить на наши корабли и стать частью нашей компании наравне с норвежскими викингами”.

Англы и скандинавы уставились на меня в изумлении. Тогда такие предложения были не слишком распространены.

“Мы никогда не присоединимся к вам, мы не поднимемся на борт ваших кораблей”. Энгл коротко ответил: “Убейте нас, если хотите; по крайней мере, мы погибнем в бою”.

Норвежцы беспокойно зашевелились, перекладывая оружие. Я жестом приказал им отойти.

“К вашему баркасу никто не прикасался”. Я сказал: “Он должен вместить всех вас. Корабль-дракон не доплывет до суши. Берите баркас и отправляйтесь. Острова Оркнеяр недалеко. Вы должны быть в состоянии безопасно добраться до них.”

“Ты хочешь сказать, что мы выйдем на свободу?” - нерешительно спросил Энгл.

“Да”.

Они едва могли осознать этот факт. Такие вещи были редкостью на Северном море.

Скандинавы недовольно пробормотали.

“Что это за детская забава?” - проворчал старый Рейн.

“Поступок слабака!” - крикнул Вигстан. “Что, вы позволите этим англам, нашим врагам, уйти с миром со своими лодками и оружием! Что скажете, вы, викинги?”

“Вы слышали мой приказ”. Сказал я, разворачиваясь лицом к ворчащим норвежцам с мечом в руке: “И здесь я стою, чтобы поддержать свои приказы”. Я посмотрел прямо в глаза норвежцам, и они смущенно отступили. Я заметил Сигурда, стоящего рядом, с насмешливой улыбкой на лице он наблюдал за викингами, его рука покоилась на рукояти меча.

С другого корабля-дракона было около двадцати Англов, которых Рагнар по моему слову уничтожил их оружием, хотя он поднял брови, а затем пожал плечами.

Два баркаса с угловых кораблей легко вместили людей, и они погрузились на них, взяв курс к берегам Оркнеяра, которые были едва видны на дальнем хорризоне.

Как раз перед тем, как они отчалили, высокий Англ с проницательным взглядом, который говорил большую часть разговора, обратился ко мне: “Как тебя называют мужчины?” - спросил он.

“Хакон”. Я ответил.

“Я Осляф из клана Белого меча”. он ответил: “И я буду помнить”.

С этими словами он прыгнул в одну из баркасов и взялся за румпель. Англы налегли на весла, и вскоре две баркасы, вздымаясь на волнах, неслись к далеким Оркнейским островам.

Тостиг, как выяснилось, не был убит. Меч Гатлаффа, опустившийся на его бронзовый шлем, просто лишил его сознания. Он пришел в себя, яростно ругаясь и желая возобновить битву.

Он проклинал еще больше, когда обнаружил, что битва закончилась.

“Были ли взяты какие-нибудь пленные?” он потребовал ответа.

“Нет”. ответил Сигурд.

“Они все были убиты?”

“Все, кроме примерно двадцати на каждом корабле”, - сказал Вигстан, - “И тех, кого Хакон отослал с их лодками и оружием”.

Тостиг был в ярости. “Ты слишком много на себя берешь, Хакон”. он прогремел: “Я здесь вождь”.

Я смотрел на него расчетливым взглядом. У меня на уме было обнажить меч и решить, кто будет вождем прямо здесь и сейчас, но я решил, что еще не время. Слишком много людей все еще было за Тостига.

Мы нашли много добычи на галерах Англов. Англы были свирепыми пиратами дальнего плавания, они захватили много кораблей и разграбили много деревень.

Награбленное, что мы взяли с двух кораблей, с лихвой окупило их затраты, посчитали норвежцы.

Англы сражались храбро и умело, и около двадцати норвежцев были убиты.

Но сражаться, убивать и быть убитым было представлением норвежцев о жизни. Они не заботились ни о чем другом.

Мы спасли два корабля-дракона и, отремонтировав их, укомплектовали их людьми с “Кракена” и с “Баклана”, корабля Рагнара.

Позже мы продали их джатам в Брунанбуре.

Примечания

*1 Море Тихих вод = Тихий океан

*2 неандертальца

*3 кроманьонца

*4 Средиземное море

*5 Чтобы избежать путаницы, я использовал современные термины для обозначения мест и кланов. – АВТОР

Приложения

РОБЕРТ Э. ГОВАРД И ПИКТЫ: ХРОНОЛОГИЯ

ОКОЛО 1918-1919

Говард обнаруживает в библиотеке на Канал-стрит в Новом Орлеане книгу, из которой он впервые узнает о пиктах. (См. Выдержки из Письма Х.П. Лавкрафту, ок. Январь 1932 года и Элвин Эрл Перри, Биографический очерк Роберта Э. Говарда [1935], ниже.)

ЭССЕ БЕЗ НАЗВАНИЯ, ОК. 1920-1923

Говард написал этот отчет по истории пиктов, возможно, для школы. Начальная страница или страницы явно отсутствуют и считаются утерянными.

это характеризовало их на протяжении всех веков. Оставшиеся пещерные люди нашли убежище в густых лесах и горных дебрях, из которых они время от времени выходили, чтобы красть скот, жечь и убивать и послужить основой для рассказов о более поздних эпохах, повествующих о великанах и людоедах.

Позже великая кельтская раса распространилась по Европе, а пикты, в свою очередь, бежали в леса и пещеры, став основой сказок о гномах, эльфах и других феях.

Но это было гораздо позже. Пикты рассеялись по всей Европе. Некоторые из них все еще встречаются в горах Пиренеев. Но они дольше всего держались на Британских островах, и именно там они нас интересуют.

Пикты Британии претерпели несколько полных изменений во внешности и манерах поведения. Между первыми пиктами и индейцами нет большей разницы, чем между первыми пиктами и пиктами, выступившими против Хенгеста.

Я уже описывал пиктов, которые первыми пришли в Британию. Этот тип оставался неизменным на протяжении нескольких сотен лет. Люди оставались мирными, добывая пропитание сельским хозяйством и становясь все более цивилизованными и более искусными ремесленниками.

Затем произошло великое кельтское вторжение, и кропотливая работа и прогресс, длившиеся полтысячи лет, были отменены в одно мгновение, ибо это характерная черта кельтов. Зарождающееся поколение пиктов было пресечено в зародыше.

Пикты не смогли устоять перед расой воинов, искусных в обработке металлов, изготовлении и использовании оружия, но значительно уступающих пиктам в мастерстве.

Поэтому они бежали в северные горы. Многие потомки ранних пещерных людей скрывались в горах, и хитрые пикты разработали план совместного использования огромной силы и грубой отваги аборигенов с проницательностью пиктов, к неудовольствию кельтских захватчиков. Так охотник и артизан объединились против воина, и древние враги объединились. Итак, когда кельты устали от Британии и двинулись на север, они столкнулись с таким количеством неприятных сюрпризов, в основном в виде засад и ночных нападений, что отступили обратно в Британию, и только во время вторжения бриттов, много лет спустя, кельты смогли закрепиться в Шотландии, хотя многие ушли в Ирландию.

Живя бок о бок и сражаясь как одна нация, естественно, уменьшилось взаимное презрение и ненависть, и пикты и аборигены начали вступать в смешанные браки.

По той или иной причине пикты-силурийцы, бежавшие в Уэльс, не объединились с потомками пещерных людей, и ранние типы пиктов остались неизменными, за исключением того, что позже они были изменены путем смешанных браков с кельтами, спасаясь от других захватчиков. И по сей день в горах западного Уэльса все еще можно найти следы древнего пиктского типа.

Первыми кельтами, вторгшимися в Британию, были гаэлы с каштановыми волосами, серыми глазами и высокими довольно худощавыми формами. Они пришли из Галлии, особенно Бретани, где в народе сегодня много кельтской крови.

Следующие захватчики тоже были кельтами, но во многом отличались от гэльских кельтов.

Они были высокими, как гэлы, но с более крупными и тяжелыми телами. Как правило, у них были голубые глаза и рыжие или желтые волосы. Они происходили в основном с территории нынешних Бельгии и Нидерландов и назывались бритонами, от которых произошли названия Британия и британец. Возможно, в них была доля тевтонской крови. Они победили гэлов, как гэлы победили пиктов, а гэлы отступили в Уэльс и Шотландию.

ПИСЬМО ТЕВИСУ КЛАЙДУ СМИТУ, 5 октября 1923

Я пишу книгу, которая, несомненно, утомила бы вас и большинству людей показалась бы полной чушью, но поскольку я пишу ее для собственного развлечения, мнение других людей о ней меня не интересует, насколько я знаю.

В книге рассказывается о большой территории и множестве персонажей. Некоторые персонажи - Аммон Амаликитянин, который был знаменитым фехтовальщиком, Быстроногий, древесный человек, Тостиг Могучий, викинг и в чем-то злодей, Хакон, норвежец и хитрый как лиса, Бран Мак Морн, который был величайшим вождем, который когда-либо был у пиктов, и многие другие, которых слишком много, чтобы упоминать.

ДЕКАБРЬ 1924

"Потерянная раса" возвращена Говарду редактором "Weird Tales" Фарнсвортом Райтом,

для доработки.

Из "Пост Оукс энд Сэнд Раффс" , 1928

Это тонко замаскированный автобиографический роман, основанный на жизни Говарда за предыдущие четыре года. "Стив" - это Стив Костиган, альтер-эго Говарда; "Забытая раса" - это Потерянная раса; "Причудливые истории" - это Weird Tales .

Получивнаграду за "Забытую расу", он [редактор "Причудливых историй"] нашел в ней несколько недостатков, в том, что она оставляла слишком много места для воображения и некоторые важные факты оставались необъясненными. Стив понял, что даже читатели других журналов не должны обладать собственным интеллектом или воображением. Однако редактор заявил, что готов взяться за рассказ, если будут внесены изменения и дополнения, которые он предложил .... И все же у него [Стива] почему-то упало сердце, когда он задумался о переписывании ‘Забытой расы’. Как только история была закончена, он заканчивал с ней, стремясь начать что-то другое, и он хотел посмотреть на нее снова только в печати.Он сомневался в своей способности довести рассказ до стандарта, даже учитывая замечания редактора, которыми он руководствовался, и, опасаясь повторного отказа, отложил внесение изменений на несколько дней. Он отправил с ней еще два рассказа, когда вернул ее. Эти два вернулись, но Bizarre Stories приняли исправленный рассказ, предложив 30,00 долларов, выплачиваемых при публикации.

7 января 1925

Потерянная раса признана в Weird Tales .

ПИСЬМО ТЕВИСУ КЛАЙДУ СМИТУ, 14 января 1926

В этом письме Говард в общих чертах описал две волны кельтской миграции в Британию. Ссылаясь на первую волну, гэлов, он говорит: Из Ирландии они распространились в Британию, преследуя пиктов в Шотландии и Уэльсе . И: Некоторые шотландцы низменностей, валлийцы и большая часть корнуолльцев являются бриттами, хотя корнуолльцы сильно смешаны с пиктами и гэлами.

ПИСЬМО ФАРНСВОРТА РАЙТА РОБЕРТУ Э. ГОВАРДУ, 16 марта 1926

Дорогой мистер Говард:

Мне очень понравились "ЛЮДИ ТЕНЕЙ", но, боюсь, я не смогу использовать это в WEIRD TALES. В ней слишком мало “истории”, несмотря на энергичное действие на первых страницах. Это скорее хроника племени, картина эволюции расы; и поэтому в ней отсутствует напряженность и трепет, присущие истории индивидуального конфликта, надежд, страхов и драмы.

Я не знаю ни одного журнала, который взял бы подобную историю, за исключением, возможно, FRONTIER. Но если вы отправляете это в FRONTIER, я предлагаю вам сначала прояснить конфликт между Браном Мак Морном и волшебником на странице 11, поскольку читатель остается в неведении относительно того, что произошло, относительно того, что сделал Бран Мак Морн, чтобы заставить волшебника сдаться.

ЯНВАРЬ 1927

The Lost Race опубликована в Weird Tales.

ОКОЛО 1928

Говард пишет "Маленьких людей" .

ПИСЬМО ГАРОЛЬДУ ПРИСУ, 20 октября 1928

Об Атлантиде – я верю, что нечто подобное существовало, хотя я не особенно придерживаюсь какой-либо теории о существовании там цивилизации высокого типа – на самом деле, я сомневаюсь в этом. Но какой-то континент был затоплен в далеком прошлом или какой-то большой участок суши, поскольку практически у всех народов есть легенды о потопе. И кроманьонцы внезапно появились в Европе, развившись до высокого уровня примитивной культуры; нет никаких следов, указывающих на то, что они поднялись по лестнице абсолютного варварства в Европе. Внезапно обнаруживаются их останки, заменяющие неандертальца, с которым у них нет никаких родственных связей вообще. Откуда они произошли? Очевидно, нигде в известном мире. Они, должно быть, возникли и развивались на разных основных этапах эволюции в какой-то стране, которая сейчас нам не известна.

Оккультисты говорят, что мы пятая – я полагаю – великая подраса. Пришли две неизвестные и безымянные расы, затем лемурийцы, затем атланты, затем мы. Говорят, атланты были высокоразвитыми. Я сомневаюсь в этом. Я думаю, что они были просто предками кроманьонца, который по какой-то случайности избежал участи, постигшей остальные племена.

Все свои взгляды на этот счет я изложил в длинном письме редактору, которому я продал рассказ под названием " Королевство теней", который, как ожидается, будет опубликован в качестве предисловия к этому рассказу – если вообще когда-либо будет опубликован. Эту историю я сочинил о мифической допотопной империи, современнице Атлантиды.

1928–1929

Говард пишет большинство своих историй о Кулле, короле допотопной земли Валузии (первым из которых было Королевство Теней) в этот период. В большинстве историй фигурирует пиктский друг Кулла Брул и другие пиктские персонажи.

1929

Говард пишет длинную повествовательную поэму, Балладу о короле Герейнте, в которой среди многих персонажей фигурирует Далборн, пикт.

ОКОЛО марта 1930

Темный человек принят в "Странные истории" (планируемый журнал-компаньон к "Странным историям").

Короли ночи приняты за Странные истории (представлены в Странных историях, но Райт принят за странные истории ).

ПИСЬМО ГАРОЛЬДУ ПРИСУ, 4 января 1930

Валлийцы, разбившие армии Уильяма Руфуса, были мужчинами мощного телосложения, широкогрудыми и сильными, но невысокого роста. Причиной потери роста, а также изменения цвета лица могла быть смесь с уроженцами Силура, несомненно, иберийской крови, или сильная римская кровь.

ОЛФ, W БЕГСТВО 1930

В этой истории, отвергнутой Аргоси в письме от 3 июня 1930 года, Кормак Мак Арт, ирландский разбойник 5 века, является свидетелем противостояния между норвежцами, которые построили поместье на острове в Шетландских островах, и вождем пиктов Бруллой, которого они избили и вышвырнули из своего дома, когда он приказал им покинуть острова. В решающей битве пикты со всех шетландских островов нападают на норвежское поселение. В одной из сцен Кормак видит, как они крадутся через лес:

Что-то приобрело очертания в тенях. Длинная вереница фигур двигалась, как призраки, прямо под сенью деревьев; дрожь пробежала по спине Кормака. Несомненно, эти существа были эльфами, злыми демонами леса. Невысокие, могучего телосложения, наполовину сутулые, друг за другом, они прошли почти в полном молчании. В тени их молчание и пригнувшиеся позы делали их чудовищной пародией на мужчин. Расовые воспоминания, наполовину затерянные в туманных безднах сознания, вернулись, чтобы вцепиться ледяными пальцами в сердце Кормака. Он не боялся их так, как человек боится врага-человека; его охватил ужас перед старыми, как мир, воспоминаниями предков – смутными ощущениями, хаотичными снами - воспоминаниями о более темных веках и мрачных днях, когда первобытные люди сражались за господство в новом мире.

Ибо эти пикты были остатками потерянного племени – пережитками древней эпохи – последними форпостами империи темного каменного века, которая рухнула под бронзовыми мечами первых кельтов. Теперь эти выжившие, выброшенные на голый край мира, которым они когда-то правили, жестоко сражались за свое существование.

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТА РОБЕРТУ Э. ГОВАРДУ, 20 июля 1930

Это правда, что кельты наиболее сильно разделяют цикл мифов о феях, гномах и маленьких людях, которые антропологи находят по всей Западной Европе (в отличительной форме, выделяющей их из общей арийской системы персонификации, которая производит фавнов, сатиров, дриад и т.д.) и приписывают смутным воспоминаниям о контакте с монголоидами до их вторжения в Британию. Поскольку эти прекрасные нордические кельты обнаружили в Британии и Ирландии меньшую по размеру и более темную расу, некоторые склонны вводить в заблуждение и предполагать, что легенды о “маленьком народе” намекают на контакт с этими темными аборигенами. Это, однако, может быть явно опровергнуто анализом мифов; поскольку такие мифы неизменно имеют общие с параллельными континентальными мифами специфические черты (или следы этих черт) того, что “маленькие люди” по сути своей отталкивающие и чудовищные, обитают под землей и склонны к странному шипящему дискурсу. Теперь такого рода вещи применимы к жителям Средиземноморья – которые не являются ненормальными или отталкивающими с точки зрения северян (будучи очень похожими по чертам лица), которые не жили под землей, и чей язык (возможно, потерянной ветви, но предположительно протохамитский, хамитский или даже семитский) едва ли мог предполагать шипение. Неизбежная вероятность состоит в том, что все северные народы встретились с этим старым монголоидным племенем в очень ранний период, когда оно делило континент с распространяющимися на север средиземноморцами и с остатками других рас палеолита и неолита, ныне утерянных для истории; и что после последующего завоевания побежденные монголоиды ушли в глухие леса и пещеры и долгое время выживали как злобно-мстительные враги своих огромных белокурых завоевателей, продолжая партизанское преследование и опустившись так низко по антропологической шкале, что стали притчей во языцех, наводящей ужас и отвращение. Память об этих существах не могла не быть очень сильной среди северян (а также среди тех средиземноморцев и альпийцев, которые, возможно, сталкивались с ними), так что был создан фиксированный свод легенд, который распространялся повсюду, где могли бродить кельтские или тевтонские племена.

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТУ, ОКОЛО августа 1930 г.

Ваши наблюдения относительно монголоидных аборигенов и их связи со сказками Западной Европы особенно заинтересовали меня. Я предположил, не вникая глубоко в этот вопрос, что эти легенды были основаны на контактах с более ранними средиземноморцами, и действительно, написал историю на основе этого предположения, которая появилась несколько лет назад в Weird Tales – “Потерянная раса”. Я с готовностью признаю правдивость ваших замечаний о том, что монголоидная раса, должно быть, была ответственна за мифы Маленького народа, и искренне благодарю вас за информацию.

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТУ, ОКОЛО сентября 1930 г.

Большое вам спасибо за добрые слова, которые вы сказали о “культе Брана”. Я заметил, что the current Weird Tales анонсирует моих “Королей ночи” в выпуске за следующий месяц. Надеюсь, вам понравилась история. Бран - один из “Королей”. Я намерен последовать вашему совету относительно написания серии рассказов, посвященных Бран.

ПИСЬМО ТЕВИСУ КЛАЙДУ СМИТУ, ОКОЛО сентября 1930 года

Weird Tales анонсирует для выпуска следующего месяца мою историю “Короли ночи” – (120,00 долларов). В некотором смысле эта история лучшая из всех, что я когда-либо написал. Ничего особо странного в этом нет, но неплохой боевой материал, если я сам так говорю.

ОКОЛО октября 1930

"Дети ночи" принимается за "Странные сказки".

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТУ, ОКОЛО октября 1930 г.

Кстати, недавно я продал Weird Tales короткий рассказ “Дети ночи”, в котором я рассказываю о легендах монголоидных аборигенов, загадочно касаюсь культа Брана и туманно намекаю на безымянные вещи, связанные с Ктулху, Йог-Сототом, Цатоггуа и "Некрономиконом"; а также цитирую строки из “Врат Дамаска” Флеккера и придаю им загадочный смысл, который, я уверен, поразил бы поэта!

ПИСЬМО ГАРОЛЬДУ ПРИСУ, ОКТЯБРЬ–ноябрь 1930

Вы читали мою последнюю историю в Weird Tales? Я думаю, она вам понравится; в ней рассказывается об усилиях Рима подчинить диких людей Каледонии. Персонажи и действие вымышлены, но период и общая тенденция событий являются историческими. Римлянам, как вы знаете, так и не удалось расширить свои границы далеко в вересковые пустоши, и после нескольких неудачных кампаний они отступили к югу от великой стены. Их поражение, должно быть, было достигнуто такими объединенными усилиями, как я здесь описал, – временным союзом между гэльскими, кимрскими, аборигенными и, возможно, тевтонскими элементами. У меня есть довольно определенная идея, что медленная фильтрация германских поселенцев началась в восточной Каледонии задолго до общего перелива, который затопил латинизированные страны.

Когда-нибудь я попытаюсь написать повесть длиной в роман, посвященную тому туманному веку: позволив себе широту, которая, как предполагается, должна быть позволена историческому романисту, я намерен взять сюжет примерно такого рода: о медленном угасании римского влияния в Британии и вторжении тевтонских скитальцев с Востока. Они, высадившись на восточном побережье Каледонии, медленно продвигаются на запад, пока не вступают в жестокий конфликт со старыми гэльскими поселениями на западе. На руинах древнего доарийского королевства пиктов, долгое время зажатого между непримиримыми врагами, эти воинственные племена вступают в смертельную схватку только для того, чтобы ополчиться на общего врага - саксов-завоевателей. Я намереваюсь, что рассказ будет о нациях и королях, а не об отдельных личностях. Несомненно, я никогда не напишу его.

Что касается доарийских сообществ, о которых я упоминал в “Голосе Эль-лила”, как вы знаете, вся Западная Европа когда-то была населена маленькими, смуглыми племенами неолитической культуры, питавшимися чесноком, известными по-разному как средиземноморцы, иберийцы, баски, длинноголовые, поедавшие чеснок, а в Британии - силурами или пиктами. Следы этого народа, завоеванного и покоренного арийскими кельтами, все еще видны в расах на Британских островах, и эти примитивные народы, о которых я упоминал, несомненно, являются остатками расы – откуда, несомненно, происходят легенды о финикийских поселениях в Корнуолле и Ирландии. Новые расы нордических кельтов или германцев, пришедшие на острова, увидев этих маленьких смуглых человечков, пришли к выводу, что в них течет семитская кровь, или египтяне. Дело в том, что они пришли на запад раньше всех других рас, возможно, за исключением очень примитивного монголоидного прототипа, который вскоре вымер.

Этот средиземноморский тип лежит в основе всех рас, и этому народу требуется всего несколько столетий, чтобы изменить облик своих завоевателей. Кто, например, не зная своего настоящего происхождения, понял бы, что первые арийские предки итальянцев, греков, персов и индусов высокой касты были светлоглазыми блондинами, почти идентичными современным скандинавам?

Не хочу возвращаться на Средиземноморские острова, где эти племена оставались обособленной расой дольше, чем где-либо еще. Эти аборигены широко известны как пикты, и этим именем я обозначал их во всех своих рассказах – и я написал ряд, в которых упоминал их – “Потерянная раса”, “Королевство теней”, “Зеркала Тузун Туна”, “Темный человек”, “Короли ночи”, не говоря уже о нескольких, которые я не продал.

Несомненно, этот термин в строгом смысле некорректен. Я очень сомневаюсь, что у этого древнего народа был какой-либо термин, который обозначал бы их как народ; туата Феда, грубо говоря, лесной народ, было название, данное им ирландскими гэлами.

Беда говорит, что пикты пришли в Шотландию из Скифии после того, как гэлы прибыли в Ирландию. Гэлы изгнали их в Шотландию, вернее, не позволили им поселиться в Ирландии, а позже пришли и отвергли их. Легко заметить, что эти люди не были аборигенами, поскольку гэлы пришли в Ирландию еще в первом веке нашей эры.

Но здесь возникает вопрос: эти “скифские” люди взяли имя более древней расы, среди которой они поселились, или они одолжили этим более древним народам свое имя?

Нет сомнений в том, что “пикты Галлоуэя” были очень смешанной расой, с преобладанием кельтского языка, без сомнения. Но когда я говорю о собственно пиктах, я имею в виду более древний, чистокровный доарийский тип.

Я думаю, что следующая теория довольно логична: что Каледония с древнейших времен была заселена темнокожим средиземноморским народом; что завоевание римлян загнало множество кимрских бриттов в вересковые пустоши, откуда, без сомнения, происходят рассказы о “каледонцах”, крупных светловолосых людях, которые сражались на боевых колесницах. Без сомнения, эти племена сильно смешались с местными жителями.

Затем, под давлением римского завоевания, которое, без сомнения, привело к перемещению многих кельтских племен, несомненно, включая гэлов, которые, должно быть, пришли в Ирландию с гор Испании или Южной Галлии, в Каледонию пришла другая волна кельтов, раса, известная как пикты. Возможно, они принадлежали к гэльскому, бельгийскому или бриттскому типу, хотя все свидетельства указывают на негэльский язык. Или они могли быть неклассифицированным типом кельтов. Весьма вероятно, что это уже была смешанная раса с латинскими, тевтонскими или даже семитскими элементами. Эта раса, поселившаяся в Каледонии, возможно, покорила местных жителей и дала им свое название.

Вы понимаете, что у меня практически нет оснований для этой теории, и я просто выдвигаю ее в качестве предположения.

О уроженцах Галлоуэя говорили как о “пиктах Галлоуэя” еще долго после прихода саксов. Несомненно, в их жилах текла сильная часть средиземноморской крови, но они были очень смешанной породой – помимо упомянутой пиктской крови, в них были сильные элементы гэльского, бриттского, датского и саксонского языков. Особенно потому, что Галлоуэй, как следует из названия (Гэл-Галл, что означает провинция, находящаяся под контролем галлов, или иностранцев), был рано завоеван англскими королями и долгое время не восстанавливал свою независимость. Имя Пикт стало означать просто уроженец Галлоуэя. Но за этим местным термином маячило великое темное царство, уходящее корнями в каменный век. Поэтому термин пикт, как я его использую, относится к этой древней-престарой неолитической расе в ее чистоте и завершенности.

Согласно шотландским легендам, которые говорят о пиктах с предельным ужасом и отвращением, пиктское королевство было разрушено, а его подданные истреблены Кенитом Макэлпайном. Несомненно, королевство было разрушено, но вполне вероятно, что люди были поглощены окружающими гэльскими племенами. И это королевство было смешанным, о котором я уже говорил. Старый чисто средиземноморский тип в значительной степени не одобрялся. Старый чисто средиземноморский тип в значительной степени исчез. Расстояние придает перспективу, но оно также искажает и укорачивает. Несомненно, легенды пиктов смешались с более старыми и мрачными легендами древних монголоидов континента. Эти истории составляют основу арийского народного предания – о карликах, эльфах, гномах, кобольдах, демонах и тому подобном – и, переплетаясь с мифами пиктов, придают им сверхъестественный акцент – демоническую внешность, нечеловеческий рост и так далее. Без сомнения, поздние пикты были более коренастого телосложения и невзрачной внешности, чем более чистокровные гаэлы, но я не могу поверить, что они были настолько отвратительны внешне, как их изображают легенды.

НОЯБРЬ 1930

"Короли ночи" опубликованы в "Weird Tales" .

29 ОКТЯБРЯ 1931

Люди Тьмы возвращены Strange Tales для перезаписи. Пикты упоминаются в этой истории лишь мельком, но "маленькие люди" или "дети ночи" фигурируют на видном месте.

ДЕКАБРЬ 1931

Темный человек опубликован в Weird Tales .

ОКОЛО января 1932

Народ Тьмы продался Странным сказкам .

ОТРЫВКИ Из КНИГИ НЕГО Х ИБОРИАНА А ГЕ, НАЧАЛО 1932 года

В этом эссе Говард изложил свою воображаемую историю миров Кулла и Конана, связав их, в конечном счете, с историческими народами. Пикты занимают видное место на протяжении всего эссе как одна из древнейших рас в мире, редко поднимающаяся над состоянием варварства.

О той эпохе, известной немедийским хронистам как эпоха до катаклизма, известно мало, за исключением последней части, да и та окутана туманом легенд....

Варварами той эпохи были пикты, которые жили на островах далеко в западном океане; атланты, которые обитали на небольшом континенте между Пиктскими островами и главным, или Турианским континентом; и лемурийцы, которые населяли цепь больших островов в восточном полушарии....

Цивилизация турианцев рушилась; их армии состояли в основном из наемников-варваров. Пикты, атланты и лемурийцы были их генералами, их государственными деятелями, часто их королями....

Затем мир потряс катаклизм. Атлантида и Лемурия затонули, а Пиктские острова поднялись, образовав горные вершины нового континента....

Варварам жилось немного лучше, чем цивилизованным расам. Жители Пиктских островов были уничтожены, но их большая колония, обосновавшаяся среди гор на южной границе Валузии, чтобы служить буфером против иностранного вторжения, осталась нетронутой. Континентальное королевство атлантов также избежало общей гибели, и в него прибыли тысячи их соплеменников на кораблях с тонущей земли. Многие лемурийцы бежали на восточное побережье Турианского континента, которое было сравнительно нетронутым....

В континентальное королевство Атлантов, из затонувших областей, хлынули мириады зверей и дикарей – человеко-обезьян. Вынужденные постоянно сражаться за свои жизни, они все же сумели сохранить остатки своего прежнего состояния высокоразвитого варварства. Лишенные металлов и руд, они стали каменотесами, как их далекие предки, и достигли настоящего художественного уровня, когда их борющаяся культура вступила в контакт с могущественной нацией пиктов. Пикты также вернулись к кремню, но продвинулись быстрее в вопросах народонаселения и военной науки. У них не было ничего от артистической натуры атлантов; они были более грубой, практичной, более плодовитой расой. Они не оставили изображений, нарисованных или вырезанных на слоновой кости, как это делали их враги, но они оставили в изобилии удивительно эффективное кремневое оружие.

Эти королевства каменного века столкнулись, и в результате серии кровопролитных войн превосходящие числом атланты были отброшены обратно в состояние дикости, и эволюция пиктов была остановлена. Через пятьсот лет после Катаклизма варварские королевства исчезли. Теперь это нация дикарей – пиктов, ведущих непрерывную войну с племенами дикарей – атлантами. Пикты имели преимущество в численности и единстве, тогда как атланты распались на слабо сплоченные кланы. Это был запад того времени. ...

После того как пикто-атлантические войны уничтожили зачатки того, что могло бы стать новой культурой, другой, меньший катаклизм еще больше изменил внешний вид первоначального континента ... и сопутствующие землетрясения, наводнения и извержения вулканов довершили гибель варваров, начатую их племенными войнами.

Спустя тысячу лет после малого катаклизма западный мир предстает дикой страной джунглей, озер и бурных рек. Среди покрытых лесом холмов северо-запада бродят банды людей-обезьян, не владеющих человеческой речью, огнем или орудиями труда. Они - потомки атлантов, вернувшихся в воющий хаос джунглей -скотства, из которого много веков назад с таким трудом выползли их предки. На юго-западе живут рассеянные кланы деградировавших пещерных дикарей, чья речь имеет самую примитивную форму, но которые все еще сохраняют название пиктов, которое стало означать просто термин, обозначающий самих людей, чтобы отличить их от настоящих зверей, с которыми они борются за жизнь и пищу. Это их единственная связь с их прежним этапом. Ни убогие пикты, ни обезьяноподобные атлантийцы не имеют никаких контактов с другими племенами или народами....

Взгляните на мир пятьсот лет спустя.... На западе атланты-обезьяноподобные начинают долгое восхождение вверх. Они завершили цикл существования; они давно забыли свое прежнее существование как люди; не подозревая ни о каком другом прежнем состоянии, они начинают восхождение без помощи и препятствий со стороны человеческих воспоминаний. К югу от них пикты остаются дикарями, очевидно, бросающими вызов законам природы, не прогрессируя и не отступая назад....

Повесть о следующей тысяче лет - это повесть о возвышении хайборийцев, чьи воинственные племена доминируют в западном мире. Обретают форму грубые королевства. Рыжеволосые захватчики столкнулись с пиктами, загнав их в бесплодные земли запада. На северо-западе потомки атлантов, поднявшиеся без посторонней помощи из состояния обезьяны в состояние первобытной дикости, еще не встретились с завоевателями....

Пятьсот лет спустя королевства мира четко определены.... К северу от Аквилонии, самого западного королевства Хайбории, живут киммерийцы, свирепые дикари, не поддающиеся влиянию захватчиков, но быстро продвигающиеся вперед благодаря контакту с ними; они - потомки атлантов, которые сейчас прогрессируют более устойчиво, чем их старые враги пикты, обитающие в дикой местности к западу от Аквилонии....

Но варвары сохранили чистоту своей крови... Пикты принадлежат к тому же типу, что и всегда – невысокие, очень смуглые, с черными глазами и волосами....

Пятьсот лет спустя гиборийская цивилизация была сметена с лица земли ... именно на западе росла сила, которой было суждено свергнуть королей Аквилонии с их высоких постов....

Но численность и могущество пиктов поразительно росли. По странному стечению обстоятельств, во многом благодаря усилиям одного человека, и он был инопланетянином, они ступили на пути, которые в конечном итоге привели к империи. Этим человеком был Арус, немедийский священник, прирожденный реформатор. Неизвестно, что заставило его задуматься о пиктах, но это уже история – он решил отправиться в западную пустыню и изменить грубые обычаи язычников, введя мягкое поклонение Митре. Его не обескуражили ужасные рассказы о том, что случалось с торговцами и исследователями до него, и по какой-то прихоти судьбы он оказался среди людей, которых искал, один и безоружный, и не был мгновенно пронзен копьем.

Пикты извлекли выгоду из контакта с хайборийской цивилизацией, но они всегда яростно сопротивлялись этому контакту. То есть они научились грубо обрабатывать медь и олово, которых в их стране было мало, и ради которых они совершали набеги на горы Зингары или торговали шкурами, китовыми зубами, бивнями моржа и теми немногими вещами, которыми могут торговать дикари. Они больше не жили в пещерах и укрытиях на деревьях, а строили палатки из шкур и грубые хижины, скопированные с боссонских. Они по-прежнему жили в основном охотой, поскольку их дикие земли изобиловали всевозможной дичью, а реки и море - рыбой, но они научились выращивать зерно, что делали отрывочно, предпочитая воровать его у своих соседей, боссонцев и зингарцев. Они жили кланами, которые обычно враждовали друг с другом, и их простые обычаи были кровожадными и совершенно необъяснимыми для цивилизованного человека, такого как Арус Немедийский. У них не было прямого контакта с хайборийцами, поскольку боссонийцы выступали в качестве буфера между ними. Но Арус утверждал , что они способны к прогрессу, и события подтвердили истинность его утверждения – хотя вряд ли в том смысле, который он имел в виду.

Арусу повезло, что его связали с начальником более чем обычного разума – Гормом по имени. Горма невозможно объяснить, так же как Чингисхана, Османа, Аттилу или любого из тех личностей, которые, родившись на голых землях среди необразованных варваров, все же обладают инстинктом завоевания и построения империи. В духе бастарда-боссона священник объяснил вождю его цель, и, хотя Горм был крайне озадачен, Горм разрешил ему остаться среди своего племени непобежденным – случай, уникальный в истории расы. Выучив язык, Арус принялся за работу, чтобы устранить наиболее неприятные аспекты пиктской жизни, такие как человеческие жертвоприношения, кровная месть и сожжение заживо пленников. Он долго разглагольствовал перед Горомом, которого обнаружил заинтересованным, хотя и безразличным слушателем. Воображение воссоздает сцену – черноволосый вождь в тигровых шкурах и ожерелье из человеческих зубов, сидящий на корточках на земляном полу плетеной хижины, внимательно слушающий красноречие священника, который, вероятно, сидел на резной, обтянутой кожей доске красного дерева, поставленной в его честь, – одетый в шелковые одежды немедийского священника, жестикулирующий своими тонкими белыми руками, когда он излагал вечные права и правосудие, которые это были истины Митры. Несомненно, он с отвращением указал на ряды черепов, украшавших стены хижины, и призвал Горма простить своих врагов вместо того, чтобы использовать их обесцвеченные останки подобным образом. Арус был высочайшим продуктом врожденной артистичной расы, отточенной веками цивилизации; Горм унаследовал стотысячелетнюю вопящую дикость – в его крадущемся шаге была лапа тигра, в его руках с черными ногтями была хватка гориллы, в его глазах горел огонь, который горит в глазах леопарда.

Арус был практичным человеком. Он воззвал к чувству материальной выгоды дикаря; он указал на мощь и великолепие хайборийских королевств, как на пример могущества Митры, чьи учения и дела вознесли их на их высокие места. И он говорил о городах и плодородных равнинах, мраморных стенах и железных колесницах, украшенных драгоценными камнями башнях и всадниках в сверкающих доспехах, скачущих на битву. И Горм, с безошибочным инстинктом варвара, пропустил мимо ушей его слова о богах и их учениях и сосредоточился на материальных силах, так ярко описанных. Там, в этой плетеной хижине с земляным полом, со священником в шелковой мантии на помосте из красного дерева и темнокожим вождем, кутающимся в свои тигровые шкуры, были заложены основы империи.

Как уже было сказано, Арус был практичным человеком. Он жил среди пиктов и обнаружил, что разумный человек мог бы многое сделать, чтобы помочь человечеству, даже когда это человечество было облачено в тигровые шкуры и носило ожерелья из человеческих зубов. Как и все жрецы Митры, он был проинструктирован во многих вещах. Он обнаружил, что в пиктских холмах имеются обширные залежи железной руды, и научил местных жителей добывать, выплавлять и перерабатывать ее в орудия труда – сельскохозяйственные орудия, как он наивно верил. Он провел другие реформы, но это были самые важные вещи, которые он сделал: он привил Горму желание увидеть цивилизованные земли мира; он научил пиктов работать с железом; и он установил контакт между ними и цивилизованным миром. По просьбе вождя он провел его и нескольких его воинов через боссонские границы, где честные жители деревни смотрели в изумлении на сверкающий внешний мир.

Арус, без сомнения, думал, что обращает в свою веру направо и налево, потому что пикты послушались его и воздержались от того, чтобы ударить его своими медными топорами. Но пикт не был способен серьезно относиться к учениям, которые призывали его простить своего врага и сойти с тропы войны ради честного тяжелого труда. Говорили, что ему не хватало художественного чутья; вся его натура вела к войне и резне. Когда священник говорил о славе цивилизованных народов, его темнокожие слушатели были сосредоточены не на идеалах его религии, а на добыче, которую он бессознательно описывал в повествование о богатых городах и сияющих землях. Когда он рассказывал, как Митра помог некоторым королям победить их врагов, они не обратили особого внимания на чудеса Митры, но зациклились на описании боевых порядков, конных рыцарей и маневров лучников и копейщиков. Они слушали с проницательными темными глазами и непроницаемыми лицами, и они шли своей дорогой без комментариев, и с лестным вниманием прислушивались к его наставлениям относительно обработки железа и родственных искусств.

Перед его приходом они украли стальное оружие и доспехи у боссонийцев и зингарцев или выковали свое собственное грубое оружие из меди и бронзы. Теперь перед ними открылся новый мир, и лязг саней эхом разнесся по всей стране. И Горм, благодаря этому новому ремеслу, начал утверждать свое господство над другими кланами, частично войной, частично искусством и дипломатией, в последнем искусстве он превосходил всех других варваров.

Пикты теперь свободно приходили и уходили в Аквилонию под подпиской о невыезде, и они возвращались с большей информацией о ковке доспехов и изготовлении мечей. Более того, они вступили в наемные армии Аквилонии, к невыразимому отвращению крепких боссонцев. Короли Аквилонии подумывали о том, чтобы натравить пиктов на киммерийцев и, возможно, таким образом уничтожить обе угрозы, но они были слишком заняты своей агрессивной политикой на юге и востоке, чтобы уделять много внимания малоизвестным землям на западе, откуда прибывало все больше и больше коренастых воинов, чтобы поступить на службу к наемникам.

Эти воины, завершив свою службу, вернулись в свою дикую местность с хорошими представлениями о цивилизованной войне и тем презрением к цивилизации, которое возникает из-за знакомства с ней. На холмах забили барабаны, на вершинах задымились костры, и дикие мастера меча забили свою сталь на тысяче наковален. Благодаря интригам и набегам, слишком многочисленным и коварным, чтобы их можно было перечислить, Горм стал главой вождей, ближайшим приближением к королю пиктов за тысячи лет. Он долго ждал; он был уже немолод. Но теперь он двинулся против границ, не в торговле, а в войне.

Арус слишком поздно осознал свою ошибку; он не затронул душу язычника, в которой таилась жестокая свирепость всех веков. Его убедительное красноречие не вызвало волнения в сознании пиктов. Теперь Горм носил посеребренную кольчугу вместо тигровой шкуры, но под ней он не изменился – вечный варвар, равнодушный к теологии или философии, его инстинкты безошибочно нацелены на грабеж.

Пикты ворвались на границы Боссонии с огнем и мечом, не одетые в тигровые шкуры и размахивающие медными топорами, как в былые времена, а в чешуйчатых кольчугах, вооруженные оружием из острой стали. Что касается Аруса, то пьяный пикт размозжил ему голову, когда он делал последнюю попытку отменить работу, которую он невольно совершил. Горм не был лишен благодарности; он приказал установить череп убийцы на вершину пирамиды жрецов. И это одна из мрачных ироний вселенной, что камни, которыми было покрыто тело Аруса, должны были быть украшены этим последним штрихом варварства – над человеком, которому были отвратительны насилие и кровная месть.

Но новейшего оружия и кольчуг было недостаточно, чтобы прорвать оборону. В течение многих лет превосходящее вооружение и непоколебимая храбрость боссонцев сдерживали захватчиков, которым при необходимости помогали имперские аквилонские войска. В это время гирканцы приходили и уходили, и Замора была присоединена к империи.

Затем предательство из неожиданного источника нарушило границы Боссонии....

А затем вторжение пиктов в полную силу разразилось вдоль этих границ. Это был не просто набег, а согласованный натиск целого народа, возглавляемого вождями, служившими в аквилонских армиях, и спланированный и направленный Гормом – теперь стариком, но с неугасимым огнем своих неистовых амбиций. На этот раз на их пути не было деревень, обнесенных крепкими стенами, с крепкими лучниками, которые сдерживали бы натиск до подхода имперских войск. Остатки боссонийцев были сметены с лица земли, и обезумевшие от крови варвары напали в Аквилонию, грабя и сжигая, прежде чем легионы, снова воюющие с немедийцами, смогут двинуться на запад.... Пикты неудержимо продвигались на восток, и войско за воинством было растоптано их ногами. Без своих боссонских лучников аквилонцы оказались неспособны справиться со страшным огнем варваров из стрел. Со всех концов империи были отозваны легионы, чтобы противостоять натиску, в то время как из дикой местности наплывала орда за ордой с явно неисчерпаемыми запасами. И посреди этого хаоса киммерийцы спустились со своих холмов, довершив разрушение. Они разграбили города, опустошили страну и удалились в горы со своей добычей, но пикты заняли земли, которые они захватили. И Аквилонская империя пала в огне и крови....

Немедия, непобедимая хайборийцами, колебалась между всадниками востока и воинами запада, когда племя Æсир, скитавшееся из своих заснеженных земель, пришло в королевство и было нанято в качестве наемников; они оказались такими умелыми воинами, что не только отбили нападение гирканцев, но и остановили продвижение пиктов на восток.

Мир в то время представлял примерно такую картину: обширная пиктская империя, дикая, грубая и варварская, простиралась от берегов Ванахейма на севере до самых южных берегов Зингары. Она простирается на восток и включает в себя всю Аквилонию, за исключением Гандерланда, самой северной провинции, которая, будучи отдельным королевством на холмах, пережила падение империи и все еще сохраняет свою независимость. Империя пиктов также включает Аргос, Офир, западную часть Кофа и самые западные земли Шема. Этой варварской империи противостоит империя гирканцев....

Горм был убит Ялмаром, вождем немедийцев Æсэр. Он был очень старым человеком, почти ста лет. За семьдесят пять лет, прошедших с тех пор, как он впервые услышал историю империй из уст Аруса – долгий срок в жизни человека, но краткий промежуток в истории народов, – он сколотил империю из сбившихся с пути диких кланов, он сверг цивилизацию. Тот, кто родился в глинобитной хижине с плетеной крышей, в старости восседал на золотых тронах и грыз говяжьи куски, поднесенные ему на золотых блюдах обнаженными рабынями, которые были дочерьми королей. Завоевание и приобретение богатства не изменили пикт; из руин разрушенной цивилизации не возникла новая культура, подобная фениксу. Темные руки, разрушившие художественное великолепие побежденных, никогда не пытались копировать их. Хотя он сидел среди сверкающих руин разрушенных дворцов и облачал свое крепкое тело в шелка побежденных королей, пикт оставался вечным варваром, свирепым, стихийным, интересующимся только обнаженными первичными принципами жизни, неизменным, безошибочным в своих инстинктах, которые были направлены исключительно на войну и грабеж, и в которых искусствам и культурному прогрессу человечества не было места....

Какое-то короткое время пикт и гирканец рычали друг на друга из-за руин завоеванного ими мира. Затем начались ледниковые эпохи и великий нордический дрейф... По всему западному миру пикты и гирканцы были ошеломлены этим молодым, более свирепым народом....

В западном мире теперь доминировали северные варвары. Пикты все еще удерживали Аквилонию и часть Зингары, а также западное побережье континента....

В то время не существовало такого понятия, как консолидированная северная империя. Как всегда, у каждого племени был свой вождь или король, и они жестоко воевали между собой. Какова могла бы быть их судьба, мы не узнаем, потому что очередная ужасающая конвульсия земли, вырезавшая земли такими, какими они известны современникам, снова погрузила все в хаос....

На западе остатки пиктов, низведенные катаклизмом еще раз до статуса дикарей каменного века, начали, с невероятной для их расы мужественностью, снова овладевать землей, пока, в более позднюю эпоху, они не были вытеснены перемещением киммерийцев и скандинавов на запад. Это было так давно после распада континента, что о бывших империях рассказывали только бессмысленные легенды.

ПРИМЕРНО январь-февраль 1932

Worms of the Earth одобрен Weird Tales.

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТУ, ОКОЛО января 1932 г.

Снова возвращаясь к вашему чувству принадлежности к Риму – тема, которая настолько интересна для меня, что я едва могу удержаться от нее – ваше объяснение логично и, без сомнения, правильно. Мое ощущение своего места среди различных западных варваров, несомненно, можно объяснить столь же логично. Но есть одно мое хобби, которое озадачивает меня по сей день. Я не пытаюсь придать этому какое-либо эзотерическое или таинственное значение, но факт остается фактом: я не могу ни объяснить, ни понять это. Таков мой интерес к народу, который, ради краткости, я всегда называл пиктами. Конечно, я понимаю, что мое использование термина может быть поставлено под сомнение. Людей, известных в истории как пикты, называют по-разному: кельтами, аборигенами или даже германцами. Некоторые авторитетные источники утверждают, что они пришли в Британию после бриттов и незадолго до прихода гаэлов. “Дикие пикты Галлоуэя”, которые в значительной степени фигурируют в ранней шотландской истории и легендах, несомненно, принадлежали к очень смешанной расе – вероятно, преимущественно кельтской, как кимрской, так и гэльской, и говорили на своего рода внебрачном кимрском, смешанном с элементами гэльского и аборигенного языков, причем последняя разновидность, должно быть, была немалый процент в крови пиктов. Также могла быть значительная германская или скандинавская смесь. Вероятно, термин “пикт” правильно применялся только к кочующему кельтскому племени, которое поселилось в Галлоуэе и, предположительно, завоевало и было поглощено аборигенным населением. Но для меня “пикт” всегда должно относиться к маленьким смуглым средиземноморским аборигенам Британии. В этом нет ничего странного, поскольку, когда я впервые прочитал об этих аборигенах, их называли пиктами. Но что странно, так это мой неослабевающий интерес к ним. Впервые я прочитал о них на шотландском истории – просто голые упоминания, обычно с неодобрением. Поймите, мои чтения по истории в детстве были разрозненными и отрывочными из-за того, что я жил в стране, где таких книг было мало. Я был энтузиастом шотландской истории, насколько мог, чувствуя родство с членами клана в килтах из-за шотландской крови в моей собственной крови. В кратких и сжатых историях, которые я читал, пикты упоминались только вскользь, например, когда они столкнулись со скотчами и потерпели поражение от них. Или в английской истории, как причина, по которой бритты пригласили саксов. Самым полным описанием этой расы, которое я прочитал в то время, было краткое замечание английского историка о том, что пикты были жестокими дикарями, живущими в глинобитных хижинах. Единственный намек, который я получил о них с легендарной точки зрения, был в описании Роб Роя, в котором упоминалась ненормальная длина его рук, и в этом отношении он сравнивался с пиктами, кратко комментируя их коренастую и обезьяноподобную внешность. Вы можете видеть, что все, что я читал в то время, не было рассчитано на то, чтобы вызвать восхищение расой.

Затем, когда мне было около двенадцати, я провел короткое время в Новом Орлеане и нашел в библиотеке на Канал-стрит книгу, подробно описывающую театрализованное представление британской истории, начиная с доисторических времен и заканчивая – я полагаю – нормандским завоеванием. Это было написано для школьников и рассказано в интересном и романтическом стиле, возможно, со многими историческими неточностями. Но там я впервые узнал о маленьком темном народе, который первым заселил Британию, и их называли пиктами. Я всегда испытывал странный интерес к термину и людям, и теперь я почувствовал, как они меня увлекают. Автор изобразил аборигенов не в более привлекательном свете, чем другие историки, чьи работы я читал. Его пикты были созданы хитрыми, скрытными, невоинственными и в целом стояли ниже последующих рас – что, несомненно, было правдой. И все же я испытывал сильную симпатию к этому народу и сразу же принял их как средство связи с древними временами. Я сделал их сильной, воинственной расой варваров, дал им почетную историю былой славы и создал для них великого короля – некоего Брана Мак Морна. Должен признать, что мое воображение было довольно слабым, когда дело дошло до названия этого персонажа, который, казалось, полностью сформировался в моем сознании. Многие короли в пиктских хрониках носят гэльские имена, но для того, чтобы соответствовать моей вымышленной версии пиктской расы, у их великого короля должно быть имя, более соответствующее их неарийской древности. Но я назвал его Браном в честь другого моего любимого исторического персонажа – галла Бреннуса, который разграбил Рим. Мак Морн происходит от имени знаменитого ирландского героя Гола Мак Морна. Я изменил написание Mac, чтобы придать ему не гэльский вид, поскольку в гэльском алфавите нет буквы “k”, “c” всегда звучит как “k”. Итак, в то время как Бран Мак Морн по-гэльски означает “Ворон, Сын Морна”, Бран Мак Морн не имеет гэльского значения, но имеет собственное значение, чисто пиктское и древнее, уходящее корнями в темные лабиринты древности; сходство в звучании с гэльским термином - просто совпадение!

Но что я хотел сказать, так это то, что я пока не в состоянии понять свое собственное предпочтение этим так называемым пиктам. Бран Мак Морн не изменился за прошедшие годы; он точно такой, каким запечатлелся в моем сознании во взрослом виде – похожий на пантеру мужчина среднего роста с непроницаемыми черными глазами, черными волосами и темной кожей. Это был не мой типаж; я был блондином и скорее выше среднего роста, чем ниже. Большинство моих друзей были такого же склада. Ярко выраженные типы брюнета, подобные этому, были в основном представлены мексиканцами и индейцами, которых я недолюбливал. Тем не менее, при чтении пиктов, Я мысленно встал на их сторону против вторгшихся кельтов и германцев, которых я знал как людей моего типа и, более того, моих предков. Мой интерес, особенно в раннем детстве, к этим странным людям эпохи неолита был настолько острым, что я не был доволен своей нордической внешностью, и если бы я вырос таким мужчиной, каким в детстве хотел стать, я был бы невысоким, коренастым, с толстыми, узловатыми конечностями, черными глазами-бусинками, низким скошенным лбом, тяжелой челюстью и прямыми, жесткими черными волосами – мое представление о типичном пикте. Я не могу связать эту прихоть с восхищением каким-то человеком такого типа – это был рост моего интереса к средиземноморской расе, которая первой заселила Британию. Книги по истории Шотландии мне было легче достать, чем по истории Ирландии, поэтому в детстве я знал о шотландской истории и легендах бесконечно больше, чем ирландцы. У меня был ярко выраженный шотландский патриотизм, и нет ничего лучше, чем читать о войнах шотландии и Англии. Я разыгрывал эти войны в своих играх и во весь опор скакал по мескитовым зарослям на скаковой кобыле с голой спиной, рубя направо и налево мексиканским мачете и срезая кактусовые груши, которые я принимал за головы английских рыцарей. Но, читая о столкновениях между шотландцами и пиктами, я всегда чувствовал, что мои симпатии странно меняются. Но хватит об этом; у меня нет намерения утомлять вас.

ПИСЬМО Х.П. ЛАВКРАФТУ, ПРИМЕРНО 2 марта 1932 г.

Что касается моих чувств к мифическим пиктам, без сомнения, вы правы, сравнивая это с индийским комплексом восточного мальчика и вашими собственными чувствами к арабским вещам. Мой интерес к пиктам всегда был смешан с долей фантазии – то есть я никогда не ощущал того реалистичного расположения к ним, которое я испытывал к ирландцам и шотландцам хайленд. Не то чтобы это было менее ярко; но когда я начал писать о них, это все еще было глазами инопланетян – таким образом, в моем первом рассказе о Бран Мак Морне, который был справедливо отвергнут, я рассказал историю от лица наемника–гота в римской армии; в длинном повествовательном стихотворении, которое я так и не закончил и в котором я впервые перенес Брана на бумагу, я рассказал его через римского центуриона на стене; в “Потерянной расе” центральной фигурой был британец, а в “Королях ночи” - гэльский принц. Только в моем последнем рассказе Брана “Земляные черви”, который принял мистер Райт, я смотрел глазами пиктов и говорил на пиктском языке!

В этой истории, кстати, я заново затронул вечную борьбу Брана с Римом. Я едва ли могу думать о нем в какой-либо другой связи. Иногда я думаю, что Бран - просто символ моего собственного антагонизма по отношению к империи, антагонизма, который не так легко понять, как мое пристрастие к пиктам. Возможно, это еще одно объяснение последнего: сначала я увидел название “пикты” на картах, и всегда это название находилось за пределами обширных границ Римской империи. Этот факт вызвал мой пристальный интерес – он был таким значительным сам по себе. Сам факт наводил на мысль о потрясающих войнах – savage атаки и яростное сопротивление – доблесть, героизм и свирепость. Я был инстинктивным врагом Рима; что может быть более естественным, чем то, что я инстинктивно вступил в союз с ее врагами, тем более что эти враги успешно сопротивлялись всем попыткам подчинения. Когда в моих снах – не наяву, а наяву - я сражался с бронированными легионами Рима и отступал, израненный и побежденный, в моем сознании возникала картина карты, охватывающей обширную римскую империю, и всегда за границами, за пределами линий подчинения, загадочная легенда “Пикты и скотты”, словно вторжение из другого, нерожденного мира будущего. И всегда в моей голове возникала мысль, придающая мне новых сил – среди пиктов я мог бы найти убежище, безопасное от моих врагов, где я мог бы зализать свои раны и восстановить силы для войн.

ПИСЬМО ФАРНСВОРТА РАЙТА РОБЕРТУ Э. ГОВАРДУ, 10 марта 1932

В этом письме Райт говорит: Я хочу в ближайшее время выпустить "ЧЕРВЕЙ ЗЕМЛИ", потому что, по-моему, это необычайно прекрасная история . Также в этом письме он отвергает "Дочь ледяного великана" и возвращает "Феникса на мече" для доработки; это первые две истории о Конане, представленные Говардом в "Weird Tales" . . . . . . . . . . . . . " Странные истории" .

АЛЬГАЛЛА, Против ЛУЧНИКОВ М ПРИМЕРНО В апреле 1932 ГОДА

Это первая история Говарда о Джеймсе Эллисоне, который помнит прошлые воплощения, в основном как воин-варвар в эпоху, предшествовавшую зарождению истории. В нем рассказывается о всемирной миграции группы доарийских нордиков, группы, в которую входит один человек не из племени.