Брат

Мы опоздали с тобой, опоздали…

Вспомню — и вновь разрыдаться готов.

Госпиталь встретил нас тихой печалью,

И безутешно молчал Балашов.

С коек страдальцы с участьем глядели

Двум посетителям скорбным вослед.

Возле пустой и холодной постели

Мы задохнулись… Его уже нет!

На костыли опираясь, солдаты

Нас обступили. Но где Магомед?

Стены и двери, и окна палаты —

Все на местах. А его уже нет.

Даже врачи — победители смерти —

Нам виновато твердили в ответ:

— Сделано все, что возможно, поверьте… —

Верим, друзья. Но его уже нет.

Был среди них санитар-дагестанец.

Он поначалу стоял в стороне.

Но подошел к нам, когда мы остались

С горем безжалостным наедине.

Тихо поведал земляк наш, аварец:

— С вами мечтал повидаться сынок.

Ждал он. Слезами душа обливалась.

Жаждал свиданья. Дождаться не смог.

Как он мечтал, чтоб закрыл ему веки

Кровный отец из аула Цада… —

Не зарубцуется это вовеки,

Не остывает такая беда.

— Он вам писал… — Из кармана аварец

Бережно вынул тетрадный листок.

«Мама, отец…» — Но строка, обрываясь,

Вниз поползла. Дописать он не смог.

Книгу отца, что в боях обтрепалась,

Брат нам оставил на память. А в ней

Карточка нашей Пати оказалась —

Он тосковал по дочурке своей.

Девочке этой — смотрю я на фото —

Больше родителя не увидать.

Брат мой, ушел от семьи далеко ты,

Как обездолил ты бедную мать!

…Но продолжается путь наш трехдневный.

От Балашова большак повернул

К избам саратовской тихой деревни,

Маленькой, словно аварский аул.

Дальше тропинка вела вдоль канала

К месту, где горец недавно зарыт.

Нет, не свидание нам выпадало,

Только прощанье, навеки, навзрыд.

Рядом теснились могилы другие.

В них после боя почили сыны

Армии нашей бескрайней России,

Разных народов, единой страны.

…Ехали мы сквозь тревожные дали

И к Магомеду взывали: — Держись!.. —

Брат мой держался. Но опоздали.

Мы опоздали на целую жизнь.