Брат мой белый

VI ОРГИЯ

Она будет Девой. Смотри на нее. Разве она сама — не создание чистоты и света? (от нее несет тяжким смрадом немытого тела, руки медленно разглаживают волосы на лобке, скрученные в тонкие завитки) При всей ее чистоте пятки ее на удивление покрыты толстым слоем грязи. Видишь — она будет Девой. Ты можешь взять ее, пока мы не Начали.

Начали что?

Начали начало начал…

Он не говорит — он утверждает. Его слова — непререкаемая выдавленная мысленная зубная паста. Приторная и до тошноты мятная. Это также противно, как нечистые тела под тонким полотном белой льняной рубахи…

Настало время для Игры. Время. Я нужен им. И она — пойдет со мною.

Где ты нашел ее?

Там много таких.

Но зачем она нам?

Она — Лучшая из того, что осталось. Женщина — всегда привлекает. Чистотой… — и он громко рыгнул, нехотя подчеркнув особую пикантность происходящего.

Женщина — суть земли.

Женщина — отрицание Смерти — через жизнерождение.

Женщина — это наш славянский фетиш…

Так ты — славянин?

Я — это Он…

И только теперь я замечаю на его мокрой от пота спине мелкую чуть розоватую сыпь.

Ее высокопревосходительство Маман…

Соль земная — mamane?

Но это же бред, господа! Бред…

Когда я первый раз пошел на серьезное свидание с девушкой — нас застал дождь. Мы тогда пробежались по залитой водой улице и еле-еле укрылись в тесной беседочке на краю парка. Недалеко стоял деревянный домик. В нем жил какой-то старый учитель музыки. К нему не приходили даже на репетиторство. Несколько раз я видел его, несущего узелок с кефиром и буханкой хлеба, похоже, ничего более он и не употреблял. Сухонький, одинокий, но в тоже время какой-то прямой — при всей его старческой сгорбленности. Окно его дома было открыто. Он играл на фортепиано. Я уверен — что это именно он играл — музыка несколько раз прерывалась, раздавался чуть скрипучий старческий кашель. И все продолжалось с той же ноты, на которой произошла заминка. И тут он заиграл рапсодию Листа. Без единой паузы, как на концерте в Кремлевском дворце съездов… И в этот самый момент я начал расстегивать ее блузочку: пуговку за пуговкой. И вот тогда…

Стоп!

Я почувствовал желание остановиться.

Что делаю я тут, в принципе, я так же образован, как и они, образованы, но что делаем мы все тут?

Когда рушатся Империи — люди, особенно простые смертные люди, внезапно потерявшие своих очугунелых богов тут же начинают метаться. Первой страдает психика у людей тонких, чувствительных, интеллигентных, как принято говорить… Как врач-психотерапевт, я вам приказываю:

СПАТЬ!!!

Я очнулся от того, что смрад тел становился невыносимым. То ли он должен был стать Им, но путь к этому казался мне странным. Приятного ощущения у меня не было. Но и злость — мое обычное состояние души куда-то ушла. Я не понимал себя. Уйти? Уйти я уже не мог.

Вот они, смертные, где ваши боги? Смертные молчат, потупив головы свои в сырую землю…

И я ощущал то же. Ощущал ужас от возможности остаться одному. Какое спасение? Единственная возможность: Он…

И все-таки. Все-таки… Нет, не нахожу возможным…

Отказаться? Уже пытался…

И я стою на земле, пытаясь отказаться от чего? — От нее же, земли, что еще представляется глупее?