Брат по мечу" ()

XV

Ногти Трейна Элдарфро оставили глубокие кровоточащие раны на ладонях его сжатых в кулаки рук. Соль от пота покрывала его лицо толстым, твердым слоем; дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы неровными, взрывоопасными глотками воздуха; и каждый мускул дрожал, содрогаясь от прокатывающихся по нему волн агонии.

Он мог бы избежать мучений в любое время, когда бы ни захотел, что во многих отношениях делало их еще хуже, но, по правде говоря, он не мог этого сделать. Он был магом, поклявшимся бороться с Тьмой любой ценой. И даже если он не был связан своей клятвой мага, он дал другое обещание. Обещание девушке - женщине, которую он даже никогда не видел.

Его позвоночник выгнулся дугой, так что только пятки и затылок касались каменного пола, а из горла вырвался звук животной боли. Он никогда не представлял себе такой агонии, и все же он знал, что, несмотря на все, что он мог сделать, то, что он испытывал в этот момент, было лишь частью страданий той девушки, которую он никогда не видел.

Он был с ней, когда она корчилась, извиваясь и дергаясь в своих цепях на покрытом запекшейся кровью алтаре. Он был с ней, когда поющие упыри, поклонявшиеся Шарне, склонились над ней со своими ножами, клещами, всеми невыразимыми орудиями пыток, посвященными их Богу Тьмы. Не было никакого секрета боли, никаких возможных пыток, которых они не знали. Вся боль, которая могла быть причинена человеческому телу, была в их власти, и жертва кричала, когда они причиняли ей эту боль с холодным, методичным расчетом, худшим, чем любой бешеный взрыв убийственного безумия.

Трейн отдал бы саму свою душу, чтобы спасти эту девушку от постигшего ее злодеяния, и он не смог. Он не мог. Его беспомощность была мукой более глубокой, чем любая боль плоти, и все же он не позволял ей отвлекать его от единственной вещи, которую он мог сделать. И вот он был с ней, разделяя ее боль, отводя все, что мог, - хотя это мало что могло дать против такой лавины агонии. Теперь она едва ли даже осознавала его присутствие. В охватившем ее ужасе оставалось так мало места, но все же крошечная частичка ее знала, что он был там. Знала, что она не совсем одинока, даже здесь, даже сейчас. И когда Трейн оскалил зубы в рычании агонии, он все еще держал щит, который он набросил на ее самое сокровенное существо.

Он чувствовал светящийся узел ее жизни, ее души, как трепет испуганных крыльев на своей ладони. Смерть - и хуже смерти - надвигалась на нее, и она знала это, но даже когда надвигалось угасание, она вспыхивала все ярче и ослепительнее, сфокусированная агонией, причиняемой ее телу, поглощая себя в ее мучениях. Это была та яркость, последняя яркость отчаяния и тоски, для создания которой все это было задумано. Принося жертву ожидающему демону, пока она не достигнет критической точки, и демон не потянется к ней. Протянет руку и возьмет ее - поглотит ее кровоточащие клочья и высосет последний тускло светящийся костный мозг из ее костей, когда чудовищное зло погасит не просто жизнь, но саму душу своей жертвы.

Трейн изогнулся, его собственные звуки были как у измученного животного, но он все еще держал щит. Тем не менее, он приглушил это яркое сияние. Он чувствовал выжидающую злобу демона, его жадное осознание обещанного ему пиршества, но он отказывался уступать. Он будет держать этот щит, пока жив, и пока он не умрет, душа девушки будет жить, что бы ни случилось с ее телом.

Чердан на мгновение отступил от алтаря.

Кровь его жертвы пропитала его облачение свежим освящающим потоком, и его ноздри затрепетали от восхитительного запаха пролитой жизни и агонии. Он лизнул тонкое лезвие своего ножа для снятия кожи, и вкус был сладким, очень сладким. Но даже когда его темная сила влилась в него, он знал, что что-то было не так.

Жертва была совершенной. Девственница, достаточно сильная духом, чтобы сохранить рассудок даже тогда, когда вся ее семья была вырезана, но достаточно взрослая - и, возможно, что еще более важно, с богатым воображением - чтобы оценить свою собственную судьбу, и достаточно молодая и сильная, чтобы продержаться даже на алтаре Шарны. Не могло быть более восхитительного подношения одному из величайших слуг Скорпиона, и никто на службе у Шарны не был более искусен в подношениях, чем Чердан.

И все же он не мог почувствовать, как слуга тянется к нежному лакомству, визжащему на алтаре. Он знал, что агония была достаточной, отчаяние достаточно глубоким, но слуга все еще стоял в стороне, даже не прикоснувшись к душе жертвы. Такого никогда раньше не случалось с Черданом, и неуверенность пыталась пробить брешь в опыте темного жреца. Возможно ли, что каким-то неведомым образом Базел и Уолшарно были ответственны за это? Они были защитниками Томанака. Могли ли они умудриться, даже находясь снаружи священных пределов жертвенного зала, вмешаться в ритуал? Сама идея была абсурдной, но что еще это могло быть?

Он не знал ответа на эти вопросы, но в глубине его мозга начал расти темный червь страха. Чтобы связать слугу, он был вынужден ослабить узы, которые воля Шарны наложила на него, когда он был передан на хранение Чердану. Он установил дополнительные ограничения, привязал к жизни жертвы, удерживая ее до момента ее смерти. Это было неотъемлемой частью любого обязательства, ибо у слуги не было верности. Он ненавидел - и желал - всю смертную жизнь, и его самая пламенная ненависть приберегалась для тех, кто в первую очередь обязал его служить себе. Он должен удерживаться ограничениями ритуала Скорпиона до того момента, когда он поглотит душу жертвы и этот момент наложит на него новые узы, даже когда смерть жертвы разрушит все предыдущие ограничения.

Были случаи, когда ритуал был ошибочным. В которых жертва умерла до того, как ее душа была поглощена. Когда это произойдет, последствия вполне могут оказаться фатальными для призывающего слугу.

Но с ним такого никогда не случалось, напомнил себе Чердан, и здесь этого тоже не случится. Он отказался позволить этому случиться, и его челюсть сжалась, когда он отступил к алтарю и снова склонился над своей задачей.

Ретак из Контовара больше не выглядел таким щеголеватым. Пот и вонь страха, как правило, оказывали именно такой эффект.

Он прижался спиной к гладкому камню прохода и проклял архитектора, который спроектировал этот сложный лабиринт туннелей и коридоров. Храм был по крайней мере в два раза больше, чем должен был быть, злобно подумал он. Его размер был не более чем проявлением эгоизма со стороны Чердана, и любой жрец с половиной мозга сохранил бы его настолько маленьким и незаметным, насколько мог, каким бы хорошим ни было его сокрытие. Но, нет, не Чердан! Он должен был выставлять напоказ силу своего божества. Должен был доказать, какой великолепный храм он может построить даже здесь, в стране, где поклонение Шарне каралось смертью для всех, кого это касалось.

И даже когда его огромные размеры предлагали любому захватчику слишком много возможных путей продвижения. Ретак и Тримэйла были волшебниками - они смогли уловить извилистый дизайн храма с первого взгляда на его план. Это означало, что они мгновенно поняли, что существует по меньшей мере шесть возможных путей, по которым Базел, Венсит и их союзники могут приблизиться к жертвенному залу. Базел и Венсит никак не могли знать фактическую планировку храма, но Базел был защитником Томанака. Ему не нужны были диаграммы. Он мог чувствовать концентрацию зла, которое искал, мог выбрать путь к нему с закрытыми глазами.

Тем не менее, несмотря на то, что существовало по меньшей мере полдюжины возможностей, они сходились так, что каждая из них проходила через одно из двух узких мест, прежде чем снова распространиться. И поскольку они это сделали, он и Тримэйла должны были защищать оба узких места, если у них вообще была какая-то надежда остановить захватчиков.

Что означало, что один из них должен был оказаться лицом к лицу с Венситом из Рума без каких-либо тайных союзников поблизости.

До сих пор ни один темный волшебник в истории не пережил подобной встречи.

- Ретак!

Волшебник дернулся, когда голос Гарсалта заговорил с ним из темноты. Быстрая вспышка горького негодования промелькнула в душе Ретака при этом звуке. Как бы он ни презирал Гарсалта, в тот момент он ему завидовал, потому что специальность Гарсалта означала, что он был в безопасности в тылу, сразу за пределами самой жертвенной камеры, откуда он мог следить за приближением врага. С другой стороны, специальность Ретака заключалась в создании чар. На самом деле в этом он был немного лучше Тримэйлы, хотя волшебница значительно превосходила его в своих других сильных сторонах. И потому он был здесь, торчал здесь, ожидая Венсита и надеясь, что щит невидимости, который он держал над своими оруженосцами, окажется достаточно сильным, чтобы отразить даже жуткие глаза дикого волшебника.

- Ретак! - голос Гарсалта повторился, и на этот раз он был громче. Должно быть, он увеличил громкость проекции со своего конца, подумал Ретак, потому что он мог слышать раздирающие горло крики жертвы на заднем плане, несмотря на толстые стены и массивную дверь между Гарсалтом и камерой.

- Что? - Ретак огрызнулся в ответ резким шепотом.

- В конце концов, они идут в твою сторону, - быстро произнес голос Гарсалта. - Они будут там меньше чем через пять минут.

- Твари Финдарка улетают вместе со своими душами! - пробормотал Ретак.

- Что? Я тебя не расслышал.

- Неважно, - проскрежетал Ретак. - Скажи Тримэйле. И скажи этому никчемному куску скорпионьего дерьма, что нам нужен его чертов демон сейчас же!

Базел Бахнаксон шел впереди по извилистому коридору.

Хоутон был не особенно рад этому. Наличие кого-то, вооруженного тем, что фактически было лишь оружием рукопашного боя, между местом, где мог появиться любой новый враг, и членами боевой группы, оснащенными огнестрельным оружием, обычно не было формулой тактического успеха. В данном случае, однако, он был вынужден признать, что иногда из правил бывают исключения.

Они больше не продвигались сквозь тьму, но Базел, казалось, обладал чем-то, что было почти таким же большим преимуществом перед его врагами, как и снаряжение ночного видения. Хоутон не притворялся, что понимает, как это работает, но огромный градани, казалось, мог буквально чувствовать запах другой стороны. Без него остальные уже по меньшей мере три или четыре раза натыкались бы прямо на засады, и если бы у Базела не было оружия дальнего боя, извилистая планировка туннелей этого крысиного гнезда в любом случае не давала очень длинных линий обзора. Теперь зеленый плащ Базела был забрызган кровью, присоединившейся к пятнам ожогов от ихора демонов, и Хоутону пришлось признать, что ни один противник, оказавшийся в пределах досягаемости огромного меча градани, вряд ли когда-либо снова станет проблемой для кого-либо еще.

Тем не менее, это оскорбляло его представление о том, как все должно было быть.

И ползание по туннелям в сражениях с демонами и волшебниками, не оскорбляет тебя, Кен? - сардонически подумал он. Это не так, как если бы...

Базел резко остановился, и Хоутон пристроился справа сзади градани. Нынешний туннель был не более десяти футов в поперечнике, круглое, отполированное отверстие из камня, которое выглядело так, как будто его выплавили из склона холма, а не выкопали. У Хоутона было место, чтобы занять позицию, которая позволила бы ему вести огонь мимо Базела, и он и градани договорились, что его поле огня будет справа от Базела, если представится такая возможность.

По дороге Хоутон израсходовал еще тринадцать гранат и с сожалением решил отказаться от ММ-1. Он надеялся, что Сантандер простит его, но у него осталось всего три гранаты, и, учитывая тесноту этих туннелей, он решил, что его М-16 дает ему гораздо лучшие варианты. Гранате М443 нужно было пролететь минимум четырнадцать метров, прежде чем сработает ее запал, и за последние двадцать минут или около того они видели не так уж много туннелей такой длины, так что винтовка просто имела гораздо больше смысла. М-16А4, на который перешли морские пехотинцы, был короче, чем более старый М-16А2, и более надежным - и точным - чем немного более короткая версия карабина М4. С однозарядным подствольным гранатометом М203 он все еще мог использовать оставшиеся три гранаты, если представится такая возможность, и у него был полный магазин калибра 5,56 миллиметра, если это было необходимо.

Машита, с другой стороны, замыкал шествие, когда они продвигались вперед, наблюдая за их тылом с автоматическим пулеметом М249, который разведывательное отделение капрала Джонсона оставило на борту "Крутой мамы", когда БТ решил отправиться в путешествие по вселенной. Ручной пулемет стрелял тем же патроном, что и М-16, но у Машиты была пластиковая коробка с двумястами патронами, прикрепленная к ствольной коробке пулемета, и еще четыреста патронов, прикрепленных к его ремню безопасности, в то время как Венсит нес еще четыреста. Оружие было заведомо неточным, если кто-то пытался использовать его в стиле "Джона Уэйна", стреляя с руки, но при стрельбе с сошек в положении лежа оно могло создать разрушительную завесу огня. Учитывая доспехи, которые носили их противники - не говоря уже о выносливости существ, подобных демонам, с которыми они уже сталкивались, - Хоутон был рад, что и оружие Машиты, и его собственное было заряжено бронебойным патроном М995 с черным наконечником. Несмотря на свои миниатюрные размеры, пуля с вольфрамовым сердечником была способна пробивать даже легкую бронетехнику, и она стала предпочтительной для "разведки огнем", учитывая ее способность также проникать сквозь маскирующие конструкции, не говоря уже о ее повышенной эффективности против современных бронежилетов.

Конечно, люди, которые определяли его характеристики, не совсем думали в терминах кольчуги и нагрудников, размышлял Хоутон, призраком останавливаясь позади Базела.

- У нас впереди перекресток, - тихо сказал градани.

- Какой перекресток? - спросил Венсит у них за спиной.

- Это тройной путь, - ответил Хоутон, глядя мимо Базела. - Там еще один проход, пересекающийся под прямым углом.

- Да, это так, - согласился Базел. - И там есть какая-то вонь. Я понятия не имею, что это такое, но это есть.

- Ненавижу, когда ты говоришь подобные вещи, - пробормотал Хоутон и услышал, как Базел фыркнул от резкого веселья. Морской пехотинец изучал перекресток. В отличие от Базела, он не почувствовал в этом абсолютно ничего необычного, но это ничего не доказывало. Особенно учитывая тот факт, что у него было достаточно доказательств остроты чувств Базела.

- Думаю, нам здесь нужен Джек с его маленькой игрушкой, - тихо сказал Базел, и Хоутон кивнул.

- Если я не сильно ошибаюсь, - продолжил градани, - этот туннель, - кивком головы он указал на проход, в котором они сейчас находились, - после того, как он пересекается, резко поворачивает. Думаю, что два других, скорее всего, будут более прямыми, чем он. Итак, лучше, если я пойду прямо, в то время как ты пойдешь по проходу направо от нас, а Джек повернет налево.

- А если там что-то ждет, чтобы выстрелить в тебя сбоку, когда ты будешь проходить мимо? - мягко осведомился Хоутон.

- Ну, в таком случае, мне, вероятно, лучше действовать более резко.

- Почему-то это не кажется мне самым продуманным планом сражения, о котором я когда-либо слышал.

- А я слышал, что градани стремятся быть простыми, прямыми людьми, - ответил Базел и посмотрел вниз, когда появился Машита.

- Я верю в это, - с чувством сказал Хоутон, не отрывая глаз от пустынного перекрестка перед ними и жалея, что у него случайно не оказалось под рукой светошумовой гранаты или двух. Они снова и снова доказывали свою полезность в городских боевых ситуациях; к сожалению, он не предполагал ничего даже отдаленно подобного, когда готовился к миссии, которая ожидала команду "Крутой мамы". Он продолжал тщательно изучать предстоящий путь, вводя Машиту в курс дела по плану Базела... таким, каким он был, и что из этого следовало. Машита, казалось, обрадовался этому не больше, чем Хоутон, но - как и Хоутон - он тоже не мог придумать лучшей альтернативы.

- Ты прав насчет того, что впереди что-то есть, Базел, - тихо сказал Венсит, как только Хоутон закончил. - Я не могу твердо ухватиться за это, но там есть какие-то чары.

- И там, где есть какие-то чары, есть что-то такое, что кто-то хочет скрыть, - мрачно заметил Базел.

- Вот именно.

- Что ж, беспокойство ничего не меняет, а время все равно идет, - философски заметил Базел.

- Я знаю, - сказал Хоутон. - Но мне только что пришла в голову мысль.

Ретак подавил злобное проклятие. Он потел сильнее, чем когда-либо, и каждая тянущаяся секунда ожидания все сильнее сжимала его нервы в собственных клещах Шарны.

- Они все еще просто стоят там? - зашипел он в разреженный воздух, не обращая внимания на тревожные взгляды, которые собравшиеся перед ним оруженосцы бросали через плечо в его сторону.

- Насколько я могу судить, - ответил голос Гарсалта. - Базел и двое других переместились вперед, а Венсит сзади, и...

Что бы ни собирался сказать лысеющий волшебник, это внезапно стало излишним.

- Импровизируй, приспосабливайся и преодолевай, - пробормотал себе под нос сержант-артиллерист Хоутон, почувствовав Венсита позади себя. Это был девиз, который всегда хорошо служил корпусу морской пехоты в целом - и Кену Хоутону в частности.

И если я не догадался взять с собой светошумовую гранату, подумал он с глубоким удовлетворением, то, по крайней мере, я догадался взять с собой волшебника!

- Сейчас же! - резко сказал Венсит, и Хоутон, Базел и Машита крепко зажмурились и наклонили головы... за мгновение до того, как перекресток перед ними взорвался беззвучной вспышкой света, похожей на сердце солнца.

Не было ни ощущения жара, ни ошеломляющего сотрясения мозга, подобного тем, с которыми Хоутон работал раньше. Но по тому, как чернота за его закрытыми веками внезапно стала ярко-красной, он скорее заподозрил, что сама вспышка была еще ярче, и ошеломляющий эффект чистого света нужно было испытать на себе, чтобы поверить.

- Сейчас же! - прогрохотал более глубокий, более мощный голос, и двое морских пехотинцев открыли глаза и бросились вперед по пятам Базела Бахнаксона.

Ретак отшатнулся назад, его руки поднялись к глазам. Оруженосцы, стоявшие между ним и этим внезапным взрывом блеска, защитили его от худшего, но даже относительно небольшого количества, прошедшего мимо них, было достаточно, чтобы перегрузить его глаза и наполнить их не просто слепотой, но и болью.

Он все еще двигался назад, когда услышал ужасный, влажный, хрустящий звук и раздались первые крики.

Базел ринулся через перекресток, и когда он переступил его порог, он прорвался сквозь чары Ретака и оказался перед проходом, внезапно забитым оруженосцами. Он не мог точно сказать, сколько их было, но их было достаточно, чтобы преградить ему путь. К несчастью для них, они отчаянно вытирали свои ошеломленные, полные боли глаза, когда он внезапно появился среди них. Туннель был слишком тесен, чтобы он мог использовать свой меч так, как мог бы применить его на открытом месте, но места было достаточно, и его клинок прошел через нагрудник ближайшего оруженосца, как шило сквозь гнилое дерево. Затем он вытащил меч, и его все еще слепая жертва соскользнула назад с закаленной стали, крича, когда схватилась за кровоточащую дыру в своей кирасе.

- Томанак! - взревел Базел и услышал внезапный, оглушительный грохот оружия своих союзников позади себя, когда они развернулись влево и вправо.

Машита на самом деле не беспокоился о "точности" в такой момент, как этот. Расстояние до его самой дальней цели составляло не более шестидесяти футов, а его противники были забиты в туннель шириной не более десяти футов. Бронебойные пули пробили передние ряды, взорвавшись за их спинами в виде кровавых брызг, а затем врезались в людей позади них.

У Хоутона было меньше патронов, и его оружие было неспособно вести непрерывный автоматический огонь, что означало, что он должен был быть более избирательным. У него был рычажок отсечки, установленный на тройную очередь, и, в отличие от людей перед ним, он все еще мог видеть просто отлично. Светящаяся точка, проецируемая его дневным и ночным зрением, остановилась на голове человека менее чем в пятнадцати футах от него, и его палец погладил ее. Цель упала, и он мгновенно перевел прицел влево. Еще одно нажатие, и взорвалась еще одна голова в шлеме, а еще одно тело упало.

Ретак попятился, все еще протирая ошеломленные, слезящиеся глаза, когда его уши сообщили ему, что происходит с его тщательно спрятанной засадой. Оглушительный рев невероятного оружия незнакомцев не позволял ему выделить какие-либо детали из общей какофонии, но в этом едва ли была необходимость.

Паника пронзила его, побуждая развернуться и бежать, но он сохранил достаточно контроля, чтобы понять, насколько глупо это было бы. Сзади был крутой, извилистый лестничный пролет. Он никак не мог спуститься по нему, не убив себя, когда даже не мог видеть. Не то чтобы стоять здесь и ждать, пока Базел Бахнаксон прокладывает себе путь к нему, казалось гораздо лучшим вариантом. Некоторые из оруженосцев чувствовали то же самое, и он пошатнулся, когда двое или трое из них протиснулись мимо него. Они отчаянно бежали, отскакивая от стены в поисках ориентира, в панике забыв (или не обращая внимания) про лестницу, и мгновение спустя он услышал новые крики позади себя - крики, которые оборвались с внезапностью, от которой ломало кости, - когда они сломя голову понеслись вниз по крутой лестнице.

Он снова моргнул, и его сердце сжалось от внезапной надежды. Барьер из вооруженных людей перед ним защитил его глаза от прямого воздействия этой невыносимой вспышки, и его зрение восстанавливалось гораздо быстрее, чем у них. Он действительно мог различать размытые призраки изображений, и он тер глаза еще яростнее, желая, чтобы его зрение прояснилось.

Это произошло... как раз в тот момент, когда перед ним возникла огромная фигура, сверкающая нимбом голубого света.

Ретак взвизгнул и повернулся, чтобы броситься вслед за убегающими оруженосцами, но было слишком поздно. Он все еще поворачивался, когда лавина окровавленной стали без усилий пронзила его шею.