Братчина

Алесь КОЖЕДУБ

БРАТЧИНА

Роман

Алесь (Александр Константинович) Кожедуб родился в 1952 го­ду в г. Ганцевичи Брестской области. Окончил Белорусский государственный университет и Высшие лите­ратурные курсы при Литератур­ном институте имени А.М. Горь­кого в Москве. Работал учителем, научным сотрудником, редактором на телевидении, главным редактором издательства «Советский писатель» и заместителем главного редактора «Литературной газеты». Печатается с 1976 года. Автор многих книг прозы на белорусском и русском языках, а также книг по истории «Иная Русь» и «Русь и Литва». Лауреат литературных премий имени Михаила Шолохова, Ивана Бунина, дипломант премии имени Антона Дельвига. Живет в Москве.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

На коленке

1

В начале миллениума жизнь обычного российского писателя была бедна и неинтересна.

«Может быть, в этом особенность всех миллениумов, случавшихся в истории человечества? — размышлял я, сидя в своем кабинете в издательстве «Современный литератор». — И, предположим, в каком-нибудь тысяча первом году от Рождества Христова переписчик летописей в монастыре был столь же нищ и убог, как и аз, грешный?»

Сейчас на дворе был две тысячи второй год. И спросить о том, каково жилось человеку, связанному со словом, тысячу лет назад, было некого.

Раздался телефонный звонок. Я взял трубку.

— Это Петров, — услышал я. — Надо встретиться.

С Мишей Петровым мы были знакомы, но не близко. Встречались на писательских собраниях, в домах творчества, пару раз выпивали в Доме литераторов, но не более того. Среди собратьев по перу у меня были гораздо более близкие по духу люди.

— Приходи ко мне в газету, — сказал Петров. — Знаешь, что я теперь в «Литературной жизни» главный?

— Знаю, — сказал я. — Вы по-прежнему сидите на Цветном?

— Какой Цветной! — засмеялся Миша. — Газета давно в Монетном переулке. Отстал от жизни, старик!

Я действительно подотстал от этой самой жизни. Надо взбодриться.

— Для этого тебя и зову, — угадал ход моих мыслей Петров. — Жду завтра в середине дня. У тебя ведь в издательстве свободный график?

— Свободный, — согласился я.

В издательстве я действительно чувствовал себя относительно свободно. Книги у нас выходили от случая к случаю и в основном за счет средств авторов. А в этом, как ни крути, присутствовала некоторая неполноценность. Даже корректоры ее чувствовали и читали тексты вполглаза. Я с этим боролся, но с переменным успехом.

«Пойду бороться в “Литературную жизнь”, — подумал я. — Там ведь тоже тексты».

Отчего-то я не сомневался, что в газете меня ждет предложение, связанное с литературой.

— Будем издавать приложение по белорусской литературе, — сразу взял быка за рога Петров. — Ты ведь белорус?

— Белорус, — кивнул я.

— Я знал, что ты мне понадобишься. — Петров пристально посмотрел на меня, откинувшись в кресле.

Мы сидели в кабинете, который по размерам уступал кабинету директора издательства «Современный литератор». Но по антуражу он значительно превосходил его. Вон и бутылка виски примостилась на подоконнике. О своем кабинете я и не говорю — конура, в которой нет даже сухой корочки.

— Выпьем, когда подпишем договор, — сказал Петров. — У меня этих виски... — Он пренебрежительно махнул рукой.

«Да, надо примыкать к армии победителей, — подумал я. — Похоже, здесь в ходу не только виски».

— Всего хватает, — сказал Петров. — Завтра идешь на встречу с этим... как его... Короче, на самом верху я договорился, тебе нужно порешать технические вопросы. И прежде всего — придумать название проекта. Усёк?

— Усёк, — поднялся я со стула. — Координаты взять у секретаря?

— Да, Ольга скажет, куда идти и к кому. А меня ждут дела.

— Наверху? — показал я пальцем в потолок.

— Нет, деловая встреча в ресторане. Сейчас все по-другому, старик.

Я уважительно покивал. Создавались новые традиции, и к ним следовало относиться с почтением.

— Наладишь дело — и тебя позовем, — сказал Петров. — Всему свое время. А название должно быть завтра. Так что визит в «Московский вестник» переносится на неопределенный срок.

«А он обо мне знает гораздо больше, чем я думал, — почесал я затылок. — Откуда?»

— Оттуда! — ухмыльнулся Петров. — Начинается другая жизнь, и она будет интереснее предыдущей. Попомни мое слово!

К словам Петрова тоже надо было относиться с почтением. Он, во-первых, создал себе имя еще при Советах, а во-вторых, считался первопроходцем в литературе. Не каждому писателю удалось очернить армию вкупе с комсомолом и при этом стать знаменитым.

— Потому что работаю не покладая рук, — вздохнул Петров. — А мог бы просто пить водку в «Московском вестнике». Пьешь?

— Пью, — тоже вздохнул я.

— Теперь у тебя на это не будет времени, — назидательно сказал Петров. — Большое дело начинаем. И не такое простое, как им кажется.

«Кому это “им”? — подумал я. — Коллегам из противоположного лагеря?»

— Скоро узнаешь.

Мановением руки Петров вымел меня из кабинета. Как ни странно, я на это мановение не обиделся. Дело и вправду затевалось серьезное.

2

Итак, нужно было придумать название для российско-белорусского литературного проекта. А где его взять?

— В словаре Даля, — пожала плечами жена. — Там много хороших слов.

Она, как и я, была филолог, но с древнерусским уклоном. А это дорогого стоило.

Мы разделили словарь пополам, по два тома каждому, и принялись их листать.

«И правда хороший словарь, — думал я. — Почти весь белорусский язык в нем. Да и украинский тоже».

— Вот прекрасное слово, — сказала жена. — Братчина!

Я понял, что она уже добралась до буквы «Б». Я еще сидел на «П».

А слово и впрямь чудесное. И с тем же древнерусским уклоном.

— Пир в складчину? — спросил я.

— Не только пир, — ответила супруга. — Так назывались товарищества сборщиков меда, например. В Белоруссии отмечали свечные братчины. Делали пудовую свечу и освящали ее на Илью.

— С водкой? — поинтересовался я.

— У тебя одно на уме, — вздохнула жена.

Некоторые мои пристрастия ее расстраивали. Но все мы живые люди, и у каждого свои недостатки.

— Ну так что, берешь «братчину»? — спросила Алена.

— Если до утра не найду ничего лучше, — сказал я. — Ты тоже продолжай читать словарь.

— Мне надо ребенка кормить.

У нее всегда найдется отговорка. Но я к этому привык. Как говорится, не первый год замужем.

До утра ничего лучше не нашлось, и я отправился к Петрову с «братчиной».

— А что, хорошее слово, — сказал Михаил. — Я думал, ты вообще ничего не придумаешь.

Он был добрый человек, мой товарищ.

— В данном случае я главный редактор! — поднял тот вверх увечный указательный палец. — Но «братчину» беру. Сам придумал?

— Сам, — соврал я.

Петров с недоверием посмотрел на меня, однако ничего не сказал. Он умел сосредоточиться на главном...

— Не приняли «братчину», — позвонил он мне на следующий день. — Сказали, какие-то «братки», а у нас серьезное дело, государственное. Остановились на «лире».

— На чем? — не понял я.

— На приложении «Лира». Она у меня была запасным вариантом. Хорошее название?

— Хорошее, — не стал я спорить. — Сам придумал?

— Конечно, сам! — обиделся Миша. — Всю ночь не спал. А ты небось дрых без задних ног?

— Тоже не спал, — сказал я. — Словарь Даля с женой читали.

— Вы читаете, а отдуваться приходится мне. Что бы ты делал, если бы у меня в кармане не было «лиры»?

— Ничего, — согласился я.

Не говорить же Петрову, что «Лира» не бог весть какое название. И в Италии она всегда была копеечной валютой. Интересно, почему у них лира называется лирой? Но говорить ничего не стал. Все-таки мы с Петровым давно одним делом занимаемся. И в Союз писателей нас приняли почти одновременно, меня на месяц раньше. Миша, кстати, хорошо помнит об этом. А я и не напоминаю.

Да, славные были времена. Квартиры, гонорары, дома творчества. Но кто теперь об этом вспоминает? Выжил в девяностые годы — уже хорошо. Я, между прочим, выжил именно благодаря «жигуленку», приобретенному за те же гонорары. Садился за руль и бомбил. А вот Петров не бомбил, машина у него была, но он не умел ее водить. Рулила Татьяна, жена. Но тоже только до того момента, когда ее машина нанизалась на трубу, притороченную к багажнику машины, ехавшей впереди. Труба пробила лобовое стекло и аккуратно прошла между водителем и пассажиром. Михаил, правда, не говорил, что пассажиром был именно он. А кто?

Свою машину они продали, а я продолжал ездить. Не на «шестерке» из девяностых, на «десятке», однако это не меняет дела. На своей езжу машине, отечественной. На ней и прикатил в Монетный переулок с «братчиной». Но вот не взяли. Не понравилось браткам.

Я, правда, не сильно на это обиделся. И с «Лирой» можно жить. Если в ладу, конечно.

Жена название «Лира» тоже приняла спокойно.

— Замыленное, правда, словцо, — сказала она. — Ты не сказал об этом Петрову?

— Нет, — промямлил я. — Не называть же приложение «Танком».

— У танков красивые названия — «Тигр», «Леопард», «Аллигатор».

— «Аллигаторами» называются вертолеты, — блеснул я познаниями в военной сфере.

Иногда я свою жену побаивался. Ее правда зачастую кардинально отличалась от общепринятой. Я уж не говорю о шестом чувстве. У выпускников филфака МГУ оно было каким-то запредельным. Тем более Дев по гороскопу. Вот и про танки вспомнила.

— Думаешь, все кончится плохо? — спросил я.

— Посмотрим, — хмыкнула она.

Да, смотреть ей. Мне страдать.

— Да ладно, — опять хмыкнула она. — Хуже, чем есть, не будет. Как-нибудь справишься.

И на следующий день я отправился в Монетный переулок справляться.

3

Петров встретил меня уже не так радушно, как раньше.

— В газете работал? — спросил он.

— В журнале, — ответил я.

— Это не одно и то же, — посмотрел он в окно. — Я вот в «Московском писателе» пахал.

Миша не был похож на человека, который может пахать. Да и работал он в этом еженедельнике лет двадцать назад. Тогда мы все пахали, а точнее, пили водку вместе с авторами и без оных.

— Ну, во всяком случае, хотя бы узнали, что такое верстка, — перевел он взгляд на меня. — Можешь верстать?

— Сейчас это делают на компьютере, — сказал я. — Программа называется «Макинтош».

— Действительно! — удивился Петров. — А я думал, ты вообще... В таком случае — действуй.

Да, следовало с чего-то начать. В любом номере выпуска, и тем более в первом, должен быть гвоздь. Что у нас забивают в начале третьего тысячелетия? И главное, чем?

Я спустился на этаж ниже, в библиотеку, и полистал подшивки «Литературной жизни». Статьи, рецензии, стихи, иногда рассказы. Интервью! Единственным материалом, вызвавшим у меня интерес, было интервью с одним из деятелей Государственной думы.

«Думай, старик, думай! — сказал я себе. — Что обсуждает общественность на страницах отечественной прессы?»

Общественность сейчас — в нашем случае интеллигенция, не очень хорошо понимающая, кого надо предавать и на каких условиях, — обсуждала ухудшение жизни. После дефолта девяносто восьмого года лидерам нации ничего другого на ум не приходило.

«А славянский вопрос? — спросил я себя. — Что о нем говорил Достоевский в своем “Дневнике”?»

Да, выручить меня мог только Достоевский. К счастью, я почитывал его «Дневник» на ночь глядя. Именно эта книга со стопроцентным результатом обеспечивала писателю бессонницу. У самого меня книги сейчас если и выходили, то без гонораров. А какой в них тогда прок?

Итак, интервью. На поверхности была беседа с кем-нибудь из властей предержащих, занимающихся вопросами Союзного государства. Посол Республики Беларусь в России подходил в этом качестве больше всего. Но для гвоздя он был слишком официален. Нужен был еще кто-то.

Я сейчас работал над книгой «Иная Русь», посвященной проблемам возникновения и существования белорусского этноса. Может быть, и надо начинать с истоков? У нас ведь была общая колыбель, и не все о ней забыли.

Я раздобыл телефон директора Института славяноведения Владимира Волкова и напросился на интервью с ним. Человек он был занятой, однако согласился уделить мне какое-то время.

— Не больше часа, — предупредил он меня. — Хотя тема, конечно, предполагает многодневную конференцию, и не одну.

«Понимает», — подумал я.

Я поехал в Академию наук, два высотных корпуса которой располагались неподалеку от площади Гагарина. А это как раз Ленинский проспект, где я сейчас обитал.

Директор Института славяноведения принял меня сразу.

— Из газеты «Литературная жизнь»? — посмотрел он на меня.

— Да, — кивнул я, — открываем в ней белорусско-российское приложение «Лира».

— Хорошо... — побарабанил пальцами по столу Владимир Константинович. — Вовремя спохватились. Украину ведь уже потеряли.

— Да ну?! — удивился я.

— А вы разве не видите? — усмехнулся Волков. — После развала СССР повсюду власть захватили этнократические кланы. А это добром не кончится.

— Об этом давайте и поговорим.

— Давайте.

Я включил диктофон.

4

Интервью с директором Института славяноведения получилось острым.

— По шапке нам не дадут? — спросил Петров, ознакомившись с ним.

— Я его на второй странице «Лиры» поставлю, — сказал я. — А на первой интервью с послом.

— Ну да, ну да... — почесал затылок Михаил. — Вот ты тут пишешь: «заговор этнократических групп», «заговор президентов»...

— Это слова Волкова, — деликатно поправил я главного.

— Какая разница! — досадливо поморщился тот. — Отвечать я буду, а не ты.

— Но ведь это правда.

— Была правда, да сплыла, — фыркнул Петров. — Вместе с Союзом. Хотя... Кого еще публикуешь в номере?

— Интервью с художником Михаилом Савицким, стихи Михася Стрельцова, отрывок из повести Миколы Купреева, статью Петра Кошеля «Отторгнутые возвратих»...

— О чем последняя?

— О втором разделе Польши при Екатерине II.

— Что мы тогда присоединили?

— Центральную Белоруссию с Минском. Но основной упор я делаю на высказываниях о Союзном государстве известных деятелей культуры — Солженицына, Засурского, Капицы, Боровика, Лужкова...

— И мэра сюда прилепил? — засмеялся Петров. — Правильно, он самый главный деятель культуры. Ладно, публикуй свое интервью. Бог не выдаст, свинья не съест.

Я, кстати, умолчал о своей статье «На круги своя», посвященной современной литературе, русской и белорусской.

— А что это за писатель, который залил перед съездом своего собрата по перу? Унитаз у него протек? — снова внимательно посмотрел на меня Петров. — В Финляндии который живет?

«Статью тоже прочитал», — обреченно подумал я.

— Есть один, — сказал я, откашлявшись. — Я с ним на телевидении работал.

— Ты и через телевидение прошел? — перевел взор в окно Петров. — Знаю я эту публику.

Михаил сейчас вел одну из передач на канале «Культура», ему ли не знать телевизионные нравы.

— Конечно, знаю, — кивнул Петров. — Но лучше бы не знать. Ладно, подписываю номер к публикации. У тебя, между прочим, целых четыре полосы, всю белорусскую литературу можно напечатать в одном номере. — Он засмеялся.

— «Научная среда» тоже четыре полосы, — сказал я.

— Так это же наука! — поднял вверх увечный указательный палец Петров. Он любил его демонстрировать к месту и не к месту.

— Наука, конечно, важнее белорусской литературы, — согласился я.

Михаил снова посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он никак не мог определить градус моей строптивости. А она была. Как опытный аппаратчик, Петров ее чуял.

— Я все чую, — сказал главный. — И в первую очередь предателей. Их у нас больше, чем надо.

— Предателями становятся от бедности, — вздохнул я. — Был бы народ богаче, он бы никого не предавал.

— Спорный вопрос, — стал рыться в бумагах на столе Петров. — Все эти Пуришкевичи во время революции были богатые и все равно царя предали.

Видимо, у него на столе был сейчас роман о революции или что-то в этом роде. Я к подобным глобальным темам еще не был готов.

— И не надо, — хмыкнул Михаил. — Пиши себе о своем болоте.

Несколько лет назад я говорил ему, что родился в Пинских болотах, являющихся клюквенной столицей Белоруссии. Памятлив, однако.

— У писателя должна быть хорошая память, — кивнул Петров. — Я хорошо помню, с кем ты пьешь в «Московском вестнике».

А вот об этом я ему не говорил. Откуда сведения?

— Оттуда, — сказал Петров. — Ты что, думаешь, я с одними либералами якшаюсь?

Об этом я как раз не думал. Миша мог оказаться за одним столом с кем угодно.

— А «Лира» получилась хорошая, — сказал я, взявшись за ручку двери. — Отнюдь не комом.

— Жизнь покажет, комом он или не комом, — бросил мне в спину Петров. — Современная российская действительность горазда на неожиданности.

5

Главный редактор газеты «Литературная жизнь» оказался прав. После выхода приложения «Лира» меня вызвали на Старую площадь.

— Номер плохо сверстан, — сразу взял быка за рога Сергей Александрович Рыбин, заведующий информационным отделом. — Я бы вот этот материал поставил сюда, а этот туда. — Он с удовольствием несколько раз черканул фломастером по газетной полосе. — Когда я работал в газете «Магаданская правда»... — Он осекся.

— Кем работали? — спросил я.

— Ответственным секретарем. Но это давно было. Сейчас я о другом. Мне позвонили из Белоруссии и сказали, что редактором приложения хотят видеть другого человека. Капризные!

— Белорусы? — удивился я.

— Да, из Союза писателей. Пусть, говорят, будет человек из Москвы.

— Не из Магадана?

— Про Магадан они плохо знают. А у меня есть подходящая кандидатура.

— Ладно, — сказал я, поднимаясь. — Пусть будет другой человек.

— Нет, вы оставайтесь работать! — жестом велел мне сесть на место Сергей Александрович. — Заместителем. А при новом руководстве у вас будет собственное финансирование. В нынешние времена это дорогого стоит.

Я плохо понимал, что такое собственное финансирование, и пожал плечами. Может быть, на должность редактора выпуска и нужно ставить финансиста?

— Нужно, — кивнул Сергей Александрович. — Хорошо, что вы меня поняли. Творческая составляющая целиком ложится на ваши плечи.

Он с сомнением посмотрел на меня. Но я и сам знал, что мои плечи далеки от идеала. У самого Сергея Александровича они были широки.

— Сейчас я вам его представлю. Алексей, заходи! — крикнул он.

Отворилась дверь, и в кабинет вошел человек среднего роста и плотного телосложения. Чем-то он был похож на Чичикова, каким я его себе представлял. Улыбался он тоже вполне по-чичиковски — дружелюбно. Глаза при этом были холодны. Но это как раз понятно. С какой стати им быть теплыми?

— Знакомьтесь: Алексей Павлович Кроликов, кандидат экономических наук, журналист. Ты что издавал?

— Медицинское приложение, — сказал Алексей Павлович.

Голос его был приятен. У Чичикова он всенепременно должен был быть приятным.

— А путеводитель по ресторанам? — спросил Рыбин.

Видимо, он был неплохо знаком с творческим путем своего протеже.

— По ресторанам тоже, — кивнул Кроликов. — Что скажут, то и издадим. У меня профессионалы высшего класса.

«Что за профессионалы? — подумал я. — Кулинары?»

— Наборщики, верстальщики и корректоры, — улыбнулся Алексей Павлович. — Слепят конфетку из любых подручных материалов.

«Лишь бы не из того, во что мы постоянно вступаем, — снова подумал я. — Лучшие конфеты получаются именно из него».

— Это вы решите в рабочем порядке, — взглянул на часы Рыбин. — У меня через пять минут совещание. Ну что, договорились?

— О чем? — взглянул я на него.

— Кроликов главный, вы заместитель. Короче, за чашкой чая разберетесь, кто чем будет заниматься. Свободны!

Он был хороший руководитель, этот Рыбин. Покруче Петрова. Хотя...

Мы с Кроликовым вышли на Старую площадь.

«А в неплохом месте сидит руководство Союзного государства», — подумал я.

— Давай на ты, — сказал Кроликов. — Так проще.

— Давай, — согласился я. — Значит, мы в газете будем редакцией в редакции?

— Будем, — кивнул Кроликов. — И платить я тебе буду больше, чем заместителю в редакции.

— Большая редакция?

— Я, ты, две корреспондентки, верстальщица и корректор. Нормальная редакция.

— А где разместимся?

— Пока вопрос открытый. Если не найду подходящее помещение, придется верстать на квартире у Володи.

— Кто это?

— Второй зам. У него ведь компьютеры, так что сам понимаешь...

Я понял.

— Стало быть, на коленке?

— Что-что?

— Раньше говорили — делать газету на коленке. Но это давно было.

— А что, здорово! Если бы не утвердили название «Лира», так бы наше приложение и называлось — «На коленке».

Мы засмеялись.

6

Володя Козловский жил на Алтуфьевском шоссе, что в противоположном конце Москвы от моего юго-запада.

«Придется поколесить, — почесал я затылок. — Газета в один присест не делается».

Я хоть и не работал в газете, но понимал, что трудностей впереди выше крыши.

Петров, кстати, был не очень доволен, что меня сняли с должности главного.

— Если бы не деньги, ни за что не согласился бы, — сказал он. — Но кто платит, тот девушку и танцует. Откуда взялся этот Кроликов?

— Из кулинарного приложения, — сказал я. — Или медицинского. Говорит, привык делать газету на коленке.

— Ну, пусть делает. Посмотрим, что из этого получится. Ты ведь там остаешься?

— Остаюсь, — кивнул я. Мне тоже нужны были деньги.

В издательстве «Современный литератор» мой переход в газету если и не одобрили, то поняли. Деньги нужны были всем.

— И я куда-нибудь перейду, — сказал Саша Максимов, мой напарник по редакторскому цеху. — Здесь ведь совсем не платят.

Да, в сфере культуры сейчас не платили нигде. Процветали одни певцы-попсисты и некоторые из артистов. Но они культурой и не занимались, щеголяли на эстраде в трусах и без оных.

А мы станем рисовать на коленке.

— Ты увольняться будешь? — спросил Максимов.

— Зачем? — пожал я плечами. — Можно и совмещать.

— А я уволюсь! — махнул он рукой. — С концами!

Решительный парень, не то что я.

И я поехал на квартиру Козловского, где вновь назначенный главный редактор собрал всю нашу редакцию. Кроме самого Кроликова, там были верстальщица и корректорша, девушки лет тридцати, а также хозяин квартиры с женой.

«А где корреспонденты?» — подумал я.

— На задании, — посмотрел на меня Кроликов. — Они работают еще и в других местах.

— Девушки по вызову?

— Вроде того, — усмехнулся Кроликов.

Он легко отзывался на шутки, а вот Козловский с девушками смотрели настороженно. Но это и понятно, в отличие от Кроликова, меня они видели впервые.

— Значит, так, — сразу взял быка за рога Алексей, — я беру на себя политику и экономику, за тобой литература. Две полосы твои, две мои. Лида вычитывает, Тамара верстает. Томка у нас хороший верстальщик, в любой момент может третью ногу приделать.

Все засмеялись.

— Какую третью ногу? — спросил я.

— Человеческую, — пожал плечами Кроликов. — В медицинском приложении у нас вышел номер, в котором ребенок с тремя ногами бежал за мячиком. Никто ничего не заметил.

— Подумаешь! — фыркнула Тамара.

— Никаких «подумаешь», — погрозил ей пальцем Кроликов. — Трехногих людей у нас в «Лире» не будет. И вообще, обойдемся без ошибок, я правильно говорю, Лида?

— Правильно, — кивнула корректор. Она была видная девушка и держалась с достоинством. Было понятно, что грамотность авторов «Лиры» находится в надежных руках.

— А я? — громко спросил Козловский.

Все в недоумении уставились на него.

— Чем я буду заниматься?

«Человек с громким голосом ерундой заниматься не может, — подумал я. — Ему нужно поручать стратегические задачи».

— Ты будешь решать хозяйственные вопросы, — сказал Кроликов. — Они ведь самые главные.

С этим трудно было не согласиться. Мы и согласились.

— Но писать-то мне можно? — спросил тем не менее Козловский.

— Зачем тебе писать? — посмотрела на него супруга, между прочим, интересная женщина. Видимо, о своем муже она знала то, чего не знали мы. Но это нормально. Моя жена, например, тоже кое-что знает.

Кстати, жены самого Кроликова на этом нашем совещании не было. С чего бы это?

— Каждый должен заниматься своим делом, — усмехнулся, глядя на меня, Алексей. — Моя жена воспитывает детей. Двоих. Вопросы есть?

— Нет, — сказал я.

— А у меня есть! — вмешался Козловский. — Кто будет писать о театре?

Все-таки у него был чересчур громкий голос. Может быть, он театрал?

— Я люблю театр! — сказал Козловский. — И хочу о нем писать!

— Будешь, — махнул рукой Кроликов. — Вот встанем на ноги, и напишешь. Девушки, разрешим ему писать о театре?

Девушки, Тома и Лида, переглянулись и ничего не ответили. Но это и понятно, не одно совместное приложение за плечами.

— На сегодня всё, — закруглил нашу дискуссию Кроликов. — Завтра встречаемся здесь же в два часа. Маша и Таня как раз к этому времени материалы по экономике подгонят. Тебя устраивает середина дня?

— Устраивает, — кивнул я.

В принципе материал о нынешнем состоянии современной белорусской литературы я уже написал. С перспективным планом надо бы определиться.

— Определяйся, — улыбнулся Алексей. — Планы — это наше всё.

А он умеет руководить, этот Кроликов, на лету схватывает. У меня такой хватки нет.

— Научимся, — вздохнул Алексей. — Мы, пока не встретились, тоже ничего не умели. Девушки, я правильно говорю?

— Умели, — повела плечиком Тамара. — Я как верстала, так и верстаю. А Лида читает. Правила по русскому языку не меняются.

— Меняются, но мало, — тоже повела плечиком Лида.

Норовистые девушки. У Лиды, кстати, плечико круче, чем у Тамары. Это имеет какое-либо значение?

— Не имеет, — поднялся со стула Алексей. — Расходимся, не то я на электричку не успею.

— Какую электричку? — спросил я.

— Я же в Фирсановке живу, — удивленно взглянул на меня Кроликов.

Видимо, про Фирсановку в этой компании не знал один я.

— Поехали, — тоже поднялся я. — Могу до метро подбросить.

— Метро здесь рядом, — махнул рукой Кроликов. — Девушки, вы со мной?

Девушки были с ним.

7

Выпуск газеты на коленке оказался непростым делом. Выяснилось, что в нынешние времена успех любого предприятия зависит от техники. У нас вся техника была в руках Козловского.

«Вот почему у него такой громкий голос», — подумал я.

— У нас у всех громкий голос, — сказала, не поворачивая головы, Тамара.

Когда Тамара верстала, она не отвлекалась по мелочам. Голос, стало быть, мелочью не считался.

«А у них у всех хорошие коленки, — снова подумал я. — Даже у жены Козловского».

Тамара, по-прежнему не глядя по сторонам, убрала ноги под стол. Я всегда знал, что чутье у женщин намного лучше, чем у мужиков.

— Не только чутье, — сказала Тамара. — Алексей, материалы уже все написали?

— Все, — подошел к ней Кроликов. — Тебе чего-нибудь не хватает?

— Хватает, — буркнула Тамара. — Лидка читает медленно.

— Вчерашние материалы я прочитала ночью, — сказала Лида, — а сегодняшние только сейчас пришли. Потерпи.

— Мы когда должны сдать верстку? — повернулась Тамара к Алексею.

— Послезавтра.

— А у нас еще ни одна полоса не сверстана!

Алексей посмотрел на меня и беспомощно развел руками. Я хмыкнул.

— Кончайте переживать по мелочам! — распорядился Козловский. — Успеем!

Сейчас его громкий голос был вполне уместен.

— Я сейчас кофе сварю! — метнулась на кухню жена.

Да, кофе в журналистской работе всегда кстати. Как, впрочем, и коньяк.

— Сдадим номер и обязательно выпьем, — сказал Алексей. — Я ставлю.

Девушки как по команде кивнули. Видимо, в предыдущих приложениях у них уже сложились какие-то традиции.

— Конечно, сложились, — усмехнулся Кроликов. — Особенно в путеводителе по ресторанам.

— В медицинском тоже было неплохо, — сказала Тамара.

— Спирт пили? — поинтересовался я.

— Какой спирт?

Все уставились на меня.

— Медицинский, — смутился я.

— Нет, спирт мы не пили, — сказал Кроликов. — А надо было бы попробовать.

— Не надо, — снова выдвинула из-под стола свои длинные ноги Тамара. — Мне и коньяка хватило.

Все засмеялись.

— Тогда, кажется, Гарика из Апрелевки вызывали? — спросила Лида.

— А кого же еще? — сказала Тамара. — Ругался.

«Муж, — понял я. — А живут они в Апрелевке. Интересно, где живет Лида?»

— На Гарибальди.

Лида встала и прошлась по комнате. Ноги у нее были такие же длинные, как у Тамары. Может быть, чуть крупнее. Интересная девушка.

— Мне ребенка нужно забрать из садика не позже шести, — сказала Лида. — Слышите, Алексей Павлович?

— Слышу, — сказал Кроликов. — Во сколько надо, во столько и заберешь. Томка, а кто с твоим сидит?

— Мама.

«У всех дети, — подумал я. — Нормальный творческий коллектив. Даже у нас с Кроликовым есть по дитю».

— У меня двое, — вздохнул Кроликов. — Хорошо, жена не работает. Так, девочки, не отвлекайтесь! А мы с Алесем выпьем кофе.

Это было правильное распределение обязанностей. Девочки, правда, нисколько и не возражали. Притерлись.

— С Петровым давно знаком? — взял в руки чашку с кофе Алексей.

— Давно, — сказал я.

— Нормальный мужик?

— Для кого как. Некоторые считают сволочью.

— Нормальный, — сдержал смешок Кроликов. — Главный редактор не может не быть сволочью.

Он хорошо знал свое дело, наш главный. Меня это вполне устраивало. Я бы вот так не смог спросить его о Рыбине.

— А что Рыбин? — пожал плечами Алексей. — Его дело выбивать деньги. Для нас он выбил нормальные.

— Сколько? — спросила Тамара.

— Сколько надо.

Да, вопрос денег в начале третьего тысячелетия был главным. Думаю, таким же он будет и в начале четвертого. Если человечество до него дотянет, конечно.

— Где статья по экономике? — повернулась к Алексею всем телом Тамара.

Иногда ее голос становился на удивление сварливым. Может быть, из-за того, что она живет в Апрелевке? Там ведь наверняка есть базар.

— Экономика сейчас будет, — достал из кармана мобильный телефон Алексей. — Танька два часа назад обещала.

Он, кстати, абсолютно не обращал внимания на сварливость Тамары. Учись, студент.

Тамара гневно зыркнула на меня, но сдержалась. Да, под горячую руку ей лучше не попадаться. А под ласковую? Об этом знает один Гарик.

Верстать полосы мы закончили после полуночи. Лично у меня голова шла кругом. Интересно, как у других?

— У всех мозги набекрень, — вздохнул Алексей. — Но на коленке по-другому не получается. Они ведь неровные.

Никто не засмеялся. После полуночи чувство юмора у людей испаряется. Я это хорошо знал.

8

Газета выходила по средам, и свои полосы на подпись я сдавал в понедельник. Их должно было читать только руководство. С одной стороны, это облегчало процесс. С другой — возникали вопросы у выпускающего редактора, и не у него одного.

В принципе я знал, что начинать новое дело непросто, но легче от этого не становилось. Газета во все времена была раскаленной сковородкой, на которой подпрыгивают рыбки вроде меня. Главное, хорошо подпрыгивать, чтобы не успеть зажариться. Я и прыгал.

Петров удовлетворенно усмехался, наблюдая за моей физкультурой.

— Привыкаешь? — остановил он меня в коридоре.

— А куда деваться?

— Да, деваться некуда ни тебе, ни мне. Нового гендиректора видел?

— Нет.

— Морда прямо из начала девяностых, я думал, таких уже нет. Четыре тысячи долларов слямзил прямо из редакционного сейфа! Профессионал.

— Как это — слямзил?

— Украл. Говорит, их там не было. А они были, сам положил.

Я не стал спрашивать, что за деньги Михаил положил в сейф. Тем более он иногда забывал о том, что делал вчера. Провалы в памяти случаются у любого человека.

— Провалы бывают, но по другому поводу. Например, имена девиц забываю. Как ее фамилия?

— Кого?

— Заместителя из «Московского вестника». Темненькая такая.

Я не знал, кого он имеет в виду. Тоже плохая память.

— Ладно, позже вспомню. Зайди вечерком, вискаря выпьем. Или ты виски не пьешь?

— Пью, — сказал я.

Что у него за дело ко мне? Петров просто так к себе приглашать не станет.

Через час я зашел к нему в кабинет.

— Я слышал, твой Кроликов дачу строит? — спросил Петров, налив себе и мне в стаканы виски из початой бутылки.

— Он не мой, — пробурчал я.

Недавно Алексей обмолвился, что строит на даче баню.

— Решил Вовке психическому сделать подарок, — сказал Алексей. — Он ведь устает на работе, а лучше всего отдыхать в бане.

— Какому Вовке?

— Мужу сестры моей Таньки, мы его зовем психическим.

— Почему?

— Фельдшером на скорой помощи для сумасшедших работает. У тебя есть знакомые психи?

— Есть, — сказал я. — Почти все поэты психи. Но у них жёны.

— С некоторыми жёны не справляются и тогда вызывают скорую. Кошмар, а не работа. Один плюс — хорошо платят.

Я подумал, что работать на скорой для сумасшедших не пошел бы ни за какие деньги, но промолчал.

— Я бы тоже не пошел, — кивнул Алексей. — Но Вовке деваться некуда. К тому же привык. Здоровый мужик, не то что мы с тобой.

Мы посмотрели друг на друга.

— Короче, нанял бригаду строителей, а там одни армяне, — продолжил Кроликов. — Тоже нештатная ситуация.

— Плохо строят?

— По-русски плохо говорят. Пришел бригадир и сказал, что разбилось стекло в окне. «Почему?» — спрашиваю. «Это биль невзапно, — отвечает. — Дверь опух, ветер подул, стекло выпал».

Мы засмеялись.

— Дверь, значит, распухла от сырости? — спросил я.

— Да, «невзапно».

Петрову про баню я говорить не стал.

— Пусть строит, — сказал Михаил. — Но мне эта газета в газете не нравится. Там украсть даже легче, чем из сейфа.

Я с профессией воров-медвежатников был плохо знаком. Почему здесь украсть легче, чем там?

— Потому, — вздохнул Михаил. — Тебя это, конечно, не касается, но мы будем думать. В Белоруссию собираешься?

— Собираюсь, — тоже вздохнул я. — У них очередной съезд. А сейчас что ни съезд, то скандал.

— Точно. Меня ведь на последнем писательском сборище кинули.

— Кто?!

— Товарищи. Все те, кого я считал друзьями. Ты разве не знаешь?

— Нет.

— Мы договорились, что на съезде меня выдвинут на пост председателя. Старпёры порулили, теперь наша очередь.

— Кто договорился? — перебил я Михаила.

— Ну кто, все наши: Сашка, Витька, Мишка, Славка... Друзья, короче.

Меня, слава богу, в этом списке не было, иначе я не сидел бы сейчас в этом кабинете.

— Да, тебя мы в расчет не брали, — оценивающе оглядел меня с головы до ног Петров. — Но ты и не вхож в особняк на Комсомольском проспекте. Почему, кстати?

— Я остался в составе предыдущего руководства. Между прочим, был членом Ревизионной комиссии Союза писателей РСФСР.

— Да ну?! Неужели посвящен в детали тогдашнего разграбления?

— Частично.

Я посмотрел в окно. Кое-что я, конечно, знал, но не сейчас об этом говорить. Как говорится, дела давно минувших дней.

— А вот это ты зря. Придет время, и мы вернем все незаконно отнятое.

«Кто эти “мы”? — подумал я. — Да и не вернут нам ничего».

— Вернут как миленькие! — потянулся к бутылке Михаил. — Пока об этом говорить рано, но там все знают. — Он кивнул куда-то вверх.

Да, извечный расклад русской жизни: царь-батюшка обо всем знает и скоро наведет порядок. Не все, правда, до этого доживут.

— Доживем, — крякнул Петров. — Не такие уж мы старые. Ну, давай по последней, мне еще в одно место надо.

Мы выпили, и я отправился домой, а Михаил в одно место.

9

Вышел второй номер «Лиры», за ним третий, и постепенно все стало входить в русло. Маша и Таня присылали статьи по экономике, я готовил стихи и прозу белорусских писателей, Алексей осуществлял общее руководство.

Это занятие ему определенно нравилось.

— Готовится пресс-тур региональных СМИ в Белоруссию, — как-то сказал он. — Надо ехать.

— Ты же центральная пресса, — хмыкнул я.

— Правильно, но в определенных условиях правила игры меняются. Сейчас именно такой момент.

Я в правилах игры ничего не понимал.

— Тебе нравятся девочки из глубинки? — спросил я. — Симпатичные журналистки-провинциалки мне до сих пор не попадались.

Тамара, занимавшаяся версткой полос, фыркнула.

— А ты не подслушивай, — сказал Кроликов. — Это не твое дело.

Тамара снова фыркнула.

— Пойдем выйдем, — кивнул мне Алексей.

Мы вышли в соседнюю комнату, в которой пили кофе Козловский с женой. Они, видимо, в расчет не принимались.

— Про то, что Томка замужем, знаешь? — посмотрел мне в глаза Кроликов.

— Знаю, — сказал я.

— И у меня с ней ничего не было!

— А что, симпатичная барышня, — сказал я. — Правда, провинциалка из Апрелевки.

Иногда я начинал спорить не там, где надо. А тут и не спор, детское упрямство.

— В Апрелевку она уехала к мужу! — продолжал сверлить меня взглядом Кроликов. — А родилась в Москве!

Похоже, он был хорошо знаком с досье своей сотрудницы. Может, и про меня все знает?

— Я тоже приехал из Минска, можно сказать, из деревни.

— Минск какая-никакая столица, — вмешался в наш разговор Козловский. — Я там один раз был.

Его голос можно было услышать не только из соседней комнаты, но и из соседнего дома. Мне захотелось перейти на шепот.

— А в Беловежскую Пущу я все равно поеду! — сказал Кроликов. — Ты там был?

— Я там родился, — ответил я.

На самом деле я родился далеко от нее, мои Ганцевичи в ста пятидесяти километрах от Пущи. Но что для москвичей сто пятьдесят километров?

— Именно поэтому поеду я, а не ты, — хлопнул ладонью по столу Кроликов. — Могу я посмотреть на Белоруссию хоть одним глазом?

— Можешь, — разрешил я.

— Я бы тоже съездил, — сказал Козловский.

— Мы, — добавила его жена.

— В Пуще нет театра, — сказал я.

— Да, театра там нет, — подмигнул мне Кроликов. — А что есть?

— Охотничий домик императора, — сказал я. — Александр III любил в Беловежской Пуще охотиться.

— Домик? — удивился Козловский.

— Ну, замок, — уступил я. — Зубров стрелял.

— Зубры же под запретом! — снова удивился Козловский.

— Сейчас под запретом, а тогда стреляй не хочу, тем более императору. Он там и рыбу ловил. К нему подбегает генерал: «Ваше величество, к вам прусский посол со срочным донесением!» «Пусть подождет, — отвечает Александр, — не видишь, русский царь рыбу ловит». И ждали — день, два, неделю...

— Он кто у нас, этот Третий? — спросил Козловский.

— Миротворец, — сказал я.

— При нем что, не воевали?

— Воевали, но мало. Во всяком случае, никакие Наполеоны на нас не нападали.

— Да, надо на зубров посмотреть, — приосанился Кроликов, разговор о царе-миротворце его как-то подбодрил.

«А писать ты можешь? — подумал я. — Там надо не только на зубров смотреть».

— Напишу, — вздохнул Кроликов. — Ты ведь подправишь, если что?

— Подправлю, — согласился я.

— Не будет он подправлять, — послышалось из соседней комнаты. — Сами мучайтесь.

А у нее хороший слух, у нашей Тамары. И видимо, не только слух.

Мы все посмотрели друг на друга — Алексей, Володя и я. Не смотрела одна жена Козловского, она взяла кофейные чашки и унесла их на кухню мыть.

Да, выпуск газеты на коленке, пусть даже красивой, имеет свою специфику, сейчас я это хорошо понял.

— Справимся, — сказал Кроликов. — Вернусь из Пущи и поставлю вопрос перед Петровым.

— О чем? — спросил я.

— Чтобы выделил нам помещение! — удивился моей глупости Кроликов. — Не все же у людей на голове сидеть.

Это была чистая правда. Сидеть с утра до вечера в чужой квартире не самое лучшее занятие. А нас ведь и кормить надо.

— Я на это выделяю деньги, — сказал Кроликов. — Но съезжать все одно надо. Поговоришь с Петровым?

— Конечно, — сказал я.

Только сейчас я понял, что стою в очереди последним. Но это твое законное место, парень, пора бы к нему привыкнуть.

— У них там хорошее здание, — вздохнул Алексей. — Все поместимся.

Откуда он про это здание знает?

— Бывал, — еще тяжелее вздохнул главный. — Шесть этажей. Или пять. А нам и одной комнаты хватит.

— Большой, — донеслось из соседней комнаты. — Я в маленькую не поеду.

— Видал? — кивнул в сторону соседней комнаты Кроликов.

Я пожал плечами. Размеры нашего будущего редакционного помещения меня занимали мало.

— А зря, — сказал Кроликов. — Это, может быть, вопрос жизни и смерти. Ты ведь друг Петрова?

— Ну, не совсем друг, — сказал я. — В один год писателями стали.

— Это даже больше, чем друг, — кивнул Алексей. — Кто кому больше завидует: он тебе или ты ему?

— Конечно, я. У него всероссийская слава.

— Значит, комнату он нам даст, — хлопнул ладонью по столу Алексей. — Прямо завтра и отправляйся.

— Куда? — удивился я.

— На аудиенцию. Не по телефону же об этом просить.

— Могу с вами сходить, — снова донеслось из соседней комнаты. — Чтоб не так страшно было.

— Обойдусь, — пробурчал я.

Мне не нравилось, когда мной командовали. А здесь и не командование — диктат.

Но от разговора с Петровым было не отвертеться, и у меня окончательно испортилось настроение. Впрочем, плохим оно было все последнее время. Старею?

— У меня тоже давление скачет, — сказал Кроликов. — Наверное, магнитная буря.

— А у меня никаких бурь, — хохотнул Козловский. — Сто двадцать на восемьдесят хоть утром, хоть вечером. Хочешь, я займусь этим вопросом?

— Пусть он занимается, — сказал, не глядя на меня, Кроликов. — У тебя театр.

Козловский огорченно развел руками. Ради комнаты для редакции он был готов на любые жертвы.

10

На встречу с Петровым я отправился на следующий день.

Сегодня подписывался номер, Петрову было не до меня, но он все же уделил мне несколько минут.

— Ну? — спросил он.

В руках у него была сверстанная полоса, в кабинет ежеминутно заглядывал кто-то из сотрудников. Определенно для важного разговора я выбрал не самое лучшее время.

— Что у тебя? С Зайцевым не сработался?

— С каким Зайцевым? — удивился я.

— А кто у вас руководит? Разве не Зайцев?

— Кроликов, — хмыкнул я.

— Один хрен, — оторвался от полосы Петров. — Так что случилось?

— Помещения нет, — вздохнул я. — Работаем на частной квартире, а там сам понимаешь... Короче, нужна комната. Желательно большая. И хотя бы пара компьютеров. — Мысль о компьютерах пришла мне в голову только что.

— Я так и знал! — бросил полосу на стол Петров. — Они там по квартирам чаи гоняют, а у нас полно свободных комнат. Или вы в своей квартире не только чай пьете? Девицы хоть ничего?

— Какие девицы?! — занервничал я. — Иногда пьем кофе, на остальное нет ни сил, ни времени. Да и замужем девицы...

— Ладно-ладно, — усмехнулся Петров. — Я и сам зашиваюсь, некогда о себе подумать. Мою Ольгу видел?

— Какую Ольгу? — опешил я.

— Новую секретаршу.

Да, в приемной у него сидела новая девушка, кажется, брюнетка.

— Симпатичная, — сказал я.

— Татьяна увидит, голову оторвет, — кивнул Михаил. — Казаков одну из своих секретарш отдал, бери, говорит, не пожалеешь. Я и взял. Может, зря?

— Если она свое дело знает...

— Да они дело знают лучше нас с тобой. Красивая, стерва. Если и страдать, так хоть знаешь, за что. Ты Зинку Ознобишину помнишь?

— Какую Зинку?

Слово «какая» сегодня у меня не слетало с языка.

— А это день такой, — кивнул Михаил. — Зинка, романы пишет. Разве она с тобой не в бюро прозы?

— Бюро уже давно ликвидировано. А Зинку не знаю. Хороша?

— Красавица! Десять лет занималась строительным бизнесом во Франции. Ее очередного начальника убили, и она вернулась назад.

— Убили во Франции?! — удивился я.

— Да нет, здесь, это бизнес во Франции. Но она не сильно переживает. Он ведь второй.

— Кто?

— Убитый начальник. У них в строительном бизнесе начальники мрут как мухи. Точнее, их прихлопывают. Вот она и решила соскочить. Возвращаюсь, говорит, так что, готовься.

— К чему? — спросил я.

Михаил внимательно посмотрел на меня. Я и сам знал, что бываю туповат, но тут уж никуда не денешься. В Полесских болотах на свет появился.

— Действительно, — сказал Петров, — что это нас на девиц занесло?

— Симпатичные, — вздохнул я.

— Ольга! — крикнул Петров. — Пригласи Белкина.

— Кто это? — спросил я.

— Новый исполнительный директор. Вора я выгнал.

— Того, что три тысячи долларов украл?

— Четыре, причем прямо из сейфа. Лешка, может, с первого дня красть не станет.

Я пожал плечами. Привычки нынешних исполнительных директоров были мне незнакомы.

Вошел Алексей Белкин. Был он молод, подтянут, в хорошем костюме. Видимо, тоже из гнезда Казакова. Я знал, что Всеволод Яковлевич Казаков был одним из руководителей крупной компании, по слухам, спонсора газеты «Литературная жизнь».

— Алексей, у нас есть комната? — спросил Петров.

— Какая комната?

В чем-то мы с Алексеем были похожи. Мне стало чуть легче.

— Свободная, — сказал Петров, переводя взгляд с Белкина на меня и обратно.

Видимо, он тоже кое-что понял.

— Есть у нас комнаты, — кивнул Белкин. — Я, правда, еще не со всем имуществом ознакомился...

— Ладно, — снова взял в руки полосу Петров. — Сейчас у меня нет времени, а через неделю к этому вопросу вернемся. Когда у тебя выходит приложение?

— Через неделю, — сказал я.

— Всё, свободны, — распорядился Петров. — Если через неделю ничего с тобой не случится, получишь комнату. Алексей, задержись на минутку.

Я вышел из кабинета. Секретарша, сидевшая в приемной, действительно была симпатичная. Может быть, чересчур.

— Кофе? — улыбнулась она мне.

— Можно и кофе, — кивнул я. — Как вам наша редакция?

— Как все, — перестала она улыбаться. — Работать можно всюду.

Это был современный подход. Нужно взять его на вооружение.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Хухры-мухры

1

— Алесь Константинович, а вы встречались с ними? — спросила меня Ольга, когда я вышел из кабинета главного редактора.

— С кем? — остановился я.

— С хухрой или мухрой. Это ведь люди?

Двойная дверь в кабинет была открыта, и секретарь слышала, о чем мы с Петровым говорили. Я действительно сказал: «Это тебе не хухры-мухры». Речь шла о финансировании газеты.

— Ну, может, и люди, — почесал я затылок. — Хотя в России под хухрой-мухрой скрывается все, что угодно. Даже любимая женщина.

Ольга фыркнула. В газете она работала недавно и еще не привыкла к шуткам журналистов. Я и сам их не всегда понимал.

— Сделай кофе, — сказал я. — Пока главный не слышит.

— Я все слышу, — послышалось из кабинета. — Одну чашку, не больше.

Ольга улыбнулась и подошла к автомату. Интересно, видела ее Татьяна или не видела?

— Видела, — шепнула Ольга. — Я ее боюсь.

— Все боятся, — тоже шепотом ответил я. — Но это характерная черта жены главного редактора. Ее и должны бояться.

— О чем это вы шепчетесь? — показался в дверях Петров.

— О хухре с мухрой, — усмехнулся я.

Петров посмотрел сначала на меня, потом на Ольгу и вернулся к себе за стол.

— Ревнует, — сказал я.

Ольга затряслась от смеха и сунула мне в руки чашку кофе. Как хороший секретарь, она прекрасно знала, кому можно варить кофе, кому нет. А мы с Петровым все-таки старинные товарищи. Хотя и с разных полей.

На прошлой неделе мы переехали в особняк газеты «Литературная жизнь». Точнее, нашему приложению к газете выделили в особняке комнату. Это была хорошая комната, большая.

Тамара сразу заняла в ней стол у окна.

— Мне нужен свет, а вы и так посидите, — сказала она.

Мы с Кроликовым посмотрели друг на друга и развели руками. Конечно, в редакции, пусть и такой завалящей, как наша, лучшее место должно принадлежать верстальщице.

— Ты какой стол выбираешь? — спросил Кроликов.

Я кивнул на стол в углу.

— А я и без стола обойдусь, — сказал Кроликов. — Козловскому ведь тоже где-то сидеть надо.

В комнате было три стола, но в ней легко мог поместиться и четвертый.

Я сходил к Белкину, исполнительному директору.

— Стол? — откашлялся Алексей. — Я подумаю, что можно сделать.

Был он в ослепительно-белой рубашке и модном галстуке.

«Слишком много внимания уделяет своему внешнему виду», — подумал я.

— А у меня должность такая, — посмотрел на себя в зеркале Алексей. — Обязывает.

В конце дня двое хмурых работяг притащили в комнату четвертый стол.

— Куда ставить? — спросил один из них.

— Пусть остается у двери, — сказал Кроликов. — Нормальное место.

Он был хороший руководитель, наш Кроликов.

— Когда отметим новоселье? — спросила Тамара. Она тоже была хорошим работником, твердо знающим традиции, существующие в редакции.

— Магазин далеко отсюда? — взглянул на меня Алексей.

— В соседнем переулке, — сказал я.

— Сходим?

Мы отправились в магазинчик, который я давно приметил.

Там у винного отдела уже стояли два сотрудника «Литературной жизни», оба из отдела литературы.

— Тоже решили отдохнуть от трудов праведных? — спросил Александр, по виду мой ровесник.

— У нас новоселье, — сказал я.

— Можно и мы к вам заглянем? — обрадовался Александр. — Новоселье — очень важный праздник.

— Можно, — разрешил Кроликов. — Но, во-первых, через час, во-вторых, со своей бутылкой. У нас большая редакция.

Таким вот образом началось наше вживание в коллектив газеты, некоторые его называли вливанием.

На летучку, которая проходила по понедельникам, Петров пригласил меня и Кроликова.

— Нужно знать требования руководства, — сказал он. — Вы хоть и чужаки, но свои. В газете за все отвечает главный.

— Даже за Белоруссию? — спросил Кроликов.

— А как же! — удивился Петров. — Мы ведь Союзное государство.

Никто из нас не знал, что оно собой представляет, но на бумаге оно существовало. А может, и не на бумаге.

— Деньги, во всяком случае, нам выделяют, — сказал Петров.

— И немалые! — поднял вверх указательный палец Кроликов.

У них с Петровым привычка поднимать вверх указательный палец была общая. У меня ее не было.

— Приобретешь, — усмехнулся Петров. — Посидишь с нами годик-другой и начнешь. Дурной пример заразителен.

Я это хорошо знал по работе на телевидении и в издательстве. И там, и там я легко приспосабливался к неписаным правилам, выработанным за долгие годы. Во-первых, нельзя было заводить романы с сотрудницами. Во-вторых, надо было безотрывно смотреть в рот начальству. Последнее, надо сказать, давалось мне с трудом.

— Поэтому ты и не сделал нормальной карьеры, — сказал Саша Максимов, с которым мы изредка встречались в издательстве. — Смотрел бы в рот — уже был бы богатеньким.

— Богатство зависит не от этого, — вздохнул я. — Происхождение у нас не то.

2

На первой же летучке я узнал, что в редакции действуют те же правила, что и в армии. Пункт первый: начальство всегда право. Пункт второй: если начальство не право, смотри пункт первый.

— А ты как думал? — спросил Петров, когда мы с ним остались наедине. — Союз писателей был в стране вторым генеральным штабом.

Отчего-то он любил остаться со мной один на один. Неужели писательское прошлое памятнее журналистского?

— Конечно, — кивнул Петров. — Вспоминаешь прежние времена?

Я вздохнул. Хорошие были времена. Мы вот с Михаилом в конце сентября отбывали в Пицунду. Компании, правда, у нас были разные. Но пляж один.

— Сейчас надо переключаться на другие курорты, — сказал Петров. — Нам Испания нравится.

Он сказал — «нам». Стало быть, Испанию выбрала Татьяна. Интересно, почему?

— Там климат хороший, — посмотрел в окно Петров. — Я имею в виду Каталонию. Был в Барселоне?

— Не был, — тоже вздохнул я.

— Про нее стишок есть: «Коста-Брава — русских орава». А ты, значит, в Беловежскую Пущу?

— Не я, Кроликов.

— Он же писать не умеет.

Да, здешнее начальство действительно все знает. Я вот о способностях Кроликова не осведомлен.

— Ничего, один раз съездит, убедится, что это не царское дело, и отправит тебя.

— Куда? — не понял я.

— В командировку, — пожал плечами Петров. — Деньги ведь отрабатывать надо. Вместе с темой. Короче, скоро сам во всем разберешься.

Петров как в воду глядел. Кроликов съездил в командировку, показал фотографию, на которой он сидел в санях с какой-то барышней, и в следующую командировку отправил меня.

— Самогон там больно крепкий, — объяснил он Тамаре.

— Сколько градусов?

— Больше пятидесяти. А мне крепкие напитки противопоказаны. Мы пошли в местное сельпо за вином. «Нету», — говорит продавщица. «А водка?» — «Ёсть-ёсть-ёсть!»

Кроликову было приятно корчить из себя знатока белорусского языка. А вот самогон, чувствовалось, ему действительно не пошел. Но это и понятно. Хорошему самогону нужна хорошая закуска. Впрочем, как и хорошая компания.

— Что это за барышня с тобой в санях? — спросил я.

— Журналистка, — ответил Алексей. — Откуда-то из Сибири. Ей, между прочим, самогон понравился.

— А вы? — спросила Тамара.

Я заметил, что ей нравились разговоры о санях и выпивке.

— При чем здесь я? — удивился Кроликов. — Нас в сани тамошнее начальство посадило.

— Зачем? — поинтересовался я.

— Об этом их надо спрашивать, — крякнул Кроликов. — Садитесь, говорят, в сани, поедем на экскурсию в Пущу.

— В Беловежскую? — перебила его Тамара.

— В какую же еще? Выдали нам тулупы...

— Кожухи, — сказал я.

Мы с Тамарой перебивали Алексея строго по очереди. Ему это не нравилось.

— Да, кожухи, — взглянул он сначала на Тамару, потом на меня. — Рассказывать дальше?

— Конечно, — фыркнула Тамара.

Ей тоже определенно что-то не нравилось. Спокойствие сохранял один я.

— Да, привозят нас на поляну, а там под елкой стол с бутылками. И на всех бутылках написано: «Минеральная».

— Самогон! — догадалась Тамара.

— Мы выпили по стаканчику, по второму, и дальше можно было только на санях.

— Почему? — удивился я.

— Ноги не шли! — тоже удивился Алексей. — Там нас и сфотографировали.

— Как ее звали?

В этот раз я перебил Алексея без очереди.

— Кажется, Люда, — пожал плечами Кроликов. — Разве в этом дело? Вина в сельпо не было.

— Зато была водка, — сказала Тамара.

«Повторы ей не нравятся, — догадался я. — Точно так же, как самогон Кроликову. А на фото в санях они действительно пьяные».

— В следующий раз в командировку поедешь ты, — поставил меня на место шеф-редактор. Именно так теперь называлась его должность.

— А материал? — подняла голову, как встревоженная кобра, Тамара.

— Какой материал?

— О поездке.

— Я заказал, — после небольшой паузы ответил Кроликов. — Скоро пришлют.

— Людмиле? — спросил я.

Мне не ответили ни он, ни Тамара. Устали, наверное.

3

— Тебе не кажется, что нужно провести оптимизацию редакторского коллектива? — спросил меня Кроликов, когда я в понедельник пришел на работу.

— Оптимизацию? — не понял я.

— Ну да. Определенно у нас в редакции есть лишние.

— Я? Или Тамара?

— Не говори глупостей. Скажи, вот зачем нам Козловский? Точнее, его должность?

— Писать о театре, — предположил я.

— Да он в нем был лет пять назад! Компьютерщики в театры не ходят.

— Но ведь говорит о нем?

— Мало ли о чем мы говорим. Я, например, чаще всего рассказываю Вовкины истории.

— Психические? — вспомнил я.

— Да, психические. Или строительные. Я ведь баню строю.

— Да, — кивнул я, — без бани на даче не обойдешься.

— Я строю двухэтажную. На втором этаже спальня.

— Зачем в бане спальня? — удивился я.

— Сразу видно, что у тебя нет дачи, — усмехнулся Кроликов.

— Есть, но не такая, как у всех. У меня квартирка в лесу.

Когда-то наша внуковская дача была пионерлагерем, затем творческой мастерской, теперь дача. Но Кроликов прав, от дачи там одно название.

— Мы отвлеклись от главного, — вернул меня на землю шеф-редактор. — Я спрашиваю: зачем нам Козловский?

— У него компьютеры, — сказал я.

— Были компьютеры. А теперь у нас свои, вместе со столами. Или тебе редакционный компьютер не нравится?

— Нравится, — сказал я. — Нормальный компьютер. Даже Тамара не ворчит.

— Вот! А у вас с Козловским, между прочим, одинаковая зарплата. Усёк?

Я понял, что у одних предполагается что-то отнять, другим прибавить. Типичная комбинация для времен миллениума.

— Мне тоже строителям платить надо, — сказал Кроликов. — Кстати, это внутреннее дело редакции. У нас ведь собственное финансирование.

— Ты шеф-редактор, а не я, — сказал я. — С Рыбиным посоветовался?

— Он и предложил. Его, между прочим, устраивает твой уровень. Экономику бы подтянуть...

Да, с экономикой были проблемы как в стране, так и в редакции. Интересно, как выглядят девушки, пишущие об этом?

— Нормально выглядят, — отворотился от меня Кроликов. — Вот поезжай в пресс-тур в Белоруссию и напиши что надо. Я тебя включил в список.

— Когда ехать?

— На следующей неделе.

— Я тоже хочу в пресс-тур! — заявила Тамара, когда узнала о командировке. — Там ведь за проезд платить не надо?

— Ему не надо, — показал пальцем на меня Кроликов. — А тебе зачем пресс-тур? Верстать?

— Просто съездить, — пожала плечами Тамара. — Я еще ни разу не была в Белоруссии.

— В другой раз, — закрыл тему шеф-редактор. — На Старой площади говорят, у нас верстка плохая.

— Почему это плохая?! — возмутилась Тамара. — Какие материалы, такая и верстка. Между прочим, в ресторанном приложении они были живее. И на дегустацию мы чаще ходили...

— Вспомнила! — вздохнул Кроликов. — Здесь тебе литература, а не мясо по-французски с грибами. Или оно не с грибами?

— С сыром, — тоже вздохнула Тамара.

Да, людям есть что вспомнить. А ты? Ни грибов, ни сыра.

— В пресс-туре чем-нибудь накормят, — подмигнул мне Кроликов. — Нас в Беловежской Пуще лосятиной угощали.

— И самогоном, — напомнила Тамара.

— Отчего он такой крепкий? — посмотрел на меня шеф-редактор. — Он у вас всегда такой?

— Разный, — сказал я.

Я не стал рассказывать, что самогон бабы Зоси, у которой я жил в Крайске, когда работал физруком в школе, был, во-первых, слабый, а во-вторых, с отвратительным сивушным запахом. Но именно он приобщил меня к нашему национальному напитку. Во время учебы в университете я самогон не пил. Как, впрочем, вино и водку. Спортсменом был.

— Паном? — взглянул на меня Кроликов.

— Борцом, — кивнул я. — А также фольклористом. Давай я напишу в «Лире» что-нибудь о фольклоре?

— Лучше о поэзии. Когда появилась профессиональная белорусская поэзия?

— Лет двести назад.

— Очень хорошая рубрика: «Два века белорусской поэзии». Или три.

— Да, начнем прямо с истоков, — согласился я. — Адам Мицкевич, Ян Чечот, Владислав Сырокомля, Павлюк Багрим, Франтишек Богушевич... У меня есть автор, который об этом напишет.

— Из Белоруссии?

— Иван Бурсов, москвич. Корнями он могилёвский.

— Пишите, — разрешил Кроликов. — Все лучше, чем о самогоне.

Я не стал с ним спорить. Самогон пусть остается в моих творениях. Жене, правда, сильно не нравится, когда мои герои вдруг начинают о нем говорить или, хуже того, употреблять, но куда тут денешься? На земле ведь живут, не в заморских странах. Хотя и там, случается...

— А в каких заморских странах вы были? — подняла голову Тамара.

Она всегда оживлялась, когда заходила речь о выпивке, пусть и заморской.

— Ни в каких, — признался я. — Болгария, Польша... Курицы, а не страны.

— Да, — согласился со мной шеф-редактор, — у нас говорят: курица не птица, Польша не заграница. Или Болгария.

— А я бы и туда поехала, — сказала Тамара. — Алексей Павлович, придумайте приложение про заграницу.

— Ладно, — сказал Кроликов, — построю баню — и сразу туда. Тебя тоже возьму.

И мы занялись каждый своим делом.

4

Пресс-тур проходил по Гродненской области. А я ведь имел к ней отношение, оканчивал школу в Новогрудке. В том самом Новогрудке, с развалинами древнего замка и Мицкевичем. А также с очаровательными одноклассницами — рыженькой Людой и шатенкой Светой. Где-то они сейчас?

— Как называется этот городок? — спросила журналистка, сидевшая рядом.

— Сморгонь, — ответил я.

Мы ехали в большом комфортабельном автобусе и смотрели на немногочисленных людей на улицах городка сверху вниз.

— Он чем-нибудь знаменит? — продолжала допытываться журналистка.

Была она симпатичная, что не совсем характерно для корпуса журналистов, пусть и провинциальных.

— Если не считать Огинского, можно сказать, ничем, — ответил я.

— Какого Огинского?

— У которого полонез «Прощание с родиной». Он вообще-то был князем, и весьма родовитым.

— Да ну?! — поразилась девушка. — А что он здесь делал?

— Жил, — сказала я. — Поместье называется Залесье. Говорят, в нем был парк в английском стиле. Большая редкость.

— Почему?

— Трудно содержать, — не стал я вдаваться в подробности. — Вы из Сибири?

— Из Москвы, — усмехнулась журналистка. — Мой папа генерал, и мы сейчас едем на погранзаставу. Но генералов там, наверно, не будет.

— Почему?

Теперь был мой черед удивляться.

— Не их уровень, — ответила она.

В ее голосе я уловил легкую нотку презрения. Что ж, у военных людей по отношению к гражданским оно случается. Интересно, с какой целью генеральские дочки попадают в пресс-тур для провинциальных журналистов? Лично я в нем оказался по блату.

— Так ведь здесь военная тематика, — объяснила соседка. — А я о ней пишу. Вместе с Куторыгиным.

— С кем?

— С Колей Куторыгиным из «Военного приложения». Вон он сидит, в желтых штанах.

Эти штаны я заметил с первого дня, но все не было случая познакомиться с их обладателем. А тут и случай не понадобился. Девушка оказалась еще интереснее, чем я предполагал.

Соседка улыбнулась и уставилась в окно. Впрочем, ненадолго.

— Меня Катей зовут, — повернулась она ко мне. — Вы из какой газеты?

— «Литературная жизнь».

— Да ну?! — Нотка презрения из ее голоса исчезла. — А что вы здесь делаете? — Она кивнула в глубину автобусного салона.

— Пишу, — пожал я плечами, — но не на военную тематику. Огинский, например, до генерала не дослужился, но был доверенным лицом Наполеона и Александра I.

— Они же друг с другом воевали, — не поверила мне Катя.

А она действительно понимает в военной тематике.

— Они воевали, — сказал я, — а Огинский дружил с обоими. Тогда в Европе это было обычное дело. В свободное время сочинял полонезы. Композитор-любитель.

— Откуда вы все это знаете?

— Из книжек.

— Сейчас ничего читать не надо, — снова не поверила мне девушка. — Все есть в Википедии.

— Всё, да не всё, — сказал я. — К нам желтые штаны идут.

— Выпить не хотите? — спросил Куторыгин, доставая из штанов початую бутылку водки. — Катька, ты все никак не начнешь?

— Я пью просекко¹, — скорчила гримасу Катя.

— А ты?

Куторыгин, похоже, ни с кем не церемонился. Но для участников пресс-тура это нормально. Как и распитие водки в автобусе. Главное, чтоб на ногах держался. Куторыгин пока держался.

— Я позже, — сказал я. — На погранзаставе ведь нальют?

— Обязательно! — ответила вместо Куторыгина Катя. — Просекко, правда, не будет.

— Ох, доиграешься! — погрозил ей пальцем Куторыгин. — Зря вы товарищами брезгуете. Они вам еще пригодятся.

Покачиваясь, он вернулся на свое место.

— Хороший журналист, — сказала Катя. — Профессионал.

— Водка ему не мешает?

— С этой тематикой все пьют, — вздохнула Катя. — Огинский, думаю, тоже. Шампанское, конечно.

— Не без этого, — согласился я.

На погранзаставе нам показали бронетехнику пограничников, казармы, в которых они спали, и отвели в столовую, где уже были накрыты столы. Катя с Куторыгиным куда-то пропали. Я повертел головой в поисках свободного места и направился к столику в углу. За ним никого не было.

Прозвучал тост за процветание Союзного государства, дружно зазвякали ножи и вилки.

— Можно? — услышал я.

Передо мной стояли два полковника.

— Конечно, — разрешил я.

Через несколько минут я понял, что стол в углу был предназначен для начальника заставы и куратора из столицы. Но не бежать же отсюда сломя голову?

— Сидите, — разрешил хозяин. — Вы ведь тоже гость из столицы.

Что-то они обо мне знали.

Мы выпили по рюмке и принялись за еду. Стол был накрыт богато: салаты, ветчина, заливная рыба, мясо с приправами. Я откуда-то знал, что довольствие пограничников в армии не самое бедное.

— Он желтые штаны специально надел? — спросил хозяин гостя из центра.

— Конечно, — сказал тот. — Всегда сволочь был.

— Вы знаете Куторыгина? — удивился я.

— Еще бы! — разом подняли они свои рюмки. — Учились вместе. Мы на заставу, а этот в журналисты. Предатель!

Я выпил вместе с ними. Это были настоящие вояки, без бутылки, спрятанной в желтых штанах.

— Куда вы пропали? — подошла ко мне Катя после обеда. — Мы с Колей вас искали.

— С начальником погранзаставы выпивал, — ответил я. — И еще с одним столичным полковником. Генералов, как вы и сказали, здесь нет.

— А я бы пошла к вам в редакцию, — сказала Катя, глядя мимо меня. — Возьмете?

— У нас нет военной тематики, — развел я руками.

— Будет, — уверенно сказала девушка. — Только уже без меня. Пойду спасать Куторыгина.

— Спасать от чего?

— От водки. Заодно и от самого себя.

На следующий день мы уехали в Минск и уже оттуда вечерним поездом в Москву. Ни Катя, ни Куторыгин меня больше не беспокоили.

5

— Понравился пресс-тур? — спросил Кроликов, когда я вручил ему репортаж о поездке.

— Конечно, — сказал я. — Особенно журналисты, пишущие на военную тематику.

Алексей мои слова пропустил мимо ушей.

— Что за журналисты? — подняла голову Тамара.

Она занималась версткой, но не упускала ничего, что касалось редакции и ее сотрудников.

— Генеральская дочка, — не стал я увиливать. — До этого я и не предполагал, что они могут быть журналистками.

— Хорошенькая? — спросил Кроликов.

— Вполне. Водку, правда, не пьет, одно просекко.

Тамара хмыкнула. Как я уже знал, она предпочитала коньяк.

— У всех у нас свои недостатки, — вздохнул шеф-редактор. — Когда запустим рубрику о белорусской поэзии?

— У нас полно поэзии! — подняла голову Тамара. — Даже больше, чем надо.

— Я говорю об истоках.

— В следующем номере, — сказал я. — Материал уже пишут.

Самому мне хотелось начать серию очерков об исторических персонажах, принимавших участие в создании Великого княжества Литовского. Здесь, в России, о них почти ничего не знали.

— Пиши о чем хочешь, — кивнул Кроликов. — Главное, чтоб было интересно. Сейчас, между прочим, моя очередь ехать в командировку.

— Куда? — спросил я.

— В Смоленск.

— Там ведь материал писать надо, — сказала, не поднимая головы, Тамара.

— Закажу какой-нибудь журналистке, — посмотрел на меня Алексей. — Там их полно. Нужно обзаводиться знакомствами.

В этом он был прав, сейчас без знакомств никуда. Да и раньше они не были лишними.

— А если плохо напишет? — не унималась Тамара.

— Не лезь не в свое дело! — наконец вышел из себя Кроликов. — Что за манера перебивать старших!

— Я схожу в магазин? — предложил я. — Василий Александрович уже два раза заглядывал.

Василий Александрович Карданов, редакционный фотограф, действительно заходил к нам. У него был вид человека, который ошибся дверью, но я знал, что это не так. Дверью старый редакционный лис не ошибался никогда.

— Сходи, — разрешил Кроликов.

Наше приложение уже твердо заняло свое место в особняке, в котором размещалась газета. В здании было пять этажей, редакция газеты располагалась на двух из них, но места хватало всем.

— А остальные этажи? — спросила как-то Тамара.

— Сдаются, — пожал плечами Кроликов. — Сейчас без этого не проживешь.

— А на первом этаже?

Я уже знал, что Тамара всегда гнет свою линию, и вопрос о первом этаже был не случаен.

— Ресторан, — снова пожал плечами шеф-редактор. — Кажется, «Шанхай». Китайский.

— Почему китайский ресторан в редакции газеты «Литературная жизнь»?

Вопрос и впрямь был интересный.

— Рестораны, милочка, приносят хороший доход, — сказал Кроликов. — Тебе ли не знать об этом.

— Я-то знаю, — пробурчала Тамара. — А вот остальные?

— А что нам до остальных? — почесал затылок Алексей. — В хорошем месте сидим. Захотим, в ресторан сходим. Ты не хочешь? — Он посмотрел на меня.

— Я лучше в магазин, — усмехнулся я. — В ресторанах дорого.

— Зато вкусно. Ты что больше любишь — гребешки или трепанги?

Тамара фыркнула. Меня передернуло. Я к любой морской дряни относился настороженно. Кроме, может быть, крабов.

— Говорят, омары вкусные, — устремил взор в окно Кроликов. — И еще лобстеры. Но их надо уметь разделывать. Томка, ты умеешь?

— Я один раз осьминогов ела. Дрянь.

А мы с ней одного поля ягоды. Опять же длинные ноги, гибкая фигурка...

Тамара медленно утянула свои длинные ноги под стол. Чуткая девушка.

— И чувственная, — подмигнул мне Кроликов.

Откуда он это знает?

— Оттуда, — сказал Алексей. — Я в бане уже до крыши добрался.

— На даче? — подняла голову Тамара.

— А где же еще? Здесь баню не построишь.

Мы с ним синхронно вздохнули.

— Зачем вообще баня? — пожала плечами Тамара. — У нас в Апрелевке есть, но туда даже Гарик не ходит.

Как я уже знал, Гарик был муж Тамары. Кажется, работает в автосервисе. Непросто ему, видимо, с Тамарой.

— А кому просто? — взглянул на меня Кроликов. — Сейчас вот пойду к Рыбину. Он тоже строит, правда, не баню...

— А что? — подняла голову Тамара.

Когда она ее поднимала, у меня тут же возникала ассоциация с коброй. С чего бы это?

— А вы держитесь от меня подальше, — фыркнула Тамара. — Укушу.

— Она может, — кивнул Алексей. — Правда, до смерти еще никого не закусала. Добрая девушка.

— Вам ли не знать! — снова фыркнула верстальщица.

Определенно сегодня она была в настроении. Или не в настроении?

— Иди лучше в магазин, — велел мне Кроликов. — Фотограф уже измаялся, заглядывая. Надо уважить человека.

Я отправился выполнять распоряжение начальства. Иногда это приносило хорошие результаты.

6

— Надо провести презентацию вашего приложения, — сказал Петров, когда я остался у него в кабинете после летучки. — Твой Кроликов мне, правда, не нравится.

— Он не мой, — сказал я. — Его сюда из Посткома² прислали.

— То-то и оно! — хлопнул по столу ладонью Петров. — Зачем мне в моей газете какой-то засланец?

«Положим, не в твоей, — подумал я. — Ты тоже здесь всего лишь наемник».

— Только из-за денег терплю его, полтора миллиона на дороге не валяются, — вздохнул Петров. — Но придет время, и мы все изменим.

«Вот и проговорился, — усмехнулся я. — А ведь оба скрывали стоимость приложения. Полтора миллиона — много это или мало?»

— Нормально, — сказал Петров. — Но я сейчас не об этом. Куда твой Зайцев укатил?

Он умышленно называл Кроликова Зайцевым, но я не обращал на это внимания. Хотя бы ради того, чтобы узнать стоимость «Лиры».

— В Смоленск, — сказал я.

— И пусть катается, — кивнул Петров. — А нам нужна презентация. Дом национальностей тебя устраивает?

— Почему не Дом литераторов?

— Да там болтаются всякие пьяницы, могут испортить мероприятие. А в Дом национальностей их не пустят.

Сразу видно, опытный человек. Но неопытному и не доверили бы «Литературную жизнь».

— Таких, как я, больше нет, — кивнул Петров. — Может быть, один Паша.

Кажется, он имел в виду Гусакова, под началом которого работал в райкоме комсомола. Тот теперь редактирует одну из центральных газет.

— Если бы на Старой площади народ был поумнее, я бы уже давно телеканалом руководил, — вздохнул Петров. — И с этой либерастией давно покончил бы.

«Поэтому ты и не рулишь на телевидении, — тоже вздохнул я. — Страну умные люди разваливали».

— Да уж, не дураки, — крякнул Петров. — Но не будем о грустном. Давай готовь презентацию. Я подгоню нужных журналистов, у себя дадим материал. Нужно, чтобы народ был в курсе. Сейчас без пиара не обойдешься.

— Ребята из отдела литературы не помогут?

— Помогут, — кивнул Петров. — Я уже сказал Сергею. Он тоже человек опытный. Но и ты своих напряги. У тебя сколько человек в отделе?

Кажется, Петров считает, что в приложении «Лира» всем заправляю я. А Кроликов?

— Он в Смоленске, — хмыкнул Михаил. — Кто еще, кроме тебя и Зайчикова?

— Тамара.

— И всё?! — поразился Петров. — А я думал, у вас толпа народу. Надо расширяться.

— Козловского недавно уволили.

— Этого и впрямь надо было метлой гнать. Это он анекдот про Ельцина в Китае рассказывал?

— Он.

— Ну что, китайцы, сощурились? — расхохотался Михаил. — А у меня этих китайцев полредакции. И голос как иерихонская труба. Где ты его раскопал?

— Приятель Кроликова.

— Ах да, Зайончиков... Короче, подумай о кадрах. Нужна хорошая секретарша. Могу свою отдать. — Он подмигнул мне.

Я неопределенно пожал плечами. Хозяйка в редакции действительно нужна, но это дело Кроликова.

— Если что, подключай меня, — отечески потрепал меня по плечу Петров. — Найдем управу и на Кроликова, и на всех этих из Постоянного комитета... Ты туда ходишь?

— Нет.

— И напрасно. Я вот из кабинета в кабинет бегаю, шапку ломаю. Просто так никто ничего не даст.

Между прочим, Кроликов мне не жаловался, что ему чего-то не дают. Откатывает он Рыбину или нет?

— Конечно, откатывает, — откашлялся Петров. — Это я никому ничего не даю. «Литературная жизнь» в стране одна. Нашу газету премьер-министру каждое утро кладут на стол.

— Одну ее?! — поразился я.

— В числе двенадцати центральных газет, — строго посмотрел на меня Михаил. — А могли бы и не класть. Можно сказать, ежедневно принимаю гостей у себя в ресторане.

— В «Харбине»?

— Ну да. Как тебе, кстати, тамошняя кухня? Омаров пробовал?

— Нет, — сказал я. — А кухня, наверно, хорошая.

— Отличная! Я решил отметить там юбилей.

Да, как это я забыл, что у шефа скоро юбилей. Белкин с Ольгой с ног сбились, бегая с этажа на этаж. Подарки прячут?

— И тебя приглашаю, — перебил ход моих мыслей Петров. — Спускайся тринадцатого после работы в ресторан. Будут все свои: Казаков, Сидоров, люди из мэрии и администрации...

— Лужкова пригласил?

Михаил засмеялся. На такие шутки он не обижался. Широкий человек.

— Русский человек и должен быть широким, — кивнул он, — об этом еще Достоевский писал.

Мы обменялись понимающими взглядами. Как и Пушкин, Достоевский в редакции газеты «Литературная жизнь» был нашим всем. Вместе с Толстым, Гоголем, Некрасовым, Гончаровым, далее по списку.

— А мы для того сюда и поставлены, чтоб не забыли, — сказал Петров. — Если все так и будет продолжаться, их всех скоро из школьной программы выкинут, помяни мое слово.

— Иди ты?!

— Сразу видно, что ты не ходишь на Старую площадь. Там ведь одни математики. Считают, а не читают.

— Мы с тобой тоже чукчи писатели, а не читатели.

— Это правда.

7

Тринадцатого числа, в восемнадцать ноль-ноль я спустился в ресторан «Харбин». В руках бутылка армянского коньяка, которую купил по дороге на работу.

В ресторане одни официанты, посетителей почти нет. Неужели я что-то напутал?

— Сюда, — показал на малоприметную дверь один из официантов.

Я поднялся по узкой лестнице и оказался в помещении, посреди которого располагался круглый стол, заставленный яствами.

— Опаздываешь! — крикнул мне Петров. — Садись с краю!

Судя по раскрасневшимся лицам гостей, торжество уже давно началось. Но место с краю было здесь отнюдь не худшим. Особенность круглого стола была в том, что можно было крутить руками столешницу с кушаньями. Понравилась тебе, предположим, утка по-пекински на противоположном конце, ты сделал несколько легких движений — и вот она, прямо перед тобой.

Столешница, кстати, крутилась легко.

Официантка китайской наружности взяла из ведерка бутылку водки и жестом предложила мне. Я кивнул. На юбилее лучше пить водку, тем более под утку. А кроме нее, здесь тьма закусок, и, наверное, не худших.

— Пей! — подбодрил меня Петров. — Мы с Всеволодом Яковлевичем тоже пьем водку.

Казаков величественно кивнул, подтверждая его слова. Сегодня он с народом был прост, даром что долларовый миллионер.

Гостей, кстати, за столом было человек двадцать, и из газеты один я, не считая, конечно, Белкина. Но какое торжество без исполнительного директора? Я же сюда попал исключительно по знакомству.

Официантка подошла к Казакову, наклонила, наливая, бутылку, и пробка, которую она забыла снять, плюхнулась в рюмку.

— Ё-моё! — вскрикнула она.

По лицу олигарха проскользнула тень неудовольствия. Петров заржал. Мы с Белкиным переглянулись.

«А она не китаянка», — подумал я.

Официантка поспешно заменила рюмку и налила сначала олигарху, затем мне. Лицо у нее было белое.

— Говори, — велел Петров.

Я произнес спич, в котором пожелал юбиляру творить и здравствовать во благо русской литературы. Гости, исключая Петрова, слушали мой тост вполуха. Но это и понятно, не одна уж рюмка выпита. Да и тост банальный. А где его взять, оригинальный?

Белкин кивнул мне, одобряя и тост, и скромность, с которой я приступил к закускам. В таких застольях, как наше, лучше не высовываться. Я это знал не хуже его.

Казаков взял со стола белоснежную салфетку и вытер тыльную сторону левой кисти. Вероятно, на нее попали брызги. Серьезное происшествие.

— Директор ресторана здесь? — спросил я Белкина.

— В соседней комнате, — ответил Леша. — Ему уже обо всем доложили.

— Кто? — удивился я.

— Кому надо, тот и доложил, — усмехнулся Алексей. — Закусывайте.

Я послушно положил в рот ломтик отварного языка. Хорошо, самому наливать ничего не надо. Ведь непременно забыл бы снять пробку.

— Не наговаривайте на себя, — сказал Белкин. — Вы у себя в «Лире» пьете аккуратно. А вот отдел литературы...

Да, я уже заметил, что отдел литературы в газете является чем-то вроде раскаленной сковородки. Во-первых, в нем не задерживались надолго заведующие. Во-вторых, какими-то обтёрханными выглядели простые сотрудники. Но если тебя дрючат с утра до вечера, ты и будешь обтёрханным. А Петров только тем и занимался, что дрючил. Конечно, в отделах политики, общества и искусства тоже случались отдельные недостатки, но литература — это святое. Именно в ней Петров бог, царь и герой. Я подозреваю, что меня он приблизил к себе только потому, что приложение «Лира» в газете пятое колесо. Катится где-то рядом, и бог с ним. А вот посмел бы я коснуться современной русской литературы...

— Вы не в свои сани не сядете, — сказал Белкин. — Белорусам это не свойственно.

А он тоже все замечает, наш исполнительный директор. И главное, не крадет из сейфа доллары. Кому, кстати, они принадлежали — редакции или Петрову?

— Кому надо, — сказал Белкин. — Вы закусывайте, закусывайте. Где еще такие трепанги найдете.

Да, трепанги, черт бы их подрал. Зря я сюда приперся. Но и не пойти нельзя. Случись что, кто будет «Лиру» выпускать? Незаменимых людей у нас, конечно, нет, но ведь обучить надо человечка, воспитать.

Под эти размышления я тяпнул еще одну рюмку, а там и третью.

— Что-нибудь случилось? — спросил Алексей.

— Худшее уже позади, — вздохнул я. — Девяностые пережили, может, и в нулевые выживем.

— Сейчас все наладится, — уверенно сказал Белкин. — Тем более с Михаилом Ивановичем. Он в администрации во все кабинеты вхож.

— И Казаков, если надо, поддержит. Он ведь не последний в нынешней вертикали власти.

— Один из первых! В Карловых Варах, говорят, отель купил.

— Зачем ему Карловы Вары? — удивился я.

— Суставы... Да и деньги куда-то вкладывать надо. Я у него многому научился.

Судя по всему, у нашего Алексея большие планы на жизнь. Как его отчество?

— Михайлович, — сказал Леша. — Но вам можно просто Алексей. Давайте выпьем.

Мы сами себе налили в рюмки и выпили. В застолье всегда найдется понимающий человек, я это знал по опыту.

— Что будем делать с Кроликовым? — спросил Алексей, закусывая гребешком.

— Работать, — сказал я.

Есть гребешок мне не хотелось. Можно и ветчиной обойтись.

— Это пока, — искоса посмотрел на меня Белкин. — Но придет время...

Хорошо, что оно еще шло, это время. Хуже будет, если остановится. Я это тоже знал по опыту.

Застолье уже вошло в ту стадию, когда можно было не только пить все подряд, но и уйти по-английски. Я выбрал второе.

8

Петров появился в редакции на третий день после юбилея. Выглядел он не блестяще.

— А что ты хочешь, — сказал Кроликов, когда я поделился с ним своими наблюдениями. — Мы в Смоленске тоже не сачковали, но здесь юбилей. Как говорится, сам Бог велел.

И он был прав, мой шеф-редактор. Догадывается ли он о тучах, сгущающихся на нашем горизонте?

— Конечно, — сказал Кроликов. — Но пока будет Рыбин, буду и я. А у них ротация еще не скоро.

— А она будет?

— Естественно. Это же контора, причем крупная. Целых два государства окучивает.

Я уважительно покивал. Человек знает не только свое место, но и цену. А я вот оценить себя не могу. Впрочем, не мог и раньше. Сей недочет от недостатка воспитания или чего-то еще?

— Рождения, — посмотрел на меня из-под очков Кроликов. — Но заморачиваться на этом я тебе не советую. Газета худо-бедно выходит, зарплату платят, на юбилеи зовут. Что еще надо?

— Я тоже хочу на юбилей, — выглянула из-за монитора компьютера Тамара.

— Тебе еще рано, — погрозил ей пальцем Кроликов. — Пигалица тридцатилетняя.

— Уже тридцать два, — показала ему язык «пигалица».

Я никак не мог вычислить градус их отношений. У обоих семьи с детьми. Причем Кроликов за свою половину держался двумя руками, это видно невооруженным глазом. Тамара держалась за своего слесаря одной рукой, но бросать его пока не собиралась, это тоже было видно. А разговаривают при этом как много повидавшая парочка. Наверное, и здесь я отстал от жизни.

— Ничего ты не отстал, — сказал Кроликов. — Разве это возраст — пятьдесят лет? Детский сад.

— А мне кажется, что жить до пятидесяти нет смысла, — спряталась за монитор Тамара. — Тут бы сорок переползти.

— Ну, сорок все переползают! — засмеялся Алексей. — Я их даже не заметил.

— У мужиков по-другому, — сказала верстальщица. — Говорят ведь: сорок лет — бабий век.

— А в сорок пять баба ягодка опять! — подмигнул мне Кроликов.

— В сорок восемь бабу бросим, — кивнул я.

— Вот! — выглянула из-за монитора Тамара. — Писатель знает!

— Знает, но не всё, — снова подмигнул мне Кроликов. — Наша Дума на этот счет выпустила специальное постановление. В пословице цифра сорок заменена на пятьдесят. В пятьдесят пять баба ягодка опять. Ну и про сорок лет то же самое.

В комнате установилась тишина. Народ задумался.

— Нужно провести презентацию нашего приложения, — нарушил я это состояние интенсивной трудовой деятельности. — Пожелание руководства.

— Какого руководства? — снял с носа очки Кроликов. Он это делал в исключительных случаях.

— Газетного, — пожал я плечами. — Петров уже распорядился о помощи.

— Какой помощи? — Кроликов вдруг стал непонятливым, что тоже с ним бывало крайне редко.

— Людей даст для пиара, — растолковал я. — Столы мы и сами накроем.

— Накроем! — поддержала меня Тамара.

Сейчас можно было разглядеть сразу обе ее длинные ноги. Я и принялся их разглядывать. А вот Кроликову было не до ног.

— С местом проведения презентации определились? — осведомился он.

— Дом национальностей.

— Ой, хорошее место! — обрадовалась Тамара. — Я там один раз была!

— Зачем? — спросил я.

— На какой-то тусовке, — стала вспоминать девушка. — С Ирой. То ли она пригласила, то ли ее.

Когда она вспоминала, юбочка на ее ногах задиралась больше, чем надо, мне это нравилось.

— С какой Ирой? — спросил Кроликов.

— Моей, — удивленно посмотрела на него Тамара. — Вы же сами говорили, что она лучшая секретарша.

— Ах, с Иркой! — вспомнил Кроликов. — Что она, кстати, сейчас делает?

— Ждет, когда вы ее к себе позовете, — пожала плечами верстальщица. — В Апрелевке работы нет, сами знаете.

Да, у них до меня была какая-то своя жизнь. И похоже, бурная.

— Ну, если Петров хочет, можем провести презентацию, — побарабанил пальцами по столу шеф-редактор. — Я, правда, выступать не люблю.

— Мы сами выступим, — сказала Тамара. — Правда, Алесь?

Она одернула юбочку и уехала вместе с креслом за свой стол.

— Найдется, кому выступить, — буркнул я. — Дело нехитрое.

Без ног Тамары наша дискуссия для меня стала неинтересна. А вот Кроликова разобрало.

— Рыбина приглашать? — спросил он.

— Твое дело, — ответил я.

— А советника по культуре из посольства?

— Надо, наверное, — согласился я.

— Или лучше советника-посланника?

— Смотря какой будет фуршет, — подала голос из-за монитора Тамара. — На хороший фуршет даже посол придет.

— Ну, это ты загнула, — нахмурился Кроликов. — Ладно, разошлем официальное приглашение, а там кто придет, тот придет. Белкин ведь поможет?

— Поможет, — сказал я. — Если Петров даст указание, он в лепешку расшибется.

— Был бы он постарше, — сказала Тамара, — и мы с Ирой помогли бы.

— При чем здесь Ирина? — посмотрел я на шефа.

— Не обращай внимания, — махнул тот рукой. — А Ирка в этих делах и впрямь незаменима. Пусть приходит.

Да, решения здесь принимаю не я. Но это даже и хорошо. Отвечать, если что, тоже не мне.

9

— А вот это ты зря, — сказал Петров, когда услышал от меня, что презентацией занимается Кроликов. — Я тебе поручил, а не Зайчикову. И деньги на фуршет тоже пусть выделяет Рыбин. — Когда надо, он прекрасно помнил все фамилии.

— Он шеф-редактор, — сказал я.

— А я тебя старшим считаю! — поднял вверх указательный палец Петров. — И отчитываться передо мной будешь ты, а не он.

Это был серьезный нюанс. Люди отчитываются, как правило, с большим уроном для собственного здоровья. Или реноме. Я не хотел нести потери ни там, ни там.

— Кроликов будет отчитываться, — сказал я. — Повторяю, он шеф-редактор, а не я. А если Рыбин ему еще и деньги даст...

— Деньги? — посмотрел на меня Михаил Иванович. — На презентацию, дорогой, деньги никто не дает, из собственного кармана надо выкладывать.

— Но ты же обещал.

— Я тебе обещал. А ты не хочешь отчитываться. Значит, и денежек нет. Скинетесь, купите бутылку и разопьете за углом. Не мне вас учить.

Петров ухмыльнулся. Когда он вот так острил, ухмылка у него была особенно гнусная.

Я вышел из кабинета.

— Досталось? — участливо спросила Ольга.

Я посмотрел на себя в зеркало. Физиономия была свекольного цвета. И что я так нервничаю?

— С Михаилом Ивановичем трудно не нервничать, — сказала секретарша. — Кофе сварить?

— Варите, — разрешил я.

Похоже, она мне симпатизирует. Хорошо это или плохо?

— Все зависит от обстоятельств, — усмехнулась Ольга.

Вот ее усмешка была очень даже симпатичная. Под стать фигурке.

Ольга подошла к кофемашине, качнув бедрами чуть сильнее, чем обычно. Я окончательно расстроился. Что им всем от меня надо?

— Начальство видит, что у вас все хорошо, и немного корректирует ситуацию, — сказала Ольга, не поворачиваясь ко мне. — Я, например, уже не нервничаю, когда он мне выговаривает.

Умная девушка. Учись, студент.

— На презентацию в Дом национальностей придете? — спросил я.

— Если пошлют. Берите кофе и уматывайте. Он не любит, когда в приемной посторонние.

Я взял чашку и ушел в свой кабинет.

— Не дал денег? — встретил меня насмешливой улыбкой Кроликов.

— На презентацию денег не дают, — сказал я. — Свои нужно тратить.

— Знаю! — махнул рукой Кроликов. — И не хожу с протянутой рукой по чужим кабинетам. Справимся.

Он был хороший организатор, мой шеф-редактор. И знал, как выпутываться из сложных ситуаций.

В нашем кабинете побывали ребята из отделов литературы и искусства, о чем-то пошушукались с Кроликовым. Мы с Тамарой решили не обращать на них внимания.

— Все равно ведь без нас не обойдутся, — сказал я ей.

— Конечно! — кивнула она. — Пусть бегают. Мы появимся позже.

— Как засадный полк, — согласился я. — Иру уже позвала?

— Куда она денется! Когда у нас мероприятие?

— Послезавтра.

— А я ей сказала, что завтра. Надо перезвонить. Леша Кроликова к себе позвал, к нам не захотел идти.

— Какой Леша?

— Белкин. Нужно было презентацию проводить в ресторане.

— В «Харбине»?

— Ну да. На банкете ведь хорошо кормили?

— Нормально. Ресторан для банкетов, это тебе любой Белкин скажет.

— Да знаю! — махнула рукой Тамара. — Белкин выдал Леше деньги на вино и водку. Там выпивать нельзя, но нам разрешили.

— Откуда ты все знаешь?

— Оттуда, — показала мне язык Тамара.

В отличие от меня, она действительно все знала. А меня отодвинули в сторону. Хорошо это или плохо?

— Хорошо, — сказала Тамара. — Кому-то же надо языком трепать. Вот вы и будете.

— А если откажусь?

— Но вы же не дурак! Мы с Ирой приготовим закуску, вы скажете речь, и все будут довольны. Петров на презентацию не придет.

— Почему? — удивился я.

— В другом месте выступать будет. А у нас главным назначен Белкин. Ирка уже самую короткую юбку надела.

— Охмурять?

— Она всех охмуряет. С переменным, правда, успехом, но это не имеет значения.

— Замужем?

— Была. А сейчас и с Толиком разошлась.

— С каким еще Толиком?

— Из академии. У них уже полгода роман, но недавно закончился. Ирка сказала, что обольет ему краской машину. Я останавливаю.

— Прям египетские страсти.

— А у Ирки по-другому не бывает, скоро сами увидите.

Я пожал плечами. Чужие романы меня не интересовали. Со своими бы разобраться.

10

Ирина оказалась весьма привлекательной особой. Она действительно была в короткой юбке, позволяющей все увидеть.

— Ноги с легкой сексуальной кривизной, — сказал я Тамаре.

— А мои?! — возмутилась та.

— Мы говорим о ногах Ирины. Твои пусть другие оценивают.

— Кто?!

— Кроликов или Белкин. Петрова сегодня не будет, сама сказала.

— Я вот Ирине сейчас все доложу! И мало вам не покажется!

— Докладывай, — пожал я плечами. — Я и не сказал ничего такого.

— А кривые ноги?

— Легкая сексуальная кривизна — это совсем другое. Леша прямо не отходит от нее, как кот облизывается.

— Леше в нашей редакции другая девочка нравится.

— Которая?

— Ее здесь нет.

Я оглянулся по сторонам. Народу в холле, где проходила презентация, набилось порядочно. Некоторых я не знал.

— Кто вон та дама? — спросил я Кроликова, с озабоченным видом стоящего у лестницы.

— Из Постоянного комитета, — мельком взглянул на нее Алексей. — Что-то Рыбин задерживается.

— Без него обойдемся.

— Ни в коем случае! Без Петрова можно, без Рыбина нельзя.

— Почему?

— По капусте и по кочану. Как только он придет, сразу идем к микрофону. Я предоставляю слово тебе и дальше по списку. Кто будет выступать от газеты?

— Макунин, заместитель Петрова. А кто этот мужчина?

— Тоже из Постоянного комитета. Но первым слово, конечно, Рыбину. Он здесь наше всё.

Я не стал острить по этому поводу. Мероприятие и правда не из последних. В фойе полно журналистов не только из нашей газеты, но и из дружественных изданий. А может, и недружественных. Враги, как я знал, любят чужие фуршеты, тем более скупиться мы не собирались. Вся выпивка за наш счет?

— Белкин тоже подкинул, — сказал Кроликов. — Это ведь общее дело. Вон Рыбин. Вперед!

Мы протолкались к микрофону, установленному в другом конце фойе. Здесь же и вход в зал, где предполагался фуршет. Из зала уже вкусно попахивало.

От волнения Кроликов забыл меня представить, сразу пригласил к микрофону Рыбина. Тот, не тушуясь, отбарабанил заготовленный текст о проекте, призванном занять лидирующее положение в нынешнем медийном пространстве. Кроликов кивал, соглашаясь с каждым его словом.

Следом за Рыбиным слово взял я, и выступления покатились в строгом соответствии с планом, который я набросал накануне. Народ в Доме национальностей собрался подготовленный, никто свои речи не затягивал, тем более запах колбасы становился все более ощутимым.

Я вдруг увидел актрису, игравшую Наталью в фильме «Тихий Дон». Она, кстати, нравилась мне не меньше Быстрицкой в роли Аксиньи.

— А что здесь Кириенко делает? — шепотом спросил я Кроликова.

— Она же председатель правления, не хухры-мухры! — удивленно покосился тот на меня. — Зря Петров не пришел.

Я с ним согласился.

Прямо перед микрофоном стояли Тамара и Ирина, и вид у девушек был очень серьезный.

«Вот кто настоящие хухра с мухрой, — вдруг подумал я. — Видимо, придется Ирину взять на работу, так сказать, для комплекта».

Торжественная часть закончилась, и публика дружно рванула в зал для фуршета. Мы с Кроликовым оказались в числе отставших.

— Идите к нам! — помахала рукой Тамара. — Мы уже все взяли!

— И действуют вполне профессионально, — вслух сказал я.

— Ты о чем? — спросил Кроликов. В одной руке у него уже был бокал красного вина, в другой тарелка с бутербродами.

— Про хухры-мухры, — сказал я. — Сами мы не то что вино, простую водичку не добыли бы.

— Вы лучше пейте, — всунула мне в руку бокал с вином Тамара. — Скоро ничего не останется, прорва народу.

Ирина вплотную придвинулась ко мне и многозначительно посмотрела в глаза. «Какой ясный взгляд!» — подумал я.

Ирина улыбнулась.

— С ней не пропадете, — сказала мне в ухо Тамара. — У нас не только колбаса, но и осетрина. Вина, правда, мало.

— Сейчас я у Леши возьму бутылку, — снова улыбнулась Ирина. — Чужими мы на этом празднике жизни не останемся.

Я взглянул на Кроликова. Тот доедал последний бутерброд на тарелке. Его профессиональные навыки Ирины нисколько не удивляли.

Девушки ушли — одна за бутербродами, вторая за вином.

— Кто из них хухра, а кто мухра? — спросил я Алексея.

— Обе хорошие, — махнул тот рукой. — Жалко, Рыбин не остался. Вот у кого надо учиться!

Я не стал спорить. Люди, руководящие такими департаментами, как наш, действительно обладали выдающимися способностями.

Ирина вернулась с Белкиным, который держал в руках бутылку вина.

— Очень хорошее мероприятие, — налил в бокалы Кроликову и мне Алексей. — Я все доложу Михаилу Ивановичу.

Из толпы вывернулась Тамара, держа в руках тарелку с одним бутербродом.

— Еле отобрала у отдела литературы! — с негодованием сказала она. — В следующий раз никого на порог не пущу, только Алексея!

Белкин польщенно улыбнулся. Определенно в нашей компании все нашли друг друга: я — Кроликова, Тамара — Белкина, и вот все вместе — Ирину.

— А я никому не помешаю, — мягко сказала Ирина. — Наоборот!

И в этот раз в ее ясных глазах я разглядел сполохи молний.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Ружье с водкой

1

— Ты еще числишься в своем издательстве? — спросил как-то Кроликов. — Или просто туда заходишь?

Он был проницательный человек, мой начальник. В издательство я скорее заходил, чем приходил. Директор издательства Вепсов этих мелких отличий в глагольных формах слова «ходить» не замечал. Во всяком случае, он ничего не сказал, когда узнал, что я занимаюсь «Лирой». Время было такое, когда люди старались сидеть в нескольких местах сразу, в народе они назывались многостаночниками. Вепсов и сам числился заместителем председателя в Международном сообществе писательских союзов. Организация возникла недавно, и никто не мог сказать наверняка, что она собой представляет.

— МПС какой-то, — сказал писатель Птичкин, с которым я столкнулся у входа в издательство. — Но там хоть пути сообщения, а тут черт знает что. У вас книги еще издают?

— Издают, — кивнул я. — Идите к Вепсову, он как раз у себя.

— Раньше здесь и наливали, — пробурчал Птичкин. — Зайдешь — тебя сразу за стол. Уважали писателей.

Я не стал говорить, что сейчас тебе скорее нальют, чем издадут книгу. Сам разберется, тем более с его писательским стажем. Восьмой десяток покатил человеку.

— Говорят, у тебя книга вышла? — как бы невзначай взял меня за руку Птичкин. — Где будешь показывать?

Я попытался высвободиться, но это был пустой номер. Вырваться из объятий таких заслуженных писателей, как Птичкин, еще не удавалось никому.

— В Доме национальностей, — перестал я трепыхаться. — Или в Доме литераторов. Приходите.

— И приду, — посмотрел мне в глаза Птичкин. — И даже скажу, если захочешь. Я ведь тебя, подлеца, люблю.

Он разжал руку. Силен, ничего не скажешь. Старая школа.

— Так мы же в литературу пришли с завода, не то что некоторые! — Птичкин хмыкнул.

Я развел руками. На заводе мне действительно приходилось бывать только на экскурсии.

— Да я не про тебя! — махнул рукой Птичкин. — Твой директор в литературу пришел по комсомольской путевке. А должен был оставаться на рыболовном сейнере, ему там самое место.

Все-то он знает, наш Птичкин. Я про своего директора знал лишь то, что до издательства он работал в газете «Труд».

— Туда он попал по протекции Бочкарёва, — сказал Птичкин. — А до этого сидел в «Мелодии». В одной комнате с Визбором.

— С самим Визбором? — удивился я.

— Конечно, с самим. До сих пор ему завидует.

— Славе?

— В основном женщинам Визбора. Сам-то он плюгавый.

Да, мы с Вепсовым мелковаты, и не только в сравнении с Визбором. А Птичкин и в семьдесят орел.

— Во-первых, я с завода, а во-вторых, крупным издательством руководил. Не таким, конечно, как ваше, но тоже приличное. Молодых поэтов издавали. Ты стихи писать еще не начал?

— Нет, — сказал я.

Птичкин приличными людьми считал одних поэтов, и в первую очередь Есенина. С него он начинал все свои статьи о литературе. Видимо, ему казалось, что имя Есенина затушует его собственную косноязычность. А она была запредельной.

— А эти, которые гладко пишут, все как один западные холуи, — сказал Птичкин. — Я, когда читаю Льва Толстого, тоже спотыкаюсь, и ничего. «Войну и мир» давно перечитывал?

— Давно, — вздохнул я.

Кажется, Василий Птичкин не видел во мне соратника по литературной борьбе. А бои вокруг гремели нешуточные, и во всех них Птичкин гарцевал впереди на белом коне. Чапаев, а не поэт.

Кстати, чтимый мной Бабель «Конармию» написал. Да и Гайдар с Фадеевым не отсиживались в тылу.

— Раньше писатели были не ровня нынешним, — кивнул Птичкин. — Богатыри! Пошли со мной к Вепсову.

— Зачем? — спросил я.

— Для поддержки. Он ведь не читал меня. И вообще поэтов не любит.

Вепсов в равной степени не любил поэтов и прозаиков, но я промолчал.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, в кабинет генерального директора. Тот, как обычно, сидел за столом, заваленным книгами, и что-то писал. Под настольной лампой лежал, раскинув лапы, издательский кот Тимка.

Кабинет директора был местной достопримечательностью, его даже в кино показывали. Сцену, когда Мимино в фильме Данелии приходит к большому начальнику устраиваться на работу, снимали как раз в нем. Точнее, в конференц-зале, расположенном рядом с кабинетом. Но по размерам они одинаковы, так что разницы не замечал никто.

Я и сам не заметил бы, если бы не Соколов, наш директор по хозяйственной части. Вот он к мелочам относился трепетно.

— А Соколов юморист, — сказал Птичкин. — Они всегда видят то, что не надо. Заковыристые людишки.

У Птичкина, как я заметил, на каждого пишущего человека был свой реестровый номер. По высшему разряду проходили поэты, на втором месте прозаики, замыкали строй юмористы-сатирики. У меня, кстати, тоже был свой реестр, но в нем в последних рядах маршировали поэтессы. Однако и там бывали исключения — та же Ахматова, например.

— Григорий, — обратился к Вепсову Птичкин, — где тут у тебя Ахмадулина живет?

— Напротив, — кивнул в окно Вепсов. — Вон в том доме. Зачем она тебе?

— Низачем, — пожал плечами Птичкин. — Просто так спросил. Она хоть и поэтесса, но до Есенина ей далеко. Ты согласен со мной?

— Согласен, — сказал Вепсов. — Сейчас скажу Соколову, чтоб стол накрыл. Выпьешь?

— Конечно! — приосанился Птичкин. — Давно не сидел с товарищами. Разбрелись по конурам, сидят как сычи. Завистливые стали.

— Чему тут завидовать? — хмыкнул Вепсов.

— Всему! — рубанул воздух рукой, как саблей, Птичкин. — Тому, что мы сейчас за стол пойдем, тоже завидуют. Ты романы издаешь, у молодых шашни с газетой...

Они оба уставились на меня.

— Пусть порезвится, — сказал Вепсов. — Но прежде надо книгу издать, точнее, шесть книг.

— Какую книгу? — напрягся Птичкин.

— Веретенников воспоминания написал, шесть томов. А ему есть что вспомнить.

— Сам Веретенников?! — изумился Птичкин. — Этого, конечно, издавать надо. Заслуженный генерал!

Я понял, что от этой книги мне не отвертеться. Пусть в издательстве мне платят гроши, но что-то ведь делать надо.

— Рукопись принес? — спросил я.

— Вон, — кивнул на толстую папку Вепсов. — Но прежде чем за нее браться, нужно решить вопрос с деньгами. Ты, кстати, его решил? — Он посмотрел на Птичкина.

Тот пожал плечами.

— Решай, — строго сказал Вепсов. — Без этого сейчас никак.

2

На встречу с руководством компании «Злато России» я отправился вместе с главным художником издательства Николаем.

— А тебя за какие грехи сюда отправили? — спросил я.

— Если спросят о макете книги, расскажу, что и как, — невнятно объяснил Николай. — Да и двоим лучше, чем одному.

В этом я с ним был согласен.

Николай хороший парень. Правда, слова из него надо вытягивать клещами, а нас, как я понимаю, ждало словесное ристалище.

«Придется попыхтеть», — подумал я.

Коля хмыкнул.

Офис компании угадывался за высоким каменным забором. У ворот охранники с автоматами.

«Надо же. Почти центр Москвы, а тут бандиты с автоматами, — подумал я. — Собак, правда, не хватает».

Овчарки хорошо монтировались бы рядом с охранниками. Мне, как бывшему редактору телевидения, нравилась картинка автоматчиков с лающими псами у ног. Как в концлагере.

— Богатые люди, — уважительно сказал Коля.

Да. Мы с ним не совпадали по возрасту. У меня на первом плане лагерь, у него деньги. Хотя сам он в данную минуту был беден, как церковная мышь.

— Может, хоть здесь заработаю, — вздохнул Николай.

А вот это напрасные мечтания.

Один из охранников небрежно обхлопал нас и кивнул: проходите. Я не обиделся. В разряд серьезных людей мы с Колей не попадали.

— А если бы у меня был пистолет? — спросил Николай.

— Пристрелили бы.

Коля хохотнул. Веселья, правда, в его глазах я не увидел.

Еще один охранник, но уже с кобурой пистолета на ремне провел нас по длинному коридору в комнату с надписью «Переговорная».

— Принимают как посольских людей, — сказал я Николаю. — А в переговорах что главное?

— Что?

— Не продешевить.

Коля хмыкнул. С его словарным запасом он идеально подходил для переговоров.

В комнату вошли два человека: молодой и старый. И мне сразу стало ясно, кто здесь главный. У него тоже был минимальный словарный запас, но комплекция, бритый затылок и водянистые глаза снимали все сомнения — он старший. Правда, после вчерашнего он чувствовал себя неважно, я это понял по запаху изо рта. И по отвращению, с которым на нас посмотрел.

— Чья книга? — спросил он своего спутника.

— Веретенникова.

— Ладно, разбирайтесь без меня. Я по делам.

Начальник вышел.

«Пошел похмеляться», — подумал я.

Пенсионер, в отличие от него, никуда не спешил. Он внимательно оглядел меня, Николая, подошел к окну.

— Жарко, — сказал он. — Водички не хотите?

Мы покивали. Водичка сейчас не помешала бы.

Пенсионер вышел и вернулся с двумя бутылками воды. Одну взял себе, вторую поставил передо мной.

— Ну? — спросил он.

Это был худший тип переговоров: тебя заставляли раскрыть карты, не показывая своих.

— Мы готовы издать книгу, — сказал я. — Шесть томов. Тираж три тысячи. Деньги нужны.

— Деньги? — удивился переговорщик. — А если за ваш счет?

По глазам я понял, что он шутит.

— Нету, — сказал я. В отличие от него, мне было не до шуток.

— Да, деньги... — побарабанил он пальцами по столу. — И сколько?

— Вот, — достал я из папки лист бумаги. — Предварительная калькуляция. В бухгалтерии посчитали.

Я знал, что цифры там были от фонаря. Вепсов в расчетах сильно завышал их, полагая, что спонсор так же сильно будет снижать. А уж на чем заказчик и исполнитель сойдутся, одному Богу известно. Скорее всего, и не Богу.

— Меня Виктором Ивановичем зовут, — сказал представитель спонсора. — Фамилия Пивоваров. Но цена здесь, прямо скажем... Вы кто будете?

— Главный редактор, — пробормотал я. — А это главный художник. Цифры, вестимо, из бухгалтерии. Так что сказать директору?

— Скажите, что мы здесь посоветуемся. И созвонимся, естественно, с Иваном Ивановичем. Это ведь он захотел у вас издаваться?

— Он, — сказал я.

— Сам приходил?

— К директору.

Я, правда, не знал, приходил ли Веретенников к Вепсову. Но уж если назвался груздем, полезай.

— Когда-то вы были самое известное в стране издательство? — глотнул из пластмассовой бутылки Пивоваров.

— Были, — кивнул я и тоже глотнул.

— А теперь?

— Теперь не такое известное.

— Почему? — вдруг подал голос Коля. — Кайдановский у нас вчера полдня на книжном развале ковырялся. Две книжки купил.

— Артист? — удивленно взглянул на него Пивоваров.

— Да, тот самый, — сказал Коля. — Свой среди чужих.

— Или чужой среди своих, — подтвердил я.

— Ну, тогда и Веретенникову у вас самое место! — развеселился Пивоваров. — Я своим так и скажу: у них даже артисты покупают книги.

«А он не дурак, — подумал я. — Интересно, где он служил до того, как стал золотодобытчиком?»

— В райкоме партии, — улыбнулся Виктор Иванович. — Как раз идеологией занимался. Думаю, мы договоримся. Но последнее слово, естественно, за Иван Иванычем.

Не сговариваясь, мы с Николаем встали и направились к двери.

3

— Надо сходить к Иван Иванычу, — сказал Вепсов. — Хочет познакомиться.

— С кем? — спросил я.

— С тобой, — посмотрел на меня Вепсов. — Ты ведь редактор. Ему хочется, чтоб все было тип-топ.

«Всем хочется, — подумал я. — Но главный финансовый вопрос, а не редакторский».

— С финансами он решит, — махнул рукой директор. — У него здесь офис рядом.

— Какой офис?

— Ассоциация Героев Союза, — удивленно взглянул на меня Вепсов. — Ты что, не знаешь?

— Нет, — сказал я.

— А еще в бульварном листке работаешь. Как он называется?

— «Литературная жизнь».

— Да, раньше были газеты, а теперь черт-те что, — поморщился директор. — Сегодня и отправляйся. Звонил.

— Иван Иваныч?

— Кто ж еще... Только ты там особо не распространяйся, слушай да помалкивай. С большими людьми лучше общаться на расстоянии.

«То-то сам к нему не идешь, — подумал я. — В газете “Труд” небось каждый день на Старую площадь бегал».

— Куда надо, туда и бегал.

Директор уткнулся взглядом в бумаги. Они ворохом лежали по всему столу, и иногда, чтобы найти нужную, приходилось тревожить кота Тимку. Он этого не любил.

Я отправился на Старый Арбат, в одном из зданий на котором размещалась Ассоциация Веретенникова.

В хорошем месте ему выделили офис. А говорили, с нынешней властью он не в ладах. Да, разногласия в оценке событий были, но у кого их нет? Черномырдин и тот время от времени разражался афоризмом: «Никогда такого не было, и вот опять...» А что опять? Дураки да дороги, других проблем в России нет.

По Новому Арбату я проходил каждый день, и всякий раз меня охватывало чувство тревоги. Куда катится страна со всеми этими казино, швейцарами в ливреях и валютными обменниками в каждой подворотне? Хорошо, хоть Героев сюда пустили...

Я вошел в типовое высотное здание, показал охраннику паспорт и на лифте поднялся на пятнадцатый этаж. А там свои охранники, и им тоже надо показывать паспорт. Кто от кого отгораживается? Неужели так много тех, кто рвется в герои?

Ко мне вышел относительно молодой человек и провел в приемную. Был он в штатском костюме, но даже мне было понятно, что это военный. Выправку никакой костюм не скроет.

— Посидите пока здесь, — сказал он. — Иван Иваныч скоро освободится.

Я подошел к дивану, на котором уже сидел представительный мужчина. Вид у него был недовольный.

«Лицо больно знакомое, — подумал я. — Наверное, в телевизоре часто мелькает».

— Присаживайтесь, — сказал мужчина. — А кто у Ивана?

— По телефону разговаривает, — ответил секретарь.

С первых же слов я узнал посетителя. Это был заместитель генерального прокурора Наместников. Его действительно часто показывали по телевизору. Но от других медийных персон прокурор отличался не лицом, а голосом. Точнее, голосищем. Мне захотелось поковыряться пальцем в ухе, но я сдержался.

Я сел и взял один из журналов, стопкой лежавших на столике у дивана.

— Самара? — покосился на журнал Наместников. — Знаю я тамошнего губернатора. Сажать его надо!