Братство

Пролог

— Бесперспективняк, — промямлил редактор и вернул Степану листы с текстом.

— Генрих Карлович, но это же жилищно-коммунальное хозяйство… платежи, свет-газ…

Редактор потонул в глубоком кожаном кресле.

— Свет-газ, телеграф-телефон, — передразнил он Степана. — Кому нужен этот бесперспективняк? Голубчик, ты бы мне сенсацию принес. Хотя бы раз.

Генрих Карлович посопел и умолк.

А Степан подумал, что на дворе стоит самый настоящий тематический кризис: начинающему журналисту писать не о чем. И почувствовал горечь во рту. У него такое случалось каждый раз, когда врал сам себе. Пришлось тут же мысленно признаться: «Я — неудачник. К тому же чересчур робкий неудачник».

Горечь исчезла.

Кто бы сомневался…

— Голубчик, — сказал Генрих Карлович, — давай поступим так. Есть одна тема — серьезная, проверенная, обмусоленная всеми городскими изданиями и телеканалами. Если ты из нее сумеешь выжать хоть что-то свеженькое — возьму в штат. Если нет — не обессудь.

У Степана даже волосы на макушке зашевелились от предвкушения. В штат! Это же стабильный оклад, корпоративные вечеринки с бесплатным угощением, новые горизонты журналистики.

— Я готов, Генрих Карлович! Какое задание?

Редактор поворочался в кресле.

— В нашем городе живет мужчина. По переписи населения, вроде как самый старый. Паспорт посеял еще при Брежневе, а восстанавливать не стал — пенсию ему внук таскал. Когда внучок помер, выяснилось, что у старика есть заначка, и нехилая. В общем, на пропитание и на выпивку ему до сих пор хватает. Так вот, о чем я? А, ну да. Документов нет, фамилии никто не помнит, поэтому зовут старика просто дядей Толей. Колоритный тип, фактурный.

— Странно, — задумчиво сказал Степан, — я ничего про него не знаю.

— Да ты вообще ничего не знаешь о том, что в городе творится, — хмыкнул Генрих Карлович. — Будешь материал делать или пойдешь искать новую работу?

— Пойду! Конечно, пойду, — выпалил Степан.

Редактор удивленно приподнял бровь, побарабанил по столу пальцами. Степан быстро поправился:

— То есть буду материал делать.

— Вот здесь дядя Толя живет, — смилостивился Генрих Карлович, вытаскивая из вороха документов лист с адресом. И ввинтил: — Без сенсации в мою газету не возвращайся.

— А как же… — начал было Степан, но осекся, заметив, что редактор снова потонул в кресле.

Выйдя из кабинета, Степан побрел по коридору мимо табличек, прикрученных к дверям. «Отдел новостей», «Культура», «Выпускающий редактор», «Экономический отдел», «Политический…» Из кабинетов доносились возбужденные голоса: сотрудники что-то обсуждали, шутили, делились новостями, сплетничали — они были настоящими, полноценными журналистами…

Дребезжащий трамвай подхватил Степана на пыльной остановке и понес сквозь железобетонные дебри.

Город был тускл. Город выдыхал в воздух выхлопные газы и ритмично гонял по артерии метрополитена синие эритроциты вагонов. Город плевался рекламой в лица прохожих и водителей.

Баннеры и растяжки доносили до граждан убойные социальные месседжи вроде «Серёга умер от наркотиков» или «Чтение — благо». Они пестрели логотипами сотовых операторов, измученной фотошопом бытовой техникой, супертонкими прокладками, пивом-чипсами.

Степану осталось ехать остановки три, когда ему на глаза попался щит с кричащим посылом:

А ниже — чуть мельче:

«Докатились, — подумал Степан, — такую ерунду уже стали печатать. И что только за деньги не вытворяют. Кошмар! Человечество, видимо, и впрямь недалеко от апокалипсиса».

С этими грустными мыслями он вышел из трамвая и через пять минут оказался на нужной улице.

Где-то здесь обитает дядя Толя. О чем с ним разговаривать? Сто с гаком лет мужику, он уже, наверное, человеческую речь с трудом понимает. А Генриху Карловичу сенсацию подавай про этого динозавра. Вот незадача.

Степан подошел к подъезду хрущевки, где, судя по адресу, жил герой его будущей статьи. Отворил хлипкую дверь с разломанным кодовым замком и зашел внутрь.

В полумраке контуры ступеней и перил казались расплывчатыми. Ход в подвал был приоткрыт, и оттуда доносились приглушенные голоса: то ли местные сантехники колдовали с трубами, то ли шпана угнездилась. Пахло кошатиной.

Очаровательное местечко, просто дивное.

На входной двери дяди Толиной квартиры, кроме жестяной таблички с номером, ничего не было: ни глазка, ни ручки, ни замочной скважины.

Степан огляделся. Лампочка светила тускло. На бечевке, протянутой по диагонали через лестничную клетку, висели семейные трусы. На ступеньке темнела кофейная банка с бычками. Больше ничего особенного при скудном освещении рассмотреть не удалось.

Степан решился. Занес руку, чтобы постучать, но стоило коснуться костяшками пальцев дерматина, как раздался скрип и дверь отворилась сама.

Сердце заколотилось быстрее. Пересилив робость, Степан громко позвал:

— Эй!

В квартире тихо звякнуло. Сквозняк принес дух винного перегара.

— Не робей! — сказал хриплый голос.

— Понимаете ли… — Степан стушевался. — Мне бы интервью.

— Да заходь ты!

Степан потоптался на пороге еще немного и, наконец, отважился войти в темную прихожую. Он снял туфли и зябко поежился. Из глубины квартиры вновь донесся звон стекла, и в комнате зажегся свет: грязно-желтый луч высветил узкую полоску замусоренного паркета.

— Топор-то принести? — поинтересовался хриплый голос.

Вот теперь Степану стало по-настоящему жутко.

— Я, п-пожалуй, пойду, — выдавил он.

— Пшёл на фиг! Дай бог тебе здоровья!

Степан поспешно впрыгнул в туфли, развернулся к выходу, и тут у него перед глазами всплыло лицо Генриха Карловича. Степан остановился в смятении.

Уйдет — не видать должности штатного корреспондента. Но оставаться как-то неудобно: его же тут вроде как послали куда подальше. Что же делать?

«Ладно, — прошептал Степан, чтобы убедить себя, — найдешь другую работу».

Во рту незамедлительно появилась горечь.

Как она ему надоела, эта гадкая горечь, кто бы знал!

Степан вздохнул и нагнулся, чтобы снять туфли, но, поглядев на окурок и жирные пятна на паркете в полосе желтого света, решил остаться в обуви. Он перехватил сумку поудобней и зашел в комнату.

Дядя Толя возлежал на продавленной, наверное, еще в прошлом веке софе и смотрел в пространство скошенными к переносице глазами. На нем была выцветшая гимнастерка и треники с огромными пузырями на коленках. Старческое лицо покрывала сеть морщин и редкая щетина. В руке дядя Толя сжимал граненый стакан.

— Водка, — прокомментировал он и шумно понюхал содержимое тары.

— Здравствуйте, — сказал Степан, стараясь выглядеть солидным журналистом. — Я представляю городскую газету…

— Бендеровскую? — тут же перебил старик.

— Нет, — смутился Степан и переступил с ноги на ногу.

— Значит, румынскую, — уверенно кивнул дядя Толя.

Степан достал диктофон. Включил, удостоверился, что индикатор горит, выключил, прочистил горло и снова нажал на «запись».

— Топор-то принести? — участливо спросил дядя Толя, глядя на его манипуляции с диктофоном.

— Не надо, спасибо.

Тот пожал плечом и поставил стакан на пол, свесившись с софы.

— Здравствуйте еще раз, — торжественно начал Степан. — В городе остается все меньше и меньше представителей поколения, которое застало царя. Вы, скажу честно, история…

— Да я тридцать лет как инженер! — громко заявил дядя Толя и добавил на тон тише: — Телевизор можешь посмотреть. Но звук не включай.

На тумбочке в другом конце грязной комнаты покоился древний «Каскад» с пузатым экраном.

— Вы не совсем верно меня поняли, — вздохнул Степан, ощущая, как штатная должность отодвигается от него все дальше. — Я бы хотел узнать о вашей непростой судьбе, о тех катаклизмах…

— Топор-то принести, поди, — напомнил дядя Толя.

— Да зачем мне топор!

Степан с досадой поставил диктофон на «паузу».

— Не пугай. Пуганые мы, — усмехнулся дядя Толя и полностью свесил верхнюю половину туловища с дивана.

— С вами все в порядке? — встревожился Степан.

— А то! Я тридцать лет как инженер, — успокоил его дядя Толя и опустил нос в стакан. Водка потекла через край.

Раньше Степан никогда не видел, как люди пьют водку носом. Сказать по правде, он вообще не подозревал, что носом можно пить. Поэтому сначала Степан немного растерялся, но, несмотря на волнение, попытался прийти на помощь пожилому человеку. Осторожно дотронулся до плеча дяди Толи и предложил:

— Давайте я вам помогу лечь на кровать и подам стакан.

— Пшёл на фиг, — булькнул дядя Толя. — Дай бог тебе здоровья.