Бремя власти III

Глава 14

«Симфония власти и Церкви противоестественна и губительна для обоих. Опираясь на власть, иерархи получают привилегии, имущество, деньги и прочие блага. Платят — духовной свободой. Церковь попадает в зависимость и оправдывает поступки имперской власти, теряя в глазах гражданского общества нравственный авторитет.»

Павел Анатольевич Адельгейм

Покой. Он был таким редким, таким драгоценным даром…

Анна стояла на коленях в узкой, прохладной келье Никольского монастыря, ее пальцы мягко ворошили влажную землю в горшке вокруг нежных ростков анютиных глазок. Солнечный луч, пробившийся сквозь высокое узкое окно, золотил ее рыжие пряди, выбившиеся из-под простого белого платка. Запах сырой земли и воска от неугасимой лампады перед иконой Николая Чудотворца — вот и все ароматы этого мирного уголка.

Здесь не было дворцовых интриг, леденящего взгляда покойной матери, янтарных глаз, полных непроницаемой тайны и силы, которые преследовали ее даже во сне. Здесь не было Глеба… и боли от его потери, которая, казалось, понемногу, капля за каплей, растворялась в размеренном ритме монастырской жизни, в монотонных молитвах и простом труде.

Тревога, та самая, что сжимала горло стальным обручем с тех пор, как она сбежала из Зимнего, утихла. Не исчезла, нет. Но она хотя бы отступила, улеглась на дно души, как зверь в берлоге, позволяя девушке дышать полной грудью. Впервые за долгие месяцы Анна чувствовала… хоть и не счастье, но покой. Отстраненность. Будто тяжелый, мокрый плащ сбросила с плеч!

Она аккуратно подлила воды из лейки под корни одного из ростков. Капельки влаги сверкнули на листьях, как слезы. Анна позволила себе слабую улыбку. Маленькая жизнь под ее заботой. Простое, понятное дело.

Но в этот миг что-то ударило ее по магическому чувству, словно тяжелый молот по натянутой струне. Анна вздрогнула, лейка выпала из ослабевших пальцев, пролив воду на каменный пол. Она резко подняла голову, устремив взгляд через окно на восток, туда, где за лесом и полями должен был быть Петербург.

Небо там… горело. Не закатом. Это было зловещее, пульсирующее багровое зарево, поднимавшееся к небу клубами черного, маслянистого дыма. Оно копошилось, как живое, излучая волны чистой, неразбавленной ненависти и отчаяния. Скверна. Море Скверны. И сквозь этот адский гул, сквозь крики бестелесных мук, Анна явственно ощутила — демоны. Много демонов. Они уже там. В городе. В ее городе. В городе, где она родилась, где умерла мать, где… где он правит под личиной дурака.

Сердце бешено заколотилось, леденящий страх, знакомый и ненавистный, снова сжал грудь. Питер… Горит? Атакован демонами? Но как? Что это за портал? Класса «D»? Мысль казалась чудовищной. Невозможной. Но зарево не лгало. Аура лжи и разрушения била через край, достигая даже этих святых стен.

— Видишь, дитя мое? — Спокойный, низкий голос раздался у самого плеча.

Анна от неожиданности вздрогнула. Рядом стояла Мать-Настоятельница, Валентина. Высокая, сухощавая, с лицом, изрезанным морщинами мудрости и аскетизма, но с глазами невероятно живыми, глубокими, как горные озера. Ее взгляд тоже был устремлен на багровый горизонт. В нем не было страха, лишь глубокая скорбь и непоколебимая решимость.

— Вижу, Матушка, — прошептала Анна дрожащим голосом. — Что… что это? Нападение? Прорыв?

— Прорыв, — кивнула Валентина. Ее тонкие пальцы сжимали простые деревянные четки. — Да какой мощный! Давно таких не видывала… Класс «D», как докладывают наши соглядатаи у стен столицы. Видимо, открыт намеренно и с чудовищными жертвами. В самом сердце Петербурга. Демоны рвутся в мир, искажая реальность, сея безумие и смерть.

Анна закрыла глаза, пытаясь заглушить накатывающую волну ужаса. Всплыли образы: мать, холодная и властная; Рыльский, сломленный и преданный; он… Николай… с его древними, всепонимающими янтарными глазами…

— Государь, — продолжала Валентина, ее голос оставался ровным, но в нем появилась стальная нотка, — созывает всех охотников Ордена. Он мобилизует остатки гвардии. Бросает в бой всех, кого может. Это отчаянная попытка заткнуть дыру в плотине.

Она повернулась к Анне, ее проницательный взгляд скользнул в душу.

— Но Святое Воинство… Инквизицию… он не позвал. Опасается, дитя мое. Боится усиления нашего влияния в столице в такой час. Боится, что Церковь вновь поднимет голову, как в эпоху Священных Войн, когда патриархи вершили судьбы царей. Политика. Всегда политика, даже на краю пропасти.

Валентина тяжело вздохнула…

— Но свет истинной веры, Анна Александровна, не может оставаться в стороне, когда Скверна топчет священную землю Руси и губит души православных. Не можем мы спрятаться за стенами, пока гибнут невинные!

Она сделала шаг вперед, положив сухую, теплую руку на плечо Анны. Прикосновение было удивительно твердым и ободряющим.

— Ты сильная чародейка, дитя. Сильнее многих в этих стенах. Твоя магия — дар, но и крест. Ты искала здесь покоя? Бегства? Но разве покой — это участь для такой силы? За стенами обители ты лишь погаснешь. А там, — Матушка кивнула в сторону багрового зарева, — там твоя сила нужна. Отчаянно нужна. В рядах Святой Инквизиции ты будешь не затворницей, но Воительницей Света. Там ты обретешь не иллюзорную свободу от мира, но истинную свободу действия во имя спасения. Свободу сражаться за то, что свято. Там от тебя будет польза. Реальная. Осязаемая. Ты сможешь защитить тех, кто не может защитить себя сам. Разве не этого ты всегда подсознательно желала? Не власти, не интриг, но смысла и дела?

Слова Валентины падали, как тяжелые камни, пробивая скорлупу, в которую Анна обернула свое сердце. Она вспомнила отца. Александра Белоусова. Охотника. Скромного, но сильного мага. Он погиб, закрывая прорыв класса «С» под Новгородом, когда она была еще ребенком.

Она смутно помнила его улыбку, его теплые руки, подбрасывавшие ее вверх. «Сила — это ответственность! Перед людьми. Перед миром» — любил повторять он. Мать презирала его «простонародное» занятие и за то, что он погиб, оставив ее совсем одну. Но Анна… Анна всегда тайно им гордилась. Его честностью. Его прямотой. Его готовностью отдать жизнь за других.

Жизнь за стенами монастыря — так себе перспектива… Матушка была права. Это была утопия. Побег. Показное смирение. За ним скрывалась лишь пустота и невысказанная вина. Только вот вина перед кем? Перед Глебом? Перед матерью? Перед собой?

В Инквизиции… там не нужно будет думать о будущем. О прошлом. Там будет ясная цель: сражаться, защищать. Там будет дело. Тяжелое, кровавое, но настоящее. И, возможно, в этом огне она наконец сожжет остатки той избалованной, нежной княжны, которой была когда-то.

Анна подняла голову. Ее глаза, холодно-голубые, как зимний лед, встретились с мудрым взором Валентины. В них не было больше паники. Была решимость. Холодная, отточенная, как лезвие.

— Я согласна, Матушка, — сказала она тихо, но твердо. — Что я должна сделать?

Тень одобрительной улыбки тронула сухие губы Настоятельницы.

— Это правильно, дитя. Праведный путь. Иди за мной.

Она повела Анну не вглубь кельи, не в трапезную, а через тихие монастырские дворики прямо в древний, полутемный деревянный храм. Воздух здесь был густ от запаха ладана и вековой камфоры. Лики святых смотрели со стен строго и скорбно. Перед высоким иконостасом, в мерцающем свете сотен свечей, Валентина остановилась. Она взяла Анну за руки. Ее ладони были шершавыми, но сильными.

— Повторяй за мной, воин Христа, — голос Матушки зазвучал торжественно, заполняя пространство храма. — Клянусь пред ликом Господа нашего и всех Святых Его Угодников…

Анна повторяла. Слова клятвы падали с ее губ, тяжелые, как камни, обжигающие, как пламя. Клятва — сражаться против Скверны во всех ее проявлениях. Клятва — защищать слабых и невинных. Клятва — не щадить ни себя, ни врага во имя Веры и Спасения. Клятва — подчиняться уставу и старшим в рати Христовой. В ее груди что-то сжималось и в то же время освобождалось. Это был разрыв старой жизни и рождение новой.

После клятвы Валентина сняла с шеи простой серебряный крест на грубой веревке и возложила его Анне. Крест был теплым от ее тела. Затем она подала ей сверток из грубой ткани.

— Это твое облачение и оружие, сестра Анна. Простое, но надежное. А это, — она ткнула пальцем в руку девушки, где лежал крестик с тонким, почти невесомым распятием, — твой связующий артефакт. Через него ты сможешь слышать приказы старших по чину, докладывать о ситуации и чувствовать присутствие сестер и братьев по оружию. Первый отряд инквизиторов уже выдвинулся к стенам Петербурга. Следуй за ними. И да хранит тебя Господь и Святой Георгий Победоносец в грядущей сече!

Анна крепко сжала холодное серебро креста, затем посмотрела на Валентину, на тихий храм, на мерцающие лики. Покой оставался здесь. Ее путь лежал обратно — в ад. Но тем не менее она с благодарностью склонила голову.

— Благодарю, Матушка.

И, не оглядываясь, вышла из храма. Навстречу багровому зареву и вою демонов. Обратно — в Питер. Но уже совсем другая.

Зимний дворец больше не был символом имперского величия. Он превратился в гигантский, дышащий болью и отчаянием лазарет-штаб. Воздух гудел от голосов — приказов, докладов, стонов раненых, принесенных с передовой. Запах пороха, крови, пота, лекарств и страха висел тяжелым одеялом. По мраморным коридорам сновали гонцы. Офицеры с помятыми, закопченными мундирами тыкали пальцами в огромные, разложенные на столах карты города, изрезанные линиями фронтов и зловещими красными пятнами — зонами заражения Скверной. Половина Петербурга пылала в аду демонического прорыва. Половину еще удерживали — ценой невероятных усилий, ценой рек крови.

В центре этого хаоса, в бывшей приемной, превращенной в импровизированный командный пункт, стоял Николай. Тело, созданное Соломоном, стремительно увядало. Он чувствовал каждую трещину в этой искусственной плоти, каждое напряжение. Оно было фарфоровой куклой под невероятным прессом.

Но доппельгангер еще держался. Держался благодаря невидимым, но ощутимым щупальцам энергии, тянущимся из Кольца Соломона. Держался благодаря тихому, но настойчивому голосу Мак, звучавшему прямо в его сознании: «Держись, Николенька! Держись! Я подзаряжу, если что! Главное — не кисни!». И держался благодаря человеку, стоявшему чуть позади, в тени колонны.

Рябоволов. Его лицо сделалось еще более аскетичным и осунувшимся, чем обычно. Темные круги под пронзительно-синими глазами говорили о таких же бессонных сутках. Протез его правой руки временами непроизвольно подрагивал. Но его ум оставался острым, а голос — спокойным и властным.

— … докладывают, что плацдарм у Литейного моста удержать не удалось, Ваше Величество, — говорил седой генерал с перевязанной головой, тыча дрожащим пальцем в карту. — «Псы» Кузнецова полегли почти все. Остатки летучего отряда отступили к Марсову полю. Демоны прорываются к Летнему саду… К Неве подходят твари, не боящиеся воды…

— Перебросить резерв из гвардейцев-арканистов с Васильевского, — тут же следовал тихий, но четкий совет Рябоволова, шепотом в самое ухо Николаю. — Они еще свежи. Пусть ударят во фланг наступающим от Литейного. И запросить помощи у клана «Гнев Солнца» — пусть Вадим и Юсуповы попробуют выжечь подходы к мосту с крыш. Огнем.

Николай кивал, стараясь, чтобы его голос звучал так же твердо и императивно, как у Соломона:

— Сделайте так, генерал. Немедленно. Резерв с Васильевского — на удар во фланг. Клану «Гнев Солнца» — выжечь подходы к Литейному. Огнем. Любой ценой задержать продвижение.

Генерал бросил быстрый, почти незаметный взгляд на Рябоволова, получил от него едва уловимый кивок и бросился исполнять, что-то крича адъютантам.

К Николаю подходили новые люди. Охотники с опаленными плащами и пустыми подсумками, просящие патронов и целебных мазей. Ополченцы — купцы, студенты, рабочие с топорами и старыми ружьями, готовые встать на защиту последних рубежей. Женщины, потерявшие детей, с искаженными горем лицами, умоляющие найти хоть тело… Николай видел их боль, их страх, их надежду, обращенную к нему — к «Императору». И эта надежда жгла его сильнее любого огня. Он отдавал приказы, распределял последние резервы, выслушивал доклады, стараясь казаться спокойным, уверенным. Внутри же все кричало от ужаса и беспомощности. Он не был Соломоном! Он не обладал его силой, его железной волей! Он был лишь призраком, марионеткой, играющей роль правителя в самый страшный час Империи. Ему хотелось сжаться в комок, спрятаться, закричать, что он не тот, за кого его принимают!

«Не трусь, Николенька!» — голос Мак звучал в голове, как маленький, но яростный набат. — Держи спину прямо! Смотри им в глаза! Ты думаешь, Соломон всегда был таким крутым парнем? Нет! Мудрыми Властителями не рождаются — ими становятся. Так что найди свои яйца и держи марку!'

И он справлялся. С чудом. С надрывом. С подпиткой Мак и бесценными подсказками Рябоволова. Главным сейчас было — не дать демонам прорваться на левый берег Невы, к Зимнему, к последним островкам сопротивления. Нужно было планировать контрудар. Отчаянную попытку добраться до эпицентра прорыва, до самого портала, и закрыть его. Генералы и старшие охотники столпились над картой, споря о маршруте, силах, потерях. Рябоволов тихо комментировал Николаю слабые места каждого плана. Он просто поддакивал…

И как раз в этот момент появились странные фигуры. Они были облачены в длинные балахоны и плащи из плотной, некрашеной шерсти светлого, почти белесого оттенка. На груди у каждого висел простой железный крест. Лица скрывали глубокие капюшоны, но чувствовалась собранность, дисциплина и… холодная, безличная мощь. Инквизиторы Святого Воинства.

Они вошли без лишнего шума, но их появление заставило замолчать даже самых яростно споривших генералов. Все взгляды устремились на них. Один из клириков, чуть впереди других, сдвинул капюшон. Под ним оказалось суровое лицо мужчины лет сорока с коротко остриженными седыми волосами и шрамом через бровь. Его глаза, серые и бездонные, обвели зал и остановились на Николае.

— Ваше Величество, — его голос был низким, резонирующим, лишенным почти всяких эмоций. — Благословение Господне да пребудет с вами в час испытаний. Мы — передовой отряд Святой Инквизиции Никольской обители. Нам ведомо о бедствии, постигшем столицу. Мы предлагаем свою помощь в борьбе со Скверной. Наши сестры и братья готовы выдвинуться на передовую и внести свою лепту в очищение города и спасение душ.

В зале повисло напряженное молчание. Все взгляды переключились на Николая. Он почувствовал, как Рябоволов сделал почти незаметный шаг вперед, наклонившись к его уху. Голос Магистра был тише шепота, но каждое слово врезалось в сознание, как стальной клинок:

— Это опасно, Ваше Величество. Церковь давно жаждет вернуть утраченное влияние. В эпоху Священных Войн инквизиторы были сильнее царей. Они подчиняются только Патриарху и своим трибуналам. Патриарх, кстати, сейчас не в столице, а в своей резиденции, в Твери. Это сила без поводка… Пустив их сейчас в город, дав им оружие и легитимность в бою… после победы их будет трудно ослабить. Некоторые, особенно рьяные фанатики, начнут «очищать» город от «еретиков» и «сочувствующих Скверне». Вспомните процессы, костры… Может начаться новая смута. Вежливо откажите. Скажите, что справляемся своими силами.

Николай посмотрел на инквизитора. На его суровое, аскетичное лицо. Затем его взгляд скользнул по лицам в зале: по изможденным лицам генералов, по глазам охотников, полным усталости и немой мольбы о любой помощи, по ополченцам, цепляющимся за надежду. Он услышал далекий, но ясный в магическом эфире вопль демона, заглушаемый пушечным залпом. Он вспомнил багровое зарево над городом. Клубы черного дыма. Крики умирающих. Половину города в когтях Скверны.

' И тут политика? — мысль пронеслась, горькая и ясная. — Когда город умирает? Когда люди гибнут на улицах? Когда каждая секунда равноценна чьей-то жизни?'

Он поднял голову. Его голос, усиленный волей и отчаянием, прозвучал громко и четко, заглушив гул зала:

— Ваша помощь будет принята с благодарностью, братья во Христе. Время для политических игр и опасений прошло. Сейчас мы все — солдаты одной армии, армии Жизни против Смерти. Наша цель одна: спасти Петербург, закрыть портал, уничтожить демонов. Сражайтесь там, где видите врага. Спасайте тех, кого можете спасти. И да поможет нам Господь и ваше мужество!

В зале пронесся двоякий вздох облегчения и недовольства. Рябоволов за спиной Николая замер. Николай почувствовал на себе его тяжелый, нечитаемый взгляд. Инквизитор со шрамом склонил голову.

— Да будет так, Ваше Величество. Слава Господу за вашу мудрость в час нужды. Мы выдвигаемся немедленно.

Инквизиторы развернулись и стали покидать зал. Их светлые плащи мелькали в полумраке. И вот, когда последние фигуры уже скрывались в дверях, Николай увидел ее. Одну из них. Невысокую, хрупкую на вид. Рыжий локон, непослушный, как всегда, выбился из-под капюшона и упал на щеку. Анна. Анна Меньшикова. Ее лицо в тени капюшона было сосредоточено, отрешенно, как у воина, идущего на смертный бой.

Сердце Николая неожиданно сжалось.

— Анна! — это имя сорвалось с его губ почти беззвучно. Она шла, не оборачиваясь, сливаясь с другими светлыми фигурами. Она не услышала. Или не захотела услышать. И через мгновение она исчезла в дверном проеме, уходя навстречу петербургскому аду. Николай остался стоять, чувствуя странную пустоту и ледяной холод, не имевший ничего общего с магией.

Вечером Николай уже находился в своем кабинете. Когда-то роскошное помещение теперь походило на разграбленную лавку старьевщика. Шкафы из ценной древесины были раскрыты настежь, бумаги и карты сметены на пол в беспорядке. Драгоценный глобус валялся в углу с вмятиной. На огромном столе, заваленном донесениями с кровавыми печатями, горела лишь одна коптящая лампа. Здесь, за плотными шторами, призванными скрыть багровое зарево за окнами и не привлекать внимание летающих тварей, царил гнетущий полумрак и запах дыма, пыли и нервного пота.

Планы были согласованы. Отчаянный, почти самоубийственный удар объединенных сил — остатков армии, охотников Ордена и Инквизиции — должен был начаться с рассветом. Генералы и старшие охотники разошлись готовить людей, доносить последние приказы. В кабинете остались только Николай и Рябоволов. Тишина, наступившая после грохота споров, была оглушительной. Николай прислонился к холодной стене, закрыв глаза. Тело дрожало от перенапряжения, от постоянной подпитки Мак, от страха. Источник Доппельгангера был на пределе. Мысли путались. Голова гудела.

— Вам необходим отдых, Ваше Величество, — голос Рябоволова нарушил тишину. Он стоял у стола, его профиль в тусклом свете лампы казался вырезанным из темного камня. Протез руки неподвижно лежал на подоконнике. — Хотя бы час сна. И еда. Вы держитесь героически, но даже самым сильным людям нужна передышка. А ваше тело… ваше тело не железное.

Николай открыл глаза. Перед лицом поплыли темные пятна. Он почувствовал страшную слабость, пустоту в желудке, сухость во рту. Как же хреново быть смертным… Мак шептала что-то ободряющее, но ее голос казался далеким. Он не мог спать. Не мог. Пока Соломон не вернется. Пока город в агонии. Но глоток воды… кусок хлеба… нет, лучше вина. Крепкого, обжигающего. Чтобы прогнать холод страха, заглушить визг демонов в магическом эфире.

— Вина, — хрипло произнес он, не глядя на Рябоволова. — И… что-нибудь поесть. Пожалуйста.

Глава разведки не выразил ни малейшего удивления или неодобрения. Он лишь слегка кивнул.

— Разумно. Немного подкрепиться необходимо. Сон я все же настоятельно рекомендую. Хотя бы полчаса. Я прослежу…

Но Николай лишь отмахнулся от ценного совета. Он наблюдал, как Рябоволов подошел к шнуру для вызова слуг. Движения Магистра были по-прежнему точными, но Николай уловил в них тень усталости. Все-таки, даже такие люди устают… Мужчина дернул за шнур.

Прошло несколько томительных минут. И, наконец, дверь кабинета бесшумно открылась. Вошли двое слуг. Николай раньше их не видел. Их лица были бесстрастны, движения плавны, почти механически точны. Один нес серебряный поднос с графином темно-рубинового вина. Другой вкатил тележку с простой едой: кусок холодной дичи, хлеб, сыр, яблоко. Они молча направились к столу.

И в этот миг Николай почувствовал, что что-то здесь было не так. Эти слуги были слишком бесстрастны. Слишком тихи. Слишком… направлены. Он встретился взглядом с Рябоволовым. В синих глазах Магистра мелькнуло то же самое осознание — чистая, леденящая опасность.

Слуги поставили подносы на стол. И резко двинулись к Юрию Викторовичу.

Рябоволов среагировал мгновенно, с кошачьей скоростью, которой Николай от него не ожидал. Его левая рука взметнулась. Пространство перед ним сгустилось, искривилось, превратившись в многослойный щит, переливающийся всеми цветами льда и стали. И вовремя — как раз в тот момент, когда руки слуг выбросились вперед в стремлении создать что-то смертоубийственное…

Удары обрушились на щит магистра, как единый, сокрушительный таран из сгустков искаженной, багровой энергии. Щит треснул, заскрежетал, выгнулся под нечеловеческим давлением, но выдержал первый натиск. Ледяные осколки и искры темной магии разлетелись по кабинету.

— Бегите, Ваше Величество! — рявкнул Рябоволов, и его голос впервые за все время сорвался на крик, полный нечеловеческого напряжения. Его лицо исказилось гримасой концентрации, на лбу выступили капли пота. Протез руки дернулся, пальцы из блестящего металла сжались в кулак. — Вас хотят прикончить!

Николай замер в ступоре. Смятение парализовало его. Он видел, как щит Рябоволова трещит по швам под новым залпом багровой энергии. Видел бесстрастные лица «слуг», их глаза, в которых не было ничего человеческого — только холодная решимость убить.

«Беги, дурачок! — голос Мак взвизгнул в его голове, как сирена. — Беги, Николенька, беги! Они сильные! Очень сильные! Беги сейчас же!»

Инстинкт самосохранения победил. Николай метнулся к двери. В это время один из нападавших, видя движение «Императора», резко сменил цель. Его рука описала короткую дугу — и сгусток искаженной энергии, похожий на кровавый туман, рванул прямо к Николаю.

Соболев вскрикнул. Страх вывернулся наружу яростным, неконтролируемым всплеском магии. Он швырнул перед собой руки, не думая о заклинании, только о защите. Из его ладоней вырвался хаотичный вихрь пламени — яркого, горячего, но неорганизованного. Он столкнулся с багровым сгустком посреди кабинета.

— БА-БАХ!

Взрыв огня и Скверны сбил Николая с ног и отшвырнул к стене. Ковры на полу вспыхнули. Шторы загорелись. Бумаги на столе мгновенно превратились в пепел. Кабинет озарился алым светом пожара. Дым заклубился, едкий и удушливый.

— Идиот! — услышал Николай яростный крик Рябоволова, заглушаемый грохотом его собственной битвы. Магистр отбивался от второго убийцы, его щиты ломались и перестраивались с невероятной скоростью, ледяные кинжалы и взрывы холода пытались пробить защиту нападавшего. Но силы были слишком неравны. Нападавшие были не просто сильными магами. Они были накачаны Скверной под завязку, их ауры пылали нездоровым, чужеродным багрянцем. Глава разведки, и без того истощенный, держался только благодаря мастерству и опыту.

Бой резко выплеснулся из кабинета в коридор. Николай, кашляя дымом, поднялся. Он видел, как Рябоволов, отбиваясь, отступал под натиском двух убийц. Их заклинания оставляли на стенах и полу черные, обугленные пятна, плавили мрамор.

— И где чертова гвардия⁈ — процедил царевич.

Но когда его взгляд немного прояснился, он заметил у дальней стены гору трупов. Его солдаты были убиты моментально и сложены в общую кучу перед лестницей… Как такое могло произойти?

Тем не менее Николай собрал остатки сил, сжал кулаки, пытаясь вспомнить хоть что-то из того, что видел у Соломона. Огонь… Нужен был огонь! Он выбросил руки вперед, посылая еще один вихрь пламени в спину ближайшему убийце.

Тот даже не обернулся. Его щит, багровый и пульсирующий, просто поглотил удар, как камень поглощает каплю воды. Наемник лишь на мгновение отвлекся, дав Рябоволову шанс контратаковать. Магистр запустил в противника ледяной пикой, которая все же пробила щит нападавшего и вонзилась тому в плечо. Убийца взревел от боли, но не отступил.

И в этот момент из дыма и пламени в дальнем конце коридора появились новые фигуры. Их было трое. Николай узнал их мгновенно, и холодная волна мрачной догадки захлестнула его с головой.

Князь Алексей Юсупов. Его смуглое, изможденное лицо с горящими нездоровым блеском карими глазами было искажено гримасой торжествующей ненависти. По бокам от него, как тени, закованные в боевые доспехи из темного металла, стояли его сыновья — Андрей и Василий. Близнецы. Их лица были каменными масками, а в глазах не было ни капли сомнения или жалости. Только холодное исполнение долга перед отцом.

— Императора брать живьем! — скомандовал Юсупов. — Магистра я возьму на себя!

Андрей и Василий рванули вперед с пугающей синхронностью. Николай отпрянул, инстинктивно швырнув в них очередной, жалкий комок пламени. Андрей парировал его взмахом руки — багровый щит поглотил огонь. Василий же просто исчез и появился прямо перед Николаем. Соболев успел увидеть его холодные голубые глаза, шрам через бровь и сжатый кулак, летящий к виску. Последовал удар. Затем ослепительная вспышка боли пронзила мозг. А дальше появилась чернота, накрывшая сознание, как тяжелый саван…

Пока близнецы обезвреживали и похищали императора, Алексей Юсупов шагнул навстречу Рябоволову. Вокруг них бушевал пожар, рушились перекрытия, плавился мрамор, но они существовали в своем собственном пространстве — пространстве высшей магической дуэли.

— Рябоволов, — проскрипел Юсупов, его тонкие губы растянулись в беззубой усмешке. — «Серый кардинал». «Страж Империи». Как жалко ты теперь выглядишь. Как пес, охраняющий пустую конуру.

Но Юрий Викторович не ответил. Не было смысла. Он стоял, слегка согнув колени, его магический протез был вытянут вперед, ладонь раскрыта. Из нее струился холодный, синеватый туман, сгущавшийся перед ним в сложные, вращающиеся геометрические фигуры — щиты, ловушки, заряды. Его настоящая левая рука совершала быстрые, точные пассы, плетя дополнительные заклинания. У его ног лежали трупы поверженных наемников, а его глаза, синие и бездонные, неотрывно следили за Юсуповым. Усталость, казалось, испарилась, остался только фокус хищника.

Чернокнижник атаковал первым. Его руки, покрытые свежими ритуальными порезами, взметнулись. Из разрезанных ладоней хлынули не сгустки, а потоки — один багрово-черный, как запекшаяся кровь, другой — ядовито-зеленый, испускающий смрад гнили. Потоки переплелись в воздухе, образовав гигантскую, шипящую гидру из Скверны, которая ринулась на главу разведки, разевая свои зловонные пасти.

Но магистр был готов к этому. Его протезная рука дернулась. Геометрические фигуры перед ним сомкнулись, образовав гигантскую, сверкающую инеем призму. Гидра врезалась в нее.

— ШШШШИИИИППП!

Звук был чудовищным — как раскаленное железо, опущенное в ледяную воду, умноженное на визг тысячи голосов. Призма Рябоволова дрогнула, покрылась паутиной трещин, но выдержала. Багрово-зеленая энергия гидры бурлила, пытаясь разъесть лед, но синеватый холод сковывал ее и кристаллизовывал. Магистр сделал резкий жест левой рукой. Призма взорвалась внутрь, сминая и дробя магическую гидру в облако ледяной пыли и клочья темной энергии.

— Все в куколки играешь, Алексей? — холодно бросил Рябоволов, делая шаг вперед. Его железный палец прочертил круг в воздухе. Из него вырвались десятки игл из абсолютного льда, летящих к Юсупову со сверхзвуковой скоростью. Каждый след оставлял за собой след обмерзающего воздуха.

Юсупов фыркнул. Он не стал ставить щит. Вместо этого он швырнул на пол маленький черный флакон. Флакон разбился, и из него хлынул густой, липкий черный туман, мгновенно заполнивший пространство перед ним. Ледяные иглы, влетая в туман, замедлялись, покрывались черной слизью и падали на пол, шипя и трескаясь. Туман же, как живой, рванулся на Рябоволова, пытаясь обволочь, задушить, разъесть.

Магистр отскочил в сторону, его руки заработали с невероятной скоростью. Он не пытался рассеять туман магией — он перекраивал пространство вокруг себя. Воздух кристаллизовался, образуя ледяные зеркала и призмы, которые отражали и преломляли наступающую тьму, направляя ее потоки мимо себя, в стены, в пол. Камень плавился и вскипал там, где его касалась Скверна. Одновременно Юрий Викторович посылал точечные удары — сгустки абсолютного холода, пронизывающие туман, как снайперские пули, вынуждая Юсупова уворачиваться или парировать багровыми щитами.

— Куколки? — зашипел Юсупов, его лицо исказилось злобой. Он выхватил из складок одежды кривой кинжал с черным камнем в рукояти — явно артефакт. — Попробуй вот это!

Он вонзил кинжал в пол у своих ног. Камень на рукояти вспыхнул багровым светом. Из точки удара по полу и стенам поползли черные, пульсирующие жилы Скверны. Мрамор под ногами Рябоволова ожил, превратившись в кишащую массу червей-теней, которые потянулись к его ногам, пытаясь вцепиться, проникнуть внутрь. Одновременно с потолка обрушились водопады черной, вязкой смолы.

Рябоволов взревел от напряжения. Он вскинул обе руки вверх. Вокруг него взметнулся вихрь… Вихрь пространственного искажения, смеси льда и чистой силовой магии. Черви-тени были смяты и разорваны в клочья. Потоки смолы разбились о невидимый купол, застыли и испарились. Но защита потребовала чудовищных затрат. Магистр отступил на шаг, его дыхание стало прерывистым. Протезная рука дымилась, механизмы внутри нее жалобно пищали от перегрузки.

Юсупов воспользовался моментом. Он бросился вперед с тем же кинжалом в руке. Его движения были неестественно быстрыми, подпитанными Скверной, похожими на паучьи рывки. Кинжал, оставляя за собой шлейф черного огня, метнулся к горлу Рябоволова.

Юрий Викторович отпрыгнул на шаг назад. Но дуэль все равно перешла в ближний бой.

Клинок Юсупова, извергающий волны демонической энергии высекал искры на ледяном мече Рябоволова, который материализовал его буквально из воздуха. Они сражались среди руин горящего этажа, как демоны из древних легенд. Ледяные вспышки сменялись багровыми взрывами Скверны. Они телепортировались на короткие дистанции, уворачивались от ударов с нечеловеческой ловкостью, били так, что рушились остатки стен и колонн. Это было зрелище невероятной мощи и мастерства -динамичное, красочное и смертельно опасное.

Юрий Викторович дрался с отчаянием загнанного зверя, его магия и владение клинком были искуснее, но силы… силы были на исходе. Юсупов же казался неистощимым, подпитываемым какой-то внешней, чудовищной силой.

В разгар обмена ударами, когда ледяной клинок Рябоволова скользнул по багровому щиту князя, Алексей внезапно швырнул под ноги противнику маленький, мерцающий фиолетовым светом кристалл. Глава Тайного Отдела инстинктивно отпрыгнул, но было поздно.

Кристалл взорвался чистой волной магического подавления. Волной, нацеленной на разрыв связи мага с Источником. Глава разведки вскрикнул от ужаса и ощущения ледяной пустоты внутри. Его щиты погасли. Ледяные клинки рассыпались. На долю секунды он оказался абсолютно беззащитен.

Юсупов сжал кулак другой руки, на которой внезапно вспыхнуло кольцо с черным, камнем, и швырнул вперед снаряд чистой, концентрированной тяжести. Сгусток искаженного гравитационного поля.

Удар пришелся Рябоволову прямо в грудь. Послышался хруст ломающихся ребер. Главу разведки отбросило, как тряпичную куклу. Он пролетел через часть коридора, через языки пламени, и с оглушительным звоном разбил огромное, витражное окно. Его тело, обмякшее, с неестественно впалой грудной клеткой, вывалилось наружу, в ночную тьму, озаренную огнем горящего Петербурга.

Юсупов, тяжело дыша, стоял посреди пожара и руин. Он подошел к разбитому окну и посмотрел вниз. Удовлетворенная усмешка тронула его губы. А ведь раньше… Он бы ни за что на свете не смог одолеть такого матерого зверя, как Рябоволов…