Бронзовая Жница

3. Роль лопаты в истории

Эйра застыла, затаив дыхание. К счастью, он не заметил её. Одетый в домашнего вида расшитый сюртук и распашной плащ с прорезями для рук, он прошёлся вдоль высаженных у оградки цветов. Мыском сапога пнул какую-то кочку. Его светлые волосы в прохладном полумраке казались белыми.

Он сделал пару шагов вперёд, вернулся к кочке. Маргот явно что-то высматривал у себя под ногами.

Эйра опустила взгляд, чтобы не сверкать белками глаз, и аккуратно шагнула назад. Задержала дыхание. Бесшумно взяла лопату… но та предательски шаркнула лезвием о землю.

Морай тут же обернулся, будто горный ирбис на шорох. И поймал её взгляд.

Он застыл на мгновение — и Эйра знала, почему, ведь в темноте было не разглядеть ни её лица, ни рук, лишь глаза — но потом сощурился и приметил её.

«Бежать уже поздно», — поняла Эйра и напустила на себя спокойный вид.

— Эй, это же ты — Чёрная Эйра, — с натянутым удивлением произнёс маргот. Он покосился на кочку, глазами запоминая место, и приблизился к девушке. Посмотрел на её лопату и на холмик у неё под ногами. — Ты что забыла в лесу, так далеко от своего притона?

Эйра посмотрела в его глубоко посаженные глаза. От них делалось неприятно, как от взгляда дикого зверя. Даже если этот дикий зверь — обычный уж, всё равно его действия внушали напряжение от возможной непредсказуемости.

Хотя он вроде ничего и не делал, лишь спрашивал её совершенно будничным тоном.

— Я похоронила тут детские кости, маргот, — сказала она, поклонившись без особого изящества — ряса и измазанные в глине ботинки не позволяли сделать должный реверанс.

Морай поднял одну бровь и смерил её долгим взглядом.

«У него брови такие тёмные в контрасте с волосами», — подумалось Эйре. — «При свете луны он ещё более породист и красив на вид».

— Родила и удавила? — равнодушно поинтересовался маргот. У него был мелодичный мягкий голос, звучащий негромко, почти приватно, как шелест ветвей. — Или на стороне растила?

— Да не мой это, чей-то ещё.

«Мои все лежат по всей Рэйке. Один в Морских Вратах, другой в Лонсе, два в окрестностях Арау, четвёртый в Хараане, пятый в Благонте и шестой в Астре».

— И что, это твоё увлечение — чужие кости закапывать?

Он сощурил один глаз и обошёл её полукругом с некоторым подозрением.

«Если поймает на лжи, велит отрезать язык», — живо припомнила Эйра. Она застала это омерзительное кровавое зрелище, полное брани и криков, когда бывала в Покое в первый раз. — «Правда может навредить Почтенной, но язык мне, боюсь, дороже».

— Я не имела никакого умысла, маргот. Я выросла в схаалитском монастыре, — не выдавая своей тревоги, ответила Эйра. Она не знала, как продолжить, но маргот неожиданно фыркнул и усмехнулся.

— Понятно. Ты не просто шлюха с лопатой, ты ещё и жрица.

«Это было обидно».

— Иди сюда. Я как раз забыл, что мне будет нужна лопата.

«Это очень странная ночь», — призналась себе Эйра и неуверенно последовала за марготом до кочки.

Он, шаркая сапогами, прошёлся вдоль ограды и указал ей на место, которое его заинтересовало.

— Копай тут, — велел он.

Эйра нехотя подчинилась. В каждом её движении была безнадёжность: после подобного позора ей следовало самой покинуть «Дом культуры», чтобы не нагнать тень ни на Грацию, ни на остальных.

Влажная земля была тяжёлой, но Эйре это дело давалось без труда. Только мысли были всё мрачнее и мрачнее.

«Я скопила мало денег, всё тратила на свои травки да свечи. Куда теперь денусь?»

Она украдкой покосилась на маргота, но его непроницаемые глаза были сокрыты тенью.

«Кого он решил здесь откопать?» — гадала Эйра до тех пор, пока лезвие лопаты не чиркнуло о дерево.

Привычный звук.

— Да, это оно, — Морай подошёл ближе и взглянул в небольшую яму. — Открывай.

Эйра откинула ещё пару горстей земли. Здесь, на пятачке меж розовых кустов, мог быть припрятан целый гроб; но, как оказалось, это был небольшой ящик. Одетой в перчатку рукой она отыскала крючок— и подняла крышку.

Внутри оказалось несколько неинтересного вида вещей. Пара деревянных игрушек — рыцарей, лошадей и солдат; какой-то платок; и добротного вида книжка в кожаном переплёте.

«Это что, детский тайник?» — не поняла Эйра. Но отстранилась сразу же, давая марготу склониться и заглянуть в содержимое.

Лицо лорда Тарцеваля скривилось, выражая недовольство. Он что-то прошипел себе под нос. Отмахнул рукой все фигурки, влез пальцами под книгу.

И тут же довольно заулыбался. Эйра с удивлением наблюдала за его выразительным лицом.

«Вроде обычный человек, но в глазах время будто остановилось».

— Вот оно, — и он выпрямился, держа в руке крупный острый зуб хищника. Возможно даже дракона. Впрочем, он сразу же сунул его в карман. Эйра не успела толком ничего рассмотреть; как только Морай обернулся, она сразу же опустила взгляд.

— Закапывай, — велел он и шагнул в сторону крепостных стен.

Но тут хруст ветвей в тисовой чаще стал совсем оглушительным. Морай остановился и прислушался; шум стих. Тогда он обернулся и смерил девушку снисходительным взглядом.

— Схаалитка, — бросил он, но в его устах это было насмешкой. — Там гьеналы ходят, они огромные бывают, каких ты не видала. Сожрут тебя.

— Ни гьеналы, ни волки, ни собаки не едят странствующих жрецов, — пробормотала Эйра и стала закидывать ящик землёй.

— Ещё как едят.

И ушёл как ни в чём не бывало.

«А мне показалось, что он предложит выделить сопровождение», — подумала девушка и пожала плечами. — «Нет, это действительно странная ночь».

Она прилежно закидывала землёй таинственный схрон и старалась не замечать, что пальцы легонько подрагивали.

«Это, всё-таки, довольно неожиданно. Такая встреча посреди ночи необычна и одновременна столь поэтична», — подумала она и посмотрела вслед ушедшему лорду. — «Всякий, кто стал доа, в какой-то момент умер. Потому что был всецело готов умереть, приблизившись к дракону, и потому что родился заново, если был принят им».

А смерть была для неё понятием священным, притягательным, и она чутко ощущала её след в тени маргота.

Но приятные размышления быстро сошли на нет. Она закончила, ей нужно было возвращаться. И её путь назад был не так лёгок, как раньше. Она шла без причины усталая и понурая.

«Мне пора покидать “Дом”, иначе в высшем свете узнают, что Почтенная держит у себя погребальную жрицу — настоящую, а не притворную для удовлетворения чьих-то фетишей. Одно дело — слухи, а другое — слово, что может прозвучать из уст маргота. Схаалиты в понимании многих — разносчики болезней и несчастий. Повсюду так — а в Брезе и подавно. Вот только куда мне деться и как…?»

Летучие мыши сновали над головой. Свежий эфирный запах тисов немного успокаивал нервы. Это была приятная ночь середины тёплого лунара йимена. Но впервые Эйра почувствовала себя по-настоящему уставшей.

«”Дом” стал для меня первым настоящим домом за столько лет перепродаж. Но четыре года пролетели как один, и, похоже, это конец моей шлюшьей сытой жизни — я поработала во многих борделях, куда мне нет обратного пути. И к тому же вышла из возраста».

Она нажала на ручку двери и задумалась.

«И всё-таки что это был за ящик? Детский тайник — возможно. Но откуда у ребёнка драконий зуб? Это настоящий артефакт для любого семейства».

Частично она знала ответ. Когда от человека ничего не оставалось, Схаалу преподносили его личные вещи и закапывали их вместо тела на кладбище.

Вздохнув, Эйра шагнула под пропитанный нежными ароматами полог «Дома» и, как обычно, отправилась в ванную. Хриплый вой уличных гьеналов летел ей вслед.

Весь следующий день она не находила себе места. Ей нужно было открыться Грации и рассказать о том, что она встретила маргота в столь неприглядном виде, и попросить совета; или же попытаться просто найти для себя пути отступления и поставить её перед фактом ухода.

Лишь бы не сделать хуже «Дому».

Только теперь Эйра в полной мере осознала, насколько неприкаянна безмужняя девушка. Грация заботилась о них. Её воспитанницы имели некую — не репутацию, но ценность — и её дом был для них тихой гаванью. Сама по себе одинокая женщина без родственников просто пропала бы, как пропадают люди каждый день в лабиринтах густонаселённых городов.

Идти просто некуда — только буквально на улицу. Эйра была готова, если б знала, что ей найдётся кладбище.

В монастыре их учили так: схаалиты могут странствовать по миру, питаться за счёт милостыни и ночевать, когда тепло, у дорог; а когда холодно — под кровом у неравнодушных людей в обмен на молитву и благословление. Но в Брезе всё было совершенно иначе. Сапог маргота попрал всё священство. И если люди ещё и молились Аану, Богу-Человеку, лишь бы молиться хоть кому-то; то остальные жрецы вообще пропали с улиц. Любой растрёпанный разгалит или схаалит был таким же нищим, как и остальные, без единой привилегии. Его скорее бы убили за пару ношеных ботинок, деревянный фетиш Разгала или козлиный череп — в Брезе было не принято проявлять милость к попрошайкам.

«Может, мне надо уехать в Арракис, ближайшее владение, где царят совсем другие законы», — думала Эйра. — «Не обратно в монастырь же — слишком далеко, он в Гангрии. Но… сколько же денег мне понадобится, чтобы обезопасить себя? Найти кров, пока не отыщу себе кладбище? Ведь никто не пожелает марать съёмные комнаты проституткой».

Пока она томилась своими думами, время шло. Они с девушками завтракали гречневой кашей и запивали её водой. Каждая ждала, пока в стакане растворится зелёный кристалл.

Этот кристалл имел звучное прозвище «прогонка» и по всей Рэйке служил девушкам лёгкого поведения для предотвращения беременности. Его делали из того, что выпаривалось из смеси багульника, зигаденуса и желчецвета. Некоторым и он не помогал, даже если они пили его утром и вечером; но многим подходил. Однако далеко не всякая желала принимать его. Регулярное употребление «прогонки» старило кожу в считанные лунары. Поэтому многие на свой страх и риск избегали её, и Эйра была одной из них.

«Там, где смерть, не может быть новой жизни», — считала она. Ей бояться было нечего; она рожала уже шесть раз, и каждый раз ребёнок появлялся на свет мёртвым. — «Это всё дети от нашего брака с тёмным супругом».

Роды не портили её фигуру и не оставляли растяжек. Она всегда была рада помочь выкормить детей других девушек, но её опасались, считая, что в ней есть либо болезнь, либо некая дурнота, из-за чего она рожает одних мертвецов. И обращались к ней лишь тогда, когда не было иного выбора.

Эйра старалась не вспоминать о своих отпрысках. Хотя у каждого было имя, она доверяла их Схаалу. И запрещала своему сердцу испытывать боль.

«Там вам не страшно и не тягостно, вы не презираемы и не гонимы. Вы чада самого Бога Горя, и он ласков с вами».

По крайней мере здесь, в «Доме культуры», она понесла лишь единожды — и то положение её завершилось ранее половины срока, так что на это обратила внимание лишь маман. Она дала ей после этого семь дней отгула.

Пустая гречка давно уже приелась. Обычно Грация позволяла к ней хотя бы капусту, но не сегодня. Однако куртизанки «Дома», как и всегда, были объединены оптимизмом и скрашивали друг другу невкусный завтрак. Эйра одна добавляла туда варёные кадаврики, которые подруги давно перестали утаскивать у неё, называя их гадостью.

И хорошо они не знали, откуда в действительности эти чёрные маслянистые грибы.

Покончив с трапезой, девушки повторяли ежедневный протокол. Вновь подняться, отправиться одеваться, причесаться, помочь друг другу с завязками и застёжками, нанести на волосы розовое и лавандовое масло…

«Я так долго думала, что у меня должны были появиться морщины на лбу, а я всё ещё не пришла ни к какому решению».

В послеобеденный час, после открытия, Чаркат впустил к ним компанию из трёх человек. Те завели беседу с Задумчивой и Кокетливой. А потом произошло то, чего никто не ожидал. Внутрь попытался попасть какой-то взволнованный мужчина, но Чаркат грубо отпихнул его от входа.

— Пошёл прочь, пустой кошель! У нас не богадельня! — послышался жуткий рык сторожа.

На шум выбежала Грация. Она ускользнула под полог и позволила незнакомцу ступить на порог. Они о чём-то тихо заговорили.

Разумеется, все Эйры, позабыв даже о гостях, подвинулись ближе и навострили уши.

— Да это я, я, я Шад! — молодой человек дышал тяжело, как после бега. — Мирая, то есть… Трепетная, как вы её называете. Она должна была приехать ко мне вчера вечером! Я думал, она задерживается, или решила напоследок провести ночь с кем-нибудь, но…

— Нет-нет, она уехала именно вечером, я отпустила её с миром, — упавшим голосом проговорила Грация. — Где вы договорились встретиться?

— В трактире на перегонной станции, у «Такелажника». Я ждал её у порога в означенный час!

— А проводник? То был точно такой мужчина, посланный вами, в длинном плаще, руки большими пальцами за пояс заткнуты?

— Да-да, совершенно верно! Это мой торговый посредник в Брезе из конторы Мавлюда; я давно его знаю, но теперь и его не могу найти тоже. Его адрес мне неизвестен, мы всегда общались с ним в «Такелажнике»…

— Боже, Боже, добрый Аан, храни бедную девочку! — голос Грации натянулся и приобрёл непритворные истерические нотки.

Сердце всех девушек упало.

Каждая знала, что такое — уйти с неизвестным мужчине в Брезе на ночь глядя. Эйра стиснула зубы и горестно опустила взгляд. Узор дорогого ковра зарябил перед глазами.

«Хоть бы этот проводник просто решил воспользоваться ею. Хоть бы он привёл её в их несчастный трактир, хоть бы не отдал каким-нибудь ублюдкам и не убил…»

Редкой девушке так везло, чтобы из борделя попасть замуж; неужели Трепетной не суждено было наконец зажить счастливо после такой работы!

Эйра закусила губу, хотя привыкла выносить плохие новости стойко. Болтливая вдруг расплакалась и убежала прочь из холла, а Упрямая с большим трудом вернула к себе внимание гостей.

«Мавлюд, под эгидой которого служит этот “проводник”, — это один из известнейших брезарских купцов. Вернее, он был купцом когда-то; теперь это хозяин многих городских складов, покровитель контрабанды и тот, кто зарабатывает большие деньги на выкупах, наркотиках и разного рода услугах. И со всего этого, конечно, отстёгивает марготу».

Грация порекомендовала Шаду нескольких людей, к которым обращалась, когда ей надо было кого-то отыскать. И отпустила его с тяжёлым сердцем. Однако она рассердилась на «дочек» за то, что те подслушали, и шлёпнула каждую веером, велев возвращаться к работе.

Когда стемнело, Эйра твёрдо решила, что сегодня совсем не в состоянии миловаться с мужчинами. Она поднялась на верхний этаж, в обитые розовым бархатом покои Грации, и взмолилась:

— Позвольте мне сейчас пойти и поискать Трепетную, Почтенная! Вы же знаете, я на улицах незаметна, как чёрная тень. Почти каждую ночь я ухожу и возвращаюсь невредимой.

«Схаал бережёт меня, когда я иду на благое дело; хочется верить, что он не оставит меня и тогда, когда я шагну во мрак улиц без лопаты».

Грация сидела, опустив голову, на изящном бархатном кресле с загнутыми ножками. Всё в её комнате было отделано со вкусом, но слегка старомодно — с тяжёлым балдахином и яркой вышивкой на настенных коврах. Всем девушкам нравилась эта богатая, просторная комната с окнами на сравнительно тихий задний двор.

Вот только посреди всех этих красот сама Грация была надломлена и пуста.

— Как ты её найдёшь? — еле слышно пошевелила губами маман. — Будешь лазать по канавам, куда выкидывают убитых?

«Легко!»

— Или заглядывать на нижние этажи притонов, где женщин держат привязанными, а то и бездыханными?

«Это уже нелегко».

— Или станешь допытываться у головорезов разных мастей, не видели ли они прелестную девушку с веснушками, уведённую кем-то из людей Мавлюда, пока тебя саму не утащат?

«Этим следовало бы заняться самому Шаду, раз он мужчина».

Эйра понурилась, но всё же напрягла сцепленные пальцы и сдвинула брови.

— Почтенная, сегодня работа не пойдёт, — сказала она честно. — Я отпугну больше гостей, чем привлеку. Но я знаю этот город. Я привыкла к вонючим переулкам Брезы. Я в них как рыба в воде. Я хочу ходить и искать, чтобы знать, что я сделала всё, что смогла.

«Я возьму свою свечу и попытаюсь хотя бы понять, жива она или мертва».

Но Грация не отвечала ей. Сильная предприимчивая маман неожиданно превратилась в старую не по годам женщину, измученную когда-то «прогонкой», которая бессильно посмотрела на свой сундук.

— Представляешь, я положила заколку, которую она оставила мне на память, к остальным вещам от моих девочек, — прошелестела она. — А там платка Певицы нет. Могла я его куда-то деть? Или…

Эйра положила руку ей на тёплое плечо и легонько сжала.

— Певице он нужнее, Почтенная. Может, она мёрзла. И забрала его.

Тяжёлый взгляд Грации поднялся на неё. Маман хорошо знала, как жестока жизнь. Но жила лишь потому, что, как и всякая, хранила в себе надежду.

— Думаешь, так? — спросила она с неожиданным доверием. Не как у воспитанницы, а как у жрицы.

Эйра едва заметно кивнула.

— Думаю, так. Она уже счастлива и спокойна.

Грация вздохнула и прошептала едва слышно:

— Ничего, может, когда-нибудь… если верно говорят ааниты… если не врут ааниты, Бог-Человек позаботится о нас — тех, кто жив ещё; он не позволит человеку больше существовать, как зверю, и поможет навести порядок в нашем ужасном краю… Они несут радостную весть о том, что скоро закон и справедливость воцарятся во всей Рэйке, надо только дождаться…

После мгновения слабости она взяла себя в руки. Поднялась. И посмотрела на Эйру-Жницу снизу вверх:

— Ладно. Но тебя я никуда не отпущу. Сегодня работаешь.

— Но Почтенная! — взмолилась Эйра.

— Ничего не хочу знать! — она вышла из комнаты, жестом веля ей пойти за собой. В её глазах мелькнуло сожаление. Она словно хотела сказать: «Понимаю, что тебе будет тяжело. Но лучше уж работай и займи свои мысли чужим удовольствием, а не ставь себя под угрозу сразу после того, как такое случилось с Трепетной».

Понурая Эйра побрела за ней следом. Длинный тафтяной подол скользил за нею чёрной змеёй. Они обе сошли по ступеням. Эйра приготовилась напустить на себя непринуждённый вид, ибо слышала мужские голоса в холле.

Но вместо этого они с Грацией наткнулись на взволнованную Любопытную.

— Шница! — выпалила шепелявая девушка. У неё не было двух передних зубов, и потому говорила она, прикрываясь веером из павлиньих перьев. — Там… иди, ответь.

Они с маман посмотрели на полог у входа и увидели одного из мечей Мора. В массивных наплечниках, чешуйчатой броне и драном плаще он стоял, не сводя глаз с девушек «Дома», что вились вокруг прочих гостей.

Эйра замешкалась и в недоумении посмотрела на Грацию. Но та тут же больно пихнула её в поясницу и рявкнула шёпотом:

— Пошла сейчас же!

Эйра спешно оправила подол на бёдрах и вышла к марготскому стражу. Тот сразу поймал её взгляд. У него были жутковатые бездушные глаза исполнителя, в которых не было ничего, кроме цели.

— Чёрная Эйра — в Покой, — бросил он.

Та от неожиданности совсем растерялась. И обернулась вновь — но Грация уже подбежала к ней с вечерним плащом и сапожками. Непослушными руками Эйра стала облачаться. А остальные девушки, не будучи занятыми, таращились на неё с потаённым страхом.

«Это Рияз, один из старых мечей лорда Тарцеваля».

В конце концов, одно дело, когда маргот является сам и с улыбкой выбирает себе спутницу на ночь, но другое — когда присылает Рияза, который, словно обвинительный вердикт, называет кличку девушки.

И всё же Эйра верила, что это будет просто работа.

— М-маргот спрашивал только меня, или, может, он хотел нескольких? — спросила она у воина снизу вверх, пока шнуровала сапожки.

Тот ничего не ответил. Эйра покосилась на Болтливую, словно передавая ей слова «я пыталась», но та почему-то спряталась за колонной.

Эйре ничего не оставалось, кроме как выйти вслед за мечом Мора, завернувшись в тёмно-синий плащ.

О мечах Мора ходили легенды. Если в Брезе любая девушка мечтала стать проституткой, чтобы иметь сравнительно чистую и не слишком опасную работу, то каждый юноша надеялся рано или поздно попасть в мечи Мора. Туда не брали с улицы: всякий должен был заслужить боевой опыт в регулярной армии генерала Шабаки, или в одной из банд вроде Зверобоя, или карателем у сенешаля Шакурха, или вооружённым эскортом товаров Мавлюда, или где-то вне Брезы… и только после этого представлялся шанс податься в мечи Мора.

Сэр Рияз был негласным предводителем этой закрытой гвардии. Он сам решал, когда проводить приём новых бойцов. И зачастую ходил по рынку рабов, выискивая себе подходящих крепких мужчин. Среди кандидатов он выбирал достойнейших путём поединка на мечах, метательном оружии и копьях. Матёрый, весь покрытый шрамами, Рияз знал тысячи тактик; и тысячи изобретал по ходу любого боя. Впечатлить его было непросто.

Но иногда маргот Морай сам зачислял в гвардию. Он приходил на отборочные поединки и лично орудовал мечом. За нанесённую себе царапину он мог в ярости убить кандидата, а мог с одобрительным свистом принять его сразу в Персты Мора — высший эшелон своей мрачной стражи, насчитывавший две дюжины воинов.

При отборе он руководствовался своей слегка нечеловеческой чуйкой, поэтому Персты оказались формированием, не знавшим поражений и не имевших инцидентов неверности — что случалось с любыми солдатами Брезы, поскольку никто не мог обучить беглых каторжников или прирождённых бандитов понятию чести.

Только страх и жесточайшие расправы над дезертирами вкупе с военными успехами маргота удерживали на плаву эту гигантскую структуру разношёрстных разбойников, отъявленных рецидивистов, обычных рядовых и отборных гвардейцев. И подрастало поколение, которое почитало такую службу за честь — а не только лишь за тёплое местечко. Поэтому войско маргота крепло и обрастало ещё большими легендами. А горожанам оставалось лишь со страхом и почтением взирать на его солдат.

Рияз сел на коня. И быстрым шагом отправил его вверх по улице. Эйра последовала за ним, время от времени уворачиваясь от хлёсткого хвоста.

Теперь, в таком виде, она привлекала внимание. Кто-то посвистывал ей вслед, а кто-то, напротив, бросал презрительные взгляды и задевал плечом — в густой толпе брезарских улиц сложно было пройти и ни на кого не натолкнуться. Но никто не смел схватить куртизанку за руку или за край плаща. Все видели, что она идёт за мечом Мора.

Эта дорога была ей знакома. Они миновали площадь Божьей Милости, где толпа терзала уличного проповедника, что явился в этот проклятый город нести слова о любви Бога-Человека Аана к детям своим; прошли под стенами укреплений; и наконец покинули облака пыли, ступив на мощёный двор.

Покой был местом необычным. Богатый трёхэтажный особняк с парой башенок возвышался над хозяйскими постройками, словно аристократ — над сгорбленными крестьянами. Все знали, что там, внутри, есть каменные подвалы и часть этажа, что осталась ещё от замка, разрушенного когда-то Скарой.

У этого дома был тревожный дух — невзирая на его внешний достаток. Конечно, вывешенные для острастки скелеты дезертиров должны были играть главную роль в этом зрелище; но к костям в Брезе все привыкли. Недаром то была Долина Смерти. Скорее, было чувство, что здесь достигает пика всё плохое, что есть в людях; что здесь нет никакой надежды и никакого будущего.

Поэтому убранство двора и дома ощущалось недовершённым, будто отделка была ещё в самом разгаре. Словно те, кто тут обитали, были в гостях и смущались в должной степени разместить свой скарб.

И всё равно здесь было людно. У крыльца вместо фонтана или подъездной дороги толпились мечи Мора, которые на повышенных тонах что-то выясняли друг с другом о плохо поделенных деньгах.

— Эти проповедники, что вдруг попёрли, как грибы после дождя во всей Рэйке в том году, добрались и до нас; и они слишком богаты для жрецов! — рычал один. — Тот, которого мы забили на дороге, имел при себе кошель о трёх золотых, и он не один такой был — им кто-то даёт денег, чтобы они тащились к нам со своими проповедями!

— Чушь собачья! — оправдывался другой. — У него было при себе всего пара медяков!

— Не ври, чёрт возьми! Мы видели, какой кошель ты у него вытащил!

— И Исмирот говорил, что им платит иерархат, я помню!

— А тем, кто идёт в самые тёмные края, вроде наших, платят больше… так что гони долю, чёрт бы тебя побрал! Ни один жрец не пришёл бы в Брезу бесплатно!

«В последнее время очень часто слышно об аанитах», — припомнила Эйра. — «Жрецы Бога-Человека находят отклик в сердцах даже жестоких людей. Они говорят о том, что все мы братья под этим небом, и что Аан милостив к тем, кто справедлив к другим».

Чуть в стороне всхрапывали брошенные осёдланными кони, которые искали травинки в вытоптанных клумбах.

Рияз спешился. Он повёл её вдоль фундамента, из-под которого пробивались сорные цветы. У самых ступеней они миновали столб — к нему был привязан сидячий человек.

Лицо человека было изрезано ударами плети. Мухи облепили его гримасу боли. Увидев Эйру, он неожиданно взмолился:

— Госпожа… прекрасная, добрая госпожа… прошу, скажите им… пусть они пощадят меня… пожалуйста…

— Нечего было канючить, — рявкнул ему один из солдат.

Эйра крепче переплела свои пальцы и отвела взгляд.

«Не смотри», — сказала она себе. — «Ты знаешь, все там будут».

Дюжина мечей Мора, грохоча сапогами, отошла от дверей и раскрыла их для девушки и её проводника.

Она помнила дорогу, но не смела даже догнать молчаливого солдата.

Особняк принадлежал Мораю с самой своей постройки. Его вид многое говорил о нраве владельца. В холле лежали пыльные ковры, на которых бледнели следы кованых сапог и даже копыт. Вдоль стен стояли не вазоны, а стойки с мечами. Весь первый этаж походил на казарму, сквозь которую наверх не проник бы ни один недоброжелатель. Здесь ходили тяжёлые рыцари Мора, лёгкие воины в чешуйчатой броне и незаметные соглядатаи. Из кухонных помещений доносился манящий запах жареного.

У лестницы был привязан горбатый пёс-гьенал ростом человеку по пояс. Светло-серый с полосками на задней части туловища. При виде всякого подходящего он вскакивал и натужно скалил зубы. Но Рияз замахнулся на него, и зверь сел.

На втором этаже было совсем иначе. Тихо, почти безжизненно. Лакированный паркет тускло отсвечивал в свете редких факелов. Ни гобеленов, ни статуй, ни картин. Только сундуки-кассоны с награбленным; ящики; и затянутые паутиной трофеи.

Эта пустота тоже была знакома Эйре. Она знала, что там, дальше, в торцевой части особняка, начинаются покои маргота.

Свет пролился в коридор, и оттуда им навстречу вышла леди Мальтара. Она была одета в штаны и удлинённую куртку. Несимпатичная девушка с застывшим лицом и неухоженными волосами, она шагала быстро и с потаённой злобой смотрела на всё вокруг.

— Берегись, шлюха, — процедила леди, проходя мимо неё. Эйра чуть склонила голову, но она была настолько выше Мальтары, что ей пришлось бы слишком долго присаживаться в реверансе, пожелай она доподлинно выразить своё почтение. — Брат в дурном настроении. Скажешь не то слово — придушит.

Мальтаре было двадцать два года, но она до сих пор казалась юной нетронутой девицей. Может, из-за чуть округлого лица, а может — из-за невысокого роста.

Но это впечатление было обманчиво. Мальтара слыла известной сторонницей Морая. Она следила за всем, что происходило в Брезаре, молчаливо и внимательно. Ей подчинялись некоторые соглядатаи, её дегустаторы пробовали приобретённую пищу, и, по слухам, она была не менее жестока, чем её брат. Она была знатоком ядов и странных искусств, кои называли колдовством или, если сложнее, гипнозом.

— Я буду молчалива, миледи, — без особого трепета ответила Эйра.

«Мы в “Доме” выглядим куда довольнее и ухоженнее, чем леди знатного рода в особняке собственной семьи. Аан, должно быть, послал бедной девушке суровое испытание в этой жизни».

Та ничего не ответила. Но Эйра не стала об этом задумываться. Она собрала волю в кулак и, когда меч Мора приоткрыл перед ней тяжёлую арочную дверь, вошла внутрь.

В гостиной маргота почти ничего не поменялось. Эйра помнила обтянутые бархатом тёмно-синие стены, акантовые узоры из переплетённых листьев, мебель из тёмного орешника и довольно скупые для столь богатого правителя украшения оконных рам или дверных проёмов. Иногда Эйра бывала у местной мелкой знати, и там всякая дверная ручка или всякий ящик комода были испещрены узорами — не в пример тому, что она видела здесь.

Маргот был привержен не красоте, а простору. В других его комнатах стены были завешены коврами-шпалерами с драконьими мотивами, а в гостиной в глаза больше всего бросался стол с кувшином и кубками. И всё.

«Холостяцкая прагматичность», — усмехнулась про себя девушка. Она бросила последний взгляд на проводника, и тот закрыл за ней дверь. Тогда она заблаговременно расстегнула на себе плащ. И, придерживая его руками на плечах, сделала пару робких шагов в сторону опочивальни маргота.

— Я здесь, — прозвучал его голос из-за спины.

Эйра, выдерживая должную своей фигуре грацию, развернулась и подошла к другой комнате — кабинету. На одной половине кабинета темнели деревянные панели с нишами, а на другой — обычные ковры. Сам маргот сидел не за письменным столом, а рядом, но глазами косил на оставленные там карты и письма.

Он был одет в вечерний упленд, длинный, подпоясанный, с висячими от плеч рукавами. И хотя Эйра представляла его в чёрном и рыжем, его геральдических цветах, одежды маргота были нейтрально буро-багровыми. Просматривался лишь драконий узор.

Будучи не из боя, он имел вид более умиротворённый. Его длинные волосы ниспадали по плечам двумя серебристо-палевыми водопадами. Но глаза оставались спрятаны в тени, как и всегда. В красоте своей он таил опасность правителя непримиримого и жёсткого.

«Теперь главное — не думать о Трепетной. Хотя бы полчаса… а потом…»

Эйра сразу же присела в реверансе. И заставила свою дежурную улыбку стать более настоящей.

«…может, я могла бы попросить его помочь, если он будет мной доволен?»

— Ты всегда молчишь? — поинтересовался маргот и откинулся в кресле. Он смерил взглядом её фигуру; складки тёмного платья характерно натягивались на груди и на бёдрах при каждом вдохе или шаге.

«Хотя те, кто о чём-то просят его, заканчивают у столба рядом с крыльцом».

— Не вправе тревожить ваше дурное настроение, маргот, — нейтрально, но с лёгким дружелюбием произнесла Эйра.

Она знала, что нельзя медлить и ждать какого-либо приглашения. Поэтому шагнула ближе и отпустила свой плащ, чтобы тот соскользнул на пол.

— Моё дурное настроение? — скептически переспросил маргот.

Эйра села перед ним на паркет и рукой провела по его колену. Хотя её разум непрерывно работал, чтобы поддерживать разговор, она должна была не забывать, зачем пришла.

— Я ничего не понимаю в делах мужчин, — элегантно вывернулась она. — Но, мне кажется, всякий, кто читает деловые письма на ночь, будет в дурном расположении духа.

«Надо заканчивать эту неловкую беседу», — подумала она и провела рукой по его штанам до их завязки.

Она не могла знать, но на столе лежало письмо от диатрис Вальсаи — старшей сестры Морая, которая была королевой при хвором диатре Гангрии. Из года в год брат и сестра продолжали общаться — поверхностно, формально, но всё же никогда не прерывая этой нити.

Морай коснулся чёрного подбородка девушки своей шершавой рукой. И усмехнулся:

— Схаалитка. Ты же должна стоять на коленях перед своим богом, а не перед тем, что у меня между ног.

«Ну, началось. Удачный момент, чтобы сказать это так, как нас учили».

— Для меня это и есть… — слова застряли в горле, и она поморщилась.

«Я на такое не способна. Видит небо, ни словом, ни мыслью я не предам Схаала».

Маргот усмехнулся. Его пальцы пощекотали её под челюстью.

— Вовремя остановилась. За такую жалкую пошлость не грех было бы вырвать язык.

«Поэтому я предпочитаю молчать», — подумала Эйра хмуро, когда маргот отстранил её и взглядом указал на свою спальню.