Буду твоей Верой

36

Всю дорогу я чувствую себя неуютно. И не потому, что окружающая меня действительность выглядит мутной и нечеткой, а из-за парня, сидящего рядом и периодически бросающего на меня задумчивые взгляды.

До моего дома остаётся проехать перекресток, когда Артем Чернышов прерывает наше затянувшееся молчание:

— Вера, ты мне очень нравишься, не буду скрывать, — я поворачиваю голову к парню и по очертаниям понимаю, что он смотрит на меня. Хорошо, что я не могу увидеть выражение его лица, иначе бы покраснела пуще прежнего. Его признание выбивает из колеи и разносит по венам панику. Да, я осязаю панику. Услышав эти заветные слова еще несколько месяцев назад, уверенна, чувствовала бы себя на седьмом небе от счастья, а сейчас это небо соединяется с землей, порождая неожиданную тревогу.

— Но…

— Подожди, — настойчиво просит Чернышов, прерывая на полуслове. — Я знаю, что у тебя есть парень, — вздрагиваю, когда понимаю, о каком парне Артем говорит. Только правда в том, что нет у меня этого самого парня. — Но послушай: почему его сейчас нет рядом? Почему ты остаешься одна тогда, когда тебе нужна помощь? — его слова болезненно жалят, как дикие разгневанные осы. Я хочу спрятаться от них, но они просачиваются сквозь одежду и кожу, достигая цели, кусают. — Он не всегда будет рядом. А я буду…

— Артем, я…

— Если ты хочешь сказать про ваши чувства, то я в них не верю, прости. Вы изначально не выглядели влюбленной парой, а вот твои теплые взгляды, Вера, я всегда на себе ощущал. Я ведь прав? Я не мог ошибиться.

О, Господи. Я и не подозревала, что настолько очевидна и читаема. Артем ждет от меня ответа. Чувствую, насколько напряженным стал воздух в салоне: от моего нервного дыхания, от его испытывающего ожидания. Что я ему скажу? Что он прав? Во всем прав, кроме одного — сейчас мои чувства искренне и глубоки, только, увы, не к нему.

— Приехали, — выдыхаю, когда вижу размытый контур детской горки, расположенной напротив моего подъезда.

Артём помогает мне выбраться из машины, аккуратно придерживая за локоть, передает рюкзак. Я не прошу его провожать, а он не спешит уезжать. Моросящий ледяной дождь оседает на щеках и кусает соленые от высохших слез щеки. После салонного тепла сырой воздух пробирает до костей и запускает армию неприятных мурашек по телу.

— Черный? А ты че здесь забыл? — голос Егора вспышкой взрывает мои перепонки.

Егор? Здесь? А как же…

— Здорова, Бес, — фальшиво приветливо здоровается Артем. Как звучат его искренние слова — я знаю, а сейчас в его голосе сплошная фикция. — Ничего не забыл. Веру привез.

Мало того, что я практически слепая, так, кажется, еще и немая, потому что стою и молчу, развесив уши.

— Эм-м…Егор, привет, — мямлю, будто оправдываюсь. Не понимаю, но чувствую, что должна объясниться. — Я разбила очки, а Артем предложил меня подвезти.

— Очень благородно с твоей стороны, Артем. Подвез? — грубо чеканит Бестужев. Мне не видно его лица, но стальные и холодные интонации голоса подсказывают, что ничего хорошего я в нем не увижу.

— Не надо пальцы гнуть, Бес. Просто я оказался рядом, когда Вере потребовалась помощь, — о, Боже, они что, оба сошли с ума? — Вера, — Артем трогает меня за плечо, — подумай о том, что я тебе сказал.

Я слышу его удаляющиеся шаги, а еще хруст зубов Егора Бестужева и моего колотящегося сердца. Чувствую, как долго парень разглядывает меня, потому что щеки пылают. Острые капли дождя больше не остужают, становясь раскалёнными от соприкосновения с моей разгоряченной кожей. Ну почему так? Почему считаю себя виноватой? Почему чувствую, что делаю ему больно? Больше всего на свете я не хочу причинить этому парню страдания, а ощущаю себя так, будто намеренно его предаю. Как же трудно вздохнуть и сказать хоть что-то. А он? Почему молчит он?

— Пошли, — Егор разворачивается и направляется к подъезду, а я только сейчас замечаю в его руках полные пакеты. На мгновение мое наивное сердечко дергается и загорается надеждой о том, что я всё себе надумала и безжалостно накрутила.

Перепрыгивая ступени, Егор взлетает на мой этаж, а я плетусь сзади, придерживаясь за перила, зная каждую ступеньку своего подъезда, и прикусываю губы. Так почему он молчит? Почему? Это молчание такое страшное, как конец света.

Открываю дверь и хочу пропустить парня в квартиру, но Егор велит проходить мне, и я повинуюсь. Входит следом, опускает тяжелые сумки на пол, и я не успеваю ничего сказать, когда Бестужев разворачивается и захлопывает за собой дверь, уходя.

Мой рюкзак падает так же, как и мое сердце…

Горячие дорожки слез стекают по щекам, а я сижу в прихожей на полу, склонившись над пакетами, полными конфет, орехов, пирожных и фруктов…

Мое маленькое сердечко живет спасительной надеждой и неистово ждет завтрашний день — пятницу, когда я смогу непременно объясниться с парнем и признаться ему в том, чему сама сопротивлялась и целенаправленно не верила. Вот только оно еще не знает, что в пятницу после обеда моего папу экстренно увезут с работы на скорой в больницу с острыми болями, что с Ромкой и мамой мы помчимся в приемное отделение, что будем сидеть там до позднего вечера, а после узнаем, как успешно прооперируют папу и удалят мучающий его целых полгода аппендицит. И только после того, как оказавшись дома, сидя за столом с кружкой крепкого горячего чая, я посмотрю на кухонные электронные часы и пойму, что сегодня пятница… а игра закончилась, как несколько часов назад…

Лежа под одеялом, листая новостную ленту армейского клуба, я буду глотать соленые слезы, потому что узнаю — эту игру команда ЦСКА сокрушительно проиграет, а лучшего бомбардира команды, Егора Бестужева, удалят с поля за семь минут до окончания матча за грубое неспортивное поведение…

И нет таких слов, чтобы выразить боль… и нет таких оправданий, чтобы заглушить чувство разъедающего предательства…

Глубоко за полночь я напишу скупое: «Прости»…