Будь крутым

7

Первое, что заметил Чили в Эди Афен, была ее мокрая голова – волосы ее были мокрые, но по-прежнему кудрявились, – густая шапка волнистых рыжих волос, нависающих надо лбом, но коротко подстриженных на затылке. Эди сказала:

– Чил, я так рада, что вы пришли! – Она обняла его, прижалась к его темному костюму, который он надел для встречи с женщиной, лишь накануне потерявшей мужа, и он понял, что она мокрая вся насквозь – коротенький мокрый халатик прилип к ее плечам и рукам. Она оторвалась от него, отступила на шаг, чтобы закрыть дверь, и он увидел, что под халатом у нее только трусики, халат распахивается, а там только трусики – белые, мокрые, просвечивающие. Это было почти то же самое, что увидеть ее голой, и его удивило, что при небольшом росте ее было как бы много. Спелая красотка, подумалось Чили. Томми раздобыл Эди в Вегасе, и Чили так и представлял ее себе в декольтированном платье, разносящей коктейли. Она сказала:

– Дерек здесь. Он здесь ночевал. Но не подумайте плохого. Он приехал выразить соболезнования, но потом его немного развезло, и я настояла, чтобы он остался. А утром он расшалился и бросил меня в бассейн. Вы ведь знаете Дерека Стоунза, да?

– Знаю, кто он такой, – сказал Чили.

– Он носит в носу кольцо! – Эди сморщила собственный носик в милой гримаске. – Дерек – это последний солист, которого Томми успел записать, прежде чем оставить нас. – Сказано это было таким тоном, так небрежно, словно Томми не пулю в лоб получил, а просто сменил место жительства.

В утреннем телефонном разговоре Чили сказал ей, что ему очень жаль Томми, и это было правдой – видеть человека, полного надежд, уверенного в себе, и вдруг в следующую же секунду, за тем же столом увидеть его бездыханным. И он опять повторил:

– Мне очень жаль, Эди. Если я могу чем-то помочь…

– Ну, – сказала Эди, – жизнь-то продолжается, правда?

Она выглядела утомленной, с покрасневшими глазами, но, может быть, это был результат незапланированного купания в бассейне и утренних проказ. Она сказала:

– Господи, мне необходимо переодеться во что-нибудь сухое. Пойдемте. – Она двинулась из комнаты, и Чили последовал за ней. – Дерек вечно ребячится, да он и есть сущий ребенок, пьет всю ночь до рвоты. А утром требует сельтерской, чтобы прийти в себя. Вот чего со мной не бывает, так это пить до рвоты. – Остановившись посреди гостиной, она обернулась к Чили: – Вы ведь там были, правда, когда все это произошло?

– Я вышел в уборную.

– Но в последний свой час он был с вами. Томми очень ценил вас, Чил.

Они продолжили свой путь через гостиную, которой, на взгляд Чили, не помешало бы немного мебели – обставленная ультрамодно, она казалась пустоватой, не было даже места, где сесть почитать, если придет охота. Одна стена гостиной была сплошное стекло, оттуда открывался вид на террасу и бассейн.

Они прошли в спальню, белую, тоже с большими стеклянными раздвижными дверями, ведшими на террасу. Эди пошла в ванную, на ходу стягивая с себя халатик и выбираясь из трусов – скорбящая вдова, в горе своем забывающая даже прикрыть дверь. Чили увидел, что на огромной двуспальной кровати спали: покрывало было сбито, подушки разбросаны, на белоснежной козетке валялись джинсы, а на руле тренировочного велосипеда висела футболка.

– Я собираюсь кремировать Томми, – раздался из ванной голос Эди. – Может быть, придумаю сделать с его пеплом что-нибудь, чем бы он был доволен. У вас на этот счет есть идеи?

Чили мог видеть, как она вытирается огромным полотенцем персикового цвета – в тон ванной. Чтобы ответить, он должен был напрячь голос:

– Ничего существенного.

– А насчет того, кто мог пристрелить Томми?

– Нет, – ответил Чили. – А у вас?

– По моему мнению – а я ведь знала его лучше, чем кто-нибудь другой, – Томми слишком часто заставали со спущенными штанами.

– Ревнивый муж?

– Или любовник, с которым шутки плохи.

Эди появилась в дверях ванной с феном в руке и прикрытая полотенцем так, что виднелись груди. Сделано это было не для того, чтобы возбудить Чили, хотя зрелище это его и возбудило, а как нечто само собой разумеющееся: просто грудь как неотъемлемая часть ее самое. Чили вспомнил Вегас, как он ездил туда просаживать деньги и как хорошо проводил там время, какие классные женщины ему там попадались.

Глядя мимо него, Эди окинула взглядом комнату, покосилась на постель.

– Да, это штаны Дерека, и я знаю, что вы думаете – что я тоже кое-что себе позволяю, как это делал и Томми, но это не так. Позволяла я себе крайне мало. И вчера тоже ничего не было. Дерек и вправду попробовал приставать ко мне, но я ударила его книгой, которую читал Томми, – Тома Клэнси, кажется. Он чуть ли не вырубился, а утром все диву давался, откуда у него на голове взялась шишка. Видите его? Он в бассейне.

Дерек плавал на желтом матрасе – голова на надувном валике, руки болтаются в воде. Поглядев, Чили повернулся к Эди.

– Вы говорили с полицейскими?

– Приезжали двое из отдела убийств. Я сказала им, что Томми гулял, потому что знаю, что это так, а им это может дать ключ. Один все глазел на меня, а потом говорит: «Не могу поверить, чтобы Томми пускался во все тяжкие, когда дома его ждала такая женщина!» Подумать только – сообщает мне о смерти мужа и в следующую же минуту уже строит мне куры!

– Возможно, – сказал Чили, – предлагая им выпить, вы не выглядели столь уж удрученной.

– Я же не итальянка, Чил. Я не стану рядиться в траур, вопить и падать без чувств. Жизнь слишком коротка для такой херни. Я позвонила одной из сестер Томми, сообщила ей, так сказать, доложила семье – и точка. Томми будет кремирован, так что являться не надо. «О, неужели даже заупокойной службы не будет, никакой траурной церемонии?» Они это обожают – такой повод всем собраться, изобразить безутешную скорбь! Я с его родными и виделась-то лишь однажды – когда это было? После нашей свадьбы, что ли? Думала, что день этот никогда не кончится. А вчера, Чил, мне самой хотелось выпить, и только потому я и предложила это полицейским. – С феном в руке Эди подошла к зеркалам. – Они расспрашивали вас обо мне, верно? Копы эти? И что вы им сказали? Что я не очень-то строгих правил? А вы почем это знаете?

Оглядев себя в зеркале, она включила фен. Встав возле двери ванной, Чили наблюдал за ней; обвязав полотенце вокруг талии, Эди разглядывала себя в зеркале, водя вокруг головы феном.

– Эди…

Она выключила фен. – Что?

– Я сказал им, что мы виделись несколько раз то тут, то там, и всегда в обществе Томми.

Она кивнула, не отрывая взгляда от зеркала.

– Это все, что я им сказал. – Он выждал минуту-другую, следя за ее движениями.

– Эди, а что же будет с рекорд-студией? Она подняла на него взгляд.

– Я, может быть, продам ее.

– Вам так хочется ее продать? Я хочу сказать, будучи партнером, а теперь единственной владелицей?

– Представляю, какой из меня босс!

– Ну а если я подберу вам управляющего, толкового управляющего? Вы будете президентом компании и заниматься станете главным образом общественными связями – ну, вы понимаете, принимать посетителей, вести беседы или же рыскать по клубам в поисках новых солистов. Вы заимели рекорд-студию и, стало быть, музыку любите.

– Знаете, кого я люблю? – сказала Эди. – «Эроусмит», «Грезы». Писаю кипятком от Джо Перри. Одно время я ездила за ними, сопровождала их повсюду.

– Поклонницей были?

– И даже круче. Была их костюмершей, стирала на них. Девушка, которая делала раньше эту работу, уволилась, ну я и заступила на ее место. Они за собой и стиральную машину возили, и сушилку. Я все их костюмы в порядок приводила, кроме костюма Стивена – его он на сторону отдавал. Здорово было. Ни Джо, ни другие ко мне и пальцем не прикасались, зато я играла в теннис с Томом Гамильтоном. – Она улыбнулась и словно бы слегка опечалилась. – Я девчонкой тогда была…

– И всегда будете девчонкой, Эди, – заверил ее Чили. – Вы знаете, как не стареть. – Комплимент ей понравился, он сразу это понял. – И знаете, я подумал, что, если вы сохраните компанию, я тоже могу поучаствовать, попытаться использовать ее для кино.

Она сказала:

– Вы это серьезно?

Было ясно, что она у него в руках.

– Снять картину о студиях звукозаписи, о солистке, нацеленной на карьеру. Там будет девушка, музыканты…

– Господи, Чил, неужели это не сон? Я надеялась, но потом решила: нет, после кончины Томми вы за это не возьметесь.

Так трудно было сосредоточить взгляд на ее лице… И Чили сказал:

– Почему бы вам не одеться? Мы бы тогда все обсудили.

Он вышел из спальни, прошел в гостиную, огляделся. Теперь гостиная показалась ему похожей на вестибюль шикарного клуба здоровья на каком-нибудь курорте, преддверье бассейна, где клиент сохнет и отдыхает. Оттуда, где стоял Чили, был прекрасно виден Дерек, плававший на своем желтом плоту под яркими лучами солнца, бликующими на его темных очках. Выйдя наружу, Чили пересек террасу в направлении большой и почти полной бутылки «Абсолюта», постоял у плиточной кромки бассейна, поглядел на Дерека, распластанного в нижнем белье. Он окликнул певца:

– Дерек Стоунз? – и увидел, как тот приподнял голову над валиком плота, поглядел в его сторону через очки и опять уронил голову.

– Мать звонила, – сказал Чили. – Требует тебя домой.

В тенистой зеленой беседке возле дома вокруг резного металлического стола были расставлены такие же кресла с подушками. Чили пошел туда и опустился в кресло. Он стал наблюдать за Дереком, за его усилиями подняться и грести руками, подгоняя плот к краю бассейна; он наблюдал, как тот пытался выползти из бассейна и опять плюхнулся в воду, когда плот вывернулся из-под него и начал отплывать. Наконец усилия Дерека увенчались успехом – он подошел к столу и встал, нависнув над Чили всем своим тощим белым телом с кольцами на сосках, татуировками и облепившим его мокрым бельем.

– Тормошишь меня из-за всякой ерунды… Что это ты плетешь? Какой дом? Я тебя знать не знаю. А-а, ты из похоронного бюро! Вырядился в черный костюм и притащил пепел Томми! Нет, я и позабыл, что пепел еще не собран. И все-таки ты из похоронного бюро или… черт меня возьми, да ты, наверно, адвокат! Сразу видно – все вы, мерзавцы, на одно лицо!

– Ты что, зае… ть меня вздумал? – сказал Чили. На что Дерек ему ответил:

– Если б, парень, я вздумал тебя зае… ть, ты бы уж понял, что к чему.

Но прежде чем он успел это выговорить, Чили неодобрительно покачал головой.

– Ты уверен, что правильно выразился? «Если б, парень, я вздумал тебя зае… ть, ты бы уже понял, что к чему». Первая часть фразы, уж так и быть, сойдет, но вторая – «ты бы уже понял, что к чему» – слабовата, мог бы придумать и что-нибудь похлеще!

Дерек снял очки и хмуро уставился на него.

– Что это ты городишь?

– Произносится реплика, – продолжал Чили, – это как в кино… Один из ведущих диалог говорит: «Ты что, зае… ть меня вздумал?» Следует ответная реплика: «Если б, парень, я вздумал тебя зае… ть» – и все ждут в нетерпении, что он скажет дальше, потому что зачин сильный. Но говорить: «Ты бы уж понял, что к чему» – глупо. Когда первый из собеседников задает вопрос: «Ты что, зае… ть меня вздумал?», второй уже е… т его, и ты понимаешь, что вопрос его – риторический. Поэтому и не стоит говорить: «Ты бы уж понял, что к чему» Фраза не достигает цели. Надо придумать угрозу посильнее.

– Погоди, – сказал Дерек, стоя в мокрых трусах не совсем твердо, так как все еще был под градусом, – первый говорит: «Ты что, зае… ть меня вздумал?» Ладно… Тогда второй говорит: «Если б я вздумал тебя зае… ть… Зае… ть тебя, парень…»

Чили ждал.

– Ну и что дальше?

– Ладно. Ну а если это будет: «Ты бы уже не стоял сейчас на этом месте»?

– Господи боже! – вскричал Чили. – Ты меня просто удивляешь, Дерек! Ну какой же в этом смысл? При чем тут «стоять на этом месте»? Что, зае… ть кого-то – это то же самое, что дать тому под дых? – Чили поднялся из-за стола. – Вот чем бы тебе не худо запастись, Дерек, если желаешь быть крутым, это десятком-другим фразочек посильнее на все случаи жизни, чтобы сразу от зубов отскакивали. Вот скажет кто-нибудь тебе: «Ты что, зае… ть меня вздумал?», а у тебя уже и ответ готов! Вот подумай об этом на досуге! – И с этими словами Чили отошел. Через стеклянные двери он направился внутрь дома, в спальню.

Эди в своих неприметных трусиках натягивала через голову футболку. Волосы ее совсем распушились – настоящая грива, цвета чуть светлее, чем красновато-рыжий.

Она сказала:

– А почему бы не снять фильм про женщину, унаследовавшую после смерти мужа компанию? Она ни черта не смыслит в бизнесе, но у нее потрясающее чутье: услышит новую песню – и уже знает, пойдет на рынке или не пойдет.

– И зубами и когтями продирает себе путь наверх, – сказал Чили. – Уверен, что это может сработать. Но насчет картины – это потом. Вначале давайте поговорим о парне, которого я вам прочу в руководство компанией, и о том, чем вы можете заманить парня, который вот уже тридцать восемь лет крутится в этом бизнесе и… – Он замолчал, так как увидел, что Эди смотрит мимо него.

Она сказала:

– Дерек…, – и Чили обернулся.

– Я придумал, – сказал Дерек. – Первый говорит: «Ты что, зае… ть меня вздумал?», а второй ему на это: «Да если б я вздумал тебя зае… ть, ты бы и ахнуть не успел!» Как тебе такой вариант?

– Ты на правильном пути, – сказал Чили, – выражая своей репликой идею неожиданности, но все-таки это еще не то.

– Погоди, – сказал Дерек, – у меня есть и другой вариант.

Но тут уж Эди заинтересовалась тем, что происходит:

– О чем это вы, мальчики? – И Чили, все еще пристально глядя в лицо рокера, украшенное кольцом в носу, положил руку ему на плечо.

Он сказал Дереку:

– Я знаю, что тебе пора, но разреши мне поделиться с тобой подходом несколько иным, но тоже, кажется, весьма эффективным. Что, если первый, тот, кто сказал: «Ты что, зае… ть меня вздумал?», что, если он сам в это время е… т того, второго, а второму и невдомек?

Дерек глубоко задумался. Потом сказал: – Да?

Через несколько минут Чили предстояла встреча с Тиффани.

Она вошла с фарфоровой урной, поставленной на плоскую коробку с пиццей: прах Томми и самая большая «Пицца-Примо специальная с анчоусами».

Взяв из рук Тиффани урну, Эди сказала:

– Спасибо, что избавили меня от этой поездки. Думаю, мне бы это оказалось не под силу.

Она держала урну так, чтобы не смотреть на нее.

– Я подумала, что белый фарфор и лепестки ириса больше подойдут к убранству вашего дома, чем нержавейка. В нержавеющей стали, когда вы будете глядеть на урну, вы станете видеть свое отражение, как будто вы в ней, внутри. Пошла бы и литая бронза, но она стоит больше тысячи баксов.

– Бедный Томми, – сказала Эди. – Да почиет он в мире! – Она легонько тряханула урну и замерла, услышав какое-то бряцанье.

– Это кости, – сказала Тиффани. – Маленькие кусочки костей, так и не сгоревшие. Мне парень из похоронного бюро объяснил. А я сказала: «Что ж… Томми всегда было слышно, вечно орал на всех».

Эта Тиффани оказалась крупной красивой девицей с прической а-ля индеец и неровно подстриженной по бокам, где были оставлены пряди наподобие бакенбардов. В носу у нее было кольцо, по паре колец в мочках обоих ушей и татуировка на пальцах: возле костяшек были вытатуированы буквы – на одной руке можно было прочесть: Л-Е-Д-И, на другой: У-Д-А-Ч-А. На плече была татуировка в виде венка, внутри которого в две строки было выведено: «Кто жить спешит, тот умирает до срока». Пока Эди бродила по гостиной с урной, раздумывая, куда бы ее приткнуть, Тиффани подошла к Чили. Дерек на диване был занят пиццей – открывал стоявшую на стеклянном кофейном столике коробку.

– Привет! Меня зовут Тиффани. Мне очень нравятся ваши картины. Томми говорил, что я тоже могу попасть в картину, которую вы станете снимать про него. Только теперь, думаю, вы не захотите ее снимать.

– Нет, я не расстался с этой мыслью.

– Круто. Я бы снялась с удовольствием. Томми говорил, что я, возможно, сыграю самую себя – ну, знаете, секретаршу, которой здорово достается от того, кто будет играть Томми, но это круто, понимаете, это жизнь, то есть в жизни так и бывает, как в роли будет написано.

– Но вы ведь ладили с ним, не правда ли? – сказал Чили.

Но тут Дерек крикнул Тиффани:

– Я же сказал, чтобы не было анчоусов!

– Ты сказал, чтобы была самая большая специальная от Примо. А про анчоусы ты слова не сказал, – защищалась Тиффани.

– Ты же знаешь, что я их ненавижу!

– Но ты же ешь их сейчас, ведь правда? Дерек привстал с куском пиццы в руке. Он сказал:

– Так я их ем, по-твоему, да? – и со всего размаху швырнул кусок пиццы так, что тот шмякнулся на мраморный пол вестибюля и тут же прилип к мрамору. Потом он схватил всю коробку и с криком: – Ясно? Вот как я их ем! – запустил коробку через комнату; коробка угодила в дверь, оттуда посыпались куски.

Чили сказал:

– Пойдемте! – и поманил Тиффани следовать за собой. Они вышли на террасу, а Тиффани тем временем все говорила о Дереке, о том, какой он 'грубый и как любит швыряться чем ни попадя.

– Позавчера мы случайно наткнулись по телевизору на старый фильм Пола Ньюмена «Карманные деньги», знаете? – и стали смотреть.

Чили кивнул.

– С Ли Марвином. Фильм скучноватый, надо сказать.

– Да. И, конечно, Дерек раскипятился, и как вы думаете, что он сделал?

– Сбросил телевизор с балкона.

– С третьего этажа. Телевизор упал на капот машины, прошиб его к чертовой матери, и догадайтесь, чья это оказалась машина! Управляющего нашего дома, а этот тип вот уже год пытается выгнать нас из квартиры. Дерек такой… уж не знаю даже, как сказать… глупый, что ли… или ненормальный.

– Но вы с ним живете?

– Временами.

– При всей его ненормальности? Она словно бы удивилась.

– Но он же не виноват, если таким родился. Просто уж такой он человек. Его словно толкает что-то, какая-то сила. Понимаете? Подхватывает и несет. А он ничего с этим не может поделать, пока его не отпустит.

Чили и не пытался слушать, вникать. Пусть себе говорит. Потом он спросил:

– Он на вас и руку поднимает?

– Когда очень уж раскипятится, то бывает, пробует. Иной раз хочется запустить в него каким-нибудь тяжелым предметом вроде лампы и убраться от него к чертовой матери.

– С Томми вы были в близких отношениях?

– Он был моим боссом.

– Разве он не ухлестывал за вами, не появлялся с вами повсюду?

– Да, но вы догадываетесь почему, не так ли? Чтобы показаться в обществе экстравагантной девицы и чтобы все подумали, что он еще ого-го. Томми был в том возрасте, когда с этим проблемы. А больше ничего, ей-богу, и не было. Спросите Эди.

– Вы с ней подруги? – спросил Чили. Лицо Тиффани так и расплылось в улыбке.

– Что вас так веселит?

– Вы говорите, как этот коп, Даррил, кажется? Он сказал, что знаком с вами.

– Он к вам заезжал?

– Сегодня утром. Вы оба все пытаетесь связать меня с Томми, чтобы можно было сказать: «Вот кто это сделал! Наверняка это Дерек! Такой ненормальный, такой бешеный характер, вещи швыряет. Возможно даже, что он спит с Эди, почему бы нет?» Потом вы начинаете крутить дальше: ну хорошо, если это не Дерек, значит, другой какой-нибудь бешеный ревнивец, потому что причина тут явно в девке, учитывая репутацию Томми в этом смысле.

– Разве это так уж невероятно? – удивился Чили.

– Извините меня за грубость, но вот вы, будь вы девушкой, легли бы с Томми?

– Я могу представить себе девушку, делающую это ради заключения контракта.

– Если это стоящая девушка, ей это ни к чему. А если нет, – кому она нужна, даже для постели? Вот мне двадцать шесть лет, – сказала Тиффани, – и я мало что знаю. Но одного у меня не отнимешь – я работала на Томми с первого дня существования студии «БНБ», и в деле его я разбираюсь не хуже его самого и знаю всех его знакомых. Хотите знать, что я сказала вашему дружку Даррилу?

– Что же?

– Сказала, что вам лучше было бы использовать мои мозги, чем вынюхивать, с кем там Томми трахался.