Будь моим врагом

18

Эверетт шел за доктором Сингхом через голый, продуваемый ветром сад колледжа, а вокруг кружился снег. Оксфордское защитное поле мерцало над острыми крышами и башнями колледжа Каиафы.

— Доктор Сингх!

Ученый остановился в темной арке перед лестницей.

— Да?

Он всматривался сквозь снег в фигуру незнакомца.

— А вы моложе, чем я думал. Вы с дирижабля, верно? С Земли-3.

— Нет, — ответил Эверетт. — Не с Земли-3.

Двойник Теджендры вышел из тени каменной лестницы на свет, падавший от настенного фонаря. Теперь Эверетт мог его разглядеть. Теджендра Сингх из другого мира каждой черточкой напоминал отца, и в то же время это был не отец. Груз прожитых лет по-другому лег на плечи, жизнь прочертила на лице другие морщины, добавила седины в волосы, бороду и усы.

Доктор Теджендра Сингх прищурился, всматриваясь в юношу. В полосе света от фонаря мельтешила снежная крупа. Наконец Теджендра понял, кто перед ним стоит.

— О господи! — Его рука метнулась ко рту в жесте изумления и ужаса, словно при виде призрака. Почему бы нет, подумал Эверетт. Возможно, то, что мы называем призраками, и есть видения из параллельных миров.

— Я — Эверетт Сингх.

— Мальчик мой, конечно, это ты, — заволновался доктор Сингх. — Это невозможно, этого не может быть… Ты не мой… Ты мой…

— Мой отец — доктор Теджендра Сингх из…

— Отделения физики множественных вселенных Имперского университета, Лондон, — закончил ученый.

— Физического факультета Имперского колледжа, Лондон.

Вокруг кружился снег.

— Заходите, — неожиданно предложил доктор Сингх. — Я хочу… У меня есть вопросы. Заходите, вы замерзли.

Он шагнул под лестницу и открыл тяжелую деревянную дверь.

— Я не должен здесь находиться. Они думают, что я сижу под замком.

Теджендра Сингх улыбнулся, и сердце Эверетта оборвалось. Улыбка была настоящая, отцовская. Отец редко улыбался, но в такие минуты его лицо преображалось.

— Военные ведут себя так, словно они тут хозяева, — сказал ученый. — Разве могу я упустить случай насолить им?

Комната походила на ту, в которой заперли Эверетта: неровный пол, холод, сочащийся от каменных подоконников, деревянные панели на стенах, низкий потолок из шершавых деревянных балок. В глубине комнаты горел камин, почерневший от времени. Напротив камина стояли два кресла с высокими спинками. На небольшом приставном столике светился монитор, но нигде не было видно ни компьютера, ни ноутбука.

— Голография, — пояснил доктор Сингх, проследив за взглядом гостя. — Присаживайтесь.

Эверетт осторожно опустился в кресло. Кожа скрипнула. Неожиданно он почувствовал себя очень взрослым. Именно таким его воспитывал отец — образованным разумным человеком.

Доктор Сингх пристально на него посмотрел, затем отвел взгляд.

— Простите, это очень тяжело… вы так похожи… так похожи на нее. Сколько вам лет?

— Четырнадцать. В мае будет пятнадцать.

Доктор Сингх закрыл глаза. Эверетт видел, что глубокая рана не затянулась.

— В мае. Помню май тысяча девятьсот девяносто седьмого. Я был в последнем эшелоне, среди тех, кого власти пытались вывезти из Бирмингема до того, как город захватят Нано. Остальные были обречены. Нано были повсюду: в канализации, в небе… Они захватили Лондон так стремительно, потому что начали с крыс и голубей. Стоило им ассимилировать крыс и голубей, как канализация, метро и энергосистема оказались в их руках. Если ты находишься в десяти футах от крысы, ты находишься в десяти футах от Нано. Под землей и под небом. После резни на Нельсон-сквер мы осознали, что война проиграна. Сражаться с птицами и мышами? Мы называем это резней, но вообразите резню, в которой никого не убили. Однако они все равно умерли — все те люди, что пришли поглазеть на львов, поболтать ногами в фонтанах, сфотографироваться на фоне памятника, покормить голубей. Голубей, инфицированных Нано. Люди, которые перестали быть людьми. Это и есть смерть.

Доктор Сингх замолчал, затем прямо посмотрел на Эверетта.

— Откуда вам знать? Вас здесь не было, вы еще не родились. Здесь вы никогда не рождались. После Нельсон-сквер они напали на лондонскую подземку. Все, кто спустился в метро в тот день, просто исчезли, ассимилированные Нано и утянутые в туннели. Все вокруг, на многие километры, было в черной слизи — все, что осталось от людей. Тогда такое количество жертв не укладывалось в голове, потом стало статистической погрешностью. Правительство начало строить планы эвакуации Лондона, а на Собачьем острове выросла башня.

Однажды в детстве Эверетт смотрел по телевизору фильм Дэвида Аттенборо о жизни живой природы. В фильме рассказывалось про тропический лес, инфицированный грибком. Зрелище оказалось слишком тяжелым для впечатлительного девятилетнего мальчика.

Грибок проник в мозг муравья, обратил его в зомби и, загнав муравья на самый верх травинки, нанизал его челюсть на стебель. Тут-то и началось самое страшное. Щиток насекомого съежился и осел, выеденный грибком изнутри, затем голова муравья раскололась надвое, и оттуда показался усик. Он рос и удлинялся, пока не стал в десять раз длиннее муравьиного тела. Хребет, шпиль. В конце концов, он взорвался, разбрасывая вокруг новые споры, повисшие в воздухе, словно дымок, заражая новых муравьев.

В тот миг девятилетний Эверетт узнал о мироздании одну важную вещь. Мироздание не было добрым, оно не ведало жалости и морали, в нем не было ничего человеческого. А затем Эверетт увидел другой хребет, другой шпиль, вознесенный над тем, что в его мире называлось доками, и этот грибок выедал изнутри тела лондонцев.

— Увидев башню, мы поняли: на сборы времени нет. Немедленная эвакуация. Восемь миллионов. И тогда начался хаос. Дороги встали, метро не работало — никто не осмеливался спуститься под землю. Полиция бездействовала, военные пытались организовать эвакуацию. Но у них ничего не получалось, и не могло получиться. Нам пришлось смириться с потерей целого города. Я был в списках тех, кого эвакуировали в первую очередь. Власти послали вертолет, чтобы забрать Лору и переправить в Бирмингем. Там собирали ученых и их семьи.

— Лора, — произнес Эверетт, — моя мама.

— Твоя мама. Моя жена. Мы с коллегами дневали и ночевали в колледже, спали прямо на столах, пытались найти способ победить Нано. А Лора оставалась в Стоук-ньюингтон.

— На Роудинг-роуд, — кивнул Эверетт.

— Номер сорок три. Мы только что купили дом, ввязались в ипотеку. Полиция отбирала тех, кто был в списке, и отвозила на эвакуационный пункт в Финсбери-парк. Эвакопункт. Проведи какое-то время с людьми в погонах и начнешь говорить, как они. Позже, один из солдат, бывших там, рассказал мне, как все случилось.

Пробки протянулись от Гайд-парка до Хакни-уик. Ничего не двигалось, ничего не могло сдвинуться с места. Автомобильные сирены были слышны даже в Империале. На обочинах высились горы скарба, вещи скидывали с крыш, запихивали в салоны: никто не хотел бросать свое имущество. Вы думаете, выбор между сохранением жизни и спасением барахла очевиден? Как бы не так. Ваши вещи и есть ваша жизнь. Тот военный говорил, что никогда не видел такого столпотворения, машины подпирали двери магазинов. Когда я понял, что творится в центре Лондона, я попытался позвонить Лоре, сказать ей, чтобы лезла на крышу, куда-то, откуда ее быстрей увидят. Эвакуируемые по списку носили желтое, чтобы их было легче подобрать. Но Лора не отвечала, сеть была перегружена. Вертолет летел к эвакопункту, когда солдат заметил стаю скворцов. Она простиралась от горизонта до горизонта, словно облако. Не может быть, подумал он. Столько скворцов нет во всей Англии, не говоря уж о Лондоне.

Это были Нано. Они больше не нуждались в крысах и голубях. Нано впитали в себя все, чему могли научиться, и отбросили их, как ненужный хлам, как отработанное топливо.

— Мы видели скворцов рядом с башней, — сказал Эверетт. — И тогда мы решили бежать.

— Скворцы были последним, что видели многие. Трепетание черных крыльев. Они набрасывались на все, что двигалось. Падали с неба, словно черный снег. Солдаты видели, как Нано забирают людей. Глаза — последнее, что остается. Так говорят. Человеческие глаза сдаются последними. У солдат были допотопные экземпляры ЭМП-ружей, они могли расчистить себе путь. Им удалось спастись. Лоре — нет. Она была беременна, на втором месяце.

За окнами падал снег, снежинка за снежинкой.

— Беременна мною, — сказал Эверетт.

— Да.

«Твои страхи были ложными, Сен. Тебя там не было. Там, в черной башне, был я. Ты никогда не рождалась в этом мире. Наверное, ты не зря считаешь себя особенной. Единственная и неповторимая Сен Сиксмит. Одна-одинешенька во всех мирах».

Сен распласталась на деревянном полу галереи, прижавшись к перилам. Возможно, говоривших смущал размер помещения, возможно, оставшись наедине, два высоких чина вспомнили о секретности; так или иначе, генерал и глава колледжа Каиафы понизили голоса, и Сен пришлось затаить дыхание, чтобы не пропустить ни слова.

— Вы знаете, кто этот мальчишка? — Генерал стоял напротив эгистера, уперев руки в стол и угрожающе нависнув над собеседницей. Впрочем, ее, кажется, не так-то просто было испугать.

— Сын доктора Сингха, — продолжил генерал, которому не требовался ответ.

— Ах! — Сен зажала рот обеими руками.

— Сын доктора Сингха никогда не…

— Не рождался здесь, в этом мире. — Генерал коснулся запястья. На столешнице возникло световое окно. Как ни вытягивала шею Сен, ей не удавалось ничего рассмотреть, однако по выражению на лице женщины она поняла, что та читает отчет лейтенанта Кастинидис.

— Чертовы кьяппы, — прошептала Сен и от злости вцепилась зубами в кулачок. Не смей визжать, палоне!

— Он даже внешне похож. Это Эверетт Сингх.

— Значит, двойник доктора Сингха решил задачу, — сказала женщина. — Наш доктор Сингх знает?

— Нет. И пока пусть остается в неведении.

А вот и нет! Он узнает, узнает, узнает!

— Мастер, вам не кажется неправдоподобным, что ключ к Мультиверсуму, который мы искали больше сорока лет, попал в наш мир на торговом дирижабле с Земли-3?

— А что вас смущает, генерал?

— Именно это, мастер. Если устройство настоящее, небо давно заполонили бы летающие объекты из параллельных миров. Иными словами, ключ существует в единственном экземпляре.

— Инфундибулум, он назвал его Инфундибулум.

— И этот Инфундибулум повсюду таскает с собой четырнадцатилетний сын двойника доктора Теджендры Сингха. Капитан дирижабля темнит. Без серьезных оснований никто не стал бы доверять самый ценный предмет в Пленитуде подростку.

— Вероятно, двойник доктора Сингха не хотел, чтобы он достался кому-то еще.

— Значит, ему угрожали. Возможно, он погиб. Юный мистер Сингх владеет единственным экземпляром устройства и находится в бегах. Очевидно, мальчишку преследуют те же силы, что охотятся за его отцом.

Лицо эгистера омрачилось.

— Конечно, мы отрезаны от Пленитуды пятнадцать лет, но кто бы мог подумать, что все изменится так радикально!

— Простите, эгистер, именно это и случилось.

— Что вы имеете в виду, генерал?

— Мы больше не отрезаны от Пленитуды, не отрезаны даже от Паноплии. Мы можем обойти карантин. Можем проскользнуть сквозь портал Гейзенберга и не сгореть на Солнце. Этому миру приходит конец, эгистер. Мы не способны победить Нано — они слишком умны, их слишком много. А нас осталось мало, и мы разобщены. Цепляемся за свои островки, суетимся в своих пузырях, надуваем щеки, рассуждая, как когда-нибудь отвоюем свой мир. Пора смириться с тем, что этого не будет. Нано не расправились с нами до сих пор только потому, что это не входит в их планы. Они уверены, что мы — последнее поколение людей на планете. Нас ждет вырождение. Мы установили карантин, чтобы спасти Пленитуду от Нано, но на самом деле заперли себя в клетке с тигром. А теперь у нас есть ключ от клетки, эгистер.

— Мы не имеем права рисковать, генерал. Если хотя бы один репликатор…

— Вы полагаете, я не понимаю, как мы рискуем? — Генерал склонился над эгистером. Сен затаила дыхание. — Я живу с этим чувством каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Я встаю с ним и с ним засыпаю, если, конечно, мне удается заснуть. Глядя на возвращающийся патруль, я всякий раз думаю, что увижу в глазах солдат, когда они снимут шлемы.

— Да-да, — пробормотала Сен. — Нано прячутся в глазах!

— Мелькнет в переулке лисий хвост, а я уже спрашиваю себя: не лазутчик ли Нано проник сквозь барьер, не захлестнет ли нас вскоре черная волна? Смотрю на птичку, сидящую на проводе, и гадаю: не шпионит ли она? А по утрам меня будит страх, что единственный репликатор — частичка пыли, перенесенная ветром — способна уничтожить миры.

Знаете, почему я не могу избавиться от этих видений, мастер? Я постоянно вижу перед собой глаза. Глаза жены. Вы видели, как Нано поглощают человека? Как чернота застилает живые глаза? Глаза — последнее, что остается, последнее, что хранит память о том, кем ты был, и ужас перед тем, кем тебе предстоит стать. Глаза моей жены, мастер.

— Все мы теряли близких, — хмуро промолвила эгистер.

— Спаси детей — последнее, что она мне сказала. Она принесла себя в жертву, чтобы спасти детей. Но я не в силах исполнить ее последнюю волю. Однажды Нано проникнут внутрь, и Оксфорд станет таким же, как Лондон, как Бирмингем, как все города в мире. Мы отгородились от Нано защитным полем и воображаем, будто способны уберечь наших детей. Однако придет день, и небо снова почернеет, и с него снова повалит черный снег. Так давайте спасем наших детей, эгистер! Это наш долг.

— Мы говорим лишь о спасении Оксфорда.

— О нашем спасении. Щит защитил нас от заражения. Мы можем покинуть этот мир, не нарушив карантин.

— Нам придется укрыться за пределами Пленитуды, — задумчиво промолвила эгистер. — Если Президиум узнает, нас будут искать по всем мирам. Нам нужен собственный мир.

— В шестьдесят девятом году университет Империал насчитал сотни миров.

— Их тысячи. Зонд пробыл в каждом не более пяти минут перед следующим произвольным прыжком.

— Прыжком? — пробормотала Сен. — А, ясно, прыжок, прыгольвер…

— Нам хватит и одного мира, эгистер. В архивах наверняка сохранились данные.

— Когда мы оставили Империал, то утратили почти все, что знали о портале Гейзенберга.

«Ничего, ты что-нибудь придумаешь», — подумала Сен, прижимая лицо к деревянной решетке и пристально всматриваясь в лицо пожилой женщины. На нем читались разочарование, гнев, смирение и безнадежность. Сен попыталась представить, каково жить в мире, в котором у тебя нет ничего, кроме горстки пепла.

— Я знаю, — прошептала она. Сен снова была в спасательной капсуле, планирующей вниз под ударами шторма. В ее памяти навечно запечатлелась картина: горящий дирижабль на глазах обращается в пепел, и пепел уносит ветер. Руки капитана Анастасии обнимают ее… — О, дона, уж я-то знаю.

— Если вы раздобудете данные из архивов, я позабочусь об устройстве, — сказал генерал. — С точки зрения безопасности, оставлять устройство в руках нынешнего владельца — безумие. Если Нано до него доберутся…

— Вы хотите конфисковать Инфундибулум?

— Ах ты, миизи… — пискнула Сен.

Генерал так долго молчал, перед тем, как ответить, что Сен испугалась: вдруг он услышал ее возглас?

— Они не смогут нам помешать. К тому же они гражданские. Мы должны немедленно устранить угрозу.

— Мне ненавистна мысль о насилии, — поморщилась эгистер.

— Иногда без него не обойтись, — твердо промолвил генерал.

Сен слышала достаточно. Шарки знает, что она шпионила — он подобрал ее карту, — но нужно немедленно рассказать обо всем Анни. Капитан придумает, что делать. Сен подползла к окну и осторожно отворила его. Конец троса свернулся в снегу у подножия башни. От него вели следы, которые медленно засыпал снег. Сен с легкостью спустилась бы вниз по стене, только чего ради морозить руки? Она порылась за пазухой, вытащила контроллер и пристегнула к запястью. Одно касание — и веревка расправилась.

— Хорошо быть запасливой, — со злобным удовлетворением пробормотала Сен, продевая руки и ноги в петли. — Я тебе покажу клетку с тигром.

— Инфундибулум, — произнес доктор Сингх. Он вертел слово на языке, взвешивая и проверяя на вкус. Ин. Фун. Диб. Бьюлум. Для отца английский был вторым языком, и его до сих пор забавляли некоторые слова. Англичане так привыкли к ним, что не замечают порой, как смешно они звучат. Слова на «ер»: свитер, клипер, рэпер. Слова на «ип»: клип, стрип.

На лице доктора Сингха играла знакомая Эверетту улыбка.

— Хорошее слово. Внутри больше, чем снаружи. Что это, карта семи измерений?

— Я сделал семимерную карту.

— Сделали?..

Эверетт едва не прикусил язык. Этот человек — не твой отец. Его тоже зовут Теджендра Сингх, но это другой Теджендра. Ты доверяешь его лицу, его голосу, улыбке, с которой он смакует английские слова. Возможно, он тоже болеет за «Тоттенхем хотспур», но где теперь «Тоттенхем хотспур»? Там же, где его жена, друзья и коллеги. Он пережил такое, чего не пожелаешь и врагу. Что, если годы, проведенные под властью Нано, изменили его?

Нет, я должен ему довериться, решил Эверетт. То, что я расскажу этому Теджендре Сингху, поможет найти настоящего Теджендру.

Настоящего? Они оба настоящие.

— Да, сделал.

На кухонном столе в доме лучшего друга, в ночь перед Рождеством, попивая грейпфрутовый сок из холодильника, чтобы не заснуть. С тех пор прошли века. Он стал другим. Казалось, новый Эверетт Сингх всю жизнь провел среди шаров с газом, мостков, кают и потайных лестниц «Эвернесс».

— Если вы это сделали, вы были бы…

— Величайшим физиком своего поколения.

Доктор Сингх уставился на него, не веря своим глазам.

— Вы не первый, кто произносит эту фразу. Если вы поймете теорию множественности миров, вы будете величайшим физиком во всех поколениях.

— Это был… — доктор Сингх помедлил, — … я?

— Нет, не вы.

— Это я и хотел сказать. Я посвятил жизнь поискам ключа, вашего Инфундибулума. Я был ребенком в Батвале, когда открыли первый портал Гейзенберга — даже там мы слышали об этом, хоть и не понимали важности открытия. Иные миры, параллельные вселенные. Мне было пять, и я понял лишь одно: где-то есть другой я, ближе, чем кожа, и дальше, чем самые дальние звезды. Странное, но восхитительное чувство! Я думал о том, другом Теджендре: похож ли он на меня? Сидя в школе, гадал, в какой школе учится он. Ложась спать, размышлял, в какую постель ложится он. Чувствует ли он то же, что чувствую я? Я даже завел для воображаемого друга аккаунт в Насвязи.

— Это что-то вроде социальной сети?

— Да.

— У нас эта штука называется Фейсбуком, только она существует с 2004 года.

— Фейсбук, — повторил доктор Сингх, пробуя новое слово на вкус. — Отвратительно.

— Мой отец застал времена, когда о персональных компьютерах никто слыхом не слыхивал.

— Теперь я вижу, где наши пути разошлись. В нашем мире первым действующим универсальным компьютером была аналитическая вычислительная машина Бэббиджа-Бозе в 1850 году.

У Эверетта закружилась голова.

— Мы так ее и не построили. Есть только наброски. Бэббидж не смог выбить деньги из правительства.

Несколько месяцев они с Рюном играли в онлайновую стимпанковскую альтернативку: выслеживали оборотней, сражались с вампирами, распутывали заговоры и, разумеется, летали на неправдоподобных дирижаблях над викторианским Лондоном, а мистер Бэббидж — искусственный интеллект, помещенный внутрь паровой аналитической вычислительной машины — помогал им бороться с преступниками всех мастей. Впрочем, Эверетт вскоре остыл, обнаружив, что гораздо больше, чем компьютерные теории или игры с историей, остальных занимают очки авиаторов. А теперь перед Эвереттом открылся настоящий альтернативный девятнадцатый век с компьютерами.

— Вашему мистеру Бэббиджу следовало уехать в Бенгалию, — продолжил Теджендра. — Колката в те времена считалась центром исследований в области вычислений. Наваб Сирадж уд-Даула внедрил жаккардовый ткацкий станок в текстильном производстве, а от картонок, надетых на призму, было недалеко до компьютерных перфокарт.

— В моем мире британцы стерли бенгальское текстильное производство с лица земли, — сказал Эверетт. — Рай построили на костях бенгальских ткачей. Так говорил отец.

Эверетт, хоть родился и вырос на севере Лондона, никогда не забывал, откуда он родом.

— У нас Ист-Индская компания проиграла битву при Палаши, а расправившись с англичанами, наваб вытеснил и бывших французских союзников. Сто лет Колката была процветающим центром науки и коммерции.

— Доктор Сингх, помните, вы говорили о странном, но восхитительном чувстве? Я испытываю его сейчас.

Чудеса параллельного мира наконец-то сломали лед, заставив Эверетта перейти к главным вопросам.

— Хотите, я расскажу вам о другом Теджендре? По-моему, я должен вам рассказать. Он вырос в Батвале, как и вы. Его семья иммигрировала в семьдесят четвертом. Родственники верили, что ему уготовано великое будущее.

Доктор Сингх улыбнулся. Пенджабские родственники, пенджабские дедушки и бабушки, кто бы сомневался.

— Как и вы, он пошел в науку, в квантовую физику, хотя родители предпочли бы видеть сына хирургом. Не знаю, почему он выбрал эту область физики. Возможно, потому, что она задает самые главные вопросы. Возможно, потому, что ответы, которые она дает, заставляют задуматься. Может быть, стены между мирами не так уж прочны и иногда между ними возникают течи? Может быть, мечты и видения — всего лишь встречи с двойниками? Как бывает, гладишь кошку — и вдруг чувствуешь и видишь статическое электричество. Такие встречи словно статика между мирами. Порой мне кажется, что понять другого человека невозможно. Меня назвали в честь Хью Эверетта — человека, который предложил многомировую интерпретацию квантовой теории. Разумеется, в нашем мире.

— Я тоже хотел назвать сына Эвереттом, — сказал доктор Сингх. — И хочу извиниться за моего двойника.

— Так вот, есть я, есть моя сестренка Виктори-Роуз. Думаю, она была не запланирована, так получилось… ну, вы знаете, как бывает. В прошлом году мои родители разошлись. Мне не в чем их упрекнуть. Я остался с мамой, но часто вижусь с отцом. И сейчас мне гораздо легче с ним общаться, чем когда он жил вместе с нами.

— Мне очень жаль, что так вышло с вашими родителями, Эверетт, — сказал Теджендра.

Представляю, о чем ты думаешь. Если бы твоя Лора осталась жить, могли бы ваши отношения закончиться разводом?

— За десять дней до Рождества отца похитили прямо напротив Букингемского дворца. Похитительницу зовут Шарлотта Вильерс, она пленипотенциар Земли-3 в моем мире.

— Пленитуда похитила вашего отца?

— Мне кажется… я полагаю, внутри Пленитуды есть тайное общество, которое хочет захватить контроль над десятью мирами.

— А если Инфундибулум попадет к ним в руки…

— Они смогут управлять всеми мирами.

— Или защищать их.

— Шарлотта Вильерс говорила, что на свете есть силы, угрожающие всей Паноплии, каждому из миров.

Теджендра глубоко вздохнул.

— Паноплия гораздо больше, чем вы думаете, Эверетт.

— Я знаю. Она у меня в «Докторе Квантуме».

Теджендра улыбнулся тому, как Эверетт назвал свой планшетник, но тут же посерьезнел.

— Нет, Эверетт, не знаете. У вас есть шифр, вы нашли способ открывать двери в любой из миров. Но вы и представить себе не можете, что ждет вас там. Когда мы строили первый портал, мы шутили, что теперь нужно искать того, кто построит второй, — а спустя три года установили контакт с Землей-2. До этого мы много раз запускали исследовательские зонды в случайные миры. Им нет конца, Эверетт. Миры, где нет законов физики. Миры, где не знают различия между добром и злом. Миры, где нет людей, миры, где место людей заняли другие виды. Миры, откуда наши зонды так и не вернулись. И чем больше информации мы собирали, тем яснее понимали, как рискуем. Когда-нибудь наш зонд отследят — и двери откроются с той стороны.

— Доктор Сингх…

— Пожалуйста, зовите меня Теджендра.

— Доктор Сингх, вы слышали о прыгольвере?

— Я знаю, что технология случайного перемещения была использована при разработке оружия. Некоторые люди способны все на свете обратить в оружие. Ничего опасного, уверяют они, ведь это оружие — дело рук человека. Никого не убивает, просто отсылает далеко-далеко.

— Мой отец, ваш двойник, был отправлен далеко-далеко при помощи этого человечного оружия. В него стреляла Шарлотта Вильерс. Она целилась в нас обоих, но отец оттолкнул меня. Мне удалось украсть прыгольвер, и я соединил его с Инфундибулумом. А теперь, Теджендра, я хочу знать, смогу ли я вернуть моего отца?

Некоторое время доктор Сингх смотрел на огонь. Эверетт видел, что он размышляет, прикидывает варианты.

— Если вы найдете его, то, несомненно, вытащите оттуда. Проблема в том, чтобы…

— Найти его. Он может оказаться в любом из десяти в восьмой степени миров.

— Исследования случайных перемещений проводились Имперским университетом задолго до того, как я пришел туда, но мне известно, что они применяли устройство, работающее на основе явления квантовой сцепленности. Его использовали для поиска потерявшихся зондов.

Сердце Эверетта внезапно дало сбой. Он выпрямился в кресле у камина, джентльмен напротив джентльмена.

— Устройство до сих пор существует?

— Его много лет не использовали. Но оно по-прежнему там, в университете. Нас эвакуировали в страшной спешке.

Глаза доктора Сингха встретились с глазами Эверетта.

— Нет!

— Я должен.

— Пожалуйста, не ходи!

— Это единственный способ найти отца.

— Прошу тебя, сын.

Стук, царапанье по стеклу. В тихой, натопленной комнате звук прозвучал, словно выстрел. И снова. Тук-тук-тук. Эверетт оглянулся. Личико Сен прижалось к высокому узкому окну. Она поманила Эверетта. Он покачал головой. Сен коснулась запястья, постучала по веревке и дернула подбородком, изображая стремительный подъем. Выходи. Срочно. Наверх. Очень важно.

Эверетт встал с кресла.

— Мне пора, Теджендра.

У двери он оглянулся. Теджендра оторвал глаза от огня. В них застыл ужас, словно он наблюдал, как его второй сын погружается в бесконечную черноту. Глаза — последнее, что остается.