Чувствуя нетерпение хозяина, Бурый то и дело переходил в короткий галоп. Шестеро детей Лисы — рода самой Гезд — едва поспевали следом. Ору было радостно и тревожно. Завтра он увидит Иллу, дочь, расскажет Ферусу о решении Промеата.
— Старший! Впереди много воинов проехало, — окликнул Ора один из детей Лисы.
Мощенный плитами путь кончился. На пыльной дороге впереди тянулись свежие следы конских копыт.
В груди у Ора заскреблась беспокойная мышь: что за воины, куда едут? Выше по ущелью маленькое селение, где дом Тейи, а потом Долина Древа. Что там делать воинам?
Ор, спешившись, пощупал конский навоз. Чуть теплый!
— Скорее, Бурый! — бормотал он, взбираясь на коня. — Боюсь, это недобрые следы!
Время близилось к закату, когда гии нагнали бо-рейцев.
— Что ищете на этой тропе? — приветствовал их старший задней сотни.
— Говорят, тут в селе есть рабы из нашего рода.
— У-у! Наверху не простое село! — ухмыльнулся бореец. — Там живут самые зловредные из узкоглазых, те, что обучили медведей, придумали бронзу и горящую воду. Чурмат сказал, что они даже некоторых наших околдовали. Знаешь, тех, рогатых, что Промеат с собой привел.
— Как это околдовали?
— А вот так! Заставили себя охранять. Ничего! — Вождь подбросил и поймал копье. — Мы их быстро расколдуем. Езжайте и вы с нами! Наверное, ваши земляки в рабстве у этих колдунов.
В сумерках Севзовы каратели остановились у выхода из ущелья, где весной пасли скот пастухи из Внешнего Круга. Ор со своими гиями стал выше по склону, поодаль от борейских костров.
Едва стемнело, семеро гиев тихо повели коней в обход и выбрались на дорогу выше лагеря борейцев.
Назад уходили башни скал, на поворотах кусты цеплялись за одежду. Впереди показался синий от луны дом Тейи. Не слезая с коня, Ор забарабанил в дверь. Дом ответил гулкой пустотой. Значит, укрылись в Долине.
Странной жизнью жила Долина Древа. По утрам мудрые спускались к озеру; умывшись, шли к трапезной, потом принимались за привычные занятия. Но во время еды или работы руки людей вдруг замирали, глаза становились пустыми. Никто не знал, продолжать ли завещанное Цатлом, и кому достанутся знания, если вообще уцелеют? Через пол-луны после птицы, прилетевшей с вестью о бунте, к входу в Долину подошел отряд ибров. Стражи из Воинской Школы зажгли факелы у бурдюков с нефтью, поставили на стену корзины со змеями. Но от пришельцев подъехал к воротам атлант и сказал, что воины присланы охранять Древо. Знатоки постарше узнали Ина-да, бежавшего с Промеатом пятнадцать лет назад. Инад пожелал говорить с Хранителем Сокровенного.
К вечеру из ворот выбежали к кбрам рабы Внешнего Круга. Стражи на стене хмуро наблюдали встречу, прислушивались к веселому гомону в лагере дикарей. Фар в трапезной сказал, что Промеат собирается, одолев Срединную, приехать в Долину, говорить с бывшими собратьями. Знатоки затеяли по этому поводу бестолковый спор и разошлись по гротам, ничего не решив. А что они могли решить?
Илла, как и все, жила, не зная, чему верить, каким богам и о чем молиться; то ждала живого Ора, то вести о его гибели. А если он придет — победитель, покрытый кровью ее народа, как она встретит его?
Счастливая Тейя! У нее сын и муж самое злое время переживут в дальнем плавании. «Если переживут!» — вздыхала певица. Теперь уже она нашла приют в доме Иллы.
Стражи Долины прислушались: что за суета у диких — бегают дозорные, загораются факелы… Может быть, Хроан, разметав грязные орды, послал ладью славных копьеносцев на выручку своим знатокам?
От шалашей отделились двое и пошли к стене. Просить пощады?
— Эй! Идет Ор, ученик Феруса. Опустите луки — у нас нет оружия. — В свете факела глава стражей узнал гия. После недолгого спора его и Инада впустили внутрь.
В трапезной пахло горящим маслом. Знатоки слушали Ора.
— Их больше тысячи, и они полны ярости. Всем надо уйти отсюда до рассвета, — закончил он.
— Чем ты докажешь, что не надумал выманить нас, чтобы перерезать? — проскрипел Умгал, глава Сомневающихся.
— Ничем, — просто сказал Ор. — У меня на это нет ни времени, ни желания. Хочешь — останься и убедись. А кто верит, выходите к шалащам у стены.
Мы пройдем немного вниз и свернем к Двойному перевалу, чтобы избежать встречи с борейцами.
— Уйдем от этих — прирежут другие! — буркнул Умгал.
— Я уже сказал, можешь оставаться. Сейчас не до споров!
— Ах, ты хочешь, чтобы я остался? Тогда я иду!
— Умгал, Умгал! Ты все тот лее! — покачал головой Ор, и многие знатоки не удержались от улыбки. — А тебя, Ферус, я прошу уйти со мной на Канал. Промеат хочет завершить его.
— Неужели это возможно? — встрепенулся Ферус.
— Ор! — Ил л а отшатнулась, но тут же кинулась вперед и обхватила застывшего в дверях гия. — Ты жив!
Увидев его, она тут же забыла раздумья о муже — бунтаре и убийце. С ней был Ор — добрый, сильный, не способный на низость. Она пойдет с ним всюду, и его враги будут ее врагами.
Зира, дичась, пряталась за мать. Тейя стояла у двери с немым вопросом в глазах. Ор осторожно высвободился и заговорил хрипло:
— Собирайтесь! Берите еду, теплую одежду, постели. Сейчас мы уходим.
— Куда? — Бронзовое лицо Иллы стало медленно желтеть… — Ор, они идут? Титаны разбили вас?
— Совсем не то! — Ор мотнул головой, набивая в мешок полосы сушеного мяса. — Мы побеждаем всюду.
— Зачем же тогда…
— У восстания два вождя. Промеат хочет помиловать смирившихся. Севз — перебить всех. Тейя, скажи соседям: кто хочет спастись, пусть идет к шалашам у стены…
Солнце уже поднялось над горами, когда Инад дал сигнал остановиться. В заросшей буковым лесом лощине распевали дрозды. Зимородок синим зигзагом промелькнул над ручьем и метнулся от припавших к воде людей.
Словно зная, что опасность миновала, захныкали дети. Матери торопливо совали им еду, опасливо косясь на дикарей. Прискакал десяток ибров из засады у поворота. Старший, жестикулируя, рассказал, что борейцы проехали, не заметив тщательно заметенных следов. Потом из теснины донеслись боевые вопли. Около сотни знающих и служителей не пошли с Инадом. Они решили дать врагам Атлантиды бой в теснине, а ночью уйти по скалам.
Инад представил стену в ущелье и знатоков Воинской Школы, решивших на прощание блеснуть мастерством. Ероша редкие волосы над лбом, он с беспокойством смотрел на растекшуюся по поляне толпу знатоков и жителей Внешнего Круга с женами и детьми. Что ему делать с ними?
Вот Ор у ручья в чем-то горячо убеждает Феруса и еще несколько знатоков. Рядом сидят две атлантки, а под деревом на расстеленной шкуре спит девчушка — скуластая, но с соломенными волосами. Инад вспомнил свою подругу — тонконогую плечистую горянку на голову выше его, сыновей, черные волосы которых заплетены рожками. Сейчас матери там, в котловине, смотрят на небо: не летит ли голубь от Промеата. А Промеат, наверное, объезжает отряды — зовет людей вернуться к проклятым лопатам.
Когда беглецы немного отдохнули, на середину поляны вышел Ферус и объявил, что у него есть слово к тем, кто захочет его слушать. Три сотни растерянных знатоков окружили главу школы.
— Слушайте, люди Долины, — начал старик, — сейчас я буду пророчествовать. Знание судьбы — великая ценность. Я открою вам будущее настолько, насколько сам сумел проникнуть в него. Учтите, что оно не предрешено и в чем-то зависит от вас, кстати, и от того, услышите ли вы меня.
Пророчество первое, — объявил Ферус. — Если Канал не будет окончен, через пятьдесят лет море станет зимой замерзать у Атлы. Через столетие ледники Эрджаха опустятся в плодородные долины Эль-тома, даже на западе у Птаада не будет вызревать хлеб. Еще через два столетия вмерзшая в море Срединная уже никого не сможет прокормить. Через пять тысяч лет льдом покроются все моря и океаны, земля окоченеет, наступит великий холод и великая сушь. И если силы тепла когда-нибудь вновь одолеют льды, то богам жизни придется создавать все живые существа заново.
Ученые, поеживаясь, слушали это мрачное предсказание.
— Пророчество второе, — Ферус, нахмурясь, посмотрел на Ора. — Если мы закончим Канал. Уже через год-два огромное пространство Северо-Восточного моря очистится ото льдов. Теплые ветры двинутся на восток и к ледяной стене, растапливая льды. Тепло придет и в Срединную. По два урожая можно будет собирать на юге, станут снова плодородными области севернее Канала. Но, — Ферус поднял руку, — талые воды хлынут в океан, он начнет подниматься, и к тому времени, когда растают все льды, Атлантида окажется полностью затопленной.
Слушатели зашумели, стали переглядываться.
— Не думайте, что я придумал это сейчас, — продолжал знаток. — Это знание я имел, затевая Канал, и хранил в тайне. Да, я обманул Хроана, обманул всех, не раскрыв до конца последствий Подвига. Только два человека — Палант и тот гий, что спас вас, — узнали ее, узнали сами, без моей помощи. Но не содрогайтесь — Срединная будет затоплена не за одни сутки. И все же главные земледельческие равнины Атлантиды и Анжиера окажутся под водой через сотню-другую лет. В это время море зальет перешеек, где мы строили Канал. В широкий пролив хлынут теплые воды, и потепление пойдет быстрее. Через триста лет уйдут под воду почти все города Атлантиды и только Главный хребет, неуютный и крутой, будет возвышаться среди океана. Через половину тысячелетия океан подступит к Умизану. Сперва Стикс потечет вспять, потом и весь Умизанский перешеек будет залит, и Окруженное море станет огромным заливом.
Ведь оно когда-то и было заливом, иначе как объяснить, что вода в нем соленая? Просто за то время, когда море отделилось от океана, реки не успели полностью опреснить его. Тогда беда придет к людям востока. И у них будут залиты почти все пригодные для жизни земли.
— Что же ты наделал со своим Каналом! — воскликнул Сцлунг.
— Тебе больше по душе первое пророчество? — остановил его Ферус. — Да, я предвижу трудное время для всех людей. Но не навеки. Вместо затопленных земель очистятся от льда невиданные просторы, согретые солнцем, орошаемые дождями и реками. За несколько столетий они покроются степями и лесами, и мир станет намного уютней и ласковей нынешнего.
— Если останется кто-нибудь, способный это оценить, — проворчал Умгал.
— Все это будет происходить постепенно, — закончил Ферус, — от поколения к поколению. У меня нет сомнений, что дикие переживут трудную эпоху. Что касается атлантов — ваша судьба в ваших руках. У вас есть все, что накопили наши предшественники, есть уменье думать, а теперь еще и знание будущего. Если вы сможете убедить людей Срединной подчиниться разуму, Атлантида возродится на новом месте — южнее Земли коттов или в Стране предков. Знайте, Паланта я послал не для изучения течений, а на поиски земли для новой Атлантиды.
Ферус замолчал, утомленный длинной речью.
Долго не утихали на поляне споры. В конце концов спасенные разделились. Десятка четыре отошли к Ору, остальные к Неалу, главе школы Звериных тайн, который предлагал уйти в горы и переждать, пока дикие не покинут Срединной. К удивлению Ора, Умгал примкнул к строителям Канала, а Тхан к сторонникам Неала.
Прощанье было торопливым. Люди не смотрели в глаза друг другу, то ли стыдясь своего решения, то ли боясь передумать.
Неал повел людей вверх, отряд Инада и Ора повернул вправо.
— Погодите! — раздалось позади. — Нас не берут! — сказал, задыхаясь, пахарь с пучками седых волосков на подбородке. Он вел за руки двоих детей. Следом бежала жена с сосунком на руках.
— Говорят, не сможем идти быстро, — добавил ремесленник, за которого цеплялась девчушка лет пяти.
Инад беспомощно смотрел на новую обузу. Но ему не пришлось решать. Горбоносый ибр, перегнувшись с коня, взял пухлого темнолицего мальчугана, рыжий сын Лисы, расстегнув парку, сунул за пазуху сосунка.
На третий день пути тропа поднялась на южный склон ущелья, ведущего к Двойному перевалу. Впереди возвышался рыжий склон Джиера. Правее в небе виднелось несколько точек: коршуны еще не сняли дозоры над долиной, где недавно для них было устроено невиданно щедрое пиршество.
Когда тропа пересекала лесистый отрог, из кустов на голоса вышел мамонт и, радостно махая хоботом, направился к людям. Передние всадники попятились, хватаясь за копья.
— Не бойтесь! — крикнул, проталкиваясь вперед, япт из Внешнего Круга. — Без повеления он не воюет! — Япт свистнул. Зверь тонко затрубил и повернулся к человеку боком.
— Вон оно что! — ремень на боку мамонта расстегнулся, и плетенная из прутьев площадка съехала на шею. Ласково приговаривая, япт расстегнул второй ремень и хлопнул зверя по хоботу. Мамонт выровнял площадку, помог затянуть оба ремня, а затем, обхватив за бедра, поднял человека к себе на спину.
— Эй, давайте слабых! — велел япт. Мамонт принял на спину матерей с детьми и разбитого верховой ездой Феруса.
Ор обычно ехал рядом с мамонтом. Бурый, видно, признал Красно-бурого равным себе и не рвался обгонять. Гий весело перекликался с молодой атлант-кой, сидящей возле Феруса, иногда брал у нее забавную девчушку, и та со счастливым визгом вцеплялась в гриву коня.
У бра — жена-атлантка! А та, тонколицая, что едет, держась за пояс Инада, — жена Паланта. А у Феруса не было ни времени, ни желания завести семью. Канал был его женой и единственным детищем. Смогут ли дикие без бичей и кормчих закончить его?
Плавно покачивался мамонт, стучали копыта коней. Бурый всхрапывал, ставил уши торчком, прислушиваясь к лепету Зиры. В жизни не возил таких всадников!
Ор тоже думал о Канале: целы ли бревенчатые стены, сколько найдется лопат, кто будет их затачивать? Первым делом обшарить хранилища — собрать всю уцелевшую еду…
Стучали копыта. Рогатая голова ибра качалась впереди. Держась за дикаря, Сцлунг уносился мыслями вдаль. Нет, закончив Канал, он не пойдет с Промеатом и не попросится сыном к Куропаткам, как уговаривает Ор. Зиму придется переждать в Срединной. Тяжкая будет зима: города сожжены, урожай не собран… А весной новый Цатл поведет тех, кто не пал духом, искать третью родину. Вдруг он, Сцлунг, станет Цатлом? Тогда Ферус будет Хранителем Сокровенного. А Умгал?..
Стучали копыта. Звонче, чем оленьи, но тоже приятно. Обхватив за пояс старшего из своих охотников, Алх мирно подремывала. Остальные мужья — уже шестеро — ехали рядом, тоже на конях.
«Хороший зверь — конь! Надо взять на развод в гийскую землю. Или выменять у борейдев? Впрочем, с ними, видно, придется воевать, а не меняться! У-у, кудлатые: Иллу и Тейю убить хотели! Чем они хуже гиянок! Разве что не хотят устроить одну семью с ней и ее гиями. Одна Ора заарканила, другая ждет того тощего насмешника… Пусть! — благодушно решила Алх. — Найду себе в сестры еще гиянок».
— К вечеру будем на месте, — сказал Ор Инаду. — Боюсь, мало лопат найдем.
— Не беда! Шапками выроем! — хохотнул Умгал.
Еще издали увидели, что стена Западной бухты стоит прочно. В Канале почти не осталось следов бунта. Лишь белели кое-где кости, обглоданные одичавшими волками. Они съели и кожаный шатер Кеатла, подобрали листы повелений и подсчетов.
От перемычки до Башни почти все русло было закончено. Местами земля со склонов осыпалась на дно. Ферус сказал — это ничего. Течение будет быстрым и все вычистит.
— А если медленным? — поинтересовался Инад.
— Тогда весь Канал ни к чему, — ответил старик.
— Вода в него вовсе не потечет! — успокоил Умгал.
— Ты не Сомневающийся, а просто невежда! — напустился на него Сцлунг. — Сто раз измерено, что уровень океана у западного берега Срединной намного выше, чем у восточного.
— Что, прижали тебя? — усмехнулся Ферус. Он все больше оживлялся, в глазах появился горячий блеск. Стараясь не выдать крепнущей надежды, он ворчал при виде сломанных лопат, дырявых корзин; накинулся на Opa, что у того нет рисунка Канала, забыв, что сам не захватил его из Долины. Ор улыбался: старик еще всем покажет!
У Башни Адтара уже дымились костры, люди Инада строили шалаши и навесы из обгорелых досок, обшаривали хранилища. Поддерживаемый Ором Ферус одолел восемь этажей Башни и, задохнувшись от спешки и волнения, остановился на предпоследней площадке.
— Восточная стена стоит! — крикнул сверху обогнавший их Сцлунг.
Четыре дня рыскали вокруг, собирая инструменты, разведывая уцелевшие склады. Но главную добычу привозили Ор и Сцлунг. С мерными ремнями они карабкались по перемычкам, склонам, добывая числа. Заглядывая в рисунки Канала, которых в Башне Ацтара нашлось множество, Ферус делал из простых локтей широкие, а из тех — толстые, делил полученное на дневные уроки для сотен. Сколько людей приведет Промеат?
На пятый день дозорный с Башни крикнул, что с запада идет много людей. Поднялась радостная суета. Одни хватали коней — скакать навстречу, другие просто метались от нетерпения: «Бог! Наш бог пришел!» Алх вытащила растерявшихся Иллу с Тейей из ошалелой толпы, забрала Зиру и повела женщин на второй этаж Башни.
— Фух, эти охотники! — ворчала гиянка, сажая на плечи девочку. — Бороды отрастят, а еще хуже детей! Бог идет? Готовь ему жертву. Братья едут — готовь угощение. А зачем скакать и вопить, будто тебя оводы заели? Думаете, отчего ваше племя в беде? — Алх обернулась к атланткам. — Да потому, что у вас мужчины над матерями силу взяли. Срам какой!
— Смотрите, вон они! — воскликнула Тейя.
Из-за окружающих дорогу груд земли показалась голова длинной вереницы. Впереди ехали разноплеменные всадники. За ними виднелись четыре косматых мамонта. Следом двигались навьюченные лоси и толпы пеших людей. Тейя смотрела на троих передних всадников. Она узнала огненную гиянку и огромного котта — когда-то в Умизане они сидели в круге вождей. Между ними ехал атлант.
Ибрская накидка из козьих шкур приоткрывала мускулистую, неширокую грудь и поджарый живот. Завернутые рукава обнажали руки с тонкими запястьями и длинными пальцами. В лице атланта смешались южные и северные черты: высокие скулы, нос не сплюснутый, но без горбинки, широко раздвинутые, но по-южному темные глаза, длинный рот. Негустые волосы были подвязаны ремешком над высоким лбом. Ничем не примечательные черты.
И в то же время Тейя чувствовала, что лицо необыкновенно. Не чертами, а чем-то еще. Она навидалась в жизни всякого рода властных. Но ни в одном из тех, кто брался вести за собой людей, не чувствовала она такого скрытого напряжения, которое нес в себе Приносящий свет. Власть бога и вождя была для него не желанной долей, не утолением гордости, а тяжким грузом, углы которого раздирают спину.
«Он не для нас! — подумала Тейя. — Еще не родились люди, достойные такого вождя».
Ферус с измятым листом в руке ждал у входа в Башню. Спешившись, Промеат подошел с почтительно сложенными руками:
— Привет тебе, мудрый! Я рад, что ты не отверг мою помощь.
— Сойди с корабля, войди в дом, — скороговоркой пробурчал старик. — Сколько людей ты привел?
— Пятьдесят три десятка тысяч с небольшим.
— Ну?! — посветлел Ферус. — Вот не думал! Пожалуй, — он заглянул в свой лист, — за полторы луны успеем. Если только они… будут работать.
Дело наладилось не сразу. Не хватало кирок и лопат, разваливались подгнившие корзины. Мамонты не слушались, требуя привычной пищи. Боевые кони не хотели таскать повозки; догадались возить землю в мешках, перекинутых через круп коня. Труднее всего было дать каждому из пришедших место и дело. Бывшим старшинам рабских сотен пришлось управляться с целыми наделами. Привычные к мудрым листам и тонким спорам, знатоки терялись среди груд развороченной земли. Но, к недоумению Умгала, неудачи не вызывали уныния, отступали перед веселой яростью, с которой победители Хроана накинулись на его подвиг.
После неразберихи первых дней работа поделилась на три части. Гезд увела гиев в Восточную бухту. С ними ушел Сцлунг.
— Возьми пол-лепешки, воткни восемь соломинок и повесь на грудь, — посоветовал ехидный Умгал. — Ты ведь теперь Кормчий Края!
— У меня и двенадцати весел будет! — огрызнулся Сцлунг. — А ты со своими сомнениями так и проплаваешь в челне.
— Так ли? — ухмыльнулся Умгал. — Вождь черных, — кивнул он Айду, — бери меня в Западную бухту: покажем гиям, как надо рыть!
— Еще как покажем! — сверкнул зубами Аид.
Люди, оставшиеся у Башни, занялись доделками русла. Их возглавили Львиный Коготь и хромой пахарь из Внешнего Круга. Бывший вояка оказался на редкость спокойным и дельным вождем. Старейшины племен наперебой предлагали ему усыновление. Старик кряхтел, боялся продешевить.
С легкой руки Умгал а у всех появились шутливые звания. Ферусу поднесли пол-лепешки с десятью палочками. Старик, задумавшись, съел свой знак, но так и остался Титаном. Инада, ведавшего едой и лечением, прозвали Великой Матерью Канала, самого Умгала — Ехидным Кормчим. А Ор стал Кеат-лом. — Бурый добился своего!
С утра до темноты они мотались по всему руслу, замеряя, советуя, разрешая споры. Странные споры, вся работа странная: без петлей, красных плащей и волчьих курток. А дело шло: таяли перемычки, вода стекала в русло и откачивалась водоносными башнями, обнажались осклизлые бревна стен. С неустанным изумлением смотрел Ор на людей, отпихивающих друг друга от места, куда можно воткнуть лопату.
Иногда Промеат и Ор, оба с красными от пыли глазами, вместе возвращались к Башне, Полутьма прятала изодранную землю. Странный гий и странный атлант говорили о путях племен, судьбе знаний, битвах и добра и зла.
«Люди не достойны такого вождя, — вспоминал Ор слова Тейи, — ему бы прийти через сто сотен лет…»
Но на долгие размышления не хватало ни времени, ни сил. Вернувшись к шалашу у Башни, Ор брал на колени Зиру, начинал рассказывать сказку и просыпался от того, что дочка, дергая его за волосы, требует продолжения.
По ночам на холмах выли одичавшие волки. То ли оплакивали Атлантиду, то ли воспевали обретенную свободу. Где уж понять зверей, если люди стали непонятны! Вопящие и пляшущие сотни выполняют за день по три прежних рабских урока, знатоки в драных плащах наперебой придумывают, как ускорить работу, которая погубит их землю. Люди разных племен поют свои песни тонколидей атлантке и затихают, когда она берет кожаный бубен… Ферус, подняв запавшие глаза от листов, хохочет над шутками Гезд и Айда. Сцлунг орет на гиев, они на него, а потом все спят вповалку, не дожевав кусок мяса. И тот же Сцлунг, откопав в Ацтаровом жилье плащ титана, нацепил его и горделиво разглядывает в луже свое отражение.
Чудо за чудом! Умгал попросил усыновления у коттов. Либы, отрыв хранилище копченой рыбы, позвали на пир пеласгов и яптов. Все наперебой баловали атлантских детей из Внешнего Круга… Как-то к вечерним кострам вышел полубезумный от одиночества страж с облезлым волком. Обоих накормили. Наутро атлант бегал с мерным ремнем, а зверь гонял ворон от вялящегося мяса.
Какой-то вихрь дружелюбия, доверия, веселья закружил всех вокруг невысокого человека, на лице которого великая радость боролась с непомерной заботой, пока обе не отступали перед усталостью. Тогда он валился у первого попавшегося костра, и люди — даже пеласги! — затихали, оберегая его краткий сон.
— Он заразил всех безумием! — воскликнула Майя, когда гонец-бореец вышел из шатра. Вести с Канала обескураживали. Не было недовольства и усталости; люди с песнями рыли землю, устраивая из ненавистной работы азартное состязание.
— Ничего! — отмахнулся Севз. — Люди одумаются и покинут его.
— Боги хотят, чтобы мы помогли этому. Здесь мы рассказываем о его преступных притязаниях, а те, кто на Канале, ничего не знают. Я думала, вести дойдут туда сами. Но, видно, придется послать людей.
— А где их взять? — Севз сплюнул. — Ты сльь шала этого борейца!
— Нужные люди есть. Они трутся возле твоего шатра.
— Шакалы? — скривился Громовержец.
— Для такого дела они как раз.
Ип тосковал. Миновали сладость мести и пьянящее волнение битв. Возвращалась жизнь, из которой он был вырван почти на два десятка зим. Почти все рабы легко вернулись к прежним обычаям, а к Ипу все чаще приходила темная тоска, от которой хотелось выть.
Он — личный раб богатого и сильного господина — привык свысока смотреть на толпу оборванных пленников. Думалось, что и среди освобожденных он будет командовать, поучать, согретый общим уважением. Как-никак, он знал многое, о чем не слыхивали жалкие рабы-строители, пахари и даже ремесленники. Увы, когда Ип хвастал былой умелостью, сородичи над ним насмехались. Что они понимали в умении хорошо отбить мясо, добыть в долг некты, выбрать для хозяина наложницу!
Ип тосковал по Господину, который оценит, который повелит — и летишь стрелой! А либийские матери? Да любую он мог получить на ночь, как следует угодив хозяину. А они учат его жить. Тоска!
Текли дни. Дымилась остывающими головешками Атла. На корабли стаскивали мешки зерна и сушеного мяса. С восторженными воплями тысячи людей подались за Приносящим свет на Канал. Ип чуть не пошел с ними. Но, взглянув на опаленное заботами лицо Промеата, понял: нет, это не Господин!
А потом Ип почуял. И не только он. Один за другим отравленные рабством сползались к шатру Севза. Нюх собирал их к тому, кто, единственный из вождей бунта, был Господином или мог стать им. Поднявшись до рассвета, они встречали выходящего из шатра Громовержца восторженными воплями: «Бог! Бог идет!!»
Севз презирал, но не разгонял шакалов. Не находилось то времени, то желания. В грозные дни, когда гибли и возрождались племена, холуев нашлось совсем немного. Ведь их никто не заставлял. Но именно поэтому они были отборные, как всякие добровольцы.
Ип спал, славно нажравшись объедками Севзова пиршества, когда вокруг дворца разнеслись крики борейцев:
— Эй, безродные! Шака-алы! Громовержец зовет!!
В стуке лопат, шуме осыпающейся земли мелькали дни. Промеат по нескольку дней не появлялся у Башни. Почему-то к вечеру он чаще всего оказывался в Восточной бухте и, еле волоча ноги от усталости, приходил к костру Гезд. Доругиваясь со Сцлунгом, гийские вожди расходились к своим отрядам. Берегущая огонь и Приносящий свет оставались вдвоем.
Обычно они сидели молча, слушая ночь и тихий шепот костра, изредка встречались взглядами и тут же смущенно отворачивались. Потом Промеат шел к шалашу Сцлунга, уверяя себя, что завтра обязательно заночует у Айда. А Гезд еще смотрела в огонь, ища в его красных глазах гнев или одобрение.
Илла, Тейя и Алх тоже любили посидеть у костра, хотя и уставали за день. Атлантки вместе с яптскими знахарками лечили больных и поранившихся. Строгая гиянка стала помощницей Инада в хранении и раздаче еды. У Зиры тоже была уйма дел. Она либо сидела возле Феруса, рисуя воинов, либо крутилась возле хранилищ, болтая на ут-ваау с людьми разных племен, пришедшими за едой для отрядов. Когда она, прижав к животу тяжелый кувшин, появлялась у шалашей с больными, всем сразу хотелось пить. Но больше всего радости было, когда отец, посадив ее впереди себя, ездил по руслу и рассказывал, как тепло победит холод.
— Вода побежит, и сразу будет тепло? — уточняла Зира.
— Нет, тепло придет, когда ты уже будешь большая.
— Вода побежит, и я сразу стану большая? Как Алх?
Ор смеялся. Потом он слезал с коня и что-то говорил воинам, роющим землю. А девочка толкала коня пятками, и тот, горделиво выступая, возил почти невесомую всадницу между улыбающимися землекопами.
Когда отец и дочь засыпали, женщины садились у костра и беседовали или молча слушали ночь. Ветер свистел в пустых окнах Башни, сонно похрюкивали мамонты за оградой. Порой в Канале с шорохом осыпался подкопанный пласт. Вдали выли волки.
Кривоносый привел из Атлы еще шесть тысяч людей разных племен. С утра вновь прибывшие разошлись по наделам, а вечером оказалось, что за день сделано меньше, чем обычно. Что ж, всем хотелось поговорить со свежими людьми. Но на следующий день пошло еще хуже. Землекопы то яростно спорили, то застывали, устремив глаза вдаль. Они зло косились на атлантов, умолкали при их приближении и начинали вяло ковырять землю.
При появлении Промеата люди стыдливо прятали глаза, бормотали невнятицу. Ора стеснялись меньше. Вечером он прискакал к Башне со своими догадками, но Промеата не застал. Ферус, сгорбясь, сидел над листом. Земли за день было скопано меньше половины обычного.
В Восточной бухте случилась неприятная ссора. Когда Сцлунг по обыкновению заорал на гиев, ответом вместо беззлобных криков было такое молчание, что новоявленный Кормчий Края поперхнулся. Над надвигающейся толпой взлетели кирки и лопаты.
— Вот как! — тихо сказал Сцлунг. — Сотней на безоружного? Ну, кто самый смелый! — и распахнул на груди плащ, давно ставший из белого серым.
Дерзость спасла его. Начался бестолковый разбор происшествия, причем о Сцлунге скоро забыли. Подумаешь — недобитый атлант! Он оказался просто поводом выплеснуть затаенное раздражение. А там пошли вспоминаться обиды при дележе добычи, давние счеты между родами. Уже темнело, когда Гезд и Промеат кое-как уладили дело.
— Не пойму, что с ними? — Промеат устало опустил голову на ладони. — Может быть, это из Атлы?
— Да, — Гезд, обойдя костер, села рядом с ним. — Матери рассказали мне о слухах, которые смутили воинов. Будто корабли не станут ждать, пока Приносящий со своими безумцами дороет канаву. Воины говорят: «Все уплывут, а мы останемся здесь подыхать с голоду или утонем, когда вода пойдет в канаву». Еще говорят — ты хочешь задержать людей, чтобы вновь сделать рабами…
— Значит, пришло то, чего я боялся. — Промеат вздрогнул, словно от холода, и теснее прислонился к плечу Гезд.
— Оно не само пришло. Его прислали, — сказала гиянка.
— Не может быть!
— Ты доверчив, как сыны Айда! — Лицо Гезд светилось суровой нежностью. — А матери сразу учуяли среди пришедших лгунов с мягкими руками и языками. Надо выловить и убить их!
— Нет! — Промеат тряхнул головой. — От этого слухи только окрепнут. Завтра соберем всех людей, и я буду говорить с ними.
— Правильно. Но сперва досыта накорми. И знай — матери во всех племенах за тебя. Жаль, что здесь их мало.
— Почему ты думаешь, что они поддержат?
— Охотник готов всю добычу слопать в один день. А мать думает, что дети будут есть завтра. И что будут есть дети ее детей. Поэтому женщинам понятнее битва с холодом.
— Ты ободрила меня! — Промеат благодарно сжал узкую ладонь, потом, поднявшись, шагнул к темневшему поодаль шатру Сцлунга.
— Останься, — сказала Гезд, отрывая глаза от пламени. В этот миг Приносящий свет ощутил простое счастье гийского охотника, которого позвала лучшая из матерей. Но навьюченный ношей чужих судеб, он еще не решался, бормоча:
— Обычаи гиев… я не смею обидеть твое племя…
— Духи хотят этого! — Гезд раздвинула полог шатра. — Прежде они сомневались, а теперь… торопят.
— Спасибо им, — прошептал Промеат, пряча лицо в огненных волосах.
На следующее утро Ор столкнулся с ним в русле. Промеат скакал, откинувшись назад, бросив поводья. Вокруг вскипали споры, кучки людей бродили от толпы к толпе. Промеат словно не замечал этого. По его лицу бродила шалая улыбка.
— Знаю! — прервал он рассказ Ора о слухах. — Сегодня дадим им бой!
Инаду было сказано — не скупиться. Над кострами жарились туши, из подвалов тащили корзины рыбы. Кипя спорами, мрачнея от раздумий, отряды текли к Башне Ацтара. Когда вкусные запахи долетали до них, воины замирали, расширив ноздри, а потом ускоряли шаги.
А Промеат сидел с Ферусом и Ором над грязными, много раз слизанными и вновь исписанными листами.
«Седьмой надел Запада, — читал Ор, — на Юге выступ в семьдесят сотен толстых локтей».
— Надо срыть! — вздыхал Ферус. — Заилится, полканала закроет. «Горб каменный высотой в тридцать, длиной в двести, шириной в сорок локтей».
— Вычеркни. Он узкий — не будет мешать…
— Сколько? — торопил Промеат Феруса, пересчитывающего локти в дни.
— Тринадцать дней, если все останутся.
— Ясно! — Промеат поднялся. — Будем биться за десять дней.
— Но почему? — недоуменно начал Ферус. — Два-три дня…
— Для многих людей пальцы на двух руках — высшее число. Все, что идет больше, — просто «много».
— Ты веришь, что он уговорит их? — спросил Ферус, когда Промеат ушел. Ор вспомнил резкое веселье, то и дело вспыхивающее сегодня в глазах великого бунтаря, и кивнул.
— Что же, — сказал старик задумчиво, — наверно, ты лучше знаешь их. Постой, еще одно: когда умру, обещай похоронить меня в Канале.
Десятки тысяч глаз смотрели на невысокого бронзовокожего человека, стоящего на повозке. Сытая теплота в желудках ослабила страх и раздражение. Но это ненадолго. Главное должны сделать слова. Есть ли слова такой силы в кое-как слепленном рабском языке?
Промеат верил, что есть. Он говорил медленно, часто останавливался, и тогда шепот пробегал к задним рядам, куда не долетал его голос. А Промеат в это время прикрывал глаза, и перед ним возникало лицо огневолосой гиянки, прекрасное от осветившей его нежности. Он открывал глаза и смотрел на тысячи других лиц. Никогда они не были так понятны и дороги ему. И вновь он говорил — с веселым, яростным задором, заставляя людей стыдиться, хохотать, хвататься за ножи.
— Смотрите! — Промеат поднял ладони. — Две руки дней, и пойдем на корабли! Клянусь Огнем: без нас не отплывет ни одна ладья! Кто слаб духом, пусть уйдет сейчас. Но если кто-то, оставшись, опять будет шептать трусливые слова, убейте его! А теперь пусть каждый выберет: десять дней или позор на всю жизнь? Десять дней или стужа на всей Земле? Решайте!
Толпа вздохнула, зашелестела разговорами. Сотни две по одиночке и малыми стайками выбрались на верхнюю дорогу. Айд смачно плюнул им вслед и поднял свою огромную лопату. «Пошли!» — махнул он коттам.
Больше не звучали песни над Каналом, по вечерам люди не плясали у огней, не хохотали над побасенками стариков. На работу кидались, как на заклятого врага. Ярость подавляла затаившийся в темных уголках души страх, усталость спасала от снов. С треском разваливались камни, вздыхая, осыпалась земля. В мастерских едва успевали затачивать бронзу, менять сломанные рукоятки кирок и лопат. Люди не желали отдыхать. Лишь изредка кто-нибудь втыкал в землю лопату и принимался, пришептывая, загибать пальцы на руках.
Смолкли песни, но смолкли и слухи. С десяток изувеченных трупов досталось бродившим вокруг волкам. Остальные шакалы удрали или притихли. Ум-гал не смел вслух высказывать сомнения.
Ферус недоверчиво глядел на числа, привозимые мерщиками. Старик совсем иссох. Ночи не давали ему сна, тело почти не брало пищи, страх и надежда жгли попеременно. Промеат тоже отощал, как весенний олень, но весь лучился весельем. Айд возмущался, почему Приносящий никогда не ночует на его краю? Потом Кривоносый шепнул ему что-то, от чего губы гиганта растянулись в широчайшей улыбке.
— Пусть хранят их самые добрые боги! — сказал он необычно тихим голосом. — И не разлучают! — добавил он, вспомнив Даметру.
К концу восьмого дня все было кончено. Последние сотни толстых локтей земли громоздились на берегах, лежали рыхлыми кучками на дне, ожидая, когда их смоет вода. В Восточной бухте Сцлунг выбрался из русла и принялся выбивать пыль из драного белого плаща — одежды титанов. На другом краю Канала Айд поднял огромную лопату и переломил о колено. Сжигаемый тревогой Ферус смотрел на медленно оседающие клубы пыли. Почему перестали рыть? Ведь еще не стемнело.
Всадники с обоих краев поскакали к Башне. Ферус различил едущих с востока Промеата, Сцлунга, Мать гиев. На западе Ор на Буром обогнал тяжелого Айда. За ними, кажется, Кривоносый?
«Дикие взбунтовались! — мелькнуло в голове Фе-руса. — Вожди спасаются!»
Но за всадниками никто не гнался. Почти одновременно подъехав к Башне, они что-то кричали ему и сбежавшимся людям Инада.
— Ко-ончили! — донеслось до старика.
— Почему так рано? — крикнул он, свешиваясь из окна.
— Совсем кончили, Учитель! — истошно завопил Ор и, слетев с коня, стал выплясывать танец, дикип даже для дикаря.
Готовясь к великому зрелищу, воины толпились по берегам у облитых нефтью стен. На верхней площадке Башни Ферус ждал сигналов от Сцлунга и Ум-гала — из Восточной и Западной бухт. Рядом Ор молил духов огня прожечь стены одновременно. Гезд застыла у перил с рукой на плече Промеата. Айд похохатывал в предвкушении зрелища. Инад привел своих помощниц, Зира на руках у матери капризно требовала, чтобы скорее пустили воду в папину канаву. Всем хотелось того же.
Летние сумерки не спешили превращаться в ночь. Западный край неба светился теплой голубизной.
— Сцлунг готов! — крикнул Айд, увидев на западе три огонька.
Феруса била дрожь. Гезд накрыла его плечи лисьим плащом.
— Спасибо, Мать! — сказал старик молодой гиянке.
— У Умгала тоже три костра! — объявил Ор.
— Заверши свое дело! — Промеат протянул Фе-русу кресало. Но дрожащие руки старика не могли попасть камнем о камень. Тогда Промеат взял кремни и выбил искру. Ферус приложил тлеющий трут к смолистым щепкам. Гезд, защитив ладонями слабое пламя, заговорила по-гийски. И хотя слова заклинания поняли немногие, все, замерев, вслушивались в ритм ее голоса.
— Эге-гей! — Айд поднес факел к жаровне.
Пламя взвилось над Башней, голоса воинов по берегам откликнулись и убежали вдаль. Еще одно дыхание — и над обоими концами Канала поднялись зубчатые огненные гребни. В восточной бухте, которая была ближе, виднелись охваченные огнем переплетения подпорок. В небо текли полосы жирного, подсвеченного снизу дыма.
— Когда же они рухнут? — не сдержался Инад.
— Должны ослабнуть подпорки, — слабым голосом ответил Ферус, и тут же огненная стена шатнулась, бесшумно раскололась пополам и… погасла! Донесся крик тысяч голосов.
— Идет!! — взревел Айд. Темный, увенчанный гривой желтой пены вал с глухим рычанием покатился по руслу, краями выхлестываясь на берега. В воде мелькали обгоревшие бревна. Звук падал до низкого рева, когда вода пожирала разрыхленную землю, взвивался воем, когда поток налетал на несрубленные углы скал.
Оглушив людей, вал промчался мимо башни и скрылся в густеющих сумерках. Западная стена продолжала пылать.
— Если она не успеет упасть… — пробормотал Инад, сжимая перила.
— Ну и что! Развалится от первой осенней бури, — отмахнулся Ферус.
— Падает! — крикнула Илла.
Вода пробилась не в середине, а у правого берега. Огненная полоса подалась влево и исчезла. Рев утихающий и рев растущий понеслись навстречу, стараясь смять друг друга, — и утонули в низком громе: океаны встретились! Тейя тихо тронула бубен, и оп зарокотал в лад с бегущей по руслу водой:
Среди океана уйдет ко дну
Все, что смеялось, росло, цвело,
Но волны, Срединную захлестнув,
Вернут Земле былое тепло…
Айд мотнул головой, словно отряхиваясь от сна.
— Пусть сбудется то, о чем ты пела, сестра! — прервал тишину Промеат.
— Пусть сбудется! — откликнулась Мать гиев, и вождь коттов, атлантка, жена раба и атлант, целитель дикарей, дикарь — главный умелец Канала и деловитая Алх.
— Пусть скорее сбудется, — сказала Зира, — а то я спать хочу.
— Пусть… сбудется, — сказал Ферус. — Помогите и мне добраться до постели…
Вряд ли, кроме Феруса и Зиры, кто-нибудь спал в эту ночь. Отделив еду на пять дней пути, люди Инада остальное разложили у окруживших Башню костров. Подходившие с востока и запада отряды окунались в общее веселье. Тейю и Ора с Иллой Гезд усадила возле себя. Промеат и Инад бродили от костра к костру. Они уже еле двигались, так как нигде не могли увернуться от угощения. Остальных атлантов Сцлунг собрал к одному костру и в чем-то горячо убеждал их.
Уже где-то боролись натертые жиром котты, либы выплясывали вокруг нарисованного льва, пеласги пронзительно тянули песню Хмельного Ветра…
— Оэ! Охотник Гезд, иди к нам! — окликнула Промеата седая гиянка. Приносящий свет оторопел, но гии уже тащили за рукава нового брата. Опустившись возле Гезд, он в страхе отшатнулся от протянутой бараньей лопатки.
— Хороший мужчина! — одобрила Алх. — Ест мало, делает много!
— Что я говорила! — Илла прижалась к Ору. — Вот ты и совершил свой подвиг!
— Ох, как я рад, что он кончился! — пробормотал Ор.
Едва солнце выбралось из-за разрытой земли, начались сборы в путь. Ор поднялся на третий этаж Башни, где жил Ферус:
— Учитель, пора!
Тот не шевельнулся под меховым одеялом. Ор осторожно тронул его за плечо и не почувствовал тепла. У тела Отца Канала собрались вожди.
— Зажжем костер? — спросила Гезд.
— Мы не дикие, чтобы жечь мертвых! — высокомерно изрек Сцлунг. — Надо поднять его на верх Башни и оставить коршунам.
— Вот уж действительно дикость! — фыркнул Айд.
— Учитель просил похоронить его в Канале, — сказал Ор.
Мощные котты и либы спустили на воду бревенчатую дверь от загона для мамонтов. Тело уложили на мягкие шкуры, накрыли выцветшим синим плащом. Ор вложил в окостенелую руку лист с рисунком Канала. Рядом Промеат положил огненные камешки, Умгал — чашечку с краской, Алх — связку сушеного мяса. Что еще нужно человеку, всю жизнь проведшему в поиске? Если его ждет другая жизнь, старый упрямец и в ней не изменит своим привычкам.
Только теперь, стоя на берегу, Ор почувствовал значительность сделанного. Ворча и вскипая водоворотами, невиданный поток мчался на восток, и чудилось, что эта река текла здесь всегда.
Плот оттолкнули от берега. Подхваченный течением, он приблизился к середине русла и, кружась, помчал к океану.