Бумажная луна

Глава 12

Дженис смотрела, как Питер Маллони вышагивал по Главной улице с таким видом, как будто эта улица принадлежала ему. Широкие плечи обтягивал сюртук безупречного покроя. «Стетсон» сидел на его голове как раз под тем углом, который указывал на богатство, власть и высокое положение в обществе. Даже его ботинки каким-то образом умудрялись блестеть в лучах предвечернего солнца. Глядя на этого мужчину сейчас, никто бы не усомнился, что он именно тот, за кого себя выдает: богач, который собирается стать еще богаче.

Слегка передернувшись, Дженис отвернулась от окна, сцепив перед собой руки. Она сама не понимала, что сделала, но все-таки сделала это. Может быть, пройдут дни, и Питер станет презирать ее за то, что она согласилась, но ведь он сам сделал это предложение. Дженис не унижалась, выманивая его хитростью.

Вот только не сказала ему всей правды.

Раздраженно откинув назад выбившиеся из пучка волосы, Дженис попыталась сосредоточиться на предстоящих хлопотах. Но мысли ее вместо того, чтобы привычно выстроиться в четком порядке, сбивались в бешеный хоровод. Надо бы одеться. Питер собирался пойти за священником. Они поженятся через несколько коротких часов. Надо найти платье понаряднее, постелить чистые простыни на свою маленькую кровать. У нее ничего нет для свадебного обеда. Надо решить, что уложить в дорожный сундук. А на чем они поедут в Нью-Мексико? Разве туда ходят поезда?

Господи, ну почему она не рассказала ему все про Бетси?

Эта мысль не давала ей покоя, мешая думать о насущных делах. Дженис поставила греться воду для ванны и начала просматривать свой гардероб. В кармане одного из платьев Дженис нашла ленточку Бетси.

Налив воду в оловянную ванну, она разделась и провела пальцами по белой полоске чуть растянутой кожи, оставшейся на животе с тех пор, как она носила Бетси. Она быстро намылилась, но ничто не могло смыть с нее ту ложь, в которой она побоялась признаться будущему мужу. «Это не важно», — твердила себе Дженис.

Она остановила свой выбор на ярко-голубом платье с пышным кружевом по рукавам и надела свое лучшее белье, продолжая мысленно спорить с собой: должна ли была сказать ему, или это не важно.

Она будет его женой. Он снимет с нее всю эту одежду, уложит на эту кровать, войдет в нее и узнает правду.

Дженис не могла без содрогания думать об этом: пугало не только то, что откроется ее ложь. Дав мужчине согласие стать его женой, она дала ему полную власть над своим телом. Она не знала, как вытерпит это. Хотя другие-то женщины терпят, и она должна научиться. Но все, что она помнила об этом, — только боль и унижение.

На какое-то краткое мгновение у Дженис появилась наивная надежда, что с этой точки зрения надменная старая дева ему вовсе не интересна, что Питер просто спасает ее из благодарности и удовольствуется тем, что нашел себе хорошую секретаршу. Но даже ее разум отказывался верить в это больше минуты. Она отлично видела вожделение в его глазах и понимала, что к чему. Каким-то образом этому мужчине удалось разглядеть под маской благообразной девственницы ее истинное лицо грешницы. Он женится на ней по той же причине, по которой обычно женятся все мужчины. Дженис получит его деньги, а Питер получит ее тело.

Надо только сосредоточиться на его деньгах, а о другом не думать: будь что будет! Зато Бетси она обеспечит безбедную жизнь. Девочка сможет посещать лучших врачей, ходить в частную школу и, если захочет, учиться рисованию у преподавателя. Ей никогда не придется терпеть мужчину в своей постели, если она сама того не захочет.

Эти мысли помогли Дженис дотянуть до вечера. Она сказала Питеру, что встретится с ним в церкви в пять часов. Пока дело не сделано, ей не хотелось чрезмерно возбуждать интерес городка. А потом пусть себе чешут языками — она уже станет респектабельной женой богача Питера Маллони, и ей наплевать на все сплетни. Теперь у нее с Бетси всегда будет крыша над головой.

Дженис шла по улице, отлично понимая, что платье на ней слишком элегантно, чтобы не привлечь внимание, но ей очень хотелось выглядеть молодой, красивой и нарядной в день своей свадьбы. Воротник и узкие рукава украшало ирландское кружевное шитье, которое ей подарила Джорджина на день рождения в прошлом году. У Дженис еще не было случая надеть это платье, которое и сшила-то только из желания иметь у себя в гардеробе что-то красивое.

Как бы ей хотелось надеть вуаль или английскую шляпку с розочками, но сама она не умела шить подобные вещи, поэтому Дженис заменила ленты на своей соломенной шляпке голубыми, в тон платью.

У церкви Питера не было. Наверное, он соблюдает благоразумную осмотрительность. Чего не скажешь про священника. В тот момент, когда она ступила на деревянное крыльцо церкви, грянул колокол. Церковный колокол звонил только к службе. Теперь все узнают, что что-то происходит.

Но никто уже не успеет ничего изменить. Дженис открыла тяжелую дубовую дверь и вошла в полумрак деревянной церквушки. Ее глаза привыкли к темноте, и она различила у алтаря священника и Питера. По одну сторону стояла жена священника, по другую — шериф Пауэл, беспокойно переминающийся с ноги на ногу. Дженис едва сдержала улыбку, увидев, кого Питер выбрал шафером.

Она медленно и с достоинством направилась к алтарю, наслаждаясь шелестом своих атласных юбок в тиши церкви. На улице замерли последние отголоски колокольного звона, когда Питер протянул руку, и Дженис положила в нее свою обтянутую перчаткой ладонь. Его пожатие было твердым и ободряющим.

Священник поприветствовал Дженис и приступил к церемонии. Дженис почти не прислушивалась к тому, что он говорил. Любовь и честь — это только слова! Когда драишь полы и работаешь до зари ради куска хлеба, об этом не вспоминаешь. Дженис будет добросовестно выполнять все желания мужа, лишь бы он кормил и одевал ее семью. Спокойным, ровным голосом она повторила слова клятвы.

Когда священник призвал жениха надеть кольцо на палец невесты, Питер снял со своего мизинца тонкий золотой ободок с каким-то потертым рисунком. Дженис немного удивилась, что он не купил ей кольца, но решила, что на это просто не хватило времени. Ладно, какая разница? У нее никогда не было украшений, и это ее мало интересовало.

Когда церемония венчания подошла к концу и Питер поцеловал свою невесту в губы, Дженис наконец вздохнула с облегчением. Его предыдущий поцелуй чуть не парализовал ее. Он был так горяч и требователен, что Дженис не знала, как на него отвечать. Но эта сдержанная ласка — другое дело. Взяв Питера за руку, она прижалась губами к его губам и, заслышав нервное покашливание шерифа, даже выдавила из себя подобие улыбки.

Молодожены повернулись к немногочисленным зрителям и стали принимать поздравления. Несколько человек просочились в церковь посмотреть, по какому поводу звонил колокол, и теперь поспешили к новобрачным, чтобы собрать побольше пикантных подробностей для будущих сплетен.

Мистер и миссис Маллони вместе со своими свидетелями расписались в приходской книге и в свидетельстве о браке. Жена священника обняла Дженис, а шериф пожал руку Питеру. Вслед за этим они пошли по проходу мимо нескольких желавших им счастья горожан. Все выглядело как обычная добропорядочная свадьба. Вот только жаль, что не было Бетси.

Люди, оборачиваясь, с любопытством смотрели на учительницу и вчерашнего арестанта, которые шли по грязной дороге в своих лучших одеждах. Питер всякий раз ускорял шаг, когда замечал желающих заговорить с ними, и Дженис это одобряла: ей просто нечего было сказать этим людям.

Но, похоже, ей нечего было сказать и мужу. В полном молчании они подошли к дому, и Дженис вспомнила, что нет праздничного обеда. Первый вечер в качестве жены, а она уже чувствует свою несостоятельность. Снимая ленты со шляпки, она обернулась и твердо встретила внимательный взгляд мужа.

— Я не успела приготовить обед, прости. Могу предложить только яичницу и картошку.

Он казался почти таким же взволнованным, как и она. Большую часть недели они вместе ели в этом доме и должны были уже привыкнуть к этому. Но сейчас на нем был модный черный сюртук и черный галстук. Питер пристально смотрел на нее из-под широких полей своей серой шляпы, и прежняя тревога с новой силой захлестнула Дженис.

— Яичница — это замечательно, — ласково ответил Питер. — Из всех, кто готовил для меня на прошлой неделе, никто даже близко не сравнится с вами.

От его низкого голоса, звучавшего совсем рядом, мурашки побежали у нее по рукам, но Дженис продолжала все так же прямо смотреть ему в лицо. Почему раньше она не замечала, как действует на нее его голос?

— Вот и хорошо. Располагайся, как удобно, сейчас я все приготовлю. Если ты еще не слишком проголодался, я могу испечь печенье.

К ее досаде, Питер, скидывая на ходу сюртук, последовал за ней на кухню. Дженис хотела сказать, чтобы он не лез в ее владения, ведь кухня — это святая святых каждой хозяйки. Но раньше-то она разрешала ему бывать здесь, значит, сейчас, когда они стали мужем и женой, тем более не имела права его выгнать.

Даже не спрашивая, он сразу взялся за дело: подбросил в топку дров, достал из буфета посуду, принес воды. Его мельтешение раздражало Дженис до крайности, но ведь не станешь гнать человека, который хочет помочь. Ладно, скоро ему это надоест, как и положено мужчине. А пока пусть помогает, раз ему так хочется — ей же легче.

— Расскажи мне о Нью-Мексико, — попросила Дженис, когда они наконец сели за стол.

— Там, куда мы поедем, мало интересного. Даже апачи оставили нас в покое. Несколько ранчо и фермерский городок еще меньше, чем этот. Железных дорог поблизости нет. Не буду тебя обманывать, там одиноко, словно в пустыне. Но как только мы начнем извлекать из горы золото, сразу все переменится. Мы наймем горняков, желательно с семьями, и построим для них городок. Придется подвести к подножию горы железнодорожную ветку и открыть золоторудный завод. А значит, потребуется рабочая сила. Возможно, когда городок разрастется, удастся построить там железнодорожную станцию. Но пока это все в будущем.

Если не считать упоминания об индейцах, это звучало не так плохо, как Дженис могла ожидать. С горняками и их семьями она без труда найдет общий язык. Это люди ее круга. Она с большой радостью узнала, что Питер не собирается возвращаться в Огайо, к снобизму восточной цивилизации. Но ее встревожило отсутствие железной дороги.

— А как мы туда доберемся, если там еще не ходят поезда?

Он закатал рукава рубашки, когда носил дрова, и сейчас, сидя напротив нее без галстука, вполне мог сойти за простого работягу из тех, с кем она прожила всю свою жизнь. Трудно было поверить, что на самом деле это богатый преуспевающий финансист. Но Дженис видела уверенность в суровых линиях его лица и знала, что этот человек никогда не ведал поражений. Не многие из знакомых ей рабочих могли бы этим похвастать.

— Мы сядем на поезд в Форт-Уэрте и поедем на север через Эль-Пасо. Правда, в Гэйдже нам придется пересесть в дилижанс, чтобы доставить твои сундуки в Бутт. А там, наверное, возьмем фургон и поедем в горы к моему дому. Эти дороги еще не скоро станут пригодны для современных экипажей.

Дженис меньше всего волновали изысканные экипажи, она переживала за Бетси. Похоже, им предстоял долгий и тяжелый путь. Нахмурившись, она закусила губу.

— А Гэйдж далеко от того места, куда мы едем?

Питер осторожно посмотрел на нее:

— Думаю, миль пятьдесят, если не больше.

Дженис почувствовала спазмы в желудке. Значит, им придется долго ехать в открытом дилижансе и в фургоне. Может, ей удастся оставить с кем-нибудь Бетси до зимы, чтобы не тащить ее по жаре и пыли…

— Хорошо, что сейчас лето, — сказал он, как будто прочитав ее мысли. — Зимой туда вообще не проехать.

Он потянулся за печеньем, а Дженис, уронив на колени руки, безжизненно уставилась поверх его плеча на последний луч солнца, падавший в кухню через открытую дверь. Как же со всем этим справиться?

Этот вопрос весь вечер не давал ей покоя. Пока они вместе убирали со стола и мыли посуду, Дженис продолжала расспрашивать Питера, не переставая терзаться мыслью о том, как перевезти Бетси через такие дикие места. Она вышла замуж за этого человека, чтобы оградить Бетси от трудностей, и не могла допустить, чтобы сей безрассудный шаг убил ее ребенка.

Но вскоре пришлось оставить спасительную территорию кухни и перейти к следующему этапу своего нового положения и к тревогам другого рода.

Когда они вытерли и убрали в буфет последнюю тарелку, наступил неловкий момент. Дженис вышла из кухни в переднюю. Уже темнело, и она зажгла лампу, скорее чувствуя, чем видя, что Питер тоже вошел в комнату, неотступно следя взглядом за каждым ее движением.

— Еще рано. Что ты обычно делаешь по вечерам? — постаралась она спросить как можно беспечнее.

Обернувшись, она увидела, что муж стоит, привалившись к косяку, скрестив на груди руки, и смотрит на нее. Ей очень хотелось убежать от этого взгляда. Она никогда не пыталась представить, что скрывается под его одеждой, но видела, как это гладкое полотно натягивается на определенных участках его тела. Дженис не решалась взглянуть на его брюки. Сегодня на нем были не дешевые дерюжные штаны, а брюки из дорогого материала, который почти неприлично обтягивал его узкие бедра. Она смутилась и с пылающими щеками отвернулась к окну.

— Ну, наверное, читаю, играю в карты.

Питер так долго молчал перед тем, как ответить, что ей пришлось вспоминать свой вопрос. Сцепив перед собой руки, Дженис рассеянно кивнула. Перекаты его голоса странным образом завораживали ее. Внутри все сжалось, а по рукам поползли мурашки.

— Дженни!

Она вздрогнула, услышав свое уменьшительное имя, каким обычно называл ее Джэсон. Но больше всего ее испугало то, что Питер уже стоял у нее за спиной. Он положил руку ей на плечо, и Дженис снова вздрогнула. Она тут же постаралась унять нервную дрожь.

— Мы с тобой уже не дети, Дженни. Мы муж и жена и приняли это решение вполне осознанно. Думаю, нас обоих можно назвать разумными взрослыми людьми. Возможно, нам предстоит еще многое узнать друг о друге, но, как мне кажется, здесь нечего бояться. Прости за вопрос, но я должен знать, насколько мне надо быть с тобой осторожным. У тебя был когда-нибудь мужчина, Дженни?

Как удивительно просто! Дженис молча кивнула и могла поклясться, что услышала его облегченный вздох. Слова Питера подтвердили ее уверенность.

— Это хорошо. Вряд ли я смог бы себя должным образом контролировать, если бы ты оказалась девственницей. Я очень давно не был с женщиной, Дженни. Я уже не могу ждать. Ты не будешь возражать, если мы оставим формальности?

Какое романтичное заявление! Дженис позабавила его практичность, и она невольно улыбнулась, несмотря на охватывающий ее ужас. Вот такой мужчина ей нравится — идет прямо к цели, отметая все препятствия на своем пути. То, что его целью являлась она сама, странным образом обнадеживало.

— Хорошо, — покорно проговорила она и, повернувшись, пошла в спальню.

— Я дам тебе время подготовиться, — сказал он ей в спину и добавил: — Не возись с ночной рубашкой.