Бумажный тигр (I. Материя)

ТИГР В КЛЕТКЕ. Глава 1

— Прошу вас, мистер Лайвстоун. Проходите. Хозяин занят в кабинете, но вы можете обождать его в нашей гостиной. Она не очень роскошна, однако вполне хорошо обставлена, чтобы вы ощутили себя комфортно, пока будете ждать.

Лэйд засопел, смерив мажордома неприязненным взглядом.

Вполне хорошо обставлена? Комфортно?

Этот малый что, намекает на счёт его фигуры?..

— Кхм. Простите, по всей видимости, произошла ошибка.

— Да, сэр?

Разглядывать мажордома в упор было бесполезно — с тем же успехом можно сверлить взглядом отварного судака, лежащего перед тобой на тарелке. Выпуклые мутноватые глаза не выражали ровно никакого человеческого чувства — признак превосходно вышколенной прислуги.

Лэйд терпеть не мог превосходно вышколенную прислугу, в её присутствии он всегда терялся, ощущая себя мальчишкой в разодранных штанах, которому вот-вот закатят взбучку за разбитое окно — уже третье на этой неделе.

— Видите ли, в чём дело, — он кашлянул, — Я прибыл сюда по приглашению мистера Гёрни. Деловому приглашению, и весьма безотлагательному, насколько я могу судить. Вероятно, вам стоит провести меня к нему в кабинет и…

— Нет, сэр. Ровно никакой ошибки здесь нет.

Мажордом склонил голову на три четверти дюйма, одним только этим движением обозначив вежливую снисходительность человека в костюме за пятьдесят фунтов, вынужденного объяснять очевидные вещи человеку в костюме за один фунт десять шиллингов.

— Что вы хотите сказать?

— Мистер Гёрни скоро закончит свои дела и спустится. Надеюсь, вам не обременительно будет обождать его несколько минут в гостиной, в компании с другими гостями.

С другими… гостями?

Дверь распахнулась, прежде чем он успел возразить, и Лэйд ощутил, как под языком выступает горечь. Так бывает, если запихнуть в рот сразу две турецкие перечные пастилки.

Гостиная была обставлена превосходно и со вкусом.

Сюда не дотянулись руки Маклина, Клиссетта, а также «Холланда и сыновей», стараниями которых многие английские гостиные выглядят так, будто загодя подготовлены встретить вражеский штурм, а предметы обстановки служат не столько удобству посетителей, сколько необходимости разбить вражеские атакующие порядки.

Никаких тяжёлых гардин и массивных кресел, никаких поглощающих звук резных панелей, всё обставлено на лёгкий колониальный манер — изящно, с тем небрежным лоском, с которым обставляют свои альковы холостяки средних лет, не стеснённые ни семьёй, ни кредиторами, ни необходимостью демонстрировать своё положение в обществе. Лэйд машинально оценил телефонный аппарат, стоящий на тумбочке в углу — роскошный шведский «Рикстелефон» в лакированном корпусе с изящной рукояткой индуктора. Современная, элегантная и чертовски дорогая машинка, никакого сравнения с теми громоздкими пузатыми чудовищами, что украшают собой гостиные Миддлдэка.

Единственной массивной деталью обстановки был стол. Огромный, круглый, красного дерева, водружённый посреди апартаментов, он куда уместнее смотрелся бы в замке у Джона Ламберта[73], грозящего мечом непокорным шотландцам, подумал Лэйд, чем в гостиной преуспевающего банкира из Редруфа. Чёрт, за таким столом можно было бы рассадить две дюжины человек, и так, чтобы они не касались друг друга плечами. Но сидело за ним куда меньше, оттого пустого пространства между ними оставалось чертовски много.

Не двое. Не трое.

Шестеро. Шесть человек, сидящих за столом, внимательно глядящих на Лэйда Лайвстоуна, нелепо застывшего в дверном проёме.

Чёрт, ну и странная же это была компания!

Взгляд Лэйда быстро пробежал вокруг стола по часовой стрелке, точно тот был барабаном револьвера с шестью заряженными каморами, задерживаясь на одну секунду на каждом госте.

Двое мужчин в жилетах из грязной овечьей шерсти. О чём-то глухо переговариваются друг с другом, отставив к стене массивные трости, по-волчьи зыркая на окружающих из-под клочковатых бровей. Сразу видно, чувствуют себя неуютно, не на своём месте, роскошь гостиной явно их тяготит, как и общество, в котором они оказались. Неприятные типы, которых скорее ожидаешь встретить в тёмной подворотне Скрэпси, и запах от них скверный — от их грязной козлятины, от их стоптанных башмаков, от их сальных нечёсаных волос…

Пожилой джентльмен, сидящий поодаль от них, явно не относился к их кругу, более того, являл собой их полную противоположность. Благообразный, седой, лет около семидесяти, он походил на библейского старца, который внезапно выиграл в лотерею двести фунтов, уже успел посетить парикмахера, цирюльника и портного, пообедать в ресторане с пристойной винной картой и обзавестись абонементом в театр. Вероятно, всё дело было в его окладистой бороде, седой и ухоженной, которую он степенно перебирал пальцами, поглядывая вокруг себя. В самом деле, роскошная борода. Лэйд и себе непременно завёл бы нечто подобное, пусть это и чревато было бы насмешками со стороны Хейвудского Треста, вот только содержать такую бороду, пожалуй, ещё более накладно, чем чистокровного шайрского скакуна, пожалуй, на одном репейном масле с отдушкой немудрено разориться…

Джентльмен был облачён в старомодный костюм строгого кроя вроде тех, что носят обыкновенно вышедшие на пенсию профессора, даже чересчур скромный, едва ли не пуританский. Ни золотых часов, ни трости с изящным набалдашником — ни дать, ни взять, отставной викарий, вздумавший заглянуть к мистеру Гёрни на чашечку кофе с ликёром. Только глаза у него не такие, как у святош. Не скорбные, проникнутые христианской тоской, совсем другого сорта. Лучистые, пронзительно голубые, смешливые, они сохранили удивительную для своих лет ясность, редко встречающуюся у стариков, и походили на осколки январского льда, который невозможно раздобыть на полинезийских широтах. Такие глаза не забудешь, единожды их увидев…

Следующий гость к некоторому смущению Лэйда оказался гостьей. Молодая женщина, определил он, но не юная, лет около тридцати, и тоже чудно одетая. Многие дамы Нового Бангора, даже те из них, что были облечены высоким положением в обществе, быстро отказываются от удушливой и чопорной викторианской моды, норовящей задушить их слоями тяжёлой ткани и грозящей в здешнем климате всамделишным тепловым ударом. Обыкновенно им требуется совсем немного времени, чтобы перенять здешнюю моду, царящую в тропиках, немного легкомысленную, немного фривольную, склонную к лёгким воздушным тканям и не отягощённую излишней драпировкой.

Но только не эта. Эта, кажется, не намеревалась идти на уступки жаркому климату, напротив, была облачена в закрытое платье из тяжёлого чёрного бархата, стянутое в талии чёрным же корсетом до того неестественного и даже пугающего состояния, в котором фигура делается похожей на рюмку для портвейна с опасно тонкой талией. Высокий кружевной воротник, длинные рукава, перчатки, кружева… Чёрт, и не жарко же ей в этом тугом свёртке из тафты, бархата, шёлка и муслина!

А ещё она чертовски злоупотребляла косметикой. Слой пудры был столь густым, что лицо походило на белоснежную маску дорогого веджвудского[74] фарфора. Может, из-за контраста с этой мертвенной безжизненной белизной её густо подведённые чёрной тушью глаза выглядели зловещими провалами-глазницами, острые брови казались острыми бритвенными лезвиями, а губы, накрашенные кричаще-алой карминовой помадой, походили на открытую рану, полную свежей артериальной крови.

Жутковатые сравнения, однако она и выглядела жутковатой. Зловещая кукла с холодным фарфоровым лицом, обряженная в тяжёлый чёрный бархат, которую кому-то шутнику озорства ради захотелось посадить за стол вместе с прочими гостями. Даже осанка у неё была неестественно прямой, царственной, ровной, как редко бывает у людей.

В обществе хорошо одетых юных дам Лэйд обыкновенно терялся, ощущая себя нескладным пожилым моржом в дешёвом костюме, ужасно неловким и в придачу косноязыким. Но от взгляда странной гостьи не почувствовал того мятного сквознячка, который обыкновенно тревожит душу при взгляде юной симпатичной особы противоположного пола. Напротив, почувствовал только пульсирующую где-то под старой тяжёлой печёнкой тревогу. Эта дама явилась в гостиную мистера Гёрни не для того, чтобы полакомиться солёными крендельками и поболтать о свежих парижских вышивках, присланных её тётушкой…

Пятый по счёту гость был одних с Лэйдом годов и тоже щеголял странным одеянием. Он был облачён во что-то вроде халата — ужасно легкомысленный наряд для джентльмена, с точки зрения Лэйда Лайвстоуна — халата какого-нибудь китайского мандарина или императора, вот только расписан был не иероглифами и птицами, а угловатыми значками математических и химических формул. Лицо у него было сухое, строгих черт, с небольшой бородкой, тонкими бесцветными губами и острым выдающимся подбородком. Ничего другого разобрать было нельзя, поскольку всё другое скрывалось под массивным сооружением вроде шлема, которое джентльмен носил на голове.

Это была внушительная конструкция, при одном виде которой Лэйд ощутил, как ноют его шейные позвонки. Впитавшая в себя что-то от средневекового рыцарского шлема, что-то от пехотной каски Броди, что-то от тех масок, что носят рабочие в доках, работающие с горелками Шатилье, дающими необычайно горячее и яркое пламя, она таращилась на Лэйда полудюжиной огромных выпуклых линз разного размера, за которыми невозможно было что-то разобрать.

Господи, ну и штука! Лэйд готов был побиться об заклад, что весит она по меньшей мере фунтов десять, даже больше, чем то сооружение, которое по доброй воле водрузил на себя Карл Второй[75]. Удовольствие носить на себе нечто подобное, пожалуй, сродни удовольствию от надетого на голову железного ведра. Но сухой господин с бородкой, хоть и кряхтел немного, изгибая спину под немыслимыми углами, вёл себя так, будто эта штука стесняла его не больше, чем изящный лорнет — непринуждённо крутил головой во все стороны, что-то разглядывал, чему-то посмеивался, кивал сам себе…

Чудак или же психопат, решил Лэйд, отводя от него взгляд. И поди ещё знай, что лучше. Здесь, в Новом Бангоре, одно качество перетекает в другое крайне быстро…

Шестой гость тоже был немолод, лет около семидесяти, точнее определить было сложно из-за смуглого лица, высушенного солнцем до такой степени, что напоминало кусок хорошо выдержанного вяленого мяса. Этот не был поклонником ни строгих чопорных костюмов, ни легкомысленных халатов, ни садистской викторианской моды — весь его туалет состоял из грубой холщовой рубахи и таких же штанов, столь ветхих, что на его месте Лэйд постеснялся бы даже покидать пределы вечно пьяного, полного оборванной матросни, Шипси, не говоря уже о том, чтобы соваться в респектабельный Редруф. В тон одежде была и борода, седая, выгоревшая на солнце до лёгкой желтизны, неряшливо и небрежно остриженная.

Этот тип напоминал лоцмана, проведшего всю жизнь на раскалённой корабельной палубе, но каким-то странным течением затянутого в гостиную, которая представлялась ему тесной тёмной каморкой. Глаза его озадаченно моргали, будто недоумённо, словно он и сам толком не понимал, что здесь делает и как тут оказался. Широкая нижняя челюсть, скуластое лицо, слабо выраженная, но вполне отчётливая долихокефалия[76]…

Лэйд мысленно кивнул себе. Полли, без сомнения. Полинезийской крови в жилах старика было недостаточно, чтобы считать его воплощением мистера Хонги Хика[77], но вполне достаточно, чтобы разбавить британскую кровь до умеренных значений. Всё ясно, квартерон или метис[78]. В Новом Бангоре всегда хватало таких — и подобных ему.

Несчастные сыновья двух народов, несущие в себе британское и полинезийское начало, они были вышвырнуты собственными племенами, но так и не сделались своими в краю мёртвого камня, который следует именовать городом. Оборванные, не знающие грамоты, изъясняющиеся на ломаном английском, щедро сдобренным полинезийским диалектом, легко попадающие в сети алкоголя и рыбного зелья, они влачили весьма жалкое существование, обыкновенно оседая в Клифе, Лонг-Джоне и Шипспоттинге.

Этот выглядел не самым запущенным из них, но и не самым респектабельным. Выгоревшие глаза старика-полли выглядели внимательными, но при этом бесхитростными, почти детскими — они не выдавали ни буйного нрава, ни особенного ума. Лэйд невольно ощутил толику облегчения — некоторые полли от природы отличаются способностью причинять неприятности, но этот, как будто бы, ни угрожал ни гостиной мистера Гёрни, ни его гостям, к числу которых он и сам теперь относился.

Чёрт, ну и странная же здесь собралась компания!

Пёстрая, непривычная и, по меньшей мере, чудная.

Взгляд Лэйда оббежал стол по окружности, как часовая стрелка оббегает циферблат,

вернулся в отправную точку и завертелся на месте, не зная, в какую сторону ему устремиться дальше.

Лэйд не знал, какими достоинствами наделён мистер Гёрни, но одного у него нельзя было отнять — кажется, он сумел собрать в своей гостиной весьма странную публику. Эти шестеро определённо не относились к числу его сослуживцев, которых он вознамерился угостить хорошим обедом по случаю удачного завершения финансового квартала. Ещё меньше они походили на дружескую компанию, собравшейся на небольшую пирушку, очень уж обособленно восседали за столом, не переговариваясь и даже не глядя друг на друга — поведение не старых приятелей, но незнакомцев.

Возможно, банкиры из Редруфа любят дурачиться таким образом, подумал Лэйд, возможно, это что-то вроде их излюбленного развлечения. Они выбирают из числа жителей Нового Бангора семерых наиболее странных, приглашают их к себе домой, после чего выбирают из них короля чудаков, которому предстоит царствовать ещё целый год. Если так, акции Лэйда Лайвстоуна в этом свете должны стоить не так и мало — поменьше, чем у Безжалостной Красавицы[79] или мистера Моисея, но побольше, чем у старика-полли…

— Какой удивительный спектр!

— Простите, — вырвалось у Лэйда, — Что вы сказали?

— Поразительно! — мужчина в тяжёлом шлеме, оснащённом множеством линз, подался вперёд в своём кресле, — И как странно! Я говорю о вашей фигуре, она…

— Полегче, приятель, — пробормотал Лэйд, выставляя вперёд руки, — Моя фигура несовершенна, как несовершенны многие вещи в мире, но лишь один-единственный человек в мире имеет право критиковать её — это мой портной.

— Я не об этом, — мужчина в шлеме даже привстал от волнения, — Ваша аура… Этот спектр, эти линии… Поразительно. Никогда прежде не встречал такого рисунка. Словно… словно полосы, скользящие по телу, и какие яркие!..

Лэйд машинально провёл ладонями по животу, будто смахивая пыль с жилета.

— Хотите сказать, вы видите мою… ауру? Наверно, через эту штуку у вас на голове?

Мужчина дёрнул острым подбородком.

— Эти линзы испускают невидимые N-лучи, пронизывающие пространство на всех уровнях, от молекулярного до уровня торсионных колебаний. Эти ваши полосы… В жизни не видел ничего подобного! Они скользят, переливаются…

Пора совершать ретирадный манёвр, подумал Лэйд. Улыбнуться, сделать извиняющийся жест шляпой и оставить эту чёртову гостиную так быстро, как позволяют правила приличия в хорошем доме. Извините, дамы и господа, произошла ошибка. Дурак-слуга напутал с визитными карточками, не стоит беспокоиться, я уже удаляюсь. Доброго вам вечера, передавайте привет мистеру Гёрни!

Возможно, он так и поступил бы, если бы не замялся в дверях, ощутив…

Запах.

Старый тигр может ослабеть с годами, его когти станут немощны, его шкура выцветет, сделавшись похожей на старый линялый ковёр, но обоняние изменит ему в последнюю очередь, может, лишь только перед самой смертью.

Запах. Этот чёртов запах…

Наверно, что-то подобное можно ощутить, оказавшись в комнате, набитой клерками из Канцелярии в их траурных чёрных костюмах. Сколько бы они не сбрызгивали себя туалетной водой, сколько бы ни смазывали патентованными лосьонами бесцветные волосы, за цветочной отдушкой всегда будет ощущаться тонкий запашок тухлятины — запах крысиного пиршества, вечно сопутствующий им и их делишкам…

Вот и здесь что-то похожее.

Запах, который ему уже доводилось встречать. Но не в роскошных гостиных Редруфа. В других местах. В зловещих распахнутых подворотнях Скрэпси, кажущихся ощерившимися колючими пастями. Среди покосившихся серых бараков Лонг-Джона, напоминающих серую равнину, усеянную тушами мёртвых разлагающихся китов. В чадящих ядовитым смогом исполинских громадах Коппертауна, дробящих руду вперемешку с людьми…

И вот теперь — здесь.

Он ощутил этот аромат едва лишь зашёл в гостиную. Тонкий, едва ощутимый, почти сокрытый за запахами грязной овчины, духов и табака. Они все издавали его, все шестеро. Вот почему его взгляд так медленно двигался вокруг стола, увязая на каждом лице. Они все… Вот чёрт!

— Чу! — один из гостей, импозантный джентльмен с роскошной седой бородой потёр пальцем кончик носа, — Вы чувствуете этот запах, господа? Такой тонкий аромат, похожий на… Да, словно запах завонявшего сыра, касторки и плесневелых сухарей? Это же… Чёрт возьми, так я и думал! Только один человек на этом острове может так издавать подобное амбрэ. Лэйд? Лэйд Лайвстоун?

Джентльмен с роскошной седой бородой приподнялся на своём месте. Он делал вид, что близоруко щурится, но Лэйд знал, что его ясные голубые глаза превосходно видят. Их взгляд едва не пригвоздил его к полу.

Дьявол. Слюна под языком сделалась горькой, точно он рассосал целый пакетик хинного порошка из аптеки доктора Фарлоу, Лэйд едва удержался от того, чтобы сплюнуть на пол, подтвердив дурные манеры обитателей Миддлдэка.

Ретирадный манёвр опоздал на секунду с четвертью и сделался бессмысленным. Ну и тюфяк же ты, Лэйд Лайвстоун, ну и бестолочь…

— Здравствуй, Ледбитер, — холодно произнёс он, — Смотрю, ты завёл себе бороду? Неплохо. Немного напоминает дохлого кота, но тебе к лицу.

Джентльмен улыбнулся.

— Ну, друзья мои, видимо наш несчастный остров в самом деле грозит разразиться извержением и уйти на дно морское, раз уж мистер Лайвстоун выбрался из той дыры в Миддлдэке, которую он называет своей лавкой, почтив скромный Редруф своим присутствием!

— Ничуть не удивлён тебя здесь увидеть, Ледбитер. Насколько я помню, ты всегда испытывал слабость к хорошо обставленным гостиным. Это ведь твоя естественная среда обитания, насколько я помню?

Седой джентльмен рассмеялся, скрестив руки на крепкой груди. У него и фигура была крепкая, основательная, как у человека, привыкшего работать руками, прожитые годы не согнули её, как это бывает с некоторыми здоровяками, не высушили, лишь обветрили немного лицо, обнажив многочисленные морщины. Но среди этих морщин располагались знакомые Лэйду глаза — смеющиеся чистые глаза семидесятилетнего юноши.

— Ах, Лэйд… Когда тебе стукнет сколько мне, поверь, ты тоже будешь рад бросить свои сырые углы и пристани, чтоб перебраться в сухие и хорошо обставленные гостиные. Подагра, знаешь ли, великий мастер уговаривать людей. Не будем вспоминать старые обиды, мой полосатый друг. Пожмём друг другу руки — и присаживайся за стол. Здесь, веришь ли, образовалась интереснейшая компания, которой я обязан тебя представить. Кроме того, здесь подают отменное вино. Дамы и господа! — Ледбитер поднял руку, точно заправский конферансье, не хватало разве что цилиндра, — Впервые на нашей арене! Поприветствуйте его, но старайтесь не хлопать слишком громко, некоторые старые тигры не выносят резких звуков!

Они разглядывали его — все шестеро. Кто с опаской, кто с недоумением, кто с вялым интересом. Так разглядывают неважно набитое чучело, водружённое в гостиной по странной прихоти хозяина. Лэйд ощутил, как под дешёвым костюмом на его теле раскаляются невидимые тигриные полосы.

Душно здесь, подумал Лэйд, борясь с желанием оттянуть воротник. Ну и духота…

Обстановка в доме была самая современная, не тяготеющая к старомодным формам, но дом, верно, строился ещё в георгианскую эпоху, когда широкие окна на фасаде считались непристойными, почти развратными — как вырезы на груди дамского платья. Может, потому в гостиной было всего одно окно, и то узкое, поднятое несуразно высоко над полом, вдобавок забранное толстой кованной решёткой. Недурная защита от взломщиков и ночных воришек, но боги, мажордому следовало хотя бы изредка открывать его, чтобы впустить внутрь толику свежего воздуха. Может, тогда досаждающий ему запах сделался бы немногим слабее…

— Если старые тигры чего и не выносят, так это шарлатанов и пустозвонов, — пробормотал Лэйд, борясь с желанием распустить галстук, и ещё прищурить глаза, будто в него в самом деле ударили лучи цирковых софитов, — А ты всё ещё числишься первым среди них, Арльз Эбстер Ледбитер.

Седобородый хмыкнул.

— Вижу, годы не сделали тебя мягче.

— Годы делают мягче только Камамбер[80].

— Ты всё же сварлив, как и прежде, Лайвстоун.

— А ты, как и прежде, напыщенный дурак, Ледбитер. Что, всё ещё работаешь на ярмарке папаши Вудмана?

Голубые глаза Ледбитера сверкнули, точно начищенные бирюзовые запонки. Они были способны испускать не только мягкий свет, но и опасное предгрозовое свечение.

— С твоего позволения, общество, к которому я принадлежу, именуется Герметическим орденом Золотой Зари, — произнёс он, и тон его голоса сделался таким же ледяным, как и глаза, — Уж извини, если это название кажется тебе слишком сложным для разумения, я и забыл, что в голову лавочника обыкновенно не умещается более трёх слов подряд.

Лэйд пренебрежительно махнул рукой в ответ.

— Как по мне, так хоть Орденом тухлой селёдки. Ну и какое положение ты в нём занимаешь на данный момент? Всё ещё числишься младшим полотёром или старик Вудман уже разрешает тебе стирать его носки?

— Блестяще. Смотрю, ты по-прежнему черпаешь свои остроты из того же ящика, в котором хранишь просроченные соленья. К твоему сведению, я уже достиг четвёртого уровня посвящения и состою в сане философа.

— Такие философы, как ты, стоят полпенни в базарный день, Ледбитер, за шиллинг можно взять сразу пучок…

— Очаровательно, — женщина в чёрном бархате наградила их обоих неприязненным взглядом, — Вы щебечете как парочка влюблённых пташек, но от вашего щебета у меня скоро сделается мигрень. Что это с вами такое? Какая-то старая обида? Может, вендетта? Досадно, что вы оба не носите шпаг, но, полагаю, мы можем решить этот вопрос, если пошлём слугу мистера Гёрни за фруктовыми ножами, чтобы вы могли вскрыть друг друга прямо здесь к нашему всеобщему удовольствию.

Подведённые тушью глаза смотрели насмешливо и зло, ярко-алые губы кривились в усмешке. Опасная штучка, подумал Лэйд. Вовсе не хорошенькая куколка, как я сперва было вообразил. Скорее, отравленный стилет в кружевной салфетке. Чёрт, глаза-то аж пылают, а её зубы…

Ледбитер вздохнул, опустив руки на живот. На груди его, поверх строгого профессорского костюма обнаружился массивный серебряный крест, который Лэйд раньше не замечал. Контуром напоминающий византийское распятие, он лишь издалека походил на символ христианской веры, вблизи же являл собой какую-то чертовщину, при виде которой пришёл бы в восторг любой почитатель эклектики. Верх — жёлтый, левая перекладина красная, правая — синяя, низ и вовсе каких-то нелепых зелёно-ало-жёлтых сочетаний… Будто этого было мало, сердцевину креста занимало какое-то подобие барабана с еврейскими письменами, вокруг которого были рассыпаны зодиакальные и алхимические символы.

Герметический орден Золотой Зари. Лэйду уже приходилось встречать такие штуки — и не раз. Знак принадлежности к воинству папаши Вудмана, укрепляющему свои позиции на острове из года в год. Прежде их можно было легко встретить в Майринке, в Айронглоу, в Олд-Доноване. Сейчас, значит, добрались и до Редруфа. Чертовски мило.

— Всё в порядке, мисс Воган, — Ледбитер послал ей сдержанную улыбку, которую Лэйд оценил бы в пять пенсов, — Мы с господином Лайвстоуном старые приятели, но… Скажем так, наши взгляды на то, как обуздать силы острова, немного разнятся.

— Разнятся? — Лэйд шагнул к столу, борясь с желанием закатать рукав на правой руке, чтобы отвесить Ледбитеру роскошную оплеуху на манер тех, которым так славятся докеры из Клифа, — Сукин ты сын, Ледбитер! Они стали разниться после того, как шесть лет назад ты позволил стае туреху разорвать четырёх человек в Айронглоу!

Двое мрачных джентльменов в грязной овчине внезапно переглянулись, сделавшись ещё более похожими на пару напряжённо застывших волков. Рты их едва-едва приоткрылись, но Лэйд обладал достаточно тонким слухом, чтобы расслышать.

Один из них сказал: «Étrange». Другой ответил — «Et dangereux. Gardez un oeil sur lui»[81].

После чего оба отчего-то одновременно покосились в сторону своих тростей, прислонённых к стене. Чертовски массивные трости, подумал Лэйд рассеянно, футов пяти[82] в длину и такие увесистые, что едва ли с такими пристало ходить джентльмену — размерами они скорее напоминали дубинки. Дерево было старым, потемневшим от многолетнего использования, а вместо набалдашников располагались небольшие металлические проушины, словно созданные для того, чтоб продевать в них канат. Как интересно…

Лэйду приходилось видеть самые разные трости, но эти выглядели диковинно — и неудивительно. Это были не трости, это были два тяжёлых гарпуна, небрежно прислонённых к стене. Не современных, почти изящных, системы Темпла, похожих на увеличенные во много раз швейные иглы, а старого типа, смахивающие на тяжёлые копья с зазубренным наконечником, вроде тех, которыми, должно быть, в своё время орудовал ещё старина Квикег[83]. Архаичные штуки, подумал Лэйд, но чертовски опасные. Семидюймовые лезвия из потемневшего металла небрежно уткнулись в ковёр, но всякий, имеющий дела с такими штуками, знает, что достаточно хорошего удара, чтобы пропороть китовую тушу на три фута в глубину. А человеческое тело — пробить насквозь…

Ледбитер выставил перед собой руки. Крепкий в кости, широкоплечий, он сохранил превосходную для своего возраста осанку, кроме того, был фунтов на пятьдесят[84] легче Лэйда и на голову выше. Дойди дело до драки, у него были бы недурные шансы даже с учётом его зрелых лет. Но руки, которые он выставил перед собой, не образовывали защитную стойки — этот своеобразный щит был рассчитан против несправедливых упрёков, но не кулаков.

— Опять ты за своё… Чёрт, я думал, мы уже покончили с этим! Я не мог знать, что

в подвале того дома свила себе логово семейка туреху. Я осмотрел все комнаты и…

Лэйд наставил на него палец. Так, точно это был тяжёлый ствол револьвера системы Томаса, который он держал в ящике письменного стола в своём кабинете.

— Ты должен был знать, Ледбитер. Должен был знать, если осмеливаешься заниматься этим ремеслом. Паутина в углах позеленела. Домашние коты сбежали прочь. Спичка горит зеленоватым пламенем. Запах гнилой капусты по утрам. Дьявол! Не обязательно быть посвящённым в сан философа, чтобы понять, что здесь поселились туреху! Всё, что тебе требовалось, это горшочек красной охры и хороший рыбацкий нож. Ты потратил несколько часов, разрисовывая стены никчёмными письменами, горланя никчёмные заклинания на суахили, рассыпая повсюду соль и мирру. А потом ушёл, сочтя свой долг исполненным до конца. А ночью голодные туреху выползли из подвала, чтоб хорошенько перекусить. И знаешь, что? Они устроили себе славный ужин. Четверо человек. Четверо человек, Ледбитер! Туреху сожрали их, беспомощных как цыплят! Обгладывали их кости, когда те были ещё живы. Разрывали на части, подвешивая дёргающиеся останки под потолком. Так что да, у нас с тобой определённо разнится подход!

Ледбитер медленно сел, потирая переносицу.

— Как это забавно… Мы все посмеивались над Шляпником, а ведь он был прав на счёт тебя, Лайвстоун. Ты не профессионал, не мастер, ты всего лишь скудоумный дикарь, которому единожды в жизни улыбнулась удача, но который возгордился настолько, что считает себя вправе поучать всех прочих.

— Шляпник был самодовольным ублюдком, — хладнокровно возразил Лэйд, стараясь сохранять самообладание, но ощущая тяжёлое биение сердца в ушах, — Он сделал ошибку. И заплатил за это. Не то покончил с собой, не то был сожран. Помнится, он тоже любил хорошие гостиные…

— Может, и так. Но он был человеком науки. А ты… ты… Чёртов Калибан, рядящийся под джентльмена! Дикарь! Невежда! Пока я пытаюсь нащупать тайные струны этого острова, определить их тональность и расположение, чтобы понять, как извлекать звук, ты, точно средневековый врач, норовишь полоснуть ланцетом и оттяпать дёргающемуся пациенту ногу. И неважно, что у него, пуля в бедре или заноза под ногтем.

— Каждый из нас выбирает свои методы, — холодно заметил Лэйд, — Мои, может, не очень изящны, но…

— Не очень изящны? — Ледбитер расхохотался, — Вот уж метко сказано! Насколько я помню твою собственную тактику, она вполне укладывается в нехитрую, как дубинка полинезийца, схему. «Игнорировать всё, что только возможно. Договориться с тем, что нельзя игнорировать. Запугать всё, с чем невозможно договориться. Убить то, что невозможно запугать». Я ничего не упустил?

— Только то, что шесть лет назад я пообещал отрезать тебе уши, если ты ещё раз попадёшься мне на пути, Арльз. Если я до сих пор не ношу их на своей шее на манер ожерелий, что носят воины-полли, то только потому, что нам с тобой не приходилось встречаться. В отличие от тебя, я не любитель хороших гостиных.

Ледбитер поморщился.

— Брось свои грязные тигриные манеры, Лайвстоун. Они работают среди китобоев и шлюх, но не в хорошем обществе. И лучше бы тебе убрать обратно когти, пока я не достал хлыст…

— Баал, Паймон и Форнеус! — женщина в чёрном, которую Ледбитер назвал мисс Воган, впилась в Лэйда взглядом. Если глаза Ледбитера были полны безмятежной лазури, её собственные казались двумя колючими звёздами, ввинчивающимися в душу, — До меня только сейчас дошло, о чём вы болтаете. Когти, полосы… Чёрт вас подери, обоих! Это он? Это тот, о ком я думаю? Мистер Блондло, так вот что за полосы вы имели в виду?

Мужчина в монструозном шлеме встрепенулся на своём месте. Он и без того последнюю минуту пристально разглядывал Лэйда через выпуклые непрозрачные линзы своего аппарата, так пристально, будто Лэйд был неведомым препаратом, расположившимся на предметном стекле невидимого микроскопа. Судя по тому, как сжались его тонкие губы, этот процесс требовал нешуточного напряжения, иногда Лэйду даже казалось, что его чёртова оптика вот-вот лопнет от этих невероятных усилий…

— Да, — наконец произнёс он, отдуваясь, как после тяжёлого труда, — Несомненно. Теперь я отчётливо это вижу. Роскошное, невообразимое зрелище… Полосы пульсируют и перетекают, образовывая причудливейшие узоры, почти гипнотизируют… Вы, конечно, не можете видеть этого в том жалком спектре, что дала вам природа, но уверяю, я вижу отчётливо. Без сомнения, это он. Тигр.

— Тигр? — старик-полли в холщовой рубахе завертел головой, будто опасался, что в гостиную в самом деле заявится всамделишный тигр, свирепо рычащий и с оскаленной пастью, — Какой ещё тигр? Где? Вы это всерьёз?..

Джентльмены в овчине беспокойно переглянулись и, видно, мысли, мгновенно переданные по этому взгляду, как по невидимой волне аппарата Попова, были сходны, потому что оба одновременно усмехнулись в усы.

«Tigre? Il a dit tigre?»

«Absurdité. Il ressemble plutôt à un vieux hamster![85]»

— К вашим услугам, — сухо произнёс Лэйд, — Да, я — Бангорский Тигр.

Мисс Воган рассмеялась.

Лэйд всегда полагал, что женский смех — необычайно жизнеутверждающий препарат, даже в небольших дозах чрезвычайно ободряюще воздействующий на мужскую душу, даже лучше, чем горячий грог, сдобренный несколькими каплями лауданума. Но смех мисс Воган был особого рода. Может, потому, что её зубы…

Миниатюрные, белоснежные, они были подточены на полинезийский манер, как это делают некоторые воинственные дикари, до хищной остроты. Оттого её улыбка, обрамлённая кроваво-красной помадой, выглядела двоякой — по-женственному соблазнительной и по-акульи жутковатой. Какая отвратительная, чудовищная, противоестественная мода…

— Бангорский Тигр? Подумать только! Я думала, Бангорский Тигр — это одна из ветхих старых легенд Нового Бангора, навеки заблудившаяся в его тёмных переулках. Но позвольте, я слышала, что…

— Что он семи футов росту[86], трёхсот фунтов весом[87] и сложен как маорийское божество? — Лэйд усмехнулся, — Каждый лавочник знает — чтобы продать товар, надо прихорошить его. Сбрызнуть водой, чтобы убрать сухость, покрыть тонким слоем воска, чтобы сделать кожуру блестящей, протереть уксусной смесью, чтобы скрыть неприглядный запах…

— Я слышала, у Бангорского Тигра одна рука из чёрной стали, огненный глаз во лбу и тигриные когти. А вы… Что у вас с рукой?

Лэйд поднял правую руку, демонстрируя забинтованную культю мизинца.

— Это? Прищемил сундуком, когда искал банки консервированного шпината. Доктор Фарлоу говорит, через месяц я и забуду, что Господь наделил меня при рождении десятью пальцами. Пока ещё немного побаливает, особенно к вечеру, на сырую погоду, но…

— Поразительно. Такой пышный шлейф из слухов — и такое неказистое воплощение, — Воган покачала головой, не сводя с него глаз. Глаза у неё были большие, такие тёмные, что радужка почти сливалась со зрачком, — Что ж, я уже перестаю сожалеть, что приняла это странное приглашение и потеряла половину вечера. Знаете, я сразу поняла, что с вами что-то не так. У нас тут, как видите, собралась престранная компания, и вдруг этакий пухляк, увалень…

Лэйд вежливо склонил голову.

— Мои поздравления вашей проницательности. И вашему дантисту. В моей внешности нет ничего выдающегося, многие даже находят, что я выгляжу как вылитый Джон Булл, но люди, знакомые со мной ближе, утверждают, что внутри я куда ближе к Уэльской Даме[88], воплощённое благоразумие и добродетель.

— Вы и кудахчете, как старуха, — Воган ощерила свои прелестные зубки. Это вполне могло быть улыбкой, но могло быть и оскалом, Лэйд на всякий случай не стал улыбаться в ответ, — Это правда, что вы разделались с Ламбтонским червём три года назад?

Лэйд сдержанно кивнул.

— Пришлось. Городские власти смотрели сквозь пальцы на его проделки в гавани, пока он трапезничал лодками рыбаков и контрабандистов, но когда он взялся за пароходы, дело приняло дурной оборот. Непростая работа, смею заметить. Эта штука была пятидесяти футов[89] в длину и злобная, как голодная кобра…

— А ещё, говорят, вы видели Зеленозубую Дженни — и остались в живых?

— Мы виделись несколько раз, — уклончиво ответил Лэйд, — Она своеобразная дама, не лишённая недостатков, но не такая уж безжалостная, как принято считать. Конечно, если соблюдать некоторые правила и не…

— А ещё вы однажды оседлали демонический поезд и прокатились на нём восемь миль до самой станции Схаутен?

— Преувеличивают. От силы шесть. Я был молод и горяч, а молодости свойственно безрассудство. Второй раз я на такую поездку не согласился бы.

Воган смерила его взглядом. Холодным, презрительным и острым, но… Пожалуй, и заинтересованным тоже.

— Несколько лет назад в Новом Бангоре обреталась одна сущность… — взгляд сделался задумчивым, — Демоница. Её звали Декарабия-Пожирательница-Костей. Или Чёрная Баронесса. Или — иногда — Полуночная Сука.

Ледбитер кивнул, степенно поглаживая свою седую бороду.

— Я слышал про эту проказницу, мисс Воган. Весьма… беспокойная особа. Она проникала в дома спящих и свежевала их в собственных постелях. Говорят, из обрывков их кожи она шила себе свадебное платье… Необычайно смертоносная и злобная тварь.

Воган не обратила на него внимания, её взгляд, как и прежде, был устремлён на Лэйда.

— Я давно хотела заполучить её в свою коллекцию. Но несколько лет назад вдруг потеряла её след. Она словно… растворилась в ночи. Говорят, перед этим она перешла дорогу Бангорскому Тигру. Это так?

Лэйд неохотно кивнул.

— Я убил её.

— Убили?

— Уничтожил. Изгнал, сжил со света, растёр в порошок… как вам будет угодно.

Это произвело впечатление. Чёрт возьми, не могло не произвести.

Они зашептались между собой, склонившись над столом. Линзы мистера Блондло негромко загудели, фокусируясь, пристально вглядываясь в лицо Лэйда, джентльмены в грязной овчине ощутимо напряглись на своих местах, уже не скрываясь поглядывая в сторону своих гарпунов. Единственным, на кого этот мини-спектакль не произвёл никакого впечатления, так это на старика-полинезийца в холщовой рубахе. Тот бессмысленно озирался, пытаясь понять по реакции остальных, что происходит и что это за странный господин, одним своим появлением нагнавший столько шуму. Судя по всему, все произнесённые за столом имена были ему незнакомы, а вещи — непонятны. Уж он-то, надо думать, в жизни не слыхивал ни про каких тигров…

Чёрт.

Запах. Проклятый запах…

Лэйд стиснул зубы.

Это уже случалось однажды. Комната, наполненная незнакомыми, сдавленного переговаривающимися людьми, насторожённо косящимися друг на друга. Прищуренные глаза, стиснутые пальцы, опасливые взгляды в сторону двери… Да, это уже случалось, пусть даже в других декорациях, с другими актёрами. Старое чудовище Левиафан — завзятый театрал, он переменил детали и интерьер, но и только. В прошлый раз это была небольшая грязная комнатка в Скрэпси, такая затхлая, что тяжело дышать, в этот — роскошная гостиная, но что толку?..

Он уже видел один раз это представление.

— Простите, — человек со шлемом на голове повернулся к нему, линзы вновь негромко загудели, верно, какой-то хитрый юстировочный механизм менял фокусное расстояние, — Не каждый день доводится встретить человека, считающегося живой легендой, неудивительно, что все мы немного сбиты с толку и смущены. Наверно, будет справедливо, если и мы назовём свои имена, чтобы вы могли…

— Нет, — Лэйд покачал головой, — В этом нет необходимости.

— Простите?

Лэйд обвёл компанию взглядом. В этот раз куда медленнее, и не по часовой стрелке, а против.

— Нет необходимости, — повторил он, — Я и без того знаю, кто вы такие и чем занимаетесь.

На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, душная и немного затхлая, как в кладовке, где хранится сыр. Они все смотрели на него — кто пристально, кто недоумённо.

Наконец Воган рассмеялась.

— Нелепо, мистер Тигр. Если это ваша попытка произвести впечатление, то чертовски смелая. И бессмысленная. Допустим, с мистером Ледбитером вас в самом деле связывает некоторое знакомство, но я-то точно никогда прежде вас не видела. Что вы можете знать обо мне?

— Вполне достаточно, — сухо отозвался он, — Видите ли, в чём штука. Я прожил на этом острове чертовски долгое время. Гораздо больше, чем любой из вас. Я знаю наизусть многие его фокусы и секреты. Смею думать, меня не случайно прозвали тигром, мисс Воган. Этот остров — мои джунгли. Я знаю, чем он живёт и чем дышит — и для этого мне не требуется читать колонку новостей в «Серебряном Рупоре». Вы все — гости Нового Бангора, не так ли? Ни один из вас не был рождён на его берегах, но каждый в какой-то момент своей жизни услышал Зов и, бессильный ему сопротивляться, безотчётно отправился к его источнику. Конечно, тогда вы не знали, что это Зов. Никто из вас не знал. Вы и сейчас силитесь убедить себе, что это было ваше собственное желание или обычное стечение обстоятельств или… Впрочем, неважно. Я знаю, кто вы, хотя никого из вас не видел прежде в глаза. Хотите, я представлю вас — вам самим?

Глаза Воган потемнели — она словно пыталась ощупать его взглядом.

Она красива, безотчётно подумал Лэйд, пытаясь не отвести взгляда. Опасна, самоуверенна, презрительна — но и красива. Как багровое соцветие ядовитого волчеягодника, выросшее между вазонами с домашней геранью. В ней много злости, нетерпения, самодовольства — это юная хищница, которой Он ещё не успел выбить зубы. Но когда-нибудь…

Воган внезапно рассмеялась.

— А вы забавный, мистер Тигр. Что ж, раз уж наш хозяин, мистер Гёрни, не спешит развлечь нас, предпочитая мариновать в своей гостиной, я не прочь сыграть в эту игру. По крайней мере, это лучше, чем раскладывать опостылевший пасьянс или вести натужную беседу о погоде! Ну же, развлеките нас. Расскажите каждому в этой комнате, что вы знаете о нём. Мы оценим, сколько в этих словах правды, а сколько — досужей фантазии.

— Идёт, — легко отозвался Лэйд, потирая ладони. Обычно он делал так, когда ему предстояло носить мешки с мукой и сахаром, а негодяй Дигги отлынивал от работы, но иногда он ловил себя на этом жесте и в другие моменты, — В каком порядке вам угодно начать?

— В любом, — благосклонно отозвалась Воган, — Скажем, от двери и дальше, по часовой стрелке.

Лэйд усмехнулся — не им, самому себе.

Они хотят увидеть Тигра в деле. Скучающая публика в хороших костюмах, расположившаяся в прелестно обставленной гостиной, заинтригованная, но не чрезмерно, возбуждённая, но недостаточно для того, чтобы скалить зубы.

Что ж, он даст им такую возможность. Выйдет ещё разок в жаркий свет софитов. В этот раз не будет запаха крови, щёлканья кнута, горящих кругов, через которые нужно прыгать. В этот раз будет достаточно, если тигр просто пройдётся по арене и взглянет на них — тем особенным жёлтым взглядом, от которого коченеют зрители первых рядов, мгновенно теряя аппетит и пыл.

Лэйд кивнул, изображая поклон.

— Как вам будет угодно. Итак, вы двое…

Джентльмены в грязной овчине сверкнули глазами, но не потянулись за своими гарпунами, хоть руки и дёрнулись, спасибо и на том.

— Вы — братья Боссьер, не так ли? Не знаю, кто из вас Анри, а кто Рене-Эмиль, да это и не имеет значения. Вы родились под благословенным французским небом, но довольно скоро решили, что континентальный климат вам не по вкусу и отправились на другой край мира, в Патагонию. Мне приходилось слышать, что желание путешествовать возникло у вас не спонтанно, его развитию немало способствовали французские жандармы, убеждённые в том, что вы имеете отношение к некоторому количеству сомнительных сделок и авантюр, а также паре-другой проломленных сгоряча голов. Впрочем, судить не берусь — это всего лишь отголоски, слухи… Лично я не вижу причины, по которой два усердных в своём труде и настойчивых джентльмена не могли бы отправиться из опостылевшей колыбели цивилизации в дикую Патагонию!

Скорее всего, они неважно понимали английскую речь, а может, не понимали вовсе, но глядели на него так пристально, что всё тело покалывало, будто крохотными булавками. Лэйд ободряюще улыбнулся им.

— Какими бы талантами ни наделила вас жизнь при рождении, они оказались весьма уместны в Южном Америке, только осваиваемой, дикой и чрезвычайно опасной. Некоторое время вы пытались зарабатывать производством тюленьего жира, но не очень долго. У вас вышла ссора с тамошним управляющим, не так ли? Ссора, которая, будучи подогретой винными парами, весьма быстро разразилась неудобным образом. Если не ошибаюсь, этот негодяй напал на вас с братом, намереваясь убить, но вы оказали ему сопротивление, в результате которого незадачливый малый лишился одного глаза и руки, а вы… Вы, верно, решили, что уже достаточно пропахли горелым жиром, и устремились прочь из Патагонии. В следующий раз вы осели на островах Кергелен, что в Индийском океане, занявшись разведением овец. Судьба как будто бы благоволила вам, по крайней мере, на первых порах, вы даже сделались представителями Франции в Кергелене. Увы, и здесь злой рок помешал вашему счастью. Инспекционная группа, посетившая остров через год, как будто бы осталась недовольной увиденным. Что-то на счёт использования рабского труда и варварского обращения с местным населением… Разумеется, это всё навет, я не сомневаюсь, что вы легко защитили бы своё доброе имя в суде, если бы эти негодяи не попытались решить дело силой, коварно напав на вас с братом. Действуя в целях самозащиты, вы нанесли им изрядный урон — один убитый, трое тяжелораненых, после чего покинули негостеприимный Кергелен. В этот раз вы записались в норвежскую китобойную экспедицию и ещё два года били китов и тюленей в южных морях и в Полинезии. Там-то вы и выучились орудовать гарпунами. Ведь так?

Братья Боссьер переглянулись исподлобья.

— Qu'est-ce que c'est que ce virus, Anri?

— Je ne sais pas. Il n'y a rien de spécial — et je me suis retrouvé avec moi[90].

— Жестокая судьба и здесь выдала вам неважные карты, — Лэйд ободряюще улыбнулся им обоим, — Когда корабль уже был забит бочками тюленьего жира, проклятые норвежцы вздумали разделаться с вами. Задушить спящих и выкинуть за борт, чтобы не делить добычу. Но вы с братом и тут оказались проворнее них. Добрались до гарпунов и… Я слышал, вы перекололи двадцать пять человек на борту. От капитана до последнего юнги. Понятно, вы сделали это в целях самозащиты, но всё равно, работа, верно, была непростая? Досадно, что учась обращению с гарпунами, сослужившими вам добрую службу, вы не уделяли должного внимания навигации. Нет ничего удивительного в том, что потерявший курс корабль, на борту которого остались только вы с братом, шёл в неизвестном направлении, а после — неожиданно для вас — оказался прибит к острову, который вы не смогли отыскать на карте. Могу себе представить ваше разочарование, джентльмены. Самый большой во вселенной кит, которого невозможно пробить гарпуном!..

Братья забормотали что-то по-французски, обильно сдабривая речь полинезийскими ругательствами. Они выглядели разгневанными, смущёнными, но не спешащими вступать в схватку. Лэйд ободряюще им кивнул.

— В Новом Бангоре вы быстро сумели найти занятие себе по душе. Ваше умение обращаться с гарпунами, отточенное за годы тюленьей охоты, сделало вас прирождёнными охотниками на местную дичь. А местная дичь иной раз проявляет такие ухищрения, что даже мистер Артур Генри Ньюман[91] счёл бы за лучшее разрядить себе в голову свой хвалёный крупнокалиберный штуцер! Нет нужны скромничать, джентльмены, я наслышан о некоторых ваших подвигах. Два года назад, лесопилка Уэйнрайтов на южной оконечности острова. Помните?

Братья пробормотали что-то нечленораздельное, избегая смотреть на Лэйда.

— Лесопилку захватили маэро, — невозмутимо пояснил Лэйд остальным сидящим за столом, — Вы наверняка знаете этих тварей, господа. Тощие бледные существа, прячущиеся в кронах деревьев. Жилистые, обтянутые лоснящейся кожей, они двигаются почти беззвучно, а когда переговариваются, кажется, будто это ветер шелестит листвой. На лапах у маэро длинные когти, острые как бритвы, способные освежевать быка за несколько секунд. По счастью, даже вооружённые, маэро обычно трусоваты. Они живут в чаще леса, боятся громких звуков и человеческих запахов, потому обычно уходят прочь едва лишь услышав топор дровосека. Но если их собирается много в одном месте, они делаются опасны. Очень опасны. Потому-то лагеря лесорубов на острове часто охраняет морская пехота. Но Уэйнрайтам не повезло. Вырубая лес на своём участке, они так долго не встречали сопротивления, что расслабились. Перестали нести дежурства и брать с собой ружья, не озаботились железными дверьми и сигнализацией… Маэро подбирались к их лесопилке всё ближе и ближе, затягивая кольцо, прячась в густых ветвях, до того самого рокового дня. Сперва они разделались с лесорубами, что ушли расчищать лес. По сигналу они бросились вниз и растерзали тех прежде, чем они успели схватиться за топоры. А после нанесли визит на лесопилку. Как я уже сказал, маэро весьма трусливы. Но при том и кровожадны. Чуя горячую кровь, они буквально сходят с ума — пожирают всё живое, что встретится им на пути, их тощие животы, обтянутые бледной лоснящейся кожей, превращаются в набитые мясом бурдюки, такие огромные, что маэро зачастую вынуждены впадать в спячку там же, где трапезничали, чтоб переварить сытный обед. В тот день они пообедали очень сытно. Они перебили женщин и детей, а следом перебили весь скот, который нашли, и даже домашних собак. Маэро объелись до того, что раздулись и почти не могли ходить. Они остались на лесопилке, впав в блаженное забытьё, не зная, что очень скоро им предстоит встреча с братьями Боссьер — и их гарпунами.

Воган презрительно скривила губы.

— Маэро. Примитивные низшие хищники. Я бы разделалась с ними в два счёта.

— Там была целая орда. Штук сорок, не меньше. Разморённые сытным обедом, они сладко спали, пока братья Боссьер не закрыли все окна и двери, превратив лесопилку в одну огромную ловушку. А потом уже было поздно. Я видел эту лесопилку, она выглядела так, словно несчастных маэро били картечью из пушек. Перепуганные, обезумевшие от ужаса, они метались по подворью, но гарпуны разили их одного за другим. Они пытались спрятаться, забраться в узкие щели, но раздувшиеся животы мешали им. Они не могли даже вскарабкаться на дерево. Это была славная битва. Чтобы сохранить память о ней, братья Боссьер, разделавшись со всеми маэро, поснимали с мёртвых людей кольца и часы, а также прихватили всё ценное, что там обнаружили. Не из алчности, нет. Они преданы своей работе, однако считают необходимым вознаграждать себя вне зависимости от того, сумели спасти кому-то жизнь или нет. Своё свободное время они проводят в опиумных курильнях и публичных домах, но три-четыре раза в год выходят в свет, чтобы взять заказ на какую-нибудь опасную тварь. Но-но джентльмены, — Лэйд перехватил взгляд одного из братьев, — Я вижу, вам очень любопытно узнать, что внутри у старого Чабба, но будет лучше, если бы не будете хвататься за свои игрушки… Благодарю.

Братья Боссьер сверлили его глазами исподлобья, уже не пытаясь протянуть руки к гарпунам. Неприятные господа, подумал Лэйд, силясь не замечать этих взглядов, чтобы вернуть на лицо свою обычную благодушную улыбку. Эти двое выглядят грязными и грубыми созданиями, но они — настоящие мясники, компенсирующие нехватку знаний и опыта запредельной, почти животной жестокостью. Наверно, они получают от своей грязной работы настоящее наслаждение. К таким нельзя поворачиваться спиной, таким нельзя демонстрировать слабость.

Он не повернётся. И не покажет.

Он — Бангорский Тигр, а тигры, даже будучи запертыми в гостиной, остаются уважаемыми хищниками. Этим он и собирался заняться. Привить им немного уважения. Если бы ещё не этот чёртов запах…

Воган трижды коротко ударила в ладони.

— Браво, мистер Тигр. Описываете всё так живо, будто сами незримо там присутствовали.

— Не присутствовал, — Лэйд мотнул головой, — Нет нужды. Скажем так, этот остров доверяет мне некоторые свои секреты. Далеко не самые мрачные, но… Теперь вы, Ледбитер! Что такое? Кажется, вы немного побледнели? Наверно, здесь слишком душно, нам стоит попросить хозяина открыть окна?.. Интересно, он знает вашу биографию так же хорошо, как знаю её я? Или вы подали ему лишь самые сладкие её куски?

Ледбитер кисло улыбнулся.

— Скорее найдётся средство, чтобы запечатать великую бездну в ноосфере, чем что-то, что заткнёт рот разошедшемуся лавочнику! Валяйте, но не переусердствуйте, иначе живо ощутите запах палёной шерсти.

Ледбитер выпростал руку из своей роскошной седой бороды, напряг пальцы, будто намеревался щёлкнуть, но не щёлкнул, лишь сложил их особенным образом, отчего Лэйд мгновенно ощутил, как на его языке образовывается тонкий слой изморози.

Чёрт. На Ледбитера можно смотреть снисходительно, как на обычного помешанного на оккультизме чудака, но беда в том, что Новый Бангор и его причастил толикой своего могущества, дав ему пусть и не великую, но власть над окружающим миром. Он не в силах оторвать никому головы одним взглядом, хоть и любит прихвастнуть об этом, он не мечет молний, но злить его лишний раз определённо не стоит — этот человек болезненно самолюбив и, распалившись, может сделаться опасным.

— Вас зовут Арльз Эбстер Ледбитер. Сейчас это кажется забавным, но сорок лет своей жизни вы пробыли англиканским священником в Фарнхэме. Даже, кажется, успели побывать епископом Винчестера? Но, видно, изучение Святого Писания оставляло вашему беспокойному воображению слишком много свободного времени. С чего вы начали, Арльз? Невинные астрологические прогнозы? Спиритизм? Гадание на доске? Прочие шалости? В какой момент ваша христианская душа начала испытывать непонятное томление, которое вы не могли утолить прописными библейскими истинами и древними притчами? Впрочем, можете не отвечать, мы, лавочники, толстокожий народ, ни черта не смыслим в тонких материях… Вы испытывали духовный голод, не так ли? Вы были одержимы жаждой познания нового, даже если это новое лежит за пределами того пространства, которое освещено религией. И в какой-то момент заметили, что голод этот вполне можно унять оккультизмом. Поначалу, полагаю, это было что-то поверхностное, из любопытства — астрология, психургия, толкование сновидений… Вы перепробовали полдюжины масонских лож, но не обрели в их лоне утешения. Вам было мало тех знаний, что они могли дать, вам требовалось большее — куда большее. Снедаемый тоской по знаниям, вы отправились в Индию, где постигали сложные сакральные практики Востока, и именно там вам улыбнулась удача. Вы сблизились с Еленой Блаватской, а через неё — и с полковником Олкоттом, основателем почтенного Теософского Общества, охотно привечающего под своей крышей мистиков, философов, оккультистов, алхимиков, астрологов, нумерологов и любой другой сброд, искавший духовного знания и не удовлетворённого лаконичной христианской доктриной. О, вы всегда ощущали себя самым естественным образом в высшем свете. Вам не составило труда втереться к ним в доверие, сделаться членом Общества, а в скором времени и занять пост его секретаря. Неплохой карьерный взлёт для фарнхэмского священника! Вернувшись в Англию, вы принялись постигать мудрость веков с удвоенным аппетитом, черпая вдохновение в трудах древних спиритов, каббалистов, тарологов и розенкрейцеров. И наверняка бы преисполнились мудростью до кончика своей роскошной бороды, кабы не досадный случай.

Голубые глаза Ледбитера опасным образом потемнели.

Осторожно, напомнил себе Лэйд. Не перегни палку, Чабб, старик.

Ледбитер — никчёмный шарлатан, подвизавшийся в хороших гостиных Редруфа при помощи пары-другой оккультных фокусов, а ещё — изрядного запаса старомодного галантного шарма, но это не значит, что он совсем уж беспомощен. Левиафан вложил в эту оболочку некоторую толику сил, которая может представлять собой опасность. Лет восемь назад он превратил трёх разъярённых шугских обезьян в свинцовые статуи при помощи вороньего пера, старой бечёвки, куска гальки и медных запонок, напомнил себе Лэйд. Иди знай, на что он может быть способен, если разозлить его как следует…

— Почему вас вышвырнули из Теософского Общества, Ледбитер? — Лэйд непринуждённо заложил руки за спину, — Признаться, я слышал две версии, но не могу поручиться ни за одну из них. Согласно первой, вы так привыкли распоряжаться казной полковника Олкотта, потакая своим маленьким капризам, что в скором времени потеряли осторожность и были пойманы с поличным аудиторской комиссией. По другой… Что ж, по другой причиной стало коллективное обращение почтенных теософов к руководству — некоторые уроки, которые вы давали их детям, показались им несколько предосудительными и такими, что лежат вне плоскости оккультных наук. Особенно это, кажется, касалось юных мальчиков…

— Мистер Лайвстоун, — процедил Ледбитер, — Вы можете упражнять свою фантазию, обсчитывая покупателей в своей дрянной лавчонке, заскорузлой от жира, но я попросил бы вас избавить меня от подобных обвинений!

Приподнявшись над столом, он сделался высоким, как башня Тауэра, кроме того, его опасно потемневшие глаза своим цветом всё больше напоминали грозовое небо. Лэйд сделал успокаивающий жест рукой.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь копаться в вашем грязном белье, старина. Просто вкратце описываю вехи вашей биографии, чтобы почтенное общество, собравшееся здесь, знало, с кем имеет дело. Итак, будучи изгнанным из Теософского Общества, вы устремились прочь из Англии — слухи, стелящиеся по пятам за вами, быстро сделали из вас персону нон-грата во всех известных масонских ложах, университетах, оккультных кружках и салонах. И вы хотели подыскать себе какое-нибудь местечко, куда ещё не добрались слухи, быть может, какой-нибудь провинциальных островок на задворках мироздания, где сильны британские традиции, а существование легко и необременительно… Британская Полинезия с радостью распахнула вам свои объятья. А вы слишком поздно сообразили, что объятия эти куда более цепкие, чем у любой из тварей, которых вы только могли представить в своих самых страшных эзотерических странствиях. Остров дал вам силу, но посадил на цепь — как и всех нас. Превратил в свою игрушку, что-то среднее между куклой для битья и каминной фигуркой. Тут-то, надо думать, вас и подцепил папаша Вудман, бессменный владыка Герметического Ордена Золотой Зари. О, он всегда благоволил оккультистам, охотно рекрутируя их для своей маленькой церкви. Он обольстил вас, вручил патент и какую-то там степень посвящения, а большего вам и не требовалось. Ах да, ещё эта ваша роскошная борода… Я уже говорил, что она необычайно вам идёт? Неудивительно, что вы предпочитаете хорошо обставленные гостиные, Ледбитер. В грязных закоулках Шиппси, в сырых бараках Скрэпси и на пропитанных солью ветреных пристанях Клифа она быстро растеряла бы свой лоск и пришла в полную негодность…

— Вы свинья, Лайвстоун, — процедил Ледбитер, вперив в него горящий ледяным пламенем взгляд, — Я не знаю, по какой причине Канцелярия ещё не прижгла вашу полосатую шкуру, но надеюсь как-нибудь увидеть в очередной гостиной вашу голову — на подходящем дубовом щите, в качестве трофея…

— О, вы же знаете, почему Канцелярия ещё не сцапала меня, — Лэйд подмигнул ему, хоть сам находился отнюдь не в благодушном настроении, — Я вожу дружбу с её шефом. Да-да, тем самым полковником Уизерсом-Уинтерблоссомом, которого в ваших кругах принято считать зловещим эгрегором острова или чем-то в этом роде, едва не божеством. К слову, мы с ним терпеть друг друга не можем. Он утверждает, что я — единственный на острове человек, от общения с которым он чувствует зубную боль. Но, видимо, он всё ещё испытывает к особе Лэйда Лайвстоуна некоторое уважение — в конце концов, я в некотором роде одна из здешних достопримечательностей…

— Ложь! — резко бросил Ледбитер, — Полковник Уизерс-Уинтерблоссом — дешёвая легенда, которую вы толкаете своим покупателям за восемь пенсов вместе с дрянным просроченным маргарином. Легенда лавочников и суеверных старух! Не думайте, что мы клюнем на такую жалкую и никчёмную…

— Да хватит вам обоим! Надоели! А что на счёт меня, мистер Тигр?

Воган пристально разглядывала его и, верно, занималась этим уже не первую минуту — увлёкшись рассказом, он едва не позабыл о ней. Густо подведённые тушью глаза следили за ним, не мигая, рождая у него неприятное ощущение в области холки и некоторую сухость во рту. Кажется, она нарочно пыталась вызвать его замешательство — смотрела прямо в глаза, мало того, время от времени проводила алым языком по накрашенным губам.

Глупая девчонка. Её счастье, что она не успела поймать Полуночную Суку — та разорвала бы её на тысячу клочков. А может, и придумала бы забаву поинтереснее, особенно если бы пребывала в раздражённом состоянии…

Лэйд ответил ей благодушной улыбкой. Вроде той, которую он обыкновенно,

посылал незамужним девушкам, покупающим фунт яблок, или почтенным дамам, расплачивающимися наличными за упаковку пшеничных крекеров.

— Извольте. Вас зовут Иана Воган. Мне приходилось встречать сведения о том, что вашим пра-пра-прадедом был известный алхимик семнадцатого века Томас Воган, известный также под прозвищем Филалет. Рассчитываясь с дьяволом за полученное от него дьявольское золото он якобы продал ему права на вашу бессмертную душу. Неудивительно, что уже с детства вы неудержимо плакали, слушая рассказы кормилицы о «добром боге», ощущали удушье, стоило вам зайти в церковь, писали любовные послания Каину, а однажды перерезали всю птицу в домашнем курятнике, силясь её кровью отворить адские врата. В шестилетнем возрасте отец и дядя, проповедовавшие согласно семейным традициям сатанизм в какой-то его ипостаси, провели обряд посвящения и ввели вас в культ, вырезав на теле ритуальным ножом тринадцать адских заповедей. Очень мило.

Воган смерила его взглядом из-под ресниц. Обильно тронутые тушью, эти ресницы казались тяжёлыми, как вороново крыло.

— Считаете это милым?

— Считаю это кромешной выдумкой, — спокойно сообщил Лэйд, — Рождённой бурным воображением не в меру экзальтированной девушки, изнывающей от скуки и неутолённых амбиций. К сатанизму с его извращёнными практиками и ритуалами вас пристрастил Лео Таксиль, французский писатель и журналист, писавший дерзкие статьи антиклерикальной направленности, любовницей и секретаршей которого вы стали в возрасте девятнадцати лет, сбежав из-под родительского крыла. Днём он был писателем, а ночью, надо думать, обряжался в мантию и язвил христианское учение не только едким словом.

Воган одобрительно кивнула, прищурив глаза.

— Недурно, мистер Тигр.

— Я что-то упустил?

— Немногое. Например, то, что Лео Таксиль был бесталанным писакой, одержимым тщеславием и кропающим свои никчёмные буржуазные статейки в надежде стать новым Вольтером. Да, это он привил мне любовь к сатанизму, объяснив его принципы и устройство, но на этом его полезность и заканчивалась. Высмеивая святош, Лео не замечал собственного ничтожества. В Князе Тьмы он видел лишь символ, знак, но не саму сущность. Исполняемые им чёрные мессы заставляли меня впадать в меланхолию сильнее, чем воскресные проповеди Сперджена[92] о вреде игры в крикет после обеда, а уж когда он начинал своим писклявым дискантом петь адские псалмы… Он даже курицу боялся зарезать! Всё, на что он был способен, так это хлестать абсент из жертвенных чаш и рассуждать с умным видом о лживых началах христианских божеств.

— А вам хотелось большего. Потрясать мир силами демонов или…

— Да, — Воган взглянула ему прямо в глаза без всякой улыбки и Лэйд ощутил желание отступить на шаг от стола, — Я знала, что в мире есть силы, которые самонадеянный человек ещё не успел поставить себе на службу, как электричество или пар. И всю свою жизнь я посвятила тому, чтобы найти их начала и научиться с ними работать. Я говорю о демонах, мистер Тигр. О трудолюбивых адских созданиях, который жаждут услужить, положив к твоим ногам весь мир, о злокозненных тварях, способных сожрать твоих недругов!

Лэйд кисло улыбнулся.

— Народы, не столь благословенные, как ты, падут перед тиранами[93], - пробормотал он, — Надо думать, вы недолго постигали стенографию и искусство печати на машинке в конторе господина Таксиля.

Она мотнула головой. Так резко, что её иссиня-чёрные локоны, не сдержанные ни лентами, ни заколками, ни головным убором, рассыпались по груди. Смоляные, как грива у статной шайрской кобылицы, непокорные, не знающие ни краски, ни щипцов для завивки, они заставили Лэйда на миг задержать дыхание, столько в них было первородной дикой силы.

— Я училась, мистер Тигр. Там, где только могла раздобыть крупицы драгоценных знаний. Была прилежной студенткой у господина Уолтера Олда, прозванного Астральным Бродягой, сам себя он предпочитал именовать Сефариалом на енохианский манер. Постигала премудрости чёрной магии у господина Пикингилла — у этого не было прозвищ, но была жена, мечтавшая затащить меня в постель. Фелкин, Яркер, МакИвор-Тинделл… Спустя два года я получила членство в масонской ложе «Паладиум», вход в которую известен совсем немногим. Спустя четыре — была её верховной жрицей и генеральным инспектором.

Ледбитер, теребивший свой разноцветный оккультный крест, внезапно кашлянул.

— Позвольте… Вы сказали, «Паладиум»?

Воган очаровательно улыбнулась в ответ.

— Знакомое название? Слышали прежде?

Почтенный оккультист неуверенно кивнул.

— У нас в Теософским Обществе ходили недобрые слухи про эту… организацию. Поговаривали, под личиной масонской ложи скрывается самый настоящий сатанинский клуб, практикующий жуткие садистические ритуалы и…

Иана Воган послала ему улыбку, лукавую улыбку суккуба.

— Ах, мистер Ледбитер, сатанинские ритуалы сродни лакричным конфетам. Попробовав одну, уже невозможно остановиться. Я испробовала множество из них — почти все, если начистоту — что же касается оргий, о которых так любят болтать… Знаете, под конец мне приелись даже они. Пляски с окровавленными кинжалами, все эти оргии с неистовыми совокуплениями… Всё это хорошо, когда тебе шестнадцать. В шестнадцать лет экзальтированные девчонки ещё способны находить удовольствие в том, чтоб резать чёрных кошек и чертить кровавые руны. С возрастом эти нехитрые игры перестают приносить утешение и даже ритуальная случка делается скорее докучливым занятием, чем удовольствием. Заниматься этим всю жизнь? Увольте. Я чувствовала себя разочарованной в лучших чувствах.

Воган положила руку между ключиц — умелое подражание Нелли Пауэр[94] — и сделалось видно, как вздымается под тяжёлым чёрным бархатом её грудь.

— Не получили того, что хотели? — хмыкнул Лэйд, стараясь держаться непринуждённо и в то же время с лёгкой пренебрежительной усмешкой — как обыкновенно держался, если старикашке Маккензи вздумается заказать трефы, находясь в двух взятках от Большого Шлема[95] или старине Дигги вздумается начистить до блеска всю бакалейную лавку, использовав для этого бочонок с абиссинской ваксой.

— Не получила, мистер Тигр. Мне нужна была власть над адскими силами, а не философские рассуждения о природе света вкупе с унылыми разглагольствованиями разочарованных в вере вчерашних викариев. Мне нужна была сила, но я вынуждена была довольствоваться выспренними оккультными ритуалами да редкими галлюцинациями, которые обыкновенно были плодом дурманящих зелий, которые я поглощала галлонами. Ад не спешил явить себя мне. Более того, в какой-то миг мне даже показалось, что никакого Ада и нет… А потом я поняла, что его нет в старой доброй Англии. Если он там и был когда-то, то, верно, давно сбежал — подальше от того, что мы называем добрыми британскими традициями и британской кухней.

— Полегче на счёт кухни, — пробормотал Лэйд немного уязвлённо, — Можете избить Герберта Спенсера[96] тростью у меня на глазах, я и слова не скажу, но упаси вас Господь трогать рисовый пудинг или булочки Челси! Так значит, вы решили отыскать на земном шаре местечко, где дьявол легче слышит свою паству?

Воган поблагодарила его улыбкой, полной остро заточенных белоснежных зубов.

— Возможно, это оно решило отыскать меня, мистер Тигр. В одном дрянном кабаке в Марселе, где посетители сплошь поэты-декаденты и морфинисты, я свела знакомство со старым португальским чернокнижником. Он совершенно выжил из ума, нёс всякую околесицу, но кое-что в его спутанной речи показалось мне осмысленным. Он говорил, на краю мира есть земля, где наш мир плотнее всего сопряжён с адским царством. Где дьявольские законы, которые я прилежно штудировала в юности, всё ещё представляют собой реальную силу, а не запутанный клубок схоластических притч.

— Судя по всему, вы нашли эту землю, — пробормотал Лэйд.

— Нашла, хоть и не сразу. Я посетила множество британских колоний в Полинезии, полгода провела в Веллингтоне, потом в Гренаде, Тобаго, Барбадосе… Новый Бангор словно пытался скрыться от меня в толще вод, но я выследила его. Я знаю, многие из собравшихся здесь считают остров просто зловещей аномалией, отколовшимся от всего сущего кусочком мироздания, существующим по запутанным и странным законам и путешествующим по неведомой орбите, но именно здесь науки, которые я изучала, обрели плоть и силу. Как и я сама, мистер Тигр.

Она сняла перчатку, обнажив ухоженные бледные пальцы. И Лэйд ничуть не удивился, когда между пальцами загорелась искра. Не очень яркая, пульсирующая, раскалённая, как звезда, сжатая до размеров крошечного дамского кольца, она пропутешествовала вдоль её ладони, повисла в воздухе и исчезла, издав негромкий хлопок, от которого братья Боссьер глухо заворчали, а Блондло резко выпрямился в кресле, уставившись на неё своими круглыми непрозрачными глазами-линзами, придающими его лицу вечно изумлённый вид.

Лэйд хмыкнул.

Эффектный фокус, мисс ведьма, подумал он. Но вам потребуется выучить что-нибудь посерьёзнее, если вы намереваетесь впечатлить Бангорского Тигра. Видите ли, я не из тех зверей, которых можно напугать парой шутих или римских свечей.

— Впечатляет, — сухо произнёс он, — Уверен, в Новом Бангоре у вас множество клиентов, готовых выложить кругленькую сумму за избавление от фамильного проклятья или составление гороскопа на удачу. Но, как заметил мистер Ледбитер, я простой бакалейщик и не дал бы за ваши фокусы даже старого пенни!

Искра, танцующая на бледном пальце Воган, зашипела и потухла, выпустив в воздух небольшой клуб едкого, отдающего серой, дыма.

— Я занимаюсь не только гороскопами, мистер Тигр, — негромко произнесла Воган, легонько подув на кончик пальца. Так спокойно, будто только что просто притушила им свечку, — И вы наверняка знаете это, учитывая, сколь многое сумели обо мне разузнать. Я также отправляю восвояси существ, вынырнувших из адской бездны и обосновавшихся в Новом Бангоре. Демоны. Я говорю о демонах, мистер Тигр. С некоторыми мне удаётся найти общий язык, чтобы изгнать или превратить в своих союзников, другие… Что ж, другие слишком опасные, чтобы вступать с ними в переговоры.

Лэйд не удержался от смешка.

— Вот как? Демоны?

— Существо в Олд-Доноване, которое я извела два месяца назад. Оно было похоже на гигантскую змею длиной в тридцать футов, покрытую извивающимися щупальцами и ядовитыми колючками, с дюжиной человеческих глаз и львиной пастью.

— Это танифа. Обычный полинезийский танифа. Под Олд-Донованом этих тварей больше, чем земляных червей у меня в палисаднике.

— Я убиваю демонов, которые овладевают живыми людьми, заставляя их терять рассудок.

— Кикокико. Не все из них опасны, есть надёжные способы вышвырнуть таких самовольных жильцов.

— Я расправляюсь с отродьями-людоедами с головами псов, которые подкарауливают жертву ночью, чтоб разорвать на части.

— Копуваи. В самом деле неприятные твари. Чудовищный аппетит и на полпенни здравого смысла.

— А ещё я убиваю исчадий Ада, которые выходят из океана по ночам. Бледнокожие, рыжеволосые, с длинными пальцами, которыми они рвут и душат зазевавшихся рыбаков…

— Понатури, — Лэйд хотел изобразить зевок, но неожиданно для себя зевнул самым натуральным образом, — Не хочу вас расстраивать, мисс Воган, но все эти создания — всего лишь мелкий сброд из пантеона чудовищ полинезийской мифологии. Он выкроил их из воображения полли, наделил плотью и поместил в созданную им реальность с той же лёгкостью, с которой он создаёт прочих чудовищ. Но это далеко не самые опасные из его созданий. Поверьте, мне доводилось встречать существ куда более опасных, таких, при встрече с которыми рассудок можно потерять, точно шляпу.

— «Он»? — Воган прищурилась, — Впрочем… Что ещё вам обо мне известно?

Лэйд неопределённо пошевелил пальцами в воздухе.

— Всё прочее из разряда слухов, а я не из тех джентльменов, которые позволяют себе оскорбить хорошее общество цитированием всяких фантазий и непристойностей.

— И всё же! Что ещё?

— Говорят, вы обедаете столовыми приборами, сделанными из человеческой кости. Что по тринадцатым числам разъезжаете по городу обнажённой верхом на чёрном козле. Что вызываете ураганы, насылаете мор на скотину, повелеваете тварями в морской бездне… Ах, вот ещё…

— Что?

— Что в свободное от чёрных ритуалов время вы пописываете советы для домохозяек в «Серебряном Рупоре» под псевдонимом Анна Саварин, в основном для рубрик «Субботний обед» и «Советы модистки».

Ярко-алые губы Воган, сжавшись, на миг образовали тонкую красную линию. Чертовски напоминающую след, остающийся на коже, если провести по ней хорошо заточенным ножом. Улыбка, подумал Лэйд, это всего лишь улыбка. Но в ней есть что-то такое, от чего мне хочется выскочить прочь, промчаться без остановки четыре мили до «Глупой Утки» и выпить подряд три порции бренди…

— Очень остроумно, мистер Тигр. Очень. Вы ведь не думаете, что это правда, так?

— Не думаю, — согласился Лэйд, — Просто некоторые слухи мне самому кажутся забавными. А вы слишком напряжены в последнее время. Итак, кто следующий? Полагаю, вы, мистер Блондло?

Воган скривила губы.

— Нет необходимости. Мистер Блондло уже ознакомил нас со своей историей — в первые же пять минут, как только появился в этой гостиной, немало не спрашивая нашего к ней интереса. Но мне будет приятно, если вы отвлечёте его внимание хотя бы на пару минут. Последние четверть часа он разглядывает меня так пристально, что мне начинает казаться, будто эта его штука видит сквозь одежду.

Блондло не оскорбился. Лишь гул его шлема на несколько секунд переменился, будто бы сместившись в другую тональность.

— Эта штука, как вы выразились, мисс Воган, видит всё, что только существует в мире, — отозвался он немного уязвлённым тоном, — Включая то, что когда-либо существовало. Этот аппарат, сконструированный мной, использует в своей основе N-лучи, которые…

— Да-да, я помню. Видят всё сущее на всех уровнях мироздания вплоть до торсионных полей, что бы это ни значило.

Блондло приосанился в своём кресле. Непростая задача, учитывая его худощавое телосложение, а также массивную конструкцию на голове.

— Я сделал это открытие в девяносто пятом, — вдохновенно произнёс он, — Вы должно быть помните того мюнхенского выскочку, Вильгельма Рентгена, который с немалым апломбом продемонстрировал публике открытые им Х-лучи. Недурная штучка. Эти лучи, сами невидимые, были способны пронзать некоторые виды материи, точно бумагу. Учёное сообщество пришло в неописуемый восторг, но ни один из этих толстокожих болванов не понял того, что мгновенно понял я. Х-лучи не всевластны, они с трудом пробиваются сквозь толстый слой каучука или стали, а свинцовая пластина и вовсе является для них непреодолимой преградой. Я измерил их скорость, обнаружив, что она сходна со скоростью света, провёл некоторые опыты с диэлектриками, исследовал фотоэффект… В мире должно было существовать более мощное излучение, я задался целью обнаружить его. Излучение, пронизывающее всё сущее, словно эдемские лучи того изначального света, что впервые разогнал вселенскую тьму!..

Блондло говорил с болезненным пылом фанатика, ожесточённо жестикулируя тонкими, нервически подёргивающимися пальцами. Он походил на одного из тех безумных ораторов, что иногда встречались в Гайд-Парке — горящие нездоровым блеском глаза, порывистые движения, сумбурная нервическая жестикуляция человека, с трудом управляющего собственными руками… Глаза Блондло были укрыты под шлемом, но блеск многочисленных линз и без того давал нужный эффект, заставляя Лэйда ощущать себя неуютно на своём месте.

— Они в самом деле столь мощны, ваши лучи? — осведомился Ледбитер, косясь на гудящий шлем не без опаски.

— Для этих лучей не является преградой даже три дюйма свинца или закалённой крупповской брони, — с гордостью заметил Блондло, — Так что да, самая плотная материя для них не более серьёзное препятствие, чем прозрачная паутина. К слову, могу заметить, что у вас на груди под одеждой имеется шрам в форме зодиакального символа скорпиона, а у мисс Воган по меньшей мере две дюжины премилых татуировок. Даже на тех частях тела, на которых совсем не ожидаешь их обнаружить.

Ледбитер рефлекторно приложил руку к груди напротив сердца, а Воган, кажется, порозовела под слоем пудры. Совсем немного, но Лэйд был убеждён в том, что это ему не показалось. Давно известно, когда дело касается цветового восприятия, любой лавочник даст фору в тысячу очков лучшему из придворных художников. Только лавочник способен, бросив взгляд на табак, определить, что ему подсунули, первосортный английский «кавендиш» или разбавленную дубовой стружкой «латакию» — даже не напрягая носа, по одному только цвету. Может, мисс Воган и мнила себя ведьмой, мысленно улыбнулся Лэйд, силясь изгнать из себя всё человеческое, но некоторые черты отчаянно упрямы…

Блондло кашлянул, сцепив на груди руки.

— Работа шла медленно и тяжело, не только потому, что я готовился совершить революционное открытие, способное покачнуть устоявшиеся на своём месте валуны фундаментальной науки. Наделённые учёными степенями и званиями ретрограды то и дело норовили вставить мне палки в колёса. Неудивительно. Моё открытие должно было перевернуть мир, нарушив многие раз и навсегда утверждённые доктрины, за которые они держались своими немощными старческими ручонками. О, я уже предвкушал триумф, джентльмены! Мои лучи обещали быть сверхвыдающимися по всем категориям. Они способны были пронизывать плоть и кости, сталь и земную твердь, минералы и сплавы… Только подумайте! Только представьте! Их волшебство могло бы распахнуть перед нами карту звёздного неба — в таких деталях, о которых мы, вооружённые примитивными оптическими приборами, не смели и мечтать. Могло бы пронзить континенты и моря, демонстрируя залежи полезных ископаемых и сокрытые в толще земли слои вплоть до руин Вавилона и Трои. Кроме того, — Блондло смущённо усмехнулся, — Не стану скрывать, подумывал я про их использование и в качестве оружия. Вспомните про солнечные лучи, которыми Архимед некогда сжёг римский флот! Я был уверен, что мои N-лучи, если поставить их на службу в качестве оружия, будут несоизмеримо более смертоносными. Такими, что, может быть, человечество вовсе утратит вкус к войнам на ближайшие пятьсот лет, только представив, с какими разрушительными последствиями вынуждено будет столкнуться!

— Я слышал, вы были близки к успеху, — индифферентно заметил Лэйд, стараясь не глядеть в его сторону, — Но в последний миг фортуна отвратила от вас своё капризное лицо.

Блондло вскинул голову. Так резко, что едва не сломал себе шейные позвонки.

— Я был на пороге открытия! На пороге, слышите меня!.. Спустя два года после начала исследований я создал специальный спектроскоп. Несовершенный, простой, примитивно устроенный, но вполне пригодный для того, чтобы поймать и продемонстрировать мои замечательные N-лучи. И уже эта малая победа была триумфом, поскольку многое доказывала! Не стану лгать, в ту пору на мою персону обрушилось немало внимания, льстящего моему самолюбию. На меня годами смотрели как на чудака, прозябающего в лаборатории и третирующего ассистентов в погоне за миражом, за несбыточной материей, как на тех безумцев, что пытались поймать сачком для бабочек каплю мифического теплорода или небесного эфира. Но после этого… Французская академия наук, едва только ознакомившись с результатами моих изысканий, наградила меня премией Леконта. Сам Анри Мари Булей, её президент, борясь с головокружением от волнения, жал мне руку. Он уже подготовил докладную записку для министерства, в которой описал мои лучи как «вдохновляющие» и даже попытался высчитать, какую пользу они принесут республике во всех сферах — с таким оглушительным результатом, что бедолага стал немного заикаться. Некоторые высокие лица, имена которых я не стану называть, уже намекнули мне, что если моё изобретение хотя бы вполовину так хорошо, как выглядит, я получу золотые горы, которые мне и не снились. Лучшие лаборатории Франции, любые титулы и учёные степени по своему усмотрению, право находится в пантеоне бессмертных творцов наравне с Лапласом, Пастером, Лагранжем и Паскалем… Оставалось малое — демонстрация. Мне предстояло доказать, что мои N-лучи — это не плод разума, существующий в виде формул на бумаге, а нечто, что способно шагнуть в мир, и прямо сейчас. Но тут, словно дьявол из табакерки, появился он. Этот злосчастный кретин, этот тупица, этот никчёмный баран, этот интриган, этот косноязычий недоумок Роберт Вуд!..

Блондло внезапно стиснул кулаки. Маленькие, сухие, острые, они были не больше сосновых шишек и не выглядели сильными, но сейчас, кажется, могли бы раздавить даже гранитные камни.

— Кажется, успех вам не сопутствовал? — осторожно уточнил Лэйд, — Демонстрация не задалась?

Блондло зло дёрнул головой.

— Из-за него! Из-за этого выродка Роберта Вуда! Никчёмный бездарь и пасквилянт из Нового Света, он не был способен изобрести даже ночного колпака, но находил удовольствие в том, чтобы чинить каверзы настоящим учёным, насмехаясь над ними и унижая своими беспочвенными подозрениями. Я слышал, что он проявил интерес к моим N-лучам, но не думал, что он опустится до такого… такого… скотства! За несколько минут до начала демонстрации он попросил у меня разрешения осмотреть демонстрационный спектроскоп. Аппарат был несовершенным, простым, но он позволял убедиться в существовании лучей. Не подозревая ничего дурного, я согласился. Он покрутил ещё несколько минут в руках и вернул, как будто невредимым, но… Едва только демонстрация началась, я с ужасом понял, что всё идёт не по плану. Сбывался самый страшный мой кошмар, сбывался наяву, — Блондо обессиленно уронил руки на колени, обтянутые шёлковым халатом, — Сколько бы я ни фокусировал линзы, N-лучи не просветить заготовленные образцы. Что там сталь и свинец, оно с трудом пробивалось сквозь бумажный лист! Кисейный платок стал для него непреодолимой преградой! Я судорожно пытался настроить фокусировку, но тщетно. В зале начали недоумённо шушукаться. Господин Анри Мари Булей, мой поручитель и патрон, сидел красный в своей ложе как рак. Мне и самому сделалось не по себе. Покрывшись ледяным потом, я предложил перейти к демонстрации с живыми объектами, уверенный, что смогу взять реванш. Увы мне! Лучи, способные умертвить одним импульсом даже африканского слона, оказались неспособны справиться с обычной лабораторной лягушкой. Несчастная гадина лишь недоумённо квакала всякий раз, когда я к ней подступался, всякий раз вызывая в зале отчётливый смех. И громче всех смеялся мой мучитель, Роберт Вуд. Тогда я ещё не знал, что это он услужил мне. Незаметно для всех нас он изъял из спектрографа одну из важнейших его деталей — алюминиевую призму особой формы. Без неё мои N-лучи обладали не большей силой, чем те, которые мальчишка, забавляясь, пускает зеркальцем. Я был раздавлен, я был совершенно уничтожен, а Роберт Вуд хохотал, не скрываясь. О, попался бы он мне сейчас!..

Блондло задрожал от ярости.

— Сперва я хотел спалить его дотла, опалив кожу, высушив внутренности, превратив кости в пыль, в золу, в тлен… Потом я думал выкачать из него весь воздух или заставить клетки его тела мучительно погибать. Но нет, всё это будет слишком легко. Я сделаю иначе. Направленным излучением я создам полдюжины агрессивных сарком в его потрохах, злых как гиены и необычайно быстро прогрессирующих. Он издохнет у меня на глазах, захлёбываясь кровью, в конвульсиях, когда они примутся терзать его изнутри, разрывая на части!

— Значит, вам так и не удалось пожать причитающиеся лавры? — осведомился Ледбитер, пряча в бороде усмешку.

Блондло зло дёрнул подбородком.

— Лавры? Тот день стал днём моего позора. Вчерашние коллеги, ещё недавно гордые пожать мне руку, теперь зубоскалили у меня за спиной, величая не иначе как профессором N-ullite[97] и доктором N-ougat[98]. Научные журналы, заготовившие передовицы для моего триумфа, теперь не скрываясь именовали меня зарвавшимся фальсификатором, а мои лучи — премилой забавой, которая высосала из правительственных ассигнований изрядную сумму. Академия наук без лишнего шума отобрала у меня премию Леконта, а её президент, Анри Мари Бюлей, с того дня проходил мимо меня, точно мимо пустого места, не удостаивая даже взглядом.

— Незавидная участь, — пробормотал Лэйд, — Таких деталей я не знал. Знал только то, что после неудавшейся демонстрации вы поспешно собрали чемоданы и убыли, разгромив собственную лабораторию и оставив несколько записок крайне невежливого содержания в адрес своих бывших коллег и благодетелей.

Кажется, Блондло немного смутился.

— Я не помню, как покинул Францию, — признался он, — У меня был жестокий приступ мозговой горячки. Я рвался прочь, мечтая лишь об одном — оказаться подальше от оглушающей, стрекочущей всеми своими поршнями, цивилизации, чтоб в тишине и спокойствии вновь взяться за дело. Я даже не помню, как брал билет в порту, кажется, я просто ткнул рукой в первый попавшийся. Я отбыл из Дюнкерка не имея ни плана действий, ни направления, одни только рабочие записи и пыл, не угасший в моём сердце!

Лэйд понимающе кивнул.

— Дайте угадаю, что последовало за этим. Едва только вы прибыли в Новый Бангор, ваша работа стала необычайно спориться. Научные эксперименты демонстрировали самые превосходные результаты, мало того, ваши злосчастные лучи оказались в тысячу раз эффективнее, чем вы думали.

Блондло неуверенно шевельнул головой.

— Но откуда вы…

Да, подумал Лэйд, это в духе Левиафана.

Обнаружив в человеческой душе свежую рану, он обыкновенно внимательнейшим образом её изучает. Не из милосердия — чудовищам вроде него незнакомо это чувство — из одного лишь неутомимого любопытства. Иногда он исполняет желания таких чудаков, чьи раны неизлечимы.

И происходит чудо.

Изобретения, которые не могут работать, не должны работать, не в силах работать, чтобы не нарушить фундаментальные законы вселенной, вдруг принимаются непринуждённо функционировать, вращая шестерни или генерируя странные излучения. Чёрт, подумал Лэйд, я видел здесь уже по меньшей мере три вечных двигателя, и все три были удручающе работоспособны… Один из них, купленный на рынке за шиллинг и три пенса, уже полгода стоит у Скара Торвальдсона в кабинете, перемешивая веерообразными лопастями спёкшийся от жары воздух на манер вентилятора, но Скар не видит в этом ничего странного, для него это вполне в порядке вещей. Старый добрый Скар… Непревзойдённый спорщик, надёжный партнёр по Хейвудскому Тресту и превосходный собутыльник, он имел лишь один недостаток — не существовал в объективной реальности.

Об этом нельзя забывать. Он не человек в полном смысле этого слова, он — один из восковых болванчиков, которых Левиафан лепит от скуки, населяя ими свои владения. Беда только в том, что этот болванчик выглядел на порядок разумнее, умнее и человечнее, чем любой из этих семерых, сидящих за столом, подумал Лэйд, ощущая подступающую к горлу тоску с горьковатым миндальным привкусом.

— Если ваше изобретение завершено, отчего бы вам не вернуться на вашу неблагодарную родину? — осведомился он вслух, — Не пожать небывалый триумф, не опозорить жалких скептиков?

Плечи Блондло немного поникли. Он уже, верно, пытался, подумал Лэйд. Как пытались в своё время мы все. Левиафан может исполнить твою мечту — иногда самым паршивым для тебя образом — но он не позволит тебе убраться прочь, прежде чем наиграется всласть…

— Я… Исследования потребовали больше времени, чем мне думалось. Надо было проверить излучение во всём спектре, так сказать, определить порог интерференции, выявить амплитуду волны… Рутинная работа, но я должен был довести её до конца.

— И вы решили приступить к полевым испытаниям? — не без язвительности уточнил Лэйд, — Потому и подвизались в том же ремесле, что и здесь присутствующие? Кроме того, начали брать плату за свои маленькие услуги?

Тонкие пальцы Блондло прошлись коротким нервным арпеджио по столешнице.

— Мне было необходимо финансирование для дальнейшей работы! — огрызнулся он, на мгновенье ослепив Лэйда блеском своих треклятых линз, — Что мне прикажете делать, работать на плантациях сахарного тростника? Чёрт побери, имея в своём распоряжении такое мощное средство, как N-лучи, я владею колоссальным преимуществом перед вами, самопровозглашёнными жрецами, демонологами и оккультистами! Моя сила дарована мне не предрассудками, но наукой! В этом городе отчаянно много иллюзий и странных оптических эффектов, N-лучи рассеивают их без следа. Я всегда нахожу утерянное, я знаю, где искать сокрытое, меня не может сбить с толку даже самая изощрённая маскировка. Кроме того, — он мягко, почти нежно протёр манжетой халата одну из линз, — я отнюдь не беззащитен.

Не беззащитен!.. Лэйд с трудом удержался от того, чтобы рассмеяться ему в лицо.

В этом их общая беда, всех этих дилетантов, собравшихся в одной гостиной. Они корчат из себя Бог весть кого, упиваясь жалкими крохами подаренной Им власти, не подозревая о том, что все они — не более чем игрушки в руке Левиафана. Хорошенькие куколки, которыми он вертит, обставляя для себя причудливые спектакли. Они уповают на свои амулеты, гарпуны, линзы, отказываясь верить в то, что они не гости, а заложники, пленники чужой нечеловеческой воли. Они освоились на острове, они думают, что властны над его маленькими секретами и тайнами, но они не понимают — Левиафан может забавляться игрой долгие годы, прежде чем решит щёлкнуть зубами, и тогда…

Воган несколько раз хлопнула в ладоши.

Не так, как хлопают актёру, заслужившему искренний аплодисмент, нарочито медленно,

насмешливо глядя при этом ему в глаза.

— Неплохо, мистер Тигр, — от язвительности в её тоне у него защипало в пояснице, — Кажется, вы в самом деле знаете про нас детали, которые едва ли в силах знать обычный лавочник из Миддлдэка. Откуда, хотела бы я знать?

— От скуки я читаю все рубрики в «Серебряном Рупоре», — буркнул Лэйд, — Никогда не поверите, какие интересные вещи печатают там нонпарелью на последней странице…

Ледбитер издал раздражённый возглас, дёрнув себя за кончик бороды.

— Откуда? Я скажу вам, откуда, мисс Воган. Лэйд Лайвстоун якшается с Канцелярией, вот откуда! Это часть их стародавнего крысиного пакта — он оказывает им мелкие услуги, они в обмен закрывают глаза на его шалости и обхаживают, как своего почётного гостя. Как будто иначе можно протянуть на этом острове четверть века!..

— Но кое-что вы всё-таки упустили, мистер Тигр.

— Прошу прощения, мисс Воган?

Она кивком головы указала налево.

— Наш шестой гость. Вы ничего про него не сказали.

Дьявол. Он и забыл про шестого джентльмена, сидящего в гостиной, может потому, что этот джентльмен был молчалив и неброско одет. Старик-полли в холщовой рубахе. Всё это время он внимательно слушал прочих гостей, морща загоревший до тёмно-коричневого цвета лоб, но сам молчал, лишь шевелил беззвучно губами да время от времени кивал, как иной раз кивают школьники, усваивая сложный, не сразу укладывающийся в голове, материал.

Он не походил на очередного магистра невесть каких наук, он не походил на учёного, он вообще не выглядел особо смышлёным. Глаза у него были широко открытые, но мутноватые, как это иногда бывает у стариков, если он на кого-нибудь и походил, так это на мартышку, которую шутки ради обрядили в небрежное подобие человеческого костюма. Не очень сообразительную старую мартышку, которая всю жизнь провела на плече у фокусника.

— Простите, сэр, — Лэйд кашлянул, повернувшись в его сторону, — Ваше лицо мне незнакомо. Вероятно, вы…

— Дадди.

— Что?

— Звать меня — Дадди, — легко пояснил старик, улыбнувшись и обнажив рот, полный посеревших от возраста и табака, но всё ещё вполне крепких зубов, — Так меня на острове кличут.

— Разрешите поинтересоваться вашим полным именем.

Старик некоторое время шевелил губами. Кажется, он был знаком с британским языком лишь в самой простой его форме, оттого сложные обороты смущали его больше, чем заковыристый крутой бейдевинд[99], с которым он наверняка имел дело, судя по мозолистым, орехового цвета, ладоням.

— Четверг Октябрь Кристиан Второй.

— Как-как?

— Четверг. Октябрь. Кристиан. Второй.

Ледбитер фыркнул, Воган приподняла бровь, даже Блондло развернул своё громоздкое устройство, чтобы воззриться на старика через мощные линзы.

— Шутите?

— Нет, — его старческие глаза были мутны, но, в то же время, по-маорийски простодушны, в них не обнаруживалось ни насмешки, ни какого бы то ни было двойного чувства, — Я ж и говорю, зовите меня Дадди. Меня все на острове так зовут.

Лэйд хмыкнул.

— Роскошное имя. Вы сами его придумали?

— Као, мистра. Мой отец дал его мне.

— Не имел чести знать вашего отца, мистер… ээ-э-ээ… Дадди, но берусь предположить, что его настольной книгой были «Поминки по Финнегану» Джойса[100].

— Моего отца звали Четверг Октябрь Кристиан Первый, мистра, — старик с достоинством кивнул, — И, по правде сказать, сомневаюсь, что за всю жизнь он держал в руках книгу хотя бы раз. Беспутный он был, мой отец, да простит его Ранги, Отец-Небо, и Папа, Мать-Земля. Его отец, мой дед, был бунтовщиком, нрава несдержанного, беспутного, от него моему отцу передалась беспокойная кровь, ну а я…

— Давно вы на острове, Дадди?

Старик мотнул головой.

— Нет. Не очень давно, мистра.

— А где жили прежде?

Дадди помедлил, подбирая ответ. По-английски он говорил вполне чисто, но неуверенно, часто делая паузы и остановки. Вполне обычное дело для полли, прожившего несколько лет среди британцев, но так и не овладевшего в полной мере их сложной речью.

— Один другой остров, мистра.

— Чем занимаетесь?

Старик осторожно потёр морщинистый, жёсткий как подмётка, подбородок.

— Ремесла у меня, считай, что и нет нынче. А так… Людям помогаю.

— Дайте угадаю. Травы, амулеты, заговорённые раны?

— Аэ, сэр[101]. Как вы сказали, вот то и оно.

Лэйд едва не рассмеялся. Прелестная компания. Кто бы её ни собирал, ему определённо не откажешь в изобретательности.

Самоуверенный оккультист, мнящий себя великим магом. Патентованная ведьма, словно сошедшая со страниц «Безжалостной красавицы» Киттса. Двое братьев-мясников, которые не пригвоздили его своими булавками к полу только потому, что не могут решить, кто из них будет первым. Чокнутый изобретатель со своими чёртовыми волшебными лучами. И сверху, точно последняя монетка на куче мелочи — старик-знахарь, у которого в голове больше песка, чем мозгов…

И Лэйд Лайвстоун, великолепный Бангорский Тигр, как достойное украшение этой компании.

На арене сегодня, вчера, завтра и двадцать пять лет подряд в любой день недели.

Он обвёл их взглядом — всех шестерых, замерших за круглым столом. Шесть фигур, из которых никак не складывалась группа, как бы тесно они ни сидели, шесть одиноких разрозненных контуров.

И ещё этот запах, который с первой минуты раздражал его чувствительные тигриные рецепторы…. Лэйд знал, что он останется в комнате, даже если вышколенные слуги мистера Гёрни опрометью бросятся открывать все окна, запуская внутрь проникнутый вечерней прохладой воздух.

Сборище неудачников. От них веяло скверным запахом неудачи, хотя они сами, конечно же, его не чувствовали, как оглушённый мощными одеколоном нос не чувствует скверного запашка, который доносится от раны. Он и раньше ощущал его в разных уголках острова, но здесь, в замкнутом пространстве роскошной гостиной, он казался таким сгустившимся, что его можно было мазать на хлеб.

Жалкие игрушки Левиафана. Строят из себя невесть что, пытаясь перещеголять друг друга, упорно не замечая очевидного — они не охотники, идущие по следу неведомого зверя, как бы ни хотелось им себя в этом уверить, не мудрецы, исследующие новые законы бытия. Они — добыча, которой благодушный сытый хищник забавляется некоторое время, прежде чем размозжить ей голову.

Ни один из них не покинет острова. Они все погибнут в Его лапах.

Некоторых из них будет ждать милосердная смерть, в когтях тварей, которых они, самонадеянные дилетанты, не в силах даже вообразить. Другим придётся хуже — их рассудок, беспрестанно бомбардируемый чудовищными деталями, на которые Он неистощимый мастер, начнёт постепенно угасать, теряя ориентиры и направления. Пока они в один прекрасный день сами не превратятся в мечущихся по улицам китобоев или попросту не сведут счёты с жизнью, устав от противостояния, в котором ни толики соперничества, одна только растянутая на бесконечный период времени предрешённость…

Сосунки. Профаны. Самоучки.

Даже сейчас они взирали на Лэйда Лайвстоуна с толикой мягкого снисхождения, как смотрят на дьявольски прозорливого, но всё же лавочника. Ни один из них не варился в Его желудке столько, сколько он. Ни один не познал той бездны отчаянья, куда скатывается рассудок после многих лет отчаянной и бесполезной борьбы. Ни один из них…

Ни один из них не понимал — они все в этой комнате мертвецы.

— Неплохо вышло, а? — Лэйд осклабился, пытаясь глядеть на всех сразу, с удовольствием ощущая, как они подбираются под его взглядом. Верно по тону ощутив, что забавы закончились, — А теперь послушайте меня внимательно. Бангорский Тигр даст вам один-единственный совет, мало того, бесплатно, но вы будете сущими дураками, если им не воспользуетесь. Этот будет хороший совет, может, лучший из всех, что можно получить на этом острове. Кроме того, он весьма лаконичен. Убирайтесь прочь.