Бумажный тигр (I. Материя)

ТИГР В КЛЕТКЕ. Глава 4

Единственным звуком, который Бредбедл издавал на протяжении нескольких секунд, был негромкий скрежет, напоминающий звук сминаемых в мясорубке костей. Возможно, в человеческом переложении это было бы удовлетворённое сопение или нечто сродни ему.

— Весьма неожиданно, мистер Лайвстоун. И благородно.

— Я — лавочник, — отозвался Лэйд, надеясь, что его голос не дрожит, — Благородства в нас не больше, чем жемчуга — в старой сапожной ваксе. Но ты сам заявил условия и я намереваюсь ими воспользоваться. Я хочу нанести удар. А если ты выдержишь, то будешь вправе вернуть его мне.

Бредбедл кашлянул.

— Вы в своём праве.

— Я и без того это помню, — грубо отозвался Лэйд, — Значит, я могу выбрать оружие на своё усмотрение?

— Безусловно. Любое оружие. Вы вольны выбрать всё, что вам заблагорассудится.

— Без исключений? — на всякий случай уточнил Лэйд.

— Только с одним. Честность.

— Что это значит? Не подумайте, что я незнаком с честностью, мне просто любопытно, что под этим словом может подразумевать тварь, которую Он вытащил со дна морского.

— Это значит, что каково бы ни было выбранное вами оружие, вы обязуетесь не прибегать к посторонней помощи, каков бы ни был итог. Только вы и я, мистер Лайвстоун.

Хорошо, подумал Лэйд. Он машинально растёр запястья, как обычно растирал их в лавке, готовясь переносить тяжёлые ящики с консервными банками или мешки сахарного песка. Эти условия мне подходят.

— Вы ведь не хотите сойтись со мной на кулаках?

— Не хочу, — согласился Лэйд, — Нет нужды. У меня на уме немного другое.

Соревноваться в силе с этой громадиной то же самое, что пытаться сдвинуть с места Новый Бангор, запрягшись в сбрую вместо лошади. Нет смысла уповать на ловкость — он видел, с какой скоростью она уничтожила братьев Боссьер и не тешил себя иллюзиями на этот счёт. Бредбедл может выглядеть неуклюжим, неловким, старым, но всё это лишь уловка, внутри он — совершенная боевая машина, более смертоносная, чем автоматон королевской морской пехоты. Он не стал бы боксировать с этой дьявольской штукой даже если бы оказался на тридцать лет моложе и на шестьдесят фунтов легче.

Что тогда? Серсо[150]? Хака[151]? Прыжки на скакалке?

Эта штука умнее, сильнее, выносливее и проворнее него, старого Чабба. Лэйд не сомневался, что в любом виде физических состязаний Бредбедл, несмотря на свои монструозные пропорции и вес, окажется на голову впереди, будь это хоть игра в прятки, хоть теннис.

Ему нужно что-то другое, что-то более тонкое, не зависящее от грубой силы…

Карточные игры? Уже лучше, Лэйд ощутил некоторую толику азарта. Старый Чабб не случайно входил в тройку лучших игроков «Глупой Утки» по криббеджу, кроме того, сносно играл в покер, вист и снэп. Соблазн был велик, но… Лэйд отчего-то был уверен, что стоит ему разложить на чёртовом круглом столе карточную колоду, как удача мгновенно покинет его, оставив с ворохом бесполезных карт в руке. Кроме того, стальной ублюдок наверняка не случайно напомнил о честности. Лэйд избегал грубых трюков, но некоторые невинные уловки, принятые среди игроков в Хукахука наверняка могли быть восприняты беспристрастным наблюдателем как нарушение правил и, пожалуй, откровенное шулерство…

Шахматы? Он никогда не мнил себя серьёзным шахматистом, в шахматы они играли с доктором Фарлоу раз в месяц за портвейном и упражнялись больше в праздной болтовне, чем в искусстве двигать фигуры по доске. В шашках его опыт был богаче, ими он шлёпал ещё в те времена, когда не обзавёлся тигриными полосами на шкуре, коротая время за кулисами между выступлениями, но шашки — коварная игра. Они кажутся невинным и простым развлечением лишь постороннему человеку, опытный игрок знает, что за ними кроется сложная математическая логика, в которой Бредбедл наверняка обойдёт его, точно паровой катер на Темзе — сонно качающуюся на волнах рыбацкую лодку.

Быстрее, Лэйд, думай.

Шарады? Буриме? Конкурс палиндромов?

Чёрт, нет. Опасно полагать, будто его противник — бездушная махина, лишённая фантазии и воображения. Даже если он вздумает объявить поединок в стихах, эта тварь наверняка, задребезжав, соорудит великолепный и напыщенный сонет, который заткнёт за пояс все его никчёмные потуги в стихосложении.

Может, вызвать его на дуэль по исполнению комических куплетов? Чёрт, зрелище обещает быть по меньшей мере забавным, Воган и Дадди животы надорвут со смеху…

— Мистер Лайвстоун?

Бредбедл произнёс это спокойным, ничуть не угрожающим тоном, но Лэйд ощутил неприятную щекотку в области хребта. Ему явно ненавязчиво напоминали о том, что запас времени в его распоряжении отнюдь не бесконечен. Пора давать ответ, Лэйд Лайвстоун. Пора выбрать оружие.

Лэйд кашлянул.

— Какие-то затруднения, мистер Лайвстоун?

— Размышляю. У меня есть одна мысль, но я не уверен, примете ли вы её, — солгал Лэйд, — Согласитесь, было бы невежливо бросать вызов в той сфере, в которой у противника нет ни опыта, ни знания правил. Например, если это какая-то игра или…

— А вы попытайтесь, — холодно предложил Бредбедл, — Уверяю вас, я вполне неплохо знаком со многими играми. Я сносно играю в домино, боггл, гобблет, трик-трак, китайские шашки, баньцы, калах, реверси, сиджа, микадо, скрэббл…

— Нет-нет, — выдавил Лэйд, — Это всё детские игры. Кроме того, отчаянно скучные и опостылевшие.

— Возможно, вы предпочитаете местные, полинезийские? Я охотно могу составить вам компанию в му-торере[152], тантрикс[153] а ещё в «кафедраль», «тапу-аэ», «ки-о-рахи» и…

— Нет, — выдавил из себя Лэйд, — Признаться, я сторонник более… традиционных игр.

Бредбедл удовлетворённо кивнул.

— О. Честно говоря, я так и подумал при взгляде на вас. Нет ничего лучше старых добрых шахмат, не так ли? Какие шахматы вы предпочитаете, мистер Лайвстоун? Енохианские? Прогрессивные, по итальянским правилам? Омега-шахматы? Шахматы Тамерлана? Королевские?..

Лэйд ощутил недобрый гул в ушах. Едва ли это отродье блефует. В его огромной голове не только липкая серая слизь, продукт распада человеческого тела, там осталось достаточно места для острого и изворотливого ума. Какой бы вариант он ни выбрал, это будет смертным приговором для Лэйда Лайвстоуна, подписанным ещё прежде, чем он сделает первый ход.

Нет, ему нужна другая игра. Витиеватая, но простая. Логическая, но такая, где косное человеческое мышление будет иметь выигрыш, не изощрённая, но при этом и не простая…

— Нет, — пробормотал Лэйд, — Это всё не то.

Бредбедл нетерпеливо топнул ногой. От этого удара Дадди тихонько вскрикнул, а золотая статуя мистера Гёрни негромко загудела.

— Прекращайте говорить загадками, мистер Лайвстоун! — прогремел он, — Иначе я сделаю вывод, что вы попросту тянете время, что недостойно джентльмена. И тогда последствия для вас будут самые незавидные. Трёх секунд вам ведь будет довольно? Итак, один… два…

— Загадки! — выпалил Лэйд, — Именно это я и имел в виду. Игра в загадки.

Бредбедл несколько секунд молчал и это молчание, наполненное скрежетом его лап, показалось Лэйду самым неприятным звуком во вселенной.

— Значит, старые добрые загадки, мистер Лайвстоун? Чёрт возьми, а ещё говорят, будто у лавочников ограниченный кругозор! Значит, вам по нраву эта древняя благородная игра, в которой упражнялись ещё Шиллер, Буало, Клеобул и Жан-Жак Руссо? Превосходно! Вы предпочитаете классические правила?

— Да, — Лэйд осторожно кивнул, — Конечно.

— Значит, мы будем загадывать друг другу загадки, пока одна из сторон не сдастся?

— Именно так.

— Отлично, — лапы Бредбедла хлопнули, издав зловещий звон, — С удовольствием составлю вам компанию. Начинайте.

Игра в загадки — детская шалость из числа тех, которыми не занимается достойный джентльмен, но если судьбой тебе предначертано быть владельцем бакалейной лавки, ты, хочешь того или нет, будешь посвящать этому занятию столько времени, что уже вскоре сделаешься мастером по этой части.

Мисс Бикок желает что-то из пряностей для жаркого, и недорогих, но от куркумы у неё делается головокружение, от лаврового листа анемия, а от мускатного ореха колики. Шафран она не может употреблять из-за изжоги, гвоздика кажется ей недостаточно пикантной, а розмарин напоминает ей о покойнице-тётке. Подберите что-нибудь на свой вкус, Чабб, но не дороже чем на два пенса!..

Мистер Бланшоу просит продать ему такие же консервы, что он брал недавно в лавке. Это было шесть месяцев назад, во вторник, сразу после дождя. Он не помнит, что именно это было, но помнит, что был совершенно восхищён вкусом. Он очень разочарован тем, что мистер Лайвстоун не может понять, о чём идёт речь, но если тот настаивает, попытается припомнить некоторые детали. Банка была круглой, хотя, позвольте, может и овальной. Высокой, но приземистой. Бледно-жёлтой, хотя, может статься, и фиолетовой с белым. На ней ещё было написано «Братья Розетти», но может и «Патентованное производство семьи Освальдов», а может, и вовсе ничего написано не было… Чёрт возьми, неужели лавочник в наше время не может разобраться даже в такой мелочи!

Миссис Клодли желает взять упаковку хлебцов с тмином за семь пенсов, три фунта хорошего сахара по пенсу за унцию, пшеничной муки первого сорта на шиллинг, фунт копчёной грудинки за десять пенни, а кроме того — немного уксуса, желатина, пищевой соды и крахмала. Она готова вознаградить мистера Лайвстоуна купюрой в один фунт, если он как джентльмен скрупулёзно пересчитает сдачу. Ох, чуть не забыла, она задолжала ему шесть пенни за устрицы и ещё четыре — за дижонскую горчицу, которую брала на Рождество. Кроме того, она принесла обратно пустые бутылки из-под сливок и претендует на два пенни. А ещё она обещала этой ветренице, миссис Бласс, один шиллинг и будет мило, если мистер Лайвстоун возьмёт на себя труды передать его. Она даже готова поблагодарить его за эти услуги, заплатив фартинг. Ну же, Чабб, что вы так долго возитесь с этой сдачей, тут посчитал бы и ребёнок!..

Нет уж, если судьба сделала тебе бакалейщиком, игра в загадки неизбежно станет для тебя развлечением, от которого ты не сможешь ни спрятаться, ни уклониться.

— Сколько яиц можно съесть натощак?

Бредбедл сделал одобрительный жест.

— Недурно.

— Это только вступление. Итак?

— Одно. Разумеется, только одно, мистер Лайвстоун. Все прочие уже не будут съедены натощак, не так ли?

Лэйд неохотно кивнул, принимая ответ. Он не думал, будто сможет вышибить противника из седла первым же вопросом, но то, как легко Бредбедл отозвался, заставило его немного напрячься. Он догадывался, что эта чёртова железяка, изображающая из себя человекоподобное существо, будет подкована и здесь, но надеялся хотя бы на слабое замешательство с её стороны. Но никакого замешательства не было. Бредбедл ответил так легко, словно отроду ничем другим не занимался кроме игры в загадки.

— Моя очередь, мистер Лайвстоун. Итак… Какое условие должно быть соблюдено, чтобы три мальчишки, две девочки, четыре собаки и шесть котов не намокли, спрятавшись под одним зонтиком?

Лэйд на мгновение сцепил зубы — ответ скрывался определённо глубже поверхности — но почти тотчас едва не рассмеялся. Загадка была не такой и сложной, как ему сперва показалось, даже напротив, весьма ординарной, из числа тех, с которыми он был знаком ещё со школьной скамьи, просто покрылась немного пылью и нафталином.

— Сухо! На улице должно быть сухо!

— Годится. Правильный ответ.

Кажется, плечи Воган, окутанные чёрным бархатом, вздрогнули от облегчения. Лэйд не позволил себе отвлечься, чтобы не терять концентрации. Видит Бог, сейчас внимательность и острота ума требуются ему даже больше, чем в тех случаях, когда Маккензи заказывает три взятки на пиках.

— Значит, так… — он перебрал в памяти несколько загадок, отбрасывая те из них, которые показались ему совсем уже никчёмными, годными разве что для тугодума Дигги.

Кто ходит сидя?

Показалось ему или нет, но в этот раз Бредбедл заколебался. Пусть это колебание длилось всего секунду с небольшим и сопровождалось неприятным лязгом стальных сегментов, Лэйд ощутил толику удовлетворения — оно хоть немного походило на человеческое замешательство. А значит…

Значит, Бредбедл не всесилен и не всезнающ. Эта мысль определённо принесла ему облегчение. Значит, его можно загнать в угол, поставить в тупик, вызвать замешательство, сбить с толку…

— Шахматист. Шахматист ходит сидя, мистер Лайвстоун.

— Принимается, — неохотно произнёс он, — Ваша очередь.

— Кто говорит на всех языках мира?

Несложно. В этот раз он знал ответ наверняка — загадка была с порядочной бородой.

— Эхо!

Мал-помалу игра началась, они поймали ритм и вопросы стали следовать друг за другом почти без перерыва, с равным интервалом, точно выверенные залпы, которыми обменивается артиллерия.

— Что можно увидеть с закрытыми глазами?

— Сон. Чем можно поделиться лишь один раз?

— Секретом. Что станет больше, если перевернуть его вверх ногами?

— Цифра шесть. Что нельзя съесть на завтрак?

— Обед. Что достаётся нам бесплатно дважды, но за третий раз надо платить?

— Зубы. Что сидит в своём углу, но путешествует по миру?

— Почтовая марка.

Бредбедл, возможно, не являлся лучшим в мире игроком в загадки, но, без сомнения, был знаком с этим искусством, и не понаслышке. Он знал множество загадок, некоторые из которых казались Лэйду архаичными, как борода Джорджа Эббота[154], другие — вполне свежими, будто вычитанными из раздела «Шарады» в «Серебряном Рупоре» совсем недавно. По счастью, ни те, ни другие обычно не представляли для него серьёзных затруднений. Почти всегда он знал правильный ответ наверняка. Иногда — это случалось нечасто — ответ жужжал над самым ухом, точно докучливая муха, требовалась лишь некоторая живость ума, чтобы поймать его. Спустя дюжину загадок Лэйд позволил себе немного расслабиться.

Бредбедл играл честно — на первый взгляд. По крайней мере, Лэйду пока не удавалось поймать его на грязном фокусе или финте. Он не пытался подсунуть ему под видом загадки какую-нибудь философскую метафору или не разрешаемый логический парадокс — за некоторыми игроками водятся такие хитрости. Он не пытался пустить в ход загадку, не имеющую ответа или имеющую сразу несколько — в зависимости от контекста и ударения. Этот чёртов вынырнувший из океана убийца играл честно, безукоризненно соблюдая принятые в хорошем обществе правила игры. Отвечал он тоже быстро, едва только услышав вопрос, щёлкая загадки Лэйда легко, как калёные орешки. Если он и задумывался, то лишь на пару секунд, после чего выдавал ответ — безукоризненно верный, точный и своевременный. Лэйд не торопил его — торопить противника в подобной ситуации считается грубой, неджентльменской игрой.

Игра в загадки человеку непосвящённому кажется неказистой, даже детской, но если два ценителя этого вида досуга встречаются в нешуточном состязании, это противостояние может стать более сложным, чем противостояние Андерсена и Кизерецкого[155]. Мало бросить загадку в лицо оппоненту, надо пристреляться к его манере, определить его стиль, нащупать слабые места в обороне. Задача не для среднего ума, но для настоящего полководца. Здесь есть своя тактика, свои особенные приёмы, свои ухищрения…

Свою тактику Лэйд выстроил загодя, с той же аккуратной обстоятельностью, с которой раскладывал товары на витрине. У него в памяти имелось по крайней мере полдюжины непростых загадок, из числа тех, которые заставили бы крякнуть даже Исаака Ньютона. Про ирландского плотника, по трёх с половиной куриц, про яблочное бренди… При желании он мог бы учинить Бредбедлу недурную бомбардировку и, как знать, повредить его обшивку. Но Лэйд не собирался делать ничего подобного.

— Как найти прошлогодний снег? — спросил он вслух.

— Выйти на улицу первого января, — почти тотчас отозвался Бредбедл, — Что больше, сумма всех цифр или их произведение?

Самое главное в любой игре — усыпить бдительность противника. Делать нарочно слабые подачи, чтобы тот преисполнился уверенности в своих силах, а потом… Лэйд мысленно усмехнулся. Потом он небрежно вытряхнет из рукава какую-нибудь заковыристую, специально отложенную штучку, выглядящую бесхитростной и простой, но опасную, как боевая палица полинезийцев. И Бредбедл, проглотив наживку, проглотит её, не заметив подвоха…

Позволив приятному течению мысли увлечь себя, Лэйд едва не позабыл вопрос, заданный Бредбедлом. Что больше, сумма всех цифр или их произведение? Конечно, произведение. Для того, чтобы понять это, не нужно быть великим мудрецом, достаточно знать пару правил арифметики.

— Про…

Дадди внезапно закашлялся. Он наблюдал за поединком молча, морща лоб и тараща глаза, но явно не понимая и половины происходящего. Полли не умеют играть в загадки. Их рассудок устроен не на европейский манер, а по-особенному, он не в силах совладать с аллюзиями, иносказаниями и метафорами, на которых зиждятся многие загадки, оттого это занятие кажется им абсолютно бессмысленным. Даже противоестественным — как ритуальные танцы в свете луны для их бледнокожих собратьев.

Лэйд покосился на него с досадой.

— Произ…

Дадди закашлялся вновь, судорожно стуча себя по впалой груди, свободной рукой чертя в воздухе какие-то извиняющиеся жесты. Чёртова старая развалина, мало того, что он него и прежде не было толку, так и сейчас…

Произведение. Пользуясь тем, что несчастный полли всё ещё содрогался в кашле, Лэйд на всякий случай произнёс это мысленно. И ощутил короткий булавочный укол в основании черепа. Что-то было не так. Где-то подвох. Но ведь вопрос яснее ясного и формулировка проста. Сумма всех цифр безусловно будет меньше произведения, это понимает даже мальчишка, вызванный к доске, потому что…

Лэйду захотелось закатить самому себе крепкую оплеуху.

Старый идиот. Расставляя силки Бредбедлу, ты сам так расслабился, что едва не свернул себе шею. Всех цифр, Чабб! Цифр!.. Это значит, девять символов от единицы до девятки. И ноль. Та круглая штука, которая ничего не значит и которую ты с особенным сожалением записываешь в свои пухлые гроссбухи. Будучи умноженной на ноль, любое число превращается в ноль, не так ли?

Ловушка.

— Сумма, — медленно произнёс Лэйд, борясь с желанием вытереть со лба холодный липкий пот, — Конечно, сумма.

Он не сразу понял, что продолжительный скрежет, издаваемый Бредбедлом, это не просто хаотичный набор отвратительных звуков, издаваемых его бронёй. Смех. Бредбедл смеялся. Его лопнувшие закопчённые глаза с интересом взирали на Лэйда свысока. Он ждал, понял Лэйд. Подсунул мне ловушку и хладнокровно ждал, когда я ошибусь…

— Неплохо, мистер Лайвстоун. Вы вовремя поправились.

Это Дадди вовремя закашлялся, подумал Лэйд. Как иронично. Простодушный дикарь, не способный уразуметь ни единого правила арифметики, спас жизнь самоуверенному спесивому тигру. И хоть сделал он это непреднамеренно, волей случайно сошедшихся обстоятельств, гибель была чертовски близко. Если бы он не сдержал меня с ответом, самоуверенный тигр уже корчился бы в полной кольев яме, так и не успев сообразить, где допустил оплошность.

— Дальше, — сухо произнёс он, — Продолжаем игру. Или вы желаете сдаться, мистер Бредбедл?

— Нет. Ни в коем случае. А вы?

— Разумеется, нет. Продолжим. Мой ход, если не ошибаюсь?..

Ловушка. С самого начала — одна большая ловушка.

Чем дольше длилась игра, тем отчётливее Лэйд сознавал это, изнывая от ощущения собственной беспомощности. Усыпить бдительность, поймать на хитром вопросе… Господи, каким же слепым дураком он был! Словно Бредбедл, это заляпанное тиной чудовище, с самого начала не демонстрировал своё дьявольское коварство!

Прошло каких-нибудь четверть часа, а он уже изнывал так, будто промчался на всех парах по Хейвуд-стрит в полуденный зной. Загадки сыпались на него нескончаемым потоком, и если сперва этот поток скорее напоминал барабанящий по зонту дождь, капли которого легко отскакивали прочь от натянутой ткани, то с каждой минутой делался всё больше похожим на страшный тропические ливень, заставляющий все крыши в городе тревожно гудеть и содрогаться.

Что может быть таким же огромным, как слон, но ничего не весить? Тень слона.

Изобретение, позволяющее смотреть сквозь стену? Окно.

Какая гора была самой высокой на Земле до открытия Эвереста? Эверест. Только он ещё не был открыт.

Некоторые загадки, прячущие двойное дно, были ему знакомы, другие оказывались внове. Можно подумать, чёртов Бредбедл выписывал журналы с шарадами со всего света, чтобы денно и нощно штудировать их на дне океана… Роднило их одно — они все были напичканы ловушками и ложными ходами, точно особняк миссис Сары Винчестер[156].

Лэйд пытался отбиваться и разил в ответ, но все его выпады отлетали от брони Бредбедла как горошины. Весьма непростую задачку про трёх с половиной куриц, которая в своё время заставила его самого прилично погрызть ногти, тот расщёлкал с такой оскорбительной простотой, словно её сочинил ребёнок. С остальными он справился ещё быстрее. Каверзные загадки, загадки с подвохом, загадки с двойным дном — чаще всего Бредбедл давал ответ ещё прежде, чем Лэйд успевал закончить вопрос. И всякий раз скрежета в его голосе делалось всё больше, отчего Лэйду казалось, будто его настигает огромный, чадящий паровой экскаватор, нависающий над ним и грозящий раздавить.

— Это просто, мистер Лайвстоун. У всех этих трёх ирландских плотников не доставало по глазу, кроме того… — смешок Бредбедла заскрежетал, точно стальной винт, вкручиваемый в стекло, — Сыр всё это время был в чемодане, не так ли?

Лэйд ощутил тяжесть в груди. Эту загадку он оставил напоследок, будучи уверенным, что она если и не окажется для его мучителя неразрешимой, по крайней мере, заставит его порядком поломать голову, дав ему самому толику времени для передышки. Его запас загадок стремительно таял, пальцы легко нащупывали дно сундука. Кроме того, ему надо было восстановить контроль над мыслями — несмотря на то, что их состязание длилось не больше четверти часа, напряжение было таково, что перед глазами уже плыли звенящие зелёные круги.

Ему нужна небольшая пауза, чтобы восстановиться и…

— Недурная задачка, — небрежно заметил Бредбедл, щёлкая когтями, — Но слишком уж проста. Впрочем, я и сам, признаться, немного потворствовал вам, мистер Лайвстоун, подбирая загадки попроще. Поднимем немного ставки, а? Сколько можно возиться с такой ерундой?

— Ну, если вы так считаете… — выдавил Лэйд сквозь зубы, — Разумеется.

Сколько ещё он сможет выдержать такой темп?

Рассудку нужен отдых, как и телу. Это в «Глупой Утке», столкнувшись с каверзной загадкой, можно взять денёк на обдумывание, чтобы на следующий день зарядить в ухмыляющееся лицо старикашки Маккензи ответ. Бредбедл не даст ему ни минуты лишнего времени…

— Отлично, — Бредбедл хлопнул в ладоши, отчего по гостиной пошёл тревожный гулкий звон, — Тогда слушайте условие. Итак, три почтенных джентльмена отправились из Плимута в Ковентри, чтобы посмотреть на скачки и сами не заметили, как припозднились и опоздали на последний поезд. К их счастью они нашли неплохую гостиницу, но вот незадача — гуляк в городе было много и единственным свободным номером оставался роскошный «люкс» на самом верху, по тридцать шиллингов за ночь. Посовещавшись, уставшие джентльмены решили снять его вскладчину, на троих и заплатили управляющему по десять шиллингов каждый. Не такая уж и большая цена за удобство, а? Немногим позже, когда они уже благополучно добрались до номера, управляющий вспоминает — во время скачек номера «люкс» идут не по тридцать шиллингов, а по двадцать пять, а значит, он совершил ошибку, взяв с гостей на пять шиллингов больше. Вам когда-нибудь попадался мучимый совестью управляющий, мистер Лайвстоун?.. Вот и мне нет. Но не будем отвлекаться, вы правы. Чтобы исправить возникшее недоразумение, управляющий вызывает портье, обслуживающего номера, и передаёт ему пять монет по шиллингу с просьбой вернуть их постояльцам с извинениями. Тот, добрый малый, вместо того, чтобы прокутить эти деньги, поднимается в «люкс», но по пути понимает — нет никакой возможности разделить пять монет по шиллингу между тремя джентльменами без остатка. Тогда ему в голову приходит блестящая мысль. Вернуть каждому джентльмену по одному шиллингу, а те два, что останутся, оставить себе в качестве чаевых.

Тигриное чутьё заворчало, предупреждая о ловушке, но он пока не замечал в этой загадке ничего по-настоящему опасного. Ничего опасного для Лэйда Лайвстоуна, мастера загадок. Он быстро раскладывал задачку Бредбедла по полочкам, на ходу отсекая цветастые детали, которые нужды были чтобы запутать слушателя, но мысленно принимая на карандаш каждую цифру. Несложная работа. Цифры были ровные, аккуратные, не такие, из которых обыкновенно рождаются сложности. Ни головоломных дробей, ни каверзных оговорок, ни прочих деталей, сулящих опасности. Примитивная арифметика, как в школе. Если Бредбедл надеется его поймать на этом, то зря теряет время…

— Ну и в чём вопрос? — проворчал Лэйд.

— Вопрос чертовски прост, мистер Лайвстоун. Куда же подевался шиллинг?

— Какой шиллинг?

— Да смотрите сами. Каждый из трёх джентльменов получил обратно по шиллингу, так? Значит, он заплатил за номер лишь девять, а не десять. Соответственно, общая сумма, уплаченная ими на паях, составляет двадцать семь шиллингов. Портье оставил себе два. Если к двадцати семи прибавить два, выйдет…

— Двадцать девять!

— Верно. В том и вопрос. Если гости отдали тридцать шиллингов, где же последний оставшийся?

Это не должно было быть сложной задачей. Лэйду даже показалось, что он когда-то слышал эту загадку, не то в пивной, не то от Сэнди. Чёрт, здесь всё и должно быть просто, достаточно лишь разложить цифры по полочкам.

Каждый из постояльцев заплатил за номер девять шиллингов — грабительские цены в этом Ковентри, что не говори — ведь один шиллинг с десятки он получил обратно. Трижды девять выходит двадцать семь. И ещё два шиллинга, которые остались у портье… Двадцать девять. Что за ерунда… Лэйд ощутил неприятную испарину на спине, липкую, как Фенские болота.

— Какие-то затруднения, мистер Лайвстоун?

— Нет. Конечно, нет. Загадка-то, в сущности, ерундовая, просто подбираю слова.

— Тогда лучше бы вам подбирать их поскорее, — промурлыкал Бредбедл, — Я ведь не стану ждать бесконечно.

Сейчас. Лэйд мысленно раскидал несуществующие шиллинги по нескольким стопкам. На миг ему даже показалось, что он слышит лёгкий гул никелированного кассового аппарата «Бакалейных товаров Лайвстоуна и Торпа».

Ну конечно, всё просто. Тридцать минус пять, пять минус два, десять минус один… Двадцать девять. Лэйду показалось, что пропавший шиллинг издевательски звенит откуда-то из-под половиц. Чёрт знает что. Он привык управляться с цифрами и умел это делать, но сейчас, находясь в шаге от смерти, обнаружил, что послушные прежде цифры вместо слаженных упорядоченных манёвров вытворяют что им заблагорассудится.

Тридцать минус двадцать пять, да ещё два… И минус три… Это выходит…

Двадцать девять. Лэйд ощутил предательскую дрожь блуждающих по столу пальцев.

Ерунда какая-то. Сейчас он схватит этот злополучный шиллинг, нужно только…

— Я жду, мистер Лайвстоун.

Напряжение за столом быстро нарастало. Воган превратилась в немигающую ледяную статую, Дадди беспомощно царапал пальцами столешницу. Никто из них не мог бы ему помочь, даже если бы знал решение этой каверзной задачки.

Ещё раз. Сосредоточься, Лэйд Лайвстоун. Возможно, тут есть что-то, что ты упустил.

Скачки. Ковентри. Три джентльмена. Номер «люкс»… Это имеет значение для решения? Нет, не должно, но ведь где-то же таится подвох… Портье. Тридцать шиллингов. Они заплатили двадцать семь за троих. Управляющий получил сумму сполна, двадцать пять. Два у портье…

— Мистер Лайвстоун?

— Сейчас, — выдавил Лэйд, — Минуту…

Десять минус один… Тридцать минус двадцать пять… Пять минус три…

Пальцы Дадди стали царапать стол ещё ожесточённее, нарушая и без того шаткий ход мысли. Куда подевался этот распроклятый шиллинг? Лэйд готов был вытащить недостающую монету из собственного кошелька, если бы это помогло решить задачу, но замерший напротив него Бредбедл едва ли счёл бы такой ход уместным. Его когти сделали несколько медленных размеренных движений, смыкаясь и размыкаясь.

— Мистер Лайвстоун? Вы можете сказать, где недостающий шиллинг?

Лэйд ощутил горячку во внутренностях. Цифры не складывались. Наверно, что-то подобное ощущает плотник, когда две детали, вырезанные друг для друга, не сходятся пазами. Чёртов шиллинг… Чёртов Дадди, мешающий думать, чьи пальцы елозят по столу… Лэйд ощутил желание рявкнуть на проклятого полли, но…

Его пальцы. Движения, по которым они двигались, не были хаотичными. Напротив, они словно бы чертили схему из каких-то линий. Верно, какой-нибудь ритуальный полинезийский узор вроде тех, что они охотно наносят в виде татуировки себе на грудь… Приносящий удачу или привлекающий внимание духов предков. Только этого сейчас ему не доставало, отвлекаться на такие вещи.

Палец Дадди резко и почти беззвучно постучал по поверхности стола, будто бы нарочно привлекая внимание Лэйда. Ноготь на нём был жёлтый, заскорузлый, острый и выглядел как настоящий резец, способный легко пробивать просмолённую парусину. Неудивительно, что он оставил на полированной поверхности целую сеть царапин. Увидь это мистер Гёрни, наверняка пришёл бы в ярость — полировка стола влетит ему шиллингов в десять, не меньше. И эти царапины…

Лэйд ощутил короткий прилив надежды.

Это не был хаотичный узор. Это были отчётливо читаемые цифры — «27».

— Мистер Лайвстоун! — прогрохотал Бредбедл, — Вы готовы дать ответ?

— Да, — Лэйд прочистил горло, — Полагаю, да.

— Напоминаю вам правила. Ответ должен быть верным, кроме того, не допускаются никакие подсказки. Игра должна быть честной.

Пальцы Дадди, дрогнув, накрыли выцарапанную цифру, заслоняя её от глаз Бредбедла, но в ней уже не было нужды. Лэйд понял.

— Ответ прост. Никакого пропавшего шиллинга нет.

— Что вы хотите сказать, мистер Лайвстоун? Почему вместо тридцати шиллингов оказалось двадцать девять?

— Ловушка здесь в том, чтобы привязать ответ к тридцати монетам. А это неверно. Двадцать семь. Сумма должна равняться двадцати семи, тогда всё сходится. Ведь три монеты так и не были уплачены, они просто вернулись обратно к своим владельцам.

— Тридцать! — грохнул Бредбедл, — По условию задачи монет было тридцать!..

Лэйд усмехнулся.

— Ну, вам угодно взглянуть с этой стороны… Смотрите сами. По одной монете осталось у каждого из трёх джентльменов. Это три шиллинга. Ещё две в кармане у прощелыги-портье. Итого пять шиллингов. Ну а ещё двадцать пять — в кассовом аппарате гостиницы. Всего тридцать. Всё сходится. Ни один шиллинг не пропал.

Бредбедл издал скрежещущий рык. Из пробоин в его груди, оставленных гарпунами братьев Боссьер, плеснуло клокочущей серой жижей. Запах гниющих водорослей сделался так силён, что спирало дыхание. Должно быть, так пахнет в подпольных цехах по разделке рыбы…

— Это… правильный ответ, Лэйд Лайвстоун. Прр-р-рравильный. Но вы уверены, что дали его в соответствии с правилами?

— Что вы имеете в виду?

Бредбел оказался возле него со скоростью, которую невозможно было ожидать от существа подобных габаритов и массы. Мало того, почти беззвучно. Его когти оказались перед самым лицом Лэйда. Покрытые заскорузлой коркой крови, исступлённо щёлкающие, способные смять его череп, как оливку, они выжидающе замерли в пяти дюймах от его носа.

— Правила, Лэйд Лайвстоун. Вы знаете правила старой игры в загадки, не так ли? Если кто-то, не зная ответа, воспользовался подсказкой, такой ответ не принимается и не засчитывается.

Лэйд ощутил холодный океанский прилив во внутренностях. Прилив, несущий в себе тонны ледяной воды и множество колючих ракушек. Тяжёлый, способный размолоть прибрежный мол вместе со всеми теми заграждениями, которыми люди издревле пытались укротить дремлющий океан, не сознавая его истиной силы.

— Я придерживался правил, — пробормотал он, — Будьте уверены.

— Даёте слово?

Запах гниющих водорослей заполнил собой всё свободное пространство гостиной, вытеснил из него весь прочий объём воздуха, заставляя Лэйда стискивать зубы. Лопнувшие глаза Бредбедла изучали его в упор, и каждый был похож на маленькую идеально очерченную пасть с острыми стеклянными зубами.

Ты можешь изображать из себя тигра, Лэйд Лайвстоун, шептали эти пасти, похрустывая битым стеклом, источая липкую серую слизь, но ты всего лишь Его гость. Его игрушка, которой он развлекает себя, время от времени извлекая из пыльного ящика. Я же — Его плоть и кровь, Его отпрыск, Его создание.

Солги мне — и я уничтожу тебя. С другой стороны, я всё равно тебя уничтожу, рано или поздно, и нам обоим это прекрасно известно…

— Да, — выдавил Лэйд, — Даю слово. Всё было честно.

Когти Бредбедла заскрежетали, вероятно, готовясь смять его голову как перезревшую тыкву. Может, и смяли бы, если бы в гостиную через приоткрытое окно не донёсся новый звук, заставивший их замереть. Протяжный рокочущий звук вроде того, что рождает приливная волна, выбираясь на мягкий песок и стремительно тая. Разбрасывая в последнем истощающем усилии обломки ракушек, кляксы медуз и ворохи водорослей. Приближающийся звук локомобильных двигателей. Это не лёгкие прогулочные шарабанчики, колесящие днём по городу, машинально определил Лэйд, куда более основательные и тяжёлые машины, которые редко можно увидеть в центре города, особенно в респектабельном Редруфе. Возможно, целая кавалькада грузовых экипажей, которая двигалась в порт, но по какой-то причине вознамерилась пересечь город самым странным и нелогичным маршрутом…

Это были не грузовые экипажи. Лэйд увидел их силуэты, когда они остановились под окнами, в нескольких футах от дома. И увидел достаточно отчётливо, несмотря на то, что они двигались ночью с потушенными фарами — неописуемая самоуверенность для всякого водителя, если он, конечно, не наделён нечеловечески острым зрением и не видит во тьме, точно…

Точно прирождённый ночной хищник, подумал Лэйд. Юркий, грациозный, стремительный, обладающий самым чутким на свете носом, бритвенно-острыми зубами и холодными немигающими чёрными глазами, способными замечать вокруг себя всё происходящее во всех мыслимых спектрах и измерениях…

Лэйд не видел деталей. На трубах локомобилей были установлены громоздкие конструкции вроде глушителей, оттого они не рассыпали в ночи облаков искр, лишь едва заметно светились. Внутри тоже было темно — ни газовых рожков, ни гальванических ламп, которыми обыкновенно оборудованы почти все салоны к вящему удобству пассажиров. Сплошная, не нарушаемая ни рябью, ни малейшим течением, темнота.

Дверцы залязгали, вразнобой, но подчиняясь общей мелодике, точно кто-то наигрывал «Песни жителей английских графств» Бродвуда на старой и порядком заедающей печатной машинке. А следом за ними застучали подошвы — множество, великое множество подошв. Лэйд не видел бегущих, но сейчас ему не требовалось острое зрение, он и без того легко угадывал их силуэты. Острые, угловатые, они двигались в ночи удивительно мягко, сочетая в себе чопорные неспешные манеры хорошо вышколенных гробовщиков вкупе со звериной суетливостью рыщущих на задворках вечно голодных крыс.

Бредбедл со скрежетом развернулся в сторону окна. Его когти защёлкали, но в их лязге Лэйду послышалась не только ярость, но и недоумение.

— Какого дьявола?

— Канцер… — прошептала Воган, стекленея на глазах, — Но как они…

Локомобили зажгли фары — все разом. Испускаемый ими гальванический свет ударил сквозь окно, залив всю гостиную мертвенным синеватым свечением. Слаженно и деловито защёлкали винтовочные затворы.

— Существо, именующее себя Бредбедл! — голос, донёсшийся снаружи, звучал жёстко, но вместе с тем безжизненно, словно его проигрывал патефон, — Также известное как Монсеньор Бертилак, также известное как сир Высокие Пустоши, также известное как Нойта-Карики! Именем Канцелярии Нового Бангора приказываю вам сложить оружие, если такое у вас имеется, и по доброй воле отдать себя в наше распоряжение. В противном…

Бредбедл расхохотался, так, что стальные пластины на его торсе заскрипели от напряжения.

— Как славно… — прорычал он, щёлкая когтями, — Обед ещё не закончен, а крысы явились поживиться объедками со стола!

— Твои обеды в последнее время обходятся острову слишком дорого.

— Идите прочь! Я ещё не закончил!

— Ты закончил, Бредбедл, — сухо ответил голос, — И в последний раз. Если считаешь себя джентльменом, надень шляпу, пожелай всем приятного вечера и выходи наружу. Иначе мы зайдём внутрь. И тогда…

Бредбедл расхохотался, совсем по-человечески уперев руки в бока.

— Крысиное воинство… Как будто мало вашего брата я растерзал за этот год! У вас всё равно нет оружия, способного мне повредить! Впрочем… Я выхожу. Когда ещё выпадет возможность поразвлечься за казённый счёт? Но сперва… Лэйд Лайвстоун!

В мертвенном синеватом свете, хлещущем сквозь окно, Бредбедл выглядел ещё более неестественным и угловатым. Будто был собран из острых осколков его, Лэйда Лайвстоуна, ночных кошмаров, страхов и потаённых мыслей. А его множественные ощерившиеся осколками глазницы казались бездонными ямами, сквозь которые на Лэйда смотрело нечто, не имеющее ни имени, ни возраста, ни причин для существования.

— Чего тебе? — хрипло спросил Лэйд.

Это существо способно убить его. Прикончить одним щелбаном. Смять, как шар из хлебного мякиша. Одним щелчком сшибить голову с плеч.

— У нас был уговор, Лэйд Лайвстоун, — пророкотал Бредбедл, нависая над ним, — Удар в обмен на удар. Сперва бьёшь ты, потом бью я. Но тот удар, который ты нанёс мне, был бесчестным ударом. Ты солгал. Использовал подсказку. Нарушил правила. Я мог бы убить тебя за это, Лэйд Лайвстоун. Но я поступлю иначе. Согласно правилам, мой удар должен быть соразмерен твоему. Да будет так! Я отплачу тебе той же монетой! Проклятьем Бредбедла. Слушай меня! Ты потерпишь поражение в тот миг, когда будешь уверен в победе. И когда…

Окно лопнуло, разодранное в клочья, во все стороны стеклянной шрапнелью брызнули осколки, решётка судорожно задёргалась в снопах оранжевых искр. Бредбедл отшатнулся, его торс окутался серыми разрывами, тревожно и гулко запел металл…

Лэйд оказался под столом быстрее, чем сам успел сообразить. Безотчётно схватил обмершую Воган — она испуганно вскрикнула — и потянул вниз, уводя подальше от гибельного потока, хлещущего через размолотое окно, заставляющего Бредбедла дёргаться, будто в танце. В гостиную словно ворвался рой яростных стальных ос.

— Дадди! Вниз! — рявкнул Лэйд, — Пули!

Под огромным круглым столом оказалось достаточно места для них троих. И успели они как нельзя вовремя. Пули вышибали огромные куски из стен, беззвучно дробили лампы и деревянные панели, опрокидывали и разрывали на части стулья. Должно быть, чёртовы крысы привели на помощь целый полк морской пехоты, потому что гостиная мистера Гёрни в считанные секунды, растеряв всю скромную элегантность изящного кукольного домика, превратилась в развороченное, дымящееся, выстланное щепой и тряпками, гнездо. Чёрт, это даже не винтовки, отстранённо подумал Лэйд, наблюдая за тем, как золотая статуя мистера Гёрни дёргается и пляшет под шквалом огня, причудливо изгибаясь и тая на глазах, чёртовы крысы, верно, сняли с кораблей артиллерию…

Когда стрельба стихла, Бредбедл покачнулся, точно пьяный, но не упал, огромные ноги удержали его, хоть и не без труда. Стальные осы причинили ему не меньший ущерб, чем гостиной, это сделалось видно, когда дым немного рассеялся. Его торс был усеян россыпями зияющих дыр, каждая из которых была размером с монету — но не с жалкий трехпенсовик, а с основательную королевскую крону[157]. Некоторые пластины, вырванные со своих креплений, повисли, обнажая внутренности Бредбедла. Скафандр не был пуст, как ожидал Лэйд. Не считая липкой серой жижи, хлещущей теперь из всех пробоин, он вмещал в себе ещё кое-что.

Человеческий скелет. Стиснутый в стальной утробе, свернувшийся в позе эмбриона, порядком изувеченный пулями, он казался древним, пожелтевшим, точно был родственником первым фараонам, лопнувший череп покрывал слой наросших ракушек. Заворчав, Бредбел запустил лапу в пролом своей брони, чудовищные когти с удивительной мягкостью поправили скелет на его ложе, будто материнские руки, устраивающие поудобнее спящее дитя.

— Новые крысиные игрушки… — пророкотал он, поворачиваясь к размолоченному вдребезги окну, которое больше походило на бесформенный пролом в стене, — Отлично, отлично! Ну-ка, поиграем с ними вместе!..

Он двинулся к окну — дребезжащий развороченный рыцарь в мертвенном синем свете, хлещущем сквозь разбитые стёкла. Его доспехи, покрытые тлеющим покровом из водорослей, местами были разбиты и висели кусками, шлем покрылся дырами от пуль, которые казались новыми глазами, только не аккуратными, как его прежние, а рваными, самых разных форм.

Даже наполовину выпотрошенный страшным огнём, прихрамывающий, вынужденный придерживать лапой внутри себя ветхий скелет, Бредбедл всё ещё был быстр. Чудовищно быстр. Он оказался у окна в считанные секунды и Лэйд мгновенно понял, что последует за этим.

— Держитесь! — приказал он, — Сейчас ударит по-настоящему!

Когда страшная плеть ударила вновь, казалось, дом мистера Гёрни заходил ходуном, точно старый зуб в челюсти. Стены сотрясались, половицы беспокойно трещали, стол, под которым они укрылись, подпрыгивал на своём месте — точно был не массивным надёжным столом из красного дерева весом фунтов в триста, а легконогой балериной. Воган что-то беззвучно кричала, стиснув руку Лэйда, Дадди флегматично жевал, прикрывая глаза козырьком от сыплющегося сверху сора.

Пальба быстро переместилась на улицу. Лэйд слышал громоподобные шаги Бредбедла, потом истошный визг раздираемого металла, потом снова пальбу, и человеческие крики, и…

Что-то лопнуло. Что-то выгнулось дугой. Что-то отчаянно завизжало.

Кажется, это длилось несколько минут. Он не был уверен наверняка, потому что лежал плашмя под столом, прикрывая собой Воган, чуя лишь тонкий запах её духов вперемешку с запахом свежей стружки — интересное смешение запахов, которое никогда не ощутить в бакалейной лавке…

— Мистер Лайвстоун? Мистер Лайвстоун?

— Я здесь! Что такое?

— Можете выйти. Всё уже закончилось.

Человеку в его возрасте и с его фигурой чертовски непросто выбираться из-под стола, одновременно отряхиваясь, но Лэйду, кажется, удалось это сделать, не потеряв достоинства. Бредбедла не было. В развороченном оконном проёме маячило несколько лиц. И хоть лица были молодые, превосходно выбритые, совершенно человеческих и привычных черт, Лэйду пришлось приложить определённое усилие, чтобы сдержанно кивнуть им.

Его спасители были облачены в одинаковые костюмы, чёрные, глухие, чересчур строгие даже для чопорного Редруфа, но держались они в них так естественно, словно сроду ничего другого не носили. Их было по меньшей мере три дюжины. Три дюжины деловито снующих молодых людей, оцепивших улицу. Некоторые возились вокруг смятого локомобиля, чадящего дымом на противоположной стороне улицы, другие ползали по мостовой прямо в своих изысканных одеяниях гробовщиков, собирая с брусчатки пинцетами какие-то куски и осколки. Ни у кого из них не торчало изо рта зубов, из штанин не высовывались лысые серые хвосты, но всякий раз, встречаясь с кем-нибудь из этой братии глазами, Лэйд ощущал желание отвести взгляд. Глаза у этих беззвучно снующих людей были неприятного свойства. Чёрные, внимательные, скользящие во всех направлениях сразу, они будто оставляли на душе маленькие влажные отметины…

— Ищете мистера Бредбедла? Вон он, — один из клерков, доброжелательно улыбнувшись Лэйду, указал пальцем куда-то вниз по улице, — Отчаянно проворный мерзавец. Представьте себе, раздавил два локомобиля, изувечил десять человек и едва не сбежал. Ещё футов тридцать — и поминай как звали. По счастью, не успел…

Даже мёртвый, похожий на груду хлама, Бредбедл являл собой внушительное зрелище. Его расколотый панцирь лежал посреди дороги, лопнувшая голова безучастно пялилась в ночное небо множеством развороченных тёмных глазниц. Вокруг него валялись разбросанные броневые пластины, некоторые из которых всё ещё дымились — это тлел на них зелёный покров, распространяя вокруг едкий солоноватый запах палёных водорослей.

Мёртв. Пуст. Не опасен.

Лэйд выбрался на улицу сквозь развороченную стену, но не стал приближаться к нему. Потому что…

Проклятье Бредбедла. Ты потерпишь поражение в тот миг, когда будешь уверен в победе.

Что это могло значить? Скорее всего, ничего. Всего лишь запоздавшее проклятье озлобленного чудовища, сознающего приближение последней минуты. Вздор, ерунда. У этого острова тысяча способов свести человека с ума, он никогда не опускается до банальных проклятий. И всё же Лэйд ощутил где-то в груди ноющую тонкую жилку, будто бы задетую словами Бредбедла, которая всё никак не могла успокоиться.

В тот миг, когда будешь уверен в победе…

— Хорошая работа, — пробормотал он, делая вид, что разглядывает поверженное чудовище, — В самом деле, хорошая.

— Да уж, сэр, пришлось повозиться, — человек в чёрном костюме, верно, старший в этой крысиной своре, усмехнулся, — Против него, знаете ли, бессильны и винтовки и ядовитые газы. Но в этот раз мы знали наверняка, за кем охотимся. Мы могли выбрать оружие.

Один из уцелевших локомобилей представлял собой тяжёлый грузовой экипаж, однако вместо кузова у него была установлена площадка, а на площадке… Лэйду никогда не приходилось видеть таких орудий. Массивное, взгромождённое на сложно устроенный станок, вооружённое внушительным стволом, оно, пожалуй, могло бы сделать честь даже миноносцу королевского флота. Сейчас оно медленно остывало после стрельбы, пока джентльмены в чёрных траурных костюмах ползали вокруг него, собирая гильзы и возясь с маслёнками.

— Вот как… — пробормотал Лэйд, — Крысиные игрушки…

Клерк вежливо кашлянул в ладонь.

— Скорее, любимая игрушка мистера Беллигейла. И лучше бы нам поскорее вернуть её в арсенал, прежде чем он хватится пропажи. Это «ПомПом», сэр. Автоматическая полевая пушка калибром почти полтора дюйма. Превосходное средство для многих Его созданий, но этот грохот… Страшно представить, сколько окон в Редруфе придётся заменить!

Лэйд безучастно кивнул. Ему было плевать, что это за штука и как называется.

Даже если он раздобудет дюжину таких и примется палить в небо, устроив настоящую канонаду, всемогущий Левиафан не испугается и не смилуется. Для того, чтобы прошибить его толстую шкуру, нужно что-то куда серьёзнее…

— Мистер Лайвстоун, сэр, — с лица клерка сошла фальшивая улыбка и сделалось видно, что глаза у него такие же чёрные и влажные, как и у прочих клерков, снующих вокруг. Чёрные, влажные и очень внимательные, — Думаю, после всего этого переполоха полковнику Уизерсу-Уинтерблоссому очень захочется побеседовать с вами, чтобы узнать о событиях из первых уст. Вы не против нанести ему визит и…

— Непременно, — сухо отозвался Лэйд, — Но как-нибудь позже. Когда сочту это удобным.

Чёрные крысиные глаза сверкнули. Нетерпеливо? С досадой? Зло?

— Как вам будет угодно, мистер Лайвстоун. Я передам ему ваши слова.

— Не сомневаюсь. Ну, ступайте, не буду вас задерживать. У вас и у вашей… братии наверняка ещё куча работы этой ночью.

Клерк кашлянул, но не отошёл.

— С вашего позволения… Я лишь хотел сказать, что это была очень удачная задумка, сэр. Я имею в виду, с монетой. Позвольте вас поздравить. Вероятно, эта задумка и спасла вам жизнь. Уверен, полковник сполна оценит вашу изобретательность.

— С монетой?

Лэйд готов был поклясться, что клерк не опускал руку в карман. Не щёлкал пальцами, как делают фокусники, не совершал странных пассов, однако в его бледной ладони, совсем недавно пустой, отчётливо можно было разглядеть небольшую золочёную окружность.

Лэйд не собирался брать эту монету в руки, при одной только мысли, что придётся ощутить прикосновение холодных крысиных пальцев он ощущал лёгкую дурноту. Но в этом и не было нужды. Он узнал эту монету, словно она издавна была постояльцем кассового аппарата «Бакалейной лавки Лайвстоуна и Торпа».

Соверен Георга Третьего. Не так давно он сам крутил его в руках. Странный соверен, реверс которого испещрён непонятными символами. Тот, что изготовил собственноручно мистер Гёрни, Молуккский Орёл, ещё не ведая, что хитроумная западня, устроенная им для того, чтобы обеспечить славной историей своих приятелей-барышников, уже совсем скоро закончится для него совсем не радужным финалом…

Лэйд прищурился — пусть доктор Фарлоу ещё не осмелился порекомендовать ему очки, но с каждым годом ему всё чаще казалось, что его глаза уже не так хороши, как прежде — и убедился, что это ему не показалось. Золотая монета была густо запятнана чем-то тёмно-алым, даже карминовым. Чем-то похожим на смородиновое варенье или…

— Вы ведь нарочно испачкали монету в крови, прежде чем швырнули её в окно? — клерк немного наклонил голову, глядя на Лэйда внимательным немигающим взглядом, от которого у менее выдержанного человека уже свело бы коликами живот, — Очень находчиво с вашей стороны. Очень. Её обнаружили на дороге идущие с вечерним обходом полисмены. Будь это медяшкой, они, конечно, прошли бы мимо, но золото — благородный металл! — как нельзя кстати блеснуло в свете их фонаря. Заметив следы свежей крови на ней и странные письмена, эти здравомыслящие джентльмены рассудили, что эта штука, пожалуй, находится вне пределов их компетенции и обратились в Канцелярию. А мы… Нам потребовалось совсем немного времени, чтобы установить, кто именно пожаловал этим вечером в гости к мистеру Гёрни. К слову, если позволите…

Клерки работали слаженно, не обмениваясь ни словами, ни даже знаками, как слажено работает крысиная стая. Двое или трое, вооружившись небольшим гидравлическим краном, поднимали лопнувший панцирь Бредбедла, всё ещё истекающий гнилостной серой жижей, по меньшей мере пятеро хищно курсировали по мостовой, подбирая специальными щипцами куски костей и металла. Отдельная группа грузила на платформу смятый локомобиль, тоже удивительно слаженно и быстро. Лэйд был уверен, что уже через четверть часа улица, сделавшаяся полем боя, вернёт себе привычный вид, вновь став чопорным и исполненным достоинства закутком Редруфа. Интересно, что они станут делать с изрешечённым пушкой фасадом? Может, закатают рукава своих траурных сюртуков, выгрузят из локомобиля мешки с цементом, мастерки, шпатели — и примутся перелицовывать дом, вставлять новые окна и двери?.. Лэйд ничуть не удивился бы такому развитию событий.

Лэйд вернул взгляд к ладони клерка, но монеты там уже не было. Может, он украдкой сунул её обратно в карман, а может, разложил на атомы, отправил в прошлое, сделал невидимой, трансгрессировал куда-то в Ливерпуль… Лэйд ощутил себя глупо, пялясь на пустую ладонь.

— Что вы хотели?

— Если мне будет позволено заметить, вам необычайно повезло, сэр. Это существо… Вы даже не представляете, до чего оно опасно. Если наши данные верны, оно погубило уже немало народу. Настоящее чудовище. А вы… даже не ранены?

Ты потерпишь поражение, сказало оно. В тот миг, когда будешь уверен в победе.

— Ни царапины, — сухо подтвердил Лэйд, поправляя воротник пиджака, — Мне повезло. Просто я…

— Просто вы — Бангорский Тигр, сэр, — клерк улыбнулся, его улыбка казалась такой же тёплой, как тело только что вытащенного из моря утопленника, всё ещё дёргающееся в мелкой приливной волне, будто бы пытающееся бороться, — Конечно. Я понимаю. Доброй ночи.

Внутри выпотрошенной гостиной мистера Гёрни царил полумрак — дорогие гальванические лампы превратились в хрустящие под ногами осколки, но свет канцелярских прожекторов, пусть и холодный, синеватый, отдающий прозекторской, сносно освещал обстановку, позволяя ему по крайней мере не натыкаться на остовы мебели.

Золотая статуя мистера Гёрни претерпела значительный урон, пули слизали её почти наполовину. Обезглавленное тело Блондло и вовсе смешалось с руинами. Разве что один из братьев Боссьер всё ещё висел на своём месте, вмятый в стену, напоминая не в меру жирного москита, но в остальном…

Чёрт. Если он и вернулся сюда, то не для того, чтобы изучать останки своих недавних компаньонов.

— Воган!.. Мисс Воган! Где вы? Вы в порядке?

— Её здесь нет. Но думаю, она в порядке. По крайней мере, она не выглядела раненой, когда покидала эту комнату минутой ранее.

Лэйд резко повернул голову на звук. Возможно, слишком резко — болезненно хрустнули шейные позвонки. Никчёмная поспешность. Даже если бы снаружи не копошилась целая чёртова крысиная стая, здесь, в разгромленной гостиной, не осталось ничего, что могло бы ему угрожать.

— А какой выглядела?

— Весьма… раздосадованной, насколько я могу судить.

— Она что-то сказала?

— Ничего, адресованного вам. Но, кажется, пробормотала нечто, что вполне можно отнести на ваш счёт.

— Что?

— Ну, если не ошибаюсь… Кхм… «Чёртов самодовольный старый подлец. И он ещё смеет именовать себя тигром!..»

Лэйд ощутил разливающееся по щекам тепло.

— Чёрт возьми! — пробормотал он, — Словно я заварил всю эту кашу! Словно это я выдумал забаву с монетой, я заманил всех вас, я лично пригласил мистера Бредбедла… Женщины! Какая… глупая непосредственность!

— Люди падки на легенды, мистер Лайвстоун. Особенно женщины. Не ваша вина в том, что ваша собственная легенда обгоняет вас. Узнав, кто вы, люди ждут от вас чуда. Не понимая того, что вы не чудотворец и не всесильный кудесник. И самое значительное чудо, созданное вами — то, что вы до сих пор ещё живы. Наверно, вы можете догнать её, если захотите. Она вышла через эту дверь минуту назад.

— Не думаю, что в этом есть смысл. А почему вы не последовали её примеру?

— Собирался. Но подумал, что было бы невежливо покидать вас, не попрощавшись. Я знаю, это вполне допускается британскими традициями, но по полинезийским правилам это верх невежества. Прощайте, мистер Лайвстоун.

Лэйд вздохнул.

— Кто вы такой, Дадди?

— Мы уже познакомились, мистер Лайвстоун, помните? Меня зовут Четверг Октябрь…

— Четверг Октябрь Кристиан Второй! — раздражённо бросил Лэйд, — Я помню, чтоб вас! Но…

Дадди улыбнулся.

Его бесхитростные глаза, немного раскосые на полинезийский манер, выглядели мутноватыми, как у всех стариков, в них не было ни внушительной лазури, как во взгляде Ледбитера, ни холодного блеска, как во взгляде ощетинившегося линзами Блондло, ни животной ярости, как у братьев Боссьер, однако…

Это глаза человека, многое повидавшего на своём веку, подумал Лэйд. Потому-то они такие равнодушные и пустые, похожие на старые вытертые пуговицы. Это не горящий взгляд тигра, это что-то другое…

— Самое забавное в задачке Бредбедла — то, что одна монета и верно пропала, только никто из нас этого не заметил. Тот самый соверен. Дайте угадаю, вы выпачкали его в крови братьев Боссьер и швырнули в окно?

Дадди кивнул. Буднично, будто речь шла о том, добавлять ли коньяк в пунш.

— Сложнее всего было улучить момент. Всё остальное — вопрос времени. Впрочем, это справедливо в отношении всех вещей во вселенной. Все вещи во вселенной — вопрос времени, мистер Лайвстоун. Просто иногда у нас не хватает времени, чтоб это понять. У вас есть ещё вопросы?

— Вопрос времени… — эхом отозвался Лэйд, будто пытаясь распробовать в этих словах какой-то вкус, — Сколько времени вы на острове?

Мутные глаза Дадди несколько раз неспешно моргнули. Они не выглядели пронизанными мудростью веков, они выглядели бесхитростными стекляшками, как у большой куклы.

— Сложно сказать. Когда-то я вёл счёт… Сорок, пятьдесят, сто… В какой-то момент мне это наскучило. Вы ведь не считаете каждое рисовое зерно в мешке, когда хозяйка просит вас отмерить ей четыре фунта индийского белого? Время здесь, в Новом Бангоре, исчисляется странным образом, вы и сами это знаете.

Лэйд машинально кивнул.

— На дворе всегда тысяча восемьсот девяносто пятый. Изорви хоть тысячу календарей.

— Верно. А ведь я не был юношей когда ступил на здешний берег. Уже тогда мне стукнуло семьдесят пять. Иногда мне кажется, я провёл здесь лет четыреста или около того, но не могу поручиться. Так что я давно стараюсь не думать о таких вещах. Просто живу в своё удовольствие, знаете ли. Существую, точно маленький камень на дне ручья. Хотя иной раз бурный поток и подхватывает меня ненароком, чтобы на мгновенье вытащить к поверхности… Но потом меня вновь оставляют в блаженном забытьи, иногда на целые годы. И знаете, мне нравится ощущение покоя.

Четыреста… Четыреста лет…

Лэйд ощутил тяжесть в левом боку, точно кто-то украдкой подложил ему в карман пиджака увесистый булыжник.

— Мистер Четверг…

— Дадди.

— Дадди… Вы давно перестали бороться, верно?

Дадди медленно улыбнулся. Кожа на его лице выглядела выгоревшей, тонкой, морщинистой. Когда он улыбался, она собиралась в складки на его скулах, грозя порваться. Но наверняка была прочна, как акулья шкура. Как стальная броня Бредбедла.

— Мы все от рождения делимся на две категории, мистер Лайвстоун. На здравомыслящих и непокорных. На роялистов и мятежников. На обывателей и революционеров. В вас живёт беспокойный дух. Дух Жака Кателино[158], Генриха Молодого[159] и Роберта Куртгёза[160]. Вы мятежник, мистер Тигр. Вы будете биться с Ним, не замечая ни ран, ни старческой немощи, до последнего своего вздоха. А я…

— А вы? — резко спросил Лэйд, — Предпочли покорность?

Дадди медленно покачал головой. Голова его сзади была покрыта клочьями седых волос, но спереди казалась гладкой, как орех. Старый мудрый орех, подумал Лэйд, ускользнувший от пальцев хозяина лавки, закатившийся в угол сундука, проведший там, в тесной духоте, бесчисленные годы, переживший и дерево, вырастившее его, и хозяина, и его лавку, и само время…

— Я слишком хорошо знаю цену любого мятежа, мистер Лайвстоун. Знаете, почему? Потому что я сын своего отца, а он, в свою очередь, сын своего отца. Моего отца звали Четверг Октябрь Кристиан Первый, а моего деда — просто Флетчер Кристиан. Он был похож на вас.

Лэйд нахмурился, пытаясь вспомнить, приходилось ли ему слышать эту фамилию здесь, в Миддлдэке.

— Он был лавочником?

— Нет. Он был помощником капитана на одном британском корабле. Превосходно образованный, воспитанный, грамотный, он был олицетворением джентльмена на службе Адмиралтейства. Хладнокровный, отважный, уверенный в себе… Но вы знаете, что бывает, если какой-нибудь растяпа выколотит ещё горящую трубку на сеновале. Крошечные искры, падая в солому, делаются почти не видны и даже не источают дыма, но сохраняют достаточно жара, чтобы устроить пожар — внезапный, страшный, гибельный для всего живого. Так и в человеческой душе, даже облагороженной и исполненной достоинства, иногда дремлют порочные искры, способные в самый неожиданный манер дать страшный жар. Мой дед, к его несчастью, был именно таким человеком. Этот жар вырвался наружу, погубил его — и многих других людей.

— Бунт? — сухо спросил Лэйд.

Дадди безучастно кивнул.

— Он был джентльменом, а вот капитан, стоявший над ним — нет. Это был властолюбивый деспот, одержимый маниакальным желанием подчинить себе всё, до чего в силах дотянуться. Вам, конечно, встречались подобные люди, мистер Лайвстоун. И в Англии и здесь. На берегу они обычно не представляют собой серьёзной проблемы, потому что в душе трусливы и опасливы, но на корабле, где капитан — царь и Бог, они быстро превращаются в развращённых властью тиранов, которым никто не в силах оказать отпор. Этот капитан держал свой экипаж в ежовых рукавицах. В такой дисциплине, что люди боялись посмотреть не в ту сторону или чихнуть в неурочное время. Насаждая железной рукой свою власть, он не только требовал исполнения своей капитанской воли и мельчайших капризов, но и заставлял их выполнять унизительные ритуалы. Например, танцевать целый вечер напролёт себе на потеху. Или ставить сценки из театра, соорудив костюмы из старой парусины. Любое неповиновение, даже мнимое, вызывало у него такую ярость, что он хватался за пистолет. Мой дед был образцом здравомыслия — сама британская дисциплинированность во плоти — но в какой-то момент дьявольские искры, разгораясь, учинили тот самый пожар. Он поднял бунт. Отправил капитана с частью экипажа в шлюпку, сам же принял управление кораблём. К нему примкнули люди — многие другие люди из матросов и офицеров, которые сами были поражены этими искрами, жгущими изнутри. Они были мятежниками.

— Погодите, — Лэйд облизнул губы, — Кажется, я читал об этом случае в старых газетах. Этот мятежный корабль, кажется, он отвратился на Таити, но…

— Но провёл там немного времени. Мой дед знал, что рано или поздно за ним и его людьми явится из Англии карательная экспедиция. Тогда, в дни моего деда, мятежник, какова бы ни была степень его вины, мог рассчитывать лишь на одно — на виселицу. А суд обыкновенно был не очень хлопотной формальностью. Нет, мой дед прекрасно знал, что ждёт его и его людей. Он принял на борт несколько полинезийцев, мужчин и женщин, немного продовольствия и скота, после чего поспешно отправился прочь. Его выбор пал на небольшой необитаемый остров поблизости от Французской Полинезии. На этом острове мятежники решили устроить свою колонию, начав новую жизнь. Они сожгли корабль дотла, укрывая следы, но знаете, что?

— Что? — покорно спросил Лэйд, хоть и догадывался, что именно услышит.

— Корабль был не последним, что сгорело тогда. Искры. Человек, внутри которого горит пожар, уже никогда не сделается прежним. Мой дед был мятежником, а мятежники не знают покоя. Прошло всего полгода, а их остров, представлявший собой крохотный обособленный от всего мира кусок, неподвластный ничьей воле, уже сотрясался от ссор. Полинезийцы спорили с полинезийцами, белые ссорились с белыми. Женщины — с мужчинами, вчерашние матросы — с вчерашними офицерами. Они не могли поделить поровну припасы сгоревшего корабля, потом землю, несмотря на то, что весь остров был в их распоряжении, потом соль и порох, потом женщин… Вы знаете, до чего легко из нескольких обронённых на сухое сено искр растёт пламя. Кто-то бросил в сердцах обидное слово, кто-то плюнул, кто-то ответил затрещиной, кто-то первым взялся за пистолет… Шесть следующих лет остров содрогался в жестоком пламени. Мятежники, лишившиеся той воли, против которой они бунтовали и не найдя себе другого применения, не способные жить в мире, принялись уничтожать друг друга, безжалостно, как дикие звери. Мужчины устраивали засады друг на друга, хладнокровно расстреливая в упор из мушкетов. Женщины пронзали спящих мужчин ножами и подсыпали им яд. В тысяча восемьсот восьмом году британский корабль, случайно бросивший якорь у острова, обнаружил на нём одного белого мужчину и восемь полинезийских женщин — всё, что осталось от некогда благополучной мятежной колонии с населением в несколько десятков человек.

Лэйд стиснул зубы.

— Это всё чертовски досадно, но…

Дадди осторожно поправил холщовую рубаху. Так, точно это был изысканный костюм. Неспешными движениями стряхнул с неё пыль.

— Мятежники оставили миру своё чахлое потомство, но оно тоже страдало от тех же бед, что и их предки. Исполненное звериной ярости, заточённое на острове, сводящее счёты за давно умерших людей, оно терзало само себя, пятная кровью плодородную землю, которая могла бы служить ему Эдемским садом. Видели бы вы этих людей… Обездоленные, озлобленные, наполненные звериной яростью. Мятеж ничего не дал им, но всего лишил. И они с удовольствием разорвали бы тело моего деда в клочья, если бы знали, где он похоронен. Я заглядывал в их души, мистер Лайвстоун, потому что в течении сорока лет был верховной властью и судьёй на этом острове. Я знаю, на что способно слепое желание противопоставить себя верховенствующей силе. Я знаю, как долго болят ожоги. Мой родной остров — кровоточащая дыра в моём сердце, мистер Лайвстоун. Живая память о том, какая участь ждёт мятежников. И вы спрашиваете меня, почему я не сопротивляюсь Его воле? Почему не объявляю Ему войну?

Дадди несколько секунд смотрел на него, жуя тонкими старческими губами. И хоть глаза его были широко открыты, прочитать по ним, о чём он думает, было не проще, чем определить настроение океана, разглядывая мутную, крошащуюся о мол, волну.

— Нет, сэр. Старого Дадди не прельщает участь мятежника. Я доживу эту жизнь точно камень в ручье — если Ему будет угодно. А если нет… — он улыбнулся, — В океане много островов, мистер Лайвстоун. Может, Новый Бангор — самый загадочный из них, но точно не самый жестокий. Поропороаки[161], мистер Лайвстоун.

— Поропороаки, мистер Четверг, — покорно отозвался Лэйд.

Он знал, что при всём желании не сможет заставить этого человека остаться. Даже если бы испытывал такое желание.

Выцветшие глаза Дадди несколько раз моргнули. У них было странное свойство — куда бы они ни были направлены, решительно невозможно было понять, на что они смотрят. Вот и сейчас Лэйду показалось, что хоть эти глаза устремлены точно в грудь Лэйда Лайвстоуна, глядят они на что-то совсем другое, может быть, находящееся в миллионах миль от него.

— Не пытайтесь оставить Новый Бангор, Чабб. Не Он погубит вас — вы сами себя погубите. Вспыхнете исполинским огненным тигром. И сожжёте себя дотла. Впрочем…

Крошечная пауза в словах Дадди показалась Лэйду спасительной щёлкой в исполинской стене из подогнанных друг к другу гранитных блоков.

— Что? — жадно спросил он.

— Если каким-то чудом вам это всё-таки удастся, если ваше звериное упрямство позволит вам вырваться во внешний мир и даже достичь благословенных британских берегов… Окажите мне небольшую любезность, мистер Лайвстоун. Пошлите весточку старому Дадди.

— Каким это образом? — невольно вырвалось у Лэйда, — Это же чёртов Новый Бангор. Ни один аппарат Попова не донесёт сюда сообщения!

Дадди улыбнулся.

— Старая добрая бутылочная почта.

— Ах, вы имеете в виду…

— Возьмите бутылочку какого-нибудь хорошего и недорогого пойла, выпейте её до дна у камина, а потом…

— Да?

— Разбейте её вдребезги о каминную доску и крикните во всё горло «Я всё-таки сделал это, ты, треклятый старый сукин сын! Я всё-таки это сделал!»

Лэйд недоверчиво уставился на него.

— И вы…

— Услышу ли я это? — Дадди тихо рассмеялся, — Нет. Конечно же нет. Это же чёртов Новый Бангор. Но мне будет приятно представить эту глупую картину.

Поздний вечер — благословенное время для лавочника. Выдержав вечерний поток покупателей, более опустошительный, чем нашествие Гутрумова воинства[162] на британские берега, можно наконец позволить себе заняться прочими делами, про которые забываешь за дневной суетой — убраться в лавке, привести в порядок записи, проверить прейскурант…

Лэйд Лайвстоун любил этот час. Недаром в «Большой поваренной книге Хиггса», неукоснительно лежавшей на письменном столе в его кабинете, одно из очерченных карандашом мест гласило: «Убедившись, что жара в печи достаточно и жаркое по-итальянски поспевает в горшочках, джентльмен вправе взять полчаса отдыха и потратить его способом наиболее удобным по его разумению, чтобы вознаградить себя за хлопоты». Лэйд находил это место вдохновляющим и по-библейски мудрым, охотно претворяя его в жизнь — даже в тех случаях, когда не собирался готовить жаркое по-итальянски.

Взгромоздив на крепкие плечи Диогена всю грязную работу, позволив Сэнди выпотрошить внутренности кассового аппарата, пересчитывая дневную выручку, он устраивался в кресле, делая вид, что проверяет гроссбухи, но больше дремал, наслаждаясь той особенной атмосферой вселенского спокойствия, что воцарялась в лавке под вечер, густой и сладкой, как ирландский крем. Больше не приходилось растолковывать дотошным покупателям состав консервированных корнишонов, отражать натиск портовых докеров, вообразивших, будто здесь табачная лавка, выслушивать жалобы миссис Мак-Клотски на мигрень — с таким дотошным перечислением симптомов, что немудрено повредиться в уме. Блаженное, счастливое время…

Далеко не всегда он мог позволить себе блаженное безделье. Бывали вечера — чертовски много вечеров за последние двадцать с лишним лет — когда он, закончив торговлю и проводив последнего покупателя, возвращался в кабинет, украдкой доставал из ящика письменного стола тяжёлый револьвер, из тайника под столом — дребезжащую шкатулку, полную инструментов его ремесла — и удалялся прочь из лавки, бросив Сэнди что-нибудь вроде «Ну, пойду потолкую с Вудроу на счёт последнего векселя, чтобы он не возомнил себе невесть чего» или «Сегодня в „Глупой Утке“ Маккензи устраивает вечер шотландских тостов и, поверьте, я преподам ему такой урок, что на лице его ещё нескоро заиграет улыбка!»

За такими вечерами обыкновенно следовали хлопотные, беспокойные ночи, не похожие друг на друга. Бывало, он возвращался ещё до полуночи, улыбаясь, раскланиваясь с уличными котами и насвистывая под нос «Мэгги Мэй». Бывало, задерживался далеко за полночь, а возвращался пошатывающейся походкой старика, вымазанный в грязи, ихоре, слизи и собственной крови. Бывало, приходил лишь с рассветом и, не в силах совладать с раздражением и досадой, метался по кабинету из угла в угол, точно запертый в клетку тигр. Бывало…

Чёрт, он помнил много таких ночей. Чересчур много.

И не собирался отказываться от возможности подремать над гроссбухами, тем более, что Сэнди, закончив звенеть монетами, развернула номер «Серебряного Рупора», забытый в лавке кем-то из покупателей и увлечённо читала вслух заметки и новости, привлёкшие её внимание.

— О! Послушайте, Чабб! Барометры острова продолжают падать, возвещая новые похолодания и повергая синоптиков в откровенное замешательство. Такая погода совершенно нехарактерна для тропических широт в начале весны и в последний раз фиксировалась на острове более сорока лет назад. Вероятно, речь идёт о циклоне, который движется над водами Тихого океана по направлению от островов Микронезии, распространяя вокруг себя холодное дыхание. Ну не удивительно ли?

— Уммм-м-мгу… — только и мог ответить Лэйд.

Голос Сэнди Прайс был мелодичнее многих вещей на свете, даже мелодичнее звяканья серебра в кассовом аппарате, он согласен был слушать его часами, и неважно, что она читала — «Лужёную Глотку» или даже какой-нибудь скверный дамский роман в мягкой обложке.

На ней сегодня было муаровое платье цвета ранней весенней зелени в Ланкастере, с длинным по случаю холодов рукавом, однако открывающим изрядную часть шеи. Тяжёлые пшеничные волосы были собраны в массивный и сложно устроенный пучок на затылке — кажется, это именуется «Узел Психеи» — который каждую секунду грозил развалиться из-за того, что беспокойные пальцы увлечённой чтением мисс Сэнди Прайс то и дело теребили удерживающие его шпильки. Да и лучше, чтобы развалился, подумал Лэйд, делая вид, будто пристально изучает гроссбух, но на самом деле механически скользя пальцем по строчкам. Чтобы её волосы рассыпались по плечам, чтобы она гневно фыркнула, как всегда в такие моменты, и принялась, подражая ему, неумело ругаться, пытаясь совладать с собственными прядями, чтобы в лавке на минуту воцарился весёлый переполох, которого так отчаянно не хватает старому тигру, уставшему раз за разом бросаться на стену…

Не лги себе, Чабб, не лги, будто не замечаешь этого. Она не просто предмет обстановки в твоей захудалой лавке, она прелестная юная девушка, наделённая природой столь щедро, что иногда делается даже как-то неудобно за ней наблюдать. Она мила, наблюдательна и обладает удивительной для своего юного возраста рассудительностью. Она мечтательна сверх меры и часто грезит странами, в которых никогда не побывает, и приключениями, которые никогда не происходят с продавщицами в бакалейных лавках.

Она хочет казаться серьёзной, но это даётся ей нелегко — она выглядит семнадцатилетней девчонкой в любом, самом строгом платье, а волосы то и дело норовят рассыпаться по плечам. Кроме того, когда она смеётся, лицо у неё делается как у подростка, а в глазах сверкают озорные, совсем не жгучие, искры.

Искры… Искры, пламя, горящий тигр…

Лэйд едва не передёрнул плечами — точно холодный циклон, идущий от островов Микронезии, просочился в лавку сквозь щели и нырнул ему под пиджак, на миг обдав не жаром, но гибельным могильным холодом.

Дьявол…

Когда-нибудь я наберусь смелости и приглашу её поужинать вместе со мной, подумал Лэйд, украдкой наблюдая за тем, как Сэнди хмурит лоб — видно, добралась до колонки биржевых новостей. Беда лишь в том, для этого мне потребуется куда больше смелости чем для того, чтобы вступить в схватку с любой из Его тварей…

— Читайте вслух, мисс Прайс! — пробормотал он, — Я слышал, чтение благотворно воздействует на печень…

— Сейчас. Вас, конечно, интересуют новости торговли?

Он вяло махнул рукой.

— Читайте всё подряд!

— Как скажете… На углу Роггевен и Тасмана столкнулись два локомобиля, — по лицу Сэнди пробежала короткая тень, — но столкновение не серьёзное, обошлось без жертв — тень бесследно пропала. Не знаю, отчего все так боятся локомобилей, как по мне, это прелестные механические штучки, хоть иногда и отчаянно гудят. Мне кажется, я смогла бы вести локомобиль, Чабб. Конечно, не большой вроде тех, что в порту, но, я слышала, есть и дамские, вполне изящные… Юный джентльмен, пожелавший остаться безымянным, прогуливаясь по любезному нашему острову Шиппспоттингу, споткнулся и повредил ногу, после чего принялся браниться, чем задержал прохожих и вызвал на улице целый скандал. Ну, ничего удивительного, верно, Чабб? Это же Шипси, наверняка в нём плескалось больше рома, чем в бутылке, а? Так, дальше… По всей видимости, беспутные китобои проникли в Редруф в обход полицейских постов и учинили пальбу камнями по окнам — жители Уоллес-стрит вчера вечером жаловались на ужасающий грохот, кроме того, полисмены обнаружили полдюжины разбитых стёкол. Ну не кошмар ли, Чабб?..

— Полнейший кошмар, — подтвердил Лэйд, ощущая, как убаюкиваемый её мелодичным голосом, точно волнами океана, всё глубже сползает в сладкую сонную негу, — Давно пора призвать этих полоумных бродяг к ответу, пока они не разнесли на клочки весь остров. Если кто-то в наше время и может угрожать общественному спокойствию, так это социалисты и китобои. Что ещё пишут эти бумагомараки, мисс Прайс? Смелее, не бойтесь, им придётся постараться, чтобы пронять старого Чабба!..

Она стала зачитывать рубрику происшествий, старательно, по-школьному артикулируя, совершенно не подозревая о том, какой сосредоточенной и при этом хорошенькой выглядит в тот момент, когда её пшеничные брови то взлетают вверх в немом изумлении, то сходятся у переносицы, сопровождая какие-нибудь особенно внушительные новости.

В Коппертауне приключилась третья за последнюю неделю авария, и вновь на фосфатном заводе. Полиция встревожена и всерьёз предполагает диверсию, тем более, что город в последнее время полнится слухами о наводнивших Новый Бангор германских шпионах. Старый Театр дал вчера «Зачарованный остров», но мисс Брайстадт — меццо-сопрано — не сорвала обильного аплодисмента, её манера исполнения была признана суховатой. Мисс Ильда Хьюлет всё ещё строит смелые прожекты касательно устройства воздушной линии «Новый Бангор — Веллингтон» при помощи дирижаблей новейшей системы, но примерный расчёт ассигнований заставляет нас пожелать этой деятельной даме удачи. Результаты субботних скачек… Концерт барочной музыки… Рецепт новозеландских имбирных крендельков…

Лэйд слышал её голос, но уже не разбирал смысла сказанного, он всё глубже сползал в обложенное мягким бархатом царство дрёмы. Треск камина напоминал ему ворчание огромного благодушного зверя и в этом ворчании можно было расслышать убаюкивающий голос, твердящий, что всё это ерунда, Лэйд Лайвстоун, потому что нет никакого проклятья Бредбедла, и искр нет, и пламени, и вовсе ты не так стар, как хочешь казаться, и всё ещё впереди и…

— Ого, мистер Лайвстоун!

— Что? — он встрепенулся, на миг вынырнув из того уютного уголка, который свивала вокруг него дрёма, приоткрыв в притворном ужасе глаза, — На лавку напали германские шпионы? Китобои? Меццо-сопрано мисс Брайстадт?

Сэнди тихо рассмеялась, мусоля в пальцах газетный лист.

— Нет-нет. Я уже всё прочитала и дошла до дамских рубрик. Некая Анна Саварин пишет: «Некоторые джентльмены склонны изображать из себя светских тигров. Они нарочно заводят пушистые усы, грозно рычат, хлещут хвостом и всем своим обликом изображают тигриные манеры, но всё это пыль, которую они склонны пускать в глаза незадачливым провинциалкам. За представительной внешностью таких „тигров“ обычно скрывается нечто совершенно противоположное — непримечательная и жалкая душонка обрюзгшего старого лавочника, торгующего свечами и мукой, почти всегда чванливого, бесчувственного и скаредного. Если вас угораздило на такого наткнуться — бросайтесь опрометью прочь, подоткнув юбки, и молитесь никогда впредь не повстречать его на жизненном пути. Ну а теперь мы расскажем вам, как соорудить превосходную причёску в стиле „Ампир-Нуа“, имея лишь два пенса, медную вешалку, восемнадцать шпилек, каминные щипцы и толику бриолина…» Не понимаю, Чабб.

— Что такое?

Пшеничные брови Сэнди поползли навстречу друг другу, едва не соприкоснувшись на переносице.

— Я знаю эту мисс Анну Саварин, она часто пишет в дамские рубрики. Превосходная кухарка, модистка и просто милая дама. А тут такая экспрессия, почти ярость… Что бы могло заставить её так разозлиться, хотела бы я знать?

Лэйд ощутил лёгкое жжение внутри. Так бывает, если в спешке проглотить чересчур горячий кусок. Или если внутри тела ворочается обожжённая, сплошь в рубцах, душа. Надо охладить её, выпустив лишний жар, терзающий плоть, в которую она завёрнута…

Лэйд широко открыл рот, чтоб выпустить этот жар и обнаружил, что его тело, конвульсивно подёргиваясь, издаёт странные скрипящие звуки.

Сэнди подняла встревоженное лицо от газеты.

— Что с вами, Чабб? Вы… вы рычите?

— Нет, — простонал Лэйд, чувствуя, что эти сотрясения одолевают его всё сильнее, грозя совершенно выйти из-под контроля, но зная, что совершенно ничего не может с этим поделать, — Господь с вами, мисс Прайс… Я… Я смеюсь!

/декабрь 2023 — январь 2024/