Бумеранг

3

Двенадцатилетний сын Льва Михайловича Илья, в отличие от старшей сестры, никакого дискомфорта от своей относительной ущербности не испытывал, хотя тоже от природы физическим развитием не отличался. Он целиком и слепо повиновался матери, ходил в музыкальную школу, и хоть не выказал там особых талантов, бросать ее, опять же в отличие от сестры, не собирался. С большой долей вероятности можно было предположить, что из него вырастет дисциплинированный и слабохарактерный еврей, который в семье скорее всего станет подкаблучником, но, как правило, те семьи были довольно дружными и крепкими. Увы, Илье тоже не досталось способностей отца, но он от этого совершенно не страдал. Он, по всей видимости, так же как и мать, не очень верил в гениальность Льва Михайловича, видя в нем скорее некую ненормальность. Действительно, что же он до таких лет сидит в Сибири, и при этом не смог стать ни директором института, ни замом, ни член-кором… То что умеет решать в уме любые задачки? Прекрасно, но где же настоящий, осязаемый результат? А результат – всего лишь завлаб в сорок шесть лет. Так мыслила Софья Иосифовна, так же послушно готов был мыслить и ее сын…

Лев Михайлович имел слабость – любил поесть. Пожалуй, хороший стол он ставил среди своих приоритетов на второе место после математики. Когда он предавался этим своим любимым занятиям, то не отвлекался ни на что постороннее. Так и сейчас, когда вся семья, наконец, села ужинать, он «отдался» восприятию приготовленных женой жареной рыбы с отварным картофелем и все попытки Софьи Иосифовны вновь завести разговор о вновьприбывшем сотруднике-москвиче не имели успеха. После ужина Лев Михайлович обычно отдыхал лежа на диване в спальне, пока вся семья смотрела телевизор в гостиной. Но у жены, что называется свербило, и она прервала его отдых, то есть лежачий мыслительно-пищеварительный процесс:

– Лева… скажи пожалуйста, ты ведь наверняка знаешь за что этого Карлинского к нам сюда сослали? Тут ходят такие слухи, не то он дочку какого-то академика сделал беременной и отказался жениться, не то…

– Бога ради, Софа! – уже не мог не возмутиться Лев Михайлович. – Тебе, что больше заняться нечем!? Да не знаю я! И вообще, как только приедет из командировки Витя, я сразу пойду к нему и поставлю вопрос, что бы этого шлимазла из моей лаборатории как можно скорее убрали. Все, закончен разговор, дай отдохнуть!..

Те несколько дней, что директор института Виктор Павлович Скворцов находился в командировке, новый МНС к работе так и не приступил. Лев Михайлович неожиданно великодушно позволил ему заняться обустройством на новом месте и прочими личными делами. Обычно он такого своим сотрудникам никогда не позволял. Буквально с первых дней любой новичок получал конкретный план по вхождению в должность расписанный буквально по дням, с тем, чтобы самое большее через две-три недели уже «впрячься» в работу наравне со всеми прочими разработчиками. Такому сотруднику сразу определяли конкретное рабочее место, и ни о каких личных делах и речи не велось. Весь коллектив лаборатории этой снисходительностью завлаба был крайне удивлен… Но приближались новогодние праздники, в институтском буфете стали поступать абхазские мандарины, венгерский консервированный перец «Лечо», марроканские апельсины, московская полукопченая колбаса… Все это необходимо срочно закупать в перерывах между работой, после оной, чтобы и для собственной семьи на Новый год запас сделать и успеть отослать посылку родным, которые, в отличие от всевозможных «почтовоящичных» населенных пунктов, как правило, жили в плохо снабжаемых городах, поселках, селах… В общем, про нового МНСа за всеми этими делами как-то забыли и вспомнили только в связи с тем, что в буфете спросили, делить или нет дефицитные продукты на нового сотрудника. Порешили не делить, и так только с Москвы приехал, где те же апельсины можно без всякого дележа в магазине купить…

И Лев Михайлович как-то закрутился, заработался. Конец года, квартала, надо всю отчетную документацию подбивать, подавать списки на всевозможные премиальные. В общем, когда он, наконец, вспомнил про своего нового сотрудника, который уже две недели числился в его лаборатории, наступило уже 27-е декабря. Вернее, он бы и 27-го не вспомнил, если бы тот сам не пришел… отпрашиваться на новогодние праздники в Москву. Лев Михайлович, внутренне обругав себя за то, что так и не переговорил с директором, все же счел возможным Карлинского отпустить. А сам сделал пометку в своем настольном календаре, уже на новый 1975 год, в первый же рабочий день с глазу на глаз переговорить с директором… Как записал, так и случилось, в январе этот разговор состоялся…

– Витя, зачем ты мне спихнул этого Карлинского? – с места в карьер «пошел» в атаку Лев Михайлович.

Давняя дружба, начавшаяся еще с того, что в студентах Витя Скворцов, частенько списывал рефераты и курсовые у Левы Глузмана… Так вот эта дружба позволяла им общаться безо всякой субординации, и прочих церемоний, когда они оставались без посторонних. Не давая «опомниться» директору Лев Михайлович продолжал «наседать»:

– Я не знаю за что его поперли из московского НИИ, но там он, судя по всему, занимался не научной работой. А у меня, сам знаешь, какое положение. В этом полугодии я должен закончить разработку нового радиовзрывателя, и мне такой специалист в кавычках не нужен. Я его проверял… Ну ты же меня знаешь, я первым делом обращаю внимание на то какие у человека мозги. Поверь мне Витя, может он будет неплох на какой-нибудь общественной или административной работе, но мне нужны разработчикики с определенным минимумом физико-математических способностей и знаний. А он… мне кажется он математику даже в объеме средней школы не знает, не говоря уж о дифференциалах и интегралах. Зачем мне такой балласт. Витя, если ты хочешь, чтобы я вовремя сдал радивзрыватель…

Виктор Павлович, видный, представительный с чуть тронутой сединой темно-русой шевелюрой, терпеливо слушал эмоциональную речь завлаба, по ходу пару раз взглянув на часы. Наконец, он негромко перебил:

– Лева, я здесь совершенно не при чем. Не я Карлинского к тебе назначил.

– То есть как не ты? Ты что в этих стенах уже не директор? – не столько с недоумением, сколько с вызовом вопрошал Лев Михайлович.

– Ну не надо вот этого, Лева. Тут все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Я не имею права обнародовать всю информацию, но тебе, так и быть, скажу. Этот Карлинский… ну как тебе сказать… понимаешь, он диссидент. Тебе это слово о чем-нибудь говорит?

Лев Михайлович, до того нервно прохаживающийся в процессе своего монолога по просторному директорскому кабинету… Он от неожиданности замер на том самом месте, где его застали слова Виктора Павловича. Он как-то моментально съежился и осторожно приблизился к полированному директорскому столу, присел на краешек стула для посетителей.

– Что ты сказал, Витя?… Он, что против советской власти выступал? И как же его после этого к нам… на режимный объект? Разве так можно? – чуть не с ужасом спрашивал Лев Михайлович.

– Выходит, что можно. Только ты про это никому ни полслова. Понял Лева?… Он работал в НИИ Кузнецова… Ну ты об этом наверняка читал в его сопроводиловке. Не знаю, чем он там занимался как специалист, но Ануфриев говорил, что он агитировал тамошних разработчиков-евреев, подбивал их на выезд в Израиль. Понимаешь в чем тут весь казус? Кого бы другого за такие дела без лишних церемоний посадили, а у него отец, дядя и еще родня в высших сферах имеется. В общем, они его как-то отмазали, но в институте такого никак оставлять нельзя было, и просто так выгнать тоже. Он же знает слишком много, и даже если не петрит в конкретных разработках, то знает всю подноготную и многих специалистов одного из важнейших оборонных НИИ страны. Вот его и решили к нам сплавить, как в наказание, в то же время в закрытый городок, от всех этих иностранцев и посольств подальше. Ну и как я понимаю, чтобы он и из системы не выпал, на виду был, раз посадить никак нельзя. Кстати, за то, что ты его ни с кем не согласовав на Новый год в Москву отпустил, я уже по шее получил, – все также спокойно не повысив голоса директор сделал недвусмысленный выговор старому другу.

– Извини, но я же ничего этого не знал… меня же совершенно не поставили… – искренне оправдывался Лев Михайлович.

– Да я все понимаю… Здесь есть и моя вина. Командировка эта не кстати случилась. Я на Ануфриева понадеялся, а он тоже тебя в известность не поставил, видимо думал, что я успел с тобой переговорить. В общем, несогласование.

– Погоди Витя, а там, – Лев Михайлович ткнул пальцем вверх, – там не боятся, что он и здесь эту свою агитацию вести будет?

Виктор Павлович хитро усмехнулся:

– Ну, конечно, у нас тут тоже евреи есть, но не такие как в Москве, и не в таком количестве. Вот ты, например, стопроцентный советский человек, который этому щенку не по зубам. Правильно я мыслю?

– Правильно, – будто в прострации подтвердил Лев Михайлович, и уже полностью откинувшись на спинку стула в задумчивости снял очки. Через мгновение его будто осенило, – Слушай, теперь я понимаю. Его же специально ко мне определили… меня на вшивость проверить. Так что ли? – одутловатое лицо Льва Михайловича трансформировалось из растерянного в возмущенное, очки вновь обрели привычное место и теперь уже маленькие глазки через линзы негодующе-вопросительно буравили директора. – Ведь у меня в лаборатории, я один еврей, значит…

Директор смущенно кашлянул в кулак и заговорил уже виноватым тоном:

– Поверь мне Лева, это не я, это Ануфриев настоял. А я, что я, я с органами ни в каком виде связей не имею.

– Хоть бы предупредил, – продолжал излучать возмущение Лев Михайлович.

– Да пойми же, никак не мог я. Даже то что сейчас я тебе рассказал… знаешь, что за это я креслом своим поплатиться могу. А тебе, что с того, что ты не знал, я ж тебя знаю, тебя же всей этой диссидентской туфтой не проймешь. Я так прямо и сказал Ануфриеву, а он… ну ты знаешь его, хочет двух зайцев прихлопнуть и Карлинского подловить и тебе хотя бы нервы потрепать, если ничего более существенного не получиться. Ты уж извини, ну не мог я тебя никак предупредить. Тогда бы он и под меня смог подкоп сделать, змей… И прошу тебя, никому ни слова, оба сгорим…

Тем не менее, Лев Михайлович не мог успокоиться и порывался уже покинуть кабинет, но директор, впервые за все время разговора употребив власть, его удержал:

– Да погоди ты, куда бежишь? Успокойся, не дай Бог увидят, что ты как взмыленный от меня выскочил. До Ануфриева дойдет, а он-то уж наверняка догадается, о чем мог быть у нас с тобой разговор. Сядь и на ко вот, водички выпей. Ты же еврей Лева, а потому должен не чувствами, а разумом руководствоваться. Это нам русакам больше подходит, сначала рубаху на груди рвать, а уж потом думать. Пей-пей…

Лев Михайлович, стуча зубами о стекло стакана, выпил-таки предложенную воду и… действительно успокоился. Затем как-то сразу безвольно обмяк на стуле.

– Ну, вот и хорошо. Давай-ка Лева лучше мы с тобой наметим план действий… Что ты думаешь с этим диссидентом… черт бы его побрал, навязался нам на голову. Как ты думаешь его использовать, куда приткнуть? Если говоришь, что спец он никудышный, то поручи ему какую-нибудь маловажную разработку и чтобы с другими разработчиками поменьше контачил, и пусть себе сидит, ковыряется. И сам с ним напрямую не общайся, чтобы ни малейшего повода не давать ни ему, ни стукачам, – убаюкивающим спокойным тоном «инструктировал» директор.

Лев Михайлович продолжал пребывать в неком полутрансе еще с полминуты. Потом его глаза забегали, лицо стало мимикрировать, что означало возобновление прерванного стрессом мыслительного процесса.

– Прости Витя… спасибо тебе… Я ведь и так многим тебе обязан, и опять ты так рисковал из-за меня. Прости, что я тут на тебя, – с той же искренностью, что и обличал, Лев Михайлович теперь уже извинялся.

– Что ты Лева, какие меж нами могут быть счеты, ты ведь тоже для меня немало сделал, не в последнюю очередь благодаря тебе наш институт в передовых ходит. Ладно, извини, у меня совсем нет времени, в горсовет надо ехать на совещание. Когда ты все-таки надумаешь, куда этого вражину приткнуть, сообщи мне, – директор стал подниматься из-за стола.

– Уже надумал.

– И куда же? – Виктор Павлович вновь опустился в кресло.

– В группу разработчиков предварительно-исполнительного механизма, – уже не дрогнувшим голосом сообщил Лев Михайлович.

– Ты что, с ума сошел!? – директор от такого известия, похоже, забыл про горсовет. – Да его к ПИМу и близко подпускать нельзя!

– Да нет, ты меня не понял. В разработке ПИМа я ему поручу всего лишь схему самоликвидации, – сделал успокаивающий жест Лев Михайлович.

– Хм… – директор задумался. – А ведь ты пожалуй прав. Схема эта действительно маловажная, фактически не боевая, от всех прочих совершенно автономная… Пускай с ней и ковыряется. Ну что ж, выбор твой одобряю. Только это, Лева, ты все же организуй за ним контроль. Если, как ты говоришь, он интеграл от дифференциала не отличает то и там может что-нибудь напортачить. Хоть и не боевая цепь, но не хотелось бы, чтобы он ее запорол.

– Конечно, мы его проверим. Чего там проверять, пару транзисторов, да несколько резисторов с конденсаторами, – заверил Лев Михайлович.