Бумеранг

Глава 38 Кровавый серп

Летний берег реки «Кашкалдак» плавился в знойном мареве. Вдалеке в рисовых полях работали дехкане в соломенных шляпах, под жарким солнцем, занимаясь прополкой риса. Тонкая струйка дыма далекого костра поднималась в синее безбрежное небо. Над рекой кричали чайки, кружась и зорко следя за добычей с воздуха. Доносились ритмичные стуки стальных колес уходящего товарного состава, который проходит, прогрохотал по старому железному куйганрскому мосту. Латифа косила сочную траву для своей коровы, думая о своем муже Нишанбая, который поехал в Санкт — Петербург на заработки. Она даже не заметила, как рядом с ней появился осведомитель местной полиции стукач Гисалай Салавач. Увидев его, она отскочила даже от испуга назад.

— Ну, здравствуй что ли, Латифа! — сказал нештатный подсобник полиции Гисалай Салавач.

— И тебе не хворать — ответила сухо Латифа, не отрываясь от работы.

— Как поживаешь? — снова задал вопрос стукач.

— Ничего, не жалуюсь. Чего ты привязался ко мне. Что тебе нужно? Не мешай мне, не видешь, работаю — сказала Латифа.

— Ну зачем ты так грубо обращаешься со мной? Что я тебе сделал плохого? Понимаю, женщина, у которой ушел муж, становится грубой и злой, постипенно превращаясь в полумужчину. Это от недостатки чувства — мужской ласки. Эх, дурак Нишанбай! Поехал в Россию, оставляя такую благоухающую розу! Давай, Латифа, отойдем в тени деревьев, к арыку и посидим, поговорим. Глянь, какая жара! В такой жаре человек легко может получить солнечный удар и умереть раньше срока — сказал с язвительной ухмылкой на устах Гисалай Салавач.

— О чем ты, Гисалай Салавач?! Это тебе наверное, не хватает мужской ласки. Ты за кого принимаешь меня? Я не только не хочу разговаривать с тобой, но и не желаю видеть твою отвратительную рожу! Меня тошнит от тебя! Понял, сопляк?! Катись отсюда, пока я не укокошила тебя этим серпом! — сказала Латифа.

— Ах, так?! Ты еще угрожаешь мне?! Ну, ну. — сказал стукач Гисалай Салавач, вынув из кармана своих брюков диктафон.

— Тогда слушай, враг нашей независимой страны и нашего многострадального народа! Такими словами стукач Гисалай Салавач включил свой диктофон, где были тайно записаны слова Латифы, которые она говорила в полевом стане у своей подруги Зебо.

— звучали слова Латифы.

— Ну, что, успокоилась? Ты сказала, что все мужики уехали на заработки, а в наших городах и селах остались только женщины, старики, дети и нетрудоспособные инвалиды. Нет, моя дорогая, мы не инвалиды. Наоборот мы очень даже трудоспособные особенно в сексуальном плане. Переспи со мной и ты убедишься, настолько я силен. А ты знаешь, что будет с тобой, если я передам это, куда следует?! — сказал подлый стукач Гисалай Салавач с коварной улыбкой на устах.

— Аааа, записывал, проклятый секссот?! Ты не пугай меня! Сейчас совсем другие времена. По стране гуляют свободные ветры демократии. Теперь такие животные, как ты не могут задушить свободу слова! Будем говорить о проблемах и никто за это нас не посадит! — сказала Латифа.

— Да?! Неужели?!. — прошептал сквозь зубы сексот Гисалай Салавач и бросился на беспомощную женщину. Он крепко обняв ее за талию, завалил на землю, где росла высокая трава и с силой начал снимать ее штаны, сотканные из шелка «хан атлас», чтобы изнасиловать. Но Латифа быстро выпуталась из его объятий и взяв серп, который лежал на скошенной траве, подняла высоко, словами:

— Убью, гад! Не приближайся! Выколю глаза!

Стукач Гисалай Салавач спокойно начал приближаться к ней, подумав, что у хрупкой женщины не хватит духа, чтобы ударить его серпом. Но тут Латифа взмахнула серпом, словно средневековый ниндзя и нанесла удар в пах подлого и мерзкого стукача Гисалая Салавача. Тот закричал, схватившись за кровоточащую рану и повалился на землю. Разгневанная Латифа, потеряв над собой контроль, стояла с окровавленным серпом в руке, крича: — Убью, скотина!

— О нет, нет, не убивай меня, Латифа! Прощу тебя! Прости, ради Аллаха, прости меня. О Боже! — стонал и корчился стукач Гисалай Салавач от невыносимой боли и плакал.

Латифа взяла диктофон сексота и затоптала его ногой. После чего, тщательно протерев окровавленный серп пучком скошенной травы, пошла в сторону села.