Бумеранг

Глава 47 Посев

После событие посылки, старуха Купайсин сильно заболела. Она перестала есть и говорить. Зебо ухаживала за ней и плакала, чувствуя себя главной виновницей в смерти Саяка. Жизнь для нее потеряла смысл и превратилась в пустыню. Ее держала на этом свете только ее ребенок Худоберды, который не знал о том, что лишился отца. Если бы не Худоберды, она бы давно наложила на себя руки.

— Бабушка, простите меня, ради всего святого. Это я во всем виновата! Ну, говорите же что — нибудь! Проклинайте меня! Я должна была его остановить! Какая я дура! Почему я не поступила, как Латифа? Почему я пошла тогда по берегу одна?! Если бы я шла по многолюдной дороге, я бы не встретила подлого стукача Гисалая Салавача! Почему я не требовала у проклятого ростовщика Буджурбаттала расписку, перед тем, как отдать деньги, которые отправил мне мой бедный Саяк?! О Саяк! Любимый, прости меня, простиии! Как же мне теперь жить без тебя?! — рыдала она, рвя себя волосы. Испуганный Худоберды тоже начал реветь. Вдруг, старуха начала говорить, стоная и тяжело дыша.

— Доченька, ты не виновата! Я верю в тебя! Это судьба. Возьми себя в руки, Зебо. Ты должна, просто обязана жить дальше, кормить моего единственного правнука, воспитывать и поставить его на ноги. Ты единственная опора нашей семьи. Без тебя она рухнет и мы пропадем. Не обращай на меня внимания, я отжила свой век и теперь мне нечего делать на этом свете. Обещай мне, доченька, что ты не покончишь жизнь самоубийством, как мой глупый внук. Похорони меня, и позаботься о моем правнуке. В сундуке есть мой саван и прочие вещи для похорон — сказала она и слезы покатились из ее глаз по морщинистым щекам.

— О, нет, нет, бабушка, так не говорите! Это вы опора нашей семьи. Не оставляйте нас одни на этом безжалостном мире! Если хотите, чтобы я не покончила жизнь самоубийством, то обещайте мне, пить воду и есть что — нибудь — плакала Зебо, обнимая старуху.

— Хорошо, доченька, хорошо. — согласилась старуха Купайсин, с трудом дыша. Она выполнила свое обещание, попив воду и поев немного хлеба. После чего Зебо положила маленького Худоберды в самодельный слинг, который висел на ее плечах, брала в руки урну с прахом Саяка и отправилась на берег реки «Кашкалдак», чтобы исполнить последнюю волю своего мужа. Шла она по хлопковому полю, по тропе и плакала, тихо причитая.

— О любовь моя, неужели ты верил клевету, которую подстроил подлый стукач Гисалай Салавач? Неужели это всё, что осталось от тебя! Что ты натворил, глупый мой! Я никогда не изменяла и не буду изменять, даже на том свете! Неужели ты сгорел в адском аду, похожий полыхающий закат, которым любовались с тобой, сидя на берегу до тех пор, пока не наступит вечер. Ой какое горе, Господи! За что ты так жестоко испытываешь нас?! За какие грехи?! — плакала она. Такими мыслями Зебо даже не заметила, как пришла на берег. Спустившись тропой вниз к дельте, она осторожно затолкала деревянную лодку в воду, бережно села за весла и начала мерно грести. Лодка, как в старые и добрые времена скользила над гладью дельты, словно по стеклу, где росли стеной зеленые камыши и зацвели белоснежные кувшинки и лилии. Неслись чайки над безлюдной дельтой и кричали. Будто они рыдали хором, оплакивая Саяка. В прозрачной воде беспечно плыли карпы и сазаны. Зебо остановила лодку и бережно держа урну с прахом, начала развеивать пепел своего сгоревшего мужа. Вдалеке кричал поезд, кой мчался на восток.

— Прощай, Саяк! Я сею твой прах в дельту, как семена нашей любви, чтобы вырастали из него белые кувшинки и лилии! Прощай, любимый и прости меня, если сможешь — плакала она. Выполнив завещание своего мужа, она вернулась домой, то есть в полевой стан. Потом нагнувшись, осторожно опустила Худоберды на землю и подошла к старухе Купайсин, чтобы сказать ей о том, как она выполнила последнюю волю Саяка. Но старуха лежала без признаков жизни. Ее открытые остекленевшие глаза глядели в потолок.