Бундори

Глава 22

Храм Каннэй располагался в холмистом сельском районе Уэно к северу от замка и был одним из самых популярных мест в Эдо. Каждую весну многочисленные горожане собирались здесь, чтобы полюбоваться цветением вишни и подумать о скоротечности жизни, ярким символом которой были нежные цветки. Под бледно-голубым небом деревья казались скоплением розовых облаков. Лепестки сыпались, как снег, ветер уносил их в сторону серебряной глади пруда Синобадзу, окаймленного соснами.

Сано оставил коня у ворот храма и торопливо пошел по гравиевой дорожке мимо павильонов, пагод и мавзолеев, проталкиваясь сквозь толпу гуляк. Сильно опаздывая, он не обращал внимания ни на крики знаменитых ворон, ни на яркие наряды, ни на прекрасных дам, ни на играющих детей, ни на подвыпивших мужчин, которые плясали, пели и скакали на зеленых лужайках.

Наконец он увидел павильон Киёмидзу, величественное сооружение, покрашенное в ярко-красный цвет, покрытое синей черепицей и опоясанное балконами. Бормоча извинения, Сано протиснулся через большую группу щебечущих дам с одинаковыми бумажными зонтиками, обогнал нескольких отдыхающих и резко остановился у подножия холма, сообразив, какую непростительную оплошность допустил.

Он должен был приехать раньше и, присоединившись к матери и Ногуши, притвориться, будто случайно встретил судью с дочерью. Если брачные переговоры окажутся неудачными, замысел позволял обеим сторонам сделать вид, будто никаких смотрин не было. Опоздание сводило уловку на нет. Сано чуть ли не бегом кинулся к условленному месту.

Все уже собрались на дорожке под Лунной сосной, названной так из-за ветвей, образующих правильный круг: его мать, опирающаяся на плечо служанки, Ногуши, судья Уэда, самурай средних лет, одетый в черное кимоно, украшенное золотым фамильным гербом. И стройная молодая дама с шелковистыми черными волосами, ниспадающими до колен, в роскошном бело-красном кимоно, которую сопровождали две служанки, — Рэйко, возможная невеста. Все они, хотя и выглядели совершенно обычно, должно быть, в душе страдали от горького стыда за поведение Сано.

Потный и задыхающийся от быстрой ходьбы, Сано произнес:

— Прошу простить мое опоздание. Я не хотел никого обидеть и сожалею о доставленных неудобствах.

Он поклонился тем, с кем был знаком:

— Ногуши-сан. Мама. Хана.

Мать улыбнулась с легким укором. Она показалась Сано более хрупкой и слабой, но и более спокойной, чем раньше. Морщины на лбу Ногуши забрались под самое темя. С наигранной веселостью архивист сказал:

— Что ж, вы пришли, и это главное. — Он повернулся к судье: — Позвольте представить вам Сано Исиро, сёсакана его превосходительства.

Сано поклонился. Уэда внимательно оглядел его. У судьи были густые пепельные волосы, широкое лицо и пышущая здоровьем моложавая фигура. Тяжелые веки нависали над глазами, светящимися умом. Морщины у рта говорили о том, что судья часто улыбается. Однако сейчас он был серьезен.

Сано заверил Уэду в уважении и признательности.

— Познакомиться с вами — большая честь для меня, — сказал судья. Интонация низкого голоса выдавала человека, которому нет нужды выставлять напоказ свое могущество. — А это моя дочь Рэйко.

Сано поклонился и мельком глянул на девушку. Вежливость не допускала слишком пристального или долгого взгляда. Рэйко, как подобает настоящей даме, чуть склонила голову, прикрыв нижнюю часть лица веером. Сано заметил лишь длинные густые ресницы, белый лоб и высокие брови, тонкие, словно нарисованные.

— Что ж, — сказал Ногуши, с преувеличенным энтузиазмом потирая ладони. — Не прогуляться ли нам вокруг павильона Киёмидзу? Там особенно красивые вишни.

Они стали подниматься на холм. Сано понимал, что должен произвести благоприятное впечатление на будущего тестя, но никак не мог придумать, что бы такое сказать. Обряд казался нереальным. Удастся ли ему уцелеть, чтобы жениться?

Ногуши взял на себя инициативу и продекламировал подходящую к обстановке строку из стихотворения:

Вишни цветут лишь короткое время -

О, наша жизнь...

Благодарный другу за помощь, Сано прочел концевые строчки:

Но пройдут четыре дня,

И куда денутся эти цветы?

Он прочел еще несколько подобных стихотворений, чтобы показать литературную эрудицию, затем расспросил о том, как прошло путешествие семьи Уэда к храму, и замолк. Он был совершенно не в состоянии поддерживать беседу. Стихи напомнили о сроке сёгуна. Неужели его надежды на успех столь же эфемерны, как увядающие цветы вишни?

Неловкое молчание нарушил судья:

— Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз, Сано-сан?

Сано посмотрел на него с некоторым удивлением. Обычай предписывал двум семьям вести общий разговор. Ногуши опередил его с ответом:

— Ну конечно же, досточтимый судья. Идите. Я развлеку дам. — Архивист ободряюще помахал Сано.

Сёсакан с судьей пошли вперед. Опасаясь, что высказанных извинений недостаточно, Сано произнес:

— Мое опоздание непростительно. Я прошу у вас и вашей дочери извинений, даже несмотря на то что я не вправе их ожидать.

— Не нужно извиняться, Сано-сан. — Тон был пессимистический, но не злой. — Обязанности, которые возложил на вас сёгун, должны и наверняка будут занимать большую часть вашего времени и внимания. Нет, меня тревожит не ваше опоздание, а другое. Вы позволите мне говорить откровенно?

Сано осторожно кивнул.

— Мои источники сообщают, вы каким-то образом поссорились с канцлером Янагисавой, который настроил против вас сёгуна. — Судья устремил взгляд на группу мужчин, угощавших друг друга сакэ в небольшой низине. — Если вы не раскроете дело об убийстве, то вас сошлют на остров Садо. Это правда?

Сано не удивился вопросу. Он знал: в высшем обществе принято нанимать частных сыщиков для получения информации о будущих родственниках.

— Да, — сказал Сано человеку, который добросовестно вел переговоры о руке своей дочери. — Это правда.

Уэда кивнул, он казался расстроенным, но не обескураженным.

— Но расследование движется вперед, — поспешил добавить Сано, не желая потерять невесту, намеченную отцом, и поведал о выявленных фактах. — Один из четырех подозреваемых наверняка охотник за бундори.

В молчании они миновали стайку играющих детей.

— Я слышал о вас, Сано-сан, много хорошего, — сказал судья. — Храбростью, умом, приверженностью к истине и законности вы снискали себе добрую славу. Ваш рассказ подтверждает общее мнение. Ходят также слухи о вашей бесценной услуге его превосходительству.

Сано пожалел, что договоренность с сёгуном не позволяет ответить на завуалированный вопрос и, похоже, предопределяет финал смотрин.

— Однако не из-за вашей репутации я согласился на эту встречу. Должен признаться, моя дочь...

Нежная улыбка тронула губы судьи, он оглянулся. Сано — тоже. Рэйко, уже не стараясь, как вначале, демонстрировать сдержанность, весело смеялась над какими-то словами Ногуши. Ее глаза на мгновение встретились с глазами Сано. Затем она спрятала лицо за веером. Сано вспомнил об Аои. К сожалению, Рэйко — более подходящая партия...

— Рэйко подслушала, как Ногуши рассказывал мне о вас, — продолжил судья. — Она никогда не проявляла интереса ни к одному брачному предложению, но на встрече с вами настояла, несмотря на мои сомнения. Порой она выказывает не по-женски сильную волю. — Горделивый тон смягчил критику. — Я люблю дочь, Сано-сан. Она у меня единственный ребенок и очень похожа на покойную мать. Ее счастье значит для меня чрезвычайно много. Именно поэтому я согласился на встречу и дал вам возможность высказаться. — Улыбка погасла. — Я не могу позволить Рэйко разделить вашу неясную судьбу. Извините, Сано-сан.

Ожидание отказа ничуть не ослабило чувств стыда и разочарования, охвативших Сано. Прелестный пейзаж, смех отдыхающих стали отвратительными. Не предвещает ли провальное сватовство неудачу в расследовании?

Он сказал деревянным голосом:

— Я все понимаю, судья Уэда. — И осознал, что сожалеет не только о потере выгодного брака с привлекательной девушкой.

Судья Уэда отличался справедливостью, желание выслушать и Рэйко и Сано подтвердило это. Судья выносил суровые приговоры преступникам, но всегда учитывал смягчающие вину обстоятельства, что говорило о его милосердии. Упоминание положительных и отрицательных сведений о Сано, а также тактичный отказ обнаружили умение судьи сочувствовать. Уэда был выше мздоимства, интриг и, естественно, не входил в число коррумпированных чиновников. Сано почел бы за великую честь породниться с таким человеком.

Чтобы скрыть огорчение, он принялся изучать дорожку. Несостоявшиеся родственники обогнули павильон Киёмидзу и подошли к водоему. Судья положил ладонь на руку Сано:

— Желаю вам успеха в расследовании и счастья в будущем.

Сано поднял взгляд, но едва расслышал искренние слова. На балконе павильона появилась знакомая фигура.

Одетый в великолепное кимоно, канцлер Янагисава озирал цветущие окрестности. Рядом с ним стояли не менее роскошно одетые мужчины. Сано узнал нескольких сановников. Деловая встреча, совмещенная с загородной прогулкой.

Мускулы у Сано напряглись, во рту стало сухо. Рано или поздно им с Янагисавой придется встретиться наедине. Если не для того, чтобы установить вину или невиновность канцлера, то для того, чтобы выяснить отношения. Желая перебороть страх перед такой встречей, Сано мысленно перечислил причины, по которым Янагисава мог оказаться охотником за бундори: родственная связь с Фудзиварой, особенности характера, попытки помешать следствию. И больше ничего. Получалось, второе после Цунаёси должностное лицо в Эдо, уважаемый чиновник бакуфу слишком занят государственными делами, чтобы заботиться о старинной ссоре. Только основательность Сано, присущее ему стремление к истине включали Янагисаву в список подозреваемых. А если канцлер не является убийцей, то нужно умилостивить его. Так или иначе Сано всегда будет зависеть от Янагисавы.

— Вы, наверное, хотите немного погулять в одиночестве? — спросил Уэда.

Судья деликатно давал Сано время, чтобы прийти в себя после отказа и как ни в чем не бывало присоединиться к остальным.

Янагисава скрылся в павильоне.

Сано решил: это единственный шанс поговорить с канцлером наедине. В официальной аудиенции Янагисава может отказать.

— Благодарю вас, досточтимый судья, — сказал Сано. Более не в силах увиливать от дела, которое наполняло ужасом, он пустился вниз по дорожке.

Вскоре Янагисава вышел из павильона и ступил на лестницу. Лениво покинув холм, он неспешно двинулся к пруду Синобадзу. Сано — следом. Янагисава шел между чайными домиками в сторону островка, на котором стояла кумирня богини воды Бэнтэн. Сано не отставал. Сердце дрожало, ноги не слушались.

Канцлер миновал ворота кумирни. В небольшой сосновой роще, окружавшей павильон, было безлюдно. Сано сделал глубокий вдох и выпалил:

— Досточтимый канцлер Янагисава, не соизволите ли вы поговорить со мной?

Янагисава обернулся. Полуулыбка, игравшая на лице, исчезла, глаза превратились в тлеющие угли.

— Мне нечего сказать вам, сёсакан, — выдавил он с ядовитой вежливостью. — Как вы смеете нарушать мой покой столь бесстыдным образом? Оставьте меня сейчас же!

Смелость покинула Сано, тем не менее он опустился на колени и поспешно заговорил:

— Досточтимый канцлер, пожалуйста, скажите, чем я вас прогневил. Я хочу исправить свою оплошность.

Вместо ответа Янагисава со злостью пнул Сано. Сандалия толстой деревянной подошвой угодила в плечо. Сано упал навзничь, вскрикнув от неожиданности и боли. У него зачесались руки. Эх, рубануть бы мечом этого человека, которого, согласно бусидо, нужно было почитать как лицо, представляющее повелителя. Ему захотелось доказать, что именно Янагисава является охотником за бундори... Почти захотелось.

Янагисава, сжав кулаки, стоял над ним. Кожа вокруг рта побелела от ярости.

— Вы ничего не можете сказать или сделать, чтобы оправдать свои попытки представить меня убийцей.

— Я не пытаюсь обвинить вас, — запротестовал Сано, шокированный поведением, не свойственным канцлеру. Хорошие манеры тот, похоже, приберегал для сёгуна.

Сано неуклюже поднялся, осознав: замковые шпионы сообщили Янагисаве о том, что Ногуши ищет потомков генерала Фудзивары.

— Я всего лишь прорабатывал одну из версий. Откуда мне было знать, что ваши предки каким-то образом свяжут вас с убийствами! Я навожу о вас справки только ради тщательности расследования. Я никому не говорил, что вы в списке подозреваемых. У меня даже язык не поворачивается назвать вас охотником за бундори.

Сано умолк и невольно подумал: «Интересно, в чем коренится гнев канцлера — в причинах, о которых он заявил, или в страхе разоблачения?»

Янагисава двинулся на Сано.

— Вы подрываете мою репутацию и настраиваете против меня сёгуна тем, что клевещете на моих предков и распускаете лживые слухи. — Слова вылетали из перекошенного рта, словно струи едкого пара. — Я этого не потерплю. Вы слышите меня? — Он припер Сано к воротам.

Сёсакан растерялся. Подобные планы ему никогда не приходили в голову, хотя он подозревал: другие чиновники из бакуфу именно так и действуют против своих противников. Теперь понятно, почему Янагисава ожесточился.

Терять Сано было уже нечего, и он приступил к допросу:

— Досточтимый канцлер, вы можете доказать свою невиновность, рассказав, где вы были во время убийств. Если у вас есть надежное алиби...

Он задохнулся: Янагисава схватил его за ворот и притянул к себе так близко, что их лица, почти соприкоснулись.

— Слушай меня, Исиро, слушай внимательно, — прошипела уродливая маска, в которую превратилось благообразное лицо Янагисавы. Сано попытался вырваться, не тут-то было. — Я канцлер его превосходительства. Ты лакей, да и то всего лишь на три дня. У тебя нет права допрашивать меня, я не обязан тебе отвечать. — Горячая кислая слюна брызнула на Сано. — Если ты не прекратишь злить меня наглыми вопросами и лживыми обвинениями...

Янагисава вдруг отпустил Сано, сделал шаг назад и, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, оправил одежду. Злобная маска исчезла, лицо вновь обрело мягкие черты. Но глаза остались темными бездонными колодцами ненависти. Что удержало его от прямых угроз? Утонченные чувства или страх настроить против себя опасного человека? Этого не знали ни Сано, ни сам Янагисава. Когда он снова заговорил, голос был тихим и внушительным:

— Скажу просто. Я не позволю вам добиться успеха в расследовании, сёсакан. — Он быстро пошел прочь.

Сано в отчаянии смотрел на удаляющуюся фигуру. Встреча не помогла ни найти доказательств виновности канцлеру ни снять с него подозрений, ни разогнать страх перед ним. Только ухудшила отношения. Что делать?

Сано расправил плечи и с трудом улыбнулся. Пора к Ногуши, судье и женщинам, ожидавшим у павильона Киёмидзу. Мысли о неудачном сватовстве улетучились из головы.

Он вышел из ворот и замер на полушаге. Компания канцлера Янагисавы направлялась к кортежу паланкинов. Сано ринулся туда. Он успел вовремя. Янагисава поклонился спутникам и забрался в передний паланкин.

В тот, на черных лакированных дверцах которого извивался красно-зелено-золотой дракон.

Носильщики просеменили мимо Сано. Звук шагов глухо отозвался в сознании, дракон раскаленным металлом отпечатался в мозгу, канцлер Янагисава превратился в главного подозреваемого, кошмар стал реальностью.

«Вот оно, страшное героическое деяние, о котором предупреждал отец», — понял Сано. Теперь он уже не мог отмахнуться от голоса, вещающего через годы: «Порой злой дух проникает в дом великого правителя. Он поставляет правителю ложные сведения, окружает правителя своими сообщниками и устраняет всякую оппозицию себе. Он приводит к правителю женщин и артистов, чтобы приучить к развлечениям и отстранить от дел. Он расточает деньги правителя на собственные нужды. Он подрывает здоровье правителя, лишает его характера и в итоге власти».

Сано воочию наблюдал, как Янагисава властвует над сёгуном, узурпирует его власть, потакает его прихотям и крадет его деньги. Если Янагисава еще и убил четырех человек, то он именно такой злой дух.

— Нет, — прошептал Сано, провожая взглядом паланкин Янагисавы до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. Сано не хотел вспоминать самый жестокий урок бусидо: «Злой дух должен быть уничтожен, но не посредством прямого столкновения, которое может вызвать войну или скандал. Самый великий подвиг самурая — это гибель во имя господина. Чтобы избавить правителя от дурного влияния, самурай должен убить злого духа, а потом совершить ритуальное самоубийство для того, чтобы избежать ареста и позора и тем самым навеки прославить свой род».